АКЕЛДАМА
МЕСТО ДЛЯ ПОГРЕБЕНИЯ СТРАННИКОВ
ФИЛОСОФСКАЯ ПОЭМА.
1898.
[Стихи, собранные в первом томе, включают весь ранний период жизни Кроули, а именно период духовного и мистического энтузиазма. Сам поэт считал их юношескими. Несколько других ранних стихотворений появляются во втором томе, в «Оракулах», иллюстрируя техническое совершенствование. Основная масса текстов 1887-1897, что были весьма объемными, были тщательно разысканы автором и уничтожены]
«Себя я вижу в этой тусклой сфере,
В чьем полом центре я стою внутри
С горящими глазами и желаньем
Проникнув в черный круг, найти Его».
«Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода. Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную». Евангелие от Иоанна. XII: 24,25.
Это была ветреная ночь, та памятная седьмая ночь декабря, когда эта философия родилась во мне. Как серьезный старый профессор1 дивился моему бреду! Я зашел в его дом, поскольку он был моим драгоценным другом, я чувствовал, что странные мысли и эмоции трепещут внутри меня. Ах, как я бредил! Я позвал его, чтобы он растоптал меня, но он отказался от этого. Мы прошли вместе сквозь бурную ночь. Я был верхом, я галопировал в своем безумии, пока он действительно не испугался! Я выкрикивал, странные слова, которых не знал! И бедный добрый старик попробовал все, что мог, чтобы успокоить меня; он думал, что я сошел с ума! Дурак! Я был в смертельной битве с самостью: Бог и Сатана боролись за мою душу в те три долгих часа. Бог победил — теперь я сомневаюсь только в одном — кто из них двоих был Богом? Как бы то ни было, я надеюсь!
«…и когда низринулся, расселось чрево его, и выпали все внутренности его… так что земля та на отечественном их наречии названа Акелдама, то есть земля крови». Деяния Апостолов. 1:18,19.
ПОСВЯЩЕНИЕ
Божественный философ2! Милый друг3!
Любовник и Господь, прими стихи,
Что маршируют мрачным катафалком,
Неся гроб правды к самому концу.
Людские культы – больше или меньше
Искажены – пускай соединятся,
Преодолев первичное проклятье.
Увы! Увы! Они понять не смогут.
Евангелье болезни принимая,
Провозглашенное изысканною речью,
Возьми терновый, сотканный из крови
Венок, и мой позор смешай с бесчестьем
Своим, а после делай все, что хочешь.
АКЕЛДАМА
«Полгода уж я продолжал держать
В ладонях хладных холод ног;
Полуседая, полузлатая прядь…
Без поцелуя я и дня не мог.
Любовь кусала и рвала меня,
Чтоб я увидел черепа лицо.
Я от ее глазниц сошел с ума,
Убитых фиолетовой гнильцой».
А.Ч. Суинбёрн. Прокаженный. Поэмы и баллады. 1866.
АКЕЛДАМА
Темная красная ночь. Лупанарий
Светится огоньками, что гонят
Слабые призраки из зазеркалья
Волшебного озера, а звезда
похожая на изумруд с отливом
зеленой оливы,
в окружении мрака недвижима ночью.
I.
Я довольно тихий, в своем уме,
хотя трезвость – ткань сумасшедших снов.
Мозг ударил током двойной удар,
искривил волокна в паучьем сне-
гобелене; старой крови пятно
распространяет в эфире
опасный вирус, уничтожающий все в этом мире
II.
Я обнаружил Бога! Его ужасный путь
для голых ног моих горящий плуг,
открылся для меня. Cчитать ли это честью?
И бросить солнца свет на полный тайны день,
мучительный, чьи алые знамена
затмили ослепительный огонь
в моей главе, не избежавшей тлена, оставившей желание Любви?
III.
Я был ребенком много лет назад,
Дитя во мне, возможно, не убили!
Я знал, что звезды бешено кружат
В огромном водном кубке, но в мечтах
Я этот кубок представлял из дуба
титанового, дерево срубили
В угодьях Бога, заплатив затем слезами, потом, кровью.
IV.
Я подкрался украдкой, голодной душой
в прошлое глядя, постигнув безбрежность
Глаза напрягая, я тщетно выискивал
Связующий мост, продолженье, смежность.
Колонны вселенной. Нечистое,
бесформенное и мглистое
Ничто, ничто, ничто, ничто я нашел!
V.
Это был мой рассудок. Оставшись лицом
К лицу с бесконечностью, я испугался.
Мой мозг разрывало и белые крылья
На мощных плечах, колесница и панцирь.
И я воспеваю сей странный собор,
Найдя в его равновесии мир, в его молчании дом.
VI.
Это было мое безумие. На ярких крыльях взлетая,
Я парил, я порхал в бесконечном.
Ничто не было всем, день был ночью,
Темное и ярчайшее светили, от счастья тая,
в странном супружестве. Изумительно-белый
Все радуги в этой точке
туманной объял, лобызая.
VII.
Я погрузился внутрь и в неподвижной точке,
где власть, движенье, свет и жизнь в сосредоточьи,
нашел обитель Бога. Сильный, непорочный,
узнал и возлюбил меня, поцеловав.
И, с ненасытной жаждою помазав,
Вдохнул мое дыханье с поцелуем,
приняв всю жизнь в Свою. Я умер, аллилуйя!
VIII.
Это свобода, выход, наслажденье,
Единственная брешь для человека,
Экстаз от непрерывного страданья,
отвергнутый глупцами, это пламя,
и в костном мозге тайны шевеленье,
случайное дрожанье
Неопалимой Купины, где Бог скрывался.
IX.
Но то был сон — как мне вершин достичь?
Как стать смогу достойнейшим жрецом?
Как мне полет души сквозь ночь постичь,
опутанному цепью эгоизма,
сжирающей нутро? Как мне отстричь
дух от страстей,
что сердце жгут огнями тризны?
X.
Старый Будда скомандовал, Иегова ответил,
Странные боги, не умершие сегодня,
добавили что-то, пустынный небесный путь
человек преодолевает не скорбью — дайте ему разрушить
золотого тельца, колосса на глиняных ступнях!
Дайте ему презирать
этот земной сосуд, который расстроил горшечника, дайте воспрять!
XI.
Жизнь тушит сильных, пламя духа гасит.
Румянец бризов опозорил искру.
Но бледность мороси осенней в темноте
сиреневых и обнаженных топей,
(похожая на морок мертвых душ)
оставит след огня,
сжигающий отбросы, мечте дающий крылья.
XII.
Продажной девы не пропустит он –
Тот, кто Небес достигнет – и сатира
мелодию, и танец извращенца,
срывающего трусики разврата,
так быстро, что за ним уж не угнаться.
Его пронзает острое копье
сильнейшей боли, худшей боли Ада.
XIII.
Все разложение, сплошной позор
терпеть ты будешь. Погрузиться в грязь
ненужных женщин, от которых зуд,
захочешь словно в ненавистном сне.
Тебя растопчет женщина и ты
надышишься смертельной дымки.
А черви мерзкие в вампирской тьме ползут.