Был ли Юнг Гностиком
Эта статья будет попыткой детально проанализировать отношения между Юнгом и Гностицизмом. В первой части статьи мы исследуем вопрос о том, можно ли считать самого Юнга Гностиком. Во второй части мы рассмотрим увлечение Юнг древним Гностицизму, в частности исследуем личную поддержку, полученную Юнгом из Гностицизма.
Действительно ли Юнг – Гностик?
Для начала мы решим можно ли самого Юнга считать Гностиком. На первый взгляд кажутся очевидными общие черты между системой Юнга и поверхностным представлением многих о древнем Гностицизме. Гностицизм известен близостью к символизму и важностью противоположностей (хороший/злой, мужское/женское). Кроме того, известен личный путь духовного роста, в котором знание (гнозис) является ключом и для которого необходим просвещенный учитель.
У всех этих аспектов есть параллели с представлением о Карле Юнге – архетипы «говорят» через символы, напряженность, сокрытая в парах противоположностей, крайне важна для мысли Юнга, и путь духовного роста может рассматриваться как путь индивидуации, в котором психологическое значение является ключевым и по которому врач-юнгианец ведет новичка. Это также общепринятая истина, что Юнг был хорошо знаком с древними Гностическими текстами и его письма были напичканы ссылками на определенные Гностические цитаты и понятия. Однако, как указывает Роберт Сэгел(1992):
Одно дело утверждать, что Юнг был очарован Гностицизмом. Другое – говорить, что он сам был Гностиком. Сам Юнг говорил об этом различии и активно, и с горечью отвергал эпитет «Гностик» (стр.43).
Мы продолжим наше исследование, несмотря на протест Юнга. Однако так как термин Гностик имеет несколько различных значений, в самом начале мы сталкиваемся с существенным вопросом: какова природа Гностицизма? Для удобства мы разделим Гностицизм на два варианта: древний и современный, — и рассмотрим каждый из них, чтобы определить вписывается ли Юнг в одно из этих понятий…
Во-первых, обратимся к древнему Гностицизму. Без детального знания новой академической литературы, описывающей древний Гностицизм, заманчиво дать ему определение, назвав несколько общеизвестных Гностических постулатов. Сэгел именно это и делает в своем собственном определении: Гностицизм – вера в прямо противоположную двойственность нематериального, что есть добро, и материи, что есть зло. Гностицизм поддерживает радикальную двойственность в людях, космосе и богословии; исконное единство всей нематериальности; тоска по восстановлению этого единства; присутствие сокрытых частиц нематериального в человеческих телах; потребность в знании, чтобы показать людям это сокрытое; и зависимость людей от спасителя, который должен открыть им это знание.(стр. 3)
Однако возможность заключить в единое целое исключительно различные Гностические школы реализованная в таком удачном определении подвергалась критике в последние годы. Даже более чем 50 лет назад Виктор Уайт (1949) указал, что Гностицизм был исключительно пространной и неточно определяемой категорией:
Доктор Юнг следует за общим использованием в разговоре о «Гнозисе». Это не должно ввести нас в заблуждение, что есть один гнозис: на самом деле было почти так же много гнозисов, как было и людей, которые называли себя гностиками или которые были названы таковыми более поздними историками (стр.200).
Что еще более важно, в последние годы: многие ученые стали критиковать сам термин «Гностик» и явление Гностицизма. Майкл Ален Вильямс(1996), например, призывает к «уничтожению сомнительной категории», утверждая, что обобщающее понятие Гностицизма просто слишком широко и охватывает группы с совсем различными и иногда противоречащими верованиями (см. Гл. 10 в частности). Вильямс приводит примером, что в зависимости от того, какую «Гностическую» группу(ы) человек выбирает, возможно показать, что Гностики были отшельниками и ли распутниками, людьми из высшего света или изгоями, ненавидящими весь мир или старающиеся снизить напряжение между религией и обществом. Кэрен Кинг(2005) также призывает к пересмотру Гностицизма, утверждая, что это как современный термин, так и плод «древнего христианского спора об ортодоксальности и ереси».(стр. 4)
Так, учитывая современные дебаты вокруг природы древнего Гностицизма (или даже его существовании), попытки оценить Юнга, как древнего гностика, оказываются более чем озадачивающим вопросом! Однако, чтобы прийти к какому-то выводу,мы предположим, чтоупрощенного определения Сэгела достаточно.
Возвращаясь к вопросу может ли Юнг считаться Гностикомв метафизическом смысле- «верил ли» он в древние Гностические мифы, как в описания действительности? Простой ответ должен быть «нет». Поскольку Сэгел указывает:
Юнг непосредственно…отклоняет эпитет «Гностик» — не на том основании, что он не соглашается с любыми из Гностических принципов, но на том основании, что он – эмпирический ученый скорее чем метафизик. (стр. 43)
В течение карьеры Юнга, и особенно его диалога с представителями различных религиозных традиций, Юнг постоянно подтверждал (психическую) реальность таких религиозных понятий, как «Бог», в то же самое время подтверждая, что их (метафизическая) действительность была за пределами его сферы компетенции как эмпирического ученого. Неоднократно, Юнг обращался к своей работе как к исследованию опыта (личного и опыта пациентов)- его интерес заключался исключительнов психических «фактах». На этом этапе стоит упомянуть, что, как спорил Палмер(1997), Юнг действительно ведет себя несколько лицемерно по отношению к данному вопросу, поскольку его собственная теория архетипов – самостоятельное метафизическое предложение!
Однако, оставляя это возражение в стороне, Юнг действительно придает большое значение своей антипатии к метафизике; и соглашусь с Сэгелом, сказавшим: «В общем, Юнг является не метафизическим Гностиком» (стр 44. Подходя к вопросу с другой стороны, необходимо было бы попытаться увидеть Юнга древним Гностиком в чисто психологическом значении. Так же, как Юнг счел возможным понять доктрину православия в исключительно психологическом значении (например, святая Троица), мог бы он полностью присоединиться к древним гностикам, говоря в психологическом смысле? Юнг, несомненно, давал психологическую трактовку различным Гностическим мифам, включая главные Гностические мифы о создании. Сэгел подводит итог исследованию Юнга таким образом: «Создание» должно быть понято как развитие человеческойдуши(стр. 19), «божественность символизирует подсознательное»(там же), «эго появляется … с созданием отдельных людей»(стр. 20) и секретное знание Гностика является существование подсознательного и потребность его развивать(стр. 24)
Однако, несмотря на то, что в принципе, возможно, понять Гностические тексты с точки зрения Юнга, Сэгел в конечном счете видит острый, действительно оппозиционный центр между психологической системой Юнга и Гностицизмом (в его психологическом понимании). Сэгел делает важное утверждение, что Гностические мифы говорят о стремлении божественной искры к божественности, которая в психологическом смысле будет интерпретирована как возвращение к явному бессознательному состоянию. Это – точная противоположность терапевтического итога Юнга, который Сэгел сам обозначает как «интеграция подсознательного с сознанием эго» (стр. 25).
В общем, Сэгел подводит итог, говоря, что «Гностицизм, рассматриваемый в психологическом смысле, скорее нарушает, чем поддерживает Юнговский идеал» (стр. 32) и еще раз я соглашусь с ним – Юнг никакой не древний гностик, говоря как в чисто метафизическом, так и в психологическом смысле.
Обратимся теперь к современному Гностицизму, чтобы понять может ли Юнг быть понят немного лучше в контексте этого учения.
К сожалению, в этой области также общие определения являются пространными, по-видимому, всеобъемлющими с личностями столь же разнообразными как Гегель, Блэйк, Байрон, Дорис Лессинг и Жак Керуа, названые Гностиками каждый в свое время (стр. 4). Сэгал цитирует Ганса Джонаса и Эрика Воеджелина как «выдающихся лидеров современного Гностицизма»(там же) и обобщает шесть особенностей современного Гностицизмами, выделенных Воеджелином следующим образом:
Неудовлетворенность миром, уверенность, что беды мирового стебля от путей его организации, уверенность, что улучшение возможно, предположение это усовершенствование должно «развиться исторически», вера, что человечество может изменить мир, и осуждение, что знание — гнозис — является ключом к изменениям(стр. 5).
Система Юнга и его подход, конечно, подпадали бы под это определение. Однако, надо сказать, что на этих условиях Юнг отделил бы эпитет «Гностик» от большого количества других мировоззрений, включая Марксизм, любую систему, основанную на философии экзистенциализма/гуманизма или даже модернистском проекте «Науки». 1. К этому моменту рассуждений, определение стало слишком широким на мой вкус и настолько всеобъемлющим, что теряет любое точное значение.
Сэгал успешно делает вывод, что Юнга можно было бы считать современным Гностиком, но с оговоркой:
Как древние Гностики, Юнг ищет восстановления связи с потерянной сущностью человеческой природы и считает восстановление связи эквивалентом спасению … восстановление связи – процесс длящийся всю жизнь и обычно требующий руководства того, кто уже прошел этот путь… Знание и для Юнга, и для древних Гностиков является ключом к попытке… В этом отношении Юнг может быть законно назван Гностиком. Он, однако, современный Гностик, потому что открытая вновь сущность полностью человеческая, не божественная, и сокрыта в пределах индивида, не в пределах богословия(стр. 48).
См. Мидгли, М.(1994), Наука как Спасение: Современный Миф и его Значение
Однако, это кажется нелепым что в процессе определение современного Гностика Сэггел, не в состоянии понять, что он создал определение«Гностика» непосредственно вокруг Юнга? Сэггел успешно выбрал только те аспекты (исключительно пространные) Гностической идентичности, которые относились к Юнгу, собрал их вместе и объявил, что, если это – то, как мы определяем «Гностика», тогда Юнгим является. Гностик – тот, кем называл себя Юнг. Сам Мастер не разыграл бы свою партию лучше!
В заключении, по моему мнению, Юнга нельзя считать древним Гностиком. И при этом я не думаю, что он может просто считаться современным Гностиком согласно определению Воеджелина, так как его определение слишком пространное. Напротив, я нахожу объяснение, данное Сеггелом касательно Юнга как современного Гностика, наиболее удовлетворительным (с вышеупомянутым протестом). Это возможно из-за акцента на «духовной» задаче «восстановления связи как эквивалента спасению». Кажется мне, что некоторые подобные стремления необходимы, чтобы сделать любую схему или человека достойными назваться «Гностик/Гностический».
Привлекательность Древнего Гностицизма.
Теперь мы обращаемся к специфической привлекательности, которой древний Гностицизм обладал для Юнга в ходе всей его жизни. Мы рассмотрим эту тему под тремя заголовками: поддержка его психологического подхода, оказанная Гностицизмом (и современное Гностическое учение его времени), два волнующих вопроса, которые были общими у него с «Гностиками», и роль, которую, по моему убеждению, сыграл Гностицизм в становлении его личности.
Во-первых, мы обратимся к поддержке, оказанной Гностицизмом (и особенно, изменением лица Гностического учения в его первые годы) для специфического подхода Юнга. Самое важное указать то, что научный взгляд на Гностицизм подвергся радикальному изменению в пути, которому соответствовали и который поддерживали основания собственных психологических исследований Юнга. В конце 19 – го столетия взгляды Адольфа фон Харнека (1851 — 1930) были в моде. После Отцов Церкви упрощенная перспектива фон Харнека была такова, что «Гнозис есть Эллинизация Христианства» (Рудольф, 1987, стр. 31-2) – просто более позднее еретическое извращение изначального Христианства. Однако ктому времени, когда Юнг начал исследовать Гностицизм (с — 1916), господствовала история религиозных учений. Этот новый подход оказывал поддержку психологической деятельности Юнга тремя различными способами.
Во – первых, история религиозных учений продвигала альтернативный взгляд на происхождение Гностицизма, истоки которого они стремились отследить с «предхристианской смеси вавилонской и иранской религий» (Рудольф, 1987, стр. 32). Кроме того, они предавали огромное значение исследованию мотивов генеалогии (таких как Сын Человека) проходящих сквозь время, географию и различные религии (Кинг,2005, стр.92). Этот вопрос не был поставлен для сужения взглядов, но для создания «большой связанной сферы однородных предположений» (там же).. можно предположить, что такая перспектива дала бы больше поддержки собственным идеям Юнга относительно архетипов и их когда либо существующего выражения через все религиозные традиции, чем подход фон Харнека.
Во-вторых, историей религиозных ученийи Юнг разделяли интерес к одним и тем же типам источников. Керен Кинг (2005) замечает, что Гностики «были очарованы фантастическими мифами и заимствовали ритуальные практики, не зависимо от того, насколько сырыми; они полагали, что это был важный момент зарождения религиозного сообщества» (стр. 71). Кроме того, она говорит, что «эти ученые были очень увлечены методами и предположениями учения о Германской религии, фольклоре и этнологии (расы)» (стр.72). Поэтому Юнг нашел академическую поддержку использования тех же самых источников, с которыми была связана его работа.
Третий пункт связи между подходом историей религиозных учений и подходом Юнга в их общем интересе в научной природе их исследований.Сам Юнг был не приклонен в том, что его подход к психологии и религии был и объективным и научным – взгляд разделяемый историей религиозных учений, поскольку Кинг указывает: Они явно позиционировали свое учение как науку, Религиоведение, которая была предназначена для освобождения исследования Христианства от догматических ограничений, делая его объектом научно-исторического исследования.
Это связь близкая к подходу истории религиозных учений не является просто спекулятивной, но как было замечено, например, Стивеном Кингсом (1997), который упомянул, что Юнг «использовал исследование, проведенное относительно истории религий Вильгельмом Боусзетом и Ричардом Реизенстейном» (стр.236). Кроме того, это взаимодействие шло в обоих направлениях, как свидетельствует Мирча Элиаде в его ретроспективе на историю религий, в которой он заявляет, что вклады Юнга «стимулировали исследования многих историков религии» (1963, стр.102).
История религиозных учений, ее подход и используемые источники явно имеют близкую связь с собственным подходом Юнга, и он нашел бы в современном Гностическом учении много общего с его собственным подходом и того, чем бы был воодушевлен. Так же Гностицизм оказывал поддержку подходу Юнга другими способами. Пространное и неясное происхождение древнего Гностицизма, которое, как мы видели, является причиной огорчения современных ученых, на самом деле подходящий выбордля оправдания Юнгом собственных идей. Для подтверждения собственных субъективных психологических предчувствий Юнг нуждался в «объективном» доказательстве, и символически богатая природа Гностического исходного материала обеспечила прекрасную подборку, которая, как говорит Юнг, «дала материю моей психологии» (воспоминания, сновидения, размышления, стр.231).
Обратимся теперь ко второму из наших заголовков, под которым мы рассмотрим привлекательности Гностицизма для Юнга, а именно, две определенных животрепещущих проблемы интерес к которым он разделил с «Гностиками».
Во-первых, Юнг и Гностики были озабочены проблемой зла. Поскольку Вильямс (1996) указывает, что ключевыми предпосылками для создания гностических мифов были «озабоченность … затруднениями или замешательством в интерпретации … так же как сходные общие проблемы в объяснении присутствия зла или не совершенства в космосе » (стр.220 — 1). Неудовлетворенность учением православного Христианства (или возможно скорее нехватка такого во втором столетии) на тему теодицеи поэтому замечена как предпосылка к процветанию гностического мифа как альтернативного пути.
Собственная неудовлетворенность Юнга традиционными христианскими ответами на вопрос о зле так же хорошо известна,2 в его ответе, обобщенном в словах «зло больше не может быть минимизировано эвфемизмомprivatioboni» (ВСР, стр. 360).
2 См. Филп, Х.Л. (1958). Юнг и Проблема Зла.
Сам Юнг боролся с этой проблемой в нескольких трудах, включая «Ответ на Работы» (1952) и «Психология и Религия» (1938), в которых он предлагает трансформировать Троицу в Четверку, включающую зло как основной четвертый элемент. Терапевтическая работа Юнга так же показывает постоянный интерес и стремление к признанию и интеграции более темной, теневой стороны человеческой натуры.
Таким образом Юнг, нашедший союзников в лице древних Гностиков в этом вопросе, понятен, тем более, что он явно присоединяется к ним в «Воспоминаниях, Сновидениях, Размышлениях»: «старый вопрос поставленный гностиками `откуда исходит зло?` не получил ответа от христианского мира» (стр. 364 — 5).
Вторая проблема, интерес к которой Юнг разделял с Гностиками: важность, и даже приоритет религиозного опыта. Идея, что Гностики глубоко уважали религиозный опыт, отстаивалась Жилем Куиспелем, которого Штефан Хэллер (1982) описывает как «(Представляющего) мысль о том, что Гностицизм выражает не философию, не ересь, но определенный религиозный опыт, проявленный в мифе и (или) ритуале» (стр. 20).
Куиспел был знаком с Юнгом и его отношение к гностицизму отлично сходится с личной сосредоточенностью Юнга на приоритете опыта – сырого эмпирического материала, с которым он призывает работать. С академической поддержкой Куиспела, считалось так же, что Юнг видит в Гностиках людей разделявших его личный подход: первым идет религиозный опыт в тексте, мифе, ритуале и доктрине, после чего проработка и попытка освоить материал.
И так мы увидели, как современное Гностическое учение оказывало поддержку собственному подходу Юнга, а так же рассматривало особо интересовавшие его вопросы, интерес к которым разделяли Гностики. Мы должны подвести итог, рассматривая личную важность Гностицизма для Юнга, особенно во время, которое Питер Хоманс (1979) назвал его «Критическими Годами» 1913-1918.
Хоманс справедливо выдвигает на первый план этот период как имеющий большое личное значение для Юнга, описывая его страдающим от «сильного, длительного внутреннего кризиса – период суматохи и беспорядка, в которой он был окружен причудливыми ведениями, мечтами и мыслями, которые никак не мог постичь» (стр.74). Сам Юнг в «Воспоминаниях, Снах, Размышлениях» описывает эту фазу своей жизни как «конфронтация с бессознательным» (глава 6).
Хоманс (глава 4) дает убедительную психологическую оценку жизни Юнга в эти критические годы, описывая его вовлеченным в борьбу за самоопределение, отбросившего сначала идентичность врача, а после психоаналитика – фрейдиста. Теперь, через обработку и документацию и его собственного опыта, Юнг не просто создавал новую систему, но принимал собственную роль основателя и пророка этой системы. По моему пониманию, гностицизм играл важную поддерживающую роль в этом процессе, но это пункт, который Хоманс, казалось бы, пропустил.
Исследования Юнгом Гностических писем началось в 1916 и придало новое содержание и вдохновение его личным размышлениям в это решающее время. Куиспел (1978) дает полезную подсказку, явно соединяя исследование Юнгом Гностической литературы с периодом после разрыва с Фрейдом: Юнг изучал доступную тогда Гностическую литературу, особенно после его разрыва с Фрейдом, когда в его жизни происходили ужасные события и Гностики были его единственными друзьями (стр.244).
Самая важная часть прямого доказательства воздействия Гностицизма на проявляющуюся личность Юнга – его замечательный текст «Семь Наставлений Мертвым». Хоеллеру (стр.7) этот текст был сочинен за три ночи между 15 декабря 1916 и 16 февраля 1917-к концу бурного пятилетнего периодаборьбы Юнга с подсознательным. Текст написан в загадочном стиле и на языке Гностицизма второго века н.э. и аллюзиями к нему. В качестве автора указан Базилидис Александрийский, являвшийся одной из наиболее известных фигур древнего Гностицизма процветавших в период господства императоров Адриана и Антония Пия, 117-161 г.н.э. (Рудольф, 1987, стр.309). Различные интерпретации были сделаны на основе этого довольно не ясного текста, но нашей целью будет отметить два ключевых пункта. Во-первых, текст написан Гностическим «тоном», показывая глубокую личную связь Юнга с Гностицизмом в то время. Во-вторых, и наиболее важно, что текст начинается с «с мертвых» (символизация собственного подсознательного Юнга), прибывающих к Юнгу для помощи. Мне в этой сцене представляется (Гностический) ввод в действие Юнга пророка. Как заметил Сеггел: В дни Базилидеса это были Гностики которые занимались вопросами или пропущенными, или проигнорированными другими. Юнг видит себя Базилидисом для современного мира: это он и его пациенты, которые оказываются перед текущими вопросами, или пропущенными или проигнорированными другими (стр.38). Эти «Семь, Наставлений, Мертвым» представляют собственное провозглашение Юнга (в Гностическом смысле) себя как героического и преследуемого пророка подсознательного. Я предполагаю, что есть две причины, почему Юнг сделал это объявление в особых Гностических терминах, обе из которых связаны с общим восприятием Гностиков, следовательно, с причислением Юнгом себя к их числу, с чем я бы поспорил. Во-первых, как известно, Гностики отвергались и преследовались Православной Церковью. На своем пути до данного этапа Юнг мог легко описать себя сталкивающимся с оппозицией от сложившейся медицинской профессии(из-за его глубоких психологических интересов) так же, как позже со стороны Фрейда. Может быть, мы слышимв этих «семи наставлениях» преследуемое меньшинство «Гностиков» разделяющих сторону Юнга?
Вторая причина, почему Юнг мог бы быть поощрен особой «Гностической» властью происходит из его пылкой антидогматической позиции. Гностики часто (возможно романтично) изображены вольнодумцами, которые чрезвычайно ценили опыт и страдали от преследований авторитарной и догматичной ортодоксальности, которая возвеличивала главенство (бесплодной) догмы. И такое описание прекрасно соответствует Юнгу, протестовавшего против догмы везде, где бы он ее не находил. Например, Юнг высказывался против религиозной догмы, принесший вред его собственному отцу («Воспоминания, сновидения, Размышления», стр. 173), и так же критиковал Фрейда с его догматической позицией:
Я до сих пор помню, как Фрейд сказал мне: «Мой дорогой Юнг, обещайте мне, что вы никогда не откажетесь от сексуальной теории. Это превыше всего. Понимаете, мы должны сделать из нее догму, неприступный бастион», … И тогда мне стало понятно, что наша дружба обречена; я знал, что никогда не смогу примириться с подобными вещами («Воспоминания, сновидения, размышления», стр. 173).
В отличие от такой догматической позиции, очевидно принятие Юнгом «Гностического» пути:
Это… становится опасным экспериментом или сомнительным приключением, ступив на опасный путь, который ведет в глубины бессознательного. Он считается заведомо ложным, неоднозначным и чреватым всяческими недоразумениями… сомнительной, не популярной и опасный путь, путь исследований и великих открытий, лежащих по ту сторону обыденной жизни. (Воспоминая, Сновидения, Размышления, стр.213-4).
В вышеупомянутом абзаце Юнг явно упоминает своих Гностических предков и присоединяется к ним, обретая силы из их храбрости в исполнении общего (отшельнического и неверно понятого обретая силы из их храбрости в исполнении общего ()ческих предков и присоединяется к ним.а, описывая его стардающиммифе.) задания, в котором он так же был занят.
Поэтому Юнг определенно нашел личного союзника в лице Гностика в это решающее время формирования его личности. Предполагаю, он мог идентифицировать себя с этим преследуемым, антидогматическим меньшинством и не только успокоиться в этом самоопределении, но так же взять на себя и личную пророческую миссию от (Гностического) голоса его бессознательного, который помог дать начало его новому движения из его критического периода с новой найденной целью и руководством. Смея предположить, что именно так следует понимать «Семь Наставлений».
Данный вышеупомянутый факт тесной связи между Юнгом и Гностицизмом в этой части статьи наводит на вопрос относительно того, почему позже Юнг хотел сосредоточиться на алхимии как первичном предшественнике его собственной психологической системе, а не на гностицизме. Ответ можно выразить четырьмя пунктами, первые два из которых Юнг назвал сам.
Во-первых, Юнг описывает Гностиков как «слишком далеки от меня, чтобы можно было обнаружить мою связь с ними в отношении вопросов возникавших передо мной» (Воспоминания, Сновидения, Размышления, стр.226-7). Напротив, средневековая алхимия предоставила более доступную область знаний, как и связь в цепи между Гностиками и его собственной «современной психологией бессознательного» (Воспоминания, Сновидения, Размышления, стр.227).
Во-вторых,Юнг выносит на первый план недостаток опыта бессознательного в Гностицизме, формулируя очень конкретный тезис, что имеется немного существующих подтверждений, и те часто сохранялись исключительно в письмах их противников, Отцов Церкви (Воспоминания, Сновидения, Размышления, стр.226). Алхимическая литература, с другой стороны, обеспечивает на много более существенную основу, дающую свидетельство подтверждения собственных взглядов Юнга.
В-третьих, как Сеггел заметил, алхимия дала на много более подходящую метафору тому, что Хомманс назвал «сутью процесса» индивидуации. Ранее в этой статье мы рассматривали возражения Сеггела касательно того, что психологическое трактование Гностических мифов о создании была бы целенаправленной оппозициейЮнговой цели интеграции сознания эго с бессознательным. Поэтому Сеггел предполагает, что алхимический процесс трансформации низкого металла в золото (со скрытым золотом, унаследованным изначальным материалом и высвобождаемымпроцессом преобразования) – на много лучшая и более логичная метафора для Юнговского идеала индивидуализации (стр.31).
Наконец, возвращаясь к личному отождествлению Юнга с Гностиками мы могли бы предположить, что с течением времени и отдалением от Фрейда, и так же поскольку его собственные идеи стали лучше приниматься, он стал меньше идентифицировать себя с преследуемым одиноким Гностическим героем, борющимся против великих сил, и в большей степени идентифицировал себя с чуть маргинализированным ученым алхимиком, старательно работающим в уединении над своими экспериментами с бессознательным.
Заключение.
Мы завершим статью кратким обзором всего вышесказанного. Мы начали, исследуя вопрос можно ли было считать Юнга Гностиком, исключив его достаточно быстро из древних Гностиков (как в метафизическом, так и в психологическом смысле). Юнг в качестве современного Гностика – это более сложный вопрос, и, на мой взгляд, на него можно ответить утвердительно, только если Вы эффективно подбираете определение Гностика, сформулированное непосредственно вокруг Юнга.
Вторая часть статьи стала, как я считаю, более плодотворной частью исследования глубокого личного увлечения Юнга древним Гностицизмом, которая лежит в трех областях. Во-первых, его собственный психологический подход резонировал и поддерживался современной историей религиозных движений. Во-вторых, и что является более личным, два волновавших его вопроса интересовалии его людей Гностиков. В-третьих, самоидентификация Юнга с Гностиками сыграла жизненно важную роль в конце его критического периода, особенно в его личной пророческой миссии в «Семи Наставления Мертвым». Наконец мы предложили некоторые причины того, почему Юнг, в конечном счете, переключил свое внимание на алхимию как на модель, являющуюся прототипом его собственной психологической системы. Это последняя секция вызывает следующий вопрос: Был ли Юнг алхимиком? Это, однако, совсем другой вопрос……
и за его глубоких психологических интересовимся с оппозицией от сложившейся медицинской профессии так же.роиг
Пер Remedios_Alegro