Эдвард Эдингер
ПАРАЦЕЛЬС И ЭРА ВОДОЛЕЯ
Я должен начать с признания. Я не провел серьезного изучения Парацельса. Если быть честным, мне было трудно хорошо относиться к Парацельсу. Он прилагает очень мало усилий, чтобы соответствовать нуждам читателя. Он использует малопонятные неологизмы, придуманные им самим, не всегда объясняет их, и позволяет читателям самим разобраться в них настолько, насколько это для них возможно. Кроме того его темперамент жестокий и полемичный — качества, которые мне неприятны. Но дело в том, что Парацельс нуждался в таких качествах. Он имел дело с психическими силами такого масштаба, что ему повезло, что он сохранил свой рассудок. Безусловно, он является одним из величавых [great-souled — megalopsykhos – термин, используемый Аристотелем — прим.пер.] людей в истории, и это делает его достойным нашего внимания. Однако, главная причина, по которой я обращаюсь к Парацельсу, это то, что он был важен для Юнга.
В своих «Воспоминаниях» Юнг писал:
В трудах Парацельса много оригинальных идей, включая ясные формулировки вопросов, озадачивавших алхимиков, хотя они изложены позднее и имеют барочную наружность. После знакомства с Парацельсом мне показалось, что я, наконец, понял сущность алхимии в ее связи с религией и психологией — иными словами, я стал рассматривать алхимию как форму религиозной философии. Этой проблеме посвящена моя работа «Психология и алхимия» (1944), в которой я смог обратиться к собственному опыту 1913 — 1917 годов [время конфронтации Юнга с бессознательным]. Процесс, переживаемый мной в те годы, соответствовал процессу алхимического превращения, о котором и шла речь в этой книге.
Ввиду моих ограниченных знаний касательно Парацельса, я не считаю себя компетентным проводить всеобъемлющее исследование его работы. Я могу лишь предложить собственные размышления о его месте в эволюции коллективной западной психэ и его значении для глубинной психологии. В действительности, у меня есть три базовых идеи, которые я бы хотел передать. Первая касается основного символического образа Парацельса – его концепции о нижних небесах [lower heaven], — который имеет определяющее значение в его трудах. Он также называет это «звездой», «светом, который должен быть найден в природе», и «илиастер» [iliaster]. (Его ученик, Герхард Дорн, зашел так далеко, что даже составил рецепт, посредством использования которого нижние небеса могли быть извлечены из материи).
Вторая идея состоит в том, что Парацельс является характерным представителем человека XVI века. Его концепция нижних небес была актуальна для более широких проблем, волновавших коллективное психэ его времени. XVI век был судьбоносным периодом в истории западного мира. Именно тогда небеса, которые прежде были местом обитания образа Бога, обрушились в материю и в человеческую психэ.
Третей идеей является психологический смысл нижних небес. Глубинная психология опознает и разрабатывает полную последовательность этого изменения образа Бога. Мы теперь можем видеть как процедура извлечения Дорна – использовавшая материю, химические вещества и химическую аппаратуру – была символическим предшественником глубинного анализа, чья основная задача заключалась в извлечении образа Бога из бессознательного и приведению его к полностью сознательному отношению с эго.
НИЖНИЕ НЕБЕСА: «ЗВЕЗДЫ ВНУТРИ НАС»
Юнг говорит нам, что слово илиастер, которое Парацельс использует в качестве синонима нижних небес, является одним их неологизмов и вероятно представляет собой комбинацию двух греческих слов: hyle, означающего материю, и aster, что значит звезда. Таким образом, iliaster должно означать звезду-в-материи. Другое название той же концепции – lumen nature, свет природы. Имеется в виду мудрость и видение, которое приходит скорее снизу, чем сверху, скорее из материи и природы, чем из высших областей духа или божественного откровения, проповедуемого Церковью.
Парацельс был захвачен архетипом небес, который прежде проецировался на небо, поэтому небеса и небо были синонимами. Как только мы начинаем говорить о нижних небесах, то мы понимаем, что архетип выпал за пределы неба – небо и небеса больше не одно и то же, и психические содержания, которые прежде проецировались на небо, теперь возвращаются внутрь. Юнг говорит: «В его концепции внутренних небес он увидел вечный изначальный, данный всем с рождения, образ, который снова и снова повторяется везде и во все времена». Юнг также цитирует Парацельса, сказавшего: «Небеса есть дух и пар, в которых мы живем подобно птице во времени. Не только звезды или луна и т.д. составляют небеса, но также есть звезды внутри нас, невидимые для нас, но которые тоже составляют небеса». (CW 15, par. 31) Для Парацельса эти внутренние небеса являются основным источником знания. Юнг высоко ценит Парацельса за это прозрение:
Небесная твердь теперь не только лишь космические небеса, но также тело, которое является частью или содержанием человеческого тела… Тело небесного свода есть материальный эквивалент астрологических небес. [То, что он называет corpus sydereum – звездное тело — ] является источником освещения lumen naturae, «природным светом», который играет наиважнейшую роль не только в трудах Парацельса, но и во всей его мысли. Эта интуитивная концепция является, по моему мнению, достижением почти что исторического значения, за которое никому не следует порочить немеркнущую славу Парацельса. (CW 15, par.29)
Как и любой значительный архетипический образ, образ небесных скоплений имеют вокруг себя цельную символическую систему связанных идей и образов. Это составляет природу архетипического образа: он действует, как магнитное поле. Я склонен к схематизации подобного рода феноменов, поскольку это помогает мне визуализировать все сразу, всю сеть взаимосвязанных образов. Поэтому я создал схему, которая представляет некоторые из этих объединенных образов, группирующихся вокруг архетипического образа небес.
Первая ассоциация, которая приходит на ум при упоминании небес [heaven], это образ неба. Поскольку физическое небо и психическое содержание небес объединились в психэ, то небо будет нести проекцию – или будет выполнять функции проекционного экрана, если можно так выразиться – всей символической системы. То, что нас действительно интересует, в таком случае, не феномен физического неба, но коллективного бессознательного, которое было спроецировано на небо. Главными атрибутами, присущими данной проекции, являются — выход за пределы этой тягостной земли, судьба, рай, загробная жизнь, вечность, бесконечность, обитель божественного. Молитва, Отче наш, начинается со слов: «Отец наш, сущий на небесах». И в учении Христа, царство Божие и царство небесное были синонимами. Они означали в точности одно и то же, потому что небо и психические содержания не различались. Ветер был духом; гром и молния, активные проявления божественного присутствия, были источником всякой благодати и откровения. Все эти сакральные взаимосвязи принадлежат символической системе архетипа небес. И эта грандиозная сущность, которая в итоге обрушилась на землю – благодаря, по большей части, Парацельсу – стала доступной для извлечения из материи теми алхимиками, которые последовали за Парацельсом. Это поразительный образ: небеса теперь находятся во владении человечества. И алхимики, если они правильно выполняли свою работу, могли заполучить сами небеса. Это имеет очень большое значение.
Исторически, образ небес восходит к ранним космологиям, которые начались с идеи о том, что первичный хаос уступил место разделению небес и земли, которые были прямо противоположными элементами. Психологически, мы пониманием землю в качестве обозначения эго, потому что земля является местом, где живет человечество, и именно из земли рождается тело, плоть.
Таким образом, выражаясь психологически, началом является рождение эго сознания и отделенность от того, что ранее было ни чем иным как бессознательным божеством. Вначале люди приписывали трансперсональные силы небу. По словам ученого А. Б. Кука [A.B. Cook], в первобытной греческой религии Зевсом считалось одушевленное или живое ясное небо. И только позже Зевс принял антропоморфные черты и развился от его представления, как неба в целом, до бога неба. Кук делает очень интересное наблюдение в этом отношении: «Переход от неба к богу неба было знаменательным событием, событие, которое изменило весь ход греческой религии, и окончательным следствием из этого стало появление веры в личностного бога, правителя и отца всего». (Vol. I, p.9)
Эта историческая последовательность имеет интересную параллель с психологическим развитием индивидуума в его отношении с коллективным бессознательным. В ходе анализа, первая встреча с собственными психологическими содержаниями соответствует распознаванию трансперсонального измерения, как будто это нечто наподобие расплывчатого неба. Мы называем это коллективным бессознательным, с его содержаниями и архетипами, но во всем этом есть расплывчатость. Только позже, в ходе развития, эта неопределенная нуминозность сосредотачивается вплоть до осознания индивидуумом единой сущности коллективного бессознательного – Самости. Эта последовательность довольно часто наблюдается в процессе анализа. Мне кажется очень интересным то, что Кук делает подобные замечания по поводу хода исторического развития.
Довольно рано, человечество стало думать о себе, как о потомках неба и земли. Орфические золотые таблички, откопанные из могил, датируемых 2-3 веком до н.э., содержали инструкции для усопших, как нужно договариваться с привратниками, дабы попасть в рай. На этих табличках было сказано: «Я сын Земли и звездного Неба, но родился я на Небесах»
Подобные образы соответствуют широко распространенному верованию, общему для того времени и растянувшемуся на века, что смерть приводит к окончательному разделению между душой и телом. Душа, как полагали, имела происхождение на небесах, и тело было чем-то, что приходилось терпеть некоторое время. Со смертью, тело отбрасывалось, и, освобожденная от неудобств, душа возвращалась к своей изначальной, духовной, небесной природе. Конечным итогом тогда должно быть окончательное разделение тела и души.
Это сильно отличается от понимания Парацельсом небес среди самой материи. То, что подразумевали образы Парацельса, и то, что прояснила Юнгианская психология, есть предполагаемое разделение между небесами и землей, разделение, которое оставляет тело, является неудовлетворительным, поскольку приводит нас к хронически диссоциированному состоянию, которое современный разум более не приемлет. Современный разум нуждается в целостности, и это значит, что тело должно быть освобождено – индивидуальность, земля, сама материя должны быть искуплены. Ранее религиозные символические системы не предпринимали попытки подобной интеграции. Над этим начала работать алхимия, и глубинная психология довела дело до конца, принеся совершенно новый взгляд на мiр.
Как говорит нам Юнг, алхимическое понятие Меркурия, по существу, является синонимом идеи Парацельса о нижних небесах. Меркурий должен быть найден во тьме материи. Это дух, свет, которые не проистекают из небес, но порождаются землей и приходят благодаря человеческим усилиям. Это представление существенно отличается от учения Христа, который как посланник высших небес, нисходит на землю, дабы познакомить человечество с высшей реальностью в надежде привести каждого обратно в рай.
Как указывает Юнг, алхимия представляет собой противовес, компенсирующий воззрения христианской космологии, в фигуре Меркурия, которая возникает снизу, как сын мира материи. Этот вид духа исходящего снизу дополняет дух Христа, приходящего сверху. В «Психологии и алхимии» Юнг говорит:
С приходом Христа… высшее, духовное, маскулинное вошло в низкое, земное, женское; и, соответственно, Мать, которая противостояла миру Отца, приспосабливается к мужскому принципу. И делает это она, порождая сына, а не дочь. И с помощью человеческого духа, алхимии, она произвела Сына — не антитезу Христа, но его хтонического двойника, не божественного человека, а мифическое существо, единосущее с природой изначальной матери. И как задачей «высшего» Сына является спасение человека, микрокосма, так функцией «нижнего» Сына является спасение макрокосма. (par.26)
Юнг говорит, что быть спасителем макрокосма значит быть искупителем мира, самой материи. Христос забрал бы все человечество из этого мира и помог бы нам найти путь к нашему небесному происхождению, оставив здешний мир гореть в аду. Алхимический спаситель, напротив, намеревается искупить материальный мир. Психологически это соотносится с искуплением индивидуальности, которая не получает должного развития в христианской и гностической символических системах. Размышлять над высвобождением плотского эго — серьезное дело.
ПАРАЦЕЛЬС: ЧЕЛОВЕК XVI ВЕКА.
С точки зрения архетипической истории весьма показательно, что легендарная фигура доктора Фауста жила одновременно с Парацельсом. Жизнь Фауста датируется в основном 1480 – 1540 годами; Парацельса – 1493 – 1541 – что практически одно и то же. В действительности, подозрение о том, что сам Парацельс и был доктором Фаустом, было широко распространено. Связь Парацельса с легендой о Фаусте подтверждает его, пожалуй что, выдающуюся историческую личность, которая предвидела затруднительное положение, в котором оказалась современная психэ. Я думаю, это помогает объяснить, почему Юнг находил обоих Фауста и Парацельса столь значимыми для своей жизни и работы. Как и Фауст, Парацельс подвергся инфляции. Когда глубинная психология сталкивается с подобной ситуацией, мы с содроганием осознаем опасность. Рассмотрим, например, известное высказывание Парацельса (CW 13, par.51):
«Я во власти Бога и Бог в моей власти. За пределами моих возможностей — я в Его власти, за пределами Его возможностей — Он в моей власти».
Речь идет о довольно опасных вещах, но это характерно для менталитета XVI века. Как писал Юнг в своем труде «Эон» , XVI век был решающим, поворотным пунктом в процессе развертывании христианского эона; он стал переломным моментом в эволюции западной психэ, тем, что можно было бы назвать, коллективным процессом индивидуации человечества Запада. Именно на этом этапе всерьез начался процесс замещения образа Христа, который господствовал в первом тысячелетии, на фигуру Антихриста, господствующую во втором тысячелетии. И к 1500 году Ренессанс, Реформация, великие географические открытия, и научная революция находились в процессе свершения.
То, что произошло психологически — было падением образа Бога с неба в человеческую психэ, что привело ко всем этим громадным, несущим большой заряд переменам. Другими словами, образ Бога более не был опосредованным метафизической системой Церкви. Трансперсональные энергии, содержащиеся в образе Бога, таким образом, стали более доступны человеческому эго которое теперь, заряженное этими энергиями, вовлеклось в новые исследования во всевозможных областях. Значительное расширение эго-сознания проявилось во всех сферах деятельности человека. В то же время, светская рационалистическая напыщенность и высокомерие проявились в итоге в плачевном состоянии современного мира, который балансирует на грани катастрофы. И именно из этого отчаянного положения родилась глубинная психология.
Разумеется, для человека XVI века, последствия такого развития находились в будущем. Немедленным эффектом падения образа Бога с неба был значительный рост уверенности человека в своих силах. Такое положение дел хорошо описал Пико делла Мирандола в «Речи о достоинстве Человека», которая была написана в 1486. Комментарии Рассела Кирка [Russel Kirk] к этому документу:
Достоинство Человека Мирандолы есть манифест гуманизма: человек вновь реабилитируется. Это видимо основной смысл Ренессанса – перерождение человека в подобие Бога. Человек Средневековья был смиренным, почти всегда сознающим свою греховную природу, ощущая себя отвратительным существом, надзираемым злым Богом. За свою гордость пали ангелы, но Пико и его братья гуманисты заявляют, что человек был только лишь чуть ниже ангелов, действительно, будучи способным спуститься до отвратительных глубин, но при этом в его силах остается возможность стать богоподобным. Сколь удивительно и великолепно это существо – человек. В речи Пико эта тема была проработана со всей помпезностью… которая начинает характеризовать рост гуманистического учения. В этой идеи заложено колоссальное высокомерие, прежде незнакомое Средневековью, но также и такой громадный духовный импульс, который можно вполне осознать только в наши дни. (p. xiiif)
То, что Кирк называет «громадным духовным импульсом» достигло своей кульминации в том, что Юнг описывает как психологию современных мужчины и женщины:
…Человек, которого мы называем современным, человек, который осознает непосредственное настоящее — ни в коем случае не обычный человек…Человек, достигший осознания настоящего, одинок. Во все времена «современный» человек с каждым шагом в направлении более полного осознания уходит все дальше от его изначального, чисто животного мистического соучастия со стадом, от его погружения в общую бессознательность. Каждый шаг вперед означает вырывание себя из материнского лона бессознательного в котором пребывает основная масса людей. Даже в цивилизованном сообществе людей, которые образуют, психологически выражаясь, нижний слой, живущий в бессознательном состоянии, мало чем отличается от того же слоя у первобытных людей. Другие живут в последующем слое на уровне сознания, что соответствует истокам человеческой культуры, в то время как люди самого высшего слоя обладают сознанием, в котором отражается свет последних нескольких столетий. Только тот человек, который является современным в нашем толковании данного понятия, действительно живет в настоящем; он один обладает современным сознанием, и один он понимает, что образ жизни на тех предыдущих уровнях начинает надоедать ему. Ценности и устремления тех прошлых миров более не интересны ему, сохраняя от исторической точки зрения. Таким образом, он становится «внеисторичным» в глубочайшем смысле [этого слова] и отчуждает себя от людских масс, которые живут полностью в рамках традиции. Действительно, он является современным только когда подходит к самому краю мира, оставляя позади себя все, что было отброшено и преодолено, и признает, что он стоит перед Ничто из которого может вырасти все. (CW10, par.149f) …Честное признание современности означает добровольное объявление себя банкротом, принятие обетов бедности и целомудрия в новом смысле, и – что наиболее болезненно – отказ от ореола святости, даруемого историей. Быть «внеисторичным» есть грех Прометея, и в этом смысле современный человек грешен. Высший уровень сознания подобен грузу вины. Но, как я сказал, только тот человек, который преодолел стадии развития сознания, принадлежащие прошлому, и тот, кто адекватно выполняет обязанности, возложенные на него этим миром, может достичь полного осознания настоящего. Чтобы осуществить это он должен быть здоровым и умелым в лучшем смысле – человек, который добился столько, сколько другие люди, и даже чуть больше. Именно эти качества позволяют ему выйти на следующий высочайший уровень сознания. (par.152)
Таким образом, быть современной личностью, по Юнгу, означает быть внеисторичным. Я понимаю это так, что человек больше не находится внутри традиции, которая составляет суть истории. Другими словами, индивидуальная идентичность больше не поддерживается бессознательным сдерживанием религии, культуры, или этнической идентификации. Современный человек одинок и живет без мифа.
Когда такое положение дел наблюдается у большого количества людей, то возникает проблема для общества, как для целого. И когда мы сталкиваемся с положением дел, таким как сегодня, то единственным напрашивающимся решением – если это не возврат или попытка восстановить потерянный рай в некоем архаичном, атавистическом, регрессивном фундаментализме – является извлечение внутренних небес из самой психики. Это влечет за собой конфронтацию с бессознательным, активацию процесса индивидуации, через который переживается воссоединение с потерянным образом небес, образом Бога. То, что Юнг называет современностью, начинается в XVI веке, и Парацельс был одним из главных ее прародителей. Следствием было открытие внутреннего конфликта, который Юнг описывает в «Эоне» как конфликт между Христом и Антихристом. Для Парацельса этот конфликт остался неосознанным, хотя Юнг предполагает, что существование этого конфликта в Парацельсе было источником его поразительной энергии в течение его 48 лет жизни. Юнг говорит:
Мне кажется бесспорным, то, что Парацельс не осознавал последствий этих учений, как и Кунрахт, который так же верил, что он говорил «без богохульства». Но, несмотря на эту неосознанность, в которой они находились относительно сути философской алхимии, и любой, кто практиковал ее, думали, жили и действовали в атмосфере этих учений, которые возможно имели тем более коварные последствия, чем более наивно и некритично они воспринимались. «Естественный свет человека» или «звезда в человеке» звучит вполне безобидно, так что никто из авторов не имел ни малейшего представления о конфликте, что таился внутри. И все же, этот свет или filius philosophorum [сын философа] открыто назывался величайшим и самым победоносным из всех светов, и стоял наряду с Христом как Спасителем и Хранителем мира! Тогда как в Христе, Бог сам стал человеком, filius philosophorum был извлечен из материи человеческим искусством и, посредством опуса, и стал новым светоносцем. В первом случае чудо спасения человека совершается Богом; в последнем, спасение или преобразование вселенной совершается человеческим разумом – Deo concendente, как всегда добавляют авторы. В одном случае человек заявляет «Я во власти Бога» (I under God), в другом утверждает «Бог в моей власти»(God under me). Человек занимает место Создателя. Средневековая алхимия подготовила путь для величайшего вмешательства в порядок божественного мира, которое человек когда-либо предпринимал: алхимия была рассветом века науки, когда научный дух заставил силы природы служить человеку в такой степени, которая прежде была ему не известна. Это из духа алхимии Гёте создал образ «сверхчеловека» Фауста, и этот сверхчеловек привел к тому, что Заратустра у Ницше заявляет, что Бог умер и провозглашает волю дать рождение сверхчеловеку, «Бога создать для себя из своих семи дьяволов». …Внутренней движущей силой стоящей за устремлениями алхимии была самонадеянность, демоническое величие которой с одной стороны и психическую опасность с другой не следует недооценивать. Большая часть властной гордости и высокомерного чувства собственного достоинства, которые так странно контрастируют с поистине христианским смирением Парацельса, берут начало из этого источника. (CW13, par.163f)
Юнг явно утверждает то, что у Парацельса было две матери – Церковь и природа:
Даже если он [Парацельс] прилагал усилия, чтобы скрыть конфликт между двумя материнскими сферами влияния, он был достаточно честен, чтобы допускать их существование. Так, он говорит «Я так же признаюсь, что я пишу как язычник, но все же я христианин». (CW 13, par.148)
И, несмотря на признание этого конфликта, он (конфликт) все же остается неосознанным, потому что Парацельс мог спокойно идти своим путем и не примирять противоречивые требования обеих сторон. Его работа принесла такие плодотворные последствия, потому что была сосредоточена на достоверности собственного опыта. Вера была действующим принципом в прошлом эоне, и опыт станет принципом грядущего эона. Парацельс был главным поборником достоверности опыта, но он в полной мере не столкнулся с конфликтом, который открыл. Юнг говорит:
Хотя этот освобождающий акт имел крайне плодотворные последствия, он также привел к конфликту между знанием и верой, который, в частности, отравил духовную атмосферу девятнадцатого столетия. Естественно Парацельс не имел ни малейшего намека на возможность столь далеких последствий. Как средневековый христианин он жил в неразделенном мире и не ощущал двух источников знания, божественного и природного, как это позже окажется конфликтующих между собой. (CW13, par.149)
Потому это мощное движение в коллективной психэ, которое в действительности началось в XVI веке и получило дальнейшее развитие на протяжении последующих столетий, имело своим последствием привнесение нуминозного, которое обрушилось с неба в материю и в природу. Результатом стало то, что эти области оказались чарующими для людей и это очарование является тем, что породило науку. Из моего собственного раннего научного периода, я знаю, что наука действительно имеет религиозную основу — основу, происходящую из того факта, что нуминозное стало черпать свое очарование снизу – в самых недрах материи. К XIX веку незатухающий конфликт между светом верхних небес и светом нижних небес стал открытой битвой. Верхние небеса, небо, больше не рассматривались как божественная обитель. Например, в своей поэме «Крышка» Бодлер описал свое видение неба, как крышку от кастрюли, в которой находится все человечество, богатые и бедные, образованные и невежественные, аскеты и распутники, все мучимы одной судьбой, ступают по кровавой земле. Действительно многое изменилось; райское небо стало крышкой кастрюли для поэта XIX века.
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ СМЫСЛ НИЖНИХ НЕБЕС.
Как я уже упоминал, Юнг находил алхимию (в целом) и Парацельса (в частности) очень полезными в ассимиляции его опыта коллективного бессознательного. Он пришел к пониманию алхимии как проекции бессознательной психэ на материю:
Истинная природа материи была неведома алхимику: об этом он мог только догадываться. По мере того как он пытался исследовать ее, он проецировал бессознательное на тьму материи для того, чтобы пролить свет на ее… Во время работы над своими химическими экспериментами, оператор переживал определенный психический опыт, который являлся ему как особый характер изменения химического процесса. Поскольку это был вопрос проекции, он естественно не осознавал тот факт, что его переживание не имело ничего общего с материей как таковой… Он испытывал свою проекцию как свойство присущее материи; но то, что он в действительности испытывал, было его бессознательным. (CW 12, par.345)
Это утверждение подходит к замечательному рецепту Герхарда Дорна. Юнг уделяет много внимания этому в своей последней главе «Mysterium Coniunctionis». Дорн был учеником Парацельса и использовал многие его образы, в особенности образ нижних небес, или как это называл Дорн caelum. Разработанный Дорном рецепт подразумевал извлечение этого caelum, нижних небес из материи как часть процесса достижения внутреннего единства. Юнг дает краткий обзор данного процесса:
Создание caelum есть символический ритуал, выполняемый в лаборатории [Дорна]. Его целью было произвести в форме субстанции эту «правду», этот небесный бальзам или принцип света, который идентичен образу Бога. Психологически это было представлением процесса индивидуации средствами химических субстанций и процедур или того, что сегодня мы называем активным воображением. (CW 14, par.705)
Так нижние небеса являются образом Бога, расположенном в бессознательном; задача эго состоит в том, чтобы извлечь этот образ в процессе активного воображения. Когда данное извлечение завершается, личность сознательно встречается с Самостью, нуминозным опытом, и в этот момент на своем опыте – не абстрактно или теоретически – осознает существование второго трансперсонального центра психэ. Это последовательность извлечения нижних небес. Когда происходит это решающее событие, то эго любого человека трансформируется в процессе переживания данного опыта. Сама природа этого эго изменяется навсегда: Это эго больше не является эго-центрированным, теперь в его центре находится Самость благодаря процедуре извлечения. Образы нижних небес находят свое отражение во снах. Например, очень много лет тому назад – в 1960, если быть точным. Это был короткий и простой сон.
Я изучаю одноклеточный организм. Он представляет собой просто капля протоплазмы, подобная амебе. Когда я посмотрел на нее, то заметил, что ядро в клетке отсутствует. На его месте была дыра, которая представляла возможность взглянуть в другой мир. Когда я заглянул в эту дыру, я увидел кусочек голубого неба, рай.
Вот и весь сон. После пробуждения, первая вещь, о которой я подумал, была нора из «Алисы в стране Чудес». Для меня одноклеточная амеба, то, что я назвал «просто каплей протоплазмы», представляет органическое существование в его наиболее элементарной, базовой форме. Такое создание заботится только о поглощении пищи и воспроизведении себя обычным делением. Я вижу образ прожорливой, похотливой протоплазмы – то из чего состоят все живые организмы. Этот сон приснился мне, когда я чувствовал пустоту внутри. Я был расстроенный и обидчивый, потому что хотел получить то чего не мог иметь. Иными словами, мои протоплазматические побуждения были подавлены. Было похоже на то, что сон говорил мне, что в центре этого сугубо биологического существования находится лишь пустое отверстие, но если пристальнее присмотреться, то можно обнаружить, что отверстие стало окном в другую реальность. Когда я размышлял об этом сне после пробуждения, то подумал о ливерпульском сне Юнга и мандале, которую он в итоге нарисовал. Он сказал про этот сон и про мандалу, что: «Все это напоминает окно, открывающееся в вечность». Я понимаю свой сон, представляя символически трансперсональную или вечную основу психологического существования. Это трансперсональное измерение раскрывается в самом сердце примитивных влечений, отмеченных как смертные грехи: гнев, гордость, зависть, жадность, похоть, лень и чревоугодие. Семь смертных грехов. Это характеристики протоплазмы – основные составляющие плотского бытия. В пятой главе Послания к Галатам апостол Павел дает оценку делам плоти:
Дела плоти известны; они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, [соблазны,] ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное. (Стихи 19-21, NK]V)
Все атрибуты протоплазмы. Также, кажется, мой сон говорит, что окно в вечность находится в самом сердце беззакония. Так как же все это понимать? Я думаю, что мы получим ключ в замечании, сделанным Юнгом в «Mysterium Coniunctionis». Это замечание касается интерпретации алхимического текста, касающегося серы, которая символизирует (среди прочего) влечение[desirousness]. Он задает вопрос – что стоит за всем этим влечением? Тогда он отвечает: жажда вечности. (CW 14, par.192) Я думаю, что это именно то, о чем говорил мой сон. Я понимаю этот сон как столкновение с трансперсональным, вечным измерением существования, внутренними небесами Парацельса, путем осознанного проникновения в ядро, к самым истокам нашего протоплазматического либидо, удовольствию и силам движущим инфантильной психэ – потому что они приводятся в движение энергиями примитивных бессознательных клеток. Они являются трансперсональными энергиями по своей сути и принимают деструктивную форму только потому, что проявляются через бессознательное эго, и эго которое не знает своей собственной трансцендентной природы. Эго, которое подвержено влиянию этих сил неосознанно отождествляется с бессознательной Самостью и, таким образом, находится в состоянии того, что мы называем «психологическим грехом». Но когда те же самые энергии находятся в свете осознания, то они воспринимаются как исходящие из трансперсонального – небесного – источника. Тогда они становятся жизненными императивами, получаемыми из внутреннего образа Бога. Когда они проживаются осознанно, то имеют совершенно иные эффекты и последствия. В «Символах трансформации» Юнг описывает столкновение с бессознательным богом:
Он [бессознательный бог] появляется в образе врага, в качестве убийцы, с которым должен сразиться герой. Это соответствует жестокости всего бессознательного динамизма. Таким образом бог проявляет себя и в этой форме он должен быть преодолен. Эта борьба имеет свою параллель в схватке Иакова с ангелом у брода Иавок. Натиск инстинкта становится переживанием божественного… (par.524)
Это кульминационный момент. «Натиск инстинкта становится переживанием божественного» — при условии, что мы не поддаемся ему. Это означает, что мы не действуем слепо или следуем вслепую. Это значит, что мы должны защитить свою человечность против животной природы божественных сил. Или, говоря иначе, натиск протоплазматических влечений становится опытом переживания внутренних небес, при условии, что эти влечения осознанны и тем самым очеловечены. Это примиряющая, объединяющая и исцеляющая альтернатива депрессии. С первобытных времен небеса представляют собой место обитания нуминозного. Это было духовной областью, обителью богов, планом вечности и бесконечности, в отличие от нашего короткого и болезненного жизненного отрезка времени. Но теперь эта проекция исчезла. Первое устранение проекции не повлияло на ее психическое содержание, оно лишь – хоть и основательно – меняет свое местоположение. Френсис Томпсон, поэт XIX века, выразил это такими словами:
Не там, где миры, вращаясь, во тьму уходят, И наши помыслы в оцепенении застыли! — Взмах крыльев мы могли б услышать, Стучащихся о ставни наших глиняных окон.
Движение духа теперь исходит снизу, из нашей собственной глины. Для поистине современного человека, в Юнговском понимании слова «современный», связь с трансперсональным образом Бога обретается именно благодаря всматриванию вниз и внутрь, в то место, что Парацельс называл нижними небесами, а не наблюдению за тем, что вверху и снаружи. Нет ничего более важного, чем поиск этих нижних небес.
ДАЛЬНЕЙШЕЕ ЧТЕНИЕ
Cook, A.B. (1964). Zeus: A Study in Ancient Religion. New York: Biblo and Tanner.
Jung, C.G. (1961). Memories, Dreams, Reflections. New York: Random House.
Jung, C.G. (1966). The Spirit in Man, Art, and Literature. Vol. 15. The Collected Works of C.G. Jung. Translated by R.F.C. Hull. Bollingen Series XX. Princeton, NJ: Princeton University Press.
Jung, C.G. (1967). Symbols of Transformation. Vol. 5. The Collected Works of C.G. Jung. Translated by R.F.C. Hull. Bollingen Series XX. Princeton, NJ: Princeton University Press.
Jung, C.G. (1968). Psychology and Alchemy. Vol. 12. The Collected Works of C.G. Jung. Translated by R.F.C. Hull. Bollingen Series XX. Princeton, NJ: Princeton University Press.
Jung, C.G. (1968). Alchemical Studies. Vol. 13. The Collected Works of C.G. Jung. Translated by R.F.C. Hull. Bollingen Series XX. Princeton, NJ: Princeton University Press.
Jung, C.G. (1970). Civilization in Transition. Vol. 10. The Collected Works of C.G. Jung. Translated by R.F.C. Hull. Bollingen Series XX. Princeton, NJ: Princeton University Press.
Jung, C.G. (1970). Mysterium Coniunctionis. Vol. 14. The Collected Works of C.G. Jung. Translated by R.F.C. Hull. Bollingen Series XX. Princeton, NJ: Princeton University Press.
Mirandola, G.P.D. (1970). Oration on the Dignity of Man. Chicago: Gateway Henry Regnery Co.