Поэтическое эссе по мотивам коллажей Тилье

ФиллипПисье

Поэтическоеэссе по мотивам коллажей Тилье

Принесу с собой
Усталое тело свое.
Сумею ли быть тогда с тобой,
Целый день вдвоем?
Захочу рассказать о смертном дожде,
Как горела трава, —
А ты —
а ты жила в беде,
Тебе не нужны слова.

Михаил Луконин

Вспышки, звезды, – тела, разбитого видом психики, рассыпавшейсяна куски. Осколки цветного стекла. Где,каким образом снова обрести чистоту, душевноездоровье соединяющее тело и дух, прямоекак та стрела на наскальных рисунках,что пронзает горло животного.

Быть одним и единым. Свойство быть внутри души и внутри тела. Огромное затруднение нащупать эту грань,грань, не имеющую под собой основы. Найти равновесие. Конец двадцатого века, этого века,познавшего фрагментацию и разбитость: от психоанализа до Хиросимы, проходячерез концентрационный лагерь, – в нем всегда присутствовал вопрос разъединениячеловека, его разъятие на максимальное количество частей или игровых карт… иэра синтеза задерживается. Торговля достигла триумфа, и в темной ночи каждойособи присутствуют продаваемые органы младенцев, которые разъезжают вбагажниках «Лимузинов», а не чаяния Мальро.

И кто знает, не променяют ли Уорхола на свежепоступившиеглаза???

Перед лицом этой ломки, какова эта роль артиста – если это словоимеет еще смысл? Обрести смысл и кровь и бешенство в голове – и праздник –который галопом поскачет в степях души. Победить противника его же оружием. Нетсмысла, пусть! Но, если всеобщая независимость признаётся, и поскольку каждыйнеизвестный поклонник квантовой физики согласится с тем, что испражнения жирафаимеют последствия для галактик наиболее отдаленных, обновим позолоту на жабоДада и не оставим никого претендовать на то, что завернутая в кимоно японка не постигнет высотвеликой метафизической механики! Или что мед ее тела менее революционен, чемлозунги синдикалистов.

И что же любовь, внутри этогоперечня явлений спектральных и волновых? Она тоже стала жертвой великогокрушения и, коленопреклоненная, корчитсяот боли, стеная о своем позоре, отрицающем и расчленяющем ее. И она, двигатель всех вещей, является главнымстимулом этого боя, боя плоти и души против бесчестия, душ и тел, коих нельзясвести к статистике или банковским счетам, даже если конец близок – так близок.

И, наконец, в этом мрачномследовании мгновений, годов, из которыходни кажутся еще более мертвыми, чем другие, появляются коллажи Тиллье . И, избессвязности общей и общественной, он извлекает куски, остатки языка, части бытия,остатки живого, торчащие всюду: обрывки газет, письма друзей, медицинскиеанализы, официальные бумаги – свои или чужие, – архивы, деликатные ичувствительные, как плоть Любовницы…столько же вспышек, роскошных, или великих объятий грязной скаредности,вечером, или на заре, когда нужники обнимают небо в атмосфере безумства, укоторого нет имени. Он собирает – и вырезает, наконец! – как мы переварили бысекретный отчет, не потому, что он имеет отношение к посвященным, но потому чтонаивысшая важность ситуаций подразумевает высоту тона, и бесконечнуюсправедливость атаки, и замечательное ниспровержение, играющее на увязкахсмысла. Метафизическая герилья длясолдата армии изображений. Не украшения – или завитки, которые уродуют идеюИскусства, так ее видят чучельники. Искусство – это Жизнь, и интимные ноты,отрывки ежедневников, абсурдные купюры прессы есть там, чтобы донести до нассмысл. И Центр Жизни имеет как бы вкус Безумной Любви, который всегда посвященНеизвестному: найдется лишь глупец или безумец, который бросит тень своегособственного внутреннего уродства, непонимая, что честь, которую отдает Тилье неизвестному, вновь вынимая фотографиютам, где она зажата, лицо, испачканное ничегонеделанием, жизнью, имеет полноеотношение с пьяным бунтом Ван-Гога, принимающего свое знаменитое безумноерешение при виде путаны.

Имеющийуши, да услышит!

ФилиппПиссье, февраль 2000 н.э.

Перевод Лаана и Фебус