Лекция 12.

Аркан Повешенный

Соответствия по «Liber 777»:

Буква – мем.

Значение буквы – вода.

Управитель – вода.

Цвета – тёмно-синий и морская зелень.

Египетские боги – Тум, Ахепи, Ауромот, Асар (как повешенный), Исида.

Индийские боги – Сома.

Медитация – вода.

Греческие боги – Посейдон.

Римские боги – Нептун.

Христианские боги – Иисус (как повешенный).

Животные – орёл, змея, скорпион.

Растения – все водные растения, лотос.

Драгоценные камни – берилл, аквамарин.

Магическое оружие – чаша и крест страдания.

Ароматы – ониха, мирра.

Снадобья – касторка, все слабительные средства.

Минеральные вещества – сульфаты.

Магические силы – талисманы, гадания посредством магического кристалла.

Тело человека – пищеварительная система.

Мифические существа – ундины, нимфы, нереиды.

Болезни в случае неправильной работы – простуда.

Воды, по которым путешествуешь, да не промочат тебя,

Выйди же на берег, посади лозу и радуйся без стыда.

Возможные значение при дивинации: «Вынужденная жертва, наказание, потеря, фатальное или добровольное страдание, поражение, неудача, смерть».

Несчастный юноша с плотно закрытыми глазами, словно без лица, повешен за левую ногу на свернувшуюся в три с половиной кольца змею. Его руки и правая нога прибиты к зеленым сферам, прямо под юношей – воды, в которых обитает ядовитая змея. В верхней части карты изображено солнце странного бело-желто-зеленого цвета, больших размеров. По изображению ясно, что это мертвое солнце, которое не способно ни согревать, ни освещать.

«Это мир опасных вод. Это горькая вода мем, которая станет сладкой». Слова одной из Святых книг Телемы глубоко передают символизм Повешенного. В мифологии воды часто являются источником опасности и соблазна. В водах морей обитали сирены, в водах озер и прудов – русалки и водяные, грозящие затащить неосторожного странника в свои владения, под воду. А как не вспомнить образ заколдованной царевны, похищенной в подводное царство и повторяющей одну только фразу: «Что воля, что неволя – все одно»?

Почему вода так опасна? Почему из четырех стихий Кроули особенно предупреждал об опасности этой, если она не компонент алхимического брака? Ведь вода также символизирует материнское начало, эмоции, чувства, воды жизни и искупления. Где же опасность? Здесь необходимо разобраться внимательно.

Но стоит нам вспомнить мифы, как оказывается, что практически везде первое испытание, которое должен пройти герой, — это разрыв со своим домом и, прежде всего, с матерью. Этот разрыв часто сопряжен рядом сложностей, а порой он и вовсе не происходит. Матери делают все, чтобы помешать сыновьям уйти. Мать Парсифаля нарядила своего сына в шутовские одежды и дала ему ряд нелепых советов, чтобы он не стал рыцарем; когда Одиссей пришел за Ахиллом, он был одет в женские одежды и пел женские песни. Кстати, мать Ахилла Фетида, получив доступ к водам бессмертия, бессознательно оставила сына уязвимым: она держала Ахилла за пятку, которая оказалась не затронута водами жизни. Думаю, словосочетание «ахиллесова пята» знакомо всем без исключения.

Вот тут-то начинает проясняться символизм Повешенного. Ахилл, коего мать держит за пятку, Повешенный, который подвешен именно за пятку, Ра, которого змея, созданная из слюны Исиды, укусила в пятку, чтобы он сказал ей тайное слово взамен на исцеление. Параллель опять же очевидно, ведь Повешенный висит именно на змее. Нетрудно догадаться, что в этом символическом ряду мы имеем дело с одним архетипическим паттерном, и, немного подумав, мы обнаруживаем очевидное решение – змея, в других арканах символизирующая страсть, красоту и познание, здесь представляет психологическую пуповину, ту особую энергетическую связь с матерью, которую необходимо разрушить любой ценой. А если еще и вспомнить работу Юнга, где он упоминал о страдающем сильным материнским комплексом пациенте, которому снилось, что его кусает змея за пятку, то все становится окончательно ясно.

Змея – образ очень многосторонний. Это и символ женственности (на востоке говорят женщине: «Вы прекрасны, как змея»), это и фаллос, проникающий в норы земли, это и беспокойный меркурианский дух, это и змей гнозиса, дарующий познание. Но в аркане Повешенный эти значения отсутствуют: змей, на который повешен юноша, — это ядовитый гад, несущий забвение, бессознательность и смерть.

Повешенный находится в состоянии между детством и зрелостью. Он уже не ребенок, но еще не взрослый, и всеми возможными силами он цепляется за свое желание остаться в детстве. Он – всего лишь сын своей матери, плотно прикованный к ней, и если он останется в этом состоянии, наступит «мертвый день». Ниже я приведу обширную цитату из Эриха Нойманна, чтобы читатель мог оценить масштабы проблемы.

Ужасная Мать уничтожает небесную часть, которая и делает его героем. Тогда он остается во тьме, в плену. Он не только оказывается прочно приросшим к скалам подземного мира, как Тесей, или прикованным к утесу, как Прометей, или пригвожденным к кресту, как Христос, но мир остается без героя, и, как говорит в своей драме Эрнст Барлах, рождается «мертвый день».

Основная тема произведения — материнское сопротивление росту и развитию сына. Он всегда жил с ней, но теперь грозится уйти. Эта мифическая мать зачала своего сына от бога солнца, который уходя, сказал, что вернется, когда мальчик станет мужчиной, и посмотрит, как хорошо она воспитала его. Затем мы встречаемся со слепым персонализованным отцом, мужем нашей Великой Матери: Он понимает, что сын является героем, сыном бога, и с помощью духа семьи своей жены пытается сделать так, чтобы судьба героя и ее неизбежность стали очевидными и для нее, и для мальчика. Этот семейный дух видит только божественный взор сына, Дух говорит сыну «Ходят слухи, что в доме твоей матери есть взрослый ребенок», — и добавляет: «Мужчины рождаются от мужчин». Но мать заставляет его замолчать. Слова «достаточно матери, слишком мало отца» и «мужчина родня отцу, а кормилица, что говорит ему об отце, дает ему больше пищи, чем мать, которая молчит» так же ненавистны ей, как и заявление мужа о том, что их сын — герой. Тогда слепой, земной отец говорит: «Возможно, он так же прочно прикован к миру, как птенец, вылупившийся из яйца. Своим взором он живет в другом мире, который нуждается в нем», — и: «Сыновья богов — не маменькины сынки». На это мать отвечает: «Мой сын не герой, мне не нужен сын герой», — и кричит: «То, что хорошо для мира, для матери — смерть!» Но сыну приснилось, что ему явился его отец как «мужчина с солнцем вместо головы», и в этом сне он скакал на солнечном коне будущего, полученном от отца. Этого коня зовут «Херзорн», у него «ветер во чреве», он «затмевает солнце». Он уже стоит в конюшне и радует сердце мальчика. Невидимый конфликт сосредотачивается вокруг наличия или отсутствия этого коня.

Затем слепой отец пытается объяснить сыну мир. Он говорит ему об образах будущего, которые могут и должны выйти из ночи, и что герой должен пробудить их ото сна, чтобы мир стал лучше. Он говорит об истине, о солнце, «что было, есть и будет», пытаясь воспитать сына, хотя тот не является его собственным. Но на все это мать бесстрастно отвечает: «Будущее сына — это прошлое матери», — и: «Герой сначала должен похоронить свою мать». Сын начинает понимать, что: «наверное, наша жизнь — также и жизнь богов», — но мать не дает ему права на собственное будущее, боясь, что сын, повзрослев, уйдет от нее. Однажды ночью она тайно убивает солнечного коня и этим убийством разрушает будущее как своего сына, так и мира. Теперь приходит «мертвый день» или как с осознаваемой иронией говорит мать: «Просто маленький мальчик, рождённый ночью, новорожденное создание без света или сознания». В отчаянии сын кричит: «Но никто же не может быть кем-то еще, больше никто не может быть тем, кем являюсь я – никто, кроме меня!» Но мать дает ему пощечину и говорит, что он должен оставаться сыном своей матери и не должен иметь Эго. Мать убила его коня и таким образом кастрировала своего сына. Наступил мертвый день, день без солнца. (Э.Нойманн «Происхождение и развитие сознания»).

Тот, кто отказывается идти по пути индивидуации, желая остаться в детстве, предает себя и мир и становится черным братом, творцом мертвого дня, узурпатором сознания. Не случайно в древности предателей вешали за одну ногу вниз головой, а в самой первой колоде таро Висконти Сфордса Повешенный символизирует именно предателя.

В современном кинематографе есть очень хороший пример архетипа. Это Сайфер из популярного фильма «Матрица». Обретя сознание через мужскую инициацию Морфеуса, он познает иллюзорность мира, в котором он жил, открывая реальный мир борьбы и познания. Однако он хочет только одного – забыть свои знания и вернуться в мир матрицы (матрица, майя, мать, море), к заветному покою и неведению. Ради этой цели он предает всю команду, и в итоге погибает от своего же предательства.

Кстати, в одной из работ – «Психология и алхимия», Юнг напрямую соотносил аркан Повешенный с состоянием невротической фиксации пациентов. Глаза на картине Повешенного закрыты, и это указывает на желание отказа от сознания, на предательство логоса. Его девиз – «не вижу, не слышу, не говорю», ибо больше всего на свете он хочет быть послушным ребенком своей матери.

Символом отказа от сознания и стремления назад является эдипов комплекс, так поверхностно истолковываемый большинством психоаналитических школ. В реальности влечение к инцесту есть лишь метафора глубинного стремления к отказу от сознания и индивидуальности. Карл Юнг утверждает, что «в первооснове кровосмесительных вожделений лежит не влечение к половому акту, а своеобразное стремление стать дитятей, возвратиться под родительскую защиту, вновь очутиться в материнской утробе». В этом отношении Кроули удивительно солидарен с Юнгом.

«Изначально злое в человеке стремится возвратиться в лоно матери, и хитрость, придуманная Сэтом, есть не что иное, как кровосмесительное желание возвращения назад». Это утверждение Юнга почти цитирует Кроули относительно власти вод и двенадцатого аркана «Повешенный»: «Но вода – элемент Иллюзии; можно считать этот символ злым наследием старого Зона. Если прибегнуть к анатомической аналогии, то это духовный аппендицит. Именно вода и Обитатели Воды убили Осириса; крокодилы угрожали Хур-Па-Краату. В этой карте есть какая-то странная, незапамятная, отжившая красота» (Алистер Кроули «Книга Тота»). В этих двух утверждениях людей, не имевших на малейшего понятия об исследованиях друг друга, перекликается не только общая идея. Они оба обращаются к образности египетской мифологии.

Символизм жертвы Юнг рассматривает в 12-той главе своей книги «Символы трансформации», и эта глава называется «Жертва». В книге Кроули «Магия в теории и на практике» 12 глава посвящена символам магического жертвоприношения, а 12 аркан Повешенный является архетипом жертвы во всей его красе.

Глава «Жертва» стала для Юнга личным жертвоприношением отношений с Фрейдом, а неправильно понятая слова Кроули, что «для высшей духовной работы всегда следует выбирать жертву, обладающую величайшей и чистейшей силой. Наиболее подходящим объектом в этом случае является невинный ребенок мужского пола», стали причиной преследований и глобального непонимания большинства его идей. Жертвоприношение ребенка – это принесение в жертву жертвы, отказ от инфантильного видения мира и привязанности к матери, взросление, и только профан способен понимать идею жертвоприношения буквально.

Еще одним свойством пути мем является неприятие сексуальности и установка на целомудрие и аскетизм. Юнг объясняет это очень просто: «Невротик отказывается от полноценного эротического переживания, чтобы иметь возможность оставаться ребенком». Если заменить слово «невротик» «повешенным», все становится предельно понятно. В своих комментариях Кроули дает четкие указания, что именно должно быть принесено в жертву: «Главнейшей целью мудрого должно быть избавление человечества от этой наглости само­пожертвования, от этого бедствия целомудрия; веру должна убить уверенность, целомудрие должно погибнуть от экстаза». Целомудрие называется бедствием и опять же связывается с инфантильной установкой. Однако жертвоприношением ребенка является не всякий сексуальный акт (невротик тоже может иметь сексуальный опыт, окрашенный отвращением и чувством вины), но зрелая сексуальность. Практики сексуальной магии, где сексуальное соитие – осознанное священнодействие (аркан Вожделение), являются превосходной формой жертвоприношения ребенка.

Еще одним невротическим свойством Повешенного является особая экзальтация страданием. Конечно же, любой рост так или иначе связан с определенным дискомфортом и даже мучениями, однако муки Повешенного – совсем иного рода, нежели необходимое страдание, которое есть болезнь роста. Здесь страдание оказывается особым образом любимо. Происходит экзальтация страданием, любование его красотой и умиление. Литературная аналогия просится сама собой: Достоевский и практически все его персонажи – мученики безответные, как цветы. Речь идёт о «печальном смирении меланхоличного любовника великой матери», как определял это состояние Эрих Нойманн, или о «печальной отжившей красоте старого эона», как это называл Кроули. Пафос страдания, демонстративное раздирание рубашки и параллельно с этим ощущение своей избранности – основное эмоциональное содержание этого аркана. В настоящее время этот архетип наиболее полно выражает Александр Непомнящий, в песнях которого полный набор «повешенных неврозов».

Как это ни печально признавать, но Россия в особенности находится под влиянием архетипа Повешенного. Идеал общины, растворения в массе, романтизация любых форм публичного мученичества, восприятие индивидуальности как греха – увы, это в очень большой степени свойственно русской ментальности. Кто берет на себя задачу индивидуации в России – плывет против ветра. Ниже я приведу превосходную иллюстрацию этой псевдодуховности мем, взятую из романа Дмитрия Мережковского:

Не влюблены ли мы в маминьку, как Алёша в свою богородицу?

— Маминька! Голубица моя! Возьми меня к себе! – стонет как томная горлица краснокожий штабс-капитан Гагин.

— Малюточка моя, – утешает маминька, — жалею и люблю тебя, как только мать может любить своё дитятко. Да будет из наших сердец едино сердце Иисуса Христа!

А генерал майор Головин, водивший некогда фангорийцев в убийственный огонь багратионовых флешей, теперь у маминькиных ног – лев, укрощенный голубкой.

Старая, больная, изнурённая, более на мертвеца похожая, — а я понимаю, что в неё влюбиться можно. Страшно и сладостно сие утончённое кровосмешение духовное: детки, влюблённые в маминьку. Только дай волю и затоскуешь о желтеньких глазках, как пьяница о рюмке». (Дмитрий Мережковский «Александр первый», стр. 302, Собр. соч. огонёк 1990г.)

Этот образ тесно связан с символикой восемнадцатого аркана – Луна, который в отличие от Жрицы, Вожделения и Звезды, представляет самое губительное, что есть в женской природе.

К сожалению, большинство называющих себя эзотериками находятся под властью этого архетипа, и вышепроцитированный текст вызовет у них не беспокойство, а умиление. Я УТВЕРЖДАЮ, ЧТО ДЛЯ СОВРЕМЕННОГО ОККУЛЬТИЗМА ЗАДАЧА НОМЕР ОДИН – ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ЭТОГО СТЕРЕОТИПА, И УЧЕНИЕ КРОУЛИ – ОДНО ИЗ НЕМНОГИХ, КОТОРОЕ НЕ ПОДВЕРЖЕНО ЕГО ВЛАСТИ.

В финале этой главы я хотел бы привести несколько снов, первый из которых иллюстрирует власть пути мем, а второй – преодоление этой власти. Первый сон принадлежит женщине, которую я когда-то анализировал. Она увидела себя идущей по заводу. Внезапно прорывает трубы, вода набирается по колено и полностью забрызгивает её одежду. Женщина испытывает горечь и тоску по этому поводу и начинает искать кого-нибудь рядом, чтобы пожаловаться на свою тяжелую долю.

Женщина эта – типичный невротик по типу Повешенный. Она не имела полноценной сексуальной жизни и была идентифицирована с материнской функцией настолько, что сначала муж, а потом и сын сбежали от неё, дабы спасти свою идентичность. Сон превосходно иллюстрирует все вышесказанное: желание играть роль жертвы, скорее пожаловаться кому-нибудь, оказывается единым с мотивом затопления.

Следующий сон принадлежит человеку, который напротив, всю жизнь сопротивлялся архетипу жертвы:

«Я, моя мать, красивая девушка лет 18 и её мать находимся на берегу моря. Внезапно мы с девушкой начинаем целоваться, что вызывает недовольство и даже беспокойство моей матери. Потом я отхожу от неё и взбираюсь на лестничный пролёт выше. Внезапно из моря поднимается огромная волна и поглощает мать и дочь. Я собираюсь прыгать в воды, дабы вытащить девушку, моя мать пытается мне воспрепятствовать, опасаясь, что я могу погибнуть. Но, наплевав на ее уговоры, я прыгаю в воду, хватаю девушку за руку, а она в свою очередь вытаскивает свою мать. Моя мать весьма недовольна таким геройством, ибо я рискую жизнью, и гневно кричит, но этот крик еще больше убеждает меня в своей правоте. Ярость придаёт мне сил, и я легко выдёргиваю свою спутницу с матерью из воды, и следующая волна нас уже не догоняет».

В этом сне мы видим, что архетипическая материнская власть (воды моря) и власть материнского комплекса как реального человека действуют в согласии, и гнев матери на сексуальную активность (взросление, уход из дома) тут же вызывает волны на море.

Рекомендуемое чтение: Зинаида Гиппиус «Яблони цветут» (рассказ короткий, но очень иллюстративный).