02.05.2009
0

Поделиться

Критика архетипической психологии

Мэтс Уинтер

Критика архетипической психологии

На сегодняшний день существует мощная тенденция называть «юнгианскими» самые разнообразные системы, которые на первый взгляд выглядят относящимися к юнгианству из-за схожей терминологии, но в корне своем, в своих идеалах полностью отличаются от представлений Юнга.

Одной из таких теорий является «архетипическая психология» Хиллмана, которая совершенно иначе интерпретирует концепцию Юнга об архетипах, отбрасывает важнейшую концепцию Самости, отвергает процесс индивидуации, обесценивает юнговский метод интроверсии, противостоит представлениям Юнга о необходимости морального подхода к бессознательному и заменяет его аморальным, эстетическим подходом puer aeternus (вечного ребенка). Несмотря на явный отказ от юнгианской психологии, Хиллман считается «юнгианским» или «пост-юнгианским» психологом. Правильно было бы называть его «антиюнгианцем».

Введение

Американский психолог Джеймс Хиллман в своих сочинениях заменил юнговскую концепцию архетипа как объективного наследуемого паттерна представлением об архетипическом образе, существующим в природе. Якобы решение о том, архетипичен ли образ, принимается на субъективном уровне оценки образа. То есть если субъект «принимает» образ, то этот образ должен считаться архетипическим. Теория Хиллмана принадлежит к странной категории феноменологического неоплатонизма, согласно которой только то, что мы видим, должно считаться реальным, то есть существует только то, что очевидно для сознания. Хиллман пишет:

«[фантазии являются] и чистым материалом, и законченным продуктом деятельности души, и находятся на привилегированном уровне доступа к знанию души. Нет ничего более первичного» (Hillman, Re-Visioning Psychology, XI).

«…душа состоит из образов, [и] душа в первую очередь есть воображающая активность…» (Hillman. Archetypal Psychology: A Brief Account, p. 14).

«То, что рассказывается в мифах, не может быть документировано в истории; боги и богини, герои и их враги, о которых рассказывается в мифах, записанных на глине или высеченных на статуях – видел ли их кто-нибудь физически? Легендарные места, описанные в мифах, находятся не в нашем мире – все они вымышлены, все они только легенды. За долгой и постоянно обновляющейся жизнью мифа нет ничего фактического» (Hillman, The Souls Code, p. 95).

Хиллман не упоминает о том, что эти убеждения противостоят эмпирической точке зрения Юнга. Он отбрасывает фактическое существование наследуемого архетипа, лежащего в основе мифов, и утверждает, что последние не более чем легенды, созданные воображением. И, тем не менее, согласно Хиллману, образы, созданные фантазией, должны считать автономными и богоподобными. Это, мягко говоря, ненаучный подход, который полностью противоречит идее Юнга о независимой реальности души. Архетипы не только редуцируются до образов, но и, как заявляет Хиллман, имеют свой прототип не в душе, но в трансцендентной сфере, лежащей за пределами природы. Более того, согласно Хиллману, современные психологические теории (т.е. все теории, кроме его собственной) потеряли свое значение, поскольку сам Хиллман не может обнаружить никакой «красоты» в их научных формулировках. Он презрительно отзывается о других школах:

«И вновь психология терпит крах в предмете своего изучения. Ни социальная психология, ни экспериментальная психология, ни терапевтическая психология не предоставляют места для эстетической оценки жизни» (Hillman, The Souls Code, p.35).

«Как свидетельство того, что эта книга пытается выйти за пределы морга, служит того, что в ней не употребляется современный психологический язык. За исключением тех случаев, когда он употребляется в кавычках (чтобы избежать заболевания этим психологизмом), вы не найдете и следа этой заразы. … Минимум упоминаний об «эго», о «сознании»…» (Там же).

«… «материал бессознательного», «развитие эго», «психотерапия», даже «анимус» и «негативная мать» – все эти слова не сорвутся с наших губ. Мы больше не доверяем им; им больше нет веры; эти слова больше не поддерживают душу. Этот язык мертв. … Из-за своего языка психология стала анти-терапевтической, она стала инструментом новых филистеров, объединившихся в «сообщество ментального здоровья», везде распространяющее свою ментальную заразу. … Мы больше не верим психологии, говорящей о душе» (Hillman, The Myth of Analysis).

Феноменологический неоплатонизм

Поскольку противоположности всегда встречаются, мощная феноменологическая точка зрения Хиллмана соединяется с неоплатоническими концепциями, создавая дикую мешанину, которая в действительности очень подходит его эстетической парадигме. Хиллман считает, что эти образы получают автономию и действуют в соответствии с собственной волей, подобно богам. Боги и богини – важная часть хиллмановской «архетипической психологии». Он пишет:

«Придавая божественный статус персонажам и силам каждого комплекса, эта [политеистическая психология] добьется меньшего, если соберет их в нечто единое…» (James Hillman. «Psychology: Monotheistic or Polytheistic?», p.197).

«… архетипы души как фундаментальные структуры воображения или как фундаментальные феномены воображения, трансцендентные миру чувств если не своим значением, то своим обликом» (Hillman, Archetypal Psychology: A Brief Account, p.12).

Хиллман представляет концепцию anima mundi, мировой души неоплатоников, и говорит:

«… психология должна услышать душу, говорящую через все вещи, представляя мир, как место для души» (Там же, стр. 25).

«Исцеляющее или сотериологическое видение архетипической психологии сфокусировано на душе в мире, которая также есть душа мира (anima mundi). … Искусственное напряжение между душой и миром, личным и всеобщим, внутренним и внешним исчезает, когда душа становится anima mundi, и ее становление происходит в мире» (Там же, стр. 35).

Для феноменологов не только природные, но и психологические объекты (содержания), или «идеальные» объекты, так же, как и любой абстрактный принцип, могут обрести сознание, то есть стать осознающими. Это становится не просто представлением психического объекта – это психический объект, ставший явным.

Такой феноменологический подход не совместим с аналитической психологией. Теоретики-юнгианцы подчеркивают, что архетип как нуминозная сущность не может быть сделан полностью сознательным. Архетипическое чувство не может быть редуцировано до образа, который должен оставаться точным и убедительным все время. Они подчеркивают, что ясный образ не должен считаться психическим содержанием, которое стало полностью интегрированным с сознанием. Но, согласно Хиллману, это так.

Хиллман умаляет важность понимания сознания. Но редуцирование Хиллманом психического содержания до метафорического образа в действительности приводит к обратному, поскольку метафорическим образ полностью ясен для сознания. Напротив, понимание Юнгом символа гораздо более глубоко. Символ не может быть полностью описан в абстрактных категориях сознания. Он должен быть пережит и дифференцирован при помощи активного воображения и амплификации. Содержание никогда не является только образом, как это утверждает Хиллман. Содержание может быть выражено символически, и образ всегда соединен с другими содержаниями, которые лежат за пределами сознания. Феноменология Хиллмана приводит к обесцениванию бессознательного. Сегодня существует очень много людей, которые переживали бессознательное и которые могут подтвердить, что эти образы могут быть амплифицированы, и что они имеют превосходящие сознание символические свойства.

Одержание демонами

Неоплатоническая концепция Хиллмана изложена в книге «Код души» (The Soul’s Code), где он утверждает, что преступность происходит от злого семени, то есть от исключительно мощной демонической силы иномирового происхождения, с которой слабая личность не может бороться. Хиллман открыто утверждает примитивистическую психологию («теория желудя»), которую можно сравнить с дохристианскими убеждениями об одержимости демонами. Если люди примут Хиллмана всерьез, мы рискуем вернуться к временам охоты на ведьм. Он пишет:

«Наконец, предупреждение демонического вторжения должно иметь невидимое основание «над миром», превосходящее саму идею вторжения… Моя концепция ритуала подтверждает мощь призывания. Это предполагает такие меры, которые пронизаны надчеловеческими влияниями, ритуалы, наполненные красотой, трансценденцией, приключением и смертью. Вновь старая мудрость – подобное исцеляется подобным. Мы должны отправиться туда, откуда происходит семя, и постараться следовать его глубинным интуициям. Общество должно иметь ритуалы экзорцизма для защиты себя от Злого Семени. Но должны быть и ритуалы приветствия, которые дадут место для проявлений демонического (не тюрьмы), подобно тому, как Афина нашла место для прославления разрушительных и одержимых кровью Фурий в центре Афин» (Hillman, The Soul’s Code, p.246).

Кроме того, он говорит о необходимости придти к общению с даймоном, достигая его в трансцендентной сфере при помощи ритуалов. Он пишет:

«Пока наши теории отрицают существование даймона как управителя человеческой личности и вместо этого настаивают на устройстве мозга, общественных условиях, механизмах поведения, генетическом окружении, даймон не выйдет из тени» (Hillman, The Soul’s Code, p.243).

Хиллман отвергает современные открытия психологии, такие как важность воспитания, генетической предрасположенности и т.д., обозначая все это «родительскими заблуждениями», «материнским мифом». Но он открыто признается в своей субъективистской, ненаучной позиции:

«Если мы настолько готовы принять материнский миф, то почему не другой миф, иной, платонический миф, о котором говорится в этой книге? Это не сопротивление мифам – если мы отказываемся верить в теорию желудя, но охотно проглатываем миф о Матери. Я думаю, причина того, что мы защищаемся от мифа о даймоне, в том, что он приходит чистым. Он не одет в маску эмпирического факта. Он открыто заявляет себя как миф» (Hillman, The Soul’s Code).

«[архетипическая психология] начинается ни с физиологии мозга, структуры языка, организации общества, ни с анализа поведения, но с процесса воображения…» (Hillman, Archetypal Psychology: A Brief Account, p.19 and Re-Visioning Psychology, xi.).

Созидание души

Хиллман постоянно возражает против юнговского метода интроверсии. Способность разума создавать мир, т.е. идея, что образы, нарисованные в фантазии, становятся автономными и богоподобными, у Хиллмана называется созиданием души.

«Политеистическая аналогия одновременно и религиозна, и не религиозна. … Боги берутся в сущности, как основания, так что психология направляет за пределы души и не может полностью стоять на позициях агностицизма. … Так что Боги являются Богами религий, а не условными обозначениями, категориями, устройствами ex machina. Они считаются силами и личностями, создателями ценностей. … В архетипический психологии Боги воображаются. К ним приближаются через психологические методы персонификации, паталогизации и психологизации. Они формируются как сложные, метафоричные, нуминозные модели опыта. Они – это космические проекции, в которых участвует душа» (Hillman, Archetypal Psychology: A Brief Account, p.44-46).

«Автохтонное качество образов как независимых убедительных фантазий продвигает идею Кейси еще на шаг вперед. … Но потом приходит понимание того, что образы независимы от субъективности и даже от самого воображения как ментальной активности» (там же, стр. 15).

Таким образом, творение души не следует путать с интроверсией:

«Вы творите душу, проживая свою жизнь, а не убегая от мира во «внутреннюю работу» или за пределы мира при помощи духовных практик и медитаций…» (Hillman & Ventura, We’ve Had a Hundred Years of Psychotherapy…, p.50).

«[терапия], подчеркивая внутреннюю душу и игнорируя внешнюю, поддерживает отказ от реального мира» (там же, стр. 5).

Хиллман считает интроверсию отрицанием жизни. Это полностью противоречит Юнгу, который считал, что интроверсия имеет столько же оснований для существования, сколько экстраверсия. К.Г. Юнг снова и снова подчеркивал, что бессознательное должно переживаться, а не только анализироваться. Анализ – подходящее средство до определенного момента, но так как бессознательное содержит не только прошлое, но и будущее, необходимо найти собственный миф и дать бессознательному развиваться вместе с сознанием при помощи активного воображения или средств выражения, таких как рисование, например. Это, однако, не означает, что окружающий мир и люди вокруг должны быть нарисованы в субъективных цветах или созданы прекрасными согласно собственным стандартам красоты, как того требует Хиллман. Быть научно объективным – лучший способ поддержать тех, кто тебя окружает. «Мир, любовь и понимание» происходят из способности быть объективным; видеть вещи и людей такими, какие они есть. При помощи такого объективного понимания человек может встретить реальность и других людей и действительно взаимодействовать со своим окружением.

Возможности нашего сознания не столь мощны, чтобы управлять реальностью. В современном мире мы балансируем на грани катастрофы. Но существует мудрость, к которой мы можем обратиться за руководством. Самость имеет в своем распоряжении все силы души, включая древнюю мудрость коллективного бессознательного. Тем не менее, Хиллман отрицает концепцию самости и утверждает «психологический политеизм». Он заявляет, что идея Юнга об интеграции личности была выражением юнговского монотеистического «теологического темперамента». Хиллман предлагает вместо этого диссоциацию личности. Он пишет:

«Придавая божественный статус персонажам и силам каждого комплекса, эта [политеистическая психология] добьется меньшего, если соберет их в нечто единое, и большего, если предоставит возможность каждому фрагменту следовать его собственному принципу, отдавая каждому Богу и Богине свою долю сознания, позволяя им проявиться в симптоме, комплексе, фантазии, которые требует их архетипическая природа. Эта психология должна принять множественность голосов… не настаивая на соединении их в единой фигуре и принимая диссоциативный процесс, ведущий к многообразию наравне со связывающим процессом, приводящим к единству. Языческие Боги и Богини будут восстановлены в психологической реальности» (James Hillman. «Psychology: Monotheistic or Polytheistic?», p.197).

Конечно, это вряд ли можно посоветовать, когда неврозы и психозы расщепляют личность человека. Есть один определенный путь для исцеления мира и личности. Это обращение к источнику мудрости, т.е. устремление внутрь к единству бытия – к самости. Стремление к большей экстравертности в современном мире (как советует Хиллман) ни в коем случае не желательно, раз уж человеческих способностей и так не хватает, чтобы совладать с ситуацией. Сознание движется в неверном направлении. Обращаясь внутрь, к animamundi, человек обретет голос, который поможет преобразить мир снаружи. Иначе человек будет иметь в своем распоряжении только старые истины и старые инструменты коллективного бессознательного, которые больше не эффективны. Открытость коллективному бессознательному даст людям образ будущего и грядущих проблем.

Но без мудрости самости мы путешествуем в будущее вслепую, что достаточно опасно. Согласно Юнгу, опасные коллективные идеи всегда скомпенсированы в бессознательном индивида. Таким образом, когда имеешь дело с коллективными идеями, нельзя исключать индивидуальную психологию. На что Хиллман возражает, что нельзя исцелить и исправить коллективное бессознательное, если не обратиться к бессознательному индивида. Потому что компенсирующие содержания проистекают из бессознательного индивида. Исцеляющая сила сначала появляется в индивиде путем интеграции бессознательного, а затем последовательно рассеивает компенсирующие образы и идеи в коллективном бессознательном. Таким образом, отрицание Хиллманом метода интроверсии приводит к обратным результатам.

Это стремление сделать богиню из anima mundi происходит из убеждения, что юнгианская психология отчуждает людей от мира. Лишая душу значения и истины, объективизируя ее анимистическим образом, Хиллман считает, что люди обратятся вовне и примут мир за чудесную богиню. Но это приведет к обратным результатам. Это происходит из непонимания сути интроверсии – будто люди, обратившись внутрь, станут угрозой обществу, то есть потеряют необходимость в обществе. Наоборот, только экстравертированные люди могут так сверхкомпенсировать свою экстраверсию, что неожиданно превратятся в дзенских монахов. Юнг был против обожествления фигур бессознательного. Интроверсия – это не то же самое, что регрессия. Интроверсия не делает человека отчужденным и безразличным к окружающему миру и другим людям. Интроверсия – необходимый инструмент, помогающий людям познать самих себя. Таким путем побеждается отчуждение и человек приобщается к миру. В бессознательном человек находит ключ к будущему.

Итак, что бы ни говорил Хиллман, интроверсия – лекарство против отчуждения.

Эстетическая парадигма

Вопреки выводам Хиллмана, психология Юнга не стремится заставить пациента следовать прямым указаниям вроде «анима должны быть интегрирована!» и т.д. Юнг подчеркивал, что необходимо обратиться к компенсирующим содержаниям в бессознательном. Если бессознательное сопротивляется началу анализа традиционным образом, это следует признать. Например, если пациенту нужно полежать на пляже, потому что он трудоголик, необходимо прислушаться к бессознательному, а не вдалбливать в пациента сухие концепции. Бессознательное компенсирует точку зрения сознания – это ключ к пониманию аналитической психологии.

По сравнению с ним психологию Хиллмана можно считать догматической. Его психология приводит к переоценке психических образов. Это типично для puer aeternus (вечного ребенка), который с большим трудом адаптируется к повседневной реальности. В «Коде души» Хиллман говорит об артистичном демоне в каждом из нас, о том, что мы должны пытаться находить красоту вокруг, пытаться любить все, что мы видим. Но в этом нет ничего нового. Это хорошо известная концепция артиста и поэта. В западном обществе всегда было много таких людей, имеющих субъективистский и романтический взгляд на мир. Многие из них прожили свою жизнь как дети (puers), сидящие под дубом и пишущие стихи. Не будет ошибкой сказать, что все это они делали в унисон с бессознательным. Но в юнгианской психологии нет высших истин. Не следует забывать о компенсирующей силе бессознательного, встречая жизнь без предубеждений, ожидая того, что бессознательное приготовило впереди. Хиллман прячет эту пугающую перспективу в бессознательное, строя догму на пустом месте; это его эстетическая концепция. Но она помогает только в отдельных случаях или определенное время. Подход Хиллмана догматичен, а именно с догматичностью Юнг и боролся. В действительности взгляды Хиллмана политически опасны и слишком близки к взглядам Георга Ланц фон Либенфельса, который привел Гитлера к убеждению, что мир станет прекрасным местом после уничтожения существующего общества. Хиллман пишет:

«Зов из вечного мира требует перевернуть этот мир вверх дном, сделав ближе к луне; лунатизм, любовь, поэзия!» (Hillman, The Soul’s Code, p.282)

Следовательно, идея Хиллмана о поэтической основе разуме, который смотрит на все глазами воображения, потенциально может оказаться опасной. Это ненаучная точка зрения, в которой весь мир и действия людей в нем становятся субъективными фантазиями. Иными словами, мы живем в большой фантасмагории. Это весьма соблазнительно для артистичной натуры. Фанатичный артист хочет создать собственный мир вместо того, чтобы входить в отношения с объективной серой реальностью. В действительности, Хиллман хочет принести свою психологию «на улицы», сделав ее коллективной догмой. Каждый человек должен стать поэтом, создающим для себя фантастический мир, который делает реальность «прекрасной и приятной». То же пытались сделать в Третьем Рейхе. Среди вождей нацизма было много артистичных натур, весьма субъективно смотревших на мир. Новый мир, который они хотели создать, был населен прекрасной арийской расой, заполнен величественной архитектурой в стиле Чаушеску, языческими ритуалами, смешанными с нордической мифологией и т.д.

Анимизм

Мнение Хиллмана, что существует мировая душа, отдельная от индивидуальной души, — это ни что иное, как регрессия к дохристианским концепциям, которые предлагали магические средства исцеления, вызывание дождя при помощи танца дождя и т.д. Это древнее религиозная концепция анимизма, которая, разумеется, не может сравниться с современной наукой. Загадочно, что такой человек, как Хиллман, осуждающий Юнга за «метафизику», сам подписывается под такими архаичными убеждениями.

Если люди регрессируют к подобным идеям, это будет весьма трагично. Мы вернемся к детским отношениям с миром, и это приведет к поражению идеи Юнга об интроверсии как ключе к исцелению коллективного бессознательного. Предотвращение засухи при помощи ритуального танца менее эффективно, чем интроверсия. Интроверсия – это взрослое решение, поскольку человек должен осознать, что он ответственен за интегрирование компенсирующих содержаний, появляющихся из бессознательного. Чем больше людей последует этому зову, тем вероятнее, что мы предотвратим «засуху», становясь более ответственными по отношению к окружающей среде. Мы научимся предвидеть сложные проблемы и получать компенсирующие идеи и образы из коллективного бессознательного. Это, в свою очередь, тоже поможет людям решить проблемы окружающей среды.

«Архетипическая психология» представляет собой регрессию к наивному анимизму, полностью отбрасывая восхождение души. В ее ненаучных концепциях скрывается примитивная мораль. Хиллман принадлежит к устаревшей философской школе субъективизма. Он предлагает нам видеть мир имеющим отдельную душу, похожую на человеческую. Но в действительности anima mundi находится в каждом человеке. Все мы содержим в себе вечность. Юнгианская психология защищает восхождение души. Animamundi должна быть понята как психическая реальность. Если мы решить воплотить ее в нечто материальное, в некий туман, окружающий землю, это будет проекцией.

Animamundi средневековыми алхимиками приравнивалась к Меркурию. Меркурий – это психическая реальность, это архетип бессознательного. Если мы примем Мировую Душу за полностью независимую реальность, мы сделаем из нее богиню. Это равноценно регрессии в язычество. Людям все еще трудно принять, что они заключают в себе все, что нужно. Вместо этого они очарованы осовремененными языческими идеями. Это все еще хранит на себе тень юнгианских концепций, но моральное обязательство справляться с внутренней реальностью уже полностью отброшено. Это современное язычество, облеченное в юнгианские термины. Это регрессия к языческим духам, которые мы теперь считаем проекциями. Современная точка зрения, с другой стороны, приводит к экзальтации души.

Если мы вместо этого обратимся к юнгианской психологии и признаем существование души как во многом независимой реальности, а также то, что душа каждого человека содержит в себе душу мира, тогда мы будем говорить в пользу души. Тогда душа обретает свой истинный статус. Если люди осознают, что их душа реальна и неизмерима, тогда они перестанут колесить вокруг света в поисках anima mundi. Средневековые алхимики постоянно говорили, что prima materia можно найти прямо за порогом. Primamateria, как утверждается, содержит animamundi. Так что даже в средние веки люди интуитивно понимали реальность души.

Феноменология

Сегодня существует мощная тенденция называть «юнгианскими» самые разнообразные системы, которые на первый взгляд выглядят относящимися к юнгианству (из-за схожей терминологии), но в сути своей полностью от него отличаются. Отбрасывание концепции внутренних архетипов поражает юнгианскую психологию в самое сердце, как если бы некий экономист предложил новую «капиталистическую» экономическую систему, отбросив свободное ценообразование. Но запрет свободного ценообразования приводит нас к коммунизму.

Похожим образом Хиллман ведет совсем не туда, куда нас ведет Юнг. Заявление, что архетипы, бессознательное и каждый его феномен могут быть зафиксированы сознательным разумом, приводит к мнению, что разум устроен превосходящим весь космос. Так что когда Хиллман называет Юнга метафизиком, все обстоит с точностью до наоборот. Хиллман считает, что разум объемлет весь космос. Можно возразить, что он сводит все к образам для того, чтобы сделать сознательным содержание бессознательного. Однако, согласно аналитической психологии, целостный человек и сознателен, и бессознателен, иными словами, он пребывает в равновесии. Сознательный разум не может примирить абсолютно все противоположности в душе и космосе. Поскольку разум для этого не предназначен (он не Бог), задача, наоборот, в том, чтобы обрести некое единство сознательного и бессознательного при помощи трансцендентной функции. В действительности, здесь юнгианская психология пересекается с такими восточными учениями, как даосизм и дзен-буддизм, которые предлагают некое подобие «сознательной бессознательности». Например, в дзенских чайных церемониях или при стрельбе из лука адепт бессознательно действует с высочайшим искусством, подобно коту. Развитием сознания он добился такого равновесия с бессознательным, что он может действовать без колебаний, не следя «сознательным» взором за собой. В эти «святые моменты» он испытывает такое единение, которое схоже с идеалом Юнга. Это коллективная мировая мудрость, которую Хиллман отрицает.

Puer Aeternus (вечный ребенок)

Психология Хиллмана привлекательна для людей, которым недостает моральной силы отвечать на требования внешнего мира и бессознательного. Осознание проекций – болезненный процесс, поскольку он приводит к потере воли к жизни и смысла жизни. Но, согласно Юнгу, необходимо полностью осознать свои проекции, даже если это ведет к нигредо как разновидности психической смерти. За ее пределами ожидает новая жизнь, альбедо. Когда Гаутама Будда освободился от всех своих проекций и был готов войти в нирвану, он обнаружил, что в нем появилась новая любовь к миру. Джеймс Хиллман избегает морального обязательства освободиться от проекций и вместо этого создает их искусственно при помощи психологии puer aeternus, согласно которой весь мир является инфантильной игровой площадкой для индивидуального воображения. Хиллман утверждает puer aeternus, о котором столько предупреждали Юнг и Мария-Луиза фон Франц. Он пишет:

«Я связал теорию желудя с основным ее образом, а также с мифическим образом puer aeternus» (Hillman, The Soul’s Code, p.285).

«Моя теория, по видимому, говорит на языке puer aeternus, архетипа вечной юности, который воплощает безвременную, бесконечную, хотя и хрупкую связь с невидимым иным миром…» (Там же, стр. 281).

«Моя теория, основанная на puer aeternus, может спотыкаться на фактах, даже рушиться при ее вопрошании, при столкновении с так называемой реальностью, то есть при столкновении с вечным оппонентом puer aeternus – серой фигурой короля Сатурна. Он требует статистики, примеров, изучения, а не образов, видений, историй… Такая саморефлексия типична для психологического метода. В отличие от других дисциплин, архетипическая психология вынуждена сразу явить свои мифические предположения, как в случае с мифом о желуде.» (Там же, стр. 283)

Хиллман признает, что у него есть только фантазии, которые не могут быть подтверждены фактами. Однако на любую критику он возражает в детском стиле puer aeternus, называя своих оппонентов «тяжеловесными». Удивительно, но он ожидает, что его фантазии, без сомнения, порожденные его темпераментом, будут приняты как истина. Должны ли все остальные люди быть признанными как «тяжеловесные», если они породят собственные фантазии, противоречащие фантазиям Хиллмана?

К.Г. Юнг предупреждал о недопустимости такого безусловного влияния личного темперамента на теории. Он также отрицал одностороннюю «платоновскую» интерпретацию архетипа. Юнг писал:

«В прошлом, несмотря на некоторую путаницу и влияние Аристотеля, было не трудно понять концепцию Платона об Идее как надмирной, предшествующей всем явлениям. Слово «Архетип», не в современном понимании, использовалось еще до св. Августина и было синонимично «Идее» Платона. Когда в Corpus Hermeticum Бог описывается как «архетипический свет», это выражает идею о том, что он есть источник всякого света, так сказать, предсуществующий феномену «света».

Будь я философом, я бы продолжил линию Платона, сказав: где «за облаками» существует место, в котором находится источник или изначальный образ матери, предшествующий и превосходящий все явления, в которых проявляется «материнское» в самом широком смысле этого слова. Но я эмпирик, а не философ; я не могу позволить себе предположить то, что мой специфический темперамент, мой подход к интеллектуальным проблемам целиком и полностью верен. По-видимому, в этом может признаться только философ, который часто решает, что его метод и его подход полностью правильны, и не осознает того факта, что его «личное уравнение» обуславливает его философию» (К.Г. Юнг, «Архетипы и коллективное бессознательное»).

Таким образом, здесь Юнг возражает против платоновской интерпретации архетипа, и осуждает «философов», мыслящих таким субъективным образом. Юнг определяет себя как эмпирика, и, согласно этому, утверждает, что архетипы принадлежат душе.

В этой связи стоит упомянуть другого автора – Эдварда Эдингера, который создает иную интерпретацию архетипа. Он считает, что самость создана эго, и сводит индивидуацию к «эго-формированию» (Эдингер, «Анатомия души», стр. 218). Его мнение о «воплощении» заключается в том, что индивидуум, подобно актеру, должен метафорически пройти через разнообразные стадии (анима-стадию и т.д). Это тоже эстетическая концепция, согласно которой индивидуум становится объектом искусства, подобно тому, что творит актер на сцене. Эдингер, как и Хиллман, избегает морального обязательства (некоторые утверждения автора статьи могут не совпадать с мнением автора сайта. Прим. Атон) Когда самость «воплощается» в эго, индивидуум играет роль полностью целостного человека. Это «имитация» архетипа Самости. Суть в том, чтобы убедить себя, будто все алхимические стадии пройдены и достигнут конец пути. Согласно эстетической концепции, человек в действительности не проходит через эти стадии, а имитирует их. И Хиллман, и Эдингер предлагают «имитацию жизни». Соответственно, Эдингер пришел к концепции «нуминозного впечатления» и впечатления «переполнения души», говоря словами одного из его сотрудников.

Под такой парадигмой подписался бы император Нерон, считавший себя наиболее выразительным актером. А еще он был образом зла.

Вампиризм

Хиллман отрицает юнгианский психоанализ. Он даже написал книгу под названием «Прошло сто лет психотерапии, и мир становится все хуже». Он говорит, что мы должны перестать употреблять слово «рост» и вместо него использовать «укорачивание» (все тот же puer aeternus). Хиллман пишет, что все остальные психологи – детерминисты, поскольку они постоянно говорят о том, что врожденные качества формируют будущее индивидуума, придают вес приобретенным с детства комплексам и т.д. Хиллман все это отменяет и предлагает взамен воображение. Человек должен заниматься производством фантазий и всячески избегать моральных испытаний от встречи с бессознательным.

Хиллман хочет вернуться к обожествленному миру; к политеистическому миру и отрицает психологическую необходимость в росте эго-сознания. Индивидуум должен оставаться ребенком, коллективным существом. Хиллман говорит:

«…когда идея о прогрессе через иерархические стадии рухнет, появится больше доверия не растущим, не устремленным ввысь и неупорядоченным компонентам души… Мы обнаружим, что многие суждения, названные психологическими, являются теологическими» (Hillman, Psychology: Monotheistic or Polytheistic?, p.198).

«…когда монотеизм сознания не сможет больше отрицать существование фрагментарных автономных систем и не сможет более управлять психическим состоянием, тогда воспрянет мечта о возвращении греческого политеизма» (Hillman, Re-Visioning Psychology, p.27).

«Рост предлагает спасение от того, что теории развития догматически объявили нашей истинной природой, беспомощное, исполненное надежды состояние, названное «мой внутренний ребенок»… Ростравенмирскомуспасению» (Hillman & Ventura, Hundred Years of Psychotherapy, p.70).

Однако, индивидуация, согласно Юнгу, тесно связана с освобождением от коллективного бессознательного. Из этого следует освобождение от коллективной тени, которую можно, фигурально выражаясь, описать как вампира; имитатора жизни, который не имеет никакого внутреннего источника жизни, но должен получать энергию (кровь) от окружающих. Популярность образа вампира отражает истинную природу нынешней коллективной тени. В этом искусстве нет равных Хиллману, который предлагает нам индивидуума, предельно субъективно обращающегося с окружающим миром. Реальность должна подчиняться субъективным мнениям и желаниям, не взирая на всех остальных людей. Даже слова и выражения не приемлемы, если они не прекрасны. Хиллман пишет:

«… «материал бессознательного», «развитие эго», «психотерапия», даже «Анимус» и «негативная мать» – все эти слова не сорвутся с наших губ. Мы больше не доверяем им; им больше нет веры; эти слова больше не поддерживают душу. Этот язык мертв. … Из-за своего языка психология стала анти-терапевтической, она стала инструментом новых филистеров, объединившихся в «сообщество ментального здоровья», везде распространяющее свою ментальную заразу. … Мы больше не верим психологии, говорящей о душе» (Hillman, The Myth of Analysis).

Согласно Хиллману, человек должен получать энергию из слов и внешней реальности, и, если он ничего не может из них извлечь, они бесполезны. Если Хиллман не может прочувствовать слова Юнга или М.-Л. фон Франц, значит, они бесполезны. Хиллман постоянно настаивает на этом субъективизме эстетической парадигмы, в которой мир нарисован яркими красками и где каждый может наслаждаться собой за счет других. Но в таком человек нет внутреннего солнца. Он живет мертвым; фигурально выражаясь, он вампир. Эта темная фигура является ужасающей тенью puer aeternus.

Тень puer aeternus

Давайте обратимся к тени вечного ребенка. Поскольку она появляется в мифах о вампирах, мы можем сделать вывод, что она не ведет к истинной жизни. Его душа мертва, поскольку он отказался от интроверсии, то есть жизни внутри. Вместо этого он имитирует жизнь, подобно актеру, рисуя субъективную картину мира. Таких имитаторов и защищает Хиллман, отрицая интроверсию как нарциссизм.

Вместо этого он предлагает создать религию из внешнего мира. Вампир – это коллективный человек толпы, всегда готовый к насилию, стоит только ему заметить признаки индивидуального сознания. Хиллман обращается к поэзии истинной реальности и даже отсылает к словам авторов-юнгианцев, словно они тоже только поэзия, никогда не понимая, о чем, в сущности, речь. Он хочет, чтобы психология была объектом религиозного поклонения. Если психологические термины потеряли свое религиозные значение, они бесполезны. Христианство давно научилось утолять жажду крови таких имитаторов духа кровью Христа при Евхаристии. Но как только христианство ослабило хватку, эти имитаторы распространились по свету, превращая в религиозный объект все вокруг; делая мир местом имитации жизни. Это вампиризм, дьявольская напасть, с которой умела справляться церковь. Хиллман защищает превращение мира в религиозный объект. Хотя Хиллман сам по себе не так важен, имитатор найдет в его идеях оправдание для уклонения от морального долга, возложенного самой жизнью.

В настоящее время проблемы коллективной психологии громадны. С помощью интроверсии мы можем научиться действительно понимать и принимать других людей. Имитатор жизни, однако, отрицает истинную интроверсию. Солнце коллективного бессознательного сияет так ярко, что мало кто может увидеть альтернативу имитации жизни. Люди считают любое проявление индивидуального сознания патологическим. Последователи этой парадигмы становятся духовным карликами, поскольку их индивидуация останавливается. А любой человек, следующий путем индивидуации, тут же считается изгоем. Поэтому путь этот так труден в современную нарциссическую эру.

000

Заключение

Психологию Хиллмана не следует считать ни юнгианской, ни пост-юнгианской. Следует назвать вещи своими именами, иначе это приведет только к путанице. Хиллман подписывается под совершенно иной парадигмой, больше похожей на религиозный дуализм, происходящий из телеологии, тогда как Юнг является (или стремится быть) научным эмпиристом. Юнг и Хиллман движутся в противоположных направлениях, которые ведут к совершенно разным взглядам на человека и, следовательно, к разным типам морали. Хиллман защищает устаревшую и давно раскритикованную субъективистскую философию. Он отрицает научный метод, предлагая вместо него субъективные фантазии и призывая людей к невинным отношениям с миром, подобно puer aeternus. Несмотря на отказ Хиллмана от научной парадигмы, она всё таки доказывает свою эффективность при излечении традиционной психотерапией и, в некоторый случаях, при помощи фармакологических средств.

Давно назрела необходимость в обновлении научной парадигмы, но принять античный политеизм Хиллмана – значит попасть из огня да в полымя. Что нам действительно необходимо, так это по-настоящему новое откровение.

Перевод Sedric