Мой Магистерий — Альбедо. Часть 2

Начало борьбы

На следующий день после визита к Сергею сомнения накинулись на меня с новой силой. Что произойдёт, если я действительно избавлюсь от комплексов? Смогу ли я писать стихи, если стану полностью счастливым? А вдруг нет? Всё, что я творил до сих пор, было пронизано откровенным декадансом и вызовом всему миру, а если больше не будет необходимости в вызове? Может ли полностью счастливый человек оставаться индивидуальностью.

Будут ли стихи столь же мятежны и не превращусь ли я в слюнтяя типа главы местного поэтического клуба Трунина? Эти страхи наполняли меня, и всякое желание объединять эти самые противоположности тут же пропадало. Я вновь стал испытывать страх, что это всё камуфляж, истинной сутью которого является возвращение к детскому блаженному состоянию – последнее, чего я хотел.

Однако азарт и любопытство всё же пересиливали сомнения. Буквально на следующий день я сходил в магазин и купил краски и бумагу для ксерокса, чтобы рисовать мандаллы. Купил я и две тетради для записи снов, которые, как нарочно, упорно не снились последнее время. Мне до озноба хотелось быть подвергнутым самому скрупулезному анализу, какой только возможен, однако мысль об изменении наполняла меня страхом. Впервые в жизни у меня появилась реальная возможность освободиться от внутренней власти матери вообще, а я, как последний глупец, задавал себе вопрос «а чем придётся пожертвовать ради этого?».

Всю неделю я смотрел на своё творение и пытался вникнуть в его скрытый смысл. Змея и Цыплёнок. К моему удивлению, фантазии рождались практически сразу. Я боялся фантазировать, ибо они могли вернуть меня к тому беспомощному детскому состоянию, а страшнее этого для меня не было ничего. Мне было страшно, но где-то в глубине души я понимал, что не в силах остановить этот поток, и куда он вынесет меня – неизвестно.

Я ждал следующего занятия, как ждут хлеба в голодный год. Всё, что происходило вокруг меня, перестало интересовать так, как раньше. Я приходил на поэтические собрания и читал стихи, и тут же с печалью думал, что очень скоро перестану их писать. Поэтическое озарение обычно налетало на меня как вихрь, под влиянием злости или ненависти, но если я объединю все части, то разве я смогу испытывать злость или ненависть?

На третий день мне надо было ехать работать. На всякий случай я взял с собой несколько разноцветных гелевых ручек, тетрадь для сновидений и лист бумаги. На четвёртый день мне приснился первый сон, который я записал: «Я приезжаю в какой-то город для интеллектуальной схватки с проповедником христианства, но вдруг он начинает говорить, что у меня очень сильная энергия и потому мне нужно стать христианином. Я отвечаю ему, что христианские идеи мне глубоко неприятны, на что он, смеясь, возражает: идеи здесь не при чём, ибо это только бизнес. Я принимаю его предложение и читаю проповедь, в душе смеясь над всем, что говорю».

Когда я пытался понять значение этого сна, я тут же оказывался в тупике, ибо единственной зацепкой был образ проповедника. Вся ситуация сна до ужаса напоминала карикатуру на события последних дней. Очевидно, образ этого христианина – образ Сергея, но если он скрытый христианин, то мне надо срочно забить на всё и больше к нему не ходить. С другой стороны, момент с компромиссом – «это только бизнес» – где-то в глубине души меня радовал, ибо я подтверждал этим сном свою испорченность и аморальность.

Согласно Юнгу первое сновидение в анализе особенно значима. Но это стало ясно гораздо позднее. Сергей действительно был тем кого изображало сновидение – волком в овечьей шкуре, преследующий свои интересы. Возвращаясь к нарисованной мандалле, я чувствовал полнейшее бессилие что-либо объединить на ней, ибо всё там было столь разнородно, что даже предположить, как это сделать, не было сил.

Прорыв произошел через три дня на платформе «Очаково», когда я ждал электричку. В мгновение ока я нарисовал в кругу цветок с пятью лепестками и в каждый лепесток поместил тех персонажей, которые соответствовали, стараясь выстроить максимальное соотношение цветов. В чёрный лепесток я поместил умильного человечка и ключ с голубым замком, в голубой – чёрта и когтистую лапу, в красном лепестке было чёрное солнце вместе с луной, в желтом – змея и девочка, а в зелёном – цыплёнок и пеликан. В центре же я нарисовал человечка, состоящего изо всех цветов и держащего в руках дубинку, словно регулировщик-постовой. Следуя любимому мной Хтону Пирса Энтони одну половину я назвал Кислородом (Жизнью), а другую – Фтором (Смертью). Когда мандалла была закончена, мне на память пришел стишок из «Чапаева и пустоты»: «Сила ночи сила дня одинаково хуйня», что я тотчас же написал в название мандаллы.

Когда вторая мандалла была закончена, я испытал такое облегчение, как никогда прежде. Это было ощущение динамической гармонии, в которой в едином клубке сплетались покой и свобода. Впервые я не просто не испытывал шума ннс, но не испытывал его СОВСЕМ.

«И всё это от какого-то рисунка», — с удивлением думал я. Метод работает в первую же неделю, что же будет дальше? Теперь я полностью верил Сергею, ибо никаких других доказательств, кроме пяти минут свободы, мне не требовалось. В тот миг я впервые пережил состояние, когда нет бунта, потому что бунтовать нет против чего.

Однако очень скоро сработал бумеранг. В день, когда я должен был идти на группу к Сергею, уже с самого утра я почувствовал себя крайне скверно. Неприятная слабость сковывало меня, и казалось, словно невидимый яд разлился по всему телу. Я чувствовал себя всё хуже, хотя внешних причин к тому не было. Всё вокруг вызывало ощущение острой брезгливости и отвращения. Это был уже не приятный разговор о радости падения в бездну, но само падение. Мне вспомнилась «Тошнота» Сартра, и я решил, что то, что со мной происходит – это тошнота в миниатюре.

Впрочем, вспомнив совет Сергея «рисовать несмотря ни на что», я незамедлительно распаковал купленные краски и приступил к мандаллам. Первое, что я нарисовал на весь круг – сеть паутины, после чего рука сама стала рисовать паука в центре. Затем я изобразил уже известную мне змею и цыплёнка, запутавшихся в сетях паутины. Образ постового, который должен был выражать компромисс, получился донельзя размазанным, что усилило ощущение тошноты. Правда, в его руку был помещён лук, который на первой мандалле стрелял в сердце чёрта. На этот раз все стрелы били в паучиху, раненую ими. Из раны паучихи лилась грязно-синяя кровь, которая затапливала человеческую фигуру. А змея и цыплёнок были почти замазаны коричневой паутиной, выходившей из паучихи. Решив хоть как-то уравновесить ситуацию, я нарисовал вверху рисунка две небольшие чаши, которые лили желтую и зелёную кислоту на голову паучихи. Подумав немного, я решил назвать эту мандаллу «В плену у паука».

Я почти не заметил, как руки сами принялись за вторую мандаллу. Это была красная чаша на чёрном фоне, наполненная зелёным ядом, который я пил. Название для мандаллы пришло сразу – «Сладкий яд».

Как только я пришел на группу я уже не мог сдержаться и накинулся на Сергея с вопросами.

– Серёг, я не понимаю, что со мной происходит! Я уже достиг объединения, но стоило мне заснуть, как на следующий день всё началось

Сергей поспешил успокоить меня, и в ожидании начала работы я с удовлетворением плюхнулся на диван. В этой квартире мне нравилось всё больше, воспоминаний об Оленьке больше не было, и я с нетерпением ждал, когда начнётся занятие. Как только всё заняли свои места, я размашистым движением выложил свои мандаллы в центр комнаты. Сергей с интересом начал их изучать.

– Вот эта – здесь мне удалось объединить противоположности. Ведь гармонично же? Но на следующий день мне стало очень тяжко. Вот они. Впрочем, – произнёс я с уже изменившимся лицом, – вот в этом состоянии, – я показал на мандаллу с бокалом, – что-то есть.

Сергей, будто не замечая скрытого вызова, стал изучать мандаллы.

– Похоже, новые персонажи. Так-с, давайте посмотрим в словарике, что значит образ паука. Ага, «образ ужасной матери в её аспекте поглощения, запутывания. Символ принципа иллюзии». Ну, ещё бы не поплохело – поместить такую фигуру в центр мандаллы, где должно находиться эго – руководящий центр сознания. Вот он – нате, здрасте, то, что вы называли эдиповым комплексом – «сыночек, я тебя съем».

– Но я делал всё, как ты сказал – я очень долго думал, как можно объединить эти фигуры, и вот… – показываю на первую мандаллу.

? Объединение оказалось ненадёжным, искусственным, фрагментарным. Впрочем, это очевидно, – на лице Сергея проскользнула улыбка, – ты что, думал с первого же раза добиться всего? Так не бывает. Однако кое-чего мы добились. Какие чувства вызывает эта паучиха?

– Отвращение, гнев, мне просто противно.

– Это и есть твой «Эдипов комплекс», который я предпочту называть проще – материнским комплексом. Пока ты себе бунтовал, она в бессознательном спокойно попивала твою энергию – «бунтуй, бунтуй, деточка – всё равно никуда не денешься». – Сергей попытался сделать демоническую мину, от чего мне стало немного не по себе. – А стоило сознанию предпринять хоть какие-то шаги к интеграции и – вот! Не пущу, не дам. Весь твой бунт, всё твоё декадентство для неё – пусть со знаком минус, но всё та же привязка. В буддизме вообще не проводится граница между привязанностями и отвращениями – и то и то помеха. Никакая работа не может происходить без страданий – таков закон всякого развития. Нужно понять простейшую психологическую истину – для бессознательного комплекса неважно, связан ты с ним любовью или ненавистью, важно только наличие этой самой связи, без которой этот комплекс – как вампир без крови. Связь либо есть, либо нет.

Эти слова звучали в моем сознании, как взрывающиеся бомбы. Я всегда думал, что мой мятеж – это форма противостояние эдипову, то бишь материнскому комплексу, а оказывалось наоборот – только за счёт этого бунта комплекс жив во мне и питается. Это было показано наглядно – как дважды два на бумаге формата А4 моею же рукой. Я переживал гамму противоречивых чувств – гнев, отчаяние, отвращение, страх, но все эти чувства были поразительным образом новыми, точно душа моя после долгих лет сна впервые зашевелилась и стала хоть что-то испытывать. Я не мог вымолвить ни слова. В растерянности глядя на Сергея, я ожидал, что он скажет хоть что-то, но он, догадываясь о моих переживаниях, предпочитал молчать, дабы дать мне возможность переварить услышанное. Внезапно на меня навалились навязчивые мысли. С звуком, похожим на скрежет пенопласта по стеклу, приходили в мой разум обрывочные, навязчивые образы. «Всё говно, вокруг срань, Сергей – мудак», – вторгались в мой разум острые осколки чуждых и в тоже время моих навязчивостей. В них не было никакого логического смысла, казалось, они появляются, чтобы причинить мне мучения. Во всяком случае, мне стала понятна их природа – как только я оказывался близок к преодолению, они, как верные стражи материнского комплекса, вторгались и забирали всё внимание и силы на борьбу с ними.

Я непроизвольно поморщился.

Сергей переключился на процессы остальных членов группы. На этот раз мне было весьма интересно, что они рассказывали. Больше всего я желал обладать хотя бы частью тех знаний, которыми владел Сергей. О, как бы я хотел оказаться на его месте!..

Через некоторое время началась «медитация». На этот раз мне удалось гораздо лучше расслабиться и даже получить набор интересных образов, хотя до той стройности видений. какие были рассказаны остальными, мне было далеко…

Донна Анна

И действительно, началась новая жизнь – «от вторника до вторника», в ожидании новой встречи с группой, которая приоткроет мне хоть что-то. Сергей всем своим видом демонстрировал, что гордиться моими успехами, и действительно – в отличие от сомнамбулической группы, приносящей по одной мандалле в месяц, я весьма отличался, на каждую встречу принося ворох новых «фотографий души», как Белковский любовно называл мандаллы, и хотя бы тройку снов.

Когда есть аналитик, есть слушатель для твоих снов, сны запоминаются значительно лучше. Фактически каждую вторую ночь по пробуждении я со всех ног бежал к столу и наскоро записывал то, что было рождено моим бессознательным.

Первый цикл мандалл был полностью построен на взаимодействии трёх персонажей – Змеи, Цыплёнка и паучихи. Если описать все диалоги, которые проходили в моём воображении между этими двумя персонажами, получилась бы отдельная книга. Интересно то, что большая часть героев первых трёх мандалл исчезла практически сразу после второго разговора с Сергеем. Пеликан, черт и голубой человечек, орёл и даже образ маленькой запертой девочки исчезли, наверное, все они интегрировались в три противостоящих образа.

Цыплёнок. Очевидно, что этот образ олицетворяет внутреннего ребёнка. Некие части моего я, которые на тот момент остались незрелыми. В детстве – от 9 до 14 лет я любил «сочинять сказки» о всесильном цыплёнке, который убивал драконов. Помню, что в последней такой игре цыплёнок съел запретный виноград красивой ведьмы и умер – для каждого имеющего хотя бы поверхностное знакомство с психологией очевиден символизм этой фантазии. Будучи вытесненной в бессознательное, эта часть меня продолжала приносить достаточно проблем. Например, во время прохождения первых месяцев анализа я часто во сне видел, как меня пытается избить или убить пяти-восьмилетний мальчик, который почему-то значительно сильнее меня. Мой изначальный страх перед Сергеем – страх быть одержимым этим внутренним мальчиком.

Однако в цыплёнке, и в этом Сергей убедил меня в одной из наших первых бесед, заключалась перспектива развития. Цыплёнок – это не вечный цыплёнок, но потенциально взрослая птица, орёл или кочет. Направив всё внимание на образ цыпленка, сделав его сознательным, я решил бы большинство своих проблем. Именно здесь и заключалось решение проблемы ННС – принять ту часть себя которая наиболее ненавидима сознанием.

Птица и змея. Трудно не узнать вечный мифологический архетип противостояния птицы и змея является универсальным для большинства мифологий. Цель делания — крылатый змей – один из сакральных образов объединения противоположностей.

Каждый думающий человек сталкивается с этим конфликтом в той или другой его грани. Дух и плоть, земля и небо – мотивы универсального противостояния. Однако проблема противоположностей, в моем случае была «отягощена» тем что одна из сторон – то есть духовное я – была незрелой, неполноценной, дитя вместо взрослой птицы, и потому, чтобы выровнять противоположности, нужно было обратить всё внимание именно на цыплёнка.

Змея, как нетрудно догадаться, представляла собой противоположность: рациональность, сексуальность, взрослость, природу земли. Я постоянно доказывал, что змея должна быть в центре моего я, будто бы ей что-то угрожало. Всякий раз, когда человек что-то интенсивно отстаивает, мы можем делать уверенный вывод, что в его бессознательном зреет обратная тенденция. Это универсальный психологический ключ – обращайте внимание на то, что с наибольшим жаром доказывает человек, а потом осторожно, чтобы не спугнуть, ищите в нем противоположность. И вам будет все ясно. Но чтобы воспользоваться этим ключом, нужно достаточно хорошо знать себя. Потому что тот кто не знает себя, видит себя в других.

Здесь конфликт. Конфликт о котором я писал в самой первой главе. Конфликт противоположностей. Можно всю жизнь прожить в бессознательности, живя от потока к потоку и цепляясь за установки своего эго (в моём случае змея как раз представляла ценности сознательного эго), вследствие чего жертвовать всей полнотой жизни. Можно оказаться подверженным энантиодромии, и на место ценностей эго встанут ценности Тени. Если это происходит не на приёме у психолога и человек не понимает, что с ним, то энантиодромия усилит глубокую бессознательность. Тысячи бывших сатанистов, обратившихся в христианство, и десятки тысяч бывших хиппи становятся обывателями.

Но есть маленький шанс на третий вариант. Шанс недоступный абсолютному большинству, шанс который есть у всех, но воспользоваться которым может только один из десяти тысяч. Соединить противоположности в Самости.

Что касается паучихи, это был однозначно негативный образ, связанный с материнским комплексом. В активном воображении от неё всегда шли импульсы, направленные на саморазрушение. Действия в отношении её на первый взгляд злы и эгоистичны, на самом же деле этот эгоизм не есть эгоизм, ибо всякий раз, когда побеждает иллюзорный эгоизм паучихи, в итоге первым проигрывает само эго.

Такова была расстановка внутренних сил, мой личный «магический театр военных действий». Но было и кое что еще. Абсолютное большинство моих, мандалл увенчивали изображения солнца и луны. Тот, кто изучал алхимию, поразился бы их сходством с алхимическими иллюстрациями, и мне не раз приходилось клятвенно опровергать версию о моём знакомстве с алхимией на момент анализа. Мой бессознательное за время анализа предоставило мне убедительные доказательства правильности теории архетипов. Стоило только бегло проглядеть первые, еще неосознанные мандаллы, сомнения бы разрушились у всякого знакомого с трудами Юнга.

Первая мандалла первого цикла (четыре самых первых мандаллы я не вношу в циклы, как предварительны) вообще не содержала никаких персонажей. На ней нарисован открытый тоннель в центре, к которому направлены десять стрел разных цветов. Когда я создавал эту мандаллу, то пребывал в очень приподнятом настроении — я был уверен, что предыдущий разговор с Сергеем разрушил мои комплексы. В цикле мандал это состояние называлось «белая пустота», и представляло собой начало долгого странствия.

Подумать только – сколь наивен может быть начинающий анализанд! Но уже в следующих мандаллах Змея и Цыплёнок на долгое время стали постоянны. Моё общение с Сергеем становилось всё доверительнее, и если бы мне кто-то сказал, что произойдёт через какие-то полгода, я бы плюнул тому в лицо. Он казался мне идеалом учителя, мастером, который был послан мне судьбой, дабы освободить меня от мрачного пленения паука.

Чтобы лучше понять процессы, которые я переживал на тот момент, имеет смысл рассказать о событиях в моей личной жизни, которые последовали практически сразу (если я не ошибаюсь) после третьего посещения Сергея. Начался самый страстный и самый неоднозначный из всех романов моей тогдашней жизни – я встретил Анну.

Как я уже писал выше, на тот момент я имел вполне удовлетворительную личную жизнью Но это было только внешне. Женщина которая была со мной была неплохо образована, но увы, — напрочь лишена какой либо серьезной способности действительно понимать о чем она говорит. На момент моего прихода к Сергею она временно уехала домой в другой город.

С Анной мы впервые встретились у одного из моих хороших знакомых, к которому я пришел в гости насладиться просмотром последнего фильма Питера Гринуэя. В этом первом знакомстве не был ничего, что могло бы указывать на то, что у нас начнутся отношения, тем более что на тот момент она жила у Константина, а с ним я бы и не подумал соперничать. Уж слишком он превосходил меня.

Мы поговорили о поэзии и, как оказалось, у неё были очень интересные стихи, а потому я не замедлил пригласить её в небольшой поэтический клуб. Через неделю мне предстояло важное свершение – я в паре с двумя нашими поэтами должен был выступать на поэтическо-музыкальном фестивале в калужском парке.

В чёрном костюме я выхожу на сцену, расположенную недалеко от церкви, и с упоением читаю богохульные стихи, с наслаждением глядя, как жалкие старушки с ужасом крестятся и спешат покинуть сей дьявольский вертеп — парк. Я схожу со сцены, и мы празднуем победу – всё представление прошло на контрастах и, думаю, надолго запомнилось.

Как я уже сказал последствия кризиса сильно ударили по нашему карману всей нашей компании, но сегодня нас угощал один из очень важных покровителей нашего клуба. Все идут ко мне и начинается банкет – первая половина сейшна проходит весьма спокойно, но постепенно философские споры переходят в пьяные откровения.

И вот вечер – 23-00, я едва держусь на ногах, но, переполненный восторгом недавнего выступления, жажду продолжения. Мы выходим на улицу и готовимся расходиться. Мы о чём-то беседуем с Анной, и тут, точно объятые единым порывом, с восторженным криком «Дионис, Дионис» несёмся по тротуару. Наконец я останавливаюсь и с криком «Посмотри, какая Луна» падаю на асфальт. Мы лежим и смотрим в ночное небо…

Затем мы куда-то идём, что-то выпиваем, после чего моя память отключается окончательно. Утром я, к своей неожиданной радости, очнулся с ней в одной постели. Она вскоре переехала ко мне, и у нас начался роман, продолжавшийся три месяца. Это случилось как раз тогда, когда я только открывал себя на занятиях Сергея и, к вящему недовольству матери, становился от неё с каждым днём всё дальше.

Сейчас, оглядываясь назад, мне видны все ошибки, какие были мной совершены, и все варианты возможного развития событий. Я слишком боялся Анны. Этот страх, коренящийся в самых первых детских воспоминаниях, говорил мне, что любить нельзя. С той уехавшей женщиной, у меня установились отношения «идеальной границы», которая в общем устраивала обоих. Но здесь, Анна входила в мой мир молнией. Ничего подобного до этого не было даже близко, и я боялся.

Различные Эзотерики говорят что начало «духовной практики», в первую очередь сокращает время на отработку кармы. Или говоря языком психоанализа – мгновенно поднимаются те бессознательные содержания, которые в других условиях могли бы отыгрываться целую жизнь. Поэтому так ли удивительно, что месяц работы с Сергеем, привел к этому знакомству.

С самого начала у нас были достаточно сложные отношения, идиллия могла за минуту превратиться в конфликт практически не из-за чего, и она уходила бесцельно бродить по улицам, а я в отчаянии начинал рисовать очередную мандаллу, которая выражала всю мрачность моего состояния. Но стоило ей прийти – всё становилось, как прежде. По моим мандаллам, этим «фотографиям души», я легко могу вспомнить многие тонкие грани событий давно ушедших дней. Вот седьмая мандалла – я назвал её «Вечная весна», я рисовал её, когда сидел у друзей в гостях, а Анна исчезла в неизвестности. Это мрачная мандалла в красно-бардовом тоне, где нет никакого просвета. В тот миг я был уверен, что она исчезла из моей жизни навсегда, но вот – я иду домой и неподалёку опять встречаю её.

Вот четвёртая. Начало наших отношений. Мать не хочет, чтобы Анна оставалась. Я пропитан силой – если надо – уйти вместе с ней. Мандалла нарисована в чёрном цвете, но это не делает её мрачной – наоборот, красными прожилками,в ней клокочет энергия противостояния.

А вот семнадцатая мандалла, после того злополучного вечера на даче, когда всё уже было решено. Удивительно, по стилю рисования она полностью подходит под мандаллы стадии «врата смерти», и, действительно, она выражает смерть отношений.

Но не будем забегать вперёд. Помню, как-то убедил Анну пойти к Сергею на занятие. Она несказанно меня обрадовала, сделав это. Однако позднее Анну кто-то познакомил с ничтожеством от эзотерики, убедившим её, что Сергей «чёрный маг», желающий достичь «бессмертия в теле». По описаниям Анны, по тому, какие интонации преобладали в её голосе, я чётко понял, что из себя представляет эта особа под столь символическим именем – Ангелина. Я пытался объяснить Анне, что это та другая сторона её бунта, которая в итоге вызревает в тоску по матери и желание вернуться в утробу…

На примере Анны я убеждался в горькой правоте Сергея. Бунт – необходимое условие для того кому выпало несчастье родиться в свинцовый век, да еще и в чугунных провинций. Но бунт без рефлекии, без осознания, без перенесения всего внимания внутрь себя, ведет к неизбежному краху. Убивающий дракона, становится драконом ибо не видит дракона в себе.

Ангелина стала первым камнем преткновения между нами, и именно с неё начался наш разрыв. Сейчас мне ясно, что в этом была моя ошибка – Анна отказалась ходить к Сергею из-за того, что у неё не было денег, и предложи я её свою финансовую помощь в этом вопросе, думаю, она не попала бы под влияние того ничтожества. Каждая следующая ступень неизбежно оказывается сложнее предыдущей, и то, что можно было легко исправить раньше, на следующем уровне уже почти не имеет значения.

На тот момент я всецело находился во власти своих комплексов, которые были разрушены только мистерией. Если говорить честно, то я видел в Анне качества, которых больше всего боялся в себе, а потому наши отношения были обречены. Это был единственный случай, когда я расставался со своей женщиной врагами.

Как только она стала жить у меня, разумеется, начались конфликты с матерью. Впрочем, прямые конфликты, в ходе которых мать угрожала выгнать её, прекратились в первую же неделю, ибо она очень быстро поняла, что я уйду с ней, и решила действовать по-умному.

Моя мать заслуживает особого описания. Человек с животной хитростью, изощрённейшим, инстинктивным умом, но без малейшей капли осознанности. Живи она пару веков назад, явно оказалась бы в своей стихии при каком-нибудь королевском дворе с интригами и отравлениями. Как говорится, Мария Медичи отдыхает. То, с какой лёгкостью она входит в контакт с людьми совершенно разных уровней и социальных слоёв, порой действительно поражает. Моя мать с очаровательной улыбкой пошлет на плаху, и осуждённый на площади будет кричать слова любви, не подозревая, что погибает из-за её интриг. До сих пор мне ни разу не удавалось противостоять ей, все мои детские поджоги и грабежи, которые я спешил выложить ей в гневе, только умиляли её. В Анне она мгновенно почувствовала угрозу для себя и начала действовать. Поцапавшись с ней неделю, она благополучно уступила – дескать, пусть живёт, пока не надоест. Короче, она стала действовать более тонко.

Как я писал выше, практически никто (кроме двух женщин, которые навсегда останутся для меня самыми важными в моей жизни) не способен сопротивляться её очарованию. Её давление бывает то очень тонким, то лобовым. Я не знаю ни одного случая, чтобы она в своём окружении, будь то подруги или любовники, оказалась бы проигравшей.

Увы, Анна не составила исключение и очень скоро подпала под очарование моей матери. Уже одного этого обычно хватало для того, чтобы все чувства, которые у меня были к женщине, испарились, словно дым, ибо могу принять что угодно, только не коалицию матери и любимой.

Один Хоронзон знает, о чём они говорили в те вечера, когда я уезжал в Москву. Эти разговоры… То, что Анна своим бунтом выгоняла в дверь, удачно пролезло в окно в лице моей матери. Параллельно мать обрабатывала мне мозги на тему, что «она тебя не любит»… Разумеется, все попытки объяснить Анне, с кем она имеет дело, не увенчались успехом. Потихоньку, как я могу предположить, мать затягивала Анну на свою сторону, давая её мыслям нужное ей направление, и по мере того, как это её удавалось, моя любовь утекала, как вода сквозь пальцы.

Самое страшное, что я осознавал неизбежность разрыва, а, значит, полную победу моей матери, но был бессилен. Сколько я умолял Сергея дать мне какую-нибудь практику, чтобы отгородиться от матери и вернуть ситуацию на круги свои! Самый мой страстный роман моей жизни рушился в бездну, и я ничего не мог изменить. Сергей лишь призывал меня рисовать и следить за снами, честно обещая прорыв, (который последовал, но значительно позже). И я рисовал! Рисовал, потому что мне больше ничего не оставалось. В день я рисовал по три мандаллы. Цыплёнок и Змея неожиданно нашли примирение в борьбе с общим врагом – паучихой. То паучиха захватывала позиции и мандалла приобретала кроваво-коричневые оттенки, а то, напротив, силы «Я», которые стараниями Сергея отчасти объединились, пронзали паучиху молотами, давили танками, выливая вёдра крови, чтобы на следующее утро достигнутая победа вновь осталась ничем, и я оказывался там, где был.

В этот период у меня появился временный страх – я боялся засыпать. Нет, это не был страх кошмаров или страх небытия, который отягчал моё детство. Засыпая, я боялся, что, оказываясь в царстве Морфея, всё достигнутое днём огромными психическими усилиями обратится в прах, и моё сознание вернется туда, откуда начало свой путь. Доходило до того, что я сидя над красками, не засыпая до шести утра и желая оттянуть момент сна как можно дольше, пока, наконец, не сваливался без сил.

Анна с каждым днём становилась мне чужой, и расставание казалось неизбежным. Я с ужасом понимал, что выиграть эту битву мне не удастся в любом случае – она полностью оказалась во власти моей матери.

Кульминация наступила на даче у Корвина, где мы собрались выпить. Алкоголь подействовал на Анну так сильно, что она устроила редкостную истерику, вылив на меня такой ушат дерьма, о котором я не скоро забыл. Было ясно, что закончится в ближайшие дни. Когда мы вернулись, моя мать, словно нанося последний удар, стала промывать мне мозги на тему, что Анна жаловалась ей, как я напрягаю её со всем, что связано с духом, а она хочет только покоя.

На следующее утро мы расстались. Я потребовал дать объяснение этим словам, и она ни слова не говоря, сорвалась с места и побежала. Догонять её я не стал. Через два дня она в сопровождении Алекса и Александры пришла за вещами, я был на взводе.

Разрыв имел неожиданные последствия, поскольку в результате не самого удачного стечения обстоятельств, у меня появилось два новых врага.

Эта парочка – Алекс и Александра, считала себя чёрными магамибыли хорошо известны. Я не боялся их магии, чувствуя что мой потенциал несколько больше, но связи, которые у них были, могли мне повредить.

Я мог опереться на определённый костяк тех, кто точно останется со мной, однако моя популярность в других кругах была бы уничтожена. Хуже всего было то, что этот разрыв отсекал от меня несколько наиболее интересных мне кругов общения.

И вот крах. Я тону. Нет ни смысла ни надежд, а Сергей, который говорит об интеграции и освобождении, кажется всего лишь очередным лжецом.

Тогда я просто решил научится наслаждаться падением. Я, вернулся к своим подростковым опытам с продажными женщинами и тяжело напивался каждый вечер. Думаю что написанное стихотворение лучше всего передаст состояние которое тогда испытывал:

НЕНАВИСТЬ

ненависть стекает по проколотым глазам,

по раздавленным сердцам, по сгоревшим волосам.

капли крови, пота и слёз.

капают из пропитых грёз.

Никому не дам.

Выпью всё сам

Убиваю я себя, медленно и сладко.

Я уже сейчас не я.

Значит, всё в порядке.

терпкая боль

ласкает тело.

Играю роль.

глупо, неумело.

Жидкая желчь сжигает желудок, разжижает мозжечок, сворачивает кровь.

ЭТО ОТХОДНЯК.

Но!

И это очень важно – я продолжал честно рисовать мандаллы и записывать сны. В этом был мой ответ на вызов. Потому что за ненавистью и отчаянием, внутри все так же дул Ветер, и звала Лилит.

Я понимал, что всё произошедшее – моё очередное поражение матери, но прежде всего себе. Поражение сокрушительное, но – о, ещё не Ватерлоу!

И вот я звоню Сергею, в конце концов решив, что муки из-за какой-то любви по меньшей мере унизительны и необходимо принять самые срочные психологически меры. Группы, к моему великому сожалению, в этот период он не собирал, но по нашему договору за какие-то пятьдесят рублей он давал полуторачасовую консультацию.

И вот уже с ворохом мандалл и снов я стучусь в дверь. На моём лице – предусмотрительно нацепленная ухмылка, как в самый первый день нашей встречи. Я кладу на стол семьдесят пять рублей, давая понять, что полтора часа сейчас мне будет мало, и усаживаюсь в кресло, предварительно разложив мандаллы по полу.

– Скверно, – произнёс Сергей, задумавшись. – Ну и как у тебя дела?

На одном дыхании я выдал всё, что происходило со мной в последние две недели, на забывая снабжать свой рассказ нецензурными эпитетами. Сергей слушал очень внимательно – и вдруг, прервав меня на полуслове, произнёс:

– Ты понимаешь, что происходило?

В ожидании моралистических лекций, а я, увы, продолжал частично проецировать свою тень на Сергея, я ответил:

– Да всё тут ясно – дурацкие, дебильные страдания из-за любви. Очень надеюсь, что ты проведёшь со мной какую-нибудь технику, чтобы я больше не позволял себе подобной слабости.

– Ну, подобными техниками психология, к сожалению, не владеет. Да и тут проблема в другом. Ты же не видел Анну! Пойми ты наконец, что ты ничего о ней не знал. Ты знал исключительно набор тех качеств, которые проецировал на неё, в том числе своих ожиданий.

В ответ я разразился потоком ругательств в её адрес.

– Черт побери, разве это проекции! Она предала меня с моей матерью. Она предала нас (ещё до этого я рассказал ему об этой гниде Ангелине и о том, что он, оказывается, чёрный маг, который собирается достичь бессмертия в теле, на что Сергей, разумеется, ответил раскатистым смехом) и то учение, которое мы представляем, она вообще предала знания, просто подстраиваясь под меня.

– Встретившись с одним негром, который набил ему морду, человек становится расистом. Единожды столкнувшись с евреем, который наёбывает его на работе, человек становится антисемитом. Один раз встретив дуру и стерву, вдруг заявляем, что все женщины таковы. Сраная майя, сраная майя… Что ещё интереснее – первый будет всегда встречать негров, который бьют морды, второй – евреев-мошенников и подлецов, а третий – дур и идиоток.

Помедлив несколько секунд и явно довольный моей ошарашенностью, Сергей продолжил:

– Впрочем, СВОЮ «стерву и дуру» ты встретил вот уже как 19 лет, и всех бедных девочек подгоняешь под этот незавидный стандарт. Анечке ничего не оставалось, как соответствовать твоим ожиданиям. Ты видел в ней маму, и вздохнул с облегчением, когда убедился в этом. Камень Сизифа полетел вниз. Сизифом быть не надоело? А знаешь в чем главные секрет? В том, что твои проекции, заставляют человека им соответствовать, как бы нажимая на специальные клавиши.

Даже сейчас, по прошествию многих лет, зная кем оказался Сергей, я не могу не отдать долг его виртуозному мастерству психолога. В этом монологе он полусознательно учитывал тончайшие нюансы моей психики и говорил те единственные слова, которые были возможны.

Его неожиданный мат моментально выбил у меня теневую проекцию «праведного отца», и мы таки смогли говорить нормально. Он, вместо того чтобы, подобно многим ничтожествам, читать мораль на тему «как же ужасно всё, что я говорю», моментально выбил почву у меня из-под ног. Я со всей своей яростью оказался подвешен в вакууме, и все заботливо приготовленные стрелы ушли в никуда. Он тут же вернул меня к моей изначальной проблеме и буквально одной фразой дал мне понять, что в этой войне он на моей стороне, и его злость – это естественная реакция воина в окопе, который видит, что его напарник дрейфует. Вряд ли Сергей продумывал свои слова сознательно – в отличие от многих он был хоть и «чёрным», но всё же мастером психологии.

– Ещё как надоело, – после некоторой паузы вымолвил я. Но тут Сергей, озорно улыбаясь, толкнул меня локтем в бок и произнёс:

– А ведь знаешь, в чём прикол? Ты проецировал на неё свою мамочку, параллельно она проецировала своего папочку. Плохого такого папочку, насилующего, совращающего, пугающего. Браво! Общение масок, карнавал днём и ночью. Ты только посмотри, какова двойная петля! И эти люди ещё говорят о взаимопонимании! Ты, прогоняя её, прогонял мамочку, а она, убегая от тебя, убегала от папочки – и при этом никто ни о чём не подозревает. Скажу больше – пока вы тут забавляетесь с собственными отражениями, настоящие мамочка и папочка благополучно сидят в вас и успешно манипулируют вами.

Мне по-настоящему стало жутко. Анна видела во мне отца?! Немыслимо, невозможно, но, чёрт возьми, как логично! В последние дни я ловил себя на ощущении, что она не видит меня, и эта оказалось такой правдой. Вдруг на краткий миг я увидел себя её глазами и от этого мне стало действительно страшно. Все эпизоды нашего романа, которые казались столь очевидными, предстали в совершенно ином свете, точно отражаясь в кривом зеркале. Ненависть, гнев, ярость, обида – всё куда-то ушло, мне стала очевидна моя тотальная тупость в своей неспособности увидеть хоть что-то вокруг себя.

– Но что же делать? Неужели двойная петля неизбежна? – сдавленно произнёс я.

– Вовсе нет. Пока ОСОЗНАНИЕ слабо – этот сценарий может отыгрываться десятки и сотни раз, до самый смерти, а буддисты к тому же убеждены, что и со смертью весь этот кавардак не кончается. Но как только мы начинаем осознавать эту схему, как только мы начинаем исследовать её, удивляясь собственной слепоте, мы становимся от неё свободны. Не пытайся бороться с матерью – это бесполезно, она питается твоей борьбой, для неё это только приток сил. Победи молчанием, наблюдай за ней, исследуй себя, как учёный исследует жизнь муравейника. Стань над суетой, найди в себе наблюдательный центр, с которого ты можешь анализировать все явления. Не будь ни красным, ни белым, будь над схваткой, и если ты сможешь, ты увидишь, как ничтожна будет власть матери над тобой. А запрещать себе любовь – просто смешно – идя таким путём, ты в один прекрасный момент станешь её рабом, ибо сила будет так велика, что во мгновение разорвёт тебя на части.

Сергей был прав на сто процентов, и мне стало неприятно за свои последние действия. Я смотрел назад и видел, что всю жизнь оказывался в похожей петле. Кольцевая автодорога – если давишь на газ, ты едешь быстрей, но выехать не поможет. Необходимо преодолеть страх, остановиться и сойти с трассы.

– Я хочу пройти реинкарнационную терапию, – вдруг твёрдо сказал я. Сергей на одном из занятий упомянул, что есть методы, которые позволяют вернуться к воспоминаниям прошлых жизней, на что я поспешил возмутиться ненаучности сих утверждений, однако Сергей заверил меня, что вовсе не обязательно верить в прошлые жизни, чтобы эта терапия подействовала. Материалисты рассматривают то, что появилось в психике, как продукт символического мышления подсознания, что нисколько не умаляет терапевтической ценности. Тогда я решил, что никогда не буду проходить эти медитации, но сейчас вдруг почувствовал их необходимость для себя.

Сергей пригласил меня в другую комнату и попросил закрыть глаза. Дав уже известную мне установку на расслабление, он попросил меня представить, что я нахожусь на поляне. Я иду по этой поляне и наслаждаюсь всем окружающим. Образ поляны родился у меня неожиданно быстро, но вот Сергей попросил меня представить реку, другой берег которой закрыт непроглядным туманом. Я иду вдоль реки и в конце концов должен увидеть мост. Я вступаю на него и примерно на середине реки вхожу в туман.

Пока всё представлялось неплохо, но вот когда дело дошло до того, что, вступив на другой берег, я оказываюсь в мире прошлой жизни, на меня точно напал ступор. По словам Сергея, я уже был в прошлой жизни, тем не менее я не мог представить ничего, о чём честно сообщил Сергею.

– Всё бесполезно! Я не могу видеть, я не могу ничего вспомнить, я просто не верю, – вскричал я.

– Не надо беспокоиться, ты медитируешь, а не сдаёшь экзамен, попробуй представить хоть какой-нибудь образ, абсолютно любой, это не принципиально. Просто расслабься, время у нас не ограничено, потому мы можем подождать.

Ко мне некстати пришла в голову мысль, что время-то как раз ограничено – моими деньгами, но высказывать её я благоразумно воздержался.

– Ну, что-нибудь изменилось? – спросил Сергей через некоторое время.

– Абсолютно ничего, разве что проскользнул образ вулкана. Красивый такой вулкан, неподалеку пальмы. Только боюсь, это не настоящее. Так, самовнушение.

– Не имеет значения, пофантазируй об этом вулкане.

Вдруг у меня мелькнуло чувство, которое, вероятно, испытывает хищник, мечась по зарослям. Я почувствовал себя – это сказать смешно – метнувшимся в кусты. О чём тут же сообщил Сергею.

– Превосходно! – издалека отозвался Сергей. Меня явно начала увлекать моя фантазия. Опережая вопросы Сергея, я представил себя дикарём, мчащимся по Африке. Первый миг – миг довольства – сменился ужасом – Ноа (такое имя в моём воображении носил бог вулкана) был разгневан. Племя решило принести жертву этому страшному богу. Самое худшее, что кто-то решил, что Ноа должна быть отдана та, которую я любил. Я вижу себя бегущим наперерез отдельно от племени, дабы догнать и убить тех, кто вёл её приносить в жертву, но ужас перед силой Ноа оказался сильнее, и я замер, не в силах пересечь невидимую границу. Следующий образ: прошло время. Я вроде бы член племени, но никто не знает, что я убиваю священных птиц племени – белых чаек. Я вижу себя тайно уходящим в горы, из засады набрасывающимся на чайку и разбивающим её голову, чтобы потом подбросить труп племени, наслаждаясь их священным ужасом перед нарушителем табу.

– Ноа, Ноа, – произносил я, переполняемый ненавистью, ужасом и странным очарованием. – Ноа, я убиваю твоих птиц. Мы равны, Ноа, – почти кричал я, – мы равны.

Наконец голос Сергея начал выводить меня из медитации. Когда процедура была окончена, я спросил:

– Всё это – самовнушение или что-то реальное? Ведь я не был в трансе до конца, я слышал твой голос, и если бы возникла необходимость прервать практику, я бы вышел оттуда без труда.

– Ну, это тебе только кажется. На самом деле прерви что-то нашу медитацию, ты бы почувствовал что-то вроде удара под дых средней силы. А вот что это – воспоминания реинкарнации или твои проекции, на мой взгляд, не имеет значения. Это есть, это в тебе, и это надо знать. Возможно, когда-нибудь, читая этнословарь, ты обнаружишь, что какие-то аборигены называли своего бога Ноа, а их священными птицами были чайки. Во всяком случае, твои слова были очень похожи на слова прачеловека, объятого ужасом, смешанным с мистическим соучастием. Современные люди не могут видеть вулкан, как бога – для них он всего лишь явление природы, еще один механизм. В твоих же словах было именно то ощущение нуминозного одушевления, которое так встречается у дикарей. Но даже если это просто продукт бессознательного, оно ни чуть не становится от этого менее ценным. Напротив, это мир, в котором ты сейчас живёшь. Что ты с этим будешь делать – всё в твоих руках.

– Да уж, ну и мирок, тут недолго самому погибнуть от извержения какого-нибудь Ноа в центре Москвы, – мрачно пошутил я.

Поговорив ещё минут двадцать, я отправился домой, полный новых чувств. Прежний мрак, похоже, отступил, и я чувствовал себя великолепно. Пока.

Кто зажег в тебе свет?

Вскоре жизнь стала бить ключом. Сергей начал новые семинары. Тайны личного мифа, реинкарнационная терапия, холотроп. Я просто не мыслил свою жизнь без этого, Сергей уже казался мне не просто психологом, но учителем, гуру, Мастером, на которого конечно спроецировался образ отца которого у меня не было.

Первый состоял из пятидесяти мандалл, и решение начать с нуля родилось неожиданно, когда я рисовал пятьдесят первую. Мне показалось, что эта мандалла радикально отличается от всего, что я рисовал до этого, к тому же на ней был принципиально новый для меня образ – весы. Теперь ничто больше не отвлекало моё внимание от анализа, и я всецело предался исследованию собственных глубин. К тому же я был вдохновляем одной из участниц группы Сергея, в которую я был не на шутку тайно влюблён.

Существенно изменились и мои мандаллы. Из них потихоньку стали исчезать персонажи, и теперь это были в большей степени геометрические конструкции разных форм – круги, квадраты, треугольники или просто некие абстрактные формы. Знакомый с аналитической психологией читатель может вспомнить, что появление более организованных структур в активном воображении говорит о глубоком уровне индивидуации. Я не вижу смысла останавливаться на каждой мандалле (в конце концов, их в общем количестве около пятисот), из второго цикла хочу особо отметить мандаллу семнадцатую, где наконец-то я объединил двух главных персонажей – Змею и Цыплёнка в пернатого змея, который, по мнению некоторых наблюдателей, был весьма похож на бабочку. С тех пор если я проходил тест «несуществующего животного», вместо трехголового чудовища я рисовал пернатого змея.

Кажется после этого на время исчезли ННС. Но я не мог останавливаться. Мир символов теперь был и моим миром, и как оказалось, (это был первый уровень магического понимания), можно находится и тут и там.

Подумать только – вся психологическая техника сводится к рисованию. Глядя со стороны, может казаться что на мандалле можно изобразить что угодно. Уверяю вас, это не так. Я около пяти месяцев искал, как примирить своих двух персонажей, и малейшая попытка искусственного синтеза вызывала чувство фальши. Активное воображение – единственная дорога к бессознательному, позволяющая освободить глубинные целительные силы психики.

Но здесь, когда я понемногу переходил с уровня тени к уровню Анимы случилось непредвиденное.

До сих пор Сергей, согласно жанру подобных жизнеописаний, выступал в роли мудрого учителя, мастера, который вытаскивал меня, своего ученика, потерявшегося в удушливых объятиях матери. За какие-то три месяца Сергей стал для меня чем-то вроде идеала – должно быть, здесь имела место классическая проекция идеализированного образа отца, и поскольку реального отца у меня никогда не было, в моём случае эта проекция актуальна вдвойне. Я считал Сергея мастером психологии, который чуть ли не достиг просветления, но абсолютно не понят толпой.

К сожалению, как выяснилось, Сергей далёк не только от просветления, но и от элементарной человеческой порядочности. Поразительно, что имея метод которым можно освободить себя и достичь высших уровней осознания, Сергей никогда даже не догадывался применить на себя.

Как всегда все началось с сновидения. Мне приснился кошмар, будто я подаю объявление в нашу местную газету с целью найти любовницу зрелого возраста и с ужасом обнаруживаю, что наборщики перепутали адреса и на мой адрес подано гомосексуальное объявление. Пробудившись, я, разумеется, записал этот сон, поскольку я хорошо знал что по Фрейду латентная гомосексуальность есть у каждого.

Но как оказалось все было не так просто – сны сигналили о проблеме с которой мне предстояло столкнуться. Сергей был содомитом. И когда он был практически уверен, что теперь я никуда от него не денусь, он начал осторожно подводить меня к своим желаниям.

Первый намёк на свои постыдные желания Сергей сделал примерно через три месяца нашего знакомства. Мы привычно шли с занятий, и нас всегда было трое – я, Николай и Сергей. Вдруг Сергей точно невзначай сказал:

– Ребята, я тут вот подумал, а не устроить ли нам груповушку?

Решив, что он шутит, но подхватывая игру, я ответил:

– Не получится у нас групповушка – где девочек то возьмём?

На что он ответил что-то вроде:

– А зачем нам девочки? Мы что – друг другу не подойдём?

Меня прямо передёрнуло, но, разумеется, серьёзно я его слова не воспринял – полугомосексуальные шутки я не раз встречал у людей со специфическим чувством юмора и абсолютно далёких от реального гомосексуализма. Я посмеялся и поспешил перевести тему на что-то более интересное.

Однако спустя некоторое время Сергей начал более активно намекать на желательность содомской связи. Долгое время, почти два месяца я умудрялся не замечать совершенно очевидного.

Делая сочувственное лицо, он издалека втолковывал мне, что я вытесняю очень важную часть своей природы, что необходимо научиться отбрасывать собственные комплексы. Однако когда я пытался-таки прояснить, что же конкретно он имеет в виду, Сергей отвечал, что нет смысла играть в кошки мышки, я и так всё понимаю. Тогда я ещё не понимал. Представить, что столь великолепно образованный и утончённый человек может оказаться содомитом, было выше моих сил. Мне казалось, что он просто ведёт одну из своих бесконечных психологических игр. Впрочем на уровне навязчивых мыслей эти прозрения иногда проскаливали, но кто же будет обращать внимание на то от чего пришел избавляться.

Мне было слишком сложно поверить, что Сергей может оказаться содомитом, ведь все чему он меня учил действовало, и уже вывело меня на другой уровень. Я знал что Сергей владеет бесценным учением, и это учение действует, поэтому как мог я даже подумать, что он не может применить это учение к себе.

Моя стратегия несопротивляющегося отстранения начала давать свои плоды. Я помню, как однажды мать, придя в отчаяние по поводу моего безразличия, в ответ на мою речь, смыслом которой было примерно следующее: «Разве тебе сейчас не легче? Я ведь не ругаюсь с тобой, не пытаюсь тебя переучить. Что же не так?», ответила великолепной фразой, которая запечатлелась в моём сердце сладостным мигом победы: «Раньше я знала, что ты меня любишь, а сейчас… Лучше бы я тебя не отмазывала, попал бы в Чечню, погиб бы там, но я знала, что ты погиб Моим, а сейчас ты не мой». Вряд ли можно представить более сладостные моему слуху слова: она, помимо своей воли, признала, что я перестал быть ЕЁ. Сколько до этого я не бунтовал – ничего не помогало, а здесь спокойное отстранение и неспешное самоисследование привело к моей, как я тогда наивно думал, окончательной победе.

Мог ли я сомневаться в том, благодаря которому достиг таких результатов? Конечно же, нет, и до того, как точки над «И» не были расставлены окончательно, я обманывал себя удобными отговорками.

Мои занятия у Сергея нашли своих врагов не только в лице моей матери, но и в лице некоторых друзей, которые очень болезненно воспринимали рвущуюся между нами пуповину. Не буду называть имена, но была одна супружеская пара, приходившая в ярость оттого, что отныне они не могут иметь надо мной той моральной власти, какая была у них раньше. Я пытался защищаться от их навязчивости, тем более что в тот период, когда я почти вплотную подошел к пробуждению змея Кундалини, любой приём алкоголя (употребляемый в наших компаниях более чем обильно) мог сказаться на мне весьма негативно. Вместо того чтобы хотя бы понять, они своими насмешками и издёвками пытались сбить меня с этого пути, добиваясь только того, что я стал отдаляться от них всё дальше. Лишь много поздней мы, подобно ёжикам из притчи, нашли то оптимальное расстояние, чтобы не сближаться слишком близко и при этом не разойтись окончательно.

Так вот однажды, когда я и эта пара шли через двор Николая, я решил зайти к нему якобы за книгой. По своей наивности я не сомневался, что Сергей, если захочет, сможет обаять их и полностью убрать всякую враждебность. Однако ничего подобного не произошло, они достаточно холодно поздоровались, после чего, обменявшись несколькими предложениями с Николаем, мы ушли. Не успели мы выйти, как они вдруг неожиданно, глядя мне в глаза, говорят фразу, которая повергает меня в шок: «А ты знаешь, Атон, твой Сергей – обычный содомит».

Эти слова ударили в самый мой центр. Я чувствовал, как земля уходит у меня из-под ног. Все мои тайные сомнения, в которых я боялся признаться даже себе, высказаны ими с такой поразительной бесстыдностью!

– Да ты побледнел, уж не стал ли ты сам содомитом? Помни – в этом мире нет ничего страшнее и отвратительнее мужиков, которые используют свой хуй или жопу не по назначению.

– Но почему вы так в этом уверены? – вспылил я. – Ничего подобного он мне не предлагал, – солгал я.

– Значит, предложит.

Никакие слов, о том, что у Сергея есть жена и дочь, чего у содомитов, по идее, быть не должно, на них не действовали. Они были абсолютно уверены в природе влечений Сергея.

Я был настолько потрясён, что под благовидным предлогом свалил домой, чтобы хоть как-то разобраться со своими мыслями. А если Сергей и правда настоящий содомит? Слова этой пары не могут быть авторитетом – ведь они изначально относились к нему плохо, но почему, чёрт возьми, они назвали его именно содомитом. Значит – что-то уловили, значит, дыма без огня не бывает.

Но что же мне делать? Мой путь дошел только до половины – уйти сейчас означало бы неизбежное поражение в борьбе. Согласиться? Но это насилие над своей природой – у меня никогда не было никаких гомосексуальных желаний, причем вовсе не из согласия с общепринятой моралью, как это пытался обернуть Сергей. Человека, который потерял невинность в 15 лет в объятиях проститутки, можно обвинить в чём угодно, только не в моральной озабоченности. Мне чужда содомия просто из естественной природной склонности, естественного отвращения и полной направленности либидо на женщин.

Повинуясь естественному, а точнее, уже выработанному во всех тяжелых эмоциональных состояниях рефлексу, я стал рисовать мандаллу. Круг разделил напополам какой-то коричневой ёмкостью. «Коричневый – цвет матери», – вспомнились мне уроки Сергея. Если сейчас моя рука сама вводит этот цвет, верно, мне грозит опасность оказаться во власти материнского комплекса. Это самое страшное – хуже ничего быть не может. Где-то на третьей мандалле, выплеснув весь негатив, вместо коричневой ёмкости я нарисовал зелёную ёлку, после чего у меня стало легче на душе. Появилось ощущение какой-то укоренённости и силы, которую трудно поколебать. Дерево. Согласно Юнгу – один из самых глубоких символов Самости, который появляется в состоянии полной дезинтеграции, и оказывает уровновешивающее действие.

Я продолжал рисовать, ведь навык рисования мандалл был самым ценным, что я усвоил у Сергея. Нанося краски на бумагу, я почти физически чувствовал, как из моего сознания исторгается та или иная энергия. Это уже было не просто рисование, а какое-то принудительное извлечение собственных глубинных чувств на операционный стол, где они становились зримы в двухмерном пространстве листа. Рисование становилось неким магическим актом, посредством которого я заставлял демонов души моей явить себя в кругу мандаллы. Круг был тиглем, ретортой, которая защищала меня от эстетизирования и превращала обычное рисование в сильнейшую психологическую практику, практику такого уровня, где психология оказывается сопряжена с магией. Когда я рисовал, казалось, границы между мной, краскам, кругом на листе исчезали, и я был с ними единым целым. Объяснить это ощущение почти невозможно, как нельзя объяснить вкус арбуза тому, кто никогда не ел его. Однако есть простой метод, которым каждый может помочь себе, – нужно только правильно сформулировать намерение. Я всегда знал, чего я хочу – свободы.

Но проклятье природы человеческой в том, что она не едина, как думают поверхностные наблюдатели, а подобно стружке в закрытой банке, состоит из огромного количества разных частей, каждая из которых является отдельным атомом психики со своими представлениями и устремлениями. Чтобы достичь подлинного единства, необходимо погрузить эту металлическую стружку в плавильную печь герметического круга и под огнём сознания пытаться выплавлять монолит.

Но помимо металла, годного к переплавке, в нашем Я существует огромное количество других материалов, которые, соприкоснувшись с огнём логоса, как древесная стружка, вспыхивают и сгорают безвозвратно, единожды, произнеся трубный клич «Свободы!», который вдруг окажется услышан. Очень многое, кажущееся своим я, должно будет перегореть в этом жарком огне, превратившись в ничто, чтобы дать возможность родиться монолиту. Вся жизнь, по сути – процесс подобной плавки, но в отдельные моменты этот огонь становится наиболее жарким.

Так было и в тот день. Объятый ужасом разочарования, я оказался, точно Мюнхгаузен, между крокодилом и львом. Выбор – кем быть съеденным: позади – бездна материнского комплекса, унизительное рабство духа с правом на иллюзию бунта, впереди – гнусное извращение, на которое меня подталкивал «учитель», оказавшийся не тем, кем пытался казаться.

Я знал, что в моём случае согласие на связь означало гибель моего я, предательство истинной воли. Это тоже растворение, одержание материнским комплексом, но только с другой, внешне чуть более привлекательной стороны, нежели напрямую от матери.

На четвёртой мандалле я смог вновь нарисовать дерево. Неожиданно я почувствовал, как приятный поток пошел по всему телу, и возвратился в своё уже ставшее привычным состояние. Мне вспомнились слова Сергея: «Унизительно быть обусловленными этим миром и испытывать только то, на что запрограммированы. Мы должны стать хозяевами своего психического пространства». К своему удовольствию я обнаружил, что в этот раз у меня это получилось.

Но – я стал рисовать вновь. Должна быть разгадка, должно быть решение, нужно найти ту изначальную внутреннюю мудрость (имя которой Лилит, о чём я узнал много позже), которая даст мне ответ. Наконец, я почувствовал в своём теле сладостную вибрацию, приятная нега стала охватывать меня. Я почувствовал вибрирующий в моём сердце женский голос. В активном воображении мне представилось, что я говорю с Аллой – женщиной, которая обучалась в одной со мной группе у Сергея и которая на тот момент была моим идеалом, проекцией моей Анимы.

– Я тону, помоги. Что мне делать? – обратился я к своей глубине. В памяти внезапно всплыла строчка из Бориса Гребенщикова – «кто зажёг в тебе свет, обернётся твоей тенью, и в ночной тишине вырвет сердце из груди».

Отрывки и фразы из его песен, спонтанно всплывающие в моей памяти, всегда были верным признаком, что мне удалось установить контакт с бессознательным. Большинство моих мандалл и снов я называл какой-либо случайно всплывшей у меня из подсознания строчкой, и потом в ходе анализа выяснялось, что именно эта строчка является лучшим выражением актуальной ситуации или советом из всех возможных.

– Мне оставить обучение?

– Это гибель, и ты это прекрасно знаешь, – молниеносно появился в моём сознании ответ. У меня в воображении прошла картина единства меня и матери, невозможность разорвать этот союз, с которым я боролся всю свою жизнь. Ответ был чёток – Сергей – мой единственный шанс на спасение, шанс, который может и не быть реализован. Психологами всех мастей зачастую недооценивается то, какое колоссальное влияние оказывает на нас родительский миф и как великая пропасть между просто «осознаванием своих эдиповых и прочих комплексов» и их преодолением. Лишь одному из ста тысяч удаётся действительно разорвать пуповину, остальные подобны марионетками и управляемы своими внутренними матерями и отцами, даже не подозревая об этом.

– Неужели согласиться? – с омерзением подумал я. Ответ Анимы здесь был бы решающим – если такова цена освобождения от матери, я готов на всё. Но в моих ушах раздался звонкий женский смех.

– Догадываешься, что с тобой после этого будет? Во всяком случае, я оставлю тебя, и ты будешь так же раздавлен. Если ты идёшь на это, ты обречён. Все что тебе позволено – это ждать и наблюдать.

Лилит. Впервые, я использовал активное воображение чтобы говорить с Лилит, еще не зная этого имени. Она может принимать десятки и сотни образов, но её мудрость остается неизменной. Лилит это та кто знает.

Решение было очевидно – продолжать посещать Сергея, но делать вид, что я не понимаю его намёков, избегать личных консультаций и не оставаться с ним лишний раз один на один, либо даже втроём. Когда все знания, которые он может дать мне, будут моими, я благополучно покину его занятия и пойду дальше. Меня удивило, почему столь простое решение, которое для всякого стороннего наблюдателя будет единственно правильным и очевидным, пришло мне в голову лишь после долгого внутреннего путешествия, хотя, казалось бы, стоит немного раскинуть мозгами, чтобы это понять…

Многое изменилось. Я был в группе и одновременно вне её. На моих мандаллах стали появляться магические символы: кресты, пяти-, шести- или восьми-конечные звёзды. Луна и солнце, которые присутствовали у меня с первой мандаллы, перестали быть чёрными и приобрели свой естественный золотой и серебряный цвет. Даже Сергей не мог не признать, что произошел какой-то позитивный переход.

Однако у всякого изменения есть своя обратная сторона. Пытаясь отторгнуть то, что раньше было моим, я не заметил, как начал скатываться в обратное состояние – процесс, называемый в психологии энантиодромией, был запущен, и никто не мог его остановить – слова Сергея уже не имели для меня авторитета.

Наши отношения значительно изменились. Он, как человек с весьма хорошей интуицией, понял, что никакой связи между нами быть не может, хотя еще долго пытался её добиться. Сергей стал агрессивен, ироничен, старался не упустить случая, чтобы подколоть меня на группе, показав мою несостоятельность хоть в чём-то. В ответ я принял глухую защиту, из которой я изредка выходил, чтобы впитать те его знания, которые ещё не принадлежали мне. Из доброго учителя Сергей превратился в маленького тиранчика из Кастанеды, тиранчика, которого в конце концов необходимо преодолеть.

Очень скоро маски были сброшены окончательно, и мои последние сомнения уничтожены. У нас с Сергеем были долгие прения на тему отношения к конопле, которую я (веря его же книгам) считал достаточно хорошим инструментом для самопознания. Сергей, как правило, отрицал это, но сейчас дал своё согласие на эксперимент – он предложил мне взять травы и прийти к Николаю. Мы вместе выпили бутылку вина, потом я и Николай приступили к курению. Внезапно в поведении Сергея что-то изменилось. Я почувствовал, что мне угрожает опасность, но решил, что это очередная травяная «измена», и не обратил внимания. Однако Сергей, вопреки своей обычной манере, начал говорить напрямую. Он сказал, что отношения учителя и ученика подразумевают гомосексуальную связь и мои отказы – лишь обычное ханжество. Он высмеивал мою позицию, утверждая, что так мыслят только жалкие рабочие и крестьяне, но никак не представители богемы, коим я хотел быть больше всего на свете. В конце концов, он попытался меня обнять, после чего я просто ушел. То, о чём я лишь догадывался насчёт Николая, в этот день впервые было озвучено напрямую – он был любовником Сергея.

В последний момент я нашел в себе волю выйти прочь, с словами «мне это показалось». Словами которыми я давал понять, что сохраняя дистанцию я не намерен оставлять занятия, но убегая сейчас, ставлю предел его желаниям.

Началась мистика. Я проник слишком глубоко, поэтому любые события в моей жизни начинали отзываться случайными совпадениями. Синхронистичные совпадения говорят о том, что вы проникли глубоко в бессознательное.

Мне безо всякого умысла и расчёта попадали книги, где одной из тем была тема содомита-совратителя. Например, спустя неделю мне позвонила моя хорошая знакомая из Москвы и пригласила на спектакль. Это была постановка Сэллинджера «Над пропастью во ржи», где, как известно, в одном из эпизодов герой оказывается в доме своего идеализируемого учителя и тот проявляет инициативу к содомии. Этой сценой кончалось первое действие, и эмоциональное напряжение было так велико, что я немедля побежал в бар выпить сто грамм коньяка, дабы привести в порядок нервы. Примерно в тот же период я прочитал повесть Сартра «Детство хозяина». Каждый образованный человек прекрасно знает, о чём эта повесть, и вполне поймёт, сколь точно она попадает в контекст. Более всего я боялся, что пространство детерминирует моё бегство от Сергея и дальнейшее отыгрывание сценария «возвращение блудного сына» в липкие объятия матери.

Я плыл против течения, просто для того, чтобы плыть, с упрямством ради упрямства, устремлённый к неизвестному. По логике происходящего, ждать от Сергея чего-то хорошего уже не приходилось, и, тем не менее, я не считал возможным разорвать альянс. Ибо он был единственный кто обладал Знаниями, а эти знания были нужны мне. Моё упрямство было вознаграждено: ещё о том не зная, я стоял на пороге самого главного дня моей жизни.

Мистерия пробуждения

Моя жизнь была жизнью «от семинара к семинару». Испытывая недоверие к Сергею и вынужденный от него защищаться, другой частью себя я был очарован его мастерством. Я не знаю, есть ли слова, которые могли бы передать ту сложную гамму чувств, которую я к нему испытывал. С одной стороны – он был мне враг, которого я рассчитывал превзойти, с другой – отец, которому я стремился подражать. Мы были переплетены сложнейшими нитями взаимных проекций, переноса и контрпереноса,и для передать всю сложность переплетения которых нужен талант уровня Джойса.

Хотя генеральную линию я соблюдал изо всей силы и старался не сближаться на опасное расстояние, порой я забывал об этом необходимом условии, проецируя отца, но через некоторое время сам Сергей напоминал своими действиями, что бдительность терять не стоит.

Были особые дни, когда в этой бдительности и напряжении не было никакой необходимости, и я нырял в океан освобождающихся чувств, стараясь омыть своё я как можно чище. Я говорю о больших семинарах, которые Сергей проводил примерно раз в три месяца. Мне приходилось пройти у него занятия по телесно-ориентированной психотерапии, холотропному дыханию (хотя глубоко погрузиться не удавалось), шаманской практике и даже семинару по достижению андрогинности.

Меня очень огорчало то, что мне не удавалось привлечь туда никого из своего немалого круга общения. О боги, какого же кайфа, какого же освобождения лишают себя люди, боясь всего незнакомого! Ещё в детстве я взял себе кредо без оглядки кидаться во всё новое и неведомое, и до сих пор ни разу не пожалел об этом. Не подавляя страсти, а переживая их до конца, не оставляя ничего, что ещё могло бы сгореть, я шаг за шагом продвигался по своему пути индивидуации, пока, наконец, не устоялся на учении Юнга и Кроули. Но и сейчас, узнай я о существовании чего-то мне неведомого, в поисках новых озарений и переживаний кинусь я в это неведомое, не задумываясь, очертя голову.

Все кого я знал. Интеллектуалы, говорящие о неприятии мира, философы и поэты, могли говорить о своем протесте, но сделать этот протест реальным, попытаться прорывать свои границы, хотя бы одним приходом на тренинг, который даст новый опыт боялись все.

А впереди был главный тренинг моей жизни – мистерия обновления. Сергей разработал его сам, компилируя ритуалы из разных мистических систем. Концепцию тренинга он разработал на основе мифологических исследований Мирча Элиады. Как известно, всякому, кто глубоко изучал мифы, каждое наступление Нового года означает гибель старого и зарождение мира младенца. Чтобы ощутить на себе воздействие этого архетипа, не надо быть юнгианцем, ибо часто даже упёртые материалисты, испытывают перед Новым годом особое предвкушение чего-то нового, словно изменение даты как-то повлияет на их жизнь. А между тем для древних смена дат воспринималась как полная гибель мира и рождение его с нуля. Вот именно по этому принципу, желая пробудить древние архетипические силы, выстраивал Сергей свой семинар.

Более удачной даты подобрать было бы невозможно – тренинг проходил 22 и 23 декабря 1999 года, в самую долгую ночь прямо перед концом тысячелетия. Потому создать у группы соответственное настроение было нетрудно. Съехались люди из Москвы и Харькова, что уже говорит о том, как сильна слава Сергея. Первый день проходил в диониссийском, второй – в аполлоническом аспекте – разрушение старого должно было сменяться зарождением нового.

И вот я на тренинге. После ритуала знакомства мы начали первую практику, что-то вроде дыхательной техники. В этом кругу я был впервые и чувствовал себя весьма неуютно, а тут, как назло, уже почти забытые ННС стал напоминать о себе. Противный скрежет железом по стеклу внутри нутра, на фоне всеобщей гармонии вовне – это достаточно неприятно. Разумеется, я решил собрать силы и использовать первую же практику для преодоления, а точнее, изучения своего невроза. Раскачивая своё тело дыханием, духом я пытался пробиться к основам этого мучительного переживания, найти источник, образ этих мыслей, с которым можно работать. С самого начала Сергей учил меня не защищаться от этих мыслей, а как можно полнее им открыться, чтобы та тьма, что родится в глубинах сознания, прошла насквозь и вышла, ничем не сдерживаемая.

В моем воображении стал появляться образ безликого вулкана Ноа, который впервые родился в медитации о прошлой жизни. «Ноа!.. Я уничтожу тебя, ты не сможешь победить меня, как тогда» – кричал я, проходя дыхательную сессию. К сожалению, данная сессия закончилась, даже не успев начаться, и у меня было мучительное ощущение незавершенности.

Кроме того, данный тренинг не предназначался для психотерапии, потому все мои симптомы не могли быть полностью проработаны, на что мне сразу намекнул Сергей, дабы я не досаждал своими процессами. «Ладно, придётся работать самому», – подумал я.

Следующей запомнившейся практикой была имитация оргии. Разумеется, настоящей оргии тут быть не могло, так, лёгкий петтинг под барабанный ритм. Чистая оргия для человека двадцатого века принадлежит миру идей, как некий архетип, который не может быть воплощен в реальности. Однако сама атмосфера возбуждения, при которой нет возможности достичь оргазма, определённым образом сдвигала точку сборки и вызывала прилив очень мощных сил. Те, кому удалось отключить свой мозг и погрузиться в эту сладостную бездну, управляемые лишь ритмом шаманских барабанов, получили более чем много и без реального полового акта. Мне приходилось сложнее. Мой мозг точно восстал против меня, не давая мне броситься в экстаз. Он пытался просчитать, какого рода действия, прикосновения и слова будут в контексте, а какие будут нарушением границ. Могу ли я подойти к той женщины, она занята тем, что хочет больше возбуждения или лишь отбывает необходимый ритуал? А могу ли я сейчас на законном основании подойти к Ней? Конечно, могу, но надо выждать три минуты и сначала пообниматься с другой, чтобы не показаться подозрительным. Такие мысли, когда во всю мощь из колонок бьют тамтамы, а группа из двадцати человек активно участвует в петтинге! Но как я заметил, тяжеловато приходилось не одному мне, и хотя есть миф о раскрепощенности мужчин и зажатости в сексуальном смысле женщин, в данном кругу всё происходило несколько наоборот. Впрочем, на следующем подобном мероприятии я был гораздо увереннее, а на моём последнем тренинге у Сергея мы с одной дамой зажигали весь зал, зайдя за грани, означенные ведущим. Но – это всё будет намного позже, сейчас же я был чем-то вроде путника, оказавшегося на шабаше и не знающего, чего ему делать, дабы в нем не распознали самозванца.

Оргия отшумела, достаточно вялое поначалу сообщество несколько преобразилось. Хотя были и некоторые напряжения (у одной пары несколько разных энергосексуальных типов), все чувствовали себя великолепно. Те, кто показались мне такими же теряющимися, как я, начали поднимать свой ранг посредством комментариев типа «а почем по-настоящему нельзя?» (зная, что по-настоящему не будет и можно повыпендриваться). Но – группа сблизилась. Исчезло напряжение и недоверие.

Следующей практикой было назначено первое рисование масок. Как объяснил Сергей, это будут не простые маски, а маски наших недостатков и плохих комплексов, которые мы должны будем торжественно утопить или сжечь. Но сначала их нужно было нарисовать, и вот при приглушенном свете, под достаточно мрачную музыку мы усиленно поднимаем свои страхи и комплексы, чтобы нанести их на бумагу. Вновь началась суета мозга: о чём можно сказать, а о чём – нет? Вдруг в этом кругу все назовут какие-то пустяки, а то, что у меня, их так отвратит, что руки не подадут. В общем, много разных нелепостей приходило мне в голову и пыталось помешать рисованию.

Вскоре рисование было закончено. На наши маски было жутко смотреть, казалось, демоны вышли из преисподней на танец. Я пытался нарисовать свой материнский комплекс, и его танец был более чем выразителен, в какой-то момент он напоминал то ли истерику, то ли припадок. Впрочем, все беспокойства были напрасны, и другим было явно не до меня. Кто бы знал, как сладостно было по сигналу ведущего сорвать с себя эту маску и топить, топить и ещё раз топить в тазу! Некоторые умельцы, в том числе и я, предпочитали сначала её сжечь над тазом и, что осталось, таки дотопить. После этой практики навязчивые состояния почти исчезли. Впрочем, всегда в таких случаях не грех добавить немаловажное почти, ибо то, что невроз не проявляется, не значит, что он преодолён.

После великолепного ужина началась подготовка к последнему ритуалу первого дня. Зазвучала музыка, которая, казалось, была создана для того, чтобы кратчайшим образом ввести в транс. Ведущие торжественно объявили, что сейчас произойдет главная часть нашего празднества и мы совершим ритуал по методу египетских посвящений. Сергей попросил нас вытащить белые простыни и новую одежду, о необходимости запастись коей мы были предупреждены заранее. Все участники встали в две колоны, так, чтобы в середине был проход. Ведущие выключили свет, освещение было только от свечей. Всем выдали свежие еловые ветви. Затем по сигналу крайний в первой шеренге полностью раздевался и получал от Сергея в руки круглый поднос, в центре которого горела свеча. Он или она, совершенно обнаженные, шли в центре, а все, кто стоял в рядах, обмахивали их этими ветвями, говоря что-то вроде «очищаю тебя от страхов твоих». Затем прошедший этот небольшой, но огромный путь получал своего рода дионисийское причастие – вымоченный в вине хлеб. После этого он облачался в простыню, как в саван, и возвращался на место, чтобы потом, когда пройдут все, почувствовать себя заново родившимся.

У стороннего наблюдателя может возникнуть вопрос – как воздействовали эти техники на людей, которые до этого не имели подобного опыта и без интеллектуальной подготовки нырнули в мир сложных ритуалов? Оргия, понятно, может понравиться любому профану, но вот могла ли она, как и остальные обряды, как-то трансформировать психику участников и не было ли то, что происходило со мной, лишь проекцией – с одной стороны, и внушением – со стороны Сергея – с другой? Каждый волен оставаться при своих мнениях, но мой ответ – нет. Если изменения, произошедшие со мной на второй день, можно объяснить простейшей влюблённостью (хотя оккультных синхроний для совпадений уж слишком многовато, потому разумнее было бы рассматривать влюблённость плюс ритуалы как мощный катализатор к освобождению той силы, которая дремала во мне), то по достоверным источникам мне известно, что похожие переживания, причём, также оккультно-окрашенные, переживал по крайней мере ещё один участник семинара, который приехал не то из Москвы, не то из Харькова. О подробностях чужих переживаний я не вправе распространяться, могу только сказать, что семинар действительно вызвал мощный трансформативный кризис.

Первый день тренинга окончен. Чувства? Знаете ощущение, когда свежий, вольный ветер бьет наотмашь и насквозь? Приятное, не так ли? Так вот, этот вольный ветер бил у меня изнутри, лишь изредка находя преграды в виде застарелых неврозов и страхов. Мысли помимо воли возвращались к Ней, но я привычным движением гнал их прочь. Нельзя. Не сейчас. Сейчас – помеха, ложные надежды, гибель духа. В потоке ветра, не чувствуя холода, который тогда стоял, я шел домой. Я уже имел подобный результат семинаров Сергея и с лёгкой горечью думал, что, увы, это ненадолго. Сладкое чувство очищения забудется через неделю-другую, и невольное общение с матерью – эта застарелая война-любовь – вновь наполнит меня тем дерьмом, которым я был преисполнен, когда пришел к Сергею.

Да, полное освобождение невозможно. Родовая цепь подобна земному притяжению, оторваться навсегда неё невозможно. Но тем не менее, в этой борьбе я открывал такие пределы, постигал такие грани себя и мира, что невозможность достижения финальной цели вовсе не делала бессмысленным сам процесс, на пути которого мне отворялись многие двери внутри и снаружи.

Следующий день пролетел, как ветер. Я легко и свободно проплывал сквозь все практики, не особо вдаваясь в их суть и впервые в жизни испытывая это незнакомое ощущение – просто плыть. Мы снова медитировали, открывали древних богов, становясь ими, по всякому изменяли своё сознание синастезией, так что давно привычные вкусы воспринимались как изысканнейшие из яств, затем мы имитировали дыхание вселенной. В отличие от первого, бурного дионисийского дня, этот день тренинга был чем-то вроде приятного, свежего воздуха после грозы, где уже не бурный, сметающий всё на своём пути вихрь, но лёгкий ласковый ветерок подталкивает нас по ритуалам и практикам, точно лист на воде. С каждой практикой, с каждым словом, с каждым жестом сердца открывались все больше, и лёгкость почти воздушная наполняла нас до краёв, и уже не листья – былинки неслись по стаявшим снегам чувств навстречу своей судьбе.

Наконец, семинар закончился. Мы прощаемся, полные чувств, жизни и радости, пара скептиков нисколько не портит нам настроение – разве что вызывает жалость – как существа, добровольно себя обделившие. Прощание – целый ритуал, который тоже растянулся на час. И вот этот час я оказался, сам на это не надеясь, в её объятиях. Я не знаю, какими словами можно передать то, что я испытывал тогда, когда это невозможное объятие вдруг свершилось. Нет, не украденное тайком на ритуальной оргии, напротив, полное света, осознанного теплого света, который я переживал, оказавшись в лучах её сияния. Все слова мертвы, слова – это смерть, ничто не сможет передать эти чувства, когда просто стоишь с ней в объятиях и гладишь её волосы. А секунды, о, даже секунды, казалось, замедлили своё время. Слова – это смерть, как хорошо помню я эту фразу, слова почти ничего не могут выразить, не способны передать и тысячной доли тех нюансов и граней, которое открывает в себе пробуждённое сознание. Секунда, ну вот и всё, пора. Пора. Умер. Стою на ногах.

И в этот момент со мной случилось что-то неведомое. Если для всего, что происходило со мной раньше, я могу подобрать хотя бы примерные аналогии и понятия, то для описания этого их просто не существует. Атомный взрыв? Космический вихрь? Выход за предел? Все слова так тусклы и бесцветны, чтобы передать это. Никакие силы не могут вам объяснить, что же это за ощущение, подбор аналогий бесполезен – они все будут из повседневного опыта. Здесь – иное. Восторг, страх и изумление – о боги, что же это? Вот те человеческие чувства, о которых можно сказать. До этого всё испытываемое переживалось мной как субъектом, сейчас нечто во много тысяч раз могущественнее и совершеннее как бы переживало меня. Древние боги – пробудитесь! Не помню как я дошел до дома, не помню, что и как говорил, не помню, что делал. На автомате возникало желание сделать записи, но рука бессильно опускалась, черт возьми, что я вообще могу написать! Даже сейчас по прошествии многих лет, делая эти заметки, я испытываю пробудившиеся вихри энергии, но эти вихри суть озеро по сравнению с морем.

Даже сейчас, вспоминая о той мощи, которая была мне открыта, я не могу сдержать удивления и непонимания – почему мне? Чем я лучше многих и многих, чтобы через это чувство мне приоткрылась настоящая богиня – Шакти, Лилит, Линни, о, сколько же у неё имён! Это переживание вызывает у меня сейчас особые чувства – гордости, которая в минуты слабости, увы, переходит в гордыню, и ощущения непомерной ответственности пред Лилит, с которой мне потом удалось установить связующую нить. Да что там, даже смешно! Это она установила диалог со мной, а уж пути Лилит, в отличие от предсказуемого христианского божка, во истину неисповедимы.

На тот момент была одна особенность – очень тонкая, весьма определённо окрашивающая моё положение. Говоря языком психологии образ Богини был всецело спроецирован.

О, эта сложность с определением, где кончается проекция и начинается реальная личность человека и где кончается реальная личность и начинается отражение проекции. Умнейшие умы человечества ломали над этим голову, но лишь немногие смогли чего-то понять. Вечная мечта мистика полностью изъять из мира все проекции на самом деле более чем призрачна и чем-то подобна вечно удаляющемуся горизонту. В свою очередь ещё более смешна позиция материалиста, пытающего доказать, что его желания являются объективными реакциями на внешние раздражители, а не проекциями внутреннего мира. Здесь надо пройти по тонкой, как лезвие бритвы, грани. И, возможно, тот, кто сможет пройти по ней, не рухнув ни в правую, ни в левую бездну, после физической смерти будет удостоен того, о чём писал великий маг двадцатого столетия Алистер Кроули – «бесконечного восторга и растворения в поцелуях Нюит».