Нигредо, альбедо, рубедо
Что, в сущности, мы знаем о нигредо? Начнем с общеизвестного. Уже из самого названия следует, что это темное состояние, которое может быть отчасти соотнесено с гуной тамас в индийской философии. Тьма, печаль, тоска, ужас, сатурническая тяжесть – любой из нас без труда найдет огромное количество синонимов, которые можно поверхностно соотнести с этим понятием. Собственно говоря, самым точным было бы высказывание «полное нигредо», под которым часто подразумевается «полная жопа». Философский, а в особенности, алхимический вопрос только в том, всякая ли жопа может называться нигредо или все-таки имеет смысл проводить некую систему классификации? Известно, что многим бывает весьма удобно выдавать состояние, вызванное личными проблемами, за нигредо, так поэтичнее, что ли. А можно ли назвать нигредо соматическую депрессию, по тяжести иногда приводящую к самоубийству, вызванную просто недостатком некоего вещества в крови? Очевидно, что достаточно обладать минимальным метафизическим чутьём, чтобы понять, что нигредо, если и жопа, то жопа совершенно особая.
Скажу больше: мало кто знает, что нигредо тоже бывает разное. Например, один из христианских святых (если верить Мережковскому, сам я этого святого не читал) выделял две стадии темной ночи (то есть христианский аналог нигредо) – темная ночь души и темная ночь духа. В первой можно разглядеть хотя бы ушами или кожей если не краски, то звуки и ощущения. А во второй… Впрочем, об этом лучше до поры даже не задумываться.
Значит, нигредо два вида. И первый является обязательной начальной стадией. Но почему? И что это значит?
Здесь нам следует провести небольшой экскурс в аналитическую психологию. Главное понятие аналитической психологии – индивидуация, то есть сотворение индивидуальности – эквивалентно великому деланию алхимиков и пути гностиков. Из этого следует, что в самом начале пути человек не обладает индивидуальностью, но только в лучшем случае зачатками оной. Чем он тогда обладает? Ничем. Обычный человек – это часть некой общей машины, бытие, впаянное в некую свинцовую общность различных эгрегоров, будь то религиозные, политические, родовые, культурные. То, что человек считает своим, есть лишь бессознательно привитые программы, соответствующие духу времени. Чтобы действительно стать собой, следует попотеть. Любой из нас знает, что мир – это иллюзия. Может быть, самым большим парадоксом современности является то, что высшие эзотерические тайны разбросаны на площади и их можно повторять сколько угодно, и все равно ничего не понять. Правда, есть один метод радикального разрыва, указанный в 22 стихе второй главы, но об этом пока не будем…
Так вот, нигредо наступает, когда адепт начинает понимать, что его окружает иллюзия, и более того (что намного хуже), он сам является частью иллюзии, после чего предпринимает попытку от неё освободиться. Я скажу сразу, что 98 процентов на этой стадии, как правило, срезаются и падают – кто-то с большим, кто-то с меньшим грохотом. Потому что иллюзия начинает мстить и испытывать… А кому приятно ощущать потерю связи с чем-то огромным и значимым? Отсюда тяжесть нигредо, тяжесть отъединения. Тот, кто до этого был лишь сыном своей матери, должен стать собой и «убить свою мать», разорвав с ней всякую связь. Под словом «мать» имеется в виду устоявшаяся матрица семейных и коллективных ценностей, разрыв с которой вызывает кризис одиночества, чуждости и прочего. Об этом уровне нигредо очень много у экзистенциалистов и абсурдистов, будь то Камю, Сартр, Ионеску, Беккет или еще кто. Более того, я могу утверждать, что эстетика экзистенциалистов и является эстетикой первого нигредо, нигредо отделения. Экзистенциализм пытается решить величайшую метафизическую задачу обретения себя, как меру всех вещей, и отделения себя от всего остального. Отсюда бесконечный ужас: «Если я отдельный, то я умираю» (ужас смерти), ибо пока сознание было в сонном состоянии идентификации с непреходящими ценностями, страх смерти мог появляться только в её непосредственной близости. Более того, на отделившийся атом падает вся тяжесть ответственности (ужас вины) и познания.
Здесь все решает выбор – остаться отъединенным в своем безграничным ужасе или согласиться на блаженное слияние. По сути, речь идет о всё том же выборе, показанном в «Матрице». Теперь понятно, почему, несмотря на крайне черные краски, экзистенциализм и декаданс кажутся нам более живыми и привлекательными, чем так называемая «эстетика жизнелюбия». Вся прелесть, все очарование экзистенциализма в его претензии на прохождение первой стадии делания, сепарации, с которой и связано первое мучительное нигредо. Эссе «Миф о Сизифе» раскрывает первую благородную истину гораздо лучше, чем тысяча буддийских ритуалов, а образы Ионеску обнажают фарсовость базовых паттернов культуры лучше любого моралите. Подлинный экзистенциалист обретает сознание ценой погружения в чистую субстанцию ужаса и отрицания, поселяясь на этом дне. Экзистенциалист говорит смерти тотальное «да», чтобы хоть на миг по-настоящему пожить, ибо жизнь возможна только в осознании смерти. Всякий внимательно читавший Вторую Главу Святой Книги Закона хорошо знает причину этого парадокса.
Таким образом, освобождение от механизма, выбывание из системы и есть экзистенциальная реализация нигредо, с которым связано три ужаса – ужас осуждения и отъединения, ужас смерти и небытия, и ужас познания. «Я желаю знать, каково оно бы ни было». Это и есть ключ к чистому нигредо – познание превыше всего, не опустить глаз, познать все. Это опыт чистого экзистенциалиста – «даже если все есть зло, я не опущу перед этим глаза». Если эта стадия не пройдена, то вино рискует скиснуть в уксус.
Теперь осторожно переключим внимание от нигредо к альбедо. Говорить о нем гораздо сложнее, чем о нигредо, поскольку известно не так много реально достигших этого состояния. Можно послушать альбомы «Наутилуса» «Крылья» или любой альбом «Аквариума» после «Детей декабря», в которых окончательно завершается этап нигредо. Зафиксировать переход от нигредо к альбедо очень сложно. Потому что само по себе нигредо может продолжаться очень долго, и при определенном раскладе в нем можно прожить всю жизнь. Здесь есть тонкая ловушка. Можно отъединиться от системы, но не отходить от неё далеко, поддерживая связь своим активным отрицанием. Ужас притирается и становится привычной формулой, теряя свою наполненность. Вначале экзистенциальная напряженность вызывает кошмарное содрогание и желание бежать в уютный детский рай первичной иллюзии, но через некоторое время можно легко говорить об экзистенциальной напряженности, не чувствуя её никоим образом. Точно так же, как если вы работаете в морге, трупы перестают быть носителями определенных идей ужаса, а становятся рабочим материалам. Такова судьба большинства сетевых сатанистов. Они уже знают (справедливо, причем), что они выше, чем 98 процентов населения, и остаются на этом уровне, не заметив, как их дискурс стал таким же запрограммированным, как и у этих 98 процентов. Однажды, читая их статьи, я понял, что они не лгут, когда говорят о нигредо. Они те, кому хватило смелости в него войти, но для того, чтобы выйти из него, смелости не осталось. По ним можно понять, что при кристаллизации в нигредо утрачивается новизна, свежесть, лишь по кругу тянутся скучные разговоры о то, что есть тьма, что значит «по трупам продвигается сверхчеловек» или «идешь к женщине – возьми плетку» и кого можно считать отъинвольтированным. Скучные для уже прошедших посвящение альбедо, конечно. Для тех же, кто только подходит, целое откровение в том, что можно мыслить по иным, нежели господствующий дискурс, векторам.
Но если в нигредо отъединение стало привычным и произошла некоторая кристаллизация, нужно срочно искать следующую ступень. Странная последовательность у нас получается, не правда ли? Нигредо, кристаллизация, а затем альбедо, которое все обратно растворяет. И тем не менее, это именно так. С альбедо связано гораздо больше непонимания, чем с нигредо. Некоторые представляют альбедо как своеобразный уровень святости, и это является ой какой ловушкой! Нигредо связано с тенью, а альбедо – с Анимой\\Анимусом. Потому механизмы нигредо универсальны, а альбедо, как я могу предположить, все же отличается для мужчин и женщин. И если мужчины оставили достаточное количество весьма откровенных исповедей индивидуации, как прямых (описания типа юнговской автобиографии или моей «Истории одного анализа»), так и косвенных (произведения искусства), то женщины, возможно, в силу большей скрытности, такого богатства материала не оставили.
Во-первых, альбедо – это опыт растворения. Исчезает граница между эго и не эго, и это воспринимается как тот самый высший уровень святости. Все бытие становится нежно-лунно-утонченно-ласково-эротичным, однако, видимо, по закону компенсации, из самого адепта сексуальность исчезает. Вообще, всё, что касается альбедо, можно прочесть в моей лекции по «Верховной жрице» и моем личном опыте в «Истории одного анализа» после пробуждения Кундалини. В этих работах подробно описываются опасности и возможности этого состояния. Самое неприятное то, что из этого состояния можно запросто рухнуть в еще донигредную фазу, и тогда, как говорят алхимики, «сосуд разбился, Меркурий сбежал, магистр сошел с ума». Ну, или полностью растворился в материальном мире.
Почему некоторые предпочитают держаться за остатки своего нигредо? Парадокс в том, что альбедо для эго оказывается страшнее, чем нигредо! Тем не менее, у альбедо есть очень важные стороны, без которых нет никакого делания: очищение и перерождение. Это сопровождается переживанием нежнейшего экстаза, но горе тому, кто начнет цепляться за этот экстаз. Воды альбедо – это одновременно воды очищения и воды нового рождения, после которого адепт, отдав все, выходит обновленным и готовым говорить на «птичьем языке». Птичий язык, или язык ангелов – это язык парадоксов. В мире нигредо парадоксов не существует. Есть зло, нет добра, есть ад, нет рая, есть черт, нет бога. (В мире преднигредного серого бытия есть только боженька, эдемчик и вкусная добренькая кашка, так, что ни говорите, нигредо все-таки предпочтительнее). Парадокс может постичь по-настоящему только прошедший альбедо и вышедший из этого, не повредившись умом. Я приведу один изысканнейший гностический парадокс, которым прошедший альбедо будет наслаждаться, вкушая каждую строку, точно гурман изысканное яство:
— Спасен быть желаю, и спасти желаю.
— Аминь.
—Искуплен быть желаю, и искупить желаю.
— Аминь.
—Уязвлен быть желаю, и уязвить желаю.
— Аминь.
— Зачат быть желаю, и зачать желаю.
— Аминь.
—Вкушать желаю, и вкушаем быть желаю.
— Аминь.
— Умозрим быть желаю, всецело Ум будучи.
— Аминь.
— Омываем быть желаю, и омывать желаю.
— Аминь.
— Единая Осьмерица нам подпевает.
— Аминь.
— Двунадесятое Число водит хоровод в вышних.— Аминь.— Кто не пляшет, свершающегося не разумеет.
— Аминь.
— Воссоединиться желаю, и воссоединить желаю.
— Аминь.
— Светильник Я для тебя, о видящий Меня.
— Аминь.
— Зерцало Я для тебя, о знающий Меня.
— Аминь.
— Дверь Я для тебя, о стучащийся в Меня.
— Аминь.
— Путь Я для тебя, о шествующий.
— Аминь.
До альбедо это бессмыслица. Правда, беда в том, что образованность и специфические знания могут убедить многих, что это откровения, и они будут восхищаться этим, не понимая, чем восхищаются, как тот посетитель выставки концептуалистов, застывший на полчаса в восхищении перед дверью пожарного выхода. Импринт и культурно-социальные поощрения могут заставить согласиться и не с таким. Тем не менее, это раннее согласие только испортит дело. До прохождения альбедо парадокс непостижим, после разум, соприкасаясь с высшим бытием, начинает мыслить в категории парадоксов. Вообще, вся Книга Закона состоит из таких парадоксов, которые можно познать только после альбедо. Как например, такие слова — «не различайте меж собой одно от другого, ибо так приходит вред». Многие ли задумывались над этим не абстрактно, а применительно к собственному бытию, когда каждый опыт – от птички, насравшей на голову, до изысканного диспута – рассматривается как определенный акт взаимодействия с Нюит, её игра, в которой нет различия. Более того – до прохождения альбедо это даже опасная истина, которая может просто сбить с пути по принципу «если все совершенно, то почему бы мне не деградировать до бомжа и наркомана, если они равны просветленному». Действительно, равны. И действительно, не стоит. Парадокс. Но только парадокс реально отражает то, что связывает ту и эту стороны зеркального стекла.
Вот тут и мне придется замолчать. Потому что есть еще один уровень. Понятно, что речь идет о рубедо, но о нем я не могу сказать ничего. Ибо чтобы долезть до него, нужно каким-то образом перейти второе нигредо, от одной мысли о котором меня нечеловеческий ужас берет. Слова так бедны… Я в третьем и шестом трипе к этому прикоснулся немного. Потом в седьмой раз сходил, ради приличия. Был очень важный личный результат, но дальше пока – страшно. Я ведь не то что не прошел, только приблизился, а страшно до крайности. Это не концептуальный страх смерти, осуждения, одиночества, как у экзистенциалистов. Это страх, который не имеет названия, как в сказке «принеси то, не знаю что». Потому что после этого опыта я знаю, что, действительно, нет смерти в том смысле, как это думают материалисты, но оттого даже еще страшнее. Не ад. Какой ад в сравнении с этим! Это изначальное знание, метафизическое, ужас безмолвного вспоминания. Вот если через этот ужас пробиться, то, наверное, будет рубедо. И на этом я замолкаю, ибо и так сказано слишком много.