07.06.2009
0

Поделиться

О Симоне Маге или Иллюзионист” Аниты Мейсон

О Симоне Маге или«Иллюзионист” Аниты Мейсон

Согласно скудным данным канонических христианскихписаний, Симон Маг, преуспев вволшебстве, попытался купить апостольскую преемственность за деньги, но былс позором изгнан. Апокрифическиеисточники несколько более подробны – так, по одной из самых популярных версий,Симон взял из борделя проститутку Елену, и, объявив её воплощением ЕленыТроянской и падшей мировой душой, а себя, в свою очередь, спасителемчеловечества, пошел проповедовать. В Риме он столкнулся с Петром, и напубличном состязании, желая превзойти чудеса апостола, взлетел, но молитвыПетра изгнали демонов, поднявших его в воздух, и он разбился насмерть о камни.

Таковы предания. Никаких — даже приблизительных -исторических сведений о реальном Симоне не сохранилось, так что и понынебольшинство исследователей вовсе отрицают его историческое существование.

Однако нас интересует прежде всего не исторический, амифологический Симон per se, носящий гордый титул “Отца всех ересей”.

Миф о Симоне имеет множество интересных символическихкорреляций с мифом о Беланфорте, который был сброшен пегасом при горделивойпопытке подняться в небеса, и в некоторой степени Симон, уже как человек,повторяет путь своих титанических и героических прообразов.

Для объяснения мифа о Симоне мы обратимся к работамЕкатерины Дайс – одного из видных культурологов современности. Исследуя русскийрок, Дайс видит призрак Симона буквально под каждым кустом: от “Маши и медведя”Гребенщико-

ва до “Звезды по имени солнце” Цоя. Соглашаться савтором или нет – пусть каждый решит сам, для нас куда более важно то особоезначение, которое автор придает Симону, нежели, скажем, Икару или Беланфорту.

Чтобы понять причину столь исключительного положенияСимона Мага, нужно узнать, что, согласно магистральной концепции Дайс, сквозьисторию западной цивилизации красной нитью проходит противостояния двухкультурных архетипов, которые Дайс называет “Большой и Малой Традицией”.Насколько я могу делать выводы из работ Дайс, то Большая Традиция — это строгая,иерархическая, патриархальная система радиционных монотеистических религий ирациональных культур, с их опорой на догмат с одной стороны и рацио — с другой.Малая Традиция, напротив, предполагает смешение иерархий,

огромное значение “внутренней женственности”, приматличного мистического опыта — над догматом, интуиции — над разумом. Особо стоитзаметить, что если для Большой Традиции особенно важно строгое соблюдениеполо-ролевых моделей и

запретительные сексуальные табу, то высшей ценностьюМалой Традиции является

достижение духовного андрогината, следы которого мынаходим на протяжении всей

истории – от гностицизма до серебряного века, и однимиз способов достижения оно-

го является опыт трансгрессии.

Надо ли уточнять, что как “Отец всех ересей” Симонявляется, пожалуй, центральным персонажем Малой Традиции, серебряная нить коейпроходит от гностиков — через альбигойцев, алхимиков, трубадуров — ксовременному символическому и оккультному дискурсу, где к слову сказать, СимонМаг является одним из Святых Гностической Церкви.

Интересно, что в работах Екатерины Дайс по русскомуроку мы можем согласиться почти со всем — только при условии, если невидимый“минус”, скользящий через её сочинения,поменять на “плюс”, и в некоторых местах исправить противоречия, ею жедопущенные (например, как-то нелепо в одной работе утверждать, что МалаяТрадиция боготворит женское, иррациональное начало и тут же обвинять рок вякобы презрении к женщинам).

Если воспользоваться понятиями Батая, то БольшуюТрадицию можно назвать “культурой рационального накопления”, а Малую -“культурой пойтлача и трансгрессией”. Первая будет “Рабской”, вторая –“Суверенной”.

Это существенное отступление от исходной темы былонеобходимо, ибо как уже было сказано,Симон Маг является ключевым персонажем Малой Традиции. И неудивительно: С однойстороны, в мифе Симон замечен в очевидной сексуальной трансгрессии, и его самаястрашная ересь в возведении секса всвященнодействие.

С другой – он, как истинный герой Малой Традиции, недовольствуется “рациональным малым”, а “штурмует небеса” и, как и положенодионисийскому герою, погибает на пике своей силы.

Однако, в связи с этим кажется странным и даженепостижимым, почему фигура Си-

мона столь бедно представлена в культуре посравнению, скажем, с фигурой Каина

или даже Императора Юлиана. О последнем мы можемсходу назвать четыре сильнейших произведения. А о Симоне — ничего.

Разгадка проста. В литературе Симон появляется подмаской Фауста. В самом деле,

сходство исходных мифов просто поразительно: Фауст, каки Симон, заключает до-

говор с Дьяволом и точно так же призывает “из Ада”дух Троянской Елены, которая, по версии мифа о Фаусте, оказывается простымсуккубом. Таким образом, триумфальное вознесение Фауста на небеса в финалебессмертной трагедии Гёте – это символическое переосмысление ценностей МалойТрадиции. Начиная с Гёте, оба потока действуют в культуре как равные силы.

Тем не менее, при всей значимости фигуры Симона самойпо себе, до недавнего

времени я не встречал ни одного серьезноголитературного произведения, где миф

Симона осмыслялся бы сам по себе.

Оттого тем более значимым представляется нампоявление романа Аниты Мейсон

“Иллюзионист”, главным героем которого является СимонМаг.

Строго следуя классическому мифу, автор, тем неменее, вносит ряд дополнительных деталей в его образ, деталей, которые прямоили косвенно намекают на параллель между Симоном и Алистером Кроули. Так,вначале мы читаем, что Симон получает свои силы от египетского Гора, к которомуон регулярно взывает чуть ли не по системе Кроули. Гомосексуальные отношенияСимона и Деметрия так же имеют очевидный прототип в отношениях Кроули иНойбурга.

Мы не знаем, сознательно ли автор проводила этипараллели, однако здесь важно заметить, что и сам Кроули особо выделял СимонаМага в списке святых Гностической Церкви, как бы подчеркивая непрерывную линиюсеребряного пути гнозиса.

В отличие от Гёте, Анита Мейсон не пытаетсяпеределать миф, даровав Симону

вознесение. Нет, от первого и до последнего этапаповествование “Иллюзиониста”

формально ни в чем не противоречит каноническомумифу. Но это только формально! На самом деле Анита Мейсон делает куда больше –она дает Симону интеллектуальную и этическую победу над Кефой-Петром.

Описывая падение Симона, она невзначай подчеркивает,что “он падал, раскинув руки, точно распятый на невидимом, пада ющем кресте”, а“Кефа перестал молиться, когда тело упало о землю”. Ученик Распятого самстановится распинающим – вот основной и самый тонкий посыл книги.

В самом деле: если внимательно прочитать спор Симонас Петром несколькими страницами раньше,мы видим, что падение Симона было не просто логично, оно

неотвратимо подтверждала его идею – идеюсуществования злого, чудовищного

божества, наказывающего по любому поводу. Егораспятый полет был последним вы-

зовом этому божеству, и своими прощальными словами –“ты понимаешь?” — он дает

понять, что фактически знал о том, что должен делатьПетр-Кефа, — примерно так

же, как в каноническом варианте Иисус направляет Иудуна предательство.

Странная и волшебная книга — этот “Иллюзионист”.Книга, где чудеса происходят

так же обычно, как мы включаем свет, и не толькопривычны, но и вообще ничего не доказывают. Чудеса – всего лишь иллюзии и ещенеизвестно, кто есть заглавный герой

повествования: Симон Маг или куда более могущественныйиллюзионист, дергающий за ниточку судьбы и эпохи? Странная, дерзкая книга,написанная с такой отточенностью, что нет ни одного лишнего слова, ни одноголишнего предложения. Каждое слово – удармолнии, толчок, вспышка, прозрение, ключ.

Удивительная книга, раскрывающая процесс формированияучения, которое начинается с передачи внутренней истины (автор пользуетсяапокрифическим сказанием относительно особого статуса Марии Магдалины),открытия Царствия здесь и сейчас, а заканчивается вечным пребыванием у вратнесчастного ключника.

На самом деле, Кефа не менее трагичный персонаж, чемСимон, и вся его судьба может быть рассмотрена как медитация на странную притчуКафки о страннике, который так и не осмелился войти в двери закона, созданныелично для него. Момент истины для Кефы наступает, когда он понимает, чтоПривратник – это не тот, кто решает, кому войти, Привратник – это тот, кто неможет войти сам. Притча Кафки здесь буквально выныривает из подсознанияочевидностью аналогии.

Впрочем, эта аналогия далеко не единственна. Чем-тоэта книга напоминает трилогию Мережковского “Христос и Антихрист”. Как иМережковский, Анита Мейсон выстраиваетсвое повествование на тонких, противостоящих и пересекающихся бинерах,выраженных в диалектике переплетающихся судеб. Иисус и Магдалина, Иисус иИаков, Петр и Симон. При желании бинеры можно расставить иначе – Магдалина иИаков, Петр и Савл, Симон и Иисус. В обоих случаях, два бинера оказываютсявзаимоуничтожающими, но третий содержит потенциальность интеграции.

В первом случае — исходный бинер реализуется в жизни,а две враждующие противоположности являются лишь “воспоминанием о чуде”, вкотором никто ничего не

понял. Во втором случае – потенциальность интеграциисохраняется за третьим бинером. Умирая, Симон, как и Иисус, торжествует надсмертью, царственно принимая свое распятие.

В заключение хочу сказать вот что. В любое другоевремя шедевр уровня “Иллюзиониста” вызвал бы огромный резонанс и стал быпервейшей темой для дискуссий, поделив читающую публику на сторонников ипротивников Аниты Мейсон. В любое

другое время, но не в наше. Хаос информационного шумаделает то, что не могла до

биться ни одна цензура – подлинно взрывоопасныешедевры просто остаются незамеченными. В этом отношении Касталия, как форпост«Малой традиции» в метафизическом смысле будет и дальше отслеживатьпроизведения искусства, которые идут в соответствии с оной.