Александр Рычков
О веках Софии в эпоху Демиурга.
Размышления гностика над одной идеей из «гностического разлома» монографии А.В. Дьякова «Жан Бодрийяр Стратегии радикального мышления». СПб.: Изд. СПбУ, 2008. С. 266-277.
Введение.
На «Дискуссии о монтаже Розы мира» (Роза мира это не проект, это изменение сознательного и бессознательного человечества), которая проходила в «Ночь музеев» 2007 года в Галерее им. Анатолия Зверева, я выступил с лекцией-дискуссией о Демиурге, которая в афишке выглядела так: Александр Рычков (Ричард). Века Софии в эпоху Демиурга России. Опыт мучебника в гностической мифологии. От тех времен остались репортажи и фотки, например на hippy.ru: http://www.hippy.ru/fokv/170507/039.html. Высказанные в той дискуссии мысли о Демиурге очевидно перекликаются с размышлениями А.В. Дьякова о Жане Бодрийяре, приведенные в Разломе III. «Гностицизм» его монографии: «Жан Бодрийяр Стратегии радикального мышления». СПб.: Изд. СПбУ, 2008. С. 266-277. Дьяков пишет:
«Видимости умножает демиург – злой демон симуляции, о котором писал Бодрийяр. <…> Этот диффузный демон порождает целую систему подавления и иллюзий. В наши дни его самый наглядный образ – телевидение. Демиург-Ялдабаот, создатель и устроитель мира видимостей – это и есть медиа. Архонты соблазняют нас участвовать в симуляции:
«Некоторые же дадут себе имя,- поскольку они находятся под воздействием архонтов, — некоего мужа и нагой женщины, которая имеет множество образов (μορφή) и подвержена множеству страстей» (Апокалипсис Петра / Пер. А.Л. Хосроева // Хосроев А.Л. Из истории раннего христианства…. М.: Присцельс, 1997. С. 318).
Путь пневматика пролегает по территории демонов-посредников – архонтов, которые посредничают между миром видимостей и плеромой. Но при этом сами архонты из посредников превращаются во властителей нашего мира: mediumismessage. В отличие от Маклюена, гностик Бодрийяр не дает увлечь себя этому демону-обольстителю» (Ibid. 272-273).
Я также рискнул предположить, что современными средствами Демиурга в действительности служат не система подавления, а система поощрения соблазнов, приковывающих души к миру сему: Иллюзии Демиурга сегодня – сводятся к рекламному мифодизайну «потребительского общества» и не требуют «страха Закона» ветхозаветного Ялдабаота-Демиурга: и потому власть над умами демиургической церкви оказалась ослаблена, что запущена более современная машинерия «оков». Выводы из этой гипотезы и изложены в публикуемой ныне лекции 2007 года, читанной на фестивале «Роза мира». Они различаются с выводами А.В. Дьякова, поскольку включают в себя концепт Софии, и это придает теме любопытный объемный ракурс.
Цитации из «Панариона» Епифания Кипрского приводятся в переводе Р. Хазарзара.
Демиург
Железный» век научно-технического прогресса, как век ощущения стабильности,предсказуемости и вещественности материального мира; как век «низшего» профанического рационализма, проповедуемого атеистической культурой и наукой – такой «железный век» закончился. В новое тысячелетие «золотой миллиард» человечества входит вместе с виртуальной реальностью, границы подлинного вновь оказываются размыты, а когнитивное научное мировоззрение и компьютеризированная действительность вновь признаютинфернальное. Гностические философы первыми признали информационную Вселенную, которую они именовали умопостигаемой, за основу всех вещей. Способом описания своего мистического опыта они избрали персонифицированный миф. Социальная реальность творит свою историю в материальном мире через идеальный миф. Вневременная притча мифа предлагает этическую метафору, а не предание или символику реального события, как еще недавно пытались истолковать Библию «вульгарные атеисты».
Христианские гностики, в том числе и катары, не принимали богооткровенности Ветхого Завета. Так и в сознании сегодняшнего, причисляющего себя к христианской цивилизации европейца, при всей его готовности к переосмыслению в современных понятиях «Нового завета», Завет Ветхий вызывает обоснованный скепсис. Интерес к гностическим мифологии и мировосприятию через женскую мысль-ипостась Создателя приводит к возрождению интереса к гностическому видению Бога как Единого и неоплатоническому разделению истории творения космоса на изначально созданный «мир идей», по «программам» которого был затем создан и «мир вещей», причем создатель последнего оказывается низшим, по отношению к первому: уже не Творцом, а всего-лишь самоуверенным Демиургом-оформителем, овеществившим эскизы Творца. Нивелированный таким образом Бог Израиля оказывается, согласно гностикам, предметом поклонения утилитаристов и прочих слуг князей мира сего – архонтов материального мира.
Первый же из христианских гностиков Симон-Маг: осужден патриархально настроенным ап. Петром в попытке гендерной революции христианства, выведениясимволов зарождающегося учения из под влияния ветхозаветного патриархального фаллоцентризма.. О Законе Симон утверждал, что он не от Бога, но от недоброй силы, и что пророки бывают не от благого Бога, но от той и другой силы; ‹…›и вне Полноты: а всякий верующий в Ветхий завет подлежит смерти (Adv. Simonianos, haer. XXI, 4). Причём, к Закону Симон относит и ветхозаветные установления о патриархальном «честном браке (растлевая которыми, этот Симон срамно обращает в удовлетворение своей похоти)» (Id., 5).
C точки зрения признающего миф о Софии гностика, европейской «эпохой Демиурга» следует считать все века, в которые христианская мысль признавала высшее главенство ветхозаветного Бога и Его Закон. В современной науке для прогноза природных явлений применяют «экологический» принцип равновесной фрактальности информационных иерархий, согласно которому ячейки ноосферы (семиосферы) любой степени иерархии стремятся со временем к достижению равновесного состояния путем обретения системного подобия (становятся «самоподобными»). С этой точки зрения,- т.е. по герметическому правилу «что на небе, то и на земле»,- европейская цивилизация должна была неизбежно придти со временем к устройству небесного «Агентства Демиурга», основанного, по мнению гностиков, на искусстве искушения горних душ желаниями мира сего, с целью их порабощения и возвращения в дольний мир. Чем менее наше общество оказывалось зависимым от природного диктата и глобализировалось, тем больше проявлялось самоподобность (фрактальность) с умопостигаемой «небесной канцеляриеи» Демиурга. И действительно, еще никогда прежде в истории Европы не происходила столь массированная «борьба за умы», как в нынешнем постмодернистском обществе конкуренции на уровне коммерческих социальных мифов, брендов надгосударственных («глобальных») монополий и их дочерних представителей. Изучая теорию и эмпирику коммерческого мифодизайна мы, как никогда ранее, приближаемся к постижению,- по принципу фрактальных аналогий,- «божественной» практики гностического Демиурга, целей и методов деятельностиего архонтов — «князей мира сего».
Архонты Демиурга – ведомственные «князья». Причем все уровни семи небес над человеческой землей не просто отвечают за свои отделы, а проникнуты прагматической сверхзадачей: обратить земное бытие в сферу услуг. Иначе, как заставить несущие миру «оживляющий свет» души желать вновь и вновь вернуться обратно? У архонтов Демиурга есть «высокие» специалисты в области рекламы потребительских преимуществ земных начал и сфер, за которые отвечают. Демиург же,- после создания материального мира,- занялся в нем перед владельцами драгоценных частиц плеромного Света собственным пиаром, «промывкой мозгов» и спусканием «нужных» социальных законов. Поскольку, докуда Демиург имеет власть над людскими душами, он обладает и всем, что у них есть. Он не способен отъять у душ необходимую для собственного существования частицу Единого (согласно мифам пробовал – не получилось), поэтому вынужден агитировать, стращать и искушать; словом — привязывать к миру сему обладателей светоносной эманации. Ведь когда все носители творческого «начального» света выйдут из «колеса сансары» реинкарнаций, этот мир с его архонтами погибнет…
Так что Демиург у гностиков не есть носитель зла. Он просто руководит рекламным агентством, пытающимся «всучить» гностикам «всеми правдами и неправдами» то, что им более не надобно.В гностической мифологии современный человек узнает гротескное отражение своего положения в постиндустриальном обществе. Например, окружающий мир предметов, товаров и удовольствий в гностическом понимании имеют активную, рекламную функцию, поскольку призваны привязать душу к земле, заставить ее после смерти тела желать вернуться назад, в созданный Демиургом мир. «Дольний» мир потребительскихи плотских искушений вкупе с иллюзиями социальных иерархий и институтов (от подкупающего стремления к «высшему классу» до порабощения в браке), таким образом, намеренно создан и скреплен через Яхве Законами, что бы «купить душу» иллюзорным раем, которого она может достичь на земле. А брак создан для обеспечения стабильности в возможности порождения как можно большего количества потомства, что поставляет Демиургу новых рабов, но противно гармонии и Высшему Промыслу. Так что гностики были еще и первыми, кто всерьез в своих общинах озаботился социальными и сексологическими методами регулирования рождаемости…
Что бы содержащий частицу божественного Света дух смог вернуться к Отцу в утраченную Плерому, он должен пройти сквозь семь небес, населенных архонтами-управителями земного мира. И если хоть что-то будет удерживать его на земле, эта «тяжесть» окажется достаточной, чтоб быть пойманным и удержанным этими архонтами. Потому-то одно из главнейших учений гностиков – об иллюзорности сверхнеобходимого для бытия личности в мире быта… Такие духовные критерии самоограничения к мешающим пути гнозиса привязкам есть самый действенный метод борьбы с эффективностью рекламы сверхпотребительскихтоваров и услуг, вызывающей т. нз. вмененное потребление, когда навязываются товары, не являющиеся нужными, необходимыми или даже просто полезными потребителю…
«В информационном обществеусиливается расслоение людей по такому признаку, как интеллектуальная зависимость\\независимость. Средства массовой информации, глобальные коммуникационные системы,- пишет академик РАЕН В.И. Данилов-Данильян(«Наука, образование и воспитание перед лицом экологического вызова»//»Общество и книга». М., 2000. С.25),- … усиливают его зависимость от виртуальных «поводырей». (…) Когда вместо интеллекта у человека развивают стадный инстинкт, а возможности выбора жестко формируют так, что все предлагаемые варианты равновыгодны для компании-продавца (…) то конечный результат уже не зависит от того, кто как будто выбирает. (…) Цель, вопреки утверждению Игнатия Лойолы, отнюдь не оправдывает средства, но может их дискредитировать. Такая тень дискредитации все явственнее ложится на многие коммуникационные, социальные, психологические и иные технологии, предназначенные для работы с людьми, но фактически используемые прежде всего для «промывки мозгов». (…) Ответ на экологический вызов возможен только в том случае, если все средства убеждения, совместимые с гуманизмом, будут мобилизованы для достижения цели экологического воспитания (…) понимая под ним прежде всего формирование соответствующих этических установок (…) В чем же надо убеждать огромные массы людей, чтобы предотвратить экологическую катастрофу? (…) Структура того материала, который необходимо довести до сознания людей, задается конкретными задачами перехода к устойчивому развитию. Эти задачи группируются в четыре направления: (…) 2) регулирование воспроизводства населения посредством методов планирования семьи; 3) прекращение избыточного потребления, сверхпотребления, переориентация интересов людей с избыточного материального потребления и накопления на духовную сферу (курсив мой – авт.)».
То же проповедуют и гностики. О власти иллюзий князей мира сего приводят они в пример Иоанна Крестителя (Епифаний. Adversus Gnosticos, haeresis XXVI, 6):
Сюда относится, говорят они, что Господь сказал об Иоанне: «что смотреть ходили вы в пустыню? трость ли, ветром колеблемую?» (Мф.11:7), потому что, замечают они, Иоанн не был совершен. Ибо подобно тростнику, движимому всяким ветром, действовал по вдохновению многих духов; и когда нисходил на него дух князя, проповедовал иудейство, а когда — Дух Святой, глаголал о Христе. (…)
О вреде избыточного деторождения и регулировании его не плотским отказом, но искусством соития (Ibid., 5,8)
При взаимном же друг с другом совокуплении возбраняют деторождение, ибо и растление у них допускается не для рождения чад, но для удовольствия. Смех диавола над таковыми и издевательство над заблудшим Божиим созданием! Но удовольствия совершают, получая друг от друга нечистоту своих сперм — не на деторождение роняют, но безобразно поедают. (…) В «Вопросах Марии», называемых «Большими» (сочинены у них и другие, «Малые»), представляют такое бывшее ей от Него откровение, преподанное Им на горе: Он помолился и взял женщину, что сбоку, и начал с ней совокупляться (ἀρξάμενον αὐτῇἐγκαταμίγνυσθαι), и, действуя таким образом, Он перехватил свое извергнутое семя, дабы показать, что «мы вынуждены поступать так, дабы жить»; и, когда Мария в смущении упала наземь, Он привел ее в сознание и сказал ей: «зачем сомневаешься, маловерка?» И сказал, что это есть сплетение к Евангелию, и что «если земное говорило вам, и не поверили, то как небесному поверите?»
Как мы видим, гностических (принимающих законы Духа) и ортодоксальных (принимающих законы Ветхого завета) христиан действительно различает мировоззрение. Так, по мнению гностиков, что хорошо для выживания племени (экспансия за счет рождаемости, спровоцированная Демиургом Яхве данными иудеям законами и институтом брака), то противно законам вселенским, Всеединому в Духе выживанию племени человеческого. Здесь имеем дело мы с парадоксальной эротической притчей («Он перехватил свое извергнутое семя, дабы показать, что «мы вынуждены поступать так, дабы жить»), растолковывающей ученикам, в контексте платонических воззрений («Что на небе, то и на земле»), системную разность и даже противоположность законов жизни (выживания и развития) исповедующего эгоистичные интересы, замкнутого на себя племени и глобально-человеческих, продиктованных более высшими к интересам этой микросистемы (этого племени) соображениями («…как небесному поверите?»). На основании этого действа Иисусова становится понятным, почему гностиками отвергались законы Иеговы, как данные для блага избранного племени (т.е. отдельного этноса), но не блага всечеловеческого, объединенного вселенскими законами духа (в современных представлениях — ноосферным мышлением). Таким образом, учение, мифы и притчи гностиков уникальны по своему уровню абстракции, и их коды начинают быть понятными глобализующимуся человечеству лишь спустя два тысячелетия. И не случайно, что,- еще в 19 веке создающий учение о человеческом всеединстве,- христианский философ Вл. Соловьев вынужден прибегнуть для выражения его сути к гностическим образам и мифам…
Теперь становится понятным, что обращенность русского Серебряного века к гностицизму оказывается не столь легкомысленной и «антихристовой» идеей, а лишь «первой попыткой перевода» с синкретического языка древнейших Эллино-христианских символов. Попыткой, не всегда удавшейся, но заслуживающей самого пристального изучения перед тем, как ввергать себя последующим постмодернистским «переводам» и спекулятивным толкованиям гностического кода Да Винчи.
Видимо, раз в тысячелетие христианской Западной культуре суждено «отболевать» гностицизмом. Первый «всплеск» христианско-гностического мировоззрения пришелся на 100-200-е годы н.э., и оставил после себя «перекроенное христианское сознание» и церковную паранойю ко всему мистическому, особенно – к индивидуальному мистическому опыту. Второй «всплеск» — 1100-1200-е годы, когда религиозная философия катар породила трубадурскую культуру и изменила, в конечном счете, нравственные критерии в отношении к женщине всей европейской цивилизации. А также вынудило ортодоксальную церковь предпринять для искоренения ереси настоящий Крестовый поход: прообраз Холокоста, столь масштабной была бойня на Юге Франции, оставившая ставшую крылатой максиму: «Режьте всех, Бог своих узнает». Сегодня приближается новый тысячелетний рубеж, который с информатизацией и глобализацией европейской культуры вновь подходит к гностическим проблемам, неосознанный интерес к которым в массовом сознании показал неожиданно ставший мировым бестеллером «Код Да Винчи».
Означает ли это, что новый «всплеск» интереса к гностическим мифам подготовлен информационной глобализацией европейского сознания средствами массовой коммуникации в постиндустриальном «когнитивном» западном обществе? Ведь не всегда «после того — значит вследствие того». Вопрос этот может быть снят лишь после промысливания о связи, казалось бы, древнего верования с современностью. И мы попробуем это сделать.
Для начала, следует иметь в виду, что гностицизм – это не совсем религия. Скорее — синкретичное мировоззрение, имеющее собственную мифологию, перекликающуюся с иудео-христианской, и философию, построенную на эллинской «протоевропейской» культурной базе и идеалистических (не во всём диалектичных) гносеологических принципах: от Платона до Плотина.
Главное отличие менталитета гностика от ортодокса – отрицание истинности диалектического мышления: попытка осознания мира как откровения вечного в преходящем, вùдения неизменности бытия Богосотворённого. Ощущение непреходящих начал в экзистенциальном «здесь и теперь» изменчивого мира линейно-диалектических законов. Отсюда происходит и мировоззрение всеединства. Убежденность, что каждый человек «душою исходит к Богу» (Бл. Августин), который через него познает Самого Себя. Главные же «идеологические» отличия гностических учений от ортодоксального христианства – 1) пренебрежительное отношение к Ветхозаветному Богу, который, будучи Демиургом, действительно воплотил и оформил наш материальный мир из умопостигаемого, иначе говоря — «виртуального программного проекта»… 2) Но оживила и дух в него вселила София – ставшая самостоятельной женской сущностью Мысль иного, высшего и духовного Начала. В понятиях современности — Творца незаконно использованной Демиургом программной «интеллектуальной собственности». 3) В которой, по мнению гностиков, осталось Его тщательно сокрытое от Демиурга «клеймо»: евангельское «горчичное зерно», мистическая Роза Сердца, духовный «Атом-Искра»… Обнаружив и «активизировав» в себе «Коды Творца», запертый в материальном тоскующий Дух оказывается способен прорваться к истокам, 4)поэтому все «земное» удерживает наши содержащие частицу божественного света души от причастия ивозвращения к истинному Истоку, а материальное есть «тьма» по отношению к невещественному духовному свету. Следовательно 5) гностики – дуалисты, делящие мир на «белое» и «черное», и признающие ихземную равновеликость. 6) Творец материального мира, облекший в плоть и удерживающий земными искушениями вечные душиот возвращения к светоносному Отцу – это тот, кого люди нарекли «Дьяволом». 7) Он удерживает души после плотской смерти былыми «земными привязками» и возвращает их все в новые и новые тела, пока они в череде реинкарнаций не пресытятся «сим миром» окончательно и… бесповоротно.
Сам Пра-родитель сущего – не-сущий: непознаваем и не описываем в категориях «низшего», по отношению к Нему, мира. Т.е., в современном понимании, трансцендентен, как кантианская «Ding an sich». Но Его Мысль, — София,- творит в умопостигаемом мире идей, и есть не что иное, как живая само-осуществляющаяся творческая Идея. Логос, представленный отдельной самостоятельной сущностью. И сущность эта женского рода, поскольку способна к рождению. Здесь-то гностические и ортодоксальные христианские учения расходятся окончательно и кардинально. Ведь, что бы принять женский облик Божественной мысли, следует отказать в главенстве творения ветхозаветному иудейскому Яхве. Поскольку Закон мужского Бога также имеет однозначную гендерную принадлежность… «Мужская цивилизация» ортодоксов «принимает за основу» мужского прародителя, и, ко времени Никейского Собора, София,- которая «была словом, мыслью Бога»,- во всех канонических текстах становится Логосом.
Гностики напоминают ортодоксам, что мужской пол не приспособлен к рождению, и воспринимают Демиурга Яхве (Ялдаваофа) порождением (метафорическим сыном) Софии, призванным воплотить идеальное, т.е. облечь в материю существующий в «горнем» мире идей проект. Причем,автором этого проекта является вовсе не Демиург.
Как известно из Книги Бытия, вначале Земля была невидима, т.е. чувственно не воспринимаема, а лишь умопостигаема, как идея. Ялдаваоф овеществляет информационное пространство, и от этого, отнюдь не творческого, Акта у него «вскруживается голова», ибо он тут же заявляет всем воплощенным тварям, что является их единственным Богом. Однако, он не учитывает даже того, что созданные им люди оживают, лишь получив (от Софии) благодать божественного света духа, над коей он не властен…
Так гностики оказались более последовательными продолжателями платоновской философской традиции, чем ортодоксы. Их отказ от «гендерного ролевого диктата» и яркие мифологизированные метафоры существования виртуальногоинформационно насыщенного «мира идей» оказываются ныне более актуальными и востребованными «коллективным бессознательным» европейской цивилизации, чем патриархальные каноны ветхозаветных законов. Глобализация сознания вследствие образования на Земле всеобщей информационной неосферы возвращает нас к обновленному восприятию Единого. К углубленному пониманию роли Духа в бытии Души и Тела, которое и предлагает,-как путь индивидуального освобождения от иллюзорной «местячковой» обособленности,- гностическое мировосприятие.
Так уже, было, произошло при становлении культуры «Серебряного века» русского искусства. На которое, как известно, значительное влияние оказала осмысленная в понятиях новейшего времени неогностическая «Философия всеединства» Вл. Соловьева. Оформившееся к концу Х1Х века Соловьевское учение о цельном знании и софиологии,- как Единстве и Его ожившей Мысли: «Софии-мудрости»,- стало мировоззренческой основой творчества, а, порой, самоей жизни как символистов, так и религиозных философов, да и, похоже, большей части творческой интеллигенции начала века ХХ-го. И неизвестно, чем бы все это кончилось, кабы не революция…
София.
Первый божественный посредник акта творения – Божественная Мысль-Слово-София, обретает самостоятельную сущность и, после длительной истории рождения мира, в конечном итоге предстает перед нами в образе падшей шлюхи. Эта мистерия божества хранилась в тайных посвящениях последующих сект и орденов. Много сакрального тайного смысла в этой притче видели, например, Розенкрейцеры. Так, при вдумчивом изучении их трудов для написания кандидатской диссертации, в стихах своих Александр Блок постепенно переходит от Прекрасной Дамы – Софии как Высшего воплощения божественной любви, к образу Дамы снежной, приближающему его к ресторанной Незнакомке.
Миф о Софии и больше, и проще одновременно, потому-что он гендерный. Он как можно более наглядно пытался рассказать и надменным эллинским мужьям-философам, и почтенным теологам-иудеям, и странникам на добротных римских дорогах между Афинами и Иерусалимом,- всем им пытался он предложить встретиться в своей метафорической сфере с бытием Другого, достойным равного признания. Но образный этот язык всерьез услышали лишь женщины да поэты: от альбигойских трубадуров до русских символистов. Философия подойдет к онтологичности образа Другого лишь через две тысячи лет. А пока же образ падшего женского божества оказался слишком шокирующим для патриархального общества и иудеев, и эллинов. И если и сплотил их – то в негации к революционному мифу. Который, если вдуматься, просто не видел большой разницы между историей распятого вместе с ворами бродяги и шлюхи – презирая укорененные предрассудки. Зато в общинах самих гностиков он привел к подлинной гендерной революции. Верующие в реинкарнацию душ мужчины-гностики волей-неволей начинали относиться к женщинам равноправно и уважительно, поскольку в следующем воплощении и сами могли оказаться на их месте, то есть в женском теле. А притча о жизни Софии не возвращала матриархат или весенние мистерии Персефоны, но служила скрепляющий этот новый союз с Другим архетипизирующей основой. И помогала, одновременно, легче освободиться гностикам от привычных «мужских привязок» к социальным искушениям мира сего: азарту войны, опьянению властью и славой, поклонению деньгам как цели, а не средству… Взгляд на наш мир глазами женского божества, глазами Другого, уже одним самим этим фактом многое перевернул с ног наголову в сознании последователей гностического мировоззрения. Что касается »типично мужских» плотских привязок к миру сему, как раз и порождаемых существованием другого, женского вида – то здесь гностики подвергли патриархальную этику столь жестокой ревизии, что часть их общинных нововведений только сегодня начинает признаваться европейской этикой как демократически приемлемые. А встречи с устоявшимися гностическими общинами лидеров более-менее определившей свой катехизис Церкви приводили, порой, к психическим травмам у последних, неизгладимых до конца их жизни.
Гностическая попытка гендерной революции.
Большая часть ересеологической критики гностиков связана с их неприятием отношения к женщине как собственности и брака как религиозного института-таинства. «На каком же основании они утверждают, что брак в прошлом якобы был всего лишь изобретением закона (…)?», — вопрошает Климент Александрийский (Strom. III 83, 3 в пер. Е.В.Афонасина). Поиск гностическими общинами вариантов свободных отношений между мужчиной и женщиной приводил закомплексованных апологетов ортодоксального воздержания, подобных святому Епифанию, в шоковое состояние почти мистического ужаса перед ними, оставившего психику Епифания на десятилетия пребывать в состоянии сексуального фантазма по отношению к его гностическому несбывшемуся. В этих фантазмах Епифаний для самооправдания приписывает гностикам все новые сексуальные изощрения. Иначе как объяснить, что в своем трактате против гностиков тот же Епифаний (Adv. Gnosticos, haer. XXVI, 17) с гордостью рассказывает о сценах из своей жизни, которые во все времена иначе как подлым и коварным обманом и чёрной неблагодарностью не называли.
Ибо и сам я, возлюбленные, имел столкновение с этой ересью, и самолично дознал это из уст преданных делу сему. Обольщенные же еретиками женщины не только обращались ко мне с сими речами и открывали мне таковые вещи, но, подобно оной египтянке, погибельной и негодной жене главного повара (τοῦἀρχιμαγείρου) (Быт.39:1 и сл.), и сами в юном моем возрасте покушались необузданною своею смелостью увлечь меня в вожделение. Но Помогший тогда святому Иосифу помог и мне и, воззвав к Спасшему там Иосифа, я, недостойный и маломощный, быв помилован и избежав из губительных их рук, воспев же песнь всесвятому Богу, мог и сам сказать: «пою Господу, ибо Он высоко превознесся; коня и всадника его ввергнул в море» (Исх.15:1); потому что спасся помилованный, не по силе, подобной Иосифовой праведности, но по воплю к Богу. Ибо укоряемый губительными сими женщинами сделался я предметом посмеяния, так что они, смеясь, по-видимому, одна над другою, говорили: не возмогли мы спасти сего юношу, но оставили его гибнуть в руках князя. Как скоро которая из них благообразнее она предлагает себя, как бы в приманку, чтобы провозглашать обольщенных ею не погибшими, но спасающимися. И благообразнейшие обращают уже в укоризну безобразным и говорят: я сосуд избранный, могу спасать обольщаемых мною, а ты не в силах этого сделать. Посему те, которые вели эту обольстительную речь, были весьма привлекательны лицом, и легко склоняли к своему падению, а ввиду развращения своего ума обладали всем безобразием диавола. Но милосердый Бог избавил меня от их разврата, так что, прочитав их книги и утвердившись умом в истине, а не увлекшись обольщением, бежав и не вкусив приманок, тогда же постарался указать их епископам того места; сделать известными скрытные в церкви имена, изгнать их из города человек до восьмидесяти имен и очистить город от этих поросших в нем плевел и тернов.
Епифаний косвенно признает в другом месте цитируемой главы (Adv. Gnosticos, haer. XXVI, 1) о гностиках-борборитах их гендерную революционность, но лишь боится, чтобы «не послужило сие паче ко вреду, нежели к исправлению читателей. Ибо действительно сквернят слух и хульный свод великой дерзости, и этот сбор и это описание срамоты, и эта грязная отвратительность подлого студодеяния…» (Adv. Gnosticos, haer. XXVI, 3),и,в шоке, недоумевает, для чего это нужно заботиться о знании полового партнёра и контроле над рождаемостью…
Еще эти гностики, люди, различно вовлеченные в обман Николаем, произросли в мире, как плоды горести (Евр.12:15), что явно и удобно для дознания истины всякому, скажу это не только о верных, но даже и о неверных. Ибо говорить о матке, о срамоте и о другом не покажется ли смешным всякому человеку, эллину и варвару, мудрому и неразумному? Но большое несчастие и самое великое, так сказать, бедствие, что эти осужденные и заблудшие началовожди ересей устремляются и восстают на нас, подобно множеству диких зверей, производя у нас мифотворным своим заблуждением тревогу, смрад, уязвления и крушения.
Принятие представлений о Вечном Возвращении нетленной Духовной души,привело гностиков мужского пола к осознанию необходимости изменения отношения к женщинам на том основании, что, при следующей реинкарнации, в женском теле могли оказаться и они сами! Подчеркнуто патриархальный ветхозаветный Закон был признан ими созданным для «ветхого человека», послушника локального божества-демиурга по имени Ялдаваоф. Осознавшие же свою духовную природу гностики встали перед необходимостью поиска равноуважительных видов сожительства, новых социальных норм и традиций. К примеру, гностики первыми в европейской истории озадачиваются необходимостью для мужчин не изливать свою сперму в женщину, если та не договорилась с ним о скорейшем рождении от него ребёнка. Техника предохранения, знакомая нам из элементарных пособий по сексу и «учебных порнофильмов» создавалась гностиками в окружении полного непониманияпатриархально настроенных современников, воспринимавших женщину как предмет удовольствия и объект для исполнения заповеди «плодитесь и размножайтесь».Так,«не осмеливаясь высказать всё ‹…› о безрассудных их делах ‹…› в этом великом помрачении» (Id.,3), Епифаний приводит следующие примеры гностического осквернения нравов, ставшие, ныне, неотъемлемой частью цивилизованного женского бытия и гражданских прав сексуальных меньшинств:
5. Посему и в апокрифах читая: «видел древо, приносящее двенадцать плодов ежегодно, и сказал мне: это — древо жизни», — видят в сем иносказание о месячном женском очищении.
При взаимном же друг с другом совокуплении возбраняют деторождение, ибо и растление у них допускается не для рождения чад, но для удовольствия. Смех диавола над таковыми и издевательство над заблудшим Божиим созданием! Но удовольствия совершают, получая друг от друга нечистоту своих сперм — не на деторождение роняют… Подобие такого блуда и непотребства можно видеть в страшном пресмыкающемся, которому древние дали имя: не изведывающая мук рождения ехидна; потому что свойство такой ехидны подобно их развращению. Совершая срамоту мужеского или женского естества, воспрещают они извержение семян, уничтожая данное от Бога тварям чадородие, как и апостол говорит: возмездие, еже подобаще прелести, в себе восприемлюще (Рим.1:27),
Итак, можно смело утверждать, что в начальные века нашей эры в христианизирующемся европейском мире под влиянием гностического мировоззрения происходит первая гендерная революция. Ценой неимоверных усилий (и жестокостей) она была затушена, и лишь однажды тлеющий ее уголек, сохранившийся через армянских павликиан и болгарских богомилов в Восточном христианстве, вновь вспыхнул на несколько веков в средневековом Лангедоке катаро-трубадурской культурой.