Роберт Боснак
Мой Эранос
Эранос 1986: “Взаимоотражение человека и космоса”
Источник: Журнал библиотеки Института Юнга в Сан-Франциско, том 7, No. 1 (Зима 1987), стр. 25-29
Жильбер Дюран всегда говорил: Эранос – это пикник. Это пикник, куда каждый приходит со своей собственной едой. Pot-luck (шанс, возможность, всё, что есть на обед) может быть американским переводом греческого слова «эранос» (участие в празднестве; пир, на который каждый приносит что-то своё). В центре территории Эраноса на Лаго-Маджоре в Асконе, Швейцария, стоит зелёный круглый стол. Рядом с ним находится резной камень с юнговским посвящением на латыни, которое гласит: «Неизвестному Духу этого места». Лично я очень обязан этому духу. Мы с женой прибыли туда в 1971 году, я был длинноволосым и гулял в голландских деревянных башмаках, которые носил на ферме, где мы жили с группой друзей. Я – голландец и только что женился на Динн из Нью-Йорка. Она была студенткой Новой Школы Социальных Исследований. Экстраординарный профессор оттуда, Джеральд Сайкс, написал на белой карточке размером три на четыре дюйма слова «Эранос, Аскона, Швейцария», когда узнал, что Динн поедет в Европу со мной. Я только что прочитал перевод книги Юнга или о Юнге с фотографией Аниэлы Джаффе, бывшей однажды его секретарём, на задней обложке. Возможно, это была её книга «Миф смысла». Это была красивая женщина под семьдесят, которая привлекала меня невероятно. Мне было двадцать три. Конференция Эранос в том 1971-м году, программу которой получила Динн, имела общую тему «Этапы жизни и творческий процесс». Там Аниэла Джаффе должна была выступить с сообщением о творческих фазах в жизни Юнга. Так как мы были в начале новой совместной жизни, мы решили провести там наш медовый месяц.
С той первой встречи мы стали частью того, что Анри Корбен назвал «Временем Эраноса», возвращались туда из года в год вплоть до нынешней Конференции; мы даже жили там в течение двух с половиной лет. Двое наших детей родились в одном из домов Эраноса. Я пишу это, пытаясь объяснить себе, что же это такое – время Эраноса?
Отчасти это содержание лекций, вызывавших мысли и обсуждения. В 1973 году, пока я жил там, меня попросили написать статью для лондонского журнала The Human Context о конференции 1973 года «Соответствия в Человеке и Мире».
Это была колоссальная работа, которая заняла у меня несколько месяцев, предпринятая для того, чтобы понять Эранос через отчёт о каждой лекции. Я пообещал себе тогда, что сделаю это только раз – и больше никогда. Когда я начинал, я понимал очень мало. В лекции Анри Корбена я умом не понял ничего, что довело меня до слёз. Я вынужден был просить его об одолжении написать его собственное резюме по-французски; вот мой перевод:
Наука равновесия и соответствие между мирами
В исламском гнозисе наука соответствий называется «наукой равновесия». Но это измерение не является количественным – не более чем в алхимии, которая не является только предшественницей химии. Эта наука пытается понять, из каких эзотерических и экзотерических компонентов она состоит. Гейдар Амоли (XIV-й век) предлагает архитектуру духовных миров, иллюстрируемую двадцатью восемью диаграммами. Они являются циклическими, а не прямолинейными, и иллюстрируют «приведение к равновесию» трёх великих книг: Книга Горизонтов (макрокосм), Книга Души (духовный мир), Книга Откровения (Коран). Коран 29/42: «Мы предлагаем человеку притчи; только мудрые поймут их». Кто такие эти мудрые? Согласно Ибн Араби, они – «рыцари невидимого». Они выполняют задачу увековечивания науки соответствий.
Человек спит не только во сне, но и в своей жизни наяву. Он понимает это только тогда, когда просыпается в ином мире. Интерпретация снов означает «пройти с одной стороны на другую». Этот мир является мостом; на нём не нужно сидеть, по нему надо пройти с одной стороны на другую. «Всадники Невидимого» пересекают его в «Ночь Судьбы».
В 1932-м году голландка Ольга Фрёбе-Каптейн, которая жила на изысканном участке сада Лаго Маджоре в Асконе, Швейцария, обратилась к К.Г. Юнгу с идеей организовать ежегодную конференцию, чтобы исследовать связи между восточным и западным мышлением. Юнг в то время начал глубокое изучение алхимического материала и находился в поиске форума, чтобы опробовать свои новые идеи. На первом Эраносе (1933 г.) «Йога и медитация на Востоке и Западе» Юнг представил материал, который позже стал первой выдающейся книгой по алхимии «Психология и алхимия». Госпожа Фрёбе также пригласила Рудольфа Отто, автора книги «Святой», который придумал слово «нуминозный» (сверхъестественный) дал название «Эранос» ежегодным конференциям. Он умер перед тем, как состоялась первая Конференция. С 1933 года и далее Юнг выступал на Конференции ежегодно в течение многих лет, во время и после войны, о важнейших темах, занимавших его мысли, и которые позднее он воплотил в книги.
Многие великие мыслители нашего времени прошли через Эранос. Среди них были те, кто выступил всего несколько раз, и те, кто были опорой конференции и выступали год за годом. К 1971 году Кереньи умер, Элиаде сосредоточился на переводах его работ и больше не посещал Эранос, за исключением 1982 года, когда состоялась 50-я конференция, и четырьмя великими деятелями Эраноса были Эрнст Бенц, Анри Корбен, Адольф Портман и Гершом Шолем. Бенц был знатоком христианского мистицизма, Шолем в одиночку представлял иудейский мистицизм современному западному пониманию, Портман – биолог – наблюдал био-организмы, самовыражение которых не могло быть объяснено только через модную тогда эволюционную теорию. В то же время Корбен после перевода Хайдеггера на французский пошёл дальше и стал главным авторитетом в изучении суфизма в период раннего ислама, а также одним из самых глубоких философов творческого воображения. Важными оказались также представители нового поколения – Джеймс Хиллман и Жильбер Дюран.
Но не история, списки выступающих, ни даже содержание ежегодников Эраноса не могут заменить Эранос как живой опыт.
Конференция Эранос творила своё собственное время; оно обладало качеством космоса, которое делало конец августа моментом вне линейного времени. Лучше сказать, Эранос разоблачает наше представление о линейном времени. Раньше Корбен говорил, что большинство его современников были мертвы уже несколько столетий. Согласно Корбену, Эранос говорит решительно «нет» понятию времени – как
какая-то горизонтальная силовая линия, которая постепенно исчезает в беспредельности, лишена смысла… [в этом случае] она настолько наивна, чтобы полагать, что все человеческие существа повсюду того же возраста, имеют те же желания, те же стремления и то же чувство ответственности; и предположить, что доброй воли и надлежащей гигиены было бы достаточно, чтобы привести их в соответствие в рамках абстрактного времени, однородного математического времени всеобщей истории.
Время Эраноса – ритуальное время. Каждый год я пакую мои чемоданы, чтобы поехать и провести время в атмосфере, где «вечное настоящее» нашего человеческого состояния действительно имеет значение. Ритуал двух ежедневных двухчасовых лекций, двенадцати в целом, на трёх различных языках с участниками из всех уголков земного шара предлагает зеркало – включающее еду, напитки и иногда танцы с людьми, которых я встречал только там – в котором отражается моё временное присутствие в вечных мечтах, mundus imaginalis, где творческое воображение постоянно выражает себя заново. Поэтому меня не удивило, что Конференция 1986 года была исключительно о взаимоотражении человеческого и космического.
В тот последний август я приехал с теми же опасениями, которые возникали у меня каждый год во время Конференции: предметы становятся всё хуже, лекции и лекторы не так хороши, как были, и атмосфера в аудитории уныла и непостижима. Я всегда находил, кому посочувствовать, особенно в начале. В этот момент я решал, что больше никогда в жизни не приеду на Конференцию снова, и с той точки я начинаю смотреть на Конференцию как на последнюю в моей жизни – и в этот момент Эранос начинает происходить.
В этом году у нас было около сотни человек, немногим меньше, чем обычно, на этой 55-й конференции. В течение последних двадцати пяти лет конференцию организовывали Рудольф и Катерина Ритсема, которые совместно с Адольфом Портманом приняли эстафету от Ольги Фрёбе-Каптейн, когда она умерла в 1962 году. Катерина – музыкант, а Рудольф работал над экстраординарным английским переводом «И Цзын» с оригинального китайского, части которого были опубликованы издательством Spring. С особым нетерпением я ждал лекции Герберта Питчманна, известного венского физика, который писал также о философии физики; беседы Вольфганга Гигериха «Сознание как Второй Творец мира»; и выступления Хайао Каваи «Природа во снах средневековой Японии». Поскольку я вынужден был уехать до окончания конференции, я знал, что лишаю себя лекции Дэвида Миллера и беседы о египетских иероглифах; мне было жаль пропускать это. В течение нескольких лет я запрашивал записи пропущенных мною лекций, но когда я их слушал вне Конференции, они уже не были лекциями Эраноса. Возможно, потому, что я не сидел на тех невозможных деревянных стульях в помещении, в котором проходила Конференция, прислушиваясь к волнам и лодкам Лаго, или, может быть, потому, что я не отвлекался на все интересные лица вокруг меня, атмосферы уже не было. Каким-то образом лекции Эраноса являлись функцией Eranos Saal – комнаты, в которой читались лекции.
На стене Saal рисунки из «Герметического корпуса» и другие алхимические образы напоминали нам о Юнге и о влиянии, которые он и Эранос оказали друг на друга. Обычно я дрейфовал по ним туда-сюда в зависимости от того, насколько привлекала меня лекция. Когда докладывал Питчманн, я их не замечал. Он требовал моей полной концентрации. Он смотрит на то, как великие физические законы приходят к гению физики, который первым формулирует этот закон. Он анализирует ход мыслей в физике, а затем рассказывает историю. (Так как я люблю истории, я могу запомнить и воспроизвести их лучше, чем его формальное обсуждение разницы между истиной, реальностью и математической корректностью, хотя его изложение этих тем было увлекательным и полностью прозрачным, когда он говорил).
В нацистской Германии многие ученые стремились опровергнуть теории еврея Эйнштейна. Когда они уже не могли это сделать, потому что сила теории значительно выросла по всем видам доказательств, они говорили: «Всё, все математические уравнения, на которых теория относительности была основана, уже было известно к тому времени, когда он сформулировал теорию, поэтому его вклад был не особенно велик». Аудитория в Eranos Saal смеётся. Питчманн поворачивается к нам и спрашивает: «Но и что же тогда Эйнштейн добавил?» Молчание. «Nur die Idee.» (Всего лишь идею). «Только идею, что время не абсолютно; всего лишь идею». Он преподносит это как юморист, как будто он самом деле говорит об идее Эйнштейна как о пустяке. Затем он показывает, что на самом деле законы не являются продуктом мысли вообще. Чтобы найти эти законы, эти базовые формы физической теории, наука не думает. Законы нисходят на учёного как особое откровение. Странно слышать, как учёный с мировой известностью демонстрирует это с элегантностью, которая, вероятно, пронизывает математические формулы, на которых базируется его собственная слава математического физика. Как раз об этом я только что читал лекции в Институте Юнга в Бостоне для цикла под названием «Наука и сны», где физик и я смотрим на базовые законы науки как на сны.
Вольфганг Гигерих не знал Питчманна и понятия не имел о том, что сказал бы физик. Двумя днями позже он докладывал о природе творческого сознания и рассказал историю о Юнге в Африке: Юнг обозревал долину, на которой он видел все виды диких травоядных животных – видение мира, каким он мог выглядеть, когда появился человек. Для Юнга это было как начало творения, потому что, как выразился Юнг, сознание является вторым творцом мира. Без человеческого отражения мир никогда бы не смог осознать себя. Тогда «мира» не было бы вовсе.
Гигерих тщательно анализирует каждый элемент положений Юнга – не для того, чтобы объяснять Юнга, но для того, чтобы задаться теми же самыми вопросами. Его ум двигался быстрее, чем я мог уследить, но одна вещь мне стала ясна: поиск психологических знаний является иным, чем в любой другой области. Физик, например, –и это является неотъемлемой частью его аргумента, а не добавлено после недавней лекции Питчманна – не думает, чтобы найти свои законы. Ему необходимо быть наивным и получать откровения о физических законах, не спрашивая, откуда они берутся. Он не может думать о творческой фантазии, которая производит законы, потому что в противном случае он не мог бы сосредоточиться на своих поисках, чтобы объяснить природу физической реальности. И ему должно принимать физическую реальность как буквальную сущность. Психология следует за образами, порождёнными творческим воображением, возвращаясь к истокам, которые их создали (процесс, который в герменевтике Корбена называется Ta’wil), таким образом, в глубочайших основах отличаясь от естественных наук.
После лекции Гигериха меня пригласили на ланч за круглым столом. Я сидел рядом с Питчманном, который объяснял мне, о чём говорил Гигерих. После его объяснений я понимал эти вещи гораздо лучше. Внезапно Питчманн обернулся к Рудольфу и Катерине Ритсема. Он принялся хвалить их за то, что они так предусмотрительно пригласили его и Гигериха на эту Конференцию. Они же указали на камень рядом со столом, на котором была вырезана преданность Духу Эраноса. Рудольф Ритсема объяснил мне этот жест позже. Он сказал, что несколько раз пытался пригласить Питчманна, но он всегда был занят. И вот они оба – и Питчманн, и Гигерих – приехали в этом году и говорили об одной вещи в науке – законах как откровениях творческого воображения – как бы совершенно «случайно». Кажется, что такое совпадение произошло благодаря Неизвестному Духу этого места.
Пер. Лидия Сурина