Фигура Филемона занимает центральное место в юнговском «столкновении с бессознательным», и ее значение станет еще яснее после публикации знаменитой Красной Книги. Кроме того, на важные размышление наводят отношения между Филемоном Юнга и похожей фигурой в «Метаморфозах» Овидия и «Фаусте» Гете.
В поздние годы Юнг открыто связал Филемона с фигурой из второй части «Фауста». 5 января 1942 года он писал Паулю Шмитту:
Вы попали в точку: все неожиданное и пугающее стало ясным для меня, когда я принял Фауста как свое наследство, и более того, как защитника и мстителя за Филемона и Бавкиду, которые, в отличие от Фауста-сверхчеловека, приняли в свой дом богов в безжалостное и позабывшее богов время. Я бы все отдал, чтобы узнать, известно ли было самому Гете, почему он назвал двух стариков «Филемон» и «Бавкида». Фауст согрешил против этих первых родителей. Хотя нужно быть одной ногой в могиле, прежде чем эта тайна будет понята должным образом.
Так наследие Фауста обрело жизнь, вернувшись к классическим образам Филемона и Бавкиды, через Гете, призвавшего их к «Метаморфозам» Овидия. В «Воспоминаниях…» Юнг рассказывает:
Осознав, что именно гордыня и непростительное легкомыслие Фауста явились причиной убийства Филемона и Бавкиды, я ощущал свою вину так, как если бы сам принимал в прошлом участие в их убийстве. Эта странная мысль пугала меня, необходимо было искупить этот грех или, по крайней мере, не позволить его повторения.
В 1955 Юнг обсуждал соответствия между образами Филемона и Бавкиды у Гете и Овидия с одной своей американской студенткой, Алисой Рафаэль. Алиса Рафаэль была знакома с творениями Юнга с 1919 г., и проходила у него анализ в 1927 г. По завершении анализа Юнг подарил ей копию своей книги «Выдержки из Изумрудной Скрижали Гермеса Трисмегиста» с надписью «В память о совместной работе весной 1928 г.»
В 1930 г. Алиса опубликовала свой перевод первой части «Фауста». В 1935 году, обдумывая некоторые темы второй части, она пришла к выводу, что она сконцентрирована вокруг проблем алхимии. В следующем году она прибыла на семинары Юнга в Майне. Его выступление, в пересмотренной форме, стало первой частью «Психологии и алхимии». Там, на острове Бейли, она имела обстоятельную беседу с Юнгом. Она рассказывает:
Я рассказала доктору Юнгу, что с того дня в 1935 году я была полностью убеждена в своих выводах относительно второй части «Фауста», и он ответил:
«Неужели никто не писал об этом на английском?»
«Никто, насколько я знаю; писал ли кто-нибудь об этом на немецком?»
Доктор Юнг ответил: «Только я».
Теперь между нами была важная тайна. Часами доктор Юнг отвечал на мои вопросы и делился своими знаниями и мудростью, как это бывало, когда он становился заинтересован. Спустя некоторое время после долгого размышления он произнес: «Перед вами лежит громадная задача».
Спустя две недели она начала заниматься исследованием алхимических мотивов второй части «Фауста». В 1955 она закончила черновик, который хотела послать Юнгу. Из-за нехватки времени в связи с приближением восьмидесятилетнего юбилея Юнг предложил вместо этого прислать ему любые вопросы, которые у нее имелись. Письмо Алисы Рафаэль, содержащее эти вопросы, так и не увидело света. Судя по ответу Юнга, первая часть письма была посвящена замечаниям Гете Эккерману об образах Филемона и Бавкиды во второй части Фауста:
Мои Филемон и Бавкида не имеют ничего общего с теми древними традициями, которые связаны с ними. Я дал им эти имена только для улучшения персонажей. Личности и их отношения похожи, и потому использование этих имен даст хороший эффект.
Вот ответ Юнга:
7 июня 1955 года.
Дорогая миссис Рафаэль!
Спасибо вам за интересное письмо, на которое я попытаюсь ответить.
О Филемоне и Бавкиде: в символическом ответе Эккерману Гете пытается скрыть свои следы. Филемон (?????? = поцелуй), влюбленный, обычный влюбленный старик, близкий земле и ведающий богов есть полная противоположность сверхчеловеку Фаусту, продукту дьявола. Между прочим, в моей башне в Боллингене есть скрытая надпись: Philemon sacrum Fausti poenitentia (Cвятыня Филемона — Фаусту раскаяние). Когда я впервые открыл архетип мудрого старца, он назвал себя Филемон.
В алхимии Филемон и Бавкида символизируют создателя, или мудрого старца и мистическую сестру, а также пару в Mutus Liber (около 1677 г.) В алхимическом делании философский камень пытаются получить с помощью «homo altus» (старца), ???????? (человека), Гермеса или Христа. Угроза в том, что создатель становится подобным цели своего делания. Он становится неуравновешенным и безумным: «multi perierunt in opere nostro!» («многие погибли в нашей работе!»). Это демон первоматерии, который сводит людей с ума. Это то, что произошло с Фаустом и, кстати говоря, с немецкой нацией. Это привело к разрушению многих городов, в которых погибли простые люди. Если водородные бомбы взорвутся, это будет концом для всех. Упоминание огня во второй части Фауста достаточно зловеще: оно указывает на большое разрушение, которое привело к смерти самого Фауста. Впоследствии он начал жить вновь как мальчик, и должен научить истинной ценности любви и мудрости, которыми он пренебрегал в земном существовании, тогда как настоящий алхимик учится им в процессе своего делания, чтобы избежать угрозы инфляции.
Странник в алхимии указывает на странствие алхимика (Михаэль Майер, Symb. Aureae Mensae) по четырем сторонам света (индивидуация). Вторая часть «Фауста» — это удивительное пророчество, которое превосхитило будущее в алхимической символике. Архетип есть всегда: и в прошлом, и в настоящем, и в будущем.
Мальчики №10 Кнабе Ленкер, №20 Гомункулус, №30 Эйфорион, все трое исчезли в пламени, то есть будущее Фауста гибнет в огне его вожделения и его безумия.
С наилучшими пожеланиями, всегда ваш, К.Г. Юнг.
Таким образом, для Юнга Гете был эзотериком, одновременно показывающим и прячущим свои «следы».
В своем ответе 10 октября 1955 года Алиса Рафаэль известила Юнга, что она прочитала его письмо профессору Шрейберу, который тепло отзывался о встрече с Юнгом, когда тот посещал Музей Гете во время своих лекций в Йельском университете в 1937 г. Шрейбер считал, что замечания Гете Эккерману не могут быть проигнорированы. Рафаэль комментирует:
Упрятывание, как вы выразились, «своих следов» основано на несомненном факте, что тогда не было никого, кроме Шиллера, с которым он мог обсуждать, хотел ли он сделать так, на том факте, что он был в рискованном паломничестве, во время которого, в Италии, должно быть, имел знакомство со многими пугающими и приятными архетипами. Кто может представить, каков был результат, если в 1803 г. в Веймаре Гете говорил о своем путешествии за философским камнем? Что я должна сделать, так это, в случае Филемона и Бавкиды, построить мост так, чтобы сохранить вашу точку зрения и не совершить насилия над утверждением Гете.
Ее книга, «Гете и философский камень: символические образы в «Притчах» и второй части «Фауста» Гете» была издана в 1965 г. В ней она написала, что «кто-то может соблазниться отождествить» эти образы с классическим мифом, несмотря на комментарий Гете, на который она ссылалась. Из этого следует, что она была не убеждена аргументами Юнга. Много позже Альбрехт Шон отмечал в своем комментарии к «Фаусту», что если Эккерман в самом деле точно передал слова Гете, это, похоже, было сказано больше для того, чтобы сокрыть, чем обнажить, и совершенно ясно, что это было много больше, чем простое созвучие имен. Как бы там ни было, письмо Юнга пролило свет на его понимание связи между этими образами, и, следовательно, на его собственные «следы».