Стефан Хёллер
Гнозис Евхаристии
Месса, или как её часто называют, божественная литургия (Евхаристия) является наиболее торжественным из всех христианских таинств. Посредством этого таинства мы шаг за шагом приближаемся к цели нашей земной жизни – единению с божественным, — ибо в его кульминации верующие соединяются с Богом и друг с другом через вкушение плоти и крови Христовой в их земной форме, в виде хлеба и вина.
Хотя эти мистические аспекты Мессы известны и обнародованы всеми ветвями христианства, которые не отказались от древней священной системы (включая римское католичество, православие и, с некоторой долей двусмысленности, англиканство), рационалистические тенденции, возникшие после Второго Ватиканского Собора в Римско-католической церкви, лишили Мессу многих ее нуминозных и психодуховных качеств.
Подобным образом в оккультных, метафизических и «Нью Эйдж» движениях не признают магию и мистерию проверенной веками священной системы христианства, в том числе величайшему таинству Мессы. Наиболее старшие из этих движений несут на себе отпечаток мышления девятнадцатого века, которое было гиперинтеллектуальным, моралистическим, а порою и материалистическим. Сообщества, возникшие после 1960-х годов, более благосклонно относятся к ритуалам, чем их предшественники, но их оценка таинства все еще невелика. Таким образом, большая часть альтернативной духовности находится в опасности утери наиболее ценных аспектов мистико-магического наследия Запада.
Конечно, есть и вполне обоснованные возражения против ритуала. Его практика часто сопровождается слепым суеверием. Тем не менее, следует помнить, что именно отсутствие сознательности точно обращает значимую и преобразующую практику в суеверие. Дефект имеет место не в ритуале, но в практике. Ритуал, если он не задействует подлинные символы, представляет собой именно то, что Е.П.Блаватская называла «конкретизированными истинами». Это может прикрываться суеверием, но сокрытая истина всегда может быть обнаружена под покрытием. Гностические исследования таинств предназначены для освобождения ядра истины от наслоений бессознательности и недоразумений, которые затмили его.
В дальнейшем мы будем иметь дело с несколькими отдельными подходами к величайшим Христианским мистериям. Некоторые из них могут противоречить друг другу, тогда как другим свойственно друг друга дополнять, а еще одни будут переформулировать истины, представленных в других точках зрения.
Догматические и рационалистические взгляды
Не-гностическая церковь после третьего и четвертого веков нашей эры рассматривала Евхаристию как поминание принятия пищи Иисусом, который поделился ею со своими апостолами, и, как говорят, благословил хлеб и вино, поощряя присутствующих делать то же самое в память о нем. Христианский мир сотворил догму о том, что Иисус мистическим образом преобразовал эти субстанции в свою плоть и кровь, а также дал апостолам власть исполнять это священное чудо до конца времен. Таинство Евхаристии, таким образом, перевелось в умственную реальность веры, хотя мистические элементы продолжали существовать под фасадом догмы. Протестантский христианский мир постепенно стал отрицать эту мистически вдохновленную и мифически закрепленную догму. Евхаристия стала просто памятным принятием пищи – знаком, а не символом.
Сегодня Римско-Католическая Церковь переживает внутреннее реформирование, воздействие которого на Мессу несильно отличается от того, что проделали восстания Лютера и Кальвина. Двадцать пять лет назад еще можно было встретить монахинь, собирающих небольшие подаяния для общины, которые увещали: «Не жуйте младенца Иисуса», тогда как сегодня почти все благоговение и почтение к Мессе, похоже, куда-то испарилось. Преклонение колен при причастии, получение таинства на язык и другие древние правила, отражающие нуминозное почтение, отошли на второй план. Вдохновленный традиционализмом каламбур гласит, что настоящая Месса (англ. «Mass») должна была бы писаться как «мешанина» (англ. «Mess»), и автор настоящих строк склонен с этим согласиться.
Тривиализация и десакрализация Мессы — это всего лишь естественный результат интеллектуализации этой мистерии, которая, по сути, началась во времена Константина, утвердившего Церковь с её догмами, и одновременно изгнавшего Гнозис. Ум – это убийца реальности; нуминозные мифы и трансцендентное таинство не могут пережить рационализации, будь то аристотелевская теология или форма современного модернизма Ханса Кюнга и его товарищей. Догма – это убийство мистерии, если даже жертве понадобятся века, чтобы умереть.
Месса как Священная Мистериальная Драма
Таинства в до-христианскую эпоху являли собой тщательно разработанные ритуальные драмы, сотворенные с целью активизации духовного преображения инициируемого. Они, как правило, строятся по образцу мифической жизни, смерти и воскресения того божества, которому посвящено таинство. Обычно кандидат символически претерпевал определенные события жизненной истории героя. Подобное по-прежнему присутствует в посвятительных ритуалах масонства, в частности, при возведении в степень Мастера Масона, где кандидат переживает смерть и восхождение масонского героя Хирама Абифа.
Не требуется много сообразительности для того, чтобы узреть в христианской Мессе элементы все той же ритуальной драмы, в которой жизнь, смерть, воскресение и вознесение Иисуса символически разыгрываются священниками и верующими. Тот факт, что Евхаристия являет собой мифическую драматизацию жизненного пути Иисуса, признавался Церковью в течение долгого времени. Как заявил Папа Иннокентий Третий, «Месса устроена по настолько хорошо продуманному плану, что каждая сделанная Иисусом или касающаяся Его вещь, от Его Воплощения до Его Вознесения, в значительной степени содержится либо в словах, либо в действиях, которые выражены чудесным образом».
Гностик бы сказал, что это, безусловно, верно, но реконструкция драмы не касается только лишь исторического Иисуса, но включает Божественного Человека, живущего в каждом человеческом существе. Миф вернее и сильнее, чем история и события из жизни Иисуса, возведенные до мифического значения символической связью его драмы с драмой трансформации человеческого духа. Как говорил Джозеф Кэмпбелл, Месса является «метафорой, раскрывающей трансцендентность», и как таковая она способна иметь чудодейственный эффект в преобразовании не только лишь хлеба и вина, но также и человеческой личности. Большим недостатком не-гностического христианства всегда было стремление свести смысл истории к морали, и это как раз то, что случилось с Мессой в руках богословов.
Язычники древности были убеждены, что люди могут переживать обожествление, что они могут становиться богами и богинями. Месса тесно связана с этим процессом, так как внутри её таинства земные субстанции преобразуются в божественные, и, что еще важнее, люди могут сходным образом трансформировать свою психодуховную природу. Кажется, древние гностики по большей части считали, что Иисус был человеком, который был очень похож на героя в языческой традиции, обрел божественность благодаря своей духовной добродетели. Иисус-герой стал Христом-Богом (это событие, как говорят, обрело свое завершение в момент крещения в реке Иордан, что получило название Богоявление, или явление Христа миру).
Когда Imitatio Christi понимается как копирование моральных качеств Иисуса, ставшего Христом, это начинает граничить с абсурдом. Как может склонный к ошибкам смертный подражать Божеству, которое спустилось на землю? С другой стороны, основная часть литургической работы церкви вовлечена в имитацию другого порядка. В церковном календаре переживаются соответствующие события из жизни Иисуса от Рождества до Вознесения и различное иное. Четырехдневный цикл Пасхи (Чистый Четверг, Страстная Пятница, Великая Суббота и Воскресная Пасха) являет собой интенсивное переживание сути драмы Страсти и Воскресения. И празднование Евхаристии – это ежедневная реконструкция той же самой драмы, обогащенная мистическим причастием, которые может разделить каждый через героя в себе. Подражание Христу есть обожение и трансформация человеческого существа, а Месса по-прежнему остается наиболее эффективным средством такой трансформации – по крайней мере, настолько, насколько в этом заинтересовала христианская традиция. Только Гнозис, переживаемый внутри гностической традиции, раскрывает для нас этот факт во всей его чудесности и перспективе.
Месса как Магия
Ритуал, восстанавливающий подлинные мифические темы, всегда обладает своей собственной магией. Хотя магия может быть проклятием для рационалиста, она является старым товарищем любителя мифов и ритуалов. Магия Мессы обеспечивает оперативное влияние пережитых мифов на её участников. Люди могут иметь видения, опыт расширения сознания, а также переживать исцеление и участвовать в эффективной молитве во время Мессы. Тем не менее, переоценивать магический элемент этого ритуала было бы неправильно, ибо это было бы подобно человеку, который определил бы двигатель внутреннего сгорания как «шум, скорость и вонь». Целесообразнее иметь сбалансированное отношение к этой проблеме, и воздерживаться от любой попытки обеднить Мессу за счет её магии или превратить её в ясную и простую церемонию (быть может, это излишнее оглашение, но довольно редкий феномен Черной Мессы является как раз примером последнего).
Магические аспекты мистерии подтверждаются в самой литургии Евхаристии: молитвы за живых, за усопших, различные частные намерения. Всегда считалось законным для участников Евхаристии помолиться о своих личных проблемах. С другой стороны, существует обязательство принимать участие в Мессе просто ради участия в мистерии, а не для того, чтобы «получить результаты» того или иного рода. Если человек приходит только для получения каких-либо милостей от божества, то это будет помехой сущности и объему получаемой благодати. В конце концов, участник может впасть в полное забвение по поводу истинного значения Мессы. Мистерия такого масштаба никогда не должна превратиться в собрание для демонстрации мелочных проблем перед лицом трансцендентности.
Ч.У.Ледбитер, теософ и епископ Либеральной Католической Церкви, в своей работе «Наука о Таинствах» сделал несколько любопытных замечаний по поводу магии Мессы. Благодаря своим паранормальным способностям, Ледбитер воспринимал определенные повторяющиеся паттерны сил, обычно неосознаваемых, которые проявлялись на каждом праздновании Евхаристии. Паттерн, казалось, организовал себя в форму, которая описывалась как своего рода структура, напоминающую шпиль или купол.
В этой связи может представлять интерес личный опыт автора. Около 1948 или 1949 года он был частично-занятым помощником Римско-Католического священника в Австрии, аббата Элоиса Визингера из ордена цистерцианцев, который писал книгу об оккультных феноменах. Во время просмотра документов настоятеля, он обнаружил рисунок, изготовленный несколько лет назад сельским провидцем, представляющий форму ясновидения, воспринимаемую провидцем всякий раз при проведении Мессы в деревенской церкви. Шесть или семь лет спустя автор обнаружил образ «Евхаристического сооружения» в книге Ледбитера. Оно соответствовал австрийскому образу в жутчайших подробностях! Кроме того, шансы того, что неграмотный альпийский крестьянин сталкивался с работой Ледбитера, были крайне малы. То, что эти два человека столь различных характеров одинаково воспринимали структуру магических сил в Евхаристии, является свидетельством того, что все это нельзя просто взять и легко сбросить со счетов.
Но все это магические отношение к Мессе также должно иметь некоторые границы. У людей может возникнуть соблазн принять в ней участие для того, чтобы получить своего рода «астральный душ», пренебрегая преданностью, столь необходимой для получения священной благодати.
К.Г.Юнг и Месса
Великий современный представитель Гнозиса К.Г.Юнг сильно интересовался христианскими таинствами, особенно Мессой. Он неоднократно заявлял, что считает католицизм гораздо более совершенной религией, чем его протестантских собратьев. Юнг замечал, что мистерия таинств имеет огромное значение, а также что проявляемая степень душевного здоровья среди католиков выше, чем среди протестантов и атеистов (можно только гадать, стал бы он говорить то же самое о церкви после Второго Ватиканского Собора с её народной Мессой и брезентовым облачением).
Юнг утверждал, что Евхаристическая жертва содержит жизненно важную тайну, которая не была полностью уничтожена догматической структурой, в которую её заключили:
Ритуальное действо [Мессы] освящает дары и тех, кто их подносит. Оно поминает и символически изображает Тайную вечерю Господа с учениками, его воплощение, страсти, смерть и воскресение. Однако с божественной точки зрения все это антропоморфное действо — не более чем внешняя оболочка или скорлупа, внутри которой развертывается не человеческое уже, но божественное действо. [1]
Юнг подчеркивает, что те, кто вовлечен в празднование Мессы и являют собой причину служения божественного события. Священник не является основанием мистерии; он только посредник для силы и благодати. То же самое верно и в отношении паствы, а также, по-видимому, инертных субстанций хлеба и вина. Месса исполняется не человеком, но божественностью.
Снова возвращаясь к магической терминологии, существует две основные категории магии. Низшая магия является низшей и эгоистичной: она предполагает своих операторов основанием магического акта. Но если люди становятся агентами-служителями божественности, умеющими мистически чувствовать, что Божество хочет проявить через них, то это будет называться высшей магией.
Согласно Юнгу, когда Месса понятна правильно, её можно рассматривать как акт высшей магии. В связи с этим он пишет:
Всякий перевес магического аспекта того или иного ритуала отодвигает его к языческому (ich-hafte), только-человеческому или даже недочеловечекому желанию власти, питаемому отдельным индивидом, и тем самым раздробляет единство церковного Corpus mysticum. Когда же ритуал понимается как действие самого Божества, то вовлеченным в него людям отводится лишь инструментальная («служебная») роль. [2]
Далее Юнг заявляет, что меньшее, человеческое сознание, символизируемое священником и паствой, сталкивается с ситуацией, которая не зависит от человеческих действий. Божественность и его жертвенная тайна существуют на плане, который пребывает вне времени и выходит за пределы человеческого сознания. Она побуждает человека действовать как посредника благодати, делая его исполнителем во времени и посреди человечества того, что происходит в вечности и божественности.
Я считаю, что отношение Юнга похвально отличается от прозаической, будничной интерпретации, предложенной путем рационализации богословов, сводящих величественную мистерию к тривиальным пропорциям собственного мышления. Оно также отличается от высокомерия учителей «Нью Эйдж», настаивающих на том, что «люди создают свою собственную реальность».
Смирение человека перед лицом трансцендентности – это величайшая характеристика Юнга как человека, а также его совет нам. «Молоток не может обнаружить в себе силу, которая ударяет им», как он отметил в процитированной выше работе. То, что захватывает человека в таинстве Мессы (или какой-либо другой мистерии) есть нечто, пребывающее за пределами человеческой природы: независимая сила, свободная от ограничений так же, как свет свободен от тьмы. Обычное человеческое сознание не может ничего отыскать внутри себя – того, что является источником для исполнения мистерии. Оно может сделать это только тогда, когда захватывается таинством.
Человеческая душа одновременно и близка, и удалена от божественности. С одной стороны, все мы страдаем от сильной отчужденности, тяжелой разобщенности; однако в нас также живет часть чего-то свободного и вечного, что навеки едино со всем святым, величественным и благим во все эоны эонов. Ослепительные искры божественности живут в самой отчужденной тьме. Если наблюдать со стороны, то, кажется, что они будто бы облачены в одежду тьмы, одновременно принимая на себя что-то подобное от неё. Гностический Миф говорит нам, что искры нашей живой божественности происходят от главного пламени, и что им свойственно два аспекта одновременно: у них есть и качество «искры» (отделенность), и качество «пламени» (единение). Это признание, на самом деле, служит центральной идеей широко обсуждаемого гностического «дуализма».
В дополнение к вышеизложенным взглядам на Мессу, также существует представление, что эта мистерия являет собой природу жертвоприношения. Жертвоприношение, в его гностическом смысле, предполагает возвращение отчужденной искры к первоначальному пламени. Ни философия, ни метафизика, ни догма не могут привести к желанному единству, ибо это не вопрос концепции, но дело опыта. Если мы желаем соединиться со своим сияющий двойником на небесах через устранение дихотомии, то мы должны проделать определенную работу – опус, как бы алхимики древности назвали её. Нам следует предложить хлеб и вино своей низшей природы силе над нами, так, чтобы человеческое «я» могло преобразоваться в подобную и действительную субстанцию всецело иного, инородного Бога, пребывающего за пределами и над всеми эонами, который некоторым, абсолютно таинственным путем, тем не менее, являет наше собственное, истинное, сокровенное «Я». Бог в человеке возвращается сам к себе посредством жертвоприношения. Вот как Юнг поясняет это:
Раздвоение Бога на божество и человечество с последующим возвращением к себе самому благодаря жертвенному акту внушает людям утешительную мысль о том, что и во тьме их нынешнего бытия потаен некий свет, которому суждено вернуться к своему источнику, и даже что свет этот на самом деле преднамеренно сошел во тьму, дабы освободить Скованного во мраке и привести его к свету, вечному. [3]
Это возвращение не является актом, которое когда-либо может быть осуществлено ограниченным человеческим сознанием. Это низшее «я» может только лишь предложить себя в роли средства, как жертву на евхаристическом алтаре Гнозиса. Слова не могут описать, мысль не может понять, чувства не могут постигнуть истинный характер «mysterium tremendum et fascinans» (удивительной и завораживающей мистерии), разыгрываемой на алтаре. Только лишь безмолвие ума, благоговейное чувство и чистая воля, направленная к цели божественного единения, могут приблизить нас к тайне, возжигающейся в средоточии таинства. Мифы могут подвести нас ближе, магия даровать освящение, философия разъяснить, но таинственность остается, как и должно, ибо она пребывает в нас, а мы в ней.
Графинчики (ниже) содержат священные вино и воду. Цибориум (первый) представляет собой закрытую чашу, которая содержит гостию (священный хлеб), распределяющийся по общине. Чаша (следующий) является кубком, в которой священник освящает вино во время Мессы.
Графинчики содержат священные вино и воду. Цибориум (слева) представляет собой закрытую чашу, которая содержит гостию (священный хлеб), распределяющийся по общине. Чаша (справа) является кубком, в оторой священник освящает вино во время Мессы.
- К.Г.Юнг «Символы превращения в мессе»
- Там же.
- Там же.