Суверенное Либертарианство.
Дамы и господа. Наша сегодняшняя лекция – во многом внеплановая. То о чем сегодня будет идти речь я планировал вывести примерно к концу нашего курса, поскольку здесь мы будем говорить о том как эзотерические нонконформисткие парадигмы преломляются в политическом локусе.
Необходимость поднять эту тему стала ясна мне после прошлой лекции когда был задан справедливый вопрос – какие общественные и культурные изменения соответствуют архетипу Лилит? И должен признать что я не был готов к этому вопросу в той степени в какой это требовалось. Или же – скажем иначе – этот вопрос имеет слишком много граней потому требовал отдельную лекцию. Таким образом эту лекцию можно рассматривать как один большой ответ на связь между архетипическим и политическим локусом.
Эта лекция посвящена глубинным или метафизическим аспектам либертарианского мировоззрения. Я подчеркиваю, что в основном речь будет идти о глубинных или скрытых аспектах. Вы все прекрасно знаете основы либертарианского мировоззрения как социально политической концепции. Мы все знаем те вопросы, по которым либертарианская идеология противостоит современному, весьма догматическому миру. Эти вопросы, мы кратко затронем уже ближе к концу лекции, когда усвоим скрытую или глубинную основу. Основу психологическую и метафизическую.
Сегодня я хотел бы пойти от психологии к метафизике. Психологический уровень нам гораздо легче понять, чем уровень метафизический, но именно психология, а конкретнее глубинная психология Юнга дает тот желанный мост который позволяет нам переключить свое внимание от следствий, внешних проявлений, к глубинному уровню – уровню символической реальности.
Пока я попрошу вас запомнить главный тезис, вокруг которого будет выстраиваться система аргументов – противостояние «большой» то есть официальной или догматической традиции и малой или мистериальной традиции – это живой нерв западной культуры. И это противостояние имеет множество граней, эстетическая, культурная, философская, религиозная. В каждой из этих граней это противостояние окрашивается в свои, особые тона. Сегодня я буду говорить о социально-политической грани этого противостояния, которая видится мне как противостояния консервативных, тоталитарных или авторитарных идеологий с одной стороны, и реформистких идеологий ключевой и наиболее последовательной из которых является либертарианство. Каждый из вас хорошо знает об этом противостоянии, и каждый занял в нем свою позицию.
Эрик Нойманн, пожалуй один из самых талантливых и независимых учеников Юнга, написал не так много. Однако все что было им написано вошло в золотой фонд психологической и этической мысли, и одна из таких работ «Глубинная психология и новая этика».
В центре внимания Нойманна – проблема Тени. И здесь необходимо дать подробное пояснение для тех кто далек от психологии. Тень – это одна из трех важнейших проблем глубинной психологии. Тень – это архетип «другой стороны». Признаем мы это или нет, но у каждого из нас есть своя тень, как концентрация качеств и ценностей которые вызывают у нас наибольшее неприятие. Тень тесно связана с идеей зла, точнее того как мы представляем себе зло, однако тень не тождественна злу, поскольку бывает что в тень оказываются вытеснены как раз позитивные, но не принимаемые сознанием качества и возможности. Поэтому именно тень, парадоксальным образом оказывается главной проблемой любой этической системы.
Раздвоение на эго и тень – это история доктора джекила и мистера хайда. Есть прекрасная сказка Андерсена где автор с предельной психологической достоверностью описывает то, как тень способна захватить сознание. Тень это не просто концепция, тень это наше с вами бессознательное, квинтессенция того что мы определяем для себя как чуждое, враждебное или недопустимое.
И здесь возникает интересный парадокс. Чем больше человек отождествляется со своей «светлой» стороной, чем больше сознание считает себя непогрешимым, и чем более яростно обрушивается на все что оказалось связано для него с тенью, тем большую власть над ним получает тень. Об этом – прекрасный афоризм Кроули – «все освободители приводили к порабощению свободных». Первым, с проблемой тени столкнулся еще апостол Павел говоря о «Жале в плоть» и сетуя что «хорошего что хочу не делаю, а плохого что не хочу – делаю».
И наоборот, чем ближе мы к центру тем менее напряженной является борьба с тенью. Помните – немного в другом контексте мы говорили об этом на лекции по гностицизму – слова из евангелия от Филлипа – «Но те кто выше мира, неразорванные, вечные». Однако эта неразорванность – высший идеал, которым каждый из нас едва ли может похвастаться. Лучшее что мы можем делать – это знать о существовании своей тени и не просто знать теоретически, философски, а так сказать «быть друг другу представленными» лицом к лицу.
Так вот в «Новой Этике» Нойманн делает два черезвычайно важных вывода. Во первых, согласно Нойманну – проблема тени является главной этической проблемой, она если угодно является ядром всякой этики, ведь этика по определению это система которая должна определять что «хорошо» и что «плохо» и что мы делаем с этим «плохо». Более того, Нойманн утверждает что открытия Юнга должны стать причиной своего рода этической революции – сродни той что произошла две тысячи лет назад.
Нойманн выделяет три вида этики – позднее, на основе другого выдающегося мыслителя мы посмотрим как это преломляется непосредственно к политическим доктринам. На самом низком уровне, индивидуальная тень отсутствует. Тень оказывается, извиняюсь за двусмысленность, козлом отпущения на который проецируется общегрупповая тень. Такая ситуация естественна для ситуации войны, когда участники военного конфликта представляют своего противника как чудовище способного убить отца и изнасиловать мать. Также, групповая тень проецируется на отдельных «иных» индивидов – при чем один и тот же механизм работает по отношению к не дотягивающим до развития коллективного сознания (например, тяжелым преступникам или сумасшедшим) и к тем кто этот коллективный уровень превзошел (судьба Сократа, Иисуса, Кроули).
На следующем уровне, который Нойманн связывает с развитием христианства, постепенно происходит переход от коллективной тени к индивидуальной. В настоящий момент я излагаю исключительно общую структуру – в реальности все было несколько сложнее в связи с двумя пониманиями христианства – коллективным или церковным с одной стороны и индивидуальным и гностическим с другой. Но в любом случае, утверждение, пусть даже номинальное, индивидуальной ответственности – стала большой революцией по сравнению с прежним уровнем сознания.
Итак человек осознает себя как индивидуальность, и это к его несчастью возлагает на него бремя индивидуальной тени. Читая Апостола Павла или Августина мы видим, какое напряженное внимание уделяли первые святые осознанию тени.
Постепенно происходит своего рода разделение, на массы и элиты, каждая из которых формирует свой способ взаимодействия с тенью.
Для массы, существующим в рамках иудео-христианского дуализма, главным механизмом становится вытеснение. Здесь сознание отождествляет себя с «светлыми» качествами и всячески бичует тех кто не соответствует качествам им заявляемым. Я не перестаю удивляться, наблюдая за тем, до каких абсурдов может довести человека вытеснение. Вытеснение тени приводит к двум возможным результатам – с одной стороны – это некритическая проекция тени на другого, что мы наблюдаем на примере фанатизма самого разного рода. Карл Юнг очень точно диагностировал что «фанатизм – это всегда признак скрытого сомнения» и то что фанатик наиболее яро доказывает, в бессознательном он наиболее уязвим. Фанатик желает обратить всех в свою веру лишь потому что бессознательно он не уверен в своем соответствии стандартам веры, но это сомнение даже не доходит до его сознания. Таким образом, вытеснение сохраняет все тот же механизм «козла отпущения» который мы наблюдали на предыдущем этапе.
С другой стороны, «элиты» прекрасно осведомлены о существовании тени, и вместо бессознательного вытеснения они осуществляют сознательное подавление. Пример идеала подавления – это христианский святой изгнавший из себя все пороки. Однако практика говорит о том, сколь далек этот идеал от реальности – ведь даже Святой Августин изобрел молитву в которой благодарил бога за то что тот не сделал его ответственным за его сны.
Если вытеснение ведет к инфляции моральной гордыни, то подавление напротив ведет к частичному отождествлению с тенью. Измученной борьбой с самим собой, и не продвинувшийся в ней ни на йоту, индивид осущесвляющий подавлении начинает считать себя «самым ничтожным из людей», в чем кстати тоже есть своего рода гордыня.
Открытие законов глубинной психологии продемонстрировало несостоятельность старой модели этики, построенной на дуализме, и вытеснении-подавлении. Нойманн начинает разрабатывать новую этику, в основе которой является требование не совершенства но целостности, и осознанного принятия своей тени и даже договора с ней. Праобразом такой внутренней работы, является Фауст Гёте, которому хватает мужества вступить во взаимодействия с тенью в образе Мефистофеля, и обрести спасение – в отличии от тех кто всячески боролись с тенью (доктор Джекил или главный герой сказки Андерсона «Тень») и стали её заложниками.
Развивая идеи Нойманна мы можем сказать, что новая этика также подразумевает существование двух принципов взаимодействия с тенью. На уровне массы мы можем говорить о канализировании тени, в то время как на элиты возлагается задача сублимации.
Канализирование – это безопасное с точки зрения другого отреагирование тени в воображаемом или символическом пространстве. Массовый человек не способен к сублимации тени, однако теоретически может канализировать тень. Скажем подростковая агрессия канализируется в кровавых компьютерных играх, в которых проводят время подростки вместо того чтобы по старинке прошибать друг другу головы в схватках «район на район». Кинематограф, обращающийся к все более извращенным и разрушительным темам, тоже до некоторой степени канализирует накопившуюся агрессию. Реализовав потребность тени символически или на уровне воображения, индивид выбрасывает её из себя, и таким образом избавляется от бессознательного давления.
С другой стороны, для элиты сознания, одного факта безопасного канализирования тени недостаточно. Человек элит осуществляет алхимическую сублимацию тени, то есть преоразование тени в Самость, совершение индивидуации, сродни созданию философского камня из низшей и презираемой материи. Эта алхимическая метафора особенно важна для психологии Юнга, поскольку соответствует актуальной потребности души. Сразу хочу подчеркнуть, что мы используем термин сублимация в алхимическом смысле, в то время как привычное фрейдовское использование этого слова, скорей соответствует канализированию.
Если то о чем мы говорили до этого было понято, мы без труда совершим переход из психологического измерения в политическое, где мы также наблюдаем противостояние двух этик. С одной стороны, консервативная, костная этика авторитарных и тоталитарных парадигм, существует в рамках противостояния тени. Авторитарная этика провозглашает идеалом совершенство героя подавившего свою тень, однако на уровне реальной жизни происходит вытеснение со всеми вытекающими из этого последствиями. С другой стороны, либертарианство, в своем идеале свободы совести утверждает необходимость канализирования тени, в тех формах символического или даже реального отыгрывания при условии не осуществления насилия. Либертарианство утверждая безусловную свободу совести, соглашается на применение репрессивных мер только в случае, если индивид осуществляет насильственное действие в адрес другого индивида, оставляя за индивидом право любых, сколь либо предрассудительных с точки зрения абстрактной морали мыслей и действий. В этом противостоянии и является корень большинства вопросов в которых либертарианство противостоит авторитарной власти, будь то справедливое требование легализации порнографии, проституции, гомосексуальных браков или чего бы то не было подобного.
Это зло, а значит это должно быть подавлено – провозглашает старая этика совершенства. Добро и зло – относительные понятия, и если это не осуществляет прямого насилия значит выбор в этой области должен оставаться только за индивидом, говорит этика целостности. Совершенно очевидно, что вторая позиция оказывается наиболее адекватной. Скажем, помещение проституции вне закона, делает невозможным направленный контроль, который позволяет пресечь распространение венерических заболеваний в легальных публичных домах, где еженедельный медицинский контроль и обязательное использование презервативов, существенно сократили бы рост венерических болезней. Более того – легализация проституции автоматически предотвратила бы огромное количество убийств проституток со стороны маньяков и садистов. Все что осталось бы садисту – это символическое отыгрывание своих желаний в ролевых играх.
Логично? Но логика, здравый смысл и понимание баланса в принципе несвойственно авторитатрному сознанию, одержимому идеалом совершенства, монотеистическим трупом нависающим с чугунных небес, при котором все этому идеалу не соответствующее должно быть вытеснено.
Глубинный психолог зная что психика есть энергетический феномен, понимает что разрядив напряжение на символическом уровне – скажем в акте воображаемого убийства, человек скорей всего не совершит убийства реального, а большинство «беспричинных убийств» по ничтожному поводу совершают люди, известные слишком большой сдержанностью и подавлением тени. Это мог подвердить вам любой неангажированный психолог. С другой стороны, моралист, в силу своих бессознательных иллюзий убежден что реализованное на символическом плане, впоследствии обязательно будет реализована на плане реальности. И здесь неважно о чем конкретно мы говорим, скажем о кровавых компьютерных играх, которых мечтают запретить моралисты, японской мультипликации основанной на насилии и педофилии или чем либо подобном.
Если посмотреть на уровень глубже, то мы увидим, что за двумя парадигмами этики стоят метафизические структуры. С одной стороны, это зороастрийский дуализм, с другой герметический или даосский монизм, в котором все элементы вне зависимости от позиции наблюдателя, являются частью целого. Сознание принадлежащее к рабской, дуалистической модели, в принципе не в состоянии воспринять логические аргументы относящиеся к идее канализирования.
Либертарианство стоит на позиции «минимума власти» и минимального вмешательства, которое должно осуществляться только для того чтобы пресекать прямое насилие.
По мнению теоретика либертарианства, Девида Боуза: «Возможно, первым известным либертарианцем был живший примерно в VI веке до новой эры китайский философ Лао-Цзы, известный как автор сочинения “Дао Дэ Цзин”. Лао-Цзы учил: “Народ, не получив ни от кого приказа, сам меж собою уравняется”. Дао – классическая формулировка духовного спокойствия, связанного с восточной философией. Дао состоит из инь и ян, т.е. представляет собой единство противоположностей. Это понятие предвосхищает теорию спонтанного порядка, подразумевая, что гармония может быть достигнута в результате конкуренции. Оно также рекомендует правителю не вмешиваться в жизнь людей».
Стефан Хёллер – мыслитель идеи которого мы рассмотрим далее более подробно, назвал одну из глав своей книги «Дао свободы», что подтверждает нашу версию. Политическое противостояния либертарианского и консервативного дискурса корениться в противостоянии гностико-герметико-даосской парадимы целостности и иудео-христианской, монотеистической парадигмы совершенства.
На самом деле, все процессы неважно в какой области они происходят – культура, политика, идеология, религия или искусство – имеют свои корни в метафизических единицах коллективного бессознательного. Мы можем назвать их «архетипами» вслед за Юнгом или «богами» вслед за Джамарией – важно понимать о чем идет речь.
Джаммария, в своей книге «Эта неизвестная алхимия» высказывает очень важную идею. За каждой идеологией стоит божество. Я процитирую важную фразу: «Мораль, философия, вера, искусство отражают режимы Аполлона, Марса или Юноны, также как и режимы Дианы, Сатурна, Миневры итд». Наглядным примером, войны богов является описанная Гомером «Троянская война» в которой боги могут рассматриваться как персонификации культурных и этических ценностей столкновение которых привело к войне.
Таким образом, согласно Джаммарии боги это особые «режимы бытия» и я хочу привести вам любопытную таблицу Джаммарии в которой он приводит соответствия между эстетическими и политическими парадигмами, и божествами которые за ними стоят. Сразу скажу, что в этой таблице с моей точки зрения очень много спорного и целый ряд соответствий я бы расставил совершенно по иному. Например, атрибутирование романтического стиля или коммунистической идеологии к Сатурну кажется мне очень спорным.
Джаммария далеко не одинок в своем предположении. Еще в 1940ом году вышла работа Карла Густава Юнга «О Вотане», где он рассматривал безумие захлестнувшее Германию как резкую активацию архетипа Вотана. Германская мифология в основе своей это мифология трагической обреченности – все стремиться к последней битве в которой Ассы – то есть немецкий пантеон обречен на поражение.
С другой стороны, позитивным действием архетипов можно рассмотреть пример духовного подъема и сексуальной революции 60х которую и противники и сторонники рассматривали как пробуждение Диониса. Показательно, что в одной из книг известного этического консерватора и атеиста, есть противопоставление Дионисизма Вудстока и людей собравшихся видеть полет космического корабля «Аполлон». Очевидно, что автор – сознательно отрицает каких либо богов или архетипов, но сама реальность устроена так, что именно этот образно-символический ряд наиболее точно передает суть социо-культурных процессов. Сам язык восстает против плосткостных объяснений и заставляет аппелировать к архетипу или к божеству.
В зависимости от предпочтений мы можем говорить о «божествах» или «архетипах объективного психического» — это абсолютно неважно.
Кстати в этом механизме – психологическое объяснение популярности так называемых «теорий заговора». Понятая буквально – теория заговора это бред и паранойя, но как учил Юнг любая бредовая идея – это лишь ошибочно понятая буквально символическая информация. Справедливо будет рассмотреть «миф о заговоре» как метафору «принадлежности к одному архетипу».
Я думаю что вы без труда можете узнавать и проникаться симпатией к людям с близкими вам руководящими архетипами. Каждый из нас имеет набор неких «аксиом» которые аксиоматичны для нас лишь потому, что мы находимся в поле конкретного архетипа и враждебны другому архетипу. И наоборот – мы еще не знаем человека, но по нескольким словам – чувствуем отторжение, антипатию, беспокойство. Ничего личного – но на уровне архетипов которые ведут нас сразу намечается различие.
Более того – когда определенный архетип поднимается на поверхность, чужие или даже враждебные друг другу до этого люди, вдруг начинают чудесным образом консолидироваться вокруг этого архетипа.
Когда архетип или божество пробуждается – мгновенно происходит консолидация. Наблюдающему эту иррациональную консолидацию со стороны, может показаться что за ней действует объективная сила, заговор, игра некоего тайного общества. Эта иллюзия возникает потому, что сила которая ответственно за такого рода консолидации действительно есть – вот только действует она не на физическом а на психологическом, или если угодно психоидном уровне.
Итак, нашей задачей является детально установить те архетипы которые стоят за либертарианской идеологией.
В одной из прошлых лекций мы говорили о том, что гностицизм был первой формой либертарианской идеологии. Гностик утверждал ценность индивидуальной души не только выше государственных интересов но и выше творца мира. Утверждая примат личного откровения над законом и пророками, именно гностик оказался своего рода метафизическим предтечей либертарианства – то есть идеологии в которой человек, на основе собственного индивидуального бытия определяет во что ему верить и какой морали придерживаться.
Стефан Хёллер – епископ гностической церкви и теоретик либертарианства подтверждает и развивает эту интуитивную догадку в своей книги «Алхимия свободы для современного общества». Я убежден, что интеллектуальная деятельность Стефана Хёллера является крайне важной поскольку она выводит нас из огромной ловушки в которую в современной культуре попала либеральная идеология.
Ловушка заключается в том, что в современном мире либертарианство или либерализм (о разнице этих понятий я остановлюсь позже) оказались во многом оторваны от первичной духовной матрицы, и ассоциативно связаны с только материализмом и атеизмом.
Если бы под ударом был только иудео-христианский богообраз – все было бы нормально. Беда в том, что под ударом оказывается сама идея сакрального, священного, глубинного.
Один мой уважаемый оппонент так мне и сказал – «нельзя быть сакральным и быть либертарианцем». И эти слова – это настоящий вызов, ответу на который можно посвятить целую жизнь. Это – постановка перед точкой разрыва – этически и политически я либертарианец а мистически я принадлежу к глубинным уровням связанным с богами и священным. то есть к тому чему тем локусам бытия к которым не могу принадлежать. Страшная ситуация! Эта работа, является первой попыткой восстановить целостность через утверждение даосских, гностических корней либертарианства.
Прежде всего надо понять, что Либертарианство в идеале не говорит о торжестве атеистической религии (которая как доказала история совка быстро скатывается в первобытно общинный строй с культом вождей – «ибо там где пришли вожди, то уже не народ а племя»). Либертарианство лишь говорит об абсолютном праве любого человека исповедовать и практиковать любую религию (исключение – направление насилия на тех кто этого не желает).
Утверждающие что либертарианство напрочь выброшено из архитепического порядка, забывают очевидный семантический парадокс корень «либер» означает римское имя бога Диониса, таким образом дионисийский архетип, противостоящей мертвящей кристальности Аполлона встроен в либертарианскую идею уже на уровне самоназвания. Однако только ли Дионис? Или все таки Лилит?
С точки зрения того же Джаммарии – за ЛЮБОЙ идеологией или движением стоит архетип, а если вы внимательно читали Юнга то знаете что основное качество архетипа – нуминозность является во многом синомичным сакральному переживанию.
Я подчеркиваю эти моменты, потому что главной проблемой современного либертарного дискурса является разрыв с поэтическим и символическим измерением, которое современные либералы и либертарианцы оставили на откуп фашистам. Иными словами, либертарианской идее остается широта без глубины, а вот её противники успешно осваивают глубину на всех уровнях. На мой взгляд это катастрофическое положение и является главной причиной слабости современного либертарианского дискурса.
Ситуацию спасает уже упомянутый Хёллер. В моих руках книга, которую Касталия издала три года назад и это была первая книга которая была нами издана. У меня был большой выбор «с чего начать» но я сознательно начал с Хёллера понимая, какую потенциальность несут его идеи. К сожалению потенциал этих идей остался не реализованным.
Потенциал Хёллера заключается в его двойной позиции – будучи одним из крупных теоетиков либератрианства он известен прежде всего как гностик, автор множества научных исследований и мистических ритуалов гнозиса, и Епископ гностической церкви. Именно Хёллер сделал все чтобы гностицизм избавился от архаичного нанесения противопоставляющего гнозис современной науки и установил пути интеграции гностической философии через психологические и политические доктрины. Хёллер не только возродил но и существенно переосмыслил гностические идеи, вдохнув в них новую жизнь. Фактически, Хёллер концептуально оформляет поток новых духовных течений в единую доктрину, которую противопоставляет регрессивному теократическому догматизму ортодоксов всех мастей. Война «гностики» против «ортодоксов» по Хёллеру – это война индивида против массового мышления или война духа свободы против слепого закона Иалдабаофа. Интеллектуальный триумф Хёллера в том, что ему удается освободить Христа от иудеохристианских напластований и осмыслить его откровение – в либертарианском ключе, что архетипически подтверждается странным тождеством христо-дионисийской философии – Христос-Дионис.
Хёллер как и Нойманн говорит о трех уровнях этического и психического развития человека.
Первый уровень (если не считать предворительный уроборический уровень мистического соучастия) Хёллер называет матриархальным сознанием.
И вот тут очень интересный момент. Хёллер связывает матриархальное сознание с теократическими идеями. На переферии, на уровне декларации, манифеста, теократия демонстрирует патриархальную «власть старцев». Но если немного поскоблить, то окажется что мы имеем дело с палимпсестом в котором за видимой патриархальностью скрывается матриархальная, маточная структура.
Это несложно понять, проанализировав основные точки противостояния. Любой фундаментализм – неважно христианский, исламский или еще какой – что бы он не провозглашал на знамененах, внутри несет тиранию плоти, абсолютизм великой матери. Матриархальный символизм всегда скользит во всех теократических и тоталитарных структурах, неважно говорим мы догматическом материализме совка, принципе крови и почвы (земли) в нацизме, скрыто теллурическом культе девы Марии в католичестве. Любой тиран, демонстрирующий господство каприза находится в состоянии марионетки матриархальной инстинктивности – достаточно вспомнить Нерона совершившего инцест со своей матерью или Калигулу. По меткому замечанию Юнга «тиран всегда, всего лишь сын матери»
В матриархальной парадигме, любое отклонение человека от биологической функциональности рассматривается как преступление. И здесь неважно говорим мы о праве на аборт, гомосексуализме, или даже просто сексуальности не направленной к воспроизведению. Для матриархата – человек всего лишь «сын земли», и его задача – служение матери.
Это еще один ключ к пониманию почему Лилит, противостоящая матриархальной Еве, в догматических религиях изображалась как «убийца детей». То есть архитепически «женщина независимая от детей».
Метафизически, фундаменталист исповедует «закон мира», в котором роли, идентичности и правила закреплены за человеческим видом. Он есть страж порога пресекающий любой выход в сверхчеловеческое. Невозможно претендовать на сверхчеловека и подобно Ницше призывать «быть верным земле» — трагический конфликт неосознанного противоречия привел Ницше к безумию.
Как это не покажется парадоксальным, но религиозный фундаменталист не осуждает, скажем нарушение законов его же религии. Например, Христос в ортодоксальных евангелиях, недвусмысленно запрещал последователям судить и осуждать кого бы то не было, кроме себя. Казалось бы – если ты утверждаешь фундаменталисткое требование следования этики Христа – почему закон «не судите да не судимы будете» и «подставь другую щеку» вас не касается? Лицемерие? Безусловно. Однако это лицемерие имеет глубокие корни, поскольку для матриархального сознания, не существенны те нарушения которые не посягают против биологического закона.
Как правило, современная феминистическая и ньюэйджевская риторика определяет теократический фундаментализм как патриархальность. На самом деле это поверхностный взгляд, поскольку за каждым тираном маячит устрашающий и обвалакивающий образ великой и ужасной матери. В книге Эрнста Барлаха «Мертвый день», архетипические механизмы матриархального господства, оказываются обнажены во всей неприглядности.
В фильме The Wall Алана Паркера, мы видим прекрасную иллюстрацию: за фигурой учителя-тирана стоит тень ужасной матери, которая держит патриарха словно марионетку. Хёллер здесь переносит идеи Нойманна с мифологической на политическую плоскость — все тоталитарные идеологии скрыто или явно порождены Великой матерью, Евой то есть землей.
Таким образом, помимо уже заявленного конфликта дуализма и целостности, за политическим противостоянием тоталитарных и либертарных идеологий мы видим все то же противостояние Евы и Лилит – жизни как функции и предельно автономной индивидуальности.
Следующий уровень развития культуры Хеллер определяет как патриархальный и связывает это с идеей светской власти и независимости власти от религиозного института.
Патриархальный уровень сознания – это огромный шаг на пути становления сознания. Патриархат уже не тоталитарен но авторитарен. Императорская власть, как правило требующая исключительно лояльности к себе, хотя и вторгается в личное пространство индивида, но делает это в гораздо меньшей степени нежели теократическая. Средний император, если он не захвачен великой матерью может быть суров, но его суровость всегда функциональна, направлена на результат.
Но и патриархальный уровень – для настоящего культурного мира это вчерашний день. Высший уровень развития сознания, Хеллер утверждает интегральный или Либертарианский вектор впервые в полной мере проявившийся в двадцатом веке, основой которого являетяся с одной стороны, безусловная автономия индивида, из которой проистекает право индивида присоединять себя к любым символическим системам.
Говоря о трех уровнях сознания, надо сказать, что мы имеем дело не с жестко разделенными системами а с своего рода мандроллой, в которой уровни переплетаются. Например, очевидно что на патриархальном уровне остается множество матриархальных реликтов которые вынужден поддерживать правитель для сохранения баланса.
Точно также, эти реликты во многом сохраняются и на первых этапах новой парадигмы. Многие из идей либертарианства предчувствуются в либерализме, например идея неприкосновенности частной собственности или свободы совести, однако точно также как и патриархальная власть смиряется с матриархальным уровнем масс зачастую регрессирует к предыдущему уровню (от авторитаризма к тоталитаризму) либерализм, формально провозгласивший свободу личности оказался на поверку не более чем имитацией.
Тот же Хёллер не позволяет себе заходить слишком далеко в критике американского образа жизни, однако даже у него есть глава с красноречивым названием «общество против личности в Америке». Известно, что сомнительная политкорректность, которая по сути есть регрессия к матриархальному режиму эвфимизма свела реальную свободу на нет. В настоящее время, под маской «демократических» ценностей, Америка утвердила у себя тоталитарную систему при которой охранниками и сторожами люди становятся друг другу. Скандалы вокруг Харрасмента и жесткие приговоры по псевдопедофильским статьям, когда юноша 19 лет приговаривается к 20 годам лишения свободы за связь с семнадцатилетней девочкой, а её мать за недоносительства становится пожизненным сексуальным преступником, показывают что в отличии от ситуации шестидесятых мы больше не можем видеть в Америке идеал свободы, терпимости и торжества духа. Реальная свобода в Америке подменена культом свободы, и именно поэтому подлинные либертарианцы были вынуждены противопоставить себя системе.
Поскольку, либерализм плотно ассоциируется с Америкой и американским образом жизни, которое как показано выше далека от идеала предельной свободы, я предпочитаю использовать термин Либертарианство. Так уж получилось, что в плане идей имеет место полнейшая путаница.
Говоря о сакральных и эзотерических корнях либертарианской идее, нельзя обойти вниманием еще одну эзотерическую традицию, начавшуюся в двадцатом веке. Я имею в виду Телему. Для иллюстрации, связи между либертарианской идеологией и эзотерической парадигмы, я процитирую документ который называется Либер ОЗ и который является одним из ключевых документов Телемы.
Те кто был на моей первой лекции, может вспомнить все что мы говорили о мифологии Азазеля. Когда вы будете слушать текст документа я прошу вас удерживать в голове идею, что этот документ связан с мифологемой Азазеля, и всем что с ней связано.
Нет бога, кроме Человека.
Человек имеет право жить по собственному закону.
Человек имеет право жить так, как он желает .
Человек имеет право одеваться так, как он желает.
Человек имеет право обитать там, где он желает.
Человек имеет право перемещаться, как он желает, по всей Земле.
Человек имеет право есть и пить, что он желает.
Человек имеет право думать, как он желает.
Человек имеет право ваять из глины, рисовать, высекать из камня, что он желает.
Человек имеет право работать, как он желает.
Человек имеет право отдыхать, как он желает.
Человек имеет право любить, как он желает, когда, где и кого он желает.
Человек имеет право умереть, когда и как он желает.
Человек имеет право убить того, кто попирает эти права.
Мне кажется, что этот документ – является квинтессенцией либертарианской идеологии. Первая строка обрушивается на матриархальную религиозность закона, а вторая – на патриархальную власть автократов. Человек утверждается центром самому себе и его бог есть его истинное, сокровенное Я.
Большинство из изложенных здесь прав, кажется не подвергается сомнению в современном обществе, однако здесь есть несколько пунктов принципиально выделяющих либертарианскую составляющую Телемы. И прежде всего это три последние строки.
И это – три важнейших для современного либертарианского дискурса принципа – эвтаназия, оружие и свобода сексуального самоопределения. Социально политические аргументы «за и против» этих вопросов думаю всем вам хорошо известны, поэтому я хочу сосредоточится на глубинном и архетипическом измерении.
Начнем с вопроса о Эвтаназии. Имеет ли человек, как отдельный индивид право определять свою смерть по своему желанию? Чтобы ответить на этот вопрос, следует поставить другой — кому на самом деле принадлежит человек?
Если человек принадлежит господину – он раб, и разумеется господин заинтересован в том чтобы его собственность выполняла свои функции. Впрочем даже господин позволит своему рабу уйти из жизни если тот неизлечимо болен и больше не может выполнять свои функции. Но в любом случае, раб низведен до статуса вещи.
Но кому принадлежит современный человек, в мире где вроде как уже тысячу лет как преодолен институт рабства? По сути – это важнейший вопрос. Почему видя самоубийце препятствуют осуществлению его права распорядиться своим телом как он желает?
Почему чудовище Нерон позволял своим врагам по крайней мере самим выйти из жизни, а гуманисты и либералы свергнувшие Людвига баварского – его лишили этого права – так что он был вынужден убить своего врача – и только для того чтобы беспрепятственно совершить самоубийство? На каком основании вопрос касающийся только конкретную личность решают другие? Это у нас называется гуманизмом, моралью, но не скрывает ли этот гуманизм рабскую психологию при чем не патриархального а матриархального уровня? Ведь в патриархальных системах, проигравшемся врагу давали право убить себя. Не является ли корнем неприятия эвтаназии Иудео-христианство которое говорит – мы все «рабы» божьи. И это рабство, продолжает оказывать социально-политическое влияние даже на тех кто оного над собой не признает – нет ли здесь очевидного нарушения свободы совести.?
Я даже не говорю о лицемерной сволочи, которая препятствует эвтаназии для больных на терминальной стадии онкологических болезней. Остается присоединиться к пожеланиям Никонова – испытать им все то же самое а лучше тройною чашей. Я ставлю куда более страшный вопрос – почему человек не является хозяином самому себе и не имеет законного права убить себя если по какой то причине ему перестала быть мила жизнь.
Посмотрите какие психологические обоснования большинство из нас, даже самых разумных и самых либеральных наверняка найдут на мои соображения. «Он это импульсивно. Может он потом пожалеет». Но в этом – матриархальная логика. «Мама знает лучше». Матриархальный архетип вполне нормален по отношению к ребенку трех лет, но несколько странен когда мы говорим о взрослом человеке.
Посмотрите – мы видим здесь все ту же, только оцивилизованную матриархальную логику, где человек – это не ответственный и автономный ИНДИВИД, но вечное дитя, пуэр этернус, тот о ком должно заботиться мать то есть государство.
Здесь наиболее явно высвечивается тирания биологического. Животное не может совершить самоубийство. Следовательно, человек, даже оказавшийся в терминальной стадии болезни, должен пройти свой биологический круг до конца. Автономия я, оказывается подчинена автономии тела как биологического вида.
Следующий вопрос – это вопрос об оружии и праве на оборону. На самом деле это не два вопроса но один и тут нет смысла повторять те аргументы которые наверняка вам, как людям образованным и так известны. Главный из этих аргументов – статистические данные понижения преступности в странах где разрешен короткоствол и самооборона не считается преступлением. Есть прекрасная книга Александра Никонова «Здравствуй оружие», где автор шаг за шагом последовательно опровергает все рационализации против легализации оружия. Вооруженное общество – вежливое общество. Широко известен биологический механизм – змея никогда не ужалит змею-соперника, но будет решать вопросы так сказать этическими методами – кто выше поднимется, кто громче зашипит. Чем больше реальная опасность одного представителя вида для другого – чем больше тормозов устанавливает бессознательное.
Но если отбросить все рационализации и розовые фантазии – что остается? Что реально стоит за запретом на самооборону (бог с ним с оружием – хотя бы скорерктировали вопрос о превышении самообороны). Даже человек оставивший на своей даче на столе бутылку с водочной этикеткой в которой был яд – оказался в тюрьме на семь лет когда этот яд выпили воры и умерли. Что за этим стоит?
Стоит – жалость. Стоит сентиментальность. Сентиментальность которая как точно подметил Юнг всегда лежит в основе матриархального сознания. Для матриархального сознания преступник – это либо «священная жертва» — и тогда общество в один голос кричит о необходимости ритуальной казни маньяка, явно демонстрируя скрытое тождество тени. Но если преступник не священная жертва, если он «не дотянул» своими преступлениями до этого статуса – он «всего лишь дитя». «Они же еще маленькие, они же еще дети, они же поумнеют, разве можно было их так травить» — вот матриархальная аргументация. На что способны эти «дети» мы можем узнать из регулярной криминальной хроники если захотим тратить на это свое время.
А между тем либертарианская логика остается вполне последовательной – человек посягнувший на права другого человека (будь то кража, изнасилование или убийство) в момент посягательства автоматически утрачивает свои права и в том числе право на жизнь.
Многие могут счесть противоречием то, что либертарианство выступая за право на самооборону, одновременно последовательно выступает против смертной казни, однако здесь тоже есть своя логика. Преступник пойманный «пост фактум» уже не несет прямой угрозы правам другого человека, и значит его пожизненная изоляция с целью пресечения последующих нарушений, будет более гуманным способом решения проблемы нежели казнь. С другой стороны, в момент прямого посягательства на чужие права – он полностью лишен каких либо прав, и может быть убит.
Третий вопрос либертарианства – это вопрос сексуальной свободы. Казалось бы – кого волнует как человек реализует свое тело, при условии если эта реализация не подразумевает прямое насилие. Однако в матриархальном сознании сексуальность, является инструментом природы, поэтому любой выход за границы табу установленных биологической обусловленностью кодируется как преступление.
Итак, Ева и Лилит. Матриархальность или фемининность. Секусальность как элементальная сила на службе воспроизведения, или безусловно автономная сила трансформации и наслаждения. Материнское или женское? Насколько эти архетипические бинеры которые мы определяем как Еву и Лилит до сих пор определяют культурный дискурс и до какой степени непреодоленная матриархальность до сих пор низвергает индивида в пучину рабства.
Мария Луиза Фон Франц, анализируя психологию Пуэра Этернуса доказала что, инфантильная или пуэрильная психология, лежит в основе всех тираний. Вечное дитя, хотя внешне пытается выдать себя за борца за свободу, в своей сути хочет оставаться ребенком. Требовательным, капризным, иногда выходящим за границы дозвоненного – но все таки полностью подчиненным и зависимым ребенком, центр бытия которого помещается не в нем самом а вовне – в его матери, которую со временем замещают матриархальные институты. Насколько глубоко укоренилась эта пуэрильная психология, говорит о том, какой успех у масс имеет идеал сурового правителя, который позаботится о послушных детях. Возникает справедливое ощущение, что в отличии от прошлых эпох, в настоящей культурной ситуации не столько правители пытаются поработить народ, сколько народ выпрашивает у правителей позалоченное ярмо, а правители не желают брать на себя столь обременительной ноши, зная к чему это приводит.