В прошлой лекции мы говорили о принципах, которые являются общими для всех направлений Малой традиции. Вспомним эти принципы еще раз: принцип самопознания, принцип трансформации, принцип возрождения через хаос, принцип символического прочтения, принцип элитарности, принцип частичной тайны, принцип всесвязности, принцип признания женского и принцип соединения противоположностей. На этот раз мы будем говорить о дополнительных принципах которые свойствены исключительно течениям включенным в Касталию то есть поток 8
Поскольку речь идет о реальности духовной, то следует отметить, что встречается некоторое количество исключений, когда та или иная ветвь малой традиции не включает в себя одного и даже двух указанных принципов. Поэтому отметим, что для нашей классификации достаточно, чтобы в данной философской или мировоззренческой системе было хотя бы шесть из восьми принципов. Такие системы следует признать периферийными локусами Малой традиции (например, в масонстве напрочь отсутствует принятие женского принципа).
Еще в прошлой лекции было сказано, что Телема, которая является частью «Потока Восемь» является своего рода «Малой традицией внутри Малой традиции» — и то же самое можно сказать и о Юнгианстве.
Что это значит? Во первых, все принципы, о которых мы говорили в прошлый раз, в Потоке Восемь исполняются наиболее последовательно и бескомпромиссно. Там, где иные предпочитают остановится в нерешительности и не делать последнего шага, который в мiре, управляемом ценностями Иалдабаофа, часто означает потерю репутации и положения, Поток Восемь, не останавливаясь, остается наиболее бескомпромиссным и наиболее ярким даже на фоне изначально противостоящей большому мiру Малой традиции.
Но это еще не все. Рассмотренные ранее принципы в силу их универсальности, могут быть определены как первичные. С другой стороны, существуют вторичные принципы, которые свойственны только отдельным потокам внутри Малой традиции. Очень условно для объяснения структуры мы можем использовать политическую аллегорию – партии могут представлять собой единый фронт объединенный в силу неких общих для всех принципов, которые мы назовем «первичными» или «универсальными». С другой стороны, каждая из партий имеет свои личные принципы, отделяющие её от остальных внутри фронта – и эти принципы мы назовем вторичными.
Зачастую вторичные принципы являются даже более важными чем первичные, поскольку именно они определяют индивидуальное лицо потока, школы или ордена. Эта лекция посвящена рассмотрению вторичных принципов, которые относятся к Потоку 8.
Следует выделить пять таких принципов. Это принцип сакральной сексуальности, принцип иллюминизма, принцип эволюции, принцип трансгрессии и, наконец, принцип художника.
Стоит приглядеться чуть внимательнее, и становится очевидно, что большинство вторичных (термин «вторичные» используется здесь исключительно потому, что они не свойственны любой ветви, но только конкретному потоку) принципов логично проистекают из первичных. Скажем, принцип сакральной сексуальности произрастает из принципа священной женственности, а принципы трансгрессии и инверсии произрастают из принципа возрождения через Хаос, который может быть поэтически выражен фразой Кроули «Брось семя Воли в лоно Ночи».
С другой стороны, принцип иллюминизма и принцип эволюции стали актуальны только начиная с того исторического момента, когда наука выделилась в отдельную парадигму, а принцип сакральной сексуальности зачастую отторгался или замалчивался даже сильными и бескомпромиссными в других отношениях школами.
Но прежде чем разобрать эти принципы более подробно, необходимо ответить, почему мы используем термин «Поток Восемь».
В западной эзотерической традиции существует практика определять те или другие духовные потоки их числовым эквивалентом. Самый известный пример – Поток 93, Телемитский поток. Есть Поток 23 (дискордианство и магия хаоса) и Поток 88 (эзотерический гитлеризм, запущенный Мигелем Серрано), сейчас кое что слышно о Потоке 616, но более подробно об этом не известно.
Как уже было сказано, наш поток мы определяем как Поток 8. Тому есть много причин, которые подтверждают совершенно особый статус числа 8. Ни для кого не секрет, что восьмерка, положенная горизонтально — это символ бесконечности.
Связь восьмерки с бесконечностью обосновано не только графически, но и мифологически – так, в египетской мифологии изначально существовала предвечная восьмерица богов.
Графически восьмерка представляет собой два круга, соединенных в одной точке, что делает её символическим кодом сексуальной магии. Это подтверждается и тем, что восьмой дом, соответствующий зодиакальному знаку Скорпиона – это дом страсти, магии, сексуальности, нарушения запретов и трансформации через смерть.
Восемь – число Меркурия, известного своей парадоксальной природой. Карл Юнг говорил о том, что природа Меркурия – это чистая парадоксальность, объединяющая в себе свет и тьму, добро и зло. У Гёте восьмой кабир отличается от семи подобных – и на это обращает внимание Юнг в «Психологии и алхимии». Там же Юнг приводит сновидение, где сновидцу отец обеспокоенно говорит: «Это восьмой». Это сновидение Юнг рассматривает как выход сновидца за пределы регламентированного мира, символизируемого Отцом, в пространство чистого бессознательного.
На древе жизнь восьмая сефира, Ход, также соответствует Меркурию, а в телемитской символике восемь – число Хадит: «Число моё у глупцов — девять, для мудрого же — восемь и единица в восьми». Этот особенный статус восьмерки в телемитском символизме и противопоставление восьми и девяти крайне интересно и до сих пор недостаточно проанализировано.
Интересно, что для Юнга восьмерка также обладала особым значением. Не случайно в конце жизни он носил кольцо в виде змеи, кусающей свой хвост, в форме восьмерки, а в центре кольца был помещен рубин – камень власти над стихийными силами.
Интересно также упомянуть и годичный цикл с восемью главными точками. Касталия празднует каждую из этих точек отдельным ритуалом, символически выражающим тот архетипический модус, который представлен в нем. Здесь следует обратить внимание, что последняя, восьмая точка года – Зимнее Солнцестояние — является самой важной, и именно с ней связывается возможность самого полного преобразования вплоть до открытия небесной оси. Семь точек годового цикла горизонтальны, но восьмая – особая вертикальная точка, несущая потенциал освобождения и обретения единства личной оси с осью космической.
Таким образом, мы видим, что практически все векторы, с которыми взаимодействует Касталия, так или иначе выделяет символизм числа восемь.
Поток 8 занимает столь радикальную позицию, что зачастую оказывается противопоставлен не только Большой традиции, но и основному потоку традиции Малой. В поток 8 мы можем включить прежде всего Касталийскую Тетраду (наследие Юнга, Кроули, Гессе и Мартиэль), а также идеи Герметического Братства Люксора, Роберта Антона Уилсона, гностического епископа Стефана Хёллера и ряд других поэтов, мистиков и философов.
Как было сказано ранее, в Потоке 8 принципы Малой традиции доводятся до логического завершения. Например, ранее было сказано, что одним из принципов Малой традиции является почитание женского начала, причем критерием является не столько наличие в пантеоне женских богинь и святых (тогда мы должны были бы считать православие и католичество с их культом богоматери Малой традицией, что есть полный логический бред и абсурд), сколько реальные возможности для женщины занять в иерархии место наравне с мужчинами. От гностических общин, по свидетельствам ересиологов, часто управляемых женщинами, до современных мистических течений, это правило практически не имело исключений. Точнее, единственным исключением из этого правила является масонство, по сей день отказывающее женщинам в инициации.
Поток Восемь в этом отношении, разумеется, не исключение – достаточно вспомнить очень высокий статус Жрицы в Телеме или то, что лучшими учениками Юнга оказались женщины.
Однако надо подчеркнуть, что в отношении сакральной женственности Поток 8 ставит совсем другие акценты.
В качестве иллюстрации посмотрим на классическое изображение Ату Влюбленные. Мы видим юношу стоящего между двух женских фигур. Он должен выбрать между ними. Одна из этих фигур, как правило, обнажена или подчеркнуто сексуально одета, а другая, напротив, является образцом целомудрия.
Наиболее распространенная интерпретация этой карты в том, что выбор совершается между пороком и добродетелью и, следовательно, правильный выбор — это выбор в пользу «одетой» дамы. Её часто называли Исидой и Великой Матерью — более того, отдельные эзотерики в качестве иллюстрации приводили миф об Аттисе, чьё влечение к нимфе и измена Великой Матери привела его к падению и самоуничтожению.
С другой стороны, в Потоке Восемь это изображение раскрывается совсем с другой стороны. С юнгианской, с психологической точки зрения данный выбор – это выбор между матерью и возлюбленной, то есть между регрессирующим, инцестуозным либидо, соответствующим состоянию «всего лишь части», и освобожденным либидо, подразумевающим перспективу обретения целостности. С другой стороны, в эзотерическом локусе Потока Восемь данное изображение рассматривается как выбор между Евой и Лилит, то есть между профаническим, обыденным состоянием сознания и инициацией, которая связывается с сексуально-магическим действом.
Заметим, что в обоих случаях желаемый выбор переворачивается на 180 градусов. В одном случае, желаемой и сакрализованной выступает фигура «Евы» или «Матери», а в другом – «Лилит» или «Возлюбленной».
Большая традиция всегда ограничивает почитание женского начала исключительно в первом качестве, оставляя второму либо статус кающейся грешницы, либо статус демоницы. В свою очередь, для Малой традиции наиболее интересен второй тип, поэтому, как справедливо заметила Екатерина Дайс, можно проследить персоналии Малой традиции – блудница Елена, которая является наперсницей Симона, Мария Магдалина, царица Савская и Лилит.
Интересно, что Юлиус Эвола выделяет два типа женского принципа – деметрический и афродический, причем отдавая предпочтение афродическому (Лилит), а ближайший ученик Юнга, Эрих Нойманн, говорит об элементальном (кормящем) и трансформирующем (эротическом) принципе двух противостоящих друг другу женских архетипов.
Даже внутри Малой традиции далеко не все школы способны сделать правильный выбор, о чем и свидетельствует общепринятая интерпретация шестого Аркана. Даже обращаясь к «эротическим» аспектам женского архетипа, зачастую идут в ход удобные, политкорректные и фрагментарные объяснения.
Вопрос сакральной сексуальности и сексуальной магии – это тот вопрос, который во многом раскалывает саму Малую традицию на две части. Одни, подобно Кроули, Юнгу, Волошину, говорят: «Не бойся страсти», — видя в архетипе Лилит истинную сакральность чистого эротизма, ведущего к преображению. Другие стремятся усмирить эту самую страсть, усмирить любыми средствами. Впрочем, в аскетизме нет ничего плохого и, как говорил Кастанеда, для определенного типа людей другой путь просто невозможен. Проблема появляется только когда аскетизм начинает выдаваться как Единственный возможный путь.
Принцип сакральной сексуальности произрастает из Вавилонского культа Иштар, которая для ортодоксальных иудеев была почти равна Вавилонской блуднице, а почитание через секс казалось им (как и нынешним христианам) самой чудовищной из возможных ересей. Для дискредитации противников в иудео-христианском дискурсе это было любимейшее обвинение, далеко не всегда верное. (Так, до сих пор является весьма спорным вопросом либертарность гностиков). С другой стороны, в рамках Течения Восемь сексуальность свята сама по себе, и этот тезис не нуждается ни в доказательствах, ни в осторожном замалчивании и приуменьшении. Более подробно архетип Лилит был разобран нами в исследовании «Путями Лилит», помещенном в предисловие к изданной Касталией «Книге Лилит».
Алистер Кроули приобрел свой титул «самого испорченного человека на земле» не за предполагаемый сатанизм или какие-то особенно жестокие действия, которых не было. Нет, его преступление перед миром под властью Большой традиции именно в том, что он ударил в святая святых – соединил религиозное и сексуальное и, более того, сделал это не на каком-то тайном уровне, как это было до него, скажем, в инициатическом братстве Люксора, но открыто и публично.
Именно Кроули первым оставил прямые инструкции, касающиеся сакральной сексуальности, и именно его работы магически и культурно вдохновили революцию шестидесятых.
В случае Юнга все не столь наглядно, как в случае Кроули, но тем не менее это можно проследить и здесь. Так, известно, что супруги Сенес, будучи учениками Юнга, практиковали некие сексуально-психические техники. Что это были за техники — неизвестно. Но то, что в «Семи наставлений мертвым», визионерском тексте Юнга, высший бог Абраксас назван также Паном и «Святым совокуплением», говорит само за себя.
Если взять русский Серебряный век, то здесь также все очень по-разному. Хотя весь он проходит под сенью Малой традиции, к Потоку 8 можно отнести только отдельных поэтов. Некоторые символисты вовсе отрицали сексуальность, считая необходимостью предельно одухотворить инстинкт и отказаться от физического секса вообще (Белый, Блок), но другие (Брюсов, Волошин, Иванов), напротив, видели в сексе высшее священнодействие и практиковали трансгрессивные эротические практики.
В дальнейших лекциях, когда мы будем более детально рассматривать природу противостояния Малой и Большой традиции, мы вернемся к этому вопросу, дабы понять, почему вопрос сексуальности занимает столь важное место и является, пожалуй, одним из самых острых вопросов не только в конфликте Большой и Малой традиций, но и внутри Малой как таковой.
Следующим принципом является принцип иллюминизма. Иллюминизм в данном контексте — сложное и многогранное понятие, определяющее не столько явление, сколько подход к явлению. С одной стороны, речь идет о позитивном отношении к науке, установке, при которой эзотерическое знание не противопоставляется научному, но, напротив, идет поиск пересечений между ними. С другой стороны, иллюминизм подразумевает особого рода сознательный (трезвый) подход к самой доктрине и переживаниям. Кроули называл это «двойными мозгами» и провозглашал необходимость логического подхода к эзотерическому без экзальтаций, морализма и сентиментальных наставлений.
Если еще в 19 веке Ницше писал, что «невозможно представить себе сомневающегося или анализирующего мистика», то уже в веке двадцатом таких мистиков было предостаточно. Один из кефланов «Книги Лжей» Кроули так и начинается: «Сомневайся. Сомневайся во всем. Сомневайся даже в том, что сомневаешься». Такое сомнение, как это ни покажется странным, при наличии правильных инструментов ведет не к цинизму и критиканству, но к более полной картине мира, в которой нет места ложному пафосу и фанатизму.
Принцип иллюминизма мы встречаем далеко не везде еще и потому, что сама по себе наука и ложное противопоставление научного и духовного знания – это выдумка эпохи Просвещения. Бэкон был ученым и алхимиком, а Джон Ди не видел никакого противоречия между своими занятиями математикой и картографией с одной стороны и енохианской магией с другой.
Противопоставление эзотеризма и науки пошло от того, что с одной стороны наука начала впадать в инфляцию, отрицая все, что не входит в её узкие границы, а с другой стороны, сам эзотеризм существенно понизил свой уровень, опустившись до убежища от трудностей жизни.
Первые и еще очень робкие шаги в направлении иллюминизма были предприняты Е. П. Блаватской, пытающейся выдать свою дисциплину за «духовную науку». Блаватская хотела создать систему, которая могла бы соединить научный и религиозный взгляд, оставив в прошлом односторонность науки и религии, однако её беда была в том, что она слишком плохо представляла себе, что такое научный метод.
Успех теософии доказывает, что Блаватская уловила очень важную и актуальную потребность общества в третьей точке, которая бы включала в себя и науку, и духовность.
Куда более серьезными в этом направлении являются работы Алистера Кроули и Карла Юнга. Похоже, что каждый из них поставил пред собой задачу построить мост – при этом Юнг строил мост со стороны науки (и обрушивал мощнейшую критику на односторонность и предубежденность современной науки), в то время как Кроули строил тот же мост со стороны оккультизма (попутно обрушивая оккультизм прошлого).
Позднее, уже во второй половине двадцатого века, принцип иллюминизма в оккультной среде стал уже скорее признаком хорошего тона. Любой мистик, визионер, посвященный, считает своим долгом опереться на принципы квантовой физики, голографическую модель и сравнить теорию большого взрыва с каббалистической концепцией творения «из расширяющейся точки». Можно сказать, что из всех рассматриваемых нами принципов, принцип иллюминизма получил самое большое распространение.
Однако мы не можем рассматривать его как универсальный признак Малой традиции, во-первых, потому что первое его появление мы можем связать, в лучшем случае, с Парацельсом (который занимался медициной и ундинами) или с Джоном Ди (который не видел разницы между математическими разработками и магической практикой), а во-вторых, до сих пор существует весьма мощный пласт оккультной традиции, страдающий луддизмом и предпочитающий архаично пафосный язык языку логической аргументации.
К сожалению, невысокий порог критики и недостаток культуры часто заставляют путать научность и наукообразность. В этом смысле, одно дело — человек, готовый изучать, скажем, аномальное явление полтергейста и в процессе изучения материала рассматривает десяток гипотез (при этом каждый новый факт прежде всего проверяя на наличие возможной мистификации), и совсем другое – некий контактер с Плеядами, убежденный что то, что он говорит — это «духовная наука».
Близость науки и эзотеризма легко продемонстрировать на примере такого ученого, как Никола Тесла, коего очень многие представители научного мира считают величайшим ученым девятнадцатого века. Самым интересным в истории Тесла является то, что источником его инсайтов является пережитое им мистическое переживание, полностью преобразовавшее его сознание. Само переживание может быть описано как полная реализация Кундалини. Возможно, Никола Тесла был одним из первых людей будущего или люденов, которых нам предсказывает научная фантастика.
Принцип эволюции тесно связан с принципом иллюминизма и является его логическим продолжением. Хотя идея трансформации, априори подразумевающая личную эволюцию индивида на более высокую эволюционную ступень нежели обычный человеческий уровень, является общей для всей Малой традиции, очень многие рассматривают этот процесс как «возвращение» и «обретение потерянного рая», то есть проецируя свое возрастающее движение не в будущее, но в прошлое.
С другой стороны, иллюминист, видящий возможность синтеза научного и символического подхода, рассматривает свое движение вперед по линии эволюции и убежден, что в конечном счете должен произойти эволюционный переход всего человечества. Распространенное, хотя, к сожалению, и не доказанное представление о детях индиго как новом виде, приходящем на смену ветхому человечеству – прекрасная иллюстрация принципа эволюции.
С точки зрения принципов иллюминизма и эволюции мы не имеем право осуждать мир современной науки, желая вернуться назад к чистой архаики, но мы должны искать пути скомпенсировать излишне односторонний рационализм современности, осмысленными НА НОВОМ УРОВНЕ древними традициями. Это очень тонкая различие которое видно на примере идеологического конфликта Мирча Элиаде и Карла Юнга с одной стороны и Рене Генона и Юлиуса Эволы с другой. Элиаде и Юнг искали пути встраивания в современный мир традиционных символов на новом уровне, но без жертвы академическим, рациональным и прогрессивным, ища не одностороности но синтеза, как бы на новом витке спирали, в то время как Генон и Эвола провозглашали все достижения цивилизации как безусловное вырождение.
Следующий признак – признак трансгрессии — связан прежде всего с именем одного из незауряднейших мыслителей двадцатого века, философом и социологом Жоржем Батаем.
Батай убедительно доказывает, что суверенность, являющаяся качеством «сверхчеловека», обретается посредством нарушения общепринятых табу. Такое нарушение должно иметь единовременный характер – трансгрессия не может быть рассматриваема как регулярная практика. В противном случае она либо теряет характер трансгрессии, либо ведет к падению. Падение отличается от трансгрессии тем, что падающий оказывается заложником своих страстей и использует понятие трансгрессии как рационализацию своих слабостей.
Очень часто трансгрессией является практика сексуальной магии как предельно запретного искусства. Однако это не единственная форма трансгрессии. Например, Кроули, получивший насильственное христианское воспитание, избавился от власти христианских установок в себе, совершив ритуал распятия лягушки. Эта практика может быть полезна для того, кто был воспитан в крайне фундаменталистском религиозном окружении и чувствует, что эти установки продолжают отравлять ему жизнь, но абсолютно бесполезна для человека, воспитанного в умеренной или атеистической семье.
Фактически трансгрессия выполняет роль отделения индивида от некоего целого, будь то семья или социальная структура. Это отделение может быть только внутренним или и внешним тоже, в зависимости от жизненных обстоятельств, но очевидно одно – именно трансгрессия дает возможность перехода из первого уровня сознания (бытие части) ко второму, а в потенциале и к третьему. Иллюстрацией такого рода действия является вторая картина пациентки Юнга, представленная им в работе «Исследование процесса индивидуации», где удар молнии отделяет от монолитной скалы сферу, которая является зародышем будущей Самости пациентки.
Последний, пятый принцип, о котором нужно сказать – это принцип художника. Его название отсылает нас к легендарной фразе Алистера Кроули «Подлинный художник выше мага».
Принцип художника утверждает необходимость понимать Искусство и рассматривает искусство как форму оккультного знания, которое открывается при правильном понимании.
Нетрудно обосновать этот принцип исторически, ведь практически все направления искусства вышли из сакрального. Первые картины – это своего рода сигилы, сотворяя которые, охотник намеревался поразить дичь. Первые стихотворения – орфические гимны, а первые театральные представления – мистерии.
Разумеется, следует отличать символическое искусство от всего остального. Карл Юнг выводил две категории искусства: провидческое (в нашей терминологии – символическое) и психологическое (в нашей терминологии – профанное). В психологическом искусстве происходящее имеет одно измерение – и это измерение есть описываемые в данном произведении искусства события. Действие ограничено человеческой сферой, человеческой логикой и чувствами и человеческими законами (впрочем есть еще дочеловеческое, инстинктивное нечто, выдающее себя за искусство, примером чему является современная попса, но здесь и говорить не о чем).
Символическое искусство выводит нас за пределы человеческих категорий к переживанию символа, архетипа, к раскрытию некоей метафизической драмы. Само соприкосновение с таким искусством для подготовленной души становится священнодействием, сопряженным с чувством нуминозного и возможностью трансформации от самого факта прочтения. Яркие примеры такого сверхчеловеческого искусства — «Фауст» Гёте, «Так говорил Заратустра» Ницше, «Моби Дик» Мелвилла, «Ангел западного окна» Майринка, стихи Максимилиана Волошина, Зинаиды Гиппиус, песни Мартиэль, поздние фильмы Тарковского.
В символическом искусстве сюжет (если он есть и это не поток сознания, как, например, в «Плотоядном томлении пустоты» Ходоровского) вторичен по отношению к символу и символическому действию, передача которого посвященному и есть его истинная задача.
Слова Кроули, что «подлинный художник выше мага», несомненно, говорят о символическом искусстве, искусстве, открывающем реальность архетипов и дающем возможность трансформации.
С другой стороны, очень многие направления эзотерики отрицают или откровенно недооценивают значимость восприятия искусства для трансформации. Это связано все с тем же культурным комплексом, уничижением многого в пользу единого, о котором говорил весьма самобытный, хотя и местами спорный Джеймс Хиллман.
Наличие хорошего вкуса в искусстве является обязательным условием переживания символического, представляемого подлинным искусством. В этом и заключается «принцип художника».
Подведем итоги нашей лекции. Помимо достаточно очевидного противостояния Большой и Малой традиции, внутри Малой традиции мы можем вычленить отдельные течения, зачастую противостоящие друг другу. Течение Восемь, о котором мы говорили, является наиболее радикальным выражением принципов Малой традиции и включает в себя юнгианский, телемитский (Течение 93), герметический потоки. Принадлежность к Течению Восемь определяется разделением шести дополнительных принципов, которые либо доводят изложенные в прошлой лекции восемь принципов Малой традиции до последовательных выводов, либо являются самостоятельными.
В следующей лекции мы поговорим о природе диалектического противостояния Большой и Малой традиции, о путях эволюции и инволюции, а также о тех стратегиях войны (онтологическая партизания, о которой писал Уилсон), которые следует применять для утверждения Потока Восемь.