«Влюблённый Тома»

Еще до просмотра наслышавшись о «необычных киберавангардных эффектах» этого фильма, я был весьма скептически настроен, ибо в том, что касается кино, я придерживаюсь умеренно консервативной позиции, согласно которой спецэффекты по большей части убили кино. Однако в данном случае я был приятно удивлён. Вместо ожидаемого бессмысленного нагромождения эффектов в стиле «Шизополиса» я увидел очень качественную осовремененную версию… платоновской притчи о пещере.

Но обо всём по порядку. «Влюблённый Тома» — это единственный в истории мирового кино фильм, где мы не видим главного героя. Совсем. Мы видим мир, а точнее его отражение на экране компьютера его глазами. Тома, больной тяжелой формой агорафобии – страх открытых пространств, поддерживает связь с миром через компьютерную сеть. Таким образом он поочерёдно общается с психологом, матерью, женщинами из клуба знакомств. По мере развития сюжета необходимость выйти из своей комнаты становится всё более осязаемой, и в финале он выходит в неизвестность. Причиной его выхода становится женщина, с которой он знакомится в виртуальном борделе, где она проходит под именем Эва (Ева?), настоящего же её имени зритель так и не узнаёт (что символично). Психолог, который вначале стал причиной потрясений Тома, направив к нему женщин из клуба знакомств, в конце пытается помешать ему выйти из комнаты, невольно напоминает классическое «Я тот, кто вечно зла желая, творит благое». Кстати, острая бородка виртуального психолога удивительно роднит его именно с Мефистофелем (совпадение?).

Где-то до середины фильма я смотрел его как любопытную, экзотическую, при нынешнем уровне развития науки уже даже не фантастическую историю о невротичном, но добром неудачнике, коими в изобилии пестрит Голливуд. В некотором смысле это верно, однако тем и отличается подлинное искусство от кича, что в произведении искусства внешний сюжетный слой является лишь первым слоем, под которым при внимательном прочтении мы обнаружим глубинные, не побоюсь этого слова, метафизические параллели, тогда как кич полностью ограничен внешним сюжетом.

Итак, на середине фильма я почувствовал смутное беспокойство, которое возникает в тот момент, когда мы не понимаем что-то что по всем понятиям понять должны. Прозрения я достиг на последнем кадре. Мы видим, всё так же на экране монитора, как Тома входит в коридор, подходит к двери квартиры и открывает её. Когда он открывает дверь свет наполняет весь коридор, а силуэт Тома как бы растворяется в свете. Мы понимаем, что на экране компьютера именно так и должен был отразиться выход на улицу, но как поразительно похож этот кадр на древнейший архетип выхода в свет, перехода в иной мир, будь то смерть или преображение. Растворение в свете – это древнейшая тема медитации мистиков всех религий и конфессий. Вот тут-то до меня и допёрло, что не всё так просто. Мне стало ясно, что это произведение искусства следует рассматривать не феноменально, а ноуменально, как отражение древнейшей драмы души, запертой в оковы материи.

Здесь-то мне и пришла на память платоновская притча. Напомню вкратце её смысл. Чтобы объяснить разницу между миром материи и миром изначальных идей, по-юнговски говоря, архетипов, Платон прибег к аллегории. Он описал людей, рождённых прикованными к стене пещеры и ни разу не видевших реальных явлений. Всё, что они могут видеть – это тени на противоположной стене пещеры, тени от реальных людей, животных, предметов. Параллель поразительная: заглавный герой из-за своей болезни также лишён возможности контакта с реальным миром и видит лишь тени явлений на экране компьютера.

Меня поражает, что ни один из критиков не понял аллегоричность сего фильма-притчи. Все говорили об угрозе потери реальности из-за массовой компьютеризации, трагедии виртуализации пространства, опасности потери реальности в интернете, глобализации общества, наконец, однако никто не уловил скрытого метафизического смысла этого фильма. По сути, образ контакта с реальным миром через тени на экране монитора есть ещё одна аллегория обычного непросветлённого сознания – осовремененная версия Платона; слава богине, во времена Платона не нашлось умников которые интерпретировали бы его притчу как рассказ об опасности спелеологии.

После того, как последний кадр полностью перевернул моё восприятие сего фильма, и я сел его пересмотреть, но уже с позиции своего инсайта. Всё на удивление укладывалось в общую картину – дом, где жил Тома, представлялся гигантской материнской утробой, из которой не было выхода, утробой, которая была отчасти раем, ибо ему ни о чём не надо было заботиться, всё делала за него корпорация. Психолог, который, сам того не желая, вытолкнул Тома на поиски освобождения – Мефистофелем, который не ведает, что творит.

Двухмерные изображения на экране монитора – суть проекции реального мира, от которого он оказался отрезан, напомнили мне о великолепных размышлениях русского эзотерика начала века Петра Успенского. Согласно его теории, из четвёртого измерения наш трёхмерный мир выглядит как плоскость, точно так же, как линии на двухмерном листе лишь плоскость, исходя из мира трёхмерного.

Но самым интересным персонажем мне показалась та, которая заставляет его выйти. Как я уже упомянул, её имя Эва, что намекает на архетипическую дарительницу яблочка, благодаря которому, если верить мифу, мы вышли из блаженного божественно-скотского состояния. Что ещё символичнее, она помимо своей воли работает проституткой (намёк на два лика Марии – святая и блудница, для меня уже был очевиден). Как Ева освободила Адама из уютной райской утробы, так и Эва выводит своего Тома к реальному миру из его грандиозной киберутробы – сети «глобаль». Утроба, сотканная из наших страхов, надежд и иллюзий по сути остаётся такой же, и нет разницы, в какие одежды её рядить. И именно с этой утробой каждый, кто желает называть себя свободным человеком, должен соприкоснуться и преодолеть её.

Нежелание выйти из дому суть нежелание выйти в неизвестность из своего замкнутого мира, мира, где всё так просто, знакомо и понятно. Адам-Тома никогда бы и не вышел из него – зачем, так же проще, к счастью выход хоть иногда, но всё же происходит. Выход несёт та, с тысячей имён, Лилит, Багряная жена, пред которой трепещут ничтожные. Выход всегда идёт через боль, Адам был обречён стать отдельным от грандиозной киберматрицы, называемой Иегова, а Тома терял контракт с господом глобалем нашим. Впереди неизвестность и боль. Многие, пытавшиеся выйти, погибали, многие, испугавшись, возвращались обратно: вспомним, что первый импульсивный выход Тома чуть не закончился его смертью. Но те, кто останутся верны Ей, смогут выйти, и выйдя они обретут такую реальность, такой танец бытия, по сравнению с которым все радости, доступные среднему человеку, лишь блики теней на стене пещеры или игра изображения на экране компьютера, кому как удобнее называть.