Второй мятеж

Вначале был мятеж, мятеж был против бога, и Бог был мятежом, и всё, что есть, родилось чрез мятеж.

Максимилиан Волошин

Бунт, мятеж. Всякое новое начало рождается в муках и в борьбе со старым. Христос – мятежник уже при рождении: он крамола для старой власти (Ирод), призванная её уничтожить. Бунт есть начало творения – человек лишь тогда может называться полноценной индивидуальностью, когда преодолел родительские запреты. Альбер Камю в своём «Бунтующем человеке» подводил к тому, что всякое полнокровное бытие уже есть мятеж. Мятеж жизни против абсурда, бытия против небытия. Меня всегда удивляли те «правдоискатели», которые были серьёзно озабочены, насколько «моральна» жизнь перед лицом вечности. Жизнь над моралью, и бунт против вечности, и эта дивная непокорённость рождает неизмеримый парадокс, совершенно выраженный Уильямом Блейком: «Вечное влюблено в бренное». Влюблено, потому что бренное непокорно, вопреки доводам рассудка и ужасу сентиментальных чувств, бренное поднимает лицо к небу и вопрошает: «Право ль имею»?

Мятеж есть основа развития. Человек, лишенный мятежа, суть раб, неважно, в буквальном или в экзистенциальном смысле. Мятеж всегда равно развитие, ибо любое новшество, как бы оно не было невинно, опасно для устоявшейся системы, которая пытается его уничтожить, чему мы знаем множество примеров. Первая мятежница – Лилит (а не Сатана, как думают многие – он тогда ещё прислужником господа подрабатывал и с господом на пару Иова травил), воплощает в себе всё лучшее, взятое из всех архетипов – силу, красоту, свободу, движение вперёд. Не случайно Ден Симмонс в своей тетралогии «Гиперион» противопоставил статичную цивилизацию машин под эгидой вселенской церкви в мертвом бессмертии и одну женщину – Энею, которая, по сути, персонифицирует жизнь, Лилит и разрушает статическую систему.

Если вы уже успели подумать, что читаемый вами материал и дальше будет гимном мятежу, то вы не совсем правы. Я действительно считаю мятеж высшей формой бытия, но… И вот в это «но» упираются многие нюансы… О каком мятеже идёт речь? Впрочем, начать лучше с негатологии и поставить вопрос по иному: о каком мятеже НЕ идёт речь.

Несколько лет назад в одной псевдонеформальской тусовке мне выпала возможность познакомиться с одним любопытным субъектом. Зовут этого субъекта Василий, и при первом разговоре он сходу объявил, что он сатанист и сатанизм есть единственное из возможных мировоззрений, кое реально смотрит на жизнь. Обалдев от такого напора, я постарался узнать, в чём же суть сатанизма, но Василий только стал обличать весь окружающий «божий» мир, лепеча что-то невразумительное. Когда же я попытался объяснить, что Бог и Сатана, собственно, одно и тоже, он обозвал меня христианином, на чём мы и расстались. Через год я бы ни в жизнь не узнал прежнего буйного Васю в том проходящем в неизвестность молодом человеке с глазами кастрированного кота, если бы он не окликнул меня по имени. За три минуты разговора выяснилось, что бедный Вася покрестился и покаялся, а за следующие три, когда Васёк серьёзно сел в лужу в богословском споре на тему «как же, если ты минуту назад говорил, что Бог – это созидание, а Сатана – разрушение, в конце мира Бог РАЗРУШИТ этот мир?», я уже был объявлен чуть ли не посланцем Сатаны, призванным искушать его бедную плоть (душа там явно ещё не отросла).

Вспоминается также один известный интеллектуал сети, который многие свои статьи начинал со сравнительных опусов на тему «Вот я еду в электричке, читаю Умберто Эко, а вокруг – тошно смотреть – читают разные там боевики безвкусные». В ответ на столь милые опусы могу посоветовать автору как-нибудь для разнообразия сравнить себя с обезьянами или одноклеточными, наконец – если уж ему вполне нормально сравнивать себя с плебеями. К слову сказать, когда я читаю в электричке, будь то Умберто Эко или гекзаметры Эсхила, то я их ЧИТАЮ, а не башкой ворочаю.

Бала ещё одна такая девочка – Анечка, любила порассуждать о тотальной бездуховности и мещанстве. Даже из дома ради убедительности ушла. Только вот сейчас она замужем – и в точности по модели родителей, которых она якобы ненавидела.

Итак, дамы и господа – во всех трёх примерах мятеж налицо. Ну, или то, что часто понимают под мятежом, бунтом – так точнее будет. Только вот что-то не радует этот мятеж, ох не радует. В чём же проблема? Возникает устойчивое ощущение, что в природе есть два вида мятежа и у них между собой мало общего.

Первый мятеж проходит весьма существенный процент населения. Он, как правило, приходится на переходный возраст и, несмотря на все высокодуховные объяснения юношей и юниц, объясняется исключительно гормонально. Надо сказать, что этот первый мятеж может затянуться и принять весьма интересные формы. Он может обрастать коркой интересных рационализаций, конфликт может сублимировать весьма любопытные творения, но слепота остается прямо таки эдиповой – вот если бы Их (его, её, коммунизма, капитализма, школы – ненужное зачеркнуть) не было – для меня (худший вариант для всех) наступил бы рай земной. Бедолага не понимает, что все эти самые тёмные силы сидят в нём и, сорри за каламбур, благополучно накапливают силы. В конце концов – как показано в двух примерах из трёх – происходит энантиодромия, и вчерашний бунтарь – сегодня мажор.

Дракон убит – герой становиться драконом. Избежать этого циклического процесса можно, только интроецируя большую часть проекций и стараясь обрести власть над собой. Власть над собой и знание себя, по сути, являются синонимами. Правда, при этом следует опасаться другой крайности – иллюзии в возможности полной победы эго над бессознательным. Юнг понимал отношение сознания и бессознательного как динамический процесс выстраивания единой оси Эго-Самость.

Второй мятеж происходит у немногих. Здесь человек с ужасом понимает, что всё, супротив чего и шел мятеж, – есть части его самого. «Дайте мне точку опоры, и я переверну землю»,– говорит мятежник в начале пути. «Дайте мне точку опоры, и я переверну себя!» – с надеждой восклицает тот, кто дошел до глубин мятежа. Второй мятеж – это долгая и кропотливая работа по исследованию себя. Необходимо найти и обезвредить те теневые части, кои были импринтированы родителями, обществом, школой, и освободиться от них. Здесь в ход идут психология и оккультное знание. Необходимо дойти до самых основ души и освободиться от власти иллюзии.

Надо помнить, что психология очень амбивалентна и может использоваться для достижения прямо противоположных целей. Выбирая психолога, следует задать ему вопрос: «Что вы считаете выше – счастье или свободу?» Если он начнёт вилять и уходить в софизмы на тему «что для вас счастье?», то следует немного поправиться и заменить слово «счастье» словом «покой». С кем ты? Вопрос действительно важный. Либо ты с миром и его иллюзией и будешь стремиться кастрировать и подрезать душу, дабы она поудобнее влезала в рамки, задаваемые системой, либо ты с Лилит и будешь работать на то, чтобы дать индивиду силу более эффективно противостоять обусловленности и стараться снять хотя бы часть рефлексов «собачки Павлова», коими система в обилии наградила всякого.

Именно здесь я и провожу грань между юнгианской и трансперсональной психологией и большинством других психологических традиций. Юнг был ориентирован на одарённого человека, который ищет новые пути к развитию, а Фрейд на патологического невротика, который банально не приспособлен к жизни. При этом сам невроз Юнг рассматривал как «наличие нереализуемой потенциальности к большему развитию индивида», то есть для его анализантов невроз становился своего рода «шаманской болезнью», которая выводила на более высокий уровень развития. Юнг много более элитарен, чем Фрейд и иже с ним, потому (к счастью) гораздо менее распространен – опошлить Юнга ещё никому не удавалось.

Я не утверждаю, что фрейдисты всегда работают на систему, а юнгианцы – на Лилит. Более того, на некоторых ступенях анализа без тех открытий, которые сделаны Фрейдом, дальше продвинуться просто невозможно. Другое дело, что всякий, отрицающий фигуру Юнга, будет вызывать у меня естественное подозрение: с кем он – с миром или с Лилит? Хотя, увы, исключения встречаются и в юнговской традиции, о чём я с печалью в сердце писал в статье «Алхимики наоборот». Более того – я вполне могу допустить, что отдельные люди, столкнувшись с аналитической психологией посредством таких вот «алхимиков наоборот», составили о ней неверное представление.

Знание – сила. Эта фраза, столь затасканная и опошленная ничтожествами всех мастей, имеет под собой глубочайшую основу, гораздо более глубокую, чем может показаться на первый взгляд. «Познающий обретает над познаваемым власть силою Логоса», – писал Эдвард Эдингер в работе «Сотворение сознания». Эта власть, естественно, иного типа, нежели то, что обычно понимается под словом власть. Не власть контроль, а власть мысли.

У моего гипотетического оппонента может возникнуть впечатление, что я, в силу пристрастности, необъективно превозношу юнгианскую психологию перед другими психологическими школами. Элемент субъективности тут, разумеется, есть, однако мою правоту доказывает следующий факт: попробуем сравнить количество великих писателей, поэтов, которые находились под большим влиянием учений, скажем, Адлера или Пёрлза с одной стороны, или Юнга – с другой. Возможно, я недостаточно образован, но мне не известен ни один великий писатель, который находился бы под большим впечатлением от НЛП или гештальта. В свою очередь, количество писателей, испытавших на себе влияние аналитической психологии, весьма существенно. Прежде всего, это классик немецкой литературы Герман Гессе, который, как известно, проходил анализ у ученика самого Юнга… Концепцию семейного бессознательного как аналогии силы слепого рока блестяще уловил известный драматург Юджин О’Нил. В произведениях Милана Кундеры, в особенности в «Невыносимой лёгкости бытия», белой нитью проходят рассуждения на основе юнговских концепций. Великий шведский режиссёр Ингмар Бергман великолепно передавал юнговскую идею тёмной стороны Бога, а мексиканский режиссёр Алехандро Ходоровский строил большинство своих произведений на основе алхимического символизма, разработанного Юнгом. В основе примерно половины современной фантастики – теория архетипов Юнга. Урсула Ле Гуин, Альфред Ван Вогт, Роджер Желязны явно были знакомы с аналитической психологией не понаслышке.

Мы можем подойти с другой стороны и посмотреть, чьё духовное влияние испытывал Юнг на себе. Основные корни – не занудный научный позитивизм, а пантеизм Гёте, концепция «вещи в себе» Канта и «Заратустра» Ницще. Юнг также испытывал влияние русских символистов, и его другом был эммигрировавший из России Эмилий Метнер, который был почетным участником собрания «Башня» Вячеслава Иванова. Дух Юнга формировали не мёртвые конструкции психиатров, кои до Юнга ничего и не могли, но живое слово великих поэтов и философов. Концепция Юнга была истинным мятежом, который не смогли принять ни учёные, ни теологи – и те и другие испугались разрушения устойчивых конструкций.

Итак, мы можем смело сказать, что юнговская мысль была мятежна как для своего времени, так и для эпохи нынешней. «В чём, собственно, мятеж?» – может спросить меня мой гипотетический оппонент. Прежде всего, в наличии внутренней свободы самого писателя. Как говорил Иисус в Евангелии: «По плодам узнайте их». Плоды тех идей и практик, которые предложил сам Юнг, во-первых, освободили его самого, подняв на небывалый уровень духовной мудрости и интуиции. Во-вторых, как уже было сказано, юнговское учение не только не препятствует творческой реализации, но и её стимулирует, доказательство чему – обилие великих писателей и режиссёров, испытавших на себе влияние Юнга. Другие психологические школы могут дать вам покой и счастье, но перспективу развития и свободы они дадут вам вряд ли. Хоть как-то посоперничать с Юнгом по количеству последователей в творческих кругах мог бы разве что Фрейд, но, в отличие от аналитической психологии, запертые в тисках фрейдовской парадигмы, как правило, не могут расти дальше и на определённой ступени начинают лелеять свои комплексы.

Истинный мятеж – мятеж, который может помочь действительно изменить хоть что-то, начинается только с самопознания, которое движется гораздо эффективнее у тех, кто использует аналитическую психологию. Индивидуалисты, утверждающие, что лучше идти самому, чем использовать уже существующие наработки, напоминают мне трогательных чудаков, которые всеми силами работают над изобретением велосипеда, когда вполне могут позволить себе ездить на мотоцикле или машине. Аналитическая психология, если понять её правильно, способна открыть те двери, о которых мы и не подозревали.

Переход на иной уровень бытия – к экзистциальному мятежу – происходит в тот момент, когда индивид находит в себе силы сказать фразу Камю: «Всё, что я хочу, – это быть последовательным»! То есть, мы ставим объективное знание выше каких-либо чувств, эмоций, убеждений и ценностей, которые можем ошибочно отождествлять с собой в силу своей обусловленности. Быть последовательным – это значит предпринять попытку выработать в себе безоценочный исследовательский подход к себе и к миру. Достичь в этом стопроцентного результата невозможно, но чем больше индивид в этом преуспевает, тем свободнее оказывается.

Устремившись к мятежу на определённой ступени, необходимо понять, что мятеж выражается не в активном протесте, а в холодном, безоценочном исследовательском интересе. Пока мы слабы, система может пожрать нас, и мы испытываем естественную потребность в активном протесте – но, достигнув успеха в самопознании и частичной интеграции тени, мы осознаём, что система больше не угрожает нам психологически, и взираем на оранус не с ненавистью, но с любопытством исследователя, наблюдающего в микроскоп за копошением микробов.

Некоторые горячие головы могут начать утверждать, что это не мятеж, а самообман, выдаваемый за мятеж. Надо сказать, в своё время, впервые услышав от своего учителя о необходимости интеграции тени, я думал точно так же. Я начал работать с тенью и интровертировать свой бунт, испытывая огромные сомнения и скепсис, которые, возможно, чувствовал бы и мой потенциальный читатель. По настоящему в правоте аналитической психологии я убедился примерно через пол года. До анализа я ненавидел свою мать, пытался бунтовать, обвинял её в мещанстве и плебействе. Я находился в полной иллюзии своей свободы и отделённости от неё, но на самом деле был связан тесной паутиной, а как пить мою кровь – через любовь или через ненависть – ей было всё равно. Через полгода, интровертированый, я перестал ругаться с ней, перестал яростно бунтовать, стараясь бросить все силы своего разума на материнский комплекс в моей психике. И вот – награда за мои труды. В один прекрасный момент мать со злостью мне сказала: «Последнее время ты совсем не мой. Лучше б я не отмазывала тебя от армии и тебя бы убили в Чечне, но я знала бы тогда, что ты остался МОИМ». Вряд ли можно передать то неземной счастье, которое я испытал, услышав эти слова. Насмешливо-сочувственным тоном я поинтересовался, а что, собственно, ей не нравится – я не ругаюсь с ней, не бунтую, не стремлюсь больше строить жизнь по принципу «Как угодно, только не как она». На что она с печалью ответила, что тогда я был её, а теперь нет.

Это мгновение моей победы, воспоминание о котором доставляет мне наслаждение. Впрочем, единожды достигнутая победа не означает окончание войны, и мне хорошо понятно, что как только я расслаблюсь и иду на компромиссы, материнский комплекс вновь, словно Антей, коснувшийся земли, наполняется энергией, и многое приходиться начинать сначала.

Дабы проиллюстрировать идею второго мятежа, будет уместным процитировать Довлатова о Бродском: «Бродский просто не замечал системы. Когда ему показали портрет кого-то из партийных деятелей, он повёл плечами и сказал: «Похож на Уильяма Блейка». И система ему этого равнодушия не прощала».

Важным вопросом является окружение, которое формирует вокруг себя индивидуум. Можно, конечно, сослаться на некоторых гностиков, которые утверждали, что бриллиант сияет и в куче навоза. То есть окружение значения не имеет, главное – будь алмазом. Рассуждающие подобным образом вместо освобождения и расширения границ роботизируются другой ролью – ролью бунтаря, непризнанного гения. Необходимо помнить, что идентификация с архетипом персоны, как бы приятен он ни был, является первейшей помехой индивидуации.

Если вспомнить традиции любого глубинного мистицизма, от даосов до гностиков, то везде мы можем увидеть одну общую идею – всё едино. Разница между «Я» и «Не Я» не ограничивается тем, что Алан Уотс определил как: «Эго, закапсулированное в кожу». Люди, которые составляют наше окружение, в некоторой степени являются продолжением нас самих, а в устойчивых группах даже формируется некий единый дух. Потому, общаясь с существами низшего уровня, мы, сами того не замечая, даем силу своим теневым частям, что, как нетрудно понять, не есть хорошо.

Надо сказать, в плане выбора окружения гораздо легче жителям столиц – Москвы и Санкт-Петербурга. Там выбор различных групп, объединённых самыми разными целями и мировоззрениями, огромен. При достаточной силе личности и помощи Лилит, живя в областных городах, можно сформировать вокруг себя некий интеллектуальный круг или оказаться притянутым к такому кругу. Хуже всего тем, кому выпало несчастье родиться в районном небольшом городе. Ещё десять лет назад такая ситуация была безвыходна, однако сейчас, к счастью, есть Интернет, помогающий найти единомышленников, дабы сформировать свой круг общения.

Как уже было сказано, второй мятеж – это самопознание. Однако не стоит сводить самопознание только к конкретным психологическим практикам, как, например, анализ снов и активное воображение, кои, бесспорно, важны и необходимы. Самопознание – это состояние духа, в котором каждая информация есть ещё одна крупица самопознания. Подлинное искусство открывает нам новые грани самого себя, а символ, сокрытый в лучших произведениях, способен радикально нас изменить, следовательно, исследование искусства есть одна из граней самопознания. Лично я не раз наблюдал, как шедевры великих мастеров (например, Константина Арбенина) радикально изменяли жизнь и сознание тем, кто имел в своей душе возможность для изменения. Исследование философских тоннелей реальности тоже является самопознанием, ибо чем выше наше мастерство понимания слова, тем больше граней и нюансов, помогающих нам отследить тенденции, по которым работает психика. Наблюдая за людьми, с которыми мы общаемся, мы открываем иные потенциальные грани себя. Если человек нам неприятен, осознавая, что именно нас в нём раздражает и какие качества ему бессознательно приписываются, мы лучше понимаем свою тень, без знания которой никакая индивидуация, никакое самопознание, никакой подлинный мятеж невозможен.

По сути, сама наша жизнь должна стать самопознанием, и если мы сможем хотя бы отчасти реализовать своей жизнью сие предназначение, только тогда мы имеем право говорить о подлинном мятеже. В противном случае, речь идёт лишь об идентификации с персоной бунтаря. Разница между первым и вторым состоянием так же велика, как между открытым океаном и застойным болотом, хотя вода содержится и там и там.

В завершении я приведу цитату из той же поэмы «Путями Каина», что и эпиграф. Фраза-призыв Волошина звучит так: «Благоразумным – воротитесь в стадо. Мятежнику – пересоздай себя». Мне кажется, что всё, написанное мной выше, вполне можно считать комментарием к этим великолепным двум строкам. Да прибудет с нами Лилит!