Закон для всех (отрывки)

Глава 1

3. Каждый мужчина и каждая женщина — звезда.

Комментарий. Этот тезис исчерпывающим образом рассма­тривается в «Книге Мудрости или Глупости». Суть его — в том, что каждый человек есть Частица Космоса, независимая, превос­ходящая всех и вся и в то же время равная всем прочим Богам.

Из этого логически вытекает Закон — «Твори свою волю». Звезды, разумеется, влияют друг на друга посредством тяготе­ния; но все это — лишь случайные отклонения от предначер­танных им орбит. Впрочем, есть еще тайна планет, вращающих­ся вокруг звезды, их породившей; но вдаваться в рассуждения по этому поводу здесь я не стану.

Человек — это Среднее Царство. Великое Царство — это Небо, частицы которого — звезды; Малое Царство — Молекула, частицы которой — электроны. (Эти три объекта соотносятся между собой в правильной геометрической пропорции: каждый следующий в ю²² раза больше по размерам, чем предыдущий.)

В «Книге Великой Гагары» приведено доказательство того, что каждая «звезда» есть Центр своей Вселенной и что каждая «звезда», будучи простой, самородной и абсолютной, может прирастать в своем всемогуществе, всеведении и вездесущно­сти, оставаясь по-прежнему самой собой; но для этого ей не­обходимо накапливать опыт, ввиду чего она взаимодейству­ет с другими, вступая подчас в союзы, временно скрывающие ее истинную Природу даже от нее самой. Схожим образом атом угля может пройти через несметное множество превра­щений, представая в обличьях мела, хлороформа, сахара, живи­цы, мозга и крови, распознать в которых «его самого» — черное и аморфное твердое вещество — невозможно, но из которых его можно так или иначе выделить и обнаружить, что он остал­ся неизменным, несмотря на все свои приключения.

Это единственная в мире теория, действительно объясня­ющая, почему Абсолют ограничил Себя и почему Он не узна­ет Самого Себя на протяжении цикла инкарнаций. Она реша­ет проблему «Зла» и его происхождения, не отказывая при этом «Злу» в Реальности, не обесценивая наших повседневных на­блюдений и не оскорбляя наш здравый смысл.

Приведу здесь (с немногими пояснительными вставками) запись, которую Я когда-то сделал по этому поводу.

14 мая 1919,18:30

Несомненно, что все элементы когда-то были отде­лены друг от друга: именно так должно было обстоять дело в условиях сильного жара. И вот, когда атомы попа­дают на Солнце, когда мы попадаем на Солнце, мы ока­зываемся в такой же невероятно, до предела раскаленной среде, и все элементы здесь снова становятся сами собой. Представьте себе, что каждый атом каждого элемен­та сохраняет память обо всех приключениях, которые он пережил в различных соединениях с другими атомами. С одной стороны, такой атом, обогащенный памятью, уже не может быть прежним; но с другой — он остает­ся точно таким же, каким и был изначально, поскольку на самом деле не приобретает ничего, кроме этой памяти. Таким образом, с течением времени и благодаря памяти объект может превзойти себя, оставаясь самим собой (несмотря на то, что изначально был Бесконечно Совершенным); именно так совершается подлинное развиmue. Теперь нам ясна причина, по которой тот или иной элемент может принять решение о прохождении ряда инкарнаций (Боже, какая великолепная концепция!): для нею это — единственно возможный способ идти впе­ред; и он соглашается временно утратить в ходе этих инкарнаций память о Реальности Своею Совершенства, потому что знает, что пройдет через них неизменным.

Так мы получаем бесконечное множество богов, инди­видуальных и равных, хотя и не тождественных друг дру­гу; каждый из них — верховное божество; и каждый неу­язвим и несокрушим. В этом же — единственно возмож­ный ответ на вопрос, каким образом некая Сущность могла сотворить такой мир, в котором присутству­ют Война, Зло и так далее. Зло — всего лишь мнимость, поскольку (как и «Добро») оно не в состоянии повлиять на изначальную сущность и может только умножать ва­рианты соединений, в которые та вступает. Это уче­ние во многом сходно с мистическим монизмом. Однако, с точки зрения последнею, все вещи, сотворенные Богом, суть его части, а, значит, их взаимодействие иллюзорно. Если же мы предположим, что изначально существует множество элементов, то взаимодействие их будет под­линным. Эту теорию не подрывает даже вопрос о том, кто сотворил все эти элементы: элементы, по крайней мере, налицо, а Бога, сколько ни ищи, не сыщещь. Теизм — это obscurumperobscurius («Объяснение непонятного посредством еще более непонятного» (лат.)). Звезда мужского пола форми­руется от центра к периферии, а звезда женскою пола — от периферии к центру. Именно это подразумевается, когда мы говорим, что у женщины нет души. И этим ис­черпывающе объясняется разница между полами.

4. Каждое число — бесконечность; различий нет.

Комментарий. Это великая и святая тайна. Несмотря на то, что у каждой звезды есть свое число, все числа равны и каждое — наивысшее. Каждый мужчина и каждая женщина — это не только частица Бога, но и Верховное Божество. «Центр — повсюду, а окружность — нигде»¹. Это старое определение Бога приобретает для нас новый смысл. Каждый из нас — Единый Бог. Понять это может лишь посвященный; чтобы оценить эту мысль в полной мере, необходимо достичь довольно высоких состояний сознания.

В комментарии к предыдущему стиху я постарался объяснить это простыми словами. Здесь же могу добавить, что в Трансе, который я назвал для себя «Звездной Губкой» (см. коммента­рий к стиху 59^г) , эта концепция Вселенной предстает духовному взору как некое астральное видение. Началось оно как «Пустота с блестками», явившаяся мне в 1916 году e.v. на берегу озера Паскани в Нью-Гемпшире (США), а затем поэтапно развилось в полномасштабную картину. Каждая «звезда» напрямую связа­на со всеми остальными звездами, а поскольку Пространство — Тело Нуит — Безгранично (Айн Соф), каждая звезда ровно в такой степени является Центром, как и любая другая. Каждый человек интуитивно чувствует, что он — Центр Мироздания. И, сколько бы ни глумились философы над его самонадеянной стью, на самом деле он совершенно прав. Простой мужик ни­чуть не «ничтожнее» Царя, а Земля — ничуть не «ничтожнее» . Солнца. Каждый простейший элемент, каждое «Я» — самое главное в мире; воистину, оно — Бог Богов. О, сколь нестер- , пимо прекрасна Истина, открытая в Книге сей! Ибо Человек слишком долго скрывал от себя свою славу; его пугает бездна, его страшит вечный Абсолют. Но Истина освободит его!

************************************************************************

9. Поклоняйся же Хабс и узри мой свет, излившийся на тебя!

Комментарий. Следует уделять внимание этому Сокро­веннейшему Свету: тогда на нас снизойдет, как отклик, Свет Безграничного Пространства. Отметим, что этот свет пространства есть то, что люди называют Тьмой; для нашего непосвя­щенного разума природа его совершенно непостижима. Союзу Нуит и Хадита препятствует не что иное, как упоминавшиеся выше в этих комментариях «покровы».

Мы не должны поклоняться Ху, не должны поддаваться ча­рам нашего Магического Образа. Влюбившись в него — как мы все это делаем, — мы забываем свою Истину. Обожествляя Форму, мы перестаем видеть за ней Суть: Форма становится непрозрачной и вскоре может изменить своей природе. Ху каждого человека включает в себе Вселенную в том виде, в каком он ее знает. Для меня даже Хабс любого другого человека — всего лишь часть моего собственного Ху. Наш собственный Хабс — единственная наша Истина.

10. Да будут слуги мои немногочисленны и сокрыты; они будут править многими и известными.

Комментарий. Природа магической власти непостижима для профана. Пророк Иезекииль, осаждавший кирпич, чтобы разрушить Иерусалим¹, или приключения Осии с Гомерью² так называемому «практичному» человеку покажутся не менее абсурдными, чем любые другие научные исследования, если только воскресные газеты не снабдят его каким-нибудь прав­доподобным объяснением, в действительности не объясняю­щим ничего. (В связи с этим следует читать часть III«Книги Четыре»’.)

1 Иез. 4:1—3- «И ты, сын человеческий, возьми себе кирпич и положи его перед собою, и начертай на нем город Иерусалим; устрой осаду против него, и сделай укрепление против него, и насыпь вал вокруг него, и расположи стан против него, и расставь кругом против него стенобитные машины; и возьми себе железную доску, и поставь ее как бы железную стену между тобою и горо­дом, и обрати на него лице твое, и он будет в осаде, и ты осаждай его. Это бу­дет знамением дому Израилеву».

2 Ос. 1:2—4: «И сказал Господь Осии: иди, возьми себе жену блудницу и де­тей блуда; ибо сильно блудодействует земля сия, отступив от Господа. И пошел он и взял Гомерь, дочь Дивлаима; и она зачала и родила ему сына. И Господь ска­зал ему: нареки ему имя Изреель, потому что еще немного пройдет, и Я взыщу кровь Изрееля с дома Ииуева, и положу конец царству дома Йзраилева…» и т.д.

«Слуги мои» — это не те, кто служит Владыке Эона. «Закон — для всех» [1:3; следовательно, никакой скрытности в этом отношении быть не может. В данном стихе речь идет о неких особо избранных «слугах»; возможно — о тех, кто по­клонялся Хабс и узрел излившийся на них свет Нуит. Такие люди осуществили в самих себе бракосочетание Нуит и Хадита и познали некие тайные Пути к Власти.

Есть в этом стихе и мистический смысл. Нам следует тща­тельно организовать свой разум, назначив «немногочисленные и сокрытые» его части, служащие Нуит, вождями и руководи­телями над всеми многообразными функциями сознательно­го мышления.

11. То глупцы, которым поклоняются люди; и Боги их, и люди их — глупцы.

12. Выйдите, о дети, под звезды и досыта вкусите любви!

Комментарий. Доктрина «любви» полностью изложе­на в книге «Алеф» («Книге Мудрости или Глупости»), каковую и надлежит изучать в связи с этим стихом. Но отметим еще, как тесно согласуется данный стих с вышеприведенными коммен­тариями о том, что каждая Звезда должна освободиться от сво­их покровов, дабы вкушать блаженство со всем Миром Звезд. Это опять-таки призыв к единению, то есть к «любви», осно­ванной на уравнении 1 + (-1) = о², которое представляет собой универсальную магическую формулу нашей Вселенной.

*******************************************************************

31. Ибо это глупцы средь людей, и не заботься вовсе об их печалях! Они их едва ощущают; да и те уравновеше­ны жалкими радостями; но вы — избранные мои.

Комментарий. Вся эта болтовня о «страдающем челове­честве» — по большей части полная ахинея, основанная на та­кой распространенной ошибке, как перенос собственных пси­хологических особенностей на ближнего своего. «Золотое правило»¹ — чушь. Если бы лорд Альфред Дуглас² (ну, к при­меру) поступал с другими так, как хотел, чтобы они поступали 1 с ним, далеко не каждый был бы от этого в восторге. V- Развитие Адепта протекает посредством Расширения — во­вне, в устремлении к Нуит — равномерно во всех направлениях. Мелкие людишки бедны опытом и почти не способны испытывать ни боль, ни наслаждение. Буржуа — тупой чурбан. Но мне хвата­ет, по меньшей мере, здравомыслия не предполагать, что издева­тельства над ним принесли бы мне удовольствие или пользу.

Этот тезис о сострадании — один из важнейших и клю­чевых в этике Телемы. Необходимо раз и навсегда отказать­ся от этой невежественной привычки совать свой нос в чу­жие дела. Каждому человеку следует предоставить свободно (идти своим путем. В этом отношении особенно невменяема Америка. Ее гражданам позарез нужно, «чтобы цейлонцы научились носить меха, тибетцы — голосовать на выборах, а весь мир — жевать жвачку; им совершенно невдомек, что большин­ство других народов, в особенности французы и англичане, считают «американские порядки» сущим дикарством, а сами американцы не помнят, а то и попросту не знают о том обсто­ятельстве, что американская свобода исходного образца — та, которая и впрямь была Свободой, — подразумевала, что следу­ет оставить других людей в покое и тем самым обеспечить каждому человеку возможность развиваться по-своему.

32. Повинуйтесь пророку моему! пройдите до кон­ца испытанья моего познания! стремитесь лишь ко мне!

1 «Золотое правило» — основа целого ряда этических систем Востока и Запада, смысл которого сводится к следующему: «Поступай с другими так, как хочешь, чтобы они поступали с тобой».

2 Альфред Дуглас (1870-1945) — английский аристократ и поэт, возлю­бленный Оскара Уайльда.

208

И тогда радости любви моей избавят вас от всех страда­ний. Воистину так; в этом клянусь сводом тела моего; свя­щенным сердцем моим и языком; всем, что могу даровать я, и всем, чего я желаю от всех вас.

Комментарий. Повиноваться Зверю подобает потому, что Его Закон есть чистая Свобода и любое Его повеление бу­дет основано на Правильном Истолковании этой Свободы. Но для того, чтобы сама эта Свобода развивалась, нужна орга^ низация, а любая организация нуждается в централизованном управлении. Особенно это важно в военное время; даже так называемые «демократические» государства научились этому на Опыте, не пожелав в свое время учиться у Германии. А ны-i нешний век — это по преимуществу и есть «военное время», особенно сейчас, когда наша Работа заключается в том, чтобы свергнуть рабских богов.

Призыв «стремитесь лишь ко мне» подкреплен клятвой, и в связи с ним дается особое обетование. Стремясь к не столь высоким идеалам, мы тем самым проводим различия¹ и, следо­вательно, утверждаем в неявной форме ту самую двойствен­ность, от которой пытаемся уйти. Обратите внимание так­же, что слово «те» может подразумевать греческое МН, «не»². Слово «only» можно истолковать как «м»эт», числовое соот­ветствие которого — 156, число БАБАЛОН, Тайного Имени Нуит³. Можно предположить, что скрытые значения содержат­ся и в ключевом слове этого стиха — «all»⁴.

1 Ср. 1:22.

2 Англ. «те» — «мне»; если же интерпретировать это слово как записан­ное греческими буквами (МН), то выражение «seek me» («стремитесь ко мне!») приобретет смысл «стремитесь к НЕТ», то есть «к Нуит» (см. стр. & и стихи 1:27-28).

3 «sfri» — слово, составленное из еврейских аналогов латинских букв «ONLV» (англ. «only» — «только, лишь»). С учетом предыдущего толко­вания выражение «seek me only» приобретает смысл «стремитесь к Нуит Бабалон». О «Тайном Имени» Нуит упоминается в стихе 1:22: «Итак, вам я известна под именем моим Нуит, ему же — под именем тайным, кое вру­чу я ему, когда он познает меня наконец». Откровение об этом тайном име­ни, «Бабалон», по еврейской гематрии соответствующем числу 156, Кроули получил в 1909 году, в ходе исследования енохианских Эфиров, описанного в «Liber 418» («Видение и Голос»).

стиха

4 Англ.: «всё, все»; это слово трижды повторяется в заключительной части ха («by all I can give, by all I desire of ye all»).

************************************************************

38. Он обязан учить; но в его власти — сделать испыта­ния суровыми.

39. Слово Закона — Телема.

40. Кто назовет нас Телемитами, не ошибется, если из­учит это слово внимательно. Ибо в нем — Три Степени: Отшельник, Влюбленный и Человек Земли. Твори свою волю: таков да будет весь Закон.

41. Слово греха — Ограничение. О муж!_не отвергни жены своей, если она желает! О любовник, если такова твоя воля, уходи! Нет уз, способных соединить разделен­ное, кроме любви; все остальное — проклятие. Проклятие! Проклятие ему на все зоны! Ад.

Комментарий. Первая фраза — это общее определение Греха, или Заблуждения. Все, что ограничивает волю, все, что ставит препятствия на ее пути или вынуждает ее отклониться от курса, есть Грех. Иными словами, Грех — это проявление Двоицы. Грех — это нечистота.

(Нельзя сказать, что со стороны «Ничто» было «Грехом» ограни­чить себя формой Двоицы; вовсе нет. Но сопротивление обратному движе­нию в «Ничто» — это Грех. А «возмездие за Грех — Смерть» [Рим. 6:23], ибо Жизнь — это непрерывный поток гармоничных и естественных Перемен См. «Liber 418» и «liberAleph».

Слово «sin» [«грех»] (см. «Этимологический словарь» Скита) связано с корнем VES, «быть», что помогает взглянуть на все определение под новым углом. Грех как ограничение — это «бытие» как противоположность «станов­лению». Концепция зла в основе своей оказывается привязана к идее статич­ности как антитезе динамическому принципу существования Вселенной. Это объяснение не только гармонирует с общими положениями «Книги Закона», но и свидетельствует о том, как глубоко ее Автор понимает Самого Себя. — Примеч. А. Кроули.)

Далее и до конца стиха рассматривается частный случай, пример к этому определению. Прав собственности на челове­ческое тело быть не должно. Сексуальный инстинкт — одно». из глубочайших выражений воли; и его нельзя ограничивать — ни отрицательным образом, то есть препятствуя его свободной реализации, ни утвердительным, то есть навязывая этому ин­стинкту не свойственные ему проявления.

Что может быть отвратительнее, чем попытки уродовать естественное развитие и ставить на пути его преграды?

Что может быть абсурднее, чем попытки представить этот священный инстинкт как грубое животное действо, отделить его от того духовного восторга, без которого он станет на­столько бессмыслен, что не сможет принести участвующим ли­цам даже простого удовлетворения?

Половой акт — это таинство Воли. Оскверняющий его со­вершает великое преступление. Всякое истинное выражение этого инстинкта законно; всякое его подавление или искаже­ние противно Закону Свободы. Прибегать к юридическим или финансовым ограничениям, чтобы навязать человеку воз­держание или принудить его к покорности в данном отноше­нии, — это совершенно ужасно, противоестественно и абсур­дно. Физическое принуждение — до определенной степени — еще не худшее из зол, ибо корни его уходят в изначальный конфликт между полами, который мы наблюдаем в царстве жи­вотных, и само по себе оно нередко пробуждает Любовь в вы­сочайших и благороднейших ее формах. Среди самых страст­ных и долговечных союзов встречаются и такие, что начались с изнасилования. Фактически, с него же начался Рим. До неко­торой степени простительно с этической точки зрения и убий­ство на почве неверности: быть может, среди звезд есть и такие, что по Природе своей неистовы и яростны до крайности. В конце концов, столкновение галактик — великолепное зре­лище! Но кого и на что способен вдохновить визит к адвокату? Разумеется, все это — сугубо моя личная точка зрения; быть мо­жет, звезда, которой довелось стать адвокатом, смотрит на вещи иначе! Но во всем невыразимом многообразии Природы, до­пускающем даже эгоизм и жестокость, мы не найдем образцов пуританина и ханжи!

Однако разум, подчиненный Закону, знает Порядок: ра­ботающая машина выглядит красивее, чем разломанная на ку­ски (если только мы не смотрим на нее глазами Мальчишки). Машина Материи-й-Движения — это механизм взрывоо­пасный, оснащенный пиротехникой; но далеко не это в нем главное.

Законы против прелюбодеяний основаны на представлении о женщине как о движимом имуществе: с такой точки зрения, заниматься любовью с замужней женщиной — значит, лишить мужа ее услуг. Эти законы самым неприкрытым и грубым обра­зом утверждают рабство. Для нас же каждая женщина — звезда. Следовательно, она имеет полное право идти своим собствен­ным путем. Нет никаких причин, по которым она не могла бы стать идеальной hausfrauесли на то будет ее воля. Однако об­щество не имеет права навязывать ей это как норму. В малых сообществах — варварских племенах, в которых женщина была, фактически, общей рабыней, — необходимость в подобных за­претах возникала по практическим соображениям, посколь­ку безопасность племени зависела от высокого уровня рожда­емости. Но в наши дни женщина обрела экономическую неза­висимость и с каждым годом становится все более свободной в этом отношении. И в результате она тотчас же заявляет о сво­ем праве иметь столько мужчин и столько детей, сколько желает или может получить, — не больше и не меньше; и бросает вы­зов миру, пытающемуся ущемить ее в правах. Дайте ей власть — и она покажет, чего она стоит!

За время Войны эмансипация расцвела пышным цве­том — всего за четыре года! Примитивные племена, вро­де австралийских вояк, говорят теперь, что не станут женить­ся на английских девушках, потому что английской девушке и дюжины мужчин в неделю будет мало. Поставим вопрос ина­че: на кой черт они сдались английским девушкам со своей женитьбой? Германия и Франция пытались «спасать лицо» на китайский манер, «сочетая браком» принесших в подоле девиц с погиб­шими солдатами!

Англия, разумеется, всегда была слишком лицемерной и предпочитала просто «замалчивать» подобные казусы; она до сих пор делает вид, что «все идет как обычно», хотя даже са­мые близорукие епископы давно уже наперебой вопят с каж­дой кафедры о безднах разврата, в которые скатилась вся страна, за исключением их самих и их мальчиков-певчих. Англичанки старше тридцати лет уже получили право голоса; как только нынешняя молодежь дорастет до планки ценза — прощай, ста­рый брак!

Америка превратила брачный институт в посмешище, на­плодив уйму путаных законов о разводе. Одна моя подруга там развелась с мужем, а он спустя три года подал на нее в суд за развод!!!

Впрочем, Америка никогда не дожидается законов; ее народ слишком нетерпелив. Эмансипированная, самодостаточная американка уже сегодня ведет себя точь-в-точь как «юный холо­стяк». Иногда она, правда, теряет голову, и вляпывается в брак, и набивает себе шишек. Но скоро ей эти глупости окончатель­но приедятся. Она поймет, насколько это нелепо — связывать себя по рукам и ногам лишь для того, чтобы угодить родителям, дать «законное имя» детям или заткнуть рты соседям.

И тогда она станет брать себе любых мужчин, каких захо­чет, — с такой же легкостью, как покупает газету; и если редак­торская колонка или страница комиксов ей не понравится — что за беда? Газета стоит всего пару центов; она пойдет и купит себе другую.

Тупые ослы! все, кто твердит, будто женщина целомудрен­на от природы! Восточные народы мудрее; все ограничения, которые они накладывали на женщин, — гаремы, общественное мнение и так далее, — основаны на понимании того, что женщина целомудренна лишь до тех пор, пока поблизости не случится хоть кого-нибудь. Она вырвет дитя из колыбели и вытащит пса из конуры, лишь бы подтвердить в который раз эту старую поговорку, «Natura abhorret a vacuo»¹. Ибо она — Образ самой Природной Души, Великой Матери, Великой Блудницы.

Обратите внимание, что Великие Женщины, извест­ные истории, пользовались полной свободой в Любви. Сапфо, Семирамида, Мессалина, Клеопатра, Дацзи², Пасифая, Клитемнестра, Елена Троянская, а в более поздние време­на — Жанна д’Арк (в шекспировской версии), Екатерина II Российская, Елизавета I Английская, Жорж Санд, «Джорж Элиот»³… Всем им можно противопоставить разве что Эмили Бронте, чьи сексуальные инстинкты были подавлены средой, но прорвались с небывалой мощью в ее искусстве, и таких женщин-мистиков, действовавших в русле общепринятой ре­лигиозной традиции, как святая Екатерина, святая Тереза и т.д., правда о сексуальной жизни которых тщательно скрывалась под маской служения рабским богам. Но при всем том остается очевидным, что сексуальная жизнь и у этих женщин была чрез­вычайно насыщенной: сочинения их полны страсти — могу­чей, а подчас даже извращенной вплоть до патологий и насто­ящих галлюнаций.

Сексуальность — главное проявление человеческой Натуры; великие Натуры сильны в своих сексуальных проявлениях; и здоровье каждого человека напрямую зависит от свободы i осуществления этой функции.

42. Да будет таков уклад большинства, подневольного и недовольного. А вот обо всем, что твое: нет у тебя иного права, кроме как творить волю твою.

Комментарий. «Большинство, подневольное и недоволь­ное». Всякое организованное государство — это добровольное объединение людей ради общего блага. К примеру, мое лич­ное желание переплыть Атлантику может осуществиться лишь благодаря сотрудничеству с другими людьми на договорной основе. Но принудительное объединение рабов — это совсем другое дело.

Человек, не исполняющий свою волю, подобен раково­му больному: в нем живет и растет независимым образом не­что чуждое ему, от чего он не может избавиться. В этом смысле идея самопожертвования — рак души.

Можно сказать и так, что отказ от исполнения собственной^ воли — свидетельство безумия в психическом или нравствен­ном смысле слова. Когда вам «долг велит одно, а склонности — другое», это значит, что в вашем теле, фактически, обитают два человека. Вы не можете централизовать власть над самим собой^ Подобная раздвоенность — начало конфликта, который может довести до синдрома Джекилла и Хайда. Стивенсон предпо­лагает, что всякий человек может оказаться на поверку «всего лишь общиной», состоящей из множества независимых лично­стей. Мудрецы знали это с древних времен. Но имя этой общи­не — Хоронзон’, власть толпы, если только каждая из «лично­стей» не подчинена строжайшей дисциплине и не служит толь­ко своему и общему предназначению безо всяких разногласий.

Разумеется, тех, кого невозможно примирить с остальны­ми, лучше изгнать или уничтожить. «Если глаз твой соблазня­ет тебя, вырви его»². Ошибка в интерпретации этого учения со­стояла в том, что его пытались толковать в переносном смысле: «Если глаз твой оскорбляет какую-нибудь искусственную нор­му или правило, вырви его». Прокрустова мораль, этика пасту­хов всегда была подлинным проклятием общества. А ведь, ка­залось бы, достаточно один раз взглянуть на Природу, чтобы понять заложенный в Ней замысел Индивидуальности, осно­ванной на Порядке.

************************************************************************

51. Четверо врат ведут в единый дворец; полы во дворце том — из серебра и золота; в нем лазурит и яшма; и все редчайшие благовония; жасмин и роза; и символы смерти. ‘• Пусть войдет он четырьмя вратами по очереди или сразу всеми; пусть ступит на полы дворца сего. Не увязнет ли он? Amn. Эй, воин! а что, если увязнет слуга твой? Но есть сред­ства — и средства. А посему будьте прекрасны собою; обла­чайтесь в изысканные одежды; вкушайте обильные яства и пейте сладкие вина и вина пенные! Также досыта вку­шайте любовь по воле своей, когда, где и с кем пожелаете! Но все это — во имя мое.

Комментарий. Первая часть этого стиха связана со вто­рой лишь словами «а посему». В ней, по всей видимости, описывается некое посвящение или, быть может, не какое-то конкретное посвящение, а метод посвящения вообще. Я бы предположил, что дворец — это «Священная Обитель», или Вселенная, человека, Посвященного в Новый Закон. «Четверо врат» — это, возможно, Свет, Жизнь, Любовь и Свобода; см. «De Lege Libellum»¹. Лазурит — символ Нуит, яшма — Хадита. «Редчайшие благовония» — возможно, раз­личные типы экстаза или самадхи. Жасмин и роза — эмбле­мы двух главных Таинств, а «символы смерти» — быть мо­жет, некие тайны одной широко известной экзотерической посвятительной школы², члены которой, за редкими ис- ; ключениями, не имеют понятия о том, что означает вся эта символика.

Затем поднимается вопрос о том, сможет ли посвящен­ный утвердиться и удержаться на том Высоком Месте, кото­рого достиг. Мне представляется, что здесь идет речь об аске­зе, которую обычно считают необходимым условием для участия в подобных мистериях. Ответ гласит: «Но есть сред­ства — и средства»; подразумевается, что строго обязательных правил не существует. Это созвучно общей нашей интерпре­тации Закона: сколько на свете индивидов — столько и правил. В свете этого слова «а посему» становятся совершенно по­нятны. Нам надлежит наслаждаться жизнью в полной мере и совершенно обычным образом, как во все времена поступа­ли все свободные и великие люди. Единственное, о чем нуж­но помнить, что каждый из нас — «Член Тела Божьего»¹, Звезда в Теле Нуит. При этом условии нас призывают раскрывать и развивать во всей полноте каждую из наших Натур, уделяя особое внимание тем удовольствиям, которые не только служат самовыражению души, но и помогают ей достигнуть наивыс­ших степеней этого самовыражения.

Для буржуа (как в наши дни называют «христианина») акт Любви — это грубое животное действо, посрамляющее его хва­леную «человечность». Половое влечение попирает его своими копытами, мучает и утомляет его, внушает ему отвращение, до­водит до болезней и делает его нелепым даже в собственных его глазах. Оно — причина едва ли не всех его неврозов.

От этого чудовища он защищается двумя способами. Во-первых, он убеждает себя, что на самом деле оно — переодетый Прекрасный Принц, и обвешивает его цветными лоскутками и мишурой романтики, сантиментов и религии. Он называет его Любовью, отрицая его силу и подлинность, и поклоняется этому восковому идолу, пытаясь ублаготворить его всевозмож­ными подачками и лакомствами.

Во-вторых, несмотря на все эти театрально-карнавальные ухищрения, в глубине души он по-прежнему убежден, что име­ет дело с чудовищем-людоедом, а потому люто ненавидит людей другого склада, которые смеются над его страхами и заявляют, что монстр, вызывающий у них такой ужас, — в действитель­ности не огнедышащий дракон, а крылатый конь, послушный и привычный к узде. Они объясняют ему, что не надо боять­ся, а надо просто учиться ездить верхом. Но ввиду того, в какое унизительное положение он себя загнал, дружелюбная муже­ственность подобного совета воспринимается как смертельное оскорбление, — и он начинает взывать к толпе, чтобы та забила камнями богохульников. Он всеми силами старается сохранить в неприкосновенности пугало, которого так боится; показать ему, что Любовь — это страсть, которой повластны все, кото­рая сама по себе чиста и очищает всех, кто Ей доверился, значит вскрыть самый чувствительный нарыв его души.

Мы, последователи Телемы, — не рабы Любви. Наш Закон — «любовь в согласии с волей». Мы не считаем любовь чем-то постыдным и унизительным, гибельным для тела и души. Мы не воспринимаем ее как капитуляцию божественного нача­ла перед животным; наоборот, для нас она — средство, позво­ляющее превратить животное в Крылатого Сфинкса, который вознесет человека в горние выси, в Обитель Богов.

Поэтому мы особо подчеркиваем, что истинная цель люб­ви — это отнюдь не та грубо физиологическая цель, которой подменяет ее Природа. Да, продолжение рода — это тоже та­инство, таинство физического Обряда, посредством кото­рого мы воссоздаем себя в новом обличье, вплетаем в новый гобелен из плоти еще один сюжет из Истории нашей Души. Но Любовь — это еще и таинство пресуществления, посвя­щение, которое проходит сама наша Душа; это не только Питающий Хлеб, но и Опьяняющее Вино. «И никогда жрецомне стать тому, // Кто причастился только одному»¹.

Поэтому мы сердечно приветствуем такие формы Любви, которые не подразумевают продолжения рода; стимулирующее действие физического воодушевления пробуждает в нас душев­ный и духовный энтузиазм. Опыт показывает, что страсти, об­ращенные на подобную цель, действительно облагораживают и возвышают все существо человека, как мужчины, так и жен­щины. Единственное условие, которое надлежит соблюдать при этом, указала Нуит: «Но все это — во имя мое».

Не надо путать эпикурейца с моральным уродом, живу­щим лишь ради обжорства. Любитель Бетховена — не «выро­док» среди «нормальных» людей, не знающих другой музыки, кроме боя тамтамов. И точно так же те яды, которых боится буржуа, — не средства самоублажения, а очистительные снадо­бья; грубый скот, способный предаться своей тайной похоти только в темноте и напившись допьяна, чтобы после бормотать какие-то идиотские оправдания, не вправе судить даже Фрину и уж тем паче — людей, настолько чуждых всякой грубости, что магнит их души может пробудиться и устремиться к объекту влечения совершенно независимо от физической формы по­следнего. Для нас Любовь — это таинство служения Нуит, вра­та благодати и дорога, ведущая праведного в Горний Дворец Ее, в обитель несравненной чистоты, озаренную лампадами Звезд.

«По воле своей». Полагаем, из вышесказанного уже понят^» но, что каждый человек имеет полное и неотчуждаемое пра­во располагать орудиями своего пола так, как это свойствен­но его индивидуальной природе, и отвечать за свои действия в этом отношении только перед самим собой. Однако при этом он не должен поступать в ущерб себе и своему вышеупо­мянутому праву; частный случай попрания собственного пра­ва — нарушение аналогичных прав других людей. Вор не мо­жет сколько-нибудь обоснованно жаловаться, если ограбят его самого. Поэтому такие поступки, как изнасилование или со­вращение малолетних, могут совершенно оправданно считать­ся преступлениями против Закона Свободы и караться в инте- / ресах этого Закона.

Точно так же не входят в понятие «по воле своей» и действия, направленные на то, чтобы ущемить свободу другого человека косвенным образом, — например, воспользовавшись его неве­жеством или доверием, подвергнуть его тяготам болезни, бед­ности, общественных гонений или деторождения, если толь­ко этот человек не будет полностью осведомлен о последствиях и не даст на них добровольного согласия безо всякого принуж­дения или влияния со стороны.

Более того, не следует причинять другим людям вред, уро­дуя их врожденную натуру. Например, нельзя пороть детей и подростков, ибо тем самым возникает опасность извратить их пробуждающуюся сексуальность, еще очень чувствитель­ную к внешним воздействиям, и запечатлеть на ней клеймо мазохизма. Схожим образом и гомосексуальные игры между мальчиками в некоторых случаях могут психологически или даже физически воспрепятствовать развитию врожденной мужественности.

Попытки запугивать подростков ужасами Ада, Болезни или Безумия, до которых якобы доводит сексуальная жизнь, могут навсегда искорежить нравственную природу и породить ипо­хондрию и прочие душевные болезни вкупе с извращениями расстроенного и искаженного инстинкта.

Лишение естественных удовольствий может повлечь за собой пристрастие к тайным и опасным порокам, которые раз­рушают свою жертву, ибо представляют собой искусственные и противоестественные отклонения от здоровых процессов. Нравственные увечья такого рода подобны тем, которым ни­щие попрошайки подчас подвергают детей, сдавливая и огра­ничивая в росте какую-либо часть тела, что компенсируется чу­довищным разрастанием другой части¹.

Но, с другой стороны, мы не имеем права aprioriпрепят­ствовать каким бы то ни было проявлениям сексуального вле­чения. Мы должны признать, что лесбийские наклонности тех праздных и чувственных женщин, которые в силу своей утонченной натуры питают отвращение к грубости, типич­ной для среднестатического мужчины, столь же безоговорочно Праведны в своих истоках, сколь и аналогичные пристрастия тех английских аристократов и священников, которые находят женщину отталкивающей с эстетической точки зрения и при этом, как велит им чувство собственного достоинства, ищут в любви интеллектуальной близости, духовной пищи и выхо­да за пределы чисто животных побуждений, а потому обраща­ют ее на такой объект, обладание которым никогда не заста­вит их погрязнуть в быту и не повлечет за собой беременности f со всеми ее низменными проявлениями.

Каждому человеку надлежит изучить пределы и особый характер Вселенной своей личной сексуальности, пости­гая ее на опыте самого разнообразного рода. Каждый чело­век должен понять, что каждая дорога — царский путь и что единственный вопрос, на который он должен найти ответ для себя, — «Какая из дорог — моя?» Любая частная особенность с равным успехом может оказаться свидетельством самой со­кровенной сути его личности; сами по себе они все в равной мере «законны»; и в собственном своем независимом выборе тех или иных частностей как наиболее верных для себя лично каждый человек столь же прав, сколь и любой его ближний в аналогичном независимом выборе, сделанном для себя.

Никто не должен стыдиться или страшиться своей гомо­сексуальности, если она и впрямь присуща ему от природы; не следует идти против своей истинной натуры в угоду об­щественному мнению, срдневековой морали или религиоз­ным предрассудкам. Устрица останется сидеть в своей ракови­не, сколько бы Дарвин ни твердил о «низкой эволюционной стадии» ее развития, пуритане — о ее приапическом символиз­ме, а идеалисты — о ее непригодности для жизни в гражданском обществе.

Пропагандисты гомосексуальности — и Джон Эддингтон Саймондс¹ primusinterpares²\\ — без устали, как Геркулесы, тру­бят о несметных духовных, общественных, нравственных и интеллектуальных премуществах, кои принесут мужчине ла­ски друга, сочетающего в себе достоинства Аполлона, Ахилла и Антиноя, — при условии, что он избежит силков Химеры с головою Кирки, телом Клеопатры и нравом Крессиды’.

Почему они не оставят нас в покое? Я охотно соглашусь с ними, но только на своем условии: пусть не требуют от меня быть последовательным. Я готов исповедать их веру, но пусть разрешат мне побыть Петром, прежде нежели петух пропоет трижды.

Еще более настойчиво твердят они о том, что гомосексуаль­ность излечит человечество от всех болезней и бед, превратив его в подлинно «сплоченную когорту». По этому поводу сле­дует признать, что аргументация их безупречна: с одной сто­роны, они успешно взывают к здравому смыслу, с другой — к эмоциям, перечисляя и подчеркивая страдания, в которых погрязло общество. С точностью Эйлера¹ и страстью, достой­ной Хинтона², они доказывают, что гетеросексуальность — ис­точник бесчисленных зол: ревности, абортов, болезней, дето­убийств, обманов, интриг, ссор, бедности, проституции, все­возможных гонений, праздности, потакания своим прихотям, напряженности в обществе, перенаселенности и вражды меж­ду полами. С ‘убедительностью Пуанкаре они демонстриру­ют, что Иисус и апостол Павел, провозгласившие брак би­чом человечества, нанесли удар в самое сердце ада, и приводят Иоанна и Тимофея’ в пример того, насколько прав был Платон в своей апологии страсти к мальчикам. Жалки пред судили­щем их Марк Антоний, закрывший лицо полою тоги⁴, — один из легиона пропащих душ, погубленных женщиной; и слепой Самсон; и Адам, изгнанник из рая; все они пробираются нао-щупь вдоль бесконечного стола, который эти проповедники за­валили несметными свитками повестей о несчастьях, что жен­щина навлекла на несметных мудрецов и царей, и картами го­родов и храмов, сокрушенных пятою Любви и обращенных в пожарища, пепел которых тлеет и по сей день, а дым навева­ет скорбные песни о том, как дыханье Астарты раздуло пожрав­ший их пламень. Угли угасших империй вопиют, что их разо­рило проклятье Венеры, гонительницы мужчин.

Рядом с Павлом сидит Будда — с улыбкой на лице; шею его обвивает рука Ананды⁵. Между ними, товарищами свои­ми по оружию, нетерпеливо расхаживает Мухаммед; на поя-

1 Леонард Эйлер (1707-1783) — швейцарско-российский математик, фи­зик и астроном, связавший в единую систему множество известных матема­тических дисциплин и создавший несколько новых. Славился, среди прочего, успешным участием в научных дискуссиях.

2 Чарльз Говард Хинтон (i8$3—19°7) — английский математик, автор по­пулярных книг на естественнонаучные темы и научно-фантастических произ­ведений. Его работу «Четвертое измерение» (1904) Кроули включил в програм­му Ал Ал (в список книг, предназначенных «для глубокого изучения» на под­готовительном этапе).

3 Иоанн Богослов — возлюбленный ученик Иисуса Христа; Тимофей — апостол от семидесяти, ближайший ученик апостола Павла, который называл его «мой возлюбленный и верный в Господе сын».

4 Контаминация сюжетов о гибели двух великих римлян: полковод­ца Марка Антония, покончившего с собой из-за ложного известия о смерти Клеопатры, и императора Юлия Цезаря, который, по преданию, увидев Брута среди убийц, перестал защищаться, закрыл лицо полою тоги и дал себя добить.

5 Ананда — двоюродный брат и любимый ученик Будды, сопровождав­ший его как слуга в течение 40 лет.

се его — железный ключ, кнут и меч, чтобы отнять у женщи­ну свободу, любовь и жизни, пока они не погубили его свои­ми чарами.

Там, на судилище этом, стоит и Зверь — в стороне, но весь внимание. Он не станет взвешивать свидетельства сторон на ве­сах каких бы то ни было преимуществ. Ибо он убежден: никакой стандарт не постоин стать мерилом для абсолютной ценности. С его точки зрения, малейшая личная прихоть важнее всей мудрости, всей философии, всех частных выгод и всей заботы о благе общества. Даже у ничтожнейшего из людей обол его личных сексуальных предпочтений отмечен печатью его дер­жавной души, а, значит, столь же действителен и законен, сколь и золотой талант его соседа. Безжизненная Луна имеет точно такое же право вращаться вокруг Земли, как Регул — пламенеть в сердце Льва¹.

Единственное преступление в космосе — столкновение не­бесных тел, сошедших со своих законных орбит.

Поэтому Зверь отказывается принимать чью-либо сторону в споре о преимуществах того или иного способа самовыраже­ния души в символах сексуальности. В любви приверженность канону не менее губительна, чем в литературе или живописи: канон удушает индивидуальность стиля, а насильственное его насаждение гасит пыл искренности.

Человеку, по натуре гетеросексуальному, лучше подвер­гнуться всем несчастьям, которые косвенным образом может навлечь на него исполнение его истинной воли в этом отно­шении, нежели наслаждаться здоровьем, богатством и счастьем, купленными ценой подавления своей сексуальности или преда­ния ее на службу Содому и Гоморре.

И точно так же андрогину, урнингу¹ или женщинам с ана­логичными предпочтениями лучше терпеть частный и публич­ный шантаж, угрозу полицейских преследований, отвращение, презрение и ненависть толпы и внутренние терзания от мыс­лей о том, что особенности такого рода могут свидетельство­вать о дегенеративной натуре в целом, нежели навредить своей душе по-настоящему, ввергнув ее в ад воздержания или осквер­нив объятиями рук, внушающих неприязнь.

Каждая звезда должна сама расчислить собственную орбиту. Все — в ее Воле, и в то же время все — во власти Необходимости. Покинуть предначертанный путь в конечном счете невозмож­но; стремиться сойти с него — значит лишь обрекать себя на страдания.

Зверь 666 провозглашает данной Ему властью, что каждый мужчина, каждая женщина и каждый индивид промежуточ­ного пола абсолютно свободен интерпретировать и выражать свое «Я» средствами любых сексуальных практик, будь то пря­мо или же косвенно, мысленно или символически, — неза­висимо от того, считаются ли эти практики оправданными с физиологической, юридической, этической или религиоз­ной точки зрения, но при одном лишь условии, а именно, что все участники каждого акта полностью осведомлены обо всех его последствиях и сопряженной с оными ответственностью и дали на это добровольное и чистосердечное согласие.

Более того, Зверь 666 рекомендует приучать детей с само­го раннего возраста к зрелищу всевозможных сексуальных ак­тов, а также процесса родов, дабы разум их не омрачался ту­маном лживых измышлений и напускной таинственности, под влиянием которых развитие подсознательной символической системы их индивидуальной души может извратиться и пойти в неверном лично для них направлении.

«Когда, где и с кем пожелаете!»

Указание «с кем» практически полностью разъяснено в ком­ментарии к словам «по воле своей». Достаточно лишь под­черкнуть, что выражение «по воле своей» объявляет позволи­тельными все разновидности сексуальных актов, а выражение «с кем» — половое общение с любыми возможными партнера­ми. Если бы мы не будили спящих собак и не лезли не в свое дело, Эдип не страдал бы от Фурий; Отелло, Ромео, Перикл Тирский, Лаон и Цитна и многие другие избегли бы ужасных несча­стий. В реальной жизни только на нашем веку мы наблюдали, как Оскар Уайльд, сэр Чарльз Дилк, Парнелл, каноник Эйткен и бесчисленные другие люди, многие из которых превосход­но трудились на благо мира, были уничтожены лишь потому, что толпа сочла их «аморальными». Это указание, «с кем», от­меняет Одиннадцатую Заповедь — «Не попадайся!» — провоз­глашая законными Инцест, Прелюбодеяние и Педерастию — практики, которым и ныне предаются все, но с унизительными предосторожностями, продлевающими сомнительное удоволь­ствие школьных эскапад и делающими стыдливость, стесни­тельность, трусость и лицемерие залогом успеха в жизни.

Известно также, что сексуальная распущенность всегда усу­губляется излишней озабоченностью самой темой секса — оза­боченностью, которая неизбежно вытекает из того, сколь важ­ное значение в действительности придается этому предмету в современном обществе.

Предписанный Правилами Этикета запрет на любые пря­мые упоминания о сексе довел наше общество до того, что Зигмунду Фрейду и прочим не составило труда доказать, что мы, осознанно или нет, но все время упоминаем о нем косвенно — в каждой нашей мысли, каждом слове и каждом движении!

Если кто-то накопил слишком много пороху, пусть поды­щет открытое место и взорвет его там наконец, чтобы не разне­сти в пух и прах всю округу.

В умеренно здоровом обществе редко можно встретить слу­чаи «извращенного чувства голода». Только лишения военных лет могут повлечь за собой массовые преступные ухищрения, направленные на добычу деликатесов, и искусственные попыт­ки смягчить обострившийся аппетит при помощи химических суррогатов.

Островитяне Южных морей — нагие язычники, не знаю­щие морали, — темпераментны в любви, но при этом совер­шенно свободны от невротических «преступлений на почве страсти», от какой бы то ни было одержимости сексом и пу­ританской мании преследования; так называемые извращения среди них практически не встречаются, а моногамия распро­странена повсеместно и является общепринятым обычаем.

И даже цивилизованных городских психопатов, которых по­нуждают ко всевозможным излишествам вездесущие эротические намеки и влияние толпы, обезумевшей от подавленной сексу­альности, не следует считать совершенно неизлечимыми. Стоит лишь им стряхнуть это непрерывное давление, перебравшись в такие места, для жителей которых половые органы столь же не­винны, как и дыхательные, — и они незаметно для себя начина­ют избавляться от «сверхценной идеи», о которой судовая сирена Морали трубила у них над ухом с детства; все извращения исчеза­ют сами собой. Так сжатая пружина распрямляется, лишь только на ее перестают давить извне. Человек возвращается к своей есте­ственной сексуальной природе, которая почти всегда, за исклю­чением редчайших случаев, оказывается простой, чистой и бла­городной. Более того, секс вообще перестает играть главную роль в Пантомиме их Жизни, а освободившееся место занимают дру­гие интересы, вернувшиеся к должным пропорциям.

Теперь можно задаться вопросом, почему Книга специально уточняет, что мы имеем право любить, «когда» и «где» пожелаем. Ведь ограничения по времени и месту в этом отношении на са­мом деле всерьез беспокоят немногих. Приходят на ум разве что любовники, живущие в каких-нибудь ужасных семьях или на негостеприимных съемных квартирах и вынужденные ски­таться дождливыми ночами из отеля в отель, спасаясь от поли­цейских облав.

Но, быть может, это уточнение служит для того, чтобы объявить совершенно уместным предаваться любви без страха и стыда, не дожидаясь темноты и не подыскивая тайного убежи­ща, но при свете дня и в общественных местах, так же безмятеж­но, как если бы подобные занятия были совершенно естествен­ным дополнением утреннего моциона.

Довольно скоро любопытство померкло бы перед привыч­кой, и соитие стало привлекать бы к себе не больше внимания, чем платье нового фасона. Ибо нынешний поголовный инте­рес к сексу объясняется прежде всего тем, что, при всей своей общеизвестности, предмет этот окутан непроницаемой тайной. 9 Никого ведь не возбуждает зрелище человека за едой. А «непри­личные» книжки на самом деле скучны, как сборники проповедей: чтобы оживить и то, и другое, нужен подлинный талант.

Учитывая это, можно предположить: когда любовь начнут принимать как должное, нездоровый интерес к ней, порожден­ный завесой тайны, тотчас исчезнет.

Сводник, проститутка и альфонс обнаружат, что остались не у дел.

Все больные устремятся прямиком к докторам, а не к шарла­танам, как в наши дни, когда алтари миссис Гранди день за днем обагряет кровь ее верных служителей.

Невежество и беспечность больше не станут обрекать на муки незрелых юнцов. Никто больше не поплатится карье­рой или здоровьем за минутное наслаждение.

Но, самое главное, люди начнут понимать истинную суть сек­суальных процессов: их незначительность в физическом пла­не — как обычной функции одной из множества частей тела — и их всепоглощающую важность в плане трансцендентном — как средства выражения Истинной Воли и первого из покровов «Я».

До сих пор наши сексуальные табу могли положить на ло­патки самих Гилберта и Салливана. Мы превратили любовь в рабыню имущества и заставили ее платить налог на каждый чих. Мы сковали ее по рукам и ногам этикетом: «По газонам не ходить!», будь ты хоть сам Господь Бог.

Мы измазали ее с головы до ног грязью морали, как тот чу­дак, что косится с неодобрением на Гималаи, а сам строит свою жизнь по законам муравейной кучи.

Но теперь у нас есть Закон Телемы!

(По-видимому, стоит добавить, что вышеизложенные эти­ческие теории выдержали проверку практикой. Эксперимент показал, что за снятием — самым радикальным образом — всех обычных ограничений на поведение сначала следует крат­кий период разного рода неудобств, но затем проблема сек­са полностью отходит на задний план; человек возвращается к естественности и, сам того не сознавая, утверждается имен­но в таком образе жини, который традиционно считается «высокоморальным».)

Вместо постскриптума позволю себе сопоставить вышеиз­ложенные теории с двумя реальными примерами супружеской жизни, как та бытует в Англии.

№1. Мистер У, стряпчий, сельский джентльмен, че­ловек весьма состоятельный; плимутский брат. Вел практику в Саутси (Гэмпшир) и слыл там «честным законником». Всякий раз после очередных родов или вы­кидыша его жена по несколько недель, а то и месяцев ле­жала при смерти из-за перитифлита или перитонита, вызванных осложнениями. Но этот джентльмен, пре­красно сознававший, в чем причина, без зазрения совести продолжал в том же духе. Когда я с ним познакомился, у него было уже восемнадцать детей, а затем родилось еще двое. Очевидно, он полагал, что имеет полное Право оплодотворять свою жену, сколько захочет, а выживет она или нет — это ее личное дело. Стоило ей хоть не­много прийти в себя, как снова начиналась «семейная жизнь». В результате за двадцать пять лет она и ме­сяца не провела в добром здравии. При всем этом ми­стер У. был добрейшей души человек, глубоко предан­ный жене и детям, искренне верующий и мягкосердечный. Но ему ни разу даже в голову не пришло воздержаться от осуществления своего Права, из-за которого он еже­годно ставил под угрозу ее жизнь. (Надо добавить, что он все время очень тревожился за ее здоровье.)

№2. Мистер Г., искуснейший резчик и гравер по штампам, человек с тонким вкусом и нежной ду­шой, куда более чувствительный, чем большинство лю­дей, превосходящих его по общественному положению и образованию. Он с детства страдал неизлечимой фор­мой псориаза, из-за которой почти постоянно пребывал в раздражении, плохо спал и жаловался, что он — «про­каженный». Действительно, кожа у него шелушилась так сильно, что его постель по утрам приходилось под­метать с совком и щеткой! Единственным средством, которое приносило ему хоть какое-то облегчение (и по­зволяло по крайней мере попытаться заснуть), было масло гаультерии, которым он мазался перед сном, на­полняя весь дом ужасной вонью. Казалось бы, что человек, страдающий таким недугом, сам в первую голову дол­жен стремиться спать одному; что ему самому должно

быть неприятно и отвратительно делить с кем-то по­стель. Но его жена — тоже больная женщина (средних лет в тот период, когда мы были знакомы), огромная, тучная, с жирной кожей, страдавшая ревматоидным ар­тритом, туберкулезом костей и так далее, — была ему Женой; она всегда должна была находиться под рукой, буде мистеру Г. приспичит осуществить свое супруже­ское Право. (Для миссис Г. беременность, кстати говоря, тоже означала почти верную смерть, как и в том нашем первом примере.) Поразительно здесь то, что человек на­столько чувствительный и тонкий проявлял такую ду­шевную черствость в этом частном отношении. Даже простые люди боятся внушить физическое отвращение тем, кого любят. Создается впечатление, что самый факт заключения Брака уничтожает все естественные свойства человека и вводит в действие систему правил, диаметрально противоположную по духу и букве той, которой руководствуется Любовь. Я взываю к беспри­страстному наблюдателю! Пусть ответит, что на са­мом деле чище, здоровее, человечнее и нравственнее: иде­алы этой Книги или института Брака в том виде, в ка­ком мы его наблюдаем?

52. Если же это не будет исполнено; если смешаете вы разделенья пространства, сказав: «Они едины» или «Их много»; если не будет всегда ритуал совершаться во имя мое, — готовьтесь к страшному приговору Ра Хор Хунта [RaHoorKhuit]!

Комментарий. Утверждать, что все мы — независимые Звезды, так же неверно, как и заявлять, что все мы — Одна Звезда. Каждая Звезда индивидуальна, но каждая связана с дру­гими Законом. Такая Свобода под властью Закона — одно из самых сложных, но и самых важных положений этой Книги.[ Далее, ритуал — наша жизнь — должен быть всецело посвящен Нуит, ибо Она — та Конечная Цель, к которой мы стремим­ся, асимптота нашей кривой. Неспособность сосредоточиться на этой единой цели порождает иллюзию двойственности, ко­торая влечет за собой дробление и разрушение.

Изложенное в предыдущих стихах учение, которое не про­сто дозволяет сексуальные вольности в обычном смысле слова, но и сознательно поощряет их в таком смысле, который спо­собен потрясти даже завзятого вольнодумца, удивит и встре­вожит любого мага, в особенности если он хорошо знаком с теорией и практикой своего искусства. «Да что же это такое, во имя Адонаи! — воскликнет он. — С незапамятных времен существует неоспоримая традиция, предписывающая заклина­телю хранить целомудрие в период подготовки даже к самым элементарным операциям нашего Искусства. Разве не обще­известно, что девственность — сама по себе одна из могуще­ственнейших сил и одно из наиважнейших условий эффек­тивности всякой Магии? Это не вопрос технических формул, которые и впрямь могут измениться вследствие такого со­бытия, как Равноденствие Богов. Это одна из тех вечных ис­тин, на которых зиждется Природа Вещей — вне зависимо­сти от среды и от каких бы то ни было особенностей места и времени».

В ответ на подобные рассуждения я могу лишь улыбнуться и кивнуть, выражая самое искреннее согласие. Единственное, в чем я могу с ними не согласиться, — это то, что, быть мо­жет, сам термин «целомудрие» до сих пор понимали пре­вратно и что его надлежит истолковать по-иному. Схожим образом современная наука истолковала по-иному харак­тер взаимоотношений между Землей и Солнцем, ни на йоту не погрешив против наблюдаемых в Природе фактов. И точ­но так же можно утверждать, что современные открытия в области физиологии продемонстрировали ошибочность представлений о сексуальных процессах, бытовавших в эпо­ху Осириса, когда целомудрие понимали как физическое воз­держание, не отдавая себе отчета в том, какие тяжелые пси­хологические и нравственные последствия — не говоря уже о физических — влечет за собой отказ от половой жизни. Это заблуждение уходит корнями в догмат о первородном гре­хе; при этом оно, как ни парадоксально, оправдывает поллю­ции, объявляя их непреднамеренным проступком, хотя это — то же самое, что утверждать, будто лунатик, сорвавшийся в пропасть, погибнет не до такой степени, как Эмпедокл или Сапфо¹.

Учение Телемы полностью разрешает всю эту проблему, при­миряя факты, установленные наукой, с предписаниями магии. Даже самому неоперившемуся новичку в алхимии должно быть очевидно, что, если и существуют на свете материальные суб­станции, обладающие магическими свойствами, то primusinterpares¹к их числу надлежит отнести то вещество, которое заклю­чает в себе самую суть человеческой природы и служит перво-материей для того Великого Делания, в коем род наш разделяет божественную прерогативу сотворения человека — мужчины и женщины — по собственному образу и подобию.

Вопрос о том, осознается или нет эта воля к творению в каж­дом отдельном случае, очевидно, не столь уж важен. Пьяный Лот со своими дочерьми преуспел не меньше, чем обстоятель­ный Юпитер, растянувший ночь на сорок восемь часов, чтобы зачать Геркулеса.

Этим величайшим из талисманов от природы владеет каж­дый мужчина. Это его «драгоценная жемчужина», против ко­торой все другие сокровища — хлам. И первейшая его обя­занность — хранить эту субстанцию в чистоте. Он не должен допустить, чтобы она утратила свои достоинства из-за плохо­го питания или болезней. Он не должен пытаться уничтожить ее, как сделали Ориген и Клингзор. Он не должен расходовать ее впустую, как делал Онан.

Но, с другой стороны, не расходовать ее впустую невозмож­но по физиологическим причинам: каких бы высот мы ни до­стигли в воздержании, время от времени нам все же прихо­дится спать. Поэтому Природа — по великой щедрости своей или предосторожности ради — снабдила нас этой субстанци­ей в таком избытке, что род человеческий не пресекся бы, даже если бы на тысячу женщин осталось лишь трое мужчин. Таким образом, проблема эффективности представляется практически неразрешимой.

1 Древнегреческий философ Эмпедокл, по преданию, покончил жизнь самоубийством, бросившись в жерло вулкана Этна, чтобы его чтили как бога. Схожую гибель приписывали легенды и поэтессе Сапфо, якобы бросившейся со скалы в море из-за неразделенной любви.

И вот мы сталкиваемся еще с одним с фактом, а именно: Нуит предписывает нам полную свободу в выборе способов применения этого нашего первейшего, самого главного или самого могущественного талисмана; и на первый взгляд кажет­ся, что дозволение это сформулировано как абсолютно безого­ворочное в самых ясных и однозначных словах. Кажется, что «Но все это — во имя мое» добавлено как бы между прочим. И тем сильнее наше потрясение, когда следующий стих ставит нас перед угрозой — правда, выраженной не вполне понятно, но от этого ничуть не менее страшной.

Первые мысли, которые приходят нам в голову по это­му поводу, только усугубляют чувство неприятного удивле­ния. Получается, что существует все же некий род действий, который строго-настрого запрещен — под страхом полного отпадения от закона свободы и превращения в преступников; и сколь же возрастают наши изумление и ужас, когда мы осо­знаём, что этот единственный акт, который может предать нас проклятию, — не что иное, как естественное отправление со­вершенно неконтролируемой природной функции, бессозна­тельная реакция на непреодолимое побуждение. Мы возвраща­емся к предыдущему стиху… мы еще раз перечитываем всю гла­ву… Да, нам позволено досыта вкушать любовь по воле своей, когда, где и с кем мы пожелаем; и единственное, чего мы не на­ходим, — это разрешения вкушать любовь ради какой угодно цели. Напротив, при всем бесконечном разнообразии дозво­ленных средств законной целью объявляется лишь одна и толь­ко одна. Объект этого деяния может быть только один: оно должно быть обращено к Нуит. Дальнейшие размышления до некоторой степени нас успокаивают, привлекая наше вни­мание — хотя и не напрямую, как мог бы сделать юрист, а кос­венно, — к некоторым природным фактам, определяющим эти­ческую сторону проблемы. Нуит — это то, откуда все мы выш­ли, и то, куда мы все мы вернемся. Избежать последнего так же невозможно, как задним числом изменить первое. Этот та­лисман, несущий нашу физическую самобытность сквозь века, мы получили от Нуит. Следовательно, мы должны вернуть его Ей; и осквернить даже малую частицу этой чистейшей и бо-жественнейшей квинтэссенции нашей сущности — очевид­ным образом значит совершить величайшее кощунство. Все в природе должно применяться строго по назначению. И наш первый долг перед самими собой — сохранить вверенное нам сокровище: «Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душу свою потеряет?»¹

Природа человека индивидуальна. Во всем свете не най­дется двух одинаковых лиц, не говоря уже о двух одинаковых личностях. Разнообразие форм поистине невыразимо; красо­та безмерно многолика; но при этом все несет на себе печать единства, ибо все изошло из лона Нуит — и все в него возвра­тится. Понимание этой тонкости — знак божественности. Для того, кто это знает, все сущее — свобода; для того, кто об этом не знает, все сущее — рабство. Поскольку нет двух одинаковых личностей, не может быть и двух одинаковых выражений ис­тинной воли; а первейшая, чисто физическая, форма самовы­ражения каждого человека — это уникальные проявления его сексуальности.

С одной стороны, нельзя утверждать, что существуют какие-то смыслы, которые нельзя вкладывать в эти проявле­ния, — ибо «Нет закона, кроме «Твори свою волю»» [Ш:6о]. Но, с другой стороны, можно и нужно утверждать, что смысл, свидетельствующий о незнании или забвении основной ис­тины Мироздания, — это признак того, что покровы, отделя­ющие душу от сознания, утратили свою прозрачность и по­родили иллюзию, которую соискатель называет Скорбью, а непосвященный — Злом. —

Сексуальный акт (даже у самых неразвитых и грубых пред­ставителей человечества) — это то самое средство, которое рас­сеивает туман нашего «я» на один экстатический миг. Мы ин­стинктивно чувствуем, что этот физический спазм — символ чуда Мессы, кое преображает материальную гостию, состоя­щую из пассивных элементов, земли и воды, в субстанцию Тела Божьего; поэтому неудивительно, что мудрый человек стра­шится осквернить столь возвышенное таинство. Именно эта / истина, понятая лишь отчасти, полуинстинктивно и лишь на­половину осознанно, побудила его окружить сексуальную сфе­ру всевозможными табу. Но в малом знании — много опасно­стей. Страх породил нелепые фантазии, а недостаток наблюде­ний привел к бесконечным предосторожностям, ни в коей мере не оправданным эмпирически. Точно таким же образом че­ловек борется с аналогичными трудностями и в других обла­стях. История помнит врачей, пытавшихся спасаться от чумы, с одной стороны, молитвами, а с другой — бесполезными тра­вами. Сердце вампира пронзали обожженным колом, а жертву его защищали чесноком. С одной стороны — Сила Господня: кто усомнится в ней? С другой — сила вкуса и запаха: тоже известные факты. И человек ставил одну силу против другой, не отдавая себе отчета, насколько они несопоставимы: с та­ким же успехом он мог бы поставить против силы стальных ме­чей силу цвета своих доспехов. Современная наука, разработав­шая правильную классификацию, прояснила природу магиче­ской связи. Мы больше не смешиваем планы. С физическими явлениями мы работаем физическими средствами, с духовными явлениями — средствами духа. Мы находим истинные причины явлений и не пытаемся более разрубить гордиев узел нашего не­вежества мечом какого-нибудь гипотетического пантеона.

Данные физиологии развеяли все сомнения в великой силе нашего природного талисмана. А благодаря современным пси­хологическим открытиям стало понятно, что сексуальные осо­бенности каждого человека — это своего рода иероглифы, зага­дочные, но поддающиеся расшифровке и способные рассказать о его прошлом, во-первых, о его отношениях с окружающим миром в настоящем — во-вторых, и в-третьих — о том, как он может повлиять на свое будущее.

Эти наиважнейшие стихи «Книги Закона» свидетельству­ют, что Нуит осознаёт все эти факты и считает их, не больше, не меньше, той комбинацией цифр, что отомкнет запертый сейф нашего будущего. «Так» (т. е., при помощи этого учения) «возродится мир, малый мир — сестра моя» [1:53] • Непонимание смысла сексуальности, невежественный страх, подобный ту­ману, невежественная похоть, подобная ядовитым испарени­ям, — все это мешало человечеству понять себя и осуществить свое предназначение, сознательно сотрудничая с судьбой; ме­шало куда сильнее, чем десятки других вещей, вместе взятых. Заблуждение это рождало чудовищ из темного чрева свой ин­фернальной тайны, омрачая даже религию гнусной ложью.

Ни в одном из выражений сексуального инстинкта нет ничего нечистого или унизительного, ибо, по определению, в каждом из них непроизвольно проявляется образ Воли челове­ка, а каждый человек—неважно, мужчина или женщина, — есть звезда; пенсильванец со своей свиньей ничем не хуже Святого Духа с Марией; Сапфо с Аттидой и Аполлон с Гиацинтом столь же совершенны, сколь и Дафнис с Хлоей или Галахад, по­святивший себя Граалю. Единственное, что при этом требуется, единственное, что в совершенстве очищает, освящает и возво­дит в ранг священнодействия каждый сексуальный акт — неза­висимо от каких бы то ни было частных физических и психо­логических обстоятельств, ему сопутствующих, — это осозна­ние любви как таинства. В качестве же Магической Операции (формула которой сводится к принципу соединения двух про­тивоположностей и растворению, уничтожению их обеих — ради сотворения третьего объекта, превосходящего эти про­тивоположности, — в результате чего фаза двойственности, порождающей осознание несовершенства, начинает восприни­маться как абсолютное ничто, в самой идее своей тождествен­ное этой двойственности) применение данного физического метода есть свершение Великой Работы.

В обобщенном виде эти соображения можно представить так:

1. Магическая суть акта любви никоим образом не зави­сит от сопутствующих ему обстоятельств, таких, как личности его участников и особенности их самвыражения на каком бы то ни было плане. Каждый человек, будучи звездой, обязан само­му себе следовать по своей орбите, родственной тем элементам, из которых он состоит; светить своим собственным светом, цвет которого должен быть сообразен его особой природе; вращаться и мчаться вперед в силу природного самодвижения; и поддержи­вать взаимосвязи со своей галактикой, оставаясь на своем особом месте во Вселенной. Само его существование — единственное и достаточное оправдание его содержанию и его проявлениям.

2. Единственная ошибка, которую он может допустить, — это отступить от осознания себя как объекта, уникального в своем роде, с одной стороны, и необходимого с точки зрения стандартов природы — с другой.

«Книга Закона» в простых и ясных словах призывает преоб­разовать это учение в практическое правило, согласно которому каждый мужчина и каждая женщина смогут наслаждаться сво­ей сексуальной жизнью во всей полноте и превратить ее в то, чем она должна быть по праву, а именно — в самую священную часть жизни религиозной («священную» — потому, что она на­деляет духовной святостью даже самые грубые физические про­явления) . Каковы бы ни были ваши сексуальные предпочтения, по Закону Телемы вы вольны быть именно такой звездой, какой вы являетесь от природы, и в радости идти своим путем. В этом стихе не сказано прямо, но в других местах подразумевается, что единственный признак ошибки в истолковании вашей ис­тинной Воли — это ложное представление о том, что для ее ис­полнения вам придется чинить препятствия Воле другой звез­ды. Поэтому можно принять как общее правило, что не подо­бает уничтожать, калечить или оскорблять другую звезду ради своего сексуального удовлетворения. Обязательное условие любого акта — взаимное согласие. Разумеется, надо понимать, что согласие не всегда бывает выражено явно. Бывают случаи, когда соблазнение или изнасилование служит к освобождению или посвящению того, кто ему подвергся. Но судить о право­мочности подобных действий можно лишь по их результатам.

На практике самая главная предпосылка сексуального акта — непроизвольное и непреодолимое влечение; это пробуждение воли к творению, окрашенное восторженной страстью. Этому состоянию надлежит благоговейно служить всеми возможны­ми способами. Надлежит проводить исследования и экспери­менты, которые помогут развить и разнообразить сугубо прак­тическую сторону любви. Во всех областях науки и искусства, во всех сферах человеческой деятельности надлежит подчерки­вать и превозносить проявления этой восторженной страсти. Г»И на ее утоление надлежит обращать все свои силы, без коле­баний бросая самую жизнь на прилавок Торговца Безумием. Да воссияют на стали вашего шлема златые буквы девиза: «Сверх I меры — во всем!»

Эти указания почерпнуты из последующих стихов, из гла­вы III «Книги Закона».

Но высшее и абсолютное предписание, стержень вашего ры­царского обета, — в том, чтобы вы посвятили свое копье сла­ве Владычицы вашей, Звездной Царицы, Нуит. Само ваше ры­царское звание покоится на отказе сражаться за любое меньшее дело. В этом — ваше отличие от разбойника и бандита. Вы воз­ложили свою жизнь на Ее Алтарь. Вы достойны Ее в силу того, что готовы сражаться ради Нее в любое время, в любом ме­сте, любым оружием и любой ценой. Ради Нее — Той, от Кого вы пришли, Той, Кому вы принадлежите, Той, к Кому вы стре­митесь, — вы превратили свою жизнь в одно непрерывное свя­щеннодействие. Каждое ваше слово — во славу Ее, каждая ваша мысль — о любви к Ней. Вся ваша жизнь — один бессловес­ный крик, возглас экстаза, предельное напряжение страсти, об­ладание Ею и Смерть ради Нее. Все ваши деянья — единый жреческий акт, в котором вы предаете Ей свое тело. Гостия в этом таинстве — диск Солнца, одной из звезд Ее тела. Ваше сердце в каждом биенье своем источает кровь в Ее чашу. Это вино Ее жизни — сок ягод вашей лозы, созревшей под солн­цем. Этим вином вы пьяны. Оно омывает ваш труп — частицу преломленной Гостии, кою вы, Жрец, погрузили в златую чашу Ее. Вы, Рыцарь и Жрец Ордена Храма, служа Ее мессу, чрез Нее становитесь Богом — через любовь и смерть. И это — дея-нье любви, в каком бы обличье оно ни предстало: будь то с ко­нем, как у Калигулы, с чернью, как у Мессалины, с великаном, как у Гелиогабала, с деревом, как у Нерона, или с чудовищем, как у Бодлера; будь то любование кровью, как у де Сада, во­жделенье к мехам и хлыстам, как у Захер-Мазоха, страсть к пер­чаткам, как у Иветт Жильбер, или умиленье младенцами, как у Э.Т. Рида из «Панча»; любит ли человек лишь самого себя, презрев остальных, как Нарцисс, отдается ли без любви всем, кто любит его, как Екатерина, или же, наконец, замыкает во­жделенье в душе от осознанья тщеты всего телесного и превра­щает всю свою жизнь в одну безудержную спинтрию вообра­жения, как Обри Бердслей, — способ не имеет ни малейшего значения. Бах идет одним путем, Ките — другим, Гойя — тре­тьим. Важна только цель: всякое деянье любви — в любой своей форме — предназначено для того, чтобы служить Нуит, лю­бить Ее, достичь Ее и стать Ею.

«Отсечь последствия» акта любви так же невозможно, как и последствия любого другого поступка. Если уж вы обладаете вышеупомянутым талисманом, то время от времени его прихо­дится использовать, желаете вы того или нет. Совершив нечто такое, из-за чего он утратит силу или сократится в количествен­ном отношении, вы оскверните самого себя и предадите дове­рие, оказанное вам, когда вы приносили присягу по вступлении в тот суровый рыцарский Орден, имя которому — Мужество. Мощь этого талисмана неодолима, как и любая другая природ­ная сила. Всякий раз, когда она пускается в ход, должно родить­ся некое дитя. И дитя это должно быть сотворено по вашему образу и подобию; оно должно стать символом вашей природе и выражением вашей истинной бессознательной Воли.

Разумеется, далеко не каждый акт любви приводит к рож­дению ребенка в буквальном, физическом смысле этого слова. Что же происходит в тех случаях, когда это естественное след­ствие предотвращается (будь то по случайности или преднаме­ренно)? Материалист мог бы заявить, что химическое соеди­нение, разрушившись, лишается силы, подобно тому, как сер­ная кислота теряет свою агрессивность, если нейтрализовать ее едким натром. Но плох тот материалист, который заявит не­что подобное! Необходимо принимать в расчет весь потенци­ал кислоты. Даже утратив возможность разъедать металл, она по-прежнему может карбонизировать сахар, вырабатывать газ, выделять тепло и так далее, реализуя так или иначе всю полно­ту способностей, которые достались ей в наследство от сил, за­траченных на ее формирование. Представление о том, что ве­щество может попросту исчезнуть в ходе каких-либо преобра­зований, противоречит закону сохранения материи и энергии. Представление о том, что человек — существо, потенциаль­но способное преобразить лик Земли, — после смерти цели­ком и полностью превращается в косный труп, противоречит самой Природе. Все, чем он являлся при жизни, так или иначе должно сохраниться; и если форма, которую оно примет, ока­жется недоступна одной группе чувств, — что ж, есть и другие!

Сама идея возникновения объектов из ничего и исчезновения их в ничто рухнула вместе с теорией флогистона.

Даже скептику — и, более того, именно скептику в первую очередь — должно быть совершенно очевидно, что наш талис­ман, один-единственный микроскопический змей в составе ко­торого способен возвести себе такую обитель, из которой бу­дет повелевать телами других людей на протяжении целого по­коления, как Александр, или умами их — на протяжении це­лой эпохи, как Платон, не может быть уничтожен или сведен на нет никакими мыслимыми силами.

Этот талисман вступает в силу сразу же, как только покинет свою цитадель. Об этом знали еще древнееврейские раввины, говорившие, что прежде, чем Адам обрел Еву, от семени его, пролитого во сне, зачала и понесла Лилит, и так явились на свет смешанные племены сатиров, эльфов и тому подобных созда­ний, населивших потайные области земли, не доступные орга­нам чувств обычного человека.

Я принимаю как данность, что всякое излияние этого талисма­на неизбежно влечет за собой рождение ребенка на том или ином плане нашей бесконечно разнообразной вселенной. Ребенок этот непременно наследует частицу природы отца; характер же его определяется отчасти средой, в которой этот ребенок взра­щивается до полного проявления, живет и, наконец, претерпева­ет то преображение, которое мы называем смертью, а отчасти — сокровенной волей отца, на которую в момент отделения талис­мана может, однако, повлиять его сознательная воля.

Ввиду последнего обстоятельства чрезвычайно важно на­учиться осознавать свою истинную сокровенную Волю, свою сущностную природу. Это и есть Великая Работа, испол­нив которую, человек достигает адептата, если только при­знаёт, что его сознание — ввиду своей зависимости от внеш­них обстоятельств — остается всего лишь смутным отражени­ем солнца в грязной воде, тогда как истинное Солнце — это его Безмолвное «Я». И если такой человек хочет развивать свои способности, ему надлежит использовать этот могуществен­ный талисман для творения по своему образу и подобию.

Но, при всей своей чудодейственной мощи, этот талисман еще и необыкновенно чувствителен. Если поместить его в небла­гоприятную среду, он может породить гротескные или опасно искаженные образы отцовского Слова. Всем известно, что здо­ровых детей рождают и взращивают здоровые матери, любящие и достойные спутницы своих мужей. Дети же, зачатые в нена­висти, в пьяном угаре или в болезни, почти всегда несут на себе физические и духовные следы злоупотребления этим талисма­ном. На детей — до третьего и четвертого колена — ложатся гре­хи не только отца, но и матери, и даже всего их общественно­го окружения. И сделанного не воротишь: человек в одно мгно­вение может разрушить свое царство — наследие бесчисленных династий, соблюдавших биологическое благоразумие.

Очевидно также — помимо всех магических соображе­ний, — что злоупотребление этим талисманом влечет за со­бой всевозможные нравственные, душевные и духовные беды. Неправильный с тактической, стратегической или же с обе­их точек зрения подход к сексуально жизни — постоянная причина преступлений, психических и физических болезней и вырождения.

«Книга Закона» настоятельно подчеркивает важность всех этих идей. Акт любви должен быть спонтанным и абсолют­но свободным. Человек должен быть верен себе. Ромео не дол­жен вынуждать себя жениться на Розалине по семейным, обще­ственным или финансовым причинам. Никакие расовые или религиозные соображения не должны ставиь преград между Дездемоной и Отелло. Гомосексуал не должен осквернять свою природу и совершать духовное самоубийство в попытках по­давить или извратить любовь — попытках, к которым так ча­сто побуждают его невежество и страх, стыд и слабость. В ка-Lkom бы деянье ни выражалась душа, только это деянье закон­но — и никакое иное.

Но, с другой стороны, каково бы ни было это деянье, оно всегда остается священным таинством и даже в самом профа­нированном виде не теряет свой эффективности. Оно всегда дает плоды; и профанировать его— значит всего лишь превра­тить эти плоды из пищи в яд. Деянье это должно быть чистым и страстным. Его надлежит понимать как слияние с Богом в сердце Святого Святых..Всегда нужно помнить, что от этого действа родится дитя. Нужно выбрать среду, сообразную каче­ствам, которыми вы желаете наделить своего ребенка. Нужно начертать свою сознательную волю на чистых водах невозму­тимого ума огненными письменами, Солнцем своей Души. Нельзя привносить в талисман посторонние влияния, как это происходит, когда «я», наделенное речью, противоречит его подлинному предназначению. Если ваша истинная Воля, смысл вашей инкарнции, заключается в том, чтобы нести мир и спо­койствие на Землю, не должно совершать акт любви из побуж­дений, основанных на ревности или зависти.

Необходимо укреплять свое тело, как только возможно, и за­щищать его от всех невзгод, дабы субстанция талисмана не утра­тила своего совершенства. Необходимо хранить свой ум в по­кое и безмятежности, обогащать его знанями, организовывать его способности и разрешать возникающие в нем конфликты, дабы он по-настоящему понимал ваше Безмолвное «Я», раз­бирая в свете Его велений все частные жалобы и неуравнове­шенные мнения, поддерживая сосредоточенность Воли вну­три своих укрепленных рубежей и с безраздельным энтузиаз­мом принимая Господство Его замысла, находящего выражение в вышеназванном действе. Воля должна запечатлеваться в суб­станции талисмана. Выражаясь языком алхимии, она должна быть той Серой, что закрепляет Ртуть, которая, в свою очередь, определяет природу Соли. Весь человек, от сокровеннейшего Божества внутри себя и до кончика самой крошечной ресницы, должен действовать как единый слаженный механизм, в кото­ром не найдется ни одной бесполезной, ни одной дисгармонич­ной детали; он должен быть как перун в деснице Зевса. Пусть он отдастся весь единому акту любви. Пусть перестанет созна­вать себя чем-то иным, кроме Воли. У него не должно быть воли; он должен сам — весь, без остатка, — преобразиться в Волю.

И, наконец, этот акт должен стать наивысшим. Пусть ис­полнит его и умрет. Умерев же, пусть снова восстанет, освобо­дившись от той, прежней Воли — свершив -ее в таком совер­шенстве, чтобы в нем не осталось ни единой ее частицы. Воля эта должна излиться в сосуд — вся до последней капли. И тогда дитя, которое она породит, будет всецело от духа.

Но этого недостаточно. Почва, в которую ложится семя, должна быть готова принять его. Надлежит выбрать место с подходящим климатом; надлежит обработать поле; и всех вра­гов, способных покуситься на жизнь новорожденного, надле­жит изгнать туда, откуда злоба их не сможет повредить ему. Все эти соображения очевидны в случае, когда речь идет о рожде­нии детей в физическом смысле слова. Нужно правильно вы­брать женщину, которая станет матерью ребенка, и обеспе­чить ей подходящие условия. Но к актам любви, не рассчитан­ным на физическое продолжение рода, все это относится в еще большей степени, ибо плод в утробе матери защищен многими поколениями биологической адаптации, духовные же дети бо­лее подвержены болезням и уродствам, ибо состоят из материи более тонкой и уязвимой. Ввиду бесчисленного многообра­зия возможностей, раскрывающихся в процессе творения, каж­дый адепт должен решать эту проблему сам для себя, приложив к тому все свои силы. Существуют магические способы уста­новления связи между накопленной силой и материей, на кото­рую маг желает ею воздействовать; но методы такого рода жела­тельно передавать в личных наставлениях и осваивать на прак­тике самостоятельно. Приведенное здесь описание — всего лишь голая схема, но даже и она с легкостью может ввести чита­теля в заблуждение.

Однако общее правило гласит, что надлежит заранее обе­спечить всё необходимое, чтобы желаемая вещь легче явилась на свет, и устранить все противоречащие ей влияния, дабы пре­дотвратить опасность выкидыша.

К примеру, человек, стремящийся поправить здоровье, дол­жен содействовать своей Магической Воле, принимая все по­добающие гигиенические и медицинские меры. Человек же, намеревающийся развить свой художественный талант и стать скульптором, должен посвятить все свои силы обучению и тре­нировке, окружить себя прекрасными образами и, по возмож­ности, поселиться в таком месте, где сама природа несет на себе печать перстов Великого Зодчего.

Пусть каждый избирает предмет своей страсти по кив­ку своего Безмолвного «Я». И да не затмят Солнца его Души предрассудки, порожденным ощущениями, эмоциями или ра­циональным умом! Взаимное притяжение невозможно спу­тать ни с чем, под какими бы масками ни пытался скрыть его наш рассудок. Без него же, без этой могучей и чистой страсти, нет и Магической основы для Таинства. Но притяжение такого рода — это лишь первое условие. Когда два человека становят­ся близки, каждый пик утоления страсти снова и снова сокра­щает расстояние между ними, побуждая к взаимному наблюде­нию, а предельная ясность ума, наступающая вслед за разрядом накопившейся магнетической силы, делает обоих непомер­но критичными. Чем сложнее организован ум, тем с большей вероятностью события развиваются именно так; и тем больше опасность обнаружить какую-нибудь неприятную мелочь, ко­торая в конце концов — как подсказывает нам опыт — останет­ся единственным возможным предметом для наблюдений; так, мы продолжаем помнить о бородавке на носу какого-нибудь давнего знакомого, даже когда забудется все лицо.

Поэтому любящий должен соединиться с объектом Любви не просто в силу физического влечения, а по Воле к такому страстному содружеству, для которого Воля-к-любви служит всего лишь Магическим символом. Быть может и нет на све­те двух одинаковых воль, однако могут найтись две воли, на­столько родственные друг другу, что в их проявлениях не будет никаких разногласий. Недостаточно найти партнера пассивно­го типа, который только и способен, что блеять «да будет воля Твоя!»: это неизбежно кончится презрением, скукой и утра­той доверия. Необходима такая страсть, которая сможет гармо­нично смешаться с вашей собственной. При этом совпадение областей, в которых находят свое выражение умы партнеров, не обязательно; наоборот, даже лучше, когда два совершенно несхожих мира мышления и опыта приходят к родственным выводам. Важна, однако, близость по самому складу ума; важно, чтобы механизмы мышления основывались на схожих принци­пах. Каждый партнер должен понимать психологию другого.

Общественное положение, физический облик и бытовые привычки гораздо менее важны, особенно в обществе, приняв­шем Закон Телемы. Терпимость естественным путем порожда­ет тактичность, а тактичность, в свою очередь, облегчает бремя терпимости. Как бы то ни было, большинство людей, особен­но женщин, весьма искусно приспосабливаются к своему окру­жению. Я говорю «особенно женщин» потому, что женщины почти всегда осознают важную часть своей истинной Воли — волю к деторождению. Все прочее для них по сравнению с этим несерьезно; и все вопросы, не имеющие к этому отношения, они отбрасывают как несущественные, быстро приобретая навыки, которые требуются от них для поддержания семейной гармо­нии как условия, благоприятствующего продолжению рода.

Разумеется, то, что я здесь описал, — это лишь идеальная мо­дель. На деле мы обычно не реализуем и третьей части отпущен­ных нам возможностей. Наш магический «мотор» обрел бы не­бывалую мощь, если бы мы научились эффективно использовать заложенные в нем «лошадиные силы» хотя бы на 10 процентов. Но пода­вляющее большинство людей понятия не имеют, что значит при­нимать Любовь как серьезное и священное действо, что значит смотреть на мир глазом микроскописта или внимать ему серд­цем и мозгом художника. Своим невежеством и стыдом они превратили Любовь в гниющий чумной труп; они рушат над со­бою храм Любви, а Любовь в отместку сокрушает их жизни.

Шансы найти подходящий объект Любви свелись поч­ти к нулю из-за подмены тех необходимых условий для нее, что были описаны выше, совершенно искусственными и неу­местными соображениями: ограничениями, налагаемыемыми на сам любовный акт, институтом брака, общественным мне­нием, заговором молчания, преступными законами, финан­совыми оковами, избирательностью по принципам расовой, национальной, сословной, религиозной, социальной, поли­тической и даже семейной принадлежности. Нашу планету на­селяют миллионы людей, но среднестатистическому человеку дозволено выбирать себе пару в лучшем случае из пары десят­ков «приемлемых» кандидатур.

Добавлю к своему храму еще один столп. Слишком часто случается так, что два человека, полностью подходящих во всех отношениях для взаимной любви, не имеют возможности адекватно выразить эту любовь, ибо попросту неосведомлены о технике любовного акта. То, что должно явиться кульмина­цией Мессы в Природе — явление Бога во плоти, — оказы­вается столь грубым, неуклюжим и низменным, что неизбеж­но вызывает разочарование и отвращение. Обе стороны с ужа­сом осознают, что творится что-то неладное. Но они не знают, как поправить дело. Они стесняются обсуждать это. У них нет ни опыта, ни наставника, ни воображения, которое подтолкну­ло бы к экспериментам. В результате тысячи чувствительных

влюбленных отворачиваются от Любви и осыпают Ее про­клятиями. А несметные миллионы людей, не столь тонко чувствующих, принимают происходящее как данность, смиряют­ся и терпят, пока Любовь окончательно не выродится для них в виноватое пресмыкание в грязи. Они тащатся по этой грязи на навозной телеге, вместо того чтобы мчаться в небеса «на ко­леснице огненной и конях огненных».

Причина всех этих несчастий — ужас, который внушает людям Любовь. За последнюю сотню лет каждый автор, мало-мальски достойно писавший на темы морали, сознавал своим долгом обрушить громы и молнии вперемешку с градом сер­ным и огненным на Содом и Гоморру современности, где по­лагают, что Любовь постыдна и должна скрываться от глаз, или же обмазывают ее навозом сантиментов, дабы свиньи, на­селяющие сии города, смогли узнать в ней свой идеал. При этом нам почему-то не приходит в голову заявить художнику, что искусство его столь священно, столь омерзительно, столь великолепно и столь позорно, что ему ни в коем случае не сле­дует ни самому учиться пользоваться орудиями своего ре­месла, ни ходить в школу, где его могли бы обучить смотреть на мир своими глазами и воспроизводить увиденное своею ру­кой. Человеку, который хочет врачевать болезни, мы не запре­щаем постигать свой предмет во всей его полноте, от анатомии до патологии, и не требуем, чтобы он, впервые в жизни взяв в руки скальпель, тотчас удалил бы аппендикс какому-нибудь ценному для общества архиепископу.

Но ведь любовь — это тоже искусство, не уступающее искус­ству Рембрандта; это тоже наука, не уступающая науке Листера². Разум должен выразить сердце во внятной речи; тело долж­но стать храмом души. Животный инстинкт присущ человеку не в меньшей мере, чем обезьяне или быку. Но, с точки зрения нравственных норм буржуа, весь акт любви должен сводиться к проявлениям этого инстинкта. И в том виде, в каком его знает буржуа, этот акт и впрямь унизителен. Для него этот акт нелеп, непристоен и груб, как у неразумной скотины; это возня в грязи, недостойная гордого звания человека и величия сокрытого в нем Божества. Для него он так же мерзок, как чавканье дика­ря, когда тот набивает рот сырой печенью врагов или жадно ла­кает джин, выторгованный у белого человека. Но даже если по­добная пища вызывает у нас отвращение, значит ли это, что есть и пить — преступление? И как нам удалось дойти от каннибаль­ских котлов до Лаперуза и Николса, если не путем тщательного отбора и серьезных, увлеченных исследований?

Для буржуа акт Любви — это просто разрядка напряжения, физического, как при дефекации, и нравственного, накопив­шегося под гнетом рутинной добропорядочности; это блажен­ное, хоть и недолгое, возвращение на уровень скота, которого он якобы презирает. Это своего рода опьянение, которое не­надолго притупляет его стыд, но затем ввергает его еще глуб­же в пучину отвращения. Это грязный, мерзкий и бессмыс­ленный поступок. Более того, это даже не собственный его по­ступок, а действие, навязанное ему неким исполином, перед которым он совершенно беспомощен; он выполняет его поч­ти бессознательно, как безумец или как автомат. Он — слов­но деревенский дурачок, заблудившийся в лесу и бредущий через черное, зловонное болото, источающее тысячи опас­ностей, грозящее смертью, болезнью и прочими несчастья­ми всевозможных видов и форм. Секс для него — торговец Крысиным Ядом в свинцовой обертке, которую он мнит сере­бром; и за этот сомнительный товар он платит дважды: спер­ва — отвращеньем и страхом, как трус, а после, жадно набив себе пузо, — болью и рвотой.

Все это он прекрасно знает; во всем этом он полностью отда­ет себе отчет; и — в свете его собственного подхода — он совер­шенно прав, что боится Любви и ненавидит ее, прячет ее от всех и от себя самого и клянется, что к ней непричастен. Запеленав труп Любви в тряпки сентиментальности, в эти мерзкие сальные лохмотья, он цедит с надменной усмешкой, что никто никогда не видел Любви нагой; когда же дремлющий в нем скот заворо­чается во сне, он примется мазать эту мумию грязью, похотливо мыча, что Любовь — никакое не Божество во Храме Человека, а всего лишь кусок мертвечины, как ячмень у него на глазу.

Но мы, телемиты, как всякий художник, способный любить Любовь, без страха и без стыда взираем в лицо Божеству — ив собственной нашей душе, и во всей Природе. Хотя и мы, подобно буржуа, употребляем слово Любовь, но для нас оно не настолько опошлено, чтобы стать рутиной¹; неоскверненное, оно вечно пылает в своем святилище, возрож­даясь во всей первозданной чистоте с каждым вздохом жиз­ни. Однако то, что мы называем Любовью, — это нечто такое, чего буржуа не видел за всю свою жизнь. Он отродясь не слы­шал и даже не помышлял в сердце своем ни о чем подобном. Мы понимаем Любовь как самую суть Перемен, а Перемены — как Жизнь всей Материи, сущей во Вселенной. Мы понимаем Любовь как способ Движения Воли к Перемене. Для нас каж­дый поступок есть акт Любви, ибо каждый поступок подразу­мевает Перемену. Жизнь — восторженный танец; ритм ее — бесконечный экстаз, который никогда не утомит нас, никогда не приестся. Наслаждение, которое этот танец дает нам лич­но, проистекает не только из нашей собственной роли в нем, но и от осознания его совершенства в целом. Мы изучаем его строение; мы расширяем свою личность, теряя себя в постиже­нии этого целого; и в конце концов мы сливаемся с ним вое­дино. Вслед за египетским посвященным мы восклицаем: «Нет в нас ни единой части, что не от Богов», — и добавляем анти­строфой: «Нет в Богах ни единой части, что не от нас»².

Поэтому та Любовь, которая есть Закон, нисколько не ниже Любви в узком, личном смысле этого слова. Ибо Любовь, пре­ображающая Двоих в Одно, есть то же самое орудие, посред­ством которого даже последние Двое — «Я» и «Не-Я» — мо­гут достичь Единства в мистическом браке Невесты, Души, с Тем, кто от века сужден ей в супруги; о да! со Всевышним, с Истиной, с Богом Всего-во-Всем.

Поэтому мы говорим, что Любовь свята, что она — религия нашего сердца, наука помыслов наших. Разве Она не достой­на Своих законных Обрядов, Своих жрецов и поэтов, Своих творцов красоты в красках и формах, призванных славить Ее, Своих музыкантов, чтобы Ее воспевали? Разве Она не достой­на Своих богословов, что, проникая мыслью в сущность Ее, бу­дут о Ней возвещать? Разве не вправе и те, кто допущен толь­ко в преддверие храма Ее, причащаться Ее природе? И не долж­на ли наша наука измерить Ее, открыть глубины Ее, исчислить Ее высоты и разгадать наконец законы Ее естества?

И вот еще что: для нас, телемитов, воспитавших сердца и умы свои так, чтобы править искусно этой небесной ладьей — ко­раблем Любви, воспаряющим к самому Солнцу, — для нас акт Любви есть посвященье тела Любви. Мы приносим тело свое на алтарь Любви, чтобы даже животное в нас послужило Воле Души. Поэтому нам надлежит изучать искусство Плотской Любви. Негоже нам быть невеждами и неумехами. Мы должны быть холодны и опытны, как хирурги; мы должны превратить свой разум, глаза и руки в совершенные орудия Воли.

Нам надлежит изучать этот предмет беспристрастно и не та­ясь. Будем помнить, что во всякой науке нужно читать учеб­ники, слушать лекции, посещать демонстрации и защитить ди­плом — и только затем уже переходить к практике.

Произнося эти слова, «акт любви», мы имеем в виду совсем не то, что подразумевает под ними буржуа. Для него это — урод­ливые корчи, как у припадочного; для него это — скотская возня, бессмысленные судороги и муки борьбы с отвращением и стыдом.

Мы же говорим, что акт любви должен быть подлинным (искусством; мы_обучены выражать душу и дух на языке тела. Мы не отрицаем реальности тела и не презираем его; но мы трак-утуем его только как орган выражения нашего «Я», и никак иначе. При этом мы сознаем, что оно должно подчиняться своим соб­ственным законам: законы разума или морали для него непри­годны. Мы любим; иными словами, мы жаждем единения; сле­довательно, каждая из двух сторон, желающих единения, должна изучать другую; каждую бабочку мысли надлежит рассмотреть в полете и дать ей такой цветок, который будет ей милее всех. Лексикон Любви небогат, слова ее просты и избиты; любые за­мены им — слишком высокопарны. Все это не трогает сердца.

Но язык тела неисчерпаем; одними только ресницами мож­но беседовать ночь напролет. Речи тела нежны и изысканны, как тени от листьев Древа нашей Души, колеблемого ветром Любви; они так утонченны, что ни Ките, ни Гейне в поэзии, ни Брамс, ни Дебюсси в музыке не сумели облечь их пло­тью. Каждый художник знает эту муку — невозможность вы­разить свой замысел в материале; и чем более он велик, тем глубже отчаянье. Но то, чего ни один из них не смог добить­ся за всю свою жизнь, полную страстного пыла, в совершен­стве воплощает тело любого человека, который познал любовь и усвоил, как надо любить.

Примечание: маг, который знает, как формировать необхо­димые связи, может с успехом использовать любое, без исклю­чения, действие для достижения любой поставленной цели.

53. Так возродится мир, малый мир — сестра моя, серд­це мое и язык мой, для которых я шлю поцелуй сей. И ты, о писец и пророк, хоть ты и из царского рода, это тебя не утешит и не освободит. Но для тебя — экстаз и радость земная: вовеки «Ко мне! Ко мне!»

Комментарий. Понятно, что «поцелуй» (то есть эта Книга) возродит Землю, утвердив на ней Закон Свободы. Выражение «сердце мое и язык мой» на первый взгляд может показаться просто красивой метафорой; но, вероятно, в нем заключен некий более глубокий смысл, который покамест от меня ускользает.

Вторая часть стиха — это, по-видимому, ответ на некую мою невысказанную мысль, сводившуюся к тому, что моя рабо­та завершится с получением этой Книги. Нет; хоть я и «из рода царского» и имею право обрести свою законную награду, мне суждено продолжать Работу и далее.

***********************************************************************

Глава 2

4. Но она будет познана, а я — никогда.

Комментарий. См. ниже, стих 13, где сказано: «ты» (т. е. Зверь, который здесь выступает как Маска, или «личи­на», Хадита) «был тем, кто знает». Хадит способен познавать, Нуит же — быть познанной. Есть нечто общее между Нуит и понятием нирваны, «Безбрежного Моря», в котором Знания Нет.

Хадит сокрыт в Нуит и знает Ее, ибо Она — объект позна­ния; но сам Он непознаваем, ибо Он — всего лишь та Ее часть, которую Она создает, дабы быть познанной.

5. Се! ритуалы прежних времен черны. Да будут отрину­ты те из них, что исполнены зла; благие же да будут очище­ны пророком! Тогда это Знанье пойдет верным путем.

Комментарий. «Прежние времена» — это Эон Умирающего Бога. Некоторые из его ритуалов основаны на со­вершенно ложной метафизике и космогонии; но есть и такие, в основе которых лежит Истина. Последние мы поправляем, от первых же избавляемся.

Упомянутое здесь «Знанье» — это Мудрость посвященных нынешнего зона, Эона Хора.

Подробнее о новых принципах Магии см. часть III «Книги Четыре».

Обратите внимание, что Знание — это Даат, Дитя Хокмы и Бины и венец Микропрозопа; но Даат не входит в число сефи-рот, и ее место — в Бездне. Эта символика указывает на тот факт, что Знание — вещь невозможная по самой своей природе, ибо оно подразумевает Двойственность и, следовательно, является относительным. Любое высказывание, относящееся к области Знания, можно записать как «A R В» — «А и В связаны друг с другом отношением R». Если при этом А и В тождественны друг другу, то подобное высказывание не несет в себе никакого знания. Если же А не тождественно В, то «A R В» подразумева­ет «А тождественно ВС», а такая формулировка требует суще­ствования уже трех различных идей. В любом случае мы прихо­дим либо к тождеству, в конечном счете не означающему ниче­го, либо к приумножению разнообразия идей, которое кажется осмысленным лишь до тех пор, пока мы не пытаемся довести анализ каждого из членов высказывания до его простейших ло­гических составляющих. Например, высказывание «сахар есть сахар» очевидным образом не содержит в себе никакого зна­ния. Но точно так же не содержит никакого знания и такое вы­сказывание, как «Сахар есть сладкий белый кристаллический углевод». Ибо эти четыре эпитета описывают всего лишь наши сенсорные впечатления; а определить свои сенсорные впечатле­ния мы можем лишь через такие понятия, как все тот же сахар. Иначе говоря, «сладость» мы определяем как «качество, которое наши вкусовые рецепторы приписывают меду, сахару и про­чим подобным веществам»; «белизну» — как «цвет, в котором нашему зрению предстают такие предметы, как цветы магно­лии, оксид цинка, сахар и прочие», и так далее. Таким образом, сколько бы мы ни пытались избежать проблемы, плодя разноо­бразие, любое высказывание в конечном счете сводится к тож­деству. Поэтому Знание не является «вещью-в-себе»; и ему со­вершенно справедливо отказано в месте на Древе Жизни: оно принадлежит Бездне.

Помимо вышеприведенных соображений, можно отметить, что даже в той мере, в какой Знание все-таки существует, то есть даже на уровне простых высказываний об отношениях между объектами, оно остается всего лишь мимолетным проявлением сознания. Оно исчезает, не успев даже толком возникнуть. Ибо как только мы признаём, что А находится с В в отношениях R, идея «A R В» включается в наши представления об А. Девять дней мы дивимся тому, что «Земля вращается вокруг Солнца», но на десятый попросту изменяем свои прежние представле­ния о Земле. Земля для нас раз и навсегда зачисляется в разряд спутников Солнца. Встроившись в представления об объек­те, исходное высказывание автоматически исчезает. Итак, если Знание и существует, то лишь в период subjudice‘.

Как же тогда понимать это слово, «Знание», в данном сти­хе, да еще и написанное с заглавной буквы? Что это такое и как оно может «пойти верным путем»? Ключевое слово здесь — «пойдет». Просто «быть» оно не может, как явствует из вы­шесказанного; непонимание этого — основное заблужде­ние Черных Братьев с их политикой сопротивления любым Переменам, с их попытками удерживать все в абсолютной не­изменности. Но (как свидетельствует о том Древо Жизни) Знание — это средство, при помощи которого сознательный ум, Микропрозоп, достигает Понимания и Мудрости, своих матери и отца, в которых отражаются, соответственно, Нуит и Хадит — Айин и Кетер. Для этого необходимо использовать каждый новый пункт знания для корректировки и расшире­ния наших представлений о Предмете Высказывания. Это зна­чит, что «A R В» надлежит трактовать как «А есть (не А, как мы полагали прежде, а) А». Благодаря этому легче становится понять, что «A R С-из-которого-следует-А есть А_;», и так далее. На практике все, что мы узнаём (например) о «лошади», по­могает нам понимать идею, обозначаемую этим словом, и на­слаждаться ею. Разница между ученым и школяром — в том, что первый ликует и сияет, когда ему напомнят какое-нибудь слово наподобие tbalassa*. Так же и мы: какою дивной чередою страст­ных образов воспламеняется наш ум при мысли о числе 93! И, самое главное, каждая новая вещь, которую мы узнаём о себе, помогает нам лучше понять, что мы имеем в виду, когда гово­рим о своей «Звезде».

Итак, «ритуалы прежних времен» утратили свою эффектив­ность. Знание не сможет «пойти верным путем» до тех пор, пока эти ритуалы не будут приведены в соответствие с Формулой Нового Эона. Их недостатки проистекают, главным образом, из двух коренных заблуждений:

1. Прежде полагали, что во Вселенной имеется некий не­подвижный центр или вершина; некий абсолютный стандарт, с которым надлежит соотносить все вещи; некое Единое, или Бог. (Довольно часто мистики впадали в смятение или во гнев, когда, достигнув «единения с Богом», обнаруживали, что он присутствует во всем в равной мере.) Из-за этого начина­ли проводить различия между одним и другим, и так возника­ли идеи превосходства, греха и т.п., что в конечном счете вело ко всевозможным нелепостям, как теологическим, так и этиче­ским и научным.

2. Всякая пара противоположностей воспринималась как абсолютная антитеза. На самом деле эта ошибка — не что иное, как следствие (i). Воображаемое «абсолютное зло» с неизбеж­ностью влекло за собой манихейство (сколько его ни скрывали под покровами казуистики) и означало «То, что уводит прочь от Бога». При этом, постулируя абсолютного «Бога», каждый I человек бессознательно замещал его неким фрейдистским фантазмом — порождением своих механизмов выдачи желаемоiro за действительное. Таким образом, «Бог» и «Зло» оказыва­лись на деле выражениями его личных предрассудков. Перед чьим бы авторитетом человек ни «склонялся в смирении», — папы римского ли, Библии или сангедрина, оракула Аполлона или племенного знахаря, — в этом смирении проявлялось толькоко его Желание сложить с себя ответственность. «

В свете «Книги Закона» мы теперь знаем, что центр пре­бывает всюду, а окружность нигде [П:з], что «Каждый мужчи­на и каждая женщина — звезда» [1:з], «Хабс», имя дома Хадита [11:2]; что «Слово Греха — Ограничение». Поэтому для нас «зло» — понятие относительное; это «то, что мешает кому-либо исполнить свою истинную Волю». (Например, для фер­мера дождь может быть как «благом», так и «злом», в зависимо­сти от того, в чем нуждаются в данное время его посевы.)

Ритуалы Эона Осириса, возводящие самопожертвование в абстрактный идеал, предписывающие самоистязания в уго­ду excathedra‘ морали, требующие приверженности априор­ным формулам и т.д., насаждают ложные и тщетные методы об­ретения ложного Знания; поэтому они должны быть «отри­нуты» или «очищены». Посвятительные Школы необходимо реорганизовать.