Мэтью Мазерс
ИЗБРАННЫЕ ГЛАВЫ
*При использовании смартфона, рекомендуем располагать его горизонтально
Меркурий. Гермес. Бог или ртуть? Парадоксальная, ускользающая субстанция алхимиков, магов и аналитических психологов. Духовная и материальная. Искушающая и дарующая искупление. Запутывающая и выводящая из лабиринта путеводной звездой. Воистину, Меркурий всегда был истинной Звездой магов – их проводником и их землей творения. Но многие ли исследуют Меркурий как таковой? Что мы знаем о самой таинственной арканной субстанции алхимиков? Мэтью Мазер проводит нас через долгий путь по лабиринтам античной мифологии и алхимии, от Парацельса к Юнгу, позволяя в полной мере прочувствовать эту удивительную субстанцию.
ВВЕДЕНИЕ
В письме от 1942 г., в разгар Второй мировой войны, Юнг писал: «В настоящее время я все еще поглощен Меркурием, который, как ему свойственно, растворил меня практически всецело, но не смог разделить на части» (примечание 5, Jung 1973-75: 319). В это время он вел работу над двумя лекциями на тему «Дух Меркурия», которые позже были представлены на конференции Эранос летом 1942. Первая лекция посвящена толкованию сказки братьев Гримм «Дух в бутылке». Вторая представляет более общую тематическую подборку по теме Меркурия. Юнг предостерегает читателя касательно первой лекции, что его собственная трактовка подразумевает «исследование в широком контексте», без «претензии на полную объективность» (1943/1948: примечание 193). Затем следует довольно подробный анализ сказки. Весьма заманчиво выглядит его примечание вначале о том, что эта немецкая сказка «заключает в себе квинтэссенцию и глубочайший смысл герметической тайны» (195). Далее Юнг трактует сюжет как мистерию трансформации, в ходе которой мальчик, потерянный для мира и ведомый странным зовом, вступает во тьму своего бессознательного. Он добирается до самого дна и корней своего бытия, и там находит некую нуминозную сущность, закупоренную в бутыль физиологии своего тела. Освобождение этого хтонического духа, Меркурия, практически доводит его до погибели. Но к счастью, за счет смекалки мальчика, дело разрешается благоприятным образом как для него, так и для духа.
Юнг эффектно описывает сказку как вневременную архетипическую мистерию, применимую к большому числу исторических и культурных ситуаций, как парадигму психо-духовной трансформации и обновления. С другой стороны, он определяет место этой истории в рамках западной христианской традиции, интерпретируя ее как описание культурной эволюции на определенной стадии индивидуации. С этой точки зрения, он отождествляет мага или алхимика с христианским Богом, а духа в бутылке с квинтэссенциальным языческим божеством, с «райским змеем» в эдемском саду. Исходя из данной трактовки, Бог «изгоняет» языческий дух, который запечатывается в сосуд и скрывается в глубинах сущностного.
Данная тема является центральной в критическом анализе Юнга на современное христианство, поскольку она описывает «раскол архетипа» на противоположности инстинктивного и духовного. Инстинктивное, запечатанное в бутыль и захороненное, осквернено духом феминного, пагубного языческого влияния, в то время как духовное объединяет в себе маскулинное, христианское и доброжелательное. Этот раскол, по мнению Юнга, является причиной специфической христианской травмы, что отражено в таких повествованиях, как легенда о Граале, и что проявляется через психопатологические переживания и сны его пациентов. Дух Меркурий в данном контексте описывается Юнгом как активное компенсаторное начало для коллективного христианского самосознания (1943/1948: 245).
Он также уточняет, что было бы некорректно отождествлять алхимический Меркурий с дьяволом. Хотя по своей сути это темный и хтонический бог, он выступает против догматических дефиниций и оппозиционен во всем: он настоящий трикстер, который «доводит алхимиков до отчаяния» (1943/1948: 203). Юнг далее поясняет, что освобождение духа Меркурия неправильно с алхимической точки зрения. Более верно было бы держать дух заключенным в бутыль и трансформировать его с помощью различных алхимических операций (там же). В связи с этим уместно вспомнить раннюю работу Юнга «Вотан», где дух Меркурия описан как «побудитель белокурой бестии» в немецкой душе. Юнг недвусмысленно намекает на тождество духа Меркурия с Вотаном, германским народным языческим богом, но не рассматривает этот вопрос широко (там же.: 198).
Переходя ко второй лекции (хорошему примеру проблематичного стиля письма Юнга), мы обращаем внимание на монолог о Мекурии, выстроенный вокруг целого ряда категорий. Юнг приводит довольно большое количество текстовых цитат для того, чтобы «обрисовать портрет этого изменчивого и мерцающего божества» (1943/1948: 204). К середине лекции, в явном раздражении, он отмечает, что «концепция опасно разрослась, и мы начинаем понимать, что этому вопросу не видно конца и края» (там же.: 211). Его смешанные качества, по-видимому, отделенные от самой его сущности, приводят Юнга к заключению, что он является проекцией бессознательного. В заключение лекции, Юнг, резюмируя и пытаясь «конкретизировать идею», приводит шесть утверждений:
- Меркурий содержит в себе все возможные противоположности. Поэтому совершенно очевидна его двойственность, но, тем не менее, он именуется единым, несмотря на тот факт, что его бесчисленные внутренние противоречия могут быть резко преобразованы в равное число разрозненных и независимых образов.
- Он одновременно материален и духовен.
- Он – процесс, который ведет к трансформации низшего и материального в высшее и духовное, и наоборот.
- Он – дьявол, дарующий искупление психопомп, неуловимый трикстер и отблеск Бога в физическом мире.
- Он также представляет особой отражение мистического опыта мастера, который соответствует opus alchymicum.
- Таким образом, с одной стороны, он олицетворяет самость, с другой – процесс индивидуации, вследствие беспредельного числа его имен, а также коллективное бессознательное.
(Jung 1943/1948: 237)
Заканчивает Юнг тем, что подробно рассматривает вопрос о релевантности духа Меркурия по отношению к христианству и современности. Например, он выделяет его образ как имеющий в себе «те самые качества, в которых мы так остро нуждаемся для исцеления расщепленности внутри себя» (1943/1948: 246). Такое представление приводит нас в самое сердце того, что мы могли бы рассматривать как «алхимический миф» Юнга. Фон Франц, в одном драматическом моменте в фильме Matter of Heart, выявляет ключевые особенности данного мифа:
цивилизация нуждается в мифе, чтобы жить… И я полагаю, что христианский миф, который давал жизнь раньше, выродился, стал односторонним и недостаточным. Я думаю, что алхимия – совершенный миф. Если нашей западной цивилизации суждено выжить, это будет возможно за счет утверждения алхимического мифа, который обладает большей завершенностью и является продолжением христианского мифа… христианский миф… не содержит в себе темное феминное начало… трактует материю как безжизненную, и игнорирует проблему противоположностей – проблему зла. Алхимия же обращена лицом к проблеме противоположностей, к проблеме материи, к проблеме феминного начала.
(von Franz, цит. Marlan, в Papadopoulos [ред.] 2006)
***
Более серьезный интерес Юнга к алхимии начался в 1928 году и продолжался до конца жизни (Jung 1963/1995: 234). В течение последних декад своей жизни он утверждал: «вопрос хтонического духа начал занимать меня с тех пор, как я начал погружаться в мир алхимии» (там же.: 192). В большинстве своих работ по данной тематике он делает многочисленные отсылки к фигуре Меркурия. Это наглядно видно на примере выборки ключевых слов из собрания сочинений (Collected Works):
| слово | частота упоминания в Указателе (страниц) |
| синхроничность | 0.5 |
| индивидуация | 1 |
| самость | 4.5 |
| Христос | 5.5 |
| Меркурий | 7.5 |
Как мы можем заметить, алхимическое наименование (Меркурий) упоминается в указателе на 7.5 страницах. Оно упоминается более часто, чем термины аналитической психологии (синхроничность, индивидуация и самость), или религиозные имена (Христос). На основании этой аномалии, я обратился к исследованию, до какой степени этот феномен рассматривался в юнгианских исследованиях.
Обширный литературный обзор показал, что, за исключением работ Марии-Луизы фон Франц и Эммы Юнг, этот феномен имеет относительно слабый охват среди последователей первого поколения, и в пост-юнгианской литературе. Насколько мне известно, кроме работы фон Франц и Эммы Юнг, мы не видим ни одной книги, статьи или даже главы, посвященной данной теме, несмотря на центральное значение этой фигуры в важнейших трудах Юнга. Притом, изрядное количество работ было написано про Гермеса, а также на тему «трикстера»; тем не менее, простое замещение Гермес – Меркурий выглядит весьма сомнительно. Такие интерпретации часто имеют смещение в сторону мифологического, в противоположность перспективе алхимического. Акцент главным образом делается на греческого Гермеса, в меньшей степени на египетского Тота. Склонность Юнга отождествлять Меркурия с такими фигурами, как Вотан и Мерлин, и его интерпретация этой фигуры как, например, компенсаторного символа Христа, также были недостаточно представлены в литературе.
Поэтому я утверждаю, что имеется явное противоречие в том, какое значение придается этой фигуре в работах Юнга (основные труды), в сравнении с работами последователей первого поколения и постъюнгианцев. Действительно, в литературе отсутствуют большие фундаментальные исследования, рассматривающие этот частный вопрос. Таким образом, данная работа представляет собой попытку извлечь и контекстуализировать алхимический Меркурий, и «искупить» его от того, что принимается (в некоторых кругах, по крайней мере) за его нынешний статус в качестве «любопытной идеи» (Stevens, цит.Mogenson 1999: 132).
Кроме того, исследование алхимического Меркурия в сочинениях Юнга (включая посмертные публикации) неизбежно приближает нас к не только его алхимическим воззрениям, но также и к его воззрениям астрологическим. Многие находят этот аспект его размышлений неприятным. Можем добавить, что большинство современных юнгианцев рассматривают слишком глубокий интерес их вдохновителя к астрологии как некую помеху, которую лучше «замести под ковер». Тем не менее, не приходится сомневаться в том, что астрологические воззрения Юнга, его «тайные знания», оказали глубокое влияние не только на его Красную Книгу, но также способствовали появлению зрелых мыслей, наподобие тех, что фигурируют в таких работах решающего значения как Aion и Mysterium Coniunctionis. Если мы серьезно настроены на понимание его жизни и творчества во всей полноте, мы обязаны признать и попытаться лучше уяснить данный его аспект, иначе мы будем «прихорашивать» его.
Желаемое воздействие для возмещения подобных упущений возымело бы воскрешение интереса к «подлинному Юнгу». Уходя от главной темы его сочинений, приведем высказывание: «Если взглянуть на сегодняшнюю юнгианскую деятельность, возникает стойкое ощущение, что наследие Юнга утрачено… психолог более не включен в magnum opus (или никогда не имел доступ к нему)» (Giegerich 1999: 81).
Наиболее важное открытие заключается в том, что постановка вопроса об алхимическом Меркурии в качестве центральной проблемы раскрывает юнгианскую интерпретацию, в которой легенда о Граале, алхимия, и прецессионная астрология, как три нити одного направления сходятся в единой точке. В данной трактовке пристального рассмотрения заслуживает вера Юнга в наступление нового платонического месяца. Таким образом, эзотерический взгляд проливает больше света на его жизнь и работу, и формирует интерпретацию жизненного мифа. По моему мнению, подобная эзотерическая перспектива фундаментальна и своевременна, особенно в свете недавней публикации Красной Книги, если мы хотим более глубоко понять значимость эзотерической идентичности Юнга и ключевые аспекты релевантности его мифа для нашего времени.
***
Для авантюры такого рода будут уместны некоторые методологические соображения. Помимо очевидных проблем перевода, они включают в себя: проблему датировки и разных версий текстов в собрании сочинений (Collected Works); ограниченной публикации писем; ошибки в сериях семинаров, подлинности «Воспоминаний, сновидений, размышлений (Memories, Dreams, Reflections)»; и проблемы описаний Юнга его биографами.
У многих работ Юнга имеются опубликованные и неопубликованные предшествующие версии (см. Bair 2004: 582). В финальных версиях публикаций могут быть пропуски и редакторские изменения, в отличие от неопубликованных (архивных) версий. «Дух Меркурий», например, первоначально был представлен в двух лекциях на конференции Эранос в 1942 году как «Герметический Принцип в мифологии, гнозисе и алхимии» (Jung 1943/1948: 191). В следующем году они были опубликованы как Der Geist Mercurius. Здесь мы находим неопубликованный документ, обнаруженный посмертно, под заголовком «Понятие Меркурия в герметической философии» (там же.: 136; см сноску).
Переходя к письмам (Letters), мы должны быть осведомлены о том, что эти публикации были отобраны из весьма крупного собрания текстов. Коллекция Паули / Юнга (английская версия которой была издана в 2001 году) служит примером того, в какой степени первые два оригинальных тома неполны. Для настоящего исследования эти письма действительно оказались значительно более ценными, чем многотомные публикации оригиналов писем. В будущем крайне необходим доступ квсе еще неопубликованным письмам (таким, как к Герберту Зильбереру, касательно алхимии).
Что касается ряда различных семинарских курсов, мы должны отметить, что тут имели место переписывания и были допущены ошибки. Таким образом, мы никогда точно не узнаем, что Юнг говорил на семинарах. В письме, датированным 1955 годом, читаем: «Я должен предупредить вас, что я никогда не имел возможности пройтись по ним [примечаниям из семинаров] и исправить незначительные ошибки… также предполагается, что вы не будете использовать их для цитирования в печатных изданиях без специального разрешения» (Jung 1973— 75: 227).
Далее мы подходим к так называемой биографии Юнга, и обнаруживаем, что фактически это очень отредактированный документ, в основе которого лежит гораздо больший объем автобиографических заметок, известных как «Протоколы». Очевидно, редакторы «Воспоминаний, сновидений, размышлений» исказили наиболее спорные места. Сам Юнг называл это tantifizierungen (auntification [идиоматическое выражение, означающее приукрашивание чего-то таким образом, чтобы оно понравилось условной «старой тетушке» — прим. ред]) (Bair 2004: 626— 40). Например, он «настаивал на том, что его замечания об алхимии во время «биографических часов» были жизненно важны, даже если многие из них лишь чуть больше, чем бессвязный бред» (там же.: 599).
Поскольку его «автобиография» также была издана посмертно, у нас нет окончательного согласования с ее фактическим «автором». После его смерти имело место «значительное редактирование» (Shamdasani 2005: 30). В сущности, «то, что на самом деле было замечательной биографией, ошибочно прочитано как автобиография» (там же.: 38).
Кроме сомнительного происхождения «Воспоминаний, сновидений, размышлений», также следует отметить уникальный стиль этой книги. Питер Хоманс, подхватывая высказывание Юнга, описывает ее как произведение уникального жанра, и именует термином «автомифология» (Homans 1979/1995: 29). Секретарь Юнга Яффе описала это как высказанное им лично описание личности №2, личности как «внутреннее я», и, в духе компенсации, вносит краткую версию так называемого «Юнга №1» (Jaffe 1989:IX, XX). Винсент Бром, Рональд Хейман и Деердр Бейр в целом разделяют мнение о компенсаторном аспекте, в отличие от ранних, более агиографических отзывов Барбары Ханны, Марии-Луизы фон Франц и Лоренса ван дер Поста.
Не удивительно, что составление биографии Юнга весьма проблематично. Роберт Смит, например, отмечает, что «юнгианским интерпретаторам явно необходимо предпринять новые поиски исторического, а не мифического Юнга. Некоторые настолько «одухотворили» Юнга, что превратили его вкультурного героя, мифологизированного до неузнаваемости» (Smith 1997: 6). Разделяя ту же точку зрения, Ричард Нолл указывает на то, что ««Воспоминания, сновидения, размышления» и подражатели фактически превратили историю Юнга в нечто смутное и неясное, в то время как сам он куда более интересен – и порой с ужасными недостатками – из-за своей человечности, а не полу-божественности» (Noll 1997:XIII).
Сону Шамдасани предостерегает биографов от дальнейших ошибок. Он даже придумал термин «интерпрефакция» (interprefaction [игра слов: искажение термина interpretation, интерпретация]), который обозначает «метод, при котором интерпретации и построения трактуются как факты. Когда интерпрефакция преобладает, доказательства не требуются» (Shamdasani 2005: 4). В качестве примера я указываю на то, как в своем Cult Fictions Шамдасани критикует такие работы Нолла, как The Aryan Christ и The Jung Cult не только как небрежные, но и «чрезвычайно спекулятивные и дедуктивные» (Shamdasani 1998: 7). Он также указывает на ряд критических недостатков и ошибок в последней работе Бейр (Shamdasani 2005: 102-3). И он приходит к выводу, что из всех биографий биография Ханны «самая достоверная и значимая» (там же.: 117).
Далее, в свете вышесказанного, при составлении биографии Юнга нужно всегда помнить наблюдение Шамдасани о том, что «самый любопытный аспект в восприятии работ Юнга заключается в том, что в интеллектуальной истории двадцатого века было мало людей, которые в такой огромной степени стали жертвами непонимания» (Shamdasani 1998: 12).
При рассмотрении этих проблем я ссылаюсь на данное предостережение, когда использую сведения из биографии (тем самым избегая возможности «интерпрефакции»). Также, я в значительной мере зависим от первоисточников, и признаю их неотъемлемые ограничения. Для ключевых утверждений я пытаюсь найти подкрепляющие их доказательства. К примеру, датировка начала Нового Века, взятая из семинара, может быть подтверждена письмом (см. главу 4). В конечном итоге, даже первоисточники (особенно курсы семинаров), не проходят как «убедительные доказательства». Таким образом, задача нахождения «идеально звучащей» конструкции постоянно ускользает, и, вероятно, так оно и будет всегда. Но, несмотря на подобные затруднения, я отважился «рискнуть» такой интерпретацией, которая будет справедлива к «интуитивному» и «чувственному» аспектам, выведенным в течение многих лет чтения Юнга и связанных с ним материалов, все еще надежно скрытых насколько это возможно. Выбранный мной методологический подход в большей степени конструктивен, нежели критичен. Кроме того, использование таких понятий, как миф, символ и т.п. следует понимать в юнгианском смысле, так как моя основная задача — точнее определить место Меркурия в рамках юнгианской концептуальной основы и в пределах его биографии.
***
При обращении к ключевым литературным источникам я придерживаюсь последовательности: основные материалы, материалы последователей первого поколения, биографии, постъюнгианская литература.
Алхимический Меркурий фигурирует во многих поздних работах Юнга, которые входят в собрание сочинений (Collected Works) (после 1928). «The Spirit Mercurius» (1943/1948) – основной текст.
Среди других важных работ: Психология и алхимия (PsychologyandAlchemy;1944), Психология переноса (Psycholo gyoftheTransference;1946), Aion (1951), MysteriumConiunctionis (1955/1956). Интересно, что Меркурий занимает видное место в ряде работ, имеющих отношение к magnum opus Юнга.
Письма (Letters) (том I и II, 1973-75) содержат несколько отсылок, представляющих особый интерес. Косвенно они были бы неоценимы из-за их пристрастности к позднему Юнгу и точности датировки. Pauli/Jung Letters (2001) крайне важны, так как фигура Мерлина – Меркурия упоминается там во многих местах, особенно в письмах Паули.
Меркурий реже упоминается в разных семинарских курсах, чем в собрании сочинений (Collected Works). Тем не менее, их датировка подкрепляет доказательствами ряд моих аргументов, в основном временем после 1928 года,. The Visions Seminars были особенно неоценимы в деле составления картины об астрологических воззрениях Юнга и развития ключевых образов из Красной Книги (The Red Book).
Красная Книга – основная работа исключительного значения, несмотря на то, что она была закончена в 1928 году. И, хотя Меркурий в ней не фигурирует (это работа до-алхимического периода), она была неоценима для установления прообразов данной персоны. Сущность этой работы также подтвердила глубину моего довода об эзотерическом Юнге и моему представлению о нем как о пророке Нового Века.
Что касается последователей первого поколения, Эмма Юнг и фон Франц раскрыли эту тему шире, чем остальные. Работа Эммы Юнг The Grail Legend (1970/1998; закончена фон Франц) содержит главу на тему «Мерлин и алхимический Меркурий» (Merlin and the Alchemical Mercurius), а также множество упоминаний в тексте. В этих текстах мы видим некий сплав образа Меркурия и Мерлина, и различные его ипостаси: сам Грааль, содержимое Грааля, языческий враг короля Грааля, и так далее.
Эдвард Эдингер, еще один выдающийся автор первого поколения, в своих энергичных работах проливает свет на многие аспекты «эзотерического Юнга». Однако его трактовка Меркурия весьма редкая. В его работе Mysterium Lectures (1995) этот образ освещается наиболее ярко. Но при ближайшем рассмотрении выясняется, что по большей части это лишь пересказ трудов Юнга.
Принимая во внимание астрологию и юнгианцев первого поколения, я возвращаюсь к фон Франц. Ее объемные труды раскрывают интерес к феномену «смены эпох». Но и здесь при ближайшем рассмотрении становится ясно, что ее возможности ограничены. Она признается, что астрология «не в ее вкусе». Эдингер, хоть и весьма силен в алхимии, как сторонник «алхимического мифа», тем не менее, в астрологии даже слабее фон Франц. Например, его комментарии к Aion содержат ошибки в своей основе, такие, как историческая датировка Эона Рыб (см. Edinger 1996: 70). В другом месте он смело объявляет Юнга аватарой Эры Водолея, не заботясь привести достоверные доказательства для данного утверждения (там же.: 192).
Из биографий наиболее значимой является работа фон Франц C.G.Jung: His Myth in Our Time, которая содержит две главы на интересующую нас тему («Le Cri de Merlin» и «Mercurius»). Любопытно, что ее давний напарник Барбара Ханна приводит только одно упоминание об этом в ее биографии. Ван дер Пост в работе Jungand the Story of our Times (1976/1985), в которой так изящно схвачена суть культурных основ, включая истории о Граале, опускает упоминания о Меркурии (Мерлин появляется пару раз). В работе Брома Jung: Man and Myth (1985) приводится несколько упоминаний. Нолл, один из самых резких критиков Юнга, предпочитает не иметь дело с этой фигурой, хотя он занимается исследованиями в области эзотерических и астрологических эонов. A Life of Jung (1999) Хеймана не содержит никаких ссылок в указаниях (есть одно упоминание в тексте). Самая новая биография за авторством Бейр под заголовком Jung (2004) – наиболее объемная работа на сегодняшний день. В ней мы не встретим ни одной ссылки, ни в указаниях, ни в тексте. Здесь имеет место существенное расхождение с биографией фон Франц. В итоге, фигура Меркурия практически нигде не присутствует в биографиях, кроме работы фон Франц.
В целом, я утверждаю, что постъюнгианские сочинения отражают аналогичные (хотя и менее существенные) тенденции к пренебрежению. Данная претензия может быть легко подтверждена за счет внимательного изучения каталога книг и журналов в любом типичном библиотечном отделе юнгианских материалов. Например, поиск по названию Journal of Analytical Psychology с ключевым словом Mercurius дает лишь восемь результатов (со словом Christ дает тридцать пять). Другие юнгианские журналы не содержат ни одной статьи, насколько я был в состоянии их найти, в которой имя Меркурий фигурировало бы в заголовке. Краткий экскурс в постъюнгианские работы по алхимии, астрологии, мифологии, синхроничности и шаманизму лишь подтверждает это представление.
Что касается вопроса алхимии в трудах постъюнгианцев, здесь стоит обратить внимание на представленную в работе The Handbook of Jungian Psychology (2006) мастерски написанную обзорную главу Стэнтона Марлана, в которой определяются и контекстуализируются основные тенденции. Следуя далее к ключевым текстам, мы находим некое освещение этого вопроса в таких работах, как The Black Sun (2005) Марлана, Jung and the Alchemical Imagination (2000) Джеффри Раффа, The Mystery of Human Relationship: Alchemy and the Transformation of Self (1998) Натана Шварц-Саланта, и в работе Transformation of the Psyche (2003/2005) за авторством Джозефа Хендерсона и Дианы Шервуд. Здесь интересно следующее наблюдение: когда эти авторы упоминают о Меркурии, то, как правило, это либо упоминания внутри цитат из Юнга, либо как часть образной иллюстрации. Более конкретно, насчет постъюнгианцев и алхимии я хочу отметить, что мы нигде не найдем целую главу или даже несколько страниц в которых рассматривается исключительно данный персонаж. Их способы трактовки алхимии в большей степени ориентированы на области клинического применения и концептуальных разработок, нежели в культурном, религиозном и эзотерическом контексте. Более того, хотя они часто ссылаются на такие концепции, как «трансформация образа Бога» и релевантность алхимического мифа в современности, они не посчитали нужным поместить этот вопрос в центр внимания, или уделить значительное внимание астрологии. Это, пожалуй, оказало влияние и на метод Джеймса Хиллмана. В своих статьях по алхимии он старается избегать того, что он называет «благородная метафизика Юнга», заботясь о том, чтобы быть «клинически непосредственным и менее духовно прогрессистским» (Hillman 2010: 7).
Интерес вызывает и мифология. Если мы заменим имя Меркурий на имя Гермес, или будем использовать слово «трикстер», мы просто утонем в материале. Ученые, подобные Рики Таннену, писавшему в Trickster (2007), иногда упоминая о Меркурии не способны обнаружить, что его след ведет глубоко в основные тексты Юнга. Касательно Гермеса, ярким примером будет работа Hermes and his Children (1977/2003) за авторством Рафаэля Лопес-Педразы. Действительно, можно было бы сказать, что Гермес, и более универсальный «трикстер», во многом стали парадигматическими благодаря Юнгу и множеству его последователей. Тем не менее, как мы далее увидим в первой главе, существует проблема в вопросе приравнивания Гермеса к алхимическому Меркурию. В двух словах: последний образ гораздо более тонкий, сочетающий в себе древнеегипетского Тота и греческого Гермеса, как Гермес Трисмегист.
Кроме того, авторитетные в вопросах астрологии постъюнгианцы, как Лиз Грин и Карен Хамакер-Зондаг, также глубоко не касались этой темы. Их интересы больше тяготели к синтезу современной западной астрологии с аналитической психологией, а не с прецессионной астрологией, алхимией и тематикой «жизненного мифа» Юнга. Еще одним выдающийся автор Ричард Тарнас в работе Cosmos and Psyche (2007) проделал титанический труд по сопоставлению угловых отношений внешних планет с историческими данными на основе теоретических предпосылок «архетипической астрологии»». Его критика западной культуры, использование мифических тем, и стиль в духе Ренессанса оказались полезными и информативными. Однако он также не решился применить свои поразительные знания и опыт по теме юнговского жизненного мифа, не говоря уже о внимании к Меркурию. Он часто провозглашает, что мы живем в период «смены эпох», но не развивает эту тему дальше. Юнгианский аналитик Элис Хауэлл, напротив, проявляет большой интерес к Эре Водолея, что видно из ее работы The Heavens Declare (1990/2006). Женственная София как божественная имманентность (Святой Дух) – ключевая тема в повествовании Хауэлл The Dove in the Stone (1988). Но ее работы не включены в активное взаимодействие с обширным наследием основных текстов Юнга и бедны на отсылки к алхимии.
Юнгианцы, исследующие христианство, кажется, тоже упускают из виду фигуру Меркурия. Строгий научный труд Джеймса Хейсига Imago Dei (1998) не содержит упоминаний о нем (кроме двух упоминаний в примечаниях). Точно так же эта тема не рассматривается и в работе Майкла Палмера Freud and Jung on Religion (1997).
Вопросы духовно-материального плана и синхроничности также весьма в значительной мере связаны с Меркурием. Постъюнгианские авторы по вопросам синхроничности, такие как Азиз (Aziz:1990), Комбс и Холланд (Combs and Holland:1994), Пит (Peat:1988), Менсфилд (Mansfield:2001), Мейн (Main:2004), Спаркс (Sparks:2007) и Кэмбри (Cambray:2009), также не сочли нужным исследовать данную тему детально. Из всех лишь Спаркс дает наибольшее освещение этих вопросов, особенно что касается отношений Юнга и Паули.
Меркурий в описании Юнга, как некий квинтэссенциальный шаман, помещен в обстановку разочарованного и болезненного христианства. В пользу представления о Меркурии как о культурно-ориентированном шамане для Запада можно привести доводы, основанные на истолкованиях специалистов в этой области, таких как Мирча Элиаде (Eliade:1951), из более поздних — Галифакс (Halifax:1979), Хаттон (Hutton:1993) и Коттлер, Карлсон и Кини (Kottler, Carlson and Keeney:2004). Однако постъюнгианцы, занимающиеся вопросами шаманизма, как Сэнднер и Вонг и их коллеги (Sandner and Wong:1997), Райан (Ryan:2002) и Смит (Smith:2007) не исследовали эту специфическую тему.
Юнгианские ученые, исследующие исторические и философские влияния аналитической психологии, такие как Кларк (Clarke:1992) и Пол Бишоп (Bishop:2007a, b), не изучают должным образом такие ключевые области как герметизм и астрология. Исключение представляет Вольфганг Гигерих (Giegerich:1999), чей дискурс до некоторой степени наполнен духом герметизма. Безусловно, он даже отождествляет «логическую жизнь души» с Меркурием. Тем не менее, в попытке исследования прецессионной астрологии и легенды о Граале он терпит неудачу, и по моему мнению, из-за того, что ему не хватает вразумительного расположения этой фигуры в пределах жизненного мифа Юнга.
Помимо ключевых юнгианских материалов, дальнейшие рассматриваемые основные направления включают в себя исследования в области герметизма, алхимии, прецессионной астрологии и легенды о Граале. Тексты по этим темам приводятся, соответственно, в последующих главах.
Надеюсь, что в представленном выше литературном обзоре, ни в коем случае не исчерпывающем, удалось ухватить суть моей точки зрения: алхимический Меркурий, чье описание фрагментарно присутствует в разных контекстах в литературных работах постъюнгианцев первого поколения и более поздних, не был рассмотрен в достаточной степени. Повторюсь: насколько мне известно, (кроме работы фон Франц и Эммы Юнг), мы не видим ни одной книги, статьи или даже главы, посвященной данной теме, несмотря на центральное значение этой фигуры в важнейших трудах Юнга.
***
Книга состоит из трех частей. Часть I устанавливает основную теоретическую ориентацию и исторический контекст в рамках обширных герметических смыслов, связанных с лейтмотивом Catena Aurea (Золотой Цепи). В ней выделяется «меркуриальная тема», иллюстрируется, то, как она может быть понята в определенном историческом и биографическом контекстах, и, таким образом, устанавливается основа для более конкретного детального исследования жизни Юнга (часть II) и его трудов (часть III).
В главе 1 рассматривается происхождение герметизма и его мифического основателя, «безликого пророка» Гермеса Трисмегиста. В ней приводятся исследования теории и практики герметизма и затронуты тонкие отношения между герметизмом и христианством с акцентом на Ренессанс. Из области «меркуриальной тематики» затем выделяется сущность, которая служит средством для установления основополагающего базиса.
В главе 2 внимание фокусируется на алхимическом аспекте герметизма и прослеживается развитие ключевых алхимических идей (с уклоном в сторону физической субстанции Меркурия) от античности до Юнга. В рамках развития этих идей внимание уделяется известным историческим личностям, таким как Ньютон и Гете (как яркие «звенья» CatenaAurea). Это служит расширению контекста специфического интереса Юнга к теме алхимического Меркурия.
Глава 3 рассказывает о Джоне Ди, маге эпохи английского Ренессанса, жившему в шестнадцатом веке. Я рассматриваю его жизнь как «алхимическую притчу», как герметическую теорию и практику, разыгранную на сцене Европы шестнадцатого века. Затем, из сравнения жизни Ди и Юнга, я выдвигаю предположение об их архетипической схожести.
Глава 4 по большей части посвящена Юнгу и его алхимическому проекту по отслеживанию его собственного развития от детства к старости. Далее здесь собирается его «алхимический миф» и его представление о Меркурии. После этого делаются уточнения по вопросу его взглядов на прецессионную астрологию, а алхимия и прецессионная астрология определяются как две из трех «нитей» в конструкции жизненного мифа.
В части II рассматриваются четыре тематических (и приблизительно хронологических) биографических момента из жизни Юнга: с 1914 по 1928, на основе его «противостояния с бессознательным» и его переработки; с 1930-х годов до начала 1940-ых, представленных как «противостояние христианского и языческого духа»; его предсмертные видения в 1944-м как алхимическая мистерия трансформации и путь к «мерлинской» прозорливости в старости.
В главе 5 прослеживается развитие ключевых воспоминаний «противостояния с бессознательным» Юнга в детстве и в старости. Подробно проиллюстрировано, как испытанные им в детстве разрозненные нуминозные переживания эволюционируют к середине жизни и затем обретают наивысший уровень интеграции в пожилом возрасте через изучение алхимии. Очевидная при таком развитии взаимосвязь астрологических и алхимических мотивов также используется в качестве предварительного подтверждения моего заявления о том, что он верил в то, что его жизненный миф был интегрально включен в процесс восхождения нового платонического месяца (в главе 5 акцент делается на Красную Книгу).
В главе 6 рассматривается случай, произошедший в жизни Юнга, связанный с рыбой и змеей (1936), в тот период, когда он писал «Вотана». Я интерпретировал это как синхроничность, как политическое пророчество, а также как образ, в котором оказался запечатлен возрождающейся языческий дух (змей) на европейской политической сцене, который угрожал пожрать христианский дух (рыба). Это событие трактуется мной эзотерически, с точки зрения веры Юнга в то, что бурный и хаотичный конец Эона Рыб (Pisces) был неизбежен, и что за этим последует рождение нового Эона Водолея (Aquarius). Я считаю, что в ассоциации змея с Меркурием обнаруживается тонкий нюанс: воинственный вотанический дух может быть алхимически трансформирован. Мнимый антисемитизм Юнга также рассматривается с этой точки зрения.
В главе 7 рассказывается о предсмертных видениях Юнга (1944) с использованием алхимических амплификаций. Данный аргумент основывается на предположении о том, что он считал данный опыт глубокой алхимической мистерией (апофеозом), синхроничной с рассветом нового астрологического Эона. Я также определяю 1944 как поворотный год, после которого можно видеть, как «новый Юнг» находится в более тесной взаимосвязи с его так называемой персоной № 2.
В главе 8 разъясняется связь между Меркурием и Мерлином. Исследуется «острая проблема» сходства Юнга и Мерлина, и определяется ряд «мерлинских» симметрий. На основании данных наблюдений делается предположение, что его жизненный проект воплощал забытый принцип целостного мировоззрения, характеризуемый яркими параллелями с легендой о Граале, и в особенности с фигурой Мерлина. Это образовывает «третью нить» в моей конструкции жизненного мифа.
Эти материалы затем используются в части III для тщательного исследования ключевых работ Юнга и его magnum opus. Основным общая тема затрагивает вопрос алхимического coniunctio в свете прецессии равноденствия при наступлении нового платонического месяца.
В главе 9 внимание уделяется проблеме диалога Юнга-Паули, который возник в стремлении создать модель обширной картины объединенной духовной и физической вселенной (как предмет coniunctio). Меркурий определяется как «проблематичное четвертое» в физических и религиозных квартерных моделях. Изложение «противостояния с бессознательным» Паули используется для придания глубины и контекста, через который можно рассмотреть его самопровозглашенный жизненный миф как «искупление Мерлина».
В главе 10 выносятся на свет взгляды Юнга по вопросу Христа, Антихриста и Меркурия на протяжении веков Эона Рыб, и с точки зрения происхождения самости. Используя это в качестве основы, я затем привожу мнение о Меркурии как о «трансцендентной функции» для христианства в условиях кризиса.
Я продолжаю утверждать, что Mysterium Coniunctionis (глава 11) может быть понят как олицетворение нового мифа как продолжение Aion, и с точки зрения «исторической взаимосвязи» как постепенное завершение Эры Рыб и начало Эры Водолея. Меркурий, как наиболее выдающаяся личность в этой работе, показан как олицетворяющий компенсаторный и комплементарный «миф» по отношению к «христианскому мифу», и как фигура, что «сшивает противоположности»; как эффектный квинтэссенциальный символ и посредник, способный исцелить и обновить больное христианство.
В главе 12 представлена легенда о Граале в сочетании с предыдущими разработками для построения жизненного мифа и выводится идея метаповествования, в котором легенда о Граале, мистерия алхимической трансформации и астрологический прецессии равноденствий сходятся в важный момент в истории синхронично с жизнью Юнга.
Завершается работа кратким критическим анализом, определением дальнейших направлений и финальным выводом.