Книга Лилит Гурвиц и другие

Зигмунд Гурвиц
Барбара Блэк Колтув
Олег Телемский

ИЗБРАННЫЕ ГЛАВЫ

*При использовании смартфона, рекомендуем располагать его горизонтально

---

Неправда, не верь! все преданья и книги лгут!
Не слушай сказителей — что они могут знать!
Да кто это выдумал, будто бы я смогу
Развеяться прахом, забытой легендой стать?

Да пусть вся вселенная рушится в небытиё,
Да пусть все светила изменят свои пути!
Я стану твоим дыханьем, счастье мое,
Незримой тенью твоею. Прости! прости…

Послушай, я здесь, я рядом. Смотри, смотри.
Ты видишь — сквозь лед и камень растет трава.
И, может, был прав Создатель, сказав: умри!
Но я не сумела так. Я жива! Жива…

В шелесте крыльев, в серебряном свете луны,
В крике пронзительном чайки над зубьями скал,
В пене ажурной над гребнем зеленой волны,
В песне соленого ветра — кого ты искал?

Я устилала твой путь шелковистой травой,
В полдень дарила покой земляничных полян.
Запахом хвойным дурманил не воздух лесной —
Это дыханьем моим был ты счастливо пьян.

Там, где под небом свинцовым обитель ветров,
Там, где над бездной орлы пролетают, кружа,
Эхом седых водопадов и пеньем ручьев,
Рокотом дальних обвалов мой голос дрожал.

Белый песок, что твой след лишь мгновенье хранит,
Радость моя, не отдам за вечный покой!
Разве не слышишь, как бьется о древний гранит,
Криком распоротый воздух: Я здесь! Я с тобой!

В буйном прибое и в пляшущем диком огне,
В малой дождинке, в цветке и дорожной пыли,
Ангел, истерзанный болью, не плачь обо мне,
Я не мертва. Я — душа этой грешной земли.

Стократ исходив все земли из края в край,
Где камни и травы впитали тепло твоих ног,
Ты с грустью подумаешь: как же бесцветен рай
Без горького счастья, которое проклял Бог!

Устав на исходе ночи искать и звать,
Ты падаешь, обессилев, на грудь земли.
Но — голос из темных недр: я жива! Жива…
И — в сердце звездою взрывается имя: …!!!

Мартиэль

---

Олег Телемский

ПУТЯМИ ЛИЛИТ

Лилит и Адам

Говоря об архетипе Лилит, следует прежде всего проанализировать классическую мифологему, связанную с конфликтом Лилит и Адама. Эта коллизия содержит гораздо больше парадоксов и сложностей и ставит больше вопросов, нежели может показаться на первый взгляд. Чтобы понять миф, мы должны выйти из порочного круга стереотипных интерпретаций и посмотреть на него свежим взглядом.

Нам надо научиться ставить простые, даже, на первый взгляд, наивные вопросы. Скажем, почему миф использует именно эротическую образность как причину конфликта? Ведь очень часто именно второстепенные на первый взгляд детали содержат в себе ключ к пониманию мифа. Или другой вопрос: если конфликт Лилит и Адама — это всего лишь конфликт за право власти, то почему позднее Адам подчинился Еве, приняв запретный плод, нарушив тем самым единственный запрет Яхве? Если рассматривать эту коллизию психологически, мы имеем дело с удивительным парадоксом: Адам, для которого столь важно сохранять главенство и доминирование во всех областях, настолько, что он не может уступить даже в такой малости, через некоторое время подчиняется Еве в столь принципиальном вопросе, что ставит инструкцию Евы выше запрета создателя! Более того — оказавшись уличенным в нарушении, он без малейшего колебания перекладывает ответственность на нее, так, словно ее слова не менее авторитетны, чем слова самого Яхве.

Оправдание Адама, учитывая исходную подчиненность и вторичность Евы, столь же нелепо, как если бы, например, директор фирмы, оправдываясь в неверном стратегическом решении перед собранием акционеров, ссылался бы на инструкции секретарши.

Прежде чем попытаться ответить на эти и другие вопросы, а также очертить то, как архетип Лилит проходит через другие символьные системы, следует обозначить, что любой миф можно рассматривать с позиции микрокосма и макрокосма (которые, как известно, подобны друг другу), или, другими словами, миф можно рассматривать психологически — как имеющий отношение к индивидуальной психологии или психоисторически — то есть в проекции на динамику культур.

Я убежден, что, несмотря на симпатии создателей мифа к Адаму, помимо их желания, одним из главных смыслов архетипической коллизии Лилит и Адама является демонстрация ущербности односторонне-патриархальной установки сознания. Такая установка может проявляться как на внутреннем (эго по отношению к аниме), так и на внешнем (мужчина по отношению к женщине) плане. Впрочем, одно часто проистекает из другого и наоборот — ведь, как говорит герметическая скрижаль, что внутри, то и снаружи.

На внутреннем плане патриархальная установка сознания проявляется в том, что эго начинает считать себя центром всей психической жизни, отрицая автономию тени и анимы. Такое сознание имеет ярко выраженную черно-белую этику непреложных и застывших в своей неизменности законов. Патриархальная этика «Адама» и тех, кто соответствует этому психотипу, не знает нюансов и граней. Гибкость, тонкость, склонность к компромиссам рассматривается как «слабость, недостойная мужчины». Такая репрессивная установка восхваляется в патриархальном искусстве как истинная мужественность. Установка современного «Адама» — это непоколебимая вера в то, что «между землей и небом — война» и что «зло дается, чтобы бороться, а не измерять». Адамическому типу присуща естественная авторитарность.

Разумеется, и в мифе, и в жизни подобная установка встречает свою неизбежную компенсацию. В мифе это Ева, которая склоняет Адама нарушить единственный запрет. Мифологема Евы тоже весьма неоднозначна, и в рамках этой работы мы не можем позволить себе обозначить все противоречивые аспекты этого архетипа, но важно то, что в данной констелляции мы можем рассмотреть «грехопадение» как Ответ Лилит. Миф о Лилит и Еве психологически говорит нам о том, что отвергнувший честное равенство обретает скрытое порабощение. Этот механизм мы можем наблюдать в жизни — сверхмужественные мужчины типа «мачо» и «герой» оказываются порабощенными наиболее неразвитым типом женщины-Евы. На внутреннем плане пренебрежение анимой и неспособность позволять себе чувства и естественные слабости в итоге приводят к иррациональным вспышкам гнева, стихийным вожделениям и гиперсентиментальности (при сознательном ее отрицании).

Модель отношений, представляемая Лилит и подразумевающая сознательное равенство, в мифе оказывается подменена Евой, которая, демонстрируя внешнюю покорность, исподволь берет право решать в свои руки. Человек, обладающий психологической интуицией, без труда сможет отследить действие этого механизма в жизни.

Противостояние Лилит и Евы также может быть рассмотрено как конфликт между архетипами анимы и матери. В самом деле, мужчина, отвергающий свою аниму и обесценивающий сексуальные и интеллектуальные качества индивидуальности женщины, объективно порабощен внутренним образом матери. Компенсацией односторонней патриархальности является полное господство материнского архетипа в бессознательном, которое выражается в стихийных импульсах психе.

Интересно отметить, что для крайне патриархальной иудейской культуры такой компенсацией стало наследование национальности исключительно по материнской линии. Это крайне показательный пример: с одной стороны, односторонне маскулинный слепой бог и полное господство мужской иерархии, с другой — отсутствие у мужчины возможности передать свою национальность. Обесценивание анимы всегда ведет к скрытому господству материнского архетипа. Еще одним, на мой взгляд, очень важным моментом естественного развития мифологии Лилит является часто воспроизводимый поэтами мотив тоски Адама по утраченной Лилит. Во втором приложении этой книги мы можем найти достаточно тому примеров. Совершенно очевидно, что даже в самом заблуждающемся в своей гордыне адамическом сознании есть та часть, которая желает пресуществления.

Небесная сексуальность или сексуальная магия

И все же почему конфликт происходит на почве сексуальности и что символизирует разница в сексуальных позициях? Используя метод амплификации, то есть исследовав другие мифы и символы на предмет схожего символизма и его значения, мы можем прояснить этот вопрос. Вопрос, который мы должны поставить, может показаться шокирующим и будет звучать примерно так: в каком контексте в мифологии встречается поза «наездницы» и что она символизирует? Как ни странно, у нас оказывается изобилие соответствующего нашему вопросу материала.

Так, например, в индуистской иконографии Майтхуна Шивы и Кали всегда происходит в этой позиции. Шива здесь изначальный, статичный дух, которого пробуждает к жизни Шакти, символизирующая все многообразие проявлений бытия. Обратите внимания, что если для западного сознания (а также для восточного, в частности в Китае) женское начало соотносится со статическим принципом, а мужской с динамическим, в индуисткой тантре все наоборот.

Этот же мотив мы можем обнаружить в египетской иконографии. Несколько более аллегорически, но абсолютно с тем же смыслом мы можем обнаружить изображения Нут и Геба, где Геб является мужским богом земли, а Нут — женской богиней неба. В малазийском эпосе было представление о том, что земля и небо — это двое влюбленных, тесно заключивших друг друга в объятия, которые были разорваны одним из их сыновей.

В своем исследовании Гурвиц приводит интересный и малоизвестный факт относительно вавилонской мифологии — оказывается, в Вавилоне священная блудница Иштар также была богиней Неба, а не Земли, как это принято считать при поверхностном знакомстве с мифологией, связывающей Иштар исключительно с материнской природой.

Из представленных материалов мы можем вывести гипотезу о том, что символизм эротической позы связан с атрибутацией земли и неба. С точки зрения патриархальной системы координат классическая поза повторяет мифологическую историю — Отец-Небо оплодотворяет Мать-Землю. Поэтому «переворачивание» воспринимается как страшное кощунство, грозящее «переворачиванием» мира и ценностей. Однако, как мы видим из примеров Египта (земли рабства для иудеев) и Вавилона (земли пленения для тех же иудеев), диспозиция «земля-женское — небо-мужское» вовсе не является чем-то универсальным. Противоположная атрибутация оказывается возможной, жизнеспособной и даже, как мы это покажем далее, предпочтительной.

Противостояние Яхве и языческих богинь, проходящее красной нитью через весь Ветхий Завет, — это не борьба «истинного бога» и «язычников», но борьба двух форм сакральности, связанных с дифференциацией земли и неба. Мирча Элиаде пишет о яхвистской религии, враждебной самой жизни:

«В конце концов, пророкам Яхве удалось освободить природу от любого божественного присутствия. Целые категории из мира природы: возвышенности, камни, источники, деревья, некоторые злаки и цветы будут объявлены нечистыми, потому что их оскверняет поклонение ханаанским божествам. По-настоящему святой остается только пустыня. Радость жизни, неотделимая от любой космической религии, с этой точки зрения — богоотступничество».

Очень показательно, что страх перед египетской и вавилонской «небесной сакральностью эротизма» укоренился в психике иудеев настолько, что, когда вавилонская культура уже много веков как канула в Лету, Иоанн Богослов использует символ «Вавилонской блудницы» как средоточия мирового зла. Еще более показательно — и это полностью подтверждает нашу гипотезу — символизм «запретной позы наездницы» скользит и в этом образе. Вавилонская блудница есть «жена, оседлавшая зверя» — сексуальные коннотации этого образа наверняка подразумевались Иоанном, особенно если учитывать, что миф о Лилит оформился примерно в то же время и в том же историческом контексте, что и мифологема «Апокалипсиса». Алистер Кроули безошибочно почувствовал эротический символизм этого образа, изобразив Зверя и Бабалон как квинтэссенцию сексуальности на аркане Таро «Вожделение».

Но о символизме Лилит в Таро мы более подробно поговорим немного позднее.

Интересно, что страх перед «позой Лилит» был унаследован и христианской традицией. Эти же коннотации можно обнаружить и в романе Гоголя «Вий», где Панночка оседлала Хому Брута. Итак, перед нами два базовых мифологических паттерна или две формы сакральности, основанные на том, в какой комбинации воспринимаются базовые архетипы. Один вектор связан с отождествлением женщины и земли и мужчины и неба, другой отождествляет женщину с небом, а мужчину с землей. Иными словами, мы имеем дело с двумя формами сакральности, которые находятся в непрерывном противостоянии и не могут найти компромисс. «Поза Лилит» — это символ, указывающий на признание женского начала небесным и принципиально иного способа мыслить и чувствовать, который исходит из этого. Если даже небольшое изменение в религиозном символе веры в конечном счете приводит к формированию принципиально различных культур, то насколько же различие в персонификации земли и неба означает различие основ, из которых произрастает культура? Здесь — конфликт между космическими религиями и религией Яхве.

Отождествление мужского принципа с принципом небесным — это одна из самых больших ловушек, в которые попадало человечество. При такой ситуации индивидуальное сознание оказывается обречено на пассивное восприятие и следование спускаемым свыше догматам, а самые правильные и самые мудрые идеи, превратившись в догму, становятся могильными камнями индивидуации. Активное начало исходит исключительно «свыше», оплодотворяя землю и индивидуальное сознание. Но само по себе сознание не обладает автономией и, в конечном счете, низводится до статуса «раба божьего». Небо, отождествленное с мужским принципом, становится экраном для проекции авторитарного отца, директивно дающего предписания, законы и заповеди. Человек принадлежит к небу не своими силами, но по благодати, которой авторитарный хозяин неба наделяет тех или иных людей по своему выбору.

С другой стороны, проекция женского начала на землю в конечном счете приводит к ложному отождествлению женского начала и материи. Иными словами, женское начало оказывается сведено к статической Еве-Матери, стремящейся привязать мужской дух к земле. А поскольку и на небе его ничего не ждет, кроме отца-деспота, это удается на все сто процентов. В такой диспозиции победа «небесного отца» означает теократическое общество, лишенное какой бы то ни было индивидуальной свободы, а победа «земной матери» — к современной псевдолиберальной цивилизации, где человек сводится всего лишь к функции производства и потребления. Мужчина мечется между образом «бездушного патриарха» неба и «маменькиного сынка» земли. Конечный проигрыш очевиден, какую бы позицию мы ни взяли.

Теперь попробуем смоделировать иную диспозицию, утверждающую парадигму «небесной сексуальности» и отождествляющую небо с женским, а землю с мужским началом. Мужское начало здесь отождествляется с горами и скалами, а вулканическое извержение оказывается символом извержения семени в небо. Крайний динамизм подземной огненной мужской сексуальности, стремящейся извергнуть себя в небо, дает нам модель «страстного восхождения». Мужское оказывается уже не небесным тираном, но героем, бхактом и воином, неистовым в своей любви к небесной богине, которой он отдает свое семя. Небесная сексуальность женского оказывается одновременно вулканической сексуальностью мужского, так что мы имеем гораздо более выгодную символическую модель. Творческий мужской дух земли получает абсолютную свободу в своем неистовом стремлении ввысь.

Если с точки зрения патриархальной парадигмы Лилит нарушает естественный порядок, претендуя на место неба, то с точки зрения парадигмы небесной сексуальности, напротив, Адам, чье имя означает «земля», как раз должен быть «внизу», тогда как Лилит, чья природа — Огонь и свет, оказывается «небесной женщиной», чье тело — звезды.

В современной культуре парадигму «небесной сексуальности» представляет Телема. Главное божество Телемы — Нюит — богиня ночного неба. Ее призыв «утончать свое наслаждение» является тотальным утверждением идеалов Небесной сексуальности (тогда как сексуальность в патриархальной парадигме является исключительно функциональной), то освобождение от всех законов и ограничений, которое провозглашает Нюит, — «нет уз, способных соединить разделенное, кроме любви». Кроме того, то, что тайным именем Нюит является Бабалон — Вавилонская блудница, переосмысленная в соответствии с парадигмой небесной сексуальности, — окончательно подтверждает правоту нашего направления.

Следует отметить весьма важный кефалн из «Книги лжей» А. Кроули, который дает мощную иллюстрацию нашей идеи:

ДРЕВКО КОПЬЯ

Мощным и высоким предстает порыв моей воли, огненной пирамидой вздымающийся к небесам. На ней сжег я все свои прежние желания.

Мощным и высоким предстает фаллос моей воли. Семя его — то, что я носил в себе с начала времен, и вот оно ушло в тело Звездной Хозяйки Нашей. Я — это не я; я лишь полый тростник, проводник огня с неба на землю.

Мощной и неисповедимой предстает эта слабость и эта [сила] небесная, влекущая меня к лону своему, этот свод укрывающий, принимающий.

Вот она, эта ночь, в которой я пропадаю, эта любовь, силой и слабостью которой я лишаюсь своего «Я».

Кроули, став пророком «небесной сексуальности», посягнул на святая святых западной цивилизации. Удар, который нанес Кроули патриархальному мышлению, еще не оценен по достоинству, но уже сейчас очевидно, что его влияние не только на оккультную, но и на культурную жизнь огромно. Духовный альпинизм, который демонстрировал Кроули всей своей жизнью, его неистовство, сила воли и разума есть результат бессознательного отождествления мужского начала с идеей земли, горы и вулкана. Этот символизм отразился на изображениях 15-го аркана Таро Тота Алистера Кроули, где земной фаллос-скала пронзает небесный круг звезд, и 11-го аркана, где обнаженная и опьяненная солнцем Бабалон с чашей Грааля оседлала семиглавого солнечного зверя. Кроули — действительно «самый испорченный человек на земле», потому что он в полной мере смог постичь святая святых запретного западной цивилизации — философию «небесной сексуальности». Ни в коем случае не стоит редуцировать символ к конкретике, ибо он есть указание на особого рода ориентацию сакрального и выходит далеко за границы эротических предпочтений.

Исходя из соображений, изложенных выше, в Приложении 2 данной книги представлены не только стихотворения, где Лилит упомянута непосредственно, но и текст Бориса Гребенщикова «Сила на ее стороне» («И он сделал два шага и упал не на землю, а в небо. Она взяла его на руки, потому что они были одно») из альбома «Лилит», и текст группы «Крематорий» «Сексуальная кошка» («Сексуальная кошка на облаках, блаженная фея добра»), в которых представлена идея «небесной сексуальности». Впрочем, в последнем тексте автор демонстрирует двойственное отношение к Лилит и отказывается отдать себя ей, опасаясь «его величества дьявола», который и есть 15-й Ату и представляет неукротимую мощь хтонического или вулканического мужского начала. Но о символах Таро мы поговорим в следующей части.