Маски Бога. Созидательная мифология. Том 4. 2 Части

Джозеф Кэмпбелл

ИЗБРАННЫЕ ГЛАВЫ

*При использовании смартфона, рекомендуем располагать его горизонтально

---

В четвертом томе серии «Маски Бога» – главном труде Джозефа Кэмпбелла по сравнительной мифологии – выдающийся мифолог рассматривает рождение современной индивидуалистической мифологии, которая развивалась в Европе с XII века до эпохи модерна XX века.

Этот том исследует всю внутреннюю историю современной культуры, начиная с Темных веков, рассматривая уникальное положение современного человека как создателя своей собственной мифологии.

---

Часть первая

Питаясь от древней лозы

МЕЖДУ ОПЫТОМ И НАСТАВЛЕНИЕМ

I. Созидательная символизация

В предыдущих томах данного исследования затрагивались исторические трансформации тех ментальных образов, которые я обозначил «масками» Бога, к которым люди повсеместно прибегали, стремясь приобщиться к восторгу бытия. В этой связи мифологии и обряды Древнего мира, Востока и ранних этапов развития Западных верований рассматривались нами как величественные этапы развития единой системы. На всём протяжении развития нашего – пока что ещё совсем юного – вида высокое почтение по отношению к унаследованным формам, как правило, преобладало над всякой из форм новшества. Многие тысячелетия сменяли друг друга – без конца переигрывались одни и те же сюжеты, уходящие корнями Бог весть куда. Однако с недавних пор ситуация на Западе изменилась кардинальным образом. Начиная с 12 века внушительная ортодоксальная традиция, бурно расцветшая в этот период, подверглась нарастающему сопротивлению, и после её падения освобождённый творческий потенциал «гигантов» своего века смог наконец излиться: так мир преисполнился не одной или двумя, но целым созвездием мифологий – по одной на каждого из вдохновляющих их гениев, которые, несомненно, должны быть приняты во внимание при проведении любого исследования, касающегося нашего века титанов. Даже в среде теологии, доминировавшей ранее, однако отошедшей на второй план сегодня, наблюдаются многочисленные разночтения христианского откровения, начало которым положили Лютер и Меланхтон с его «Аугсбургским вероисповеданием», датирующимся 1530 годом. Тем временем действительным источником духовного вдохновения, а также структурирующей силой цивилизации стал прорыв в сферах литературы, светской философии и искусств, которые, лишённые гнёта теологии, смогли развернуться во всей полноте, достигнув необычайных глубин и огромного разнообразия.

В рамках традиционной мифологии все символы представлены в поддерживаемых на общественном уровне обрядах, которые должны привести человека к действительному или мнимому испытанию определённых прозрений, переживанию определённых чувств и принятию определённых обязательств. Однако при том укладе, который я охарактеризовал «созидательной мифологией», порядок вещей меняется кардинально: здесь индивидуум стремится выразить в форме знаков те эмоции восхищения, ужаса, любования или даже просто приподнятого духа, которые он пережил непосредственно. В том случае, если его переживания достигли определённой степени глубины и смысловой нагрузки, провозглашаемое им обретёт вес и ценность, равные ценности мифа для тех, кто сам потянется к ним, не нуждаясь для этого ни в каком принуждении.

Мифологические символы всегда способны к тому, чтобы затронуть и пробудить живительные очаги в человеке, и не нуждаются для этого ни в увещеваниях, ни в принуждении. Категории опыта и мысли, относящиеся к сфере света, представляют собой поздние – чрезвычайно поздние – наслоения по отношению к биологической истории развития нашего вида. Даже в рамках жизни одного человека к тому моменту, как он открывает глаза, чтобы лицезреть исполненный красок мир, все главные чудеса уже успели случиться в его теле: его живой организм с полным набором полноценно функционирующих органов, каждый из которых служит своей конкретной цели, к этому моменту уже создан, при этом ни одна из этих целей не устанавливается рассудком, более того, большинство из них остаются неизвестными ему. При этом в более широком плане, в контексте эволюции жизни как таковой, начиная с её мерного раскачивания в безмолвии первичных вод, течение которых до сих пор сохранилось с нами в нашей крови, открытие глаз произошло лишь после того, как изначальный принцип всякой жизни («Теперь я пожираю тебя; теперь ты пожираешь меня!») исправно функционировал уже на протяжении сотен миллионов лет, и к этому времени уже не мог быть сведён на нет, так же, как это не может быть достигнуто и сегодня, несмотря на все старания наших глаз, со скорбью наблюдающих за этим чудовищным калейдоскопом.

Первая функция мифологии заключается в пробуждении сознания к лицезрению mysterium tremendum et fascinans такой, какая она есть, вторая же функция направлена на то, чтобы дать человеку возможность истолковать её во всей полноте, в соответствии с явлениями окружающей ее действительности. Говоря о том, что назначение искусства заключается в том, чтобы «держать зеркало перед природой», Шекспир дал очень точное определение также и для мифологии. Подобное откровение позволяет пробудить сознание и дать ему знать о тех силах, которые находятся в его основании, постоянно поддерживая его.

Однако третья функция заключается в насаждении морального уклада: подгонке индивидуума под требования той обусловленной социальной группы, к которой он принадлежит как территориально, так и исторически, и здесь-то и наблюдается первый отрыв от природы, продемонстрированный, к примеру (в крайней степени) в случае с певцами-кастратами. Всевозможные оскопления, порезы, шрамирование, татуировние и прочие подобные процедуры призваны преобразовать естественное тело человека в соответствии с требованиями общества, в котором он находится, дабы он мог примкнуть к рядам более обширного и долговечного тела культурного, составным органом которого ему предстояло теперь стать, для чего его ум и чувства подвергались соответствующей мифологической обработке. Альфой и омегой в данном уроке выступает не природа, но общество. Здесь наставления и принуждение проявляются в кругах морали и социологии, ярчайший пример чему мы находим в Индии, где они поддерживались за счёт кастовой системы и обрядов, подобных сати. В двенадцатом веке в христианской Европе предпринимались попытки насильственно и повсеместно навязывать те идеи, которые уже давно лишились своей повсеместной значимости. В результате этого раскрылось явное несоответствие между заявляемым и действительным бытием, что привело к духовному кризису, который в символике легенды о Граале выражен в образе Бесплодной земли: пространстве, где дух погиб, и где всё застыло «в ожидании Годо» – желанного рыцаря, который смог бы снова вдохнуть в неё жизнь и пробудить к жизни источник с забытыми, потерянными живительными водами, которые неистощимы по своей природе.

Оглядываясь назад, мы видим, что, как правило, взлёты и падения цивилизаций по большей части коррелируют со степенью целостности и убедительности поддерживающего их мифа, поскольку в действительности цивилизации строятся и преобразуются движимыми устремлениями людей, а не указаниями свыше. Любой мифологический канон представляет собой совокупность невыразимых символов, которые пробуждают в людях устремления и направляют их к определённой цели. Из сердца в сердце этот посыл передаётся посредством ума, и там, где ум не был подготовлен должным образом, обмен не может состояться. В таком случае жизнь остаётся непробуждённой. Для тех, кто живёт в согласии с местной мифологической системой, доступно переживание единства и гармонии как с окружающим его социальным укладом, так и Вселенной в целом. Однако те, в ком эти авторитетные знаки больше не функционируют, либо функционируют с отклонениями, неизбежно столкнутся с чувством отрешенности от социальной группы, ввиду чего в них возникнет стремление к внутреннему или внешнему поиску жизни, который будет принят умом такого человека за её «смысл». Такой индивидуум, будучи подогнанным под чуждый ему социальный уклад, превращается в подобие живого мертвеца, и когда такого состояния достигает внушительная часть цивилизации, она преступает черту невозврата.

Подобная эпоха была ознаменована Жан-Жаком Руссо в его Рассуждении о науках и искусствах, изданном в 1749. Здесь общество представлялось искажением человеческой природы, а «возвращение в природу» – единственным способом её восстановления: возвращение к состоянию «благородного дикаря» как образчика «естественного человека» – образ, от которого дикарь с его племенными установками был, конечно же, так же далёк, как и сам Руссо. Подобно тому, как в переломный момент Средневековья вера в Писания исчерпала себя, также исчерпала себя и вера в рассудок в эпоху Просвещения. И сегодня, спустя два века после этого, Т. С. Элиоту видятся картины «Бесплодной земли» (опубликована со сносками в 1922):

Здесь нет воды, лишь камни,
Камни, и нет воды, и в песках дорога,
Дорога, ведущая в горы,
В горы камней, в которых нет воды.
А была бы вода, мы бы припали к ней?
Но ни встать, ни помыслить средь этих камней,
Солью пот и ступни в песке,
Средь этих камней чуть воды бы.
Мертвых гор пересохшая черная пасть,
Здесь ни встать, ни сесть, ни упасть.
Даже безмолвия нет в этих горах,
Гром без дождя.
И одиночества нет в этих горах,
Исподлобья красные злобные лица
Смотрят глумливо из жалких лачуг.

Четвёртой и важнейшей – решающей – функцией мифологии является формирование и раскрытие личностной целостности человека, которая  находилась бы в соответствии с: а) им самим (микрокосмом); б) окружающей его культурой (мезокосмом); в) миром, в котором он живёт (макрокосмом); и д) тем изначальным и поразительным таинством бытия, которое одновременно пронизывает его самого и всё сущее.

Откуда слова возвращаются непроизнесёнными,
Наряду с умом, не достигшие своей цели.

Созидательная мифология, понимаемая в шекспировском смысле по аналогии с зеркалом, которое должно «держать перед природой, показывать доблести её истинное лицо и её истинное – низости, и каждому веку истории – его неприкрашенный облик», в отличие от теологии, произрастает не из диктатуры насаждаемых представлений, но питается прозрениями, чувственными переживаниями, мыслями и видением здравого индивидуума, верного системе ценностей, установленной им самим. Такая мифология бурным потоком сметает косные останки древних форм, которые были произведены некогда живущими и отмерли вместе с ними. Такая мифология будит в человеке дух приключений и дарит всю полноту разнообразного опыта, который сотрясает основы некогда установленного, чтобы сжечь его в пламени становления самой жизни – не такой, каковой ей суждено быть или должно быть, каковой она была или никогда не станет, но такой, какая она есть во всей полноте её глубины, в переживании состояния «здесь и сейчас», внутри и вовне.

На изображении 1 мы наблюдаем христианскую роспись потолка Катакомб Домитиллы в Риме, которая относится к раннему периоду развития христианства – 3 в. н. э. В её центре, там, где мы ожидали бы увидеть Христа, восседает легендарный основатель орфических мистерий – языческий поэт Орфей, обладавший способностью к усмирению диких животных своей игрой на лире и пением. Четыре из восьми панелей, идущих по кругу, демонстрируют сцены и Старого и Нового Заветов: Давид с пращой (вверху слева), Даниил во рву со львами (внизу справа), Моисей, добывающий воду из камня, и Иисус, воскрешающий Лазаря. Они перемежаются четырьмя сценами с изображением животных, на двух из которых также присутствует растительность. На сценах с растительностью мы находим фигуры быков, характерные для языческого символизма, остальные две изображают ветхозаветных овнов. Вся картина окаймляется узором из голов священных овнов общим количеством в восемь (мы помним, что Христос является принесённым в жертву «агнцем Господним»), из каждой из которых исходит побег (новая жизнь), по углам же мы находим четырёх голубок с ветвями оливы в клювах, возвещающих о явлении новой земли после Потопа. Здесь мы наблюдаем поразительный образчик синкретизма: объединение двух мотивов, из которых, в своё время, произошло христианство – переплетение трёх этих традиций с указанием на их единый источник – то таинство, переживание которого на различных уровнях привело к формированию различной символики в каждой из них. В «Книге пророка Исайи» век Мессии описывается следующим образом: «Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком» («Книга пророка Исайи», 11:6). Здесь мы находим связь с эллинистическими таинствами, направленными на достижение гармонии в душе индивидуума. И то и другое – суть проявления одной и той же идеи, претворением в жизнь которой и считался Христос – о живущей в каждом живом существе вере в жизнь, которая превзошла смерть.

Эта всепронизывающая идея может быть названа «архетипической, естественной или же элементарной» а при переходе в историческую сферу «социальной, исторической или же этнической». Созидательный ум всегда остаётся на первом этапе, а последствия его работы затем, при необходимости, переводятся на язык времени. С другой стороны, ум жреца и приверженца ортодоксальных учений всегда и везде фокусируется на местных, культурно-обусловленных формах этой идеи.

Изображение 2 было обнаружено на сохранившейся стене среди руин Аббатства Чертси (графство Суррей) и датируется 1270 г. н. э. Здесь мы видим юного Тристана, играющего на арфе для своего дяди Марка. В тот период, когда это изображение было сделано, каждый без исключения легко бы смог разглядеть в нём аналогию с Давидом, играющим на арфе для царя Саула. «И стал бояться Саул Давида, – читаем мы, – потому что Господь был с ним, а от Саула отступил» (Первая книга Царств, 18:12). Здесь мы наблюдаем аналогию: подобно тому, как царство Саула отошло к Давиду, так и королева Марка досталась его племяннику. Так, правитель, получивший своё положение в соответствии со сложившимся укладом (в рамках этической сферы) и лишённый связи с вечными принципами как своей собственном природы, так и природы мира (элементарной сферой), лишается своей власти (царства/царицы) перед тем, кто способен явить миру сокрытую гармонию всех вещей.