Дональд Броадриб
При участии Мэрилин Холли и Нормы Лайонс
ИЗБРАННЫЕ ГЛАВЫ
*При использовании смартфона, рекомендуем располагать его горизонтально
Множество людей сегодня ставят под вопрос важность и значимость традиционных верований и обычаев. Их духовный поиск проходит вне всякой организованной религии. Эта прорывная книга, поистине мультикультурный текст, направлена к этим серьёзным искателям смысла жизни, а также к изучающим религию и философию.
Эта книга рассматривает буддизм и христианство изнутри; в ней также обсуждается мистицизм как общее религиозное течение. Кроме того, в ней излагается религиозная культура австралийских аборигенов и американских индейцев, переживаемая на личном опыте индивидуума.
Вступление
Большинство читателей этой книги имели какое-то религиозное образование. Независимо от того, учились ли мы в детстве в церковной воскресной школе или каком-либо другом религиозном учреждении, или мы впитали простые социальные представления из культуры, в которой живем. Так или иначе, никто из нас не растет в религиозном вакууме. На протяжении большей части истории, большинство людей, по-видимому, были достаточно удовлетворены религиозной культурой, которая шла рука об руку с их социальной структурой. Лишь в последние два или три столетия религиозные вопросы стали занимать умы и сердца значительной части населения. Религиозный вопрос теперь волнует весь мир, как Запад, так и Восток. Одним из признаков этого является необычайное распространение новых религиозных верований и организаций. Иногда кажется, что существует столько же религиозных верований, сколько и приверженцев. Это правда, что подавляющее большинство жителей Запада продолжают указывать себя в переписных листах как христиан или евреев, но для многих людей эти термины утратили почти все значение, кроме отождествления их с набором традиционных праздников и обобщенным
«Да», если спросят: «Верите ли вы в Бога?»
Я не могу претендовать на то, чтобы выделяться из большинства людей в этом вопросе. Как и у всех остальных, у меня был свой личный опыт, который, несомненно, окрашивал мой взгляд. Чтобы помочь вам понять мои религиозные предубеждения и компенсировать их в вашем собственном сознании, когда вы читаете эту книгу, я хочу представить вам краткий автобиографический религиозный профиль, указав на некоторые из возможных предубеждений, которые могут вплестись в ткань последующих глав, хоть я и постараюсь быть в них максимально объективным.
Ребенком я воспитывался в фундаменталистской христианской семье, которая не имела формальной принадлежности к какой-либо конкретной церкви, но имела обыкновение каждое воскресенье ходить в какую-нибудь церковь и посылать меня в воскресную школу. Когда мне было лет тринадцать или четырнадцать, я был крещен в баптистской церкви. Должен признаться, не из религиозных убеждений, а потому, что от меня этого ждали. С небольшим грызущим сомнением, которое я изо всех сил старался выбросить из головы, я с нетерпением ждал крещения погружением, как это практиковалось в этой церкви. Я отчаянно надеялся, что придет какое-то религиозное переживание или, по крайней мере, возвышение, потому что внутри меня тогда была огромная пустота.
Мое разочарование после крещения было столь же огромным, хоть и не совсем неожиданным. Никакого потрясающего опыта не случилось. После крещения, когда священник попросил меня рассказать прихожанам, как я встретил Господа, я молча сидел на своем стуле, потому что никакой встречи у меня не было. Я лелеял слабую надежду, что первое причастие принесет долгожданное переживание, но оно прошло без каких-либо чувств, кроме досады.
В течение нескольких лет я продолжал посещать церковь каждое воскресенье, все еще надеясь утолить внутренний голод. В конце концов я перепробовал все доступные христианские церкви. В консервативных протестантских церквях (таких, как Баптистская или Армия Спасения) мне было грустно и одиноко, в то время как все остальные прихожане, казалось, проявляли огромный энтузиазм. Литургические церкви – Лютеранская, Католическая, Епископальная (так называлась Англиканская церковь в Соединенных Штатах) – оставляли во мне чувство холода, заставляя меня чувствовать себя полным аутсайдером, наблюдающим за спектаклем без начала, середины или конца, в котором я мог быть лишь частью аудитории, но никогда не частью актерского состава. В Либеральных протестантских церквях (например, Унитаристских, Конгрегационных и в большинстве общинных церквей) я ощущал себя более общительным, чем на религиозных собраниях. Какой бы ни была церковь, я всегда уходил, чувствуя себя опустошенным и в каком-то смысле духовно обманутым.
Когда я учился в университете, философия казалась мне очевидной альтернативой церкви. В конце концов, теология начиналась как часть философии, и разделение между ними не завершено до сих пор. Я уже был знаком с Платоном. Я чувствовал, что он пришел к прозрению, которое берет свое начало в чем-то гораздо более глубоком, чем просто интеллектуальные рассуждения. Его наставник, Сократ, познал vox dei (божественный внутренний голос), который дал ему внутреннее направление. Но, как сообщает Платон Сократу, он сомневался, что кто-то другой мог бы услышать тот же голос, и, к сожалению, я опасался, что он был прав.
В трудах Аристотеля был здравый смысл, но я никогда не чувствовал, что его сердце было в его предмете, как это было для Платона. Аристотель рассматривал философию как интеллектуальную головоломку, с которой можно играть. Для Платона же это было жизненной необходимостью.
Долгое время я чувствовал, что если я доберусь до корней религиозной веры и практики, то смогу найти то, чего мне не хватает в современной религии. Я поступил в Объединенную Духовную Семинарию в городе Нью-Йорке для получения степени аспиранта, надеясь заполнить пробел внутри себя и затем иметь возможность передавать духовную помощь другим.
Историко-философские исследования, которые я проводил в Объединенной Духовной Семинарии, неожиданно привели меня к поискам в совершенно ином направлении, чем я предполагал.
Чем больше я узнавал об истории богословской доктрины, тем менее актуальными для жизни они казались. Я понял, что стать служителем религии означало бы жить во лжи, потому что я не мог по-настоящему верить в то, что от меня ожидали проповедовать.
Обязательные курсы по традиционному богословию привели меня к проблеме связи церковных доктрин с личным опытом. Я изучал доктрины, но они практически не облегчали мое чувство внутренней пустоты.
Я стал посещать собрания Религиозного Общества Друзей, Квакеров, в Риверсайде. Собрания в Риверсайде нельзя было назвать церковью. У них не было членства и не было бюджета. А также не было учения. Оно продолжало традиционную форму собраний квакеров для поклонения, состоящую из безмолвной медитации, которая может продолжаться в течение всего часа собрания. Именно на встрече в Риверсайде произошел мой первый опыт, который я бы сейчас назвал «религиозным». То, что я испытал, как я позже понял, было типичным для мистических религиозных движений, а квакеры исторически являются частью господствующей традиции религиозного мистицизма, о чем я расскажу позже в этой книге в 4 главе о мистицизме.
Во время молчания квакерского собрания часто возникает ощущение гармонии. Это чувство гармонии не только человека с человеком, но и со всем, что его окружает.
Оглядываясь теперь назад с точки зрения испытанного на квакерских собраниях, я думаю, что было бы неправильно сказать, что это были мои первые религиозные переживания. В детстве, когда я лежал на берегу реки, глядя в облака и сливаясь с окружающим миром, у меня были довольно похожие переживания. И много, много лет спустя, однажды сон оставил меня с продолжительным послевкусием того же самого ощущения Единства. (Я напечатал этот сон на странице 162).
Степень магистра богословия от Объединенной Духовной Семинарии (ОДС) оставила меня в замешательстве. Я не нашел ничего похожего на то, что другие называли Богом, и потерял всякую веру в организованную религию, хотя и оставался с квакерами около восемнадцати лет. В конце концов я стал преподавателем в Мельбурнском Университете в Австралии и постепенно перешел от преподавания библеистики и языков (которые я изучал в ОДС) к преподаванию истории дохристианских цивилизаций и религий. Вскоре я открыл для себя книгу Карла Юнга «Символы Трансформации».
Это почти клише – сказать, что для того, чтобы понять написанное человеком, вы должны знать человека, который это написал. Мне потребовалось очень мало времени, чтобы понять, что ни работы Фрейда, ни работы Юнга не могут быть поняты вне контекста их личной жизни и опыта. Я поглощал все, что было доступно от них и о них обоих, и этот процесс продолжался десятилетиями, пока я не почувствовал, что знаю их обоих близко и уважаю их обоих в равной степени за то, что они чувствовали и знали. Я даже отполировал свой немецкий – язык, который я особенно не любил, когда изучал его в университете, чтобы иметь возможность вернуться к их собственным отличительным стилям и чувствам, читая их собственные слова, когда они их писали.
После работы с «Символами Трансформации» Карла Юнга необходимо сделать важный шаг. Это может быть шагом вправо, в сторону, в его другие исследования, связанные с предметом религий, его различными томами по символике, используемой в алхимии, его многочисленными исследованиями основ христианской доктрины и его экскурсами в концептуальные миры восточных религий, в частности буддизма. Они очень помогли мне понять, к чему относятся символы. Но я быстро обнаружил, что для того, чтобы понять их действие, нужно сделать шаг влево, в его исследования по психиатрии, аномальной психологии и структуры личности. Этот конкретный шаг не пользуется популярностью среди публики, поскольку он требует не только очень пристального взгляда на других, а прежде всего на себя.
Для меня это действительно не было проблемой. В чем смысл изучения символизма, если он ведет лишь к замене набора религиозных символов эквивалентным набором психологических символов? В сущности, именно это и сделал Фрейд. Супер-эго заменило Бога-Отца, комплекс кастрации заменил угрозу адского огня за твои грехи. Ощущение было то же самое, и мне казалось, что не имеет большого значения, какой мир символов вы предпочитаете. Когда я был учителем, мне встретилась молодая женщина, которая с большим страданием восклицала: «О, этот Эдипов комплекс! Он мучает меня. Я не могу уйти от него, он преследует меня, куда бы я ни пошла!» Она находилась на попечении фрейдистского психоаналитика, но с таким же успехом это мог быть новогвинейский шаман, рассказывающий ей о злобном духе ее покойного деда. Или христианский священник, предупреждающий ее о Всемогущем Творце, который жаждет мести и никогда не может быть полностью умиротворен. То, что она чувствовала, казалось мне одним и тем же, независимо от культурной индоктринации. Насколько я мог судить, содержание едва ли имело значение. Три системы мышления, с тремя различными наборами символов, но при всем этом, с небольшой разницей в их действии.
Когда я пробирался через психиатрические тома и экспериментальные исследования в Собрании Сочинений Юнга, я нашел в них голос истины, которого я ждал. Например,
Как бы абстрактно это ни звучало, практический опыт показывает, что многие неврозы вызваны прежде всего тем, что люди слепы к собственным религиозным побуждениям из-за детской страсти к рациональному просвещению. Сегодня психологу давно пора признать, что мы имеем дело уже не с догмами и вероучениями, а с религиозным отношением как таковым.
(Юнг, Собрание Сочинений, т. 16, пар. 99)
Именно из-за таких утверждений, Юнга часто называют «мистиком» в уничижительном смысле, потому что в современной западной научной цивилизации нет места субъективному опыту или важности установок.
Юнг подтвердил мои чувства. Фрейд авторитетно заявил, что религиозного опыта не существует, что, как мне показалось, отражает довольно замкнутое мышление. Из автобиографии Юнга, как и из сочинений Платона, у меня сложилось впечатление, что он действительно знал о религиозном опыте, хотя, возможно, и несколько иначе.
Но религиозные переживания были для меня очень неуловимы, фактически служили для того, чтобы подчеркнуть ощущение внутренней пустоты в том месте, где другие, казалось, помещали религию. Платон все еще шептал мне на ухо: «Если мы воображаем, что можем открыть истину в этой нашей земной жизни, то мы самые обманчивые из всех существ. Но если мы не будем искать, мы даже и этого не узнаем». Будда говорил то же самое примерно столетием раньше, но, не зная санскрита и потому не слыша его голоса, я чувствовал его только как своего дальнего родственника, сострадательного, но недостижимого; в отличие от Платона, который стал моим близким другом благодаря моим занятиям греческим.
Может Юнг, с его утверждениями о безнадежности достижения индивидуации когда-либо, но, тем не менее, о необходимости ее поиска, выражал то же самое понимание в своей собственной манере? Юнг, как и Будда с Платоном до него, выразил проблематичный характер стремления к лидеру. Поиск реальности мог быть предпринят только через повседневный жизненный опыт, его нельзя было найти в учениях или в книгах, все трое пришли к этому пониманию. Платон нашел его через смерть своего отца, будучи маленьким ребенком, и Сократ вмешался, больше как заместитель отца, чтобы любить его, нежели внушать ему истины в качестве учителя. Тем не менее Платону потребовалась большая часть его жизни, чтобы понять смысл девиза «Познай себя», который Сократ перенял у Дельфийского Оракула. Будда вполне мог бы также использовать этот девиз, если бы добавил: «Пока вы помните, что вас нет», но для объяснения этого потребуется отдельная глава.
Мои собственные усилия познать себя привели меня к пониманию того, что этого нельзя достичь без посторонней помощи. Отчаяние охватило меня, сделав жизнь невыносимой. Бессмысленность моей личной жизни и карьеры привела меня к анализу как способу справиться с собой. Я начал смотреть на жизнь по-новому, и в конце концов это привело меня к поступлению в аналитический институт, который Юнг основал в Цюрихе для многолетней подготовки, ведущей к получению диплома по психоанализу.
Примерно в это же время я разорвал связь с квакерами. Я обнаружил, что достижение «единства», что означает слово «индивидуация», – это процесс, который длится всю жизнь, который имеет свой собственный график и не может быть вписан даже в систему медитации. Возможно, мне следует объяснить, что для Юнга «индивидуация» означала достижение состояния единства не только внутри себя, но и со всем космосом, включая как людей, так и вещи. Примерно это имел в виду Мартин Бубер, современный еврейский писатель, когда говорил об изменении восприятия мира, включая все человечество в «Ты» вместо «Оно». Это главная тема, с которой мы будем встречаться снова и снова в этой книге, особенно в главах, посвященных верованиям американских индейцев и австралийских аборигенов.
Анализ «на манер Юнга» – это не грандиозная философия, эзотерическое учение или великие озарения, как это принято в популярной фантастике, а очень прозаическое расчленение повседневных событий и того, как вы на них реагируете. Плюс, что не менее важно, почему вы реагируете на них именно так.
Здесь не было ни философии, ни веры. Религиозная позиция, о которой говорил Юнг, заключается в том, чтобы смотреть на жизнь так, как будто она создана для вас. Сны могут быть отправной точкой для обсуждения, но они не являются «голосом Бога». Они являются попыткой внутри вас восстановить эмоциональное равновесие.
Требование изучения и опыта в психиатрии ставится в один ряд с прохождением анализа, напоминая о том, что Юнг был прежде всего психиатром. Кто вы, чтобы рассуждать о том, что чувствует шизофреник? Перестаньте говорить с человеком и начните слушать. Каково это, плакать месяцами не переставая? Если вы не обнаружили этого в своих собственных страданиях, в анализе или вне его, тогда встретьтесь с этим лицом к лицу в ком-то другом, слушайте это день за днем, месяц за месяцем. Если у вас нет терпения для этого, тогда попробуйте другую профессию, эта не для вас. Один страдающий человек научит вас большему нежели миллион книг. Если вы сам этот страдающий человек, тем лучше. Но вам нужно узнать, что испытывают и другие страдающие люди.
За годы, в течение которых я сопровождал многих страдающих людей, пока они пытались найти свой путь назад к покою, или, для многих из них, впервые обрести внутренний покой, я обнаружил, что отсутствие какого-то «религиозного воззрения» очень тесно связано с их страданиями, а выявление какой-то формы “религиозного воззрения” имеет много общего с открытием ими определенного освобождения от своих страданий. Под термином «религиозного воззрения» я не имею в виду религии и философии прошлого или настоящего, или вообще какую-либо религию или философию. Я имею в виду способы, которыми отдельные люди находят свою собственную нишу в своем постоянном участии в более чем четырех миллиардах лет эволюции жизни на этой планете. Разрешение чувства отчуждения, которое, кажется, является ценой, которую мы платим за наследие расколотого человеческого мира и физического мира, который мы медленно приводим к разрушению. А также слабая возможность того, что у нас есть средства исправить нанесенный ущерб.
Одна особенность, которую я обнаружил во всех религиозных системах, которые я изучал, – это тема единения с реальностью, в которой мы живем, независимо от того, какие фантазии или убеждения мы имеем о природе этой реальности. Для меня это цель религии в той же мере, что и психологии. Мы все были обременены задачей сделать целостным мир, находящийся под сильным стрессом, который может привести к его разрушению. Какая бы фантазия или вера ни была о том, как мы получили это бремя, оно лежит на наших плечах, и реальный вопрос не «почему», а «как» справиться с этим бременем.
СВЯЗЬ МЕЖДУ ПСИХОЛОГИЕЙ И РЕЛИГИЕЙ
Какова же тогда связь между психологией и религией, если мы не намерены в нашем исследовании заменять теологическую терминологию психологической, как многие полагают? Для меня «единство», которое мы иногда переживаем, было целью религиозного поиска с незапамятных времен. Это также является главной целью психоаналитической терапии. Я еще раз подчеркиваю, что «единство» не ограничивается внутри нас самих, а относится к нашим отношениям со всем сущим, как «внутренним», так и «внешним». В этой книге я хочу показать вам некоторые из разнообразных способов, которыми предпринимались эти поиски, и связать религиозные верования и действия с тем, как мы их переживаем. То, как мы переживаем события жизни и взаимодействуем с ними, – это область психологии, а религия – центральная часть жизненного опыта.
Прошло всего лишь столетие с тех пор, как возникла идея о возможности систематического и, надеюсь, непредвзятого изучения мировых религий. Одна из надежд, которая до сих пор вдохновляет многих исследователей, состояла в том, что с помощью такого изучения можно будет постичь природу религии как человеческого опыта, так что, отказавшись от ее доработок, можно будет обнаружить скелет, общий для всех мировых религий. Очевидно, что было бы невозможно иметь действительно непредвзятый взгляд. В силу того, что каждый ученик вырос в определенной культуре, у него неизбежно возникают предубеждения и предвзятости. Тем не менее, если принять это во внимание, можно было бы обнаружить некоторые черты религии, имеющие общую значимость.
Можно сказать, что создание в 1892 году в Чикагском Университете кафедры Сравнительного Религиоведения положило начало изучению Сравнительного Религиоведения как самостоятельной научной дисциплины. Это случилось в то же самое время, когда были сделаны первые крупные шаги к утверждению психологии как самостоятельной науки, особенно различных форм Глубинной Психологии. Пьер Жане и Зигмунд Фрейд уже публиковали или готовили свои основные работы, и прошло всего несколько лет, прежде чем на сцену вышли Уильям Джеймс и Карл Юнг.
Вероятно, первым крупным исследованием взаимосвязи Глубинной Психологии и религии с целью понимания человеческой стороны опыта, стала книга Уильяма Джеймса «Многообразие религиозного опыта», опубликованная в 1902 году. В том же году была опубликована докторская диссертация Карла Юнга «К психологии и патологии так называемых оккультных феноменов». Джеймс попытался охватить область религиозного опыта в целом и установить руководящие принципы для нового исследования применения психологии к такому опыту. Юнг подробно описал и проанализировал сеансы молодого медиума, изучив структуру ее переживаний и их вероятное происхождение.
Изучение религии и религиозного опыта, конечно, не было чем-то новым, изобретенным для двадцатого века. Люди на Западе и Востоке всегда знали, что существуют иные религиозные системы, чем их собственная. Западные люди были хорошо знакомы с существованием иудаизма, хотя очень немногие христиане имели обширное представление о том, почему и как иудаизм продолжал существовать две тысячи лет спустя после того времени, когда, согласно христианскому учению, он был вытеснен христианством. Многие из основных религиозных концепций Индии были популяризированы на Западе, причем буддийские и индуистские доктрины были широко известны, хотя по большей части плохо поняты и часто сильно искажены. Существование ислама также было хорошо известно, главным образом из-за крестовых походов и других войн прошлого и настоящего. Однако то, чему учил и что практиковал ислам, было мало известно на Западе. В целом западные религиозные писатели стремились разделить мировые религии на два лагеря: христиан и иудеев с одной стороны, и «язычников» или «безбожников» – с другой. В относительно редких случаях проводились исследования другой религиозной культуры, такой как ислам. И это было в основном для того, чтобы узнать о ней достаточно и использовать эту информацию в попытках обратить, как правило, в ту или иную форму христианства. Даже сейчас книги, посвященные Сравнительному Религиоведению или Истории Религий, как правило, посвящают гигантскую долю своего содержания развитию еврейской и христианской мысли, которая затем используется в качестве основного мировоззрения, с которого можно рассматривать и сравнивать другие религиозные мысли.
Изучение религий охватывает множество тем. Философские предпосылки, лежащие в основе религиозных и теологических систем, интересовали большинство крупных западных философов на протяжении всей истории, начиная с Платона двадцать четыре столетия лет назад, и продолжают интересовать до сих пор. Даже попытка систематически очертить ход таких философских исследований была бы огромной задачей. Все большее число людей, особенно в последние два столетия, с ростом науки, вступили в конфликт между «научной истиной» и «религиозной истиной», почти всегда с выводом, что вы должны выбрать одну или другую, но не обе. В ретроспективе кажется почти неизбежным, что с развитием Глубинной Психологии и психологического исследования религиозного опыта будет утверждаться, что религиозный опыт может быть «сведен» к психологическим процессам, происходящим внутри человека. К сожалению, эту точку зрения поддерживал и Зигмунд Фрейд, наиболее известный из глубинных психологов, в результате чего на протяжении многих десятилетий религиозные организации и отдельные личности относились к глубинной психологии с большим подозрением.
Ранее в этом Предисловии я процитировал слова Карла Юнга о том, что время «рационального просвещения» давно прошло, и мы должны сосредоточиться не на догмах и вероучениях, а на религиозном отношении как таковом. Под этим он имел в виду, что религиозное отношение связано не с конкретными доктринами, а с тем, как мы подходим к жизни, в рамках или вне рамок конкретной религии. Эта книга – попытка исследовать эту область.
Глава 1 посвящена основной проблеме различных значений, которые люди придают слову «религия», а также примерам, иллюстрирующим каждое из этих понятий. В этой главе предпринята попытка заложить основу для дискуссий о религии, которые будут продолжены в оставшейся части книги.
Главы 2 и 3 посвящены двум специфическим религиозным системам – буддизму и христианству. Глава 4 посвящена мистицизму, в которой многие из основных тем, уже обсуждавшихся, помещены в контекст других мировых религий. Кроме того, как транскультурный феномен, мистицизм тщательно исследуется с некоторыми предположениями о психологии, лежащей в его основе. Эта глава о мистицизме во многих отношениях была самой трудной частью книги при подготовке. Поскольку она пересекает все религиозные культуры, а взгляды на ее природу радикально различаются, она несет на себе отпечаток моей собственной личности, возможно, больше, чем любая другая глава.
За изучением мистики следует изучение двух коренных народов:
В главе 5 обсуждаются религиозные культуры американских индейцев, а в главе 6 – религиозные культуры австралийских аборигенов. Эти специфические религиозные культуры были выбраны с особой целью: представить совершенно отдельные, но удивительно похожие тысячелетние религиозные культуры, каждая из которых очень богата своим всеобъемлющим отношением к смыслу и цели жизни.
Я отвечаю за содержание вводных глав, глав о буддизме, христианстве, мистицизме и Заключение. Моя сестра, доктор Мэрилин Холли из философского факультета Университета Флориды, специалист по философским основам мысли американских индейцев, любезно внесла свой вклад в главу 5 «Хор сил: вера американских индейцев». Глава 6, «Священная земля: религия австралийских аборигенов», была представлена Нормой Лайонс, которая обсуждает чрезвычайно сложную культуру аборигенов, для которых Австралийский континент является не просто их домом, но и частью их самих. Интерес Нормы к своему предмету возник из ее изучения австралийской истории, из-за беспокойства о плохом обращении с аборигенами в прошлом и настоящем, из-за незнания их ценностей. Я должен, однако, нести основную тяжесть критики редактирования этих двух глав. И доктор Холли, и мисс Лайонс читали, критиковали и вносили свою лепту в оставшуюся часть книги на всех этапах ее подготовки.
Заключение во многом является кратким изложением того, что наблюдалось в предыдущих главах, но представлено с совершенно иной точки зрения. В этой главе я намереваюсь изложить психологический взгляд на то, что происходит в этих религиях, да и вообще в религии, пытаясь собрать воедино ту нагрузку опыта и мысли, которые охватывали человечество на протяжении стольких веков, и помочь интегрировать их в наше общее, хотя и довольно скудное, понимание природы человеческой жизни.
Один технический комментарий: сноски были ограничены пунктами, непосредственно относящимися к обсуждаемому вопросу. Справочные источники были сгруппированы вместе в конце каждой главы. Переводы с греческого – мои собственные, за исключением нескольких случаев, специально отмеченных в ссылках.
Я хочу поблагодарить доктора Гертруду Спенсер, которая прочитала книгу в рукописи и дала мне много хороших советов по разъяснению и выражению других неясных моментов. И наконец, я хотел бы выразить особую благодарность Питеру Броадриббу за редактирование рукописи.