ОБРАЗНОЕ ЦАРСТВО ДУШИ
Иоланда Якоби
ТРАНСФОРМАЦИЯ ПСИХЭ
Джозеф Хендерсон и Диана Шервуд
ЖИВАЯ ДУША
Эдвард Эдингер
ИЗБРАННЫЕ ГЛАВЫ 1
*При использовании смартфона, рекомендуем располагать его горизонтально
Книга, которую так давно ждали! Строго говоря, это не одна книга, а три собранные под одной обложкой и объединённые одной идеей книги — идеей внимания к Символу как таковому.
Первая книга — это труд Иоланды Якоби «Образное царство души». Сразу скажем, что это первая (!) в истории юнгианской психологии книга, посвящённая методу анализа изображений. Именно по этой книге учились Эдингер, Абт и фон Франц. Именно эта книга и поныне является одной из обязательно входящих в образовательную программу Института Юнга в Цюрихе. До сих пор эта книга не переводилась не только на русский, но даже и на английский язык. Прекрасно иллюстрированная работа Иоланды Якоби позволит вам найти немало важных ключей к пониманию искусства рождения образа.
Вторая книга, включённая в это элитное издание, — это труд Джозефа Хендерсона и Дианы Шервуд «Трансформация психэ». Книга посвящена анализу изображений одного из самых интересных алхимических трактатов «Splindour Solis». Мы не раз обращались к алхимии и видимо ещё не раз обратимся, но издание этой книги — колоссальное событие не только из-за уникальных материалов, представленных ближайшим учеником и другом Карла Юнга, но и из-за потрясающих цветных иллюстраций.
Наконец, третья книги принадлежит перу Эдварда Эдингера, которого не случайно называли «кронпринцем юнгианского анализа» и «юнгианским епископом». В работе «Душа Живая» Эдингер делится обильным материалом рисунков и картин своих клиентов, наглядно демонстрируя метод юнгианского анализа.
Альбомный формат А4. Свыше пятисот цветных иллюстраций! Превосходное качество!
Иоланда Якоби
ОБРАЗНОЕ ЦАРСТВО ДУШИ
ОБРАЗЫ, РОЖДЕННЫЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНЫМ
I. ВВЕДЕНИЕ
В 1922 году была опубликована книга Ганса Принцхорна “Художественное творчество душевнобольных”. Сегодня книга считается классической в своей области, а в свое время это было смелое вторжение в еще малоизвестную область. Автор утверждал, что за фасадом любой изобразительной деятельности, оцениваемой с эстетической или культурной точки зрения, надо признать наличие некоего ключевого процесса, по сути остающегося одним и тем же, независимо от того, идет ли речь о шедевре Рембрандта или беспомощных потугах парализованного: это выражение душевного мира. Этот трактат открыл новые горизонты, как в области эстетики, так и психопатологии. Книга вызвала настоящее море публикаций на эту и близкие темы. “Рисование” весьма ценится в психиатрических клиниках, а также детской психологии и педагогике. Однако помимо этого оно стало совершенно незаменимым подспорьем в любой психотерапевтической практике, независимо от школы. Понятно, что существует немало международных обществ, работающих с “психопатологическими художественными образами”. Цель этих обществ — сбор результатов и координация поисков.
В последние десятилетия образ как средство выражения вышел за рамки художественного творчества и проник в самые различные прикладные области. Благодаря наличию иллюстраций возрастает привлекательность любого текста, сухая статистика становится понятнее и привлекательнее, желание купить — непреодолимым, больная душа более доступной и умиротворенной. Засилье разума и логики, увлечение абстрактными формулировками и понятиями, любовь к формулам и рубрикации затрудняют доступ к творческим глубинам души, а тем самым лишают людей источников вдохновения и эмоций. Люди отрезаны от мира образов. Власть интеллекта ввергает человека в материальное и отдает во власть рационального. Попытка удержаться на высотах духа делает его жертвой страха, и как следствие этого — невроза.
Неизбежен поворот, ибо душу не удержать в шорах односторонности; ее природа — равновесие, и она требует как рационального, так и иррационального.
К нашему удивлению, словно в качестве противовеса открываются новые области знания и культуры: микрофизика, беспредметная живопись, парапсихология и, не в последнюю очередь, современная психология бессознательного. Во всех этих областях предмет исследования — неосознаваемое и все же глубоко значительное. Все эти дисциплины возвращают иррациональное в русло академической науки.
ОБРАЗЫ
Понятие “образы, рожденные бессознательным” является относительно новым. Поскольку оно тесно связано с понятием бессознательного и без последнего просто не мыслимо, это понятие принимается лишь теми, кто признает факт существования бессознательной души. Под этими образами мы понимаем любой род зримого проявления душевного содержания или процесса. Безразлично, вызваны ли они четко очерченным или более или менее размытым представлением, состоянием, чувством, воспоминанием, фантазией, сновидением или галлюцинацией, событием и т. п., которые плохо поддаются вербальному выражению, поскольку почти не укладываются в абстрактные понятия. По словам Юнга, “Из психического материала создается род параллельной реальности, нечто вещественное и конкретное, которое обращается к нашим органам восприятия напрямую, минуя интеллект и рациональное начало”.
Естественно, что в этих образах присутствует не только “бессознательный” материал. В них используется и разрабатывается широчайший спектр визуальных средств выражения: от фотомонтажа до декоративных пятен, от пейзажа до мифических персонажей или архетипических представлений.
И все же мы можем считать их все “бессознательными”, поскольку форма таких образов обязана “наитию”, а использованные в них изобразительные элементы и мотивы выбираются неосознанно. Определяющим для их возникновения являются не сознательное решение и формулировка, а сам сугубо индивидуальный и независимый способ их появления из глубин бессознательного. Критерием их различия как раз и является степень участия в них бессознательного. При рассмотрении и толковании этих образов нельзя упускать этого из виду.
“Бессознательными образами” могут считаться, говоря в целом, цветные и монохромные каракули, рисунки, картины, скульптуры, равно как и декупажи и аппликации. Критерием отбора в данном случае служит спонтанность выражения психических процессов и представлений, запечатлевающих то, что не в состоянии адекватно передать понятийный язык нашего сознания. Все эти проявления — не плод абстрактной мысли, не порождения сознательной сферы, а весточка, пришедшая из “другой стороны” нашей души, из бескрайней страны бессознательного, в которой находится родник всех образов. “Воображение — это колыбель, а память — могила всего существующего” (Биндинг). Эти слова в данной связи бесспорны. Специфическая примета “бессознательных образов” и предмет нашего интереса — это содержащийся в них элемент, который сознание может осознавать и выражать лишь частично. Этот элемент — важное свидетельство эмоционального “подполья” психики.
“Бессознательные образы” — настоящие проводники в область психики, где обитает неизреченное и невыразимое, область смутных предчувствий и интуиций, непостижимое. Непостижимость не мешает им оставаться мощным фактором воздействия. Все эти образы прежде находили выражение в культах и ритуалах, мифах и сказках, а ныне, в гораздо большей степени, в комплексах и рессентименте, в неврозах и психозах, в симптомах физической и психической природы “бесформенного”.
Психодинамическая сила этих “неоформленных” содержаний пропорциональна уровню пласта их залегания (чем глубже, тем сильнее). Их проявление (когда они обретают своего рода “телесность”) позволяет заниматься ими совершенно спонтанно, а затем, в том числе и с кем-нибудь другим, анализировать полученные результаты, с тем чтобы интегрировать в сознательную сферу образ, воспринимаемый поначалу бездумно. Такая работа с собственной душой — это поистине творческий процесс. Изменить можно только то, что стало объектом. С таким производным бессознательной души можно вступить в контакт, как если бы это была реальная сущность, начать с ней общаться и выяснять отношения. Подобная спонтанная реакция на содержания собственного бессознательного может привести к разрядке и стать источником творчества.
Некая пациентка страдала арахнофобией, т. е. страшно боялась пауков и паукообразных насекомых. При одном их виде, даже, если ей показывали изображение, она испускала истошный крик. Затем пациентка последовала совету психоаналитика и нарисовала на округлом туловище насекомого два глаза, нос и рот. Получилось “лицо” (см. илл. 1), с которым она могла контактировать. Как только она сделала это, страх пропал. Когда такое изображение создано, ничто не мешает его рассматривать, исследовать, вступать с ним в общение, одним словом — позволять ему воздействовать на себя4. Теперь это уже не мимолетный туманный образ, не сновидение, а действительность, идущая из глубины души, ставшая внешним фактором. Сделана работа, которая может обратно воздействовать на своего творца. Выражение и впечатление образовали некое единство. Объективизация психического процесса значит невероятно много с точки зрения диагностики. Процесс осознания содержаний, поднимающихся из глубин бессознательного, вынуждает к пристальной и устойчивой концентрации на самом себе и учит внимательному отношению к тому, что творится в глубинах психики и, будучи активной работой человека с собственной душой, имеет немаловажное терапевтическое значение.
Получив форму и выражение, бесформенная, томящаяся в плену бессознательного психическая энергия высвобождается. Но мало этого — обнаруживается ее скрытый и сокровенный смысл, что не может не способствовать прогрессу на пути духовного совершенствования. Понять сокровенное — значит принять его. Это создает расширение горизонта сознания. А с расширением сознательной сферы обостряется наша проницательность, умение отличать истинное от ложного. Оно освобождает наше самопознание от иллюзий, наши знания от проекций, мы становимся более зрелыми и мудрыми. Расширение сознания и духовное совершенствование тесно связаны, это взаимообусловленный процесс.
Все эти взаимосвязи были выявлены К. Г. Юнгом, став предметом его психотерапевтической работы с невротиками. Это было настоящей революцией. Именно он открыл значение с медицинской точки зрения живописных работ и рисунков анализандов, то есть проходящих лечение психоанализом, и тех, кто, для облегчения своего состояния начинает спонтанно заниматься живописью. Он понял, насколько эти работы важны с точки зрения диагностики. Именно он, ведомый интуицией и опирающийся на свои обширные познания в области религиозно-мифологических и исторических аналогий, попытался расшифровать их скрытый смысл и проложил путь к их научному использованию и оценке. Он считал их своего рода идеограммами бессознательных психических элементов, а зачастую и отражениями смутно улавливаемых процессов и интуитивно ощущаемых подспудных слоев души, воспринимаемых, так сказать, “взглядом, обращенным внутрь”. Эти образы, как правило, так и остаются непонятыми, но карандаш и кисть способны их запечатлеть, сделать доступными для созерцания. Юнг назвал эту деятельность “активным воображением”, ибо сознание до определенной степени участвует в нем “активно”; речь, однако, идет, в данном случае, не об оценочной деятельности, а о “работе” с образом, сознание подыскивает бессознательному импульсу соответствующую форму и делает его зримым. Активное воображение противоположно “пассивному”, остающемуся сторонним наблюдателем образов, предстающих внутреннему взору. При пассивном воображении образы уходят, не оставляя следа в душе. Они никак не фиксируются и не делаются зримыми посредством занятий живописью, лепки, сочинения стихов или танца. Они остаются неоформленными, снами наяву и галлюцинациями.
БЕССОЗНАТЕЛЬНЫЕ ОБРАЗЫ И ИСКУССТВО
Все великие, истинные творцы испокон веков интуитивно знали о существовании подобных образов души и верили в их смысл. Они выражали их в живописи, скульптуре, поэзии, музыке или других своих творениях. Источник этих образов — отнюдь не сознание с его рассудочной способностью суждения, а бескрайнее царство бессознательного, из неисповедимых недр которого всплывает творческий “импульс” как побуждение к творчеству. С этой точки зрения между “бессознательными образами” и великими произведениями искусства нетрудно найти нечто общее. Их источник один и тот же, что естественно. В прикладной психологии метод использования подобных образов носит название “художественной терапии”, и это не лишено основания.
И все же есть одно коренное отличие. В истинно художественном произведении форма и содержание образуют синтез, доводятся до формального совершенства и в таком виде предстают зрителю. В отличие от шедевров искусства, “бессознательные образы” — это, скорее, не более чем сырой материал бессознательной души. Прежде чем стать художественными произведениями, они должны пройти горнило истинного творчества, способного их оформить и связать в одно целое. Естественно, нельзя отрицать, что многие “бессознательные образы” могут встать вровень с художественными произведениями, не уступают им в качестве. Однако критерии их рассмотрения должны быть совершенно иными.
Художник относится к содержаниям, идущим из бессознательного, как к материалу и стимулу для своего творчества. Он становится проводником в мир бессознательного и рупором неизреченного, но от того не менее животворного начала в душе всего человечества. Иное дело “бессознательные образы”, запечатленные пациентом. Эти образы можно сравнить с дневниковыми записями, которые имеют значение лишь для того, кто ведет дневник. Они говорят только его уму и сердцу. Истинный художник тоже творит по внутреннему побуждению, потому что “не может иначе”, уподобляя себя орудию сверхъестественных сил. Менее всего им движет сознательное намерение, поставленное на службу психологической или терапевтической целям. Однако когда речь идет о “бессознательных образах”, то на первом плане стоит степень их воздействия на самого человека, их создающего. Это относится как к самому изображению, так и к его значению для автора. Поэтому эстетические достоинства и технический уровень имеют второстепенное значение. Они значимы лишь как выражения души.
Стоит сделать еще одно небезынтересное замечание: профессиональный художник тоже может оказаться в роли анализанда, и тогда в ходе психотерапевтического лечения ему приходится создавать “бессознательные изображения”. Создаваемые при этом образы нередко крайне беспомощны и примитивны, как будто он никогда до этого не брал кисть в руки. И напротив, пациенты, которые прежде никогда не держали в руках кисть, внезапно преображаются. Их представления настолько интенсивны, эмоционально наполнены и заряжены такой энергией, что создаваемые ими изображения выглядят почти профессионально. По словам Юнга, речь в данном случае идет не столько об искусстве, сколько о чем-то ином и большем, чем искусство — перед нами животворное воздействие произведения на самого его создателя.
Образ и его составляющие свидетельствует о состоянии души его создателя, манера и технический уровень позволяют судить о его отношении к этому состоянию. Он может избегать его, может испытывать страх, а может обладать достаточной мерой терпения или увлеченности, которые помогают ему входить в это состояние, испытывать при этом радость и т. д. Характеристики образов говорят не только о его техническом уровне, но и о душевной зрелости. Все дело в данном случае в том, в какой степени образ в состоянии оказать спасительное воздействие на конкретного индивида, независимо от его художественных достоинств. Можно даже говорить о творческом “катарсисе”, и этот катарсис вызывается образом. Ибо, по словам Юнга, “Созерцание и создание психических образов — это живая вода для души”.
Выразительная сила этих образов имеет диагностическое значение, а их восприятие анализандом важно в терапевтическом отношении. Художник или зритель могут поначалу не понимать их смысла. Однако уже сама сила эмоционального воздействия образов имеет позитивный, бодрящий и зачастую лечебный эффект. Так бывает, прежде всего, тогда, когда эти образы имеют архетипическую природу и способны производить нуминозное воздействие. Последнее верно и в том случае, когда, как полагают, смысл этих образов ясен и вполне соответствует художественным канонам. Однако всегда остается некий остаток, переживаемый чисто эмоционально или только интуитивно. Вот почему не так важно, с каким произведением мы имеем дело — с более или менее удачным, беспомощным или по-настоящему талантливым. Важно другое — в процессе создания подобных образов высвобождается квант психической энергии; воплощенные в материале, ставшие зримыми содержания бессознательного творят чудо: устраняются заторы, поток энергии вновь устремляется по освобожденному руслу или меняет направление. Происходит перераспределение энергетических токов, принося успокоение и разрядку. Таким образом, то, что до сих пор оставалось тайной и что исподволь питало невроз, перестает быть столь загадочным, становится более понятным, а формы, линии, цвета и пропорции обретают свое психологическое значение. Глаз, обращенный внутрь, должен стремиться к точности; чем яснее он видит, тем успешнее создаваемый образ. Обретя форму, выражаемое получает четкие очертания и опредмечивается, линии проявляют эмоциональный подъем, цвета — характер чувства и степень его интенсивности, соотношение элементов — взаимную соразмерность и величину соответствующих содержаний психических образов, всплывающих на поверхность. Красивые и гармоничные изображения говорят о душевной зрелости, а светлая и радостная цветовая гамма — об эмоциональном подъеме и энтузиазме. По сочетанию цветов можно прочитать характер, тип мышления и эмоциональный фон, иными словами, суть личности выходит наружу. Психотерапевт, научившийся читать образы так, как если бы это был расшифрованный текст, читает по ним не только состояние души, но даже то, что будет в дальнейшем.
Психическое содержание, конденсируемое в подобных образах, так же многообразно, как и мир вокруг нас. Определяющим здесь является не только степень его близости сознанию или удаленности от него; зачастую в самых причудливых комбинациях, пронизанных остроумием и даже иронией, здесь всплывают самые смелые, а также самые ужасающие порождения фантазии. Мир этих образов — это мир в себе. По силе формообразования и богатству содержания этот “психический космос души” нередко даже превосходит окружающий нас (внешний) мир. Несравнимое тематическое многообразие и выражающие их формы ослепляют взор блеском своего великолепия.
КАК ОТНОСИТЬСЯ К СНОВИДЕНИЮ
Формообразующие силы, проявляющиеся в “бессознательных образах”, по сути, не слишком отличаются от сил, действующих в наших снах. Поэтому их значение равновелико их значению, которое они имею в сновидениях. С их помощью мы способны наблюдать за процессом жизнедеятельности души, который либо недоступен для сознания, либо протекает почти автономно, почти не управляется сознанием. “Слой” возникновения этих образов может очень близко подходить к сознательной сфере, и тогда, в зависимости от степени этой близости, они будут носить характер индивидуальности. Чем глубже расположен пласт их образования, тем архаичнее, символичнее будут их содержания, тем более они будут выражать коллективное начало в ущерб индивидуальному. Принципы, лежащие в основе интерпретации сновидений, могут в той же мере применяться и здесь. В первую очередь это касается метода амплификации. “Ибо амплификация имеет место всегда, — говорит Юнг, — когда речь идет о смутно ощущаемом, оставляющем едва заметные следы. Их не понять вне психологического контекста”.
К тому же исследование и толкование “бессознательных образов” не отличается от толкования сновидений, то есть их содержание толкуется, исходя как из их сугубо индивидуального, так и общего контекста. В индивидуальном плане, это делается путем ассоциаций, почерпнутых из личной биографии анализанда, а их общее значение выявляется путем сравнительного анализа, как отдельных составляющих, так и всего целого с соответствующими аналогами в символико-исторической сфере. Понятно, что толкование осуществляется как на субъективном уровне, так и уровне объективации. Это означает, что символический аспект элементов рассматривается для демонстрации психических функций и факторов, значимых для автора рисунка (субъективный уровень). На объективном уровне все элементы изображения понимаются как таковые, вне контекста. Толкование “бессознательных образов” на субъективном уровне в определенном смысле достигается даже легче, чем толкование сновидений, и, по крайней мере, на первый взгляд, они кажутся и анализанду и аналитику понятнее снов. Ибо “бессознательные образы” являются в первую очередь отражением психической реальности анализанда, а не окружающего мира, это часть их сущности. Таким образом, заложенный в них символизм и проекции более доступны.
За последние сто лет взрослый человек разучился играть в бесполезные “божественные игры”, он все более нацелен на конкретные достижения.
Игра воспринимается им как детское занятие, никому не нужное, он смотрит на нее с насмешкой и презрением. Таким образом, эта важная составляющая его потребности в самовыражении вытесняется в область бессознательного. И в лучшем случае находит выход в спортивных состязаниях или общественных акциях, вроде “загородной прогулки”, и тому подобных коллективных мероприятиях. Эта часть души глубоко ушла в подсознание. Порой это ярко проявляется, когда бессознательное начинает сквозить в каракулях и всплывает вначале в виде туманного облачка, а затем превращается в агрессивные выпады по отношению к солидному партнеру в ходе деловых переговоров. Или когда оно может лишить дара речи, пока, наконец, истинное отношение не прорывается исподволь, в образе верблюда, нарисованного на бумаге (илл. 2, 3, 4).
Так же как и сновидения, “бессознательные образы” носят по отношению к сознанию комплементарный, или компенсационный характер, однако будучи более длительными по времени, они в состоянии способствовать восстановлению душевного равновесия. Бывает, что подобные образы способны не только заменить сновидения, но и оказывать долговременное устойчивое воздействие благодаря тому, что они вновь и вновь заявляют о себе.