Карл Густав Юнг
ИЗБРАННЫЕ ГЛАВЫ
*При использовании смартфона, рекомендуем располагать его горизонтально
Прекрасная и одарённая 28-летняя Кристиана Морган послужила К. Г. Юнгу источником вдохновения, подтвердившим его собственные исследования. Научив Морган технике активного воображения, Юнг отправил её в духовное странствие по миру архетипов в поисках психологической целостности — эти встречи она сохранила в текстах и блестящих картинах, ставших основой семинара, который Юнг провёл в кругу своих учеников в Цюрихе.
Морган рисует духовные ландшафты, на которых её женское «я» отправляется в бессознательное ночи и смерти. В своих видениях она связывает землю и небо, тело и дух, ад и рай. Рассказывая о её путешествии, Юнг использует всю свою учёность и профессиональный опыт, распутывая клубок архетипических параллелей, простирающихся от западного мифа до восточной йоги.
ЛЕКЦИЯ 1
15 октября 1930 г.
Доктор Юнг:
Дамы и господа, мой план заключается в том, чтобы продолжить работу над серией сновидений, с которыми мы работали в последние два года.[1] Но я только недавно дал курс немецких лекций об изображениях из бессознательного,[2] и вследствие того меня просили повторить этот курс здесь. Так что я решился прервать серию лекций о сновидениях и дать на английском языке те же лекции, что я дал на немецком. Итак, естественно, меня просили лишь несколько человек, и поскольку мы живём в демократической стране, я бы предпочёл, чтобы вы проголосовали об этом плане. Я должен объяснить вам, что это лекции о развитии, можно сказать, трансцендентной функции из сновидений и видений, и фактическом изображении этих образов, которые, в конечном счёте, служат синтезу индивидуума: примирению пар противоположностей и всему процессу формирования символа.
[1] Семинар по анализу сновидений закончился 25 июня 1930 г. См. выше, Список сокращений, Dream Analysis.
[2] Bericht über das Deutsche Seminar, 6-11 октября 1930 г., прошёл в Кюснахте/Цюрихе; отчёт составлен Ольгой фон Кёнигг-Фахзенфельд (скопирован на мультиграфе, Stuttgart, 1931). Вторая сессия состоялась 5-10 октября 1931 г. (Stuttgart, 1932).
(Класс проголосовал за изображения)
Я не всегда применял этот «художественный метод», как его теперь иногда называют. Люди всегда пытаются создать метод из всего, что работает, но я предпочитаю рассматривать предмет не как метод, а как серию событий, которые мы наблюдаем, не делая слишком много далеко идущих выводов. Мы не знаем достаточно, чтобы называть это методом, словом, которое в естественных науках означает абсолютную уверенность, обязательно приносящую точные результаты. Это не так. Это точка зрения, своего рода гипотеза, и я даже не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, будто это обычная процедура. Как я сказал, я предпочитаю иметь дело с этим предметом как со случаем, который мы наблюдаем и о котором не высказываем мнения или суждения, не рекомендуя и не остерегая. Это точно не метод в смысле необходимой процедуры, человек не должен рисовать изображения. Люди принимаются за это, потому что это естественное выражение, когда не хватает слов, чтобы объяснить обсуждаемый вопрос, и тогда делают рисунок или диаграмму, чтобы его объяснить.
Ведь есть некоторые события в развитии человеческой психики, когда всё становится особенно запутанным и неясным, и люди оказываются особенно непоследовательными и не могут самовыражаться. В сновидениях появляются ситуации, которые кажутся очень ясными, но как только вы возвращаетесь в сознательное состояние, всё размывается, и оказывается крайне трудным описать, что именно вы пережили; у вас нет слов, чтобы объяснить эти сложные ситуации. Есть много мыслей, которые нельзя помыслить ясно; и есть много внутренних переживаний, которые очевидны только внутреннему глазу или сердцу — называйте этот орган как хотите. Там всё кажется совершенно простым, но человеческий язык для этого не подходит, и тогда используют рисование. Кроме того, некоторые переживания в сновидениях или видениях так выразительны, так полны цвета и подвижной жизни, что сами навязываются сновидцу, и он естественным образом поддаётся искушению воспроизвести их так, как видел. Так что есть самые разные причины, по которым люди это делают. Конечно, когда я вижу, что переживания пациентов требуют выражения, я воодушевляю их, потому что на долгом опыте — примерно в четырнадцать лет — научился, когда подталкивать людей, которым это будет полезно. Это помогает им конкретизировать внутренние события. Ведь большинство людей страдают от предрассудка, что они нереальны, потому что с ними нельзя что-то сделать или даже говорить о них логическим образом. В таком случае рисунок бесценен. Он конкретизирует; он помогает проявить себя так, чтобы это было доступно другим людям. Он здесь, в реальности, как на стене; тогда люди начинают думать, что всё это действительно существует.
Видите ли, мы до сих пор так глупы в своей психологии, что даже довольно образованные люди не способны признать реальность психических фактов. Я постоянно сталкиваюсь с этим в практическом анализе. Например, человек с уважением говорит о почтенном старце, хотя недоволен им и думает, что это полный дурак. Но он отрицает эту мысль, настаивает, что никогда бы подобного не сказал. Тогда я спрашиваю: «Но кто сказал это?» У нас недостаточно объективности, чтобы признать какую-нибудь мысль, признать её существование. Я говорю не об идиотах или лжецах, а о совершенно разумных обычных людях с нормальным и логическим умом. Мне приходится обучать людей с логическим умом. Я помню профессора психиатрии, который во сне испытывал мощное чувство по отношению к некоему человеку — он его избивал — и когда он рассказал мне об этом, я отметил, что по его сну очевидно: у него есть некое личное чувство или недовольство этим господином. «О нет, вовсе нет, у меня никогда не было таких чувств». Тогда я ответил: «Скажите-ка, разве это у меня был тот сон?» Но он не мог признать тот факт, что такая мысль присутствовала. Словно необычная птица появилась в этой комнате — фламинго, например, — а потом снова улетела в окно. Можно сказать, что невозможно такой птице быть здесь; это была галлюцинация. Но как учёный я скажу, что это факт — некое видение имело место, и от этого никак не отделаться. Люди отрицают свои мысли и видения, пока те не станут такими хрупкими, что просто испаряются в воздухе, будто их и не было. Снова и снова у пациентов появляются конкретные переживания, но они не могут их удержать, потому что это были внутренние переживания; они подвергли их сознательной критике, которая лилась рекой и калечила эти факты, пока ничего не осталось.
Я помню случай невроза навязчивости у мужчины, который должен был приступить к занятиям в университете. После долгой и утомительной работы мы заключили соглашение, что он сделает это, если анализ покажет, что это необходимо. Настал момент, когда я сказал: «Вы должны это сделать, если сможете настроиться». И он признал это, сказал, что это совершенно логично. На следующий день он пришёл и объявил, что в ту ночь у него был интересный сон. Я собирался спросить, зарегистрировался ли он в университете, как он рассказал мне сон, показавший, что у него случилась регрессия. Я сказал ему: «Скажите, не отступаете ли вы от чего-то в прошлое?» «Вовсе нет, — ответил он, — я в полном порядке». Я сказал: «Но как же наш план, на котором мы сошлись вчера?» «Какой план? Я не помню». Всё пропало — полностью пропало! Так что я сказал: «Что ж, если всё так легко исчезает, то и вы можете исчезнуть — вон дверь!» На этом всё кончилось. Нет смысла продолжать анализ в таких условиях. Случилось так, что он подверг психологический факт процессу дезинтеграции. Он допустил это, пока не осталось ни следа. И так постоянно происходит с внутренними переживаниями; они распадаются под действием фактов и критики.
Но когда такое переживание переносится в рисунок и краски, оно словно обретает форму. Порой это всё равно что магия, словно оно рождается в реальности; люди не могут это отрицать, увидев его снаружи. Например, если вы скажете человеку, что нашли золотой рудник, он в это не поверит; у него на уме сомнение, и через недели две он решит, что это забавная иллюзия. Но если вы достанете горсть золотой пыли или слитки золота, это окажет на него впечатление, это его убедит. Вот такие мы примитивные. Чтобы удержать внутреннее переживание, некоторым людям почти необходимо увидеть его выраженным во внешней физической форме. Это так важно, что возникает искушение действительно назвать это методом, но я не уверен в этом, потому что такие вещи слишком деликатны и сложны. По тому, как я работаю с этим случаем, вы увидите, что я воспринимаю его как факты, которые мы наблюдаем. И чтобы понять, как такая процедура развилась, я дам вам первую серию сновидений, демонстрирующих события, в конечном счёте, приведшие к картинам.
Наша пациентка — женщина примерно тридцати лет. Она хорошо образована, очень умна, типичный интеллектуал с почти математическим умом. У неё образование в сфере естественных наук, и она крайне рациональна. У неё отличная интуиция, которая должна функционировать, но подавлена, потому что приносит иррациональные результаты, а это очень неприятно для рационального ума. Такой случай, умственный настрой такого характера, скорее всего довольно рано в жизни приведёт к ситуации, когда подобный подход становится бесполезным. Если судьба благоволит, человек быстро окажется в сложном положении. Если судьба не благоволит, то она позволяет долго жить с таким подходом, и тогда человек лишается множества возможностей в жизни. Эта женщина попала в сложное положение примерно в тридцать. Это довольно неплохо; очевидно, судьба к ней благоволила, дала ей шанс в тридцать. Другие люди получают свой шанс в сорок пять или пятьдесят. Я часто видел людей даже шестидесяти лет, которые, наконец, поняли, что видели только половину мира, прожили только половину жизни, а в таком возрасте это, конечно, очень печальное открытие.
Люди с таким односторонним развитием своей мыслящей функции получают на другой стороне подчинённое чувство, потому что чувство противоположно мышлению.[3] Тогда чувство архаично и обладает всеми преимуществами и недостатками архаичной функции. Подчинённая функция в целом характеризуется чертами примитивной психологии — прежде всего participation mystique — то есть она заставляет отождествляться с другими людьми или ситуациями. У нашей пациентки чувства, которые ей передали обстоятельства. Она могла думать гипотетически, но не чувствовать. На самом деле её ум был так сильно развит, что она думала о таких вещах, о каких люди в её окружении не думали; она даже сделала своим идеалом быть непохожей на других. И поскольку её мышление было таким дифференцированным и непохожим на мышление других людей, это ставило её в странные отношения со всеми. К ней не было подхода, не было моста. Она была уединённой, tour d’ivoire [башня из слоновой кости — фр.], и, само собой, страдала от такой ледяной изоляции.
[3] Типология Юнга развита в Psychological Types, CW 6. Коротко говоря, Юнг классифицирует людей по двум подходам, интровертному и экстравертному, и четырём функциям: мышлению, чувству, ощущению и интуиции. Интроверты обращены вовнутрь себя, опираются на внутреннюю реальность; экстраверты стараются определить реальность через свою связь с внешними объектами. Мышление называет и категоризирует, чувство придаёт ценность и оттенок; ощущение передаёт конкретную, материальную реальность; тогда как интуиция фокусируется на возможностях. Хотя человеку требуется доступ и развитие каждой установки и функции, Юнг чаще всего видел доминирование одной установки и функции.
Итак, подчинённое чувство находится в основании этой tour d’ivoire и имеет тайные проходы, подземные пути, по которым может сбежать, и поскольку оно слепо, как крот, неизвестно, где оно появится. Но можно быть уверенным, что где-то оно установит связи. Если вы в полном уединении, как маяк в море, так что никто не может приблизиться, если вы совершенны в своей совершенно дифференцированной функции, тогда снизу что-то сбегает по ночам. Оно прорывает подземные проходы и, возможно, пробирается к другим людям. Эта женщина рациональна, замужем, продолжает род, всё в полном порядке, однако она совершенно изолирована. Конечно, многие люди в браке не устанавливают особенных связей, а другие, холостые, прекрасно налаживают отношения. Люди часто женятся, потому что таков порядок, потому что это рационально, но реального единства нет. Так что когда живёшь не в близких отношениях, чувство неизбежным образом просто не может забраться наверх, к голове; оно, очевидно, подавлено умом и исчезает, но появляется вновь спроецированным на мужчину, который, конечно, оказывается не мужем. Так в случае женщины, но есть похожие случаи у мужчин. Отсутствие близких отношений тогда компенсируется внезапными магическими отношениями, очарованием, participation mystique.[4] Поэтому это обычно любовь с первого взгляда и самая навязчивая форма любви. Естественно, наша пациентка страдала от такой проблемы, которая означает предельный конфликт между её рациональным мышлением и примитивной природой.
[4] В Psychological Types, CW 6, par. 781, Юнг определяет participation mystique как «психологические отношения [в которых] субъект не может ясно отличить себя от объекта, но привязан к нему прямым отношением, неотличимым от частичного отождествления». Юнг позаимствовал этот термин и саму идею у французского философа Люсьена Леви-Брюля (1857-1939); см. его работу Les Fonctions mentales dans les societes inferieurs (1912; How Natives Think, 1926).
Я намеренно опускаю личные детали, потому что они мало значат для меня. Мы все очарованы внешними обстоятельствами, и они заставляют наши умы отклоняться от реальности, которая заключается в том, что мы сами расколоты внутри. Видимости ослепляют нас, и мы не видим реальной проблемы. Совершенно естественно, что оказавшись в таком накалённом конфликте, эта молодая женщина не знала, что делать. Она пробовала обычные методы, пробовала это оттолкнуть, притвориться, что этого не существует, пыталась выставить всё это нереальным, и ничего не сработало. Само собой, это не сработает. Проблема стала нравственным конфликтом, напоминающим о десяти заповедях и Бог знает о чём ещё, но ничего не сработает, даже гнев Божий, потому что это был непреодолимый факт, который на самом деле не был разрушительным элементом. Это было лучшее, что могло с ней случиться, доброта самой природы, желавшей сделать её целостной, а не половинкой. Испробовав всё в попытках подавить то, что казалось ей совершенной нелепицей, она, наконец, сдалась и испытала крах. Затем она услышала обо мне и подумала, что я могу знать какое-то волшебное слово, так что она приехала, совсем как первобытная женщина, отправляющаяся к знахарю со словами: «Вот курица и прекрасная чёрная свинья в подношение, а теперь будь любезен совершить надо мной своё чудо». Мне было нетрудно показать ей, что такой подход ошибочен. Скоро она была на верном пути. Она поняла, что всё целиком зависит от неё, и о чудесах речи не шло. Я сказал: «Я не знаю, что делать, у меня нет ни малейшего понятия, как решить проблему, я обычный человек, и если бы обычные люди знали, что делать, у них не было бы законов».
Закон утверждает, что мудро придерживаться определённого ряда столбов — законы всегда казались мне рядом телеграфных столбов, установленных в пустыне. Вы можете путешествовать, как хотите, но можете сбиться с пути. Если вы не полный дурак, вы будете следовать этому ряду, простому пути, намеченному среди хаоса. Могу лишь сказать, что миллионы и миллионы людей наверняка проходили через такую же ситуацию. Это типичная ситуация — вы знаете, что эти любовные ситуации крайне банальны, и в каждом поколении сознательный ответ иной. Вас бы потрясло, как Лютер решил бы проблему. «Если твоя жена не хороша, — говорил он, — возьми служанку». У нас теперь совершенно иные взгляды, но то был святой человек. У его друга Бугенхагена[5] было три жены, все совершенно законные, а у самого Лютера две; до сих пор показывают его спальню с тремя кроватями. Вот как делали люди в те времена. И сейчас есть старые цивилизации, где нет никаких проблем с тем, как поступать в таком случае. Конечно, эта ситуация повторялось бессчётное количество раз, и человеческой ум, сознание или психика — это системы методов адаптации, способов справляться с фактами жизни. Например, у нас есть глаза, потому что есть солнце; наши глаза и уши — это системы адаптации, и наша психика — такая же система, адаптированная не только к внешним условиям, но и к конфликтам внутри.
[5] Иоганн Бугенхаген, католический священник, последовавший за Лютером в его реформистском движении.
Мифологические мотивы содержат много типичных человеческих ситуаций — например, сказочный мотив, в котором человек застревает где-то или оказывается пойман карликами и помещён в место, откуда нет выхода; тогда в ночи приходит мышка и говорит, как поступить, чтобы выбраться. Это мотив животного-помощника, вмешивающегося, когда всё потеряно, а впереди только катастрофа; это помощь в стеснённых обстоятельствах. Итак, эти животные в сказках лишь выражают низшие инстинктивные силы в человеке. Например, можно наблюдать полёт птиц, чтобы понять, где вода. Или человек может предоставить лошади учуять воду. Или, если вокруг нет животных-помощников, он может прибегнуть к магии — сделать рисунок на песке или поводить магическим жезлом над землёй — и бессознательное скажет ему, где вода.
Всё это факты, и я говорю, что, раз бессознательное может помочь в таких случаях, так почему же не в ситуации этой женщины? Я вполне уверен, что бессознательное содержит решение, так что предложил пациентке наблюдать за его деятельностью в сновидениях. Ведь мы не выдумываем сны, они просто появляются из бессознательного; мы не знаем, правдивы они или нет, и уже наш опыт должен помочь понять, полная ли это чепуха. Она согласилась с этой идеей, и так мы начали её анализ. Сначала, как обычно бывает, сны содержали много личного материала, самые разные мелкие сопротивления и неверные установки; но когда всё это уладилось, они начали затрагивать фундаментальные вещи и осторожно готовить установку, благоприятную для создания символов, которые приведут к решению проблемы. Теперь мы переходим к сновидениям, которые появились, когда первая, личностная часть анализа, практически закончилась.
Я пыталась играть музыку, но вмешивались разные члены семьи. Я была на террасе с видом на море, и тут богатый еврей за соседним столом тоже начал играть. Музыка, которую он играл, была так прекрасна, что на минуту я сама перестала играть, слушая его.
Это очень простой сон. Вы знаете, что значит музыка?
Миссис Бейнс: Чувство.
Доктор Юнг: Да, раз она очень интеллектуальна, вполне вероятно, что в её бессознательном мы столкнёмся с чувством. Сон поднимает эту проблему. Она играет со своими чувствами, компенсируя свой преимущественно интеллектуальный подход в течение дня. Даже в анализе она воспринимает всё преимущественно с интеллектуальной точки зрения и использует чувства очень мало, потому что они неуправляемы, недоступны в реальности. Потому она пользуется ими во сне.
Например, Сократ был очень рациональным человеком, и у него был своего рода забавный даймон, нашёптывавший очень мудрые советы. Однажды он шёл по улицам Афин, погружённый в беседу с другом, рационализируя мир, как обычно, и тут внезапно даймон заставил его свернуть на соседнюю улицу; и как только он там оказался, большое стадо свиней пронеслось по улице, которую он только что покинул, растоптав всех прохожих (прекрасная картина Афин древности — стада свиней на главных улицах!), и они растоптали бы его тоже, не последуй он совету даймона. В другой раз, возможно, после напряжённой ночи рациональных бесед, даймон сказал: «Ты должен творить больше музыки, Сократ».[6] Он не мог этого понять, но после долгих размышлений купил флейту! Я не критикую то, что ему понадобилось оправдание для такого поступка, хотя для нас это забавно. Музыка в те дни означала дионисийский элемент, который во многом был делом чувственным, чуждым обычному рациональному подходу Сократа.
[6] Юнг цитирует анекдоты о даймоне Сократа в CW 3, par. 308; CW 10, pars. 843, 853; CW 11, par. 995; CW 17, par. 300; Dream Analysis, стр. 11, 58-59; и Zarathustra, стр. 133. См. Платон, Федр, 60e.
Так что моя пациентка получила совет играть музыку, но скрытое в бессознательном не проявлено в сознании — или недостаточно — и она наблюдает, что, хотя и пытается играть, члены семьи постоянно вмешиваются.
Миссис Уикс: Традиционная семья вмешивается в любовную жизнь.
Доктор Юнг: Когда она пытается играть свои чувства — использовать обычные чувства — внезапно становится очевидно, что вся семья против этого. «Такой ужасной вещи не место в нашей семье!» Однако несмотря на это святое семейство, она настаивает на игре. Тогда богатый еврей неподалёку начинает играть куда лучше, чем она, и потому она сдаётся. Но как эти чувства могут развиться, если она ими не пользуется? Она вынуждена с сожалением признать, что нужно упражняться, чтобы поддерживать в них жизнь, и, естественно, семья и все вокруг будут решительно против этого и станут советовать не иметь никаких чувств. Но тут происходит нечто очень тонкое: противостояние семьи её не убивает, её убивает тот факт, что кто-то играет лучше. Что именно значит богатый еврей, представляет загадку. Не забывайте, что эта женщина протестантка пуританского толка. Нам нужно глубже погрузиться в психологию протестантской религии.
Миссис Норрис: Еврей означает авторитет.
Доктор Юнг: Конечно, любой играющий лучше, чем она, обладает некоторым авторитетом. Он может быть великим артистом.
Мисс Сёрджент: Он означает красоту и любовь к искусству.
Доктор Юнг: Что ж, есть более непосредственная связь. Его религия — это не религия Нового Завета, он никогда не слышал о святом Павле. И в бессознательном протестанта вы найдёте еврея; мирской успех протестанта следует из того факта, что внутри у него еврей. Например, мой прадедушка по материнской линии был весьма набожным протестантом, и он верил, что на небесах говорили на иврите.[7] Потому он стал профессором иврита; он хотел быть готовым, чтобы стать своего рода ангелом-хранителем, понимавшим местный язык. На той стороне он был евреем. По этой причине детям в те времена давали еврейские имена; это не было связано с Новым Заветом. Так что всё умственное устройство протестанта показывало, что он верил в авторитет, почитал закон, а не Бога любви, он не верил в Бога терпимости. Нельзя сравнивать то, что называется христианской любовью в протестантской церкви, и то, что может делать в этом отношении католическая Церковь. Католическая Церковь может переварить что угодно, а протестантская Церковь не может переварить ничего. У протестанта весьма истерический желудок, который легко расстраивается; они ужасно щепетильный народ.
[7] Несмотря на «прадедушку» в тексте (в обеих версиях), речь идёт о дедушке Юнга по материнской линии, Самуиле Прейсверке (1799-1871), видном базельском теологе, гебраисте и прото-сионисте. См. Aniela Jaffe, Details about C. G. Jung’s Family, Spring (1984), стр. 35-43 (перевод из приложения к Erinnerungen, Träume, Gedanken. Jung, Zurich, 1962).
Этот еврей — бессознательный ум той женщины, бессознательный мужчина внутри неё. Полагаю, всем известно об анимусе в женщине, а именно о фигуре, персонифицирующей женские мнения. Я не могу выразить это иначе — неосознанные, заготовленные мнения, высказанные с авторитетом. Я знаю женщин, у которых есть мнения обо всём; однако когда я говорю «да, это так», они разочаровываются. Они хотят, чтобы я сказал «нет». Но если я скажу «нет», этот бессознательный мужчина появится и устроит мне ужасную ссору. Ведь это мнение в женщине — мужчина, который хочет подраться, заводящий врагов; она часто оказывается жертвой этой бессознательной фигуры. Конечно, у мужчины есть соответствующая женская фигура, анима, но она проявляется иначе.
Этот еврей — анимус с огромным богатством, что означает огромную власть, огромный авторитет и то, что он обладает её чувствами. Всё, что попадает в бессознательное женщины, присваивается анимусом. Он там с раскрытым ртом, улавливает всё падающее со стола её сознания, и чем меньше она осознаёт другую сторону, тем более он могуч. Например, практически эмпирическое правило в анализе женщины заключается в том, что после того, как некоторое время у нее всё идёт гладко, внезапно всё начинает идти наперекосяк; она начинает спорить, всё словно переворачивается вверх дном. И всё это работа анимуса; внезапно ею овладевает анимус и устраивает настоящий кавардак. Я спрашиваю, как это всё случилось, и она не знает. Так что я говорю: «Что ж, ваш анимус изголодался, он очень голоден, и тогда он становится особенно внимательным. Очевидно, вы были недостаточно сознательны, не следили за своими сокровищами; скажем так, вы какое-то время не следили за чувством. Некая бесконечная малая часть вас осталась бессознательной и внезапно анимус завладевает ею — и пожрав её, он снова становится силён и начинает спорить».
Например, порой случается, что женщина проявляет ко мне свои чувства особенно любезным образом — дарит мне цветы или что-то в этом духе. Но опять-таки, когда напрашивается такое выражение, появляется мысль, что доктор Юнг знает так много женщин, у которых есть перенос, и они шлют цветы, так зачем же мне? — и анимус вырывается на волю. Всё это пища для анимуса. Это может быть что-то незначительное, quantite negligeable, но они должны были выразить чувство, возможно, поблагодарить меня за что-то, и они этим пренебрегают. Внезапно всё обращается в бессознательное, и этот отвергнутый чувственный долг развивается в самое убийственное рассуждение, как глупо это допускать. Единственное, что может сделать мужчина — это согласиться с её мнениями, наказать её разочарованием. Тогда она внезапно обнаруживает, что была жертвой злого духа.
Есть прекрасная немецкая народная песня о маленьком горбуне, который следует за девушкой; он ходит за ней повсюду, всегда говорит что-то злое, портит удовольствие, как некий нашёптывающий дух, всё отравляющий. Это анимус.
Итак, в этом сне тонкий факт заключается в том, что она останавливается не из-за вмешательства родственников или своих представлений, выраженных в родственных отношениях, а из-за фактора в ней самой — из-за этой фигуры, которая начинает играть куда более прекрасную музыку, чем она. Это следует из того факта, что психологически она не владеет своей подчинённой функцией, как мужчина с дифференцированным чувством никогда полностью не владеет своим мышлением, но внезапно оказывается одержим мыслью. Мысль залетает ему в голову, как птица, и не уходит и не приходит, когда он этого хочет. Дифференцированная функция находится в вашем распоряжении; она тождественна с волей и находится в пределах досягаемости. Но подчинённая функция — это природа. Она может частично подчиняться, но никогда полностью не находится под контролем. Например, я могу разговаривать с этой дамой о её ребёнке или об интересующих её книгах, и у неё будет один и тот же чувственный тон. Здесь чувство допускается — в той мере, в какой оно направляется умом и чувствуется как нечто верное. Но чувство, допущенное в сознание, можно сравнить с той частью природы, которая возделывается в вашем саду. Это природа, но природа, выбранная вами, совсем не безудержная, неуправляемая сила первобытного леса. Остальная часть функции, самая чудесная её часть, не в вашей власти. Она принадлежит природе, природе души, всем тем областям, которыми вы не можете управлять, потому что они бессознательны и словно находятся под властью той таинственной фигуры.
Примитивный или лишённый предрассудков человек, не мыслящий интеллектуально, ощущает анимуса или аниму как могучее присутствие — как даймона или бога. Так что можно сказать, что бог начать играть в ней, и потому она должна была остановиться. Но используя слово бог, я могу вызвать предрассудки, ведь я использую его не в каком-то благоприятном смысле — если вы понимаете слово верно, в античном смысле, оно значит силу. Она должна попытаться играть сама, и ничто не должно ей препятствовать, даже если боги делают это лучше. И если бог, сила, принимает форму анимуса, тогда в особенности она не должна позволять себе останавливаться, поскольку вмешательство анимуса здесь будет совершенно негативным. Так что если вы позволите мне использовать слово бог, я буду использовать его в античном смысле, который может быть довольно негативным. Видите ли, у богов было слишком много скандальных любовных похождений, они выставили себя в нелепом свете и потеряли авторитет. Примитивный человек мог это вынести, потому что просто смотрел и наивно изумлялся. Как и в наши дни, когда белый человек попадает в трудную ситуацию, местные просто сидят вокруг и гадают, что он будет делать дальше. Так что примитивный человек смотрел на своих богов, и если они делали что-то особенно аморальное, это всё равно было достойно восхищения; величайшую непристойность воспринимали с благоговением. Новый подход пациентки должен быть подходом более цивилизованного человека. Она должна критиковать своего анимуса, должна сказать, как возмутительно, что он мешает ей играть, она не должна позволять ему останавливать её. Вот что я сказал ей.
Следующий сон появился той же ночью:
Я собиралась посетить врача, жившего в доме у моря. Я сбилась с пути и отчаянно просила людей указать верный путь, чтобы добраться до него.
Естественно, когда ей снится врач, все склонны думать, что это я; поскольку она проходит у меня лечение, это должно указывать на меня. Забавно, что бессознательное не говорит этого более прямо. Конечно, любой, анализирующий сновидения с точки зрения Фрейда, скажет, что это я, но мне так не кажется. Если бессознательное хотело передать идею, что это доктор Юнг, оно бы так и сказало; сновидение, которое мы не можем критиковать, ввело бы меня в действие.[8] Но сновидение говорит, что доктор жил у моря, а Цюрихское озеро — это не море. Поэтому в ситуации есть некоторая перемена, и мы видим, что за впечатлениями повседневной жизни, за сценой, складывается другая картина, прикрытая тонкой завесой фактов. Чтобы понять сновидения, нужно научиться думать так; не нужно судить сновидения только по видимостям, потому что в долгосрочной перспективе это никуда не приводит. Сновидение живёт в атмосфере, отличающейся от атмосферы этого твёрдого сознательного мира, где, если не следить за видимостями как таковыми, они просто погребают под собой. Иногда завесы так тонки, что сразу заметна большая картина, скрытая за завесой фактов.
[8] Здесь Юнг пересматривает свою точку зрения с немецкого семинара, где на первой лекции (6 октября 1930 г.) он толкует врача как самого себя. Он говорит: «Хотя пациентка два месяца проходила лечение у доктора Юнга, внутренне она ещё не добралась до него. Она должна искать дом своего врача… Именно доктор Юнг должен представлять часть её сердца».
То, что мы называем здесь важным, факт, имеющий огромное значение, — что она теперь действительно проходит у меня лечение, у меня дом на берегу озера, куда она приходит почти каждый день слушать неприятные новости — всё это становится как туман. Можно заглянуть за него и увидеть другую картину, увидеть того врача из сновидений, живущего у моря — иной, своего рода героический морской ландшафт. Здесь у нас обзор всего на несколько миль, по сути, никакого обзора, а во сне громадный горизонт, ширь океана, поразительный вид. Кроме того, дом на побережье моря сильно отличается от особняка на берегу Цюрихского озера; атмосфера отличается очень сильно. Более того, не может быть и речи, чтобы в реальности она заблудилась. Она бы не потерялась по пути к моему дому; она два месяца проходила у меня лечение, и даже если бы она заблудилась, то не искала бы дорогу в отчаянии. Но если это был странный дом, если этот врач был странным врачом, тогда она могла заблудиться; это бескрайняя страна, и она могла отчаянно пытаться найти дорогу к этому месту.
Итак, это своего рода архетипический образ, возвращающий прямо в доисторические времена. У неё ужасные проблемы, она чувствует себя обманутой демоном или, скажем, враждебным богом. В такой архетипической ситуации, при таких условиях, что она может сделать? Что смертный может сделать против вмешательства богов? Но примитивные люди знают, что есть некие врачи, знахари,[9] обладающие маной, авторитетом, целительной силой — называйте, как хотите — и потому должны находиться между богами и обычной толпой. Знахарь — это страж всех тех неведомых и жутких вещей, о которых не знают обычные люди. Эта женщина находится в положении первобытной пещерной женщины, преследуемой враждебным богом, так что она ищет помощи знахаря, который был там с незапамятных времён. Обычно он живёт один и в недоступном месте. Прекрасные описания таких людей можно найти в историях Райдера Хаггарда,[10] например, знаменитого человека с большой головой, живущего в жутком ущелье. Он не только сам странный, но и всё место, где он живёт, тоже странное, отдалённое, волшебное и чарующее, что, конечно, добавляет ему авторитета. Поскольку выбранное место выражает его собственную психологию, знахарь всегда выбирает экстраординарное место, и чем труднее его найти, тем лучше, ведь, конечно, знахарь всегда не здесь, он всегда в каком-то странном уголке мира — за морями.
[9] Научившись слову «врач», примитивные народы вольно применяют его к своим знахарям; некоторые животные — это животные-врачи, и есть также птицы-врачи (примечание Юнга).
[10] Райдер Хаггард (1856-1925) — английский автор романтических романов, действие которых происходит в Южной Африке, где он жил в юности. Юнг часто упоминает одноимённого персонажа романа Она (1887) как классическую фигуру анимы; самое раннее упоминание — в Mind and Earth (CW 10, pars. 75ff.; 1927). На семинаре по аналитической психологии (1925) Юнг предписывал Она для чтения и группового обсуждения архетипа анимы (Analytical Psychology, стр. 118F, 136ff.)
Например, у нас здесь есть прекрасные врачи, но в случае серьёзной болезни мы отправляемся на консультацию к врачу за границу, потому что хорошее лечение всегда далеко. В Африке были знахари-терапевты, но в любом исключительном случае приглашали авторитета из Уганды.[11] Он был главным колдуном, потому что они полагали, что люди, живущие за горами, имеют авторитет, ведь великие люди всегда где-то там. Люди сильно обманываются обыкновенностью своего окружения и никогда не подозревают, что господин Такой-то — это великий гений. Они не могут представить, что он будет жить на обычной улице; такое не приходит им в голову. Конечно, этот факт используется знахарями как уловка, чтобы прибавить себе авторитета, и так делают в странах по всему миру — это своего рода академический диплом, который нужен врачу для авторитетности. И успешные врачи должны обладать известной самоуверенностью, пациенты ждут этого; иначе это не хорошее лечение. Поэтому также у нас есть все эти ужасные слова — мы предпочитаем латынь. Если человек безумен, нужно сказать: «Это параноидальная форма шизофрении». Я знал людей, плативших пять сотен долларов за эти слова!
[11] О путешествии Юнга в Восточную Африку в 1925-1926 гг. см. MDR, ch. IX, и C. G. Jung: Word and Image, стр. 158-169.
Итак, эта женщина, ищущая великого целителя, совершит огромную ошибку, если увидит великого целителя во мне. Чтобы найти знахаря, она должна путешествовать далеко, усиленно трудиться, отчаянно расспрашивать дорогу в это далёкое и неведомое место. Естественно, первым делом она обратилась ко мне, но я сказал: «нет, спасибо», потому что она будет цепляться за меня позже, если всё пойдёт не так. Этот врач наверняка будет тяжёлым, очень сложным человеком; эти знахари совершают ужасные вещи, они мучают людей! И тогда она закричит: «Вы сказали, что были великим Знахарем — вы повели меня по этому пути!» Так что я не пойду на поводу; с самого начала я отказываюсь от великой чести быть названным знахарем. Если сон скажет, что кто-то пошёл к доктору К. Г. Юнгу, живущему на Зеештрассе в Кюснахте, тогда я признаю, что речь обо мне. Но если полиция спросит её, что за врач повёл её по такому ужасному пути, и она объяснит, что это врач, живший на берегу моря, они поймут, что о таком никогда не слышали, как и я не узнаю себя в этом описании. Эта проблема куда больше меня, и мудро будет придерживаться тех слов, которые даёт сам сон, потому что нельзя пытаться быть мудрее природы. Фрейд бы сказал, что это исполнение желания — сопротивление; она не хочет находить путь к вам, потому что это становится ей неприятно. И это тоже правда, в ней есть сомнения; для неё так ново, что бессознательное должно находить решение там, где она сама не находит. Ведь нам скучно с бессознательным, у нас огромная гордыня и представления о себе, о силе нашего сознания, потому что мы и в самом деле на многое способны. Кто построил все эти мощные машины? Наше сознание, конечно, и мы так верим в него и считаем бессознательное никчёмным, более или менее сомнительным дополнением чудесного света в наших головах.
Поэтому, сказав ей: «Очевидно, вам очень трудно добраться до этого врача. Что у вас за сопротивления?», я оказался бы на неверном пути. Ведь она с радостью приняла бы этот личностный аспект, она бы увидела лазейку, сказала бы себе: «Этот мужчина любит принимать роль Великого Целителя. Я повешу на него все свои проблемы, и если он не справится, горе ему!» Ей нужно перенести на кого-то ответственность, если всё повернётся не так, как хочется. Так что я на болезненном опыте научился толковать сны верно.
Целитель — это снова анимус. На этот раз он уже не музыкант, он появляется в обличье врача, и вы позже увидите, что он принимает много разных форм. В тот раз я объяснял даме, что я понял об анимусе, об отношениях между анимусом и бессознательным, как я объяснил это вам. Вернувшись домой, она почувствовала сонливость и прилегла, думая уснуть. Вместо этого она впала в дремоту и увидела внутренним взором два гипнагогических видения: прекрасный павлин сидел на спине мужчины, и его клюв был направлен на шею этого мужчины. Затем эта картина исчезла, и появилась другая, в которой она видела себя: она смотрела в большую дыру в своей туфле и думала, что сносила её и больше не сможет носить.
Итак, эти два видения были первыми, и они появились довольно спонтанно. Она отметила их и, естественно, не поняла. Поскольку первая картина, павлин, была крайне символической, я просил у неё ассоциации, и она сказала, что это прекраснейшая птица, когда расправляет хвост с великолепными цветами, у неё синие глаза и всё такое. Я понимал, что она имеет в виду; это снова трудноописуемый опыт, но если у вас чувствующее сердце, вы поймёте. Когда эта чудесная красота цвета, формы и света появляется, у вас чувство развёртывания, распускания, и то же самое павлин означает в истории символизма: весну и восход солнца. Идея в том, что его плоть была нерушимой. В ранней христианской церкви и в проповедях св. Августина и св. Антония Падуанского, например, павлин был символом воскрешения, потому что с приближением зимы он теряет перья и обретает снова вместе с солнцем весной. Так что он символизирует возрождение, и в этом качестве изображался ранней Церковью, означая воскрешение души. Он также символизирует Искупителя, потому что возвращает божественное детство, перерождение.
На Востоке павлин играет более неблагоприятную роль. Там это гордая люциферианская птица, самопорождающая и неподвластная Творцу. В курдских племенах были так называемые дьяволопоклонники, почитавшие павлина как символ творческой силы, это снова распускание весны. Они почитали его по той же причине, по какой французские крестьяне в XIII веке поклонялись дьяволу: был долгий период чумы, войн и так далее, и поскольку их молитвы благому Богу оказались совершенно бесполезны — раз он не помог, а бедствия не кончались — они начали проводить чёрную мессу — перевернули христианский обряд для почитания Сатаны. Так зародилось поклонение дьяволу, процветавшее и в XVIII столетии. Чёрная месса была трижды проведена для мадам де Монтеспан,[12] чтобы сохранить любовь короля, и каждый раз они приносили в жертву ребёнка. Мессу проводили на животе живой женщины, а крест был перевёрнут. Вместо вина в чаше причастия была кровь убитого ребёнка. Они почитали Злого, Шайтана,[13] творческое начало, и его символом был павлин. Естественно, это тот же самый павлин, весна, внезапное видение распускающейся красоты и формы. Весь этот материал, конечно, пациентка не осознавала. Она смутно понимала, что он имел какой-то религиозный смысл, но какой именно, она не знала.
[12] Франсуаза-Атенаис, маркиза де Монтеспан (1641-1707) — высокообразованная дама, блестящая собеседница, принадлежала к кружку французских дворян, занимавшихся колдовством. В 1666 году священник провёл над ней чёрную мессу, чтобы завоевать благосклонность Луи XIV, чьей любовницей она стала. Она родила ему семерых детей. См. G. Montgredien, Madame de Montespan et l’affaire des Poisons (Paris, 1953).
[13] Шайтан, Злой — коранический термин, обозначающий Сатану, демона, строящего козни.
В фантазии павлин сидел на спине мужчины, а спина всегда символизирует бессознательную сторону. Бессознательное ограничивает наше поле зрения, и потому тень становится символом бессознательного человека. Первобытного человека всегда преследует чувство присутствия, будто кто-то следует за ним, и мы можем наблюдать то же самое в себе. В безмолвии ночи на пустынной дороге вы чувствуете, будто кто следует за вами, и оглядываетесь. Или вы совсем одни дома, и вдруг вам кажется, словно кто-то что-то сказал, и вы ощущаете какое-то присутствие. Примитивные люди искали причину этого чувства и выражали его в идее живой тени, следующей за человеком, и эта тень, эта сила, стоящая позади, стала бесценной идеей. У греков было прекрасное слово для этого: synopados, означающее того, кто идёт со мной и позади меня. Но это совсем не то, что мы называем тенью, отсутствием света, а живая вещь, обладающая огромной маной, огромной силой. Потому если вы наступите на неё или на вас упадёт тень, это очень опасно. Если вы сидите на солнце, и на вас упадёт тень знахаря, проходящего мимо, в ближайшее время вы умрёте. Было много случаев, когда людей обвиняли в убийстве ребёнка таким образом, и дело заключалось в том, что дети играли на солнце, когда мимо неумышленно проходил человек; его тень падала на ребёнка, и, скажем, черед два месяца ребёнок умирал. Хотя тень имеет простые причины, она таинственна, у неё иные качества — у неё нет тела или веса, например. Иногда она протягивается очень далеко, на целые мили, а порой исчезает совсем, как призрак. Её описывают как прохладный ветер. Призраки — это тени, и Аид — мир теней, обитающих там. Тень также часто символизирует улетающая птица. Идея в том, что когда мы умираем, то становимся тенями и обретаем крылья, оперяемся. В «Эпосе о Гильгамеше» есть описание этого печального места, где души носят одежды с перьями.
Так что здесь павлин принимает роль своего рода призрака, овладевшего мужчиной. Мы всегда должны придерживаться изначальной гипотезы, что это снова анимус, мужчина внутри неё; и видение теперь говорит, что за этим человеком стоит новое начало, владеющее им. Это его гений, сидящий позади, как королевский сокол или орёл Зевса; это павлин-призрак распускания или красоты весны. Это почти пророческое видение, и его очень трудно перевести. Потому я предпочитаю довольно наивным образом придерживаться самого изображения.
Есть ещё одна деталь, на которую я обращаю ваше внимание — павлин держит клюв у шеи мужчины. В этом есть лёгкая угроза. Если мужчина сделает неверное движение, павлин может убить его из этого положения; он может клюнуть его в жизненно важное место, сломав шею. Это говорит о том, что мужчиной управляет из бессознательного та могучая сущность, то есть тот анимус, которого мы видели в богатом еврее, враче или ком-то ещё — это, на самом деле, не только анимус. Анимус сам под управлением чего-то большего, духа творения, восхода солнца или перерождения. И это также значит, что если эта женщина поддерживает верные отношения с мужчиной, она может достичь перерождения через осознание магического духа, управляющего ею, daimonion.