Тони Вольф
ИЗБРАННЫЕ ГЛАВЫ
*При использовании смартфона, рекомендуем располагать его горизонтально
В данной книге, ценнейшей с научной и исторической точек зрения, Тони Вольф, одна из первых и ближайших коллег К. Г. Юнга, развивает и объясняет основные концепции аналитической психологии. Она указывает на ее философскую подоплеку и рассматривает, в частности, практические аспекты терапевтической работы.
Предисловие
Составляя это предисловие, я исполняю долг благодарности. Автор сочинений, о которых идет речь, находилась в близком контакте со мной и моей научной работой на протяжении полных сорока лет дружбы и сотрудничества, закончившихся, к сожалению, ее внезапной смертью в 1955 году, в возрасте 65 лет. Она была свидетельницей и активной участницей всех фаз развития аналитической психологии как научной дисциплины, и ей принадлежит заслуга введения термина «комплексная психология». Ее сотрудничество со мной состояло не только в развитии и оформлении практической методики и теоретических формулировок, факт работы над которыми очевиден, поскольку существуют соответствующие публикации, но и в проведении «тихого эксперимента» в области групповой психологии, длившегося более сорока лет — работы Психологического клуба Цюриха. Это небольшое объединение, эта основанная в 1916 году группа численностью от тридцати до сорока человек возникла из необходимости признать, что индивидуальная аналитическая терапия, в том числе и по «психоаналитической» методике, является диалектическим процессом, происходящим между двумя индивидами и таким образом, с коллективно-социальной точки зрения, она гарантирует лишь односторонний результат. Индивидуальная личность пациента — это лишь одна из бесконечного множества возможностей адаптации, которой требует жизнь и которая вообще жизненно необходима. Но нельзя сказать, чтобы взаимодействие двух индивидов не было ничем, кроме взаимодействия двух, по сути, безнадежно несравнимых друг с другом величин или, в лучшем случае — приближением двух индивидов друг к другу и не более того. Человеческая личность — отнюдь не только индивидуальна, но и коллективна, причем до такой степени, что индивид может, в некотором роде, считаться страдающим меньшинством. Каждый «обычный» или «нормальный» человек является представителем рода Homo sapiens и поэтому может считаться примером человеческого в целом (лат. rerum humanorum), общим примером человеческого поведения. Поэтому немалая часть аналитической работы происходит в областях, являющихся общими для всех или как минимум для многих, там, где обсуждение индивидуальных различий представляется как будто излишним. Чем дольше и целенаправленнее дискурс аналитической работы ограничивается обсуждением всеобщего, коллективного и среднего, то есть, теоретических предпосылок, — тем большая в нем кроется опасность подавления индивидуального.
Благодаря своему высокому от природы интеллекту и своей прямо-таки гениальной психологической чуткости автор рано осознала огромное значение этой психотерапевтической проблемы и занялась ей с особым рвением. Она была президентом Психологического клуба Цюриха на протяжении десятилетий, что дало ей уникальную возможность накопить опыт в области групповой психологии. В группе происходят как раз те процессы, которые никогда не бывают связаны только с одним-единственным человеком, а иногда и неосознанно подавляются им. Например, аналитик-мужчина никогда не вызывает точно таких же реакций на себя, какие вызвала бы на его месте женщина. Поэтому соответствующее поведение его пациента в этом случае так и остается латентным, скрытым: оно проявилось бы только в ситуации отсутствия критического взгляда, отделяющего зерна от плевел. В лучшем случае аналитику остается только спекулировать о возможных формах поведения его пациента, как если бы аналитической терапией последнего занималась женщина. Но они так и не переживаются как реально существующие, а, значит, не могут наблюдаться и анализироваться по-настоящему. Предметом психологической работы может быть только то, что осознано лечащим специалистом, будучи пережито им как реально существующее. Предметы другого рода, предоставленные пациентом к обсуждению (если он вообще осознает их), столкнутся с отсутствием осознания этих конкретных пунктов лечащим специалистом. Если он сумеет не настаивать в данной ситуации на своем авторитете, то ему, возможно, удастся компенсировать пробел в своем опыте принятием переживаний пациента. Но есть опасность, что он противопоставит психологической действительности пациента некую теорию, некую схему, потому что не сможет признаться в своем пробеле даже самому себе из страха перед чувством неполноценности. Эта опасность особенно велика в случае врача, которого считают авторитетным. Соответственно легко может случиться, что он потеряет золотую середину между полной теоретической предвзятостью и полным же некритическим принятием всего того, что говорит его пациент, как и способность отличать оправданные виды сопротивления последнего от неоправданных.
Практическая важность этого вопроса побудила автора обратить особое внимание на формы поведения, характерные именно для женщин. Как понимает всякий, кто разумно относится к вопросу, типизация такого рода существует отнюдь не для создания некоей классификации с целью статистического анализа предмета. Речь идет о понимании и анализе структуры различных, но одинаково нормальных форм поведения. Это типичные формы реакции, имеющие право на существование, которые ни в коем случае не должно расценивать как патологические только потому, что лечащий специалист относится к другому типу. Типизация, о которой идет речь, задумана в первую очередь как вспомогательное средство критики познания с точки зрения психологии. Эмпирическая психология как научная дисциплина настолько богата, что в принципе возможны сотни критериев типизации, ни один из которых не обрел бы какого-либо особого выдающегося значения, если только он не оказался бы каким-то особо всеобщим и очевидным. Главная ценность в типизации — критический подход, предохраняющий от принятия своей собственной лично-предвзятой позиции за масштаб нормы, что случается, увы, слишком часто, например, в тех случаях, когда экстраверсия рассматривается как норма, а интроверсия — как патологический аутоэротизм.
Изучение трудностей и проблем, характерных для группы, обеспечила автору богатый эмпирический материал, которым она воспользовалась неординарным образом. Как на индивид, так и на группу влияет множество типичных факторов, таких, как семейная среда, общество в целом, политика, религия, другие мировоззренческие факторы. Чем больше группа, тем в большей мере человек функционирует в ней как коллективное существо, которое, в конечном счете, так сильно, что может снизить уровень индивидуального (само-)осознания вплоть до степени полного самозабвения, причем случается это тем легче, чем меньше у индивида своих личных, индивидуальных духовных (и не только духовных) богатств. По этой причине группа и то, что свойственно группе, всегда имели тенденцию компенсировать недостаток личного, индивидуального, примерно так, как родители компенсируют у ребенка недостаток всего того, чего у него нет. С этой точки зрения группа — большой соблазн, так как нет ничего легче, чем продолжать идти по инфантильному пути или вернуться на него. По-настоящему спасается от этого только тот, кто умеет обретать свое. Опыт психологических наблюдений над группой много раз подтверждал, что она очень легко становится тонким, незаметным поворотом на скользкий путь зависимости и повторения за другими и тем самым обещает спасти человека от такого тяжелого процесса, как встреча с самим собой. До сих пор не вполне понято, как судьба тем или иным способом добирается до нас — не прямо, так косвенно. Государство, которое защитило бы нас от всего и вся, заодно и лишило бы нас всего, ради чего вообще стоит жить. Нет никакой необходимости подчеркивать социальные преимущества жизни в группе или, тем более, жизненную необходимость защиты индивида со стороны общества. Все это и так ни у кого не вызывает сомнений. Но мало кто любит или даже просто осмеливается открыто говорить об отрицательных последствиях группового существования, потому что это может поставить, как говорится, ребром как раз тот вопрос, которого многие опасаются: вопрос самопознания и индивидуации. В области аналитического лечения, которое стремится быть психологическим взаимодействием двух индивидов, тоже встает ребром как раз именно этот, часто крайне неприятный, вопрос: «Что здесь мое, а что твое?»
Ответ на этот вопрос требует подробного, вдумчивого вникания в темы, смыслы и ценности, независимого от коллективных представлений о желательном и возможном. Осознание индивидуально существенного, находящееся, в целом, в плачевном состоянии, является одной из главных задач, стоящих перед человеком, так как никто не может приблизиться к самостоятельности, не осознав своего своеобразия. Веры в некие всеобщие постулаты хватает лишь на то, чтобы сделать из человека коллективное существо, в то время как он — индивид, отличный от других, и должен обладать индивидуальным сознанием. Человек, не обладающий соответствующими духовными (и не только духовными) богатствами, рискует просто раствориться в коллективе, что противоречит свойственной ему биологической тяге к созданию индивидуально дифференцированного сознания и поэтому вредит ему в целом ряде отношений.
Чем более «научным» выставляет себя воспитание, тем больше оно ориентируется на общие постулаты, тем самым подавляя индивидуальное развитие ребенка. Один из этих общих принципов гласит: «Следует относиться к индивидуальности подопечного с уважением и щадить ее». Сам по себе этот принцип похвален, но на практике порой доходит до абсурда, когда самые разные индивидуальные особенности подопечного не подвергаются дифференциации через сопоставление с коллективными ценностями. В этом случае щадят и развивают любые особенности, не считаясь с тем, пойдут ли они на пользу или во вред ребенку в его дальнейшей социальной жизни. Ему отказывают в получении важного опыта, что не любые особенности допустимы. Различение и оценка особенностей требует от педагога столько опыта, чувства такта и чувства ценностей, что наш принцип уважения к индивидуальным особенностям ученика не может быть реализован без риска. Опасность заключается в том, что чересчур обобщенное применение этого принципа приведет к развитию нежелающих приспосабливаться индивидуалистов, вместо способных к адаптации индивидов. В первом случае на троне Эго, старающееся не считаться ни с кем и ни с чем. Во втором Эго понимает, что существуют факторы, способные противостоять чьему-то индивидуальному своеволию, и даже превосходящие его.
Наличие индивидуальных особенностей само по себе — не заслуга и не некий особо ценный дар природы. Это просто данность, обретающая значение в той мере, в какой она становится объектом осознанного обдумывания, оценки и этических решений. Авторитетом, необходимым для такого рода развития, является педагог. От него приходится ожидать, чтобы он действительно, на самом деле, являлся таким авторитетом. Но он способен быть им только в том случае, если он осуществил акт самопознания в самом себе, а также сам признает понятие «авторитет». В противном случае дети, которые чувствуют такие вещи, как никто, очень скоро поймут, что педагог только болтает о чем-то таком, представителем чего он не является. Право на индивидуальность имеет только тот, кто обрел ее, и только тот, кто ее обрел, имеет авторитет, то есть самостоятельность. Добиться этих вещей с избалованно-упрямой позиции «Хочу! Дай!» невозможно.
Об этих общих местах педагогики сегодня, по-видимому, часто забывают. Невежество в этой области, судя по всему, — одна из главных причин ужасающего роста подростково-юношеской преступности. Так как невозможно воспитать кого-либо и обуздать индивидуальные особенности при помощи общих постулатов, молодежь теряет чувство авторитета, отчего каждый становится жертвой своего личного внутреннего хаоса из недифференцированных ценностей. Развитие личности такого юного человека останавливается и он начинает воспринимать себя в первую очередь как угнетенного, которому отказывают в его личной индивидуальности. Как бы парадоксально это ни звучало, именно поэтому молодежь отчаянно борется за что-то свое, личное, индивидуальное — вплоть до совершения преступлений, чтобы добиться появления чего-то такого, что будет личным и индивидуальным раз и навсегда. Это своего рода коллективный протест против штампов так называемого «научного мировоззрения», усредняющих и выравнивающих все, как говорится, «под одну гребенку», и исходящего от этого мировоззрения уничтожения душевных и инстинктивных сил человека.
Духовная и этическая ценность группы соответствует средней ценности отдельных ее членов. Если она приближается к нулю, то никакой групповой идеал не поможет. Поэтому групповой опыт снова и снова приводит к постановке вопроса о ценности отдельно взятого человека и его развития. Вот почему автора настоящих работ очень интересовал вопрос о психологическом «внутреннем содержании» отдельно взятых индивидов и обсуждении его с целью интенсификации его осознания. Такой дискурс часто удивляет неспециалистов тем, что он не является философским в общепринятом смысле слова, а скорее психологическим. Он учитывает индивидуальные ценности и «показатели» в области аффекта и чувств, беря предмет обсуждения не из некоего общего, абстрактного понятийного мира, а из живой обыденности, а именно — опыта, мечтаний, снов и фантазий отдельного человека. Этот дискурс старается привести этот хаос из, казалось бы, бессвязных и непонятных деталей в некоторый порядок, обеспечив осознание связи между ними и общими закономерностями человеческого духа — в той мере, в какой это возможно с учетом имеющегося индивидуального понимания и возможностей коммуникации. Разумеется, эта терапевтическая деятельность не является философией в современном смысле этого слова, хотя люди, не разбирающиеся в материях психологии, то и дело ошибочно воспринимают термины этой науки, чисто эмпирические и прагматические по своей сути, как философские понятия или даже метафизические тезисы.
Автор настоящих работ относилась к данным вопросам с интересом, достойным уважения. Для знатока тем, о которых идет речь, ее сочинения весьма познавательны и увлекательны. Особенно грамотному любителю они как раз дают многое в области того, о чем «строго научная» литература мало что может сказать. Это ответы на вопросы, которые волнуют психику «обычного» индивидуального современника гораздо больше, чем психику академического специалиста. Если академический специалист поступает правильно, отказываясь от эмоций и субъективных реакций (а также «экскурсий» в области смежных дисциплин, в которых он сам не является специалистом) в пользу объективности своей научной работы, то психолог не должен игнорировать связи и аналогии аффективного характера, являющиеся неотъемлемой частью психической жизни. Чтобы составить достаточное представление о всем богатстве области внутренних связей и взаимосвязей фактов психической жизни, он должен обращать особое внимание как раз на те аспекты, которые академический специалист старается держать подальше от своей работы. Поэтому эмпирическая психология комплексного плана как дисциплина в мире академических специалистов находится в незавидном положении. Академический специалист идет по пути все более точного и определенного понимания мелких и мельчайших подробностей на основе неких общих принципов. Путь эмпирического психолога же начинается в очень узкой области, в которой он единственный специалист — в том, что он лично знает о себе самом. Возможно, ему будет стоить немалых усилий избавиться от предрассудка, что то, чем он занимается в этой области — уже является психологическими исследованиями «в чистом виде». Если он по-настоящему талантлив в этой области, то вскоре он поймет, что окружен целым рядом похожих специалистов в области личного, у которых тоже есть задатки, чтобы быть психологами и которые тоже, как и он, отягощены склонностью принимать свои лично-предвзятые мнения за факты психологии в целом. Но эмпирическое познание состоит из многих отдельных наблюдений многих отдельных наблюдателей, заранее убедившихся в идентичности своих методов и объектов наблюдения. Сложные психические процессы доступны для методов экспериментального наблюдения лишь в очень малой степени. Поэтому их исследование вынуждено опираться на их описание, а попытка их толкования возможна лишь путем сравнения и амплификации. Этот образ действия представляет собой прямую противоположность того, к чему стремится академический специалист. Такой специалист старается рационально познать объект своего исследования в его специфической уникальности, в то время как амплифицирующий и сравнивающий психолог не должен отказываться и от учета аналогий бросающегося в глаза, поверхностного, внешнего и чисто случайно-формального характера. Именно они являются мостом к пониманию психических взаимосвязей и различных иррациональных, казалось бы, хаотичных, случайных деталей психической жизни. Такой специалист представляет собой камень преткновения как для незнакомого с делом психологии философа (его отпугивает философия психолога, кажущаяся, с его точки зрения, низкопробной), так и для научно-академического специалиста, незнакомого с постановками вопроса, свойственными психотерапии, которому режет глаз неточность и поверхностность его аналогий, кажущихся проявлением богатой фантазии. Еще более проблематичен психолог для богослова, чьи постулаты он, как сущий богохульник, считает всего лишь мнениями или позициями, то есть, не более чем продуктами психики, ставя их тем самым на одну ступень с мнениями и позициями других религий, которые (с точки зрения богослова) являются не более чем заблуждениями.
Психологическая терапия, в самом широком смысле этого слова, ищет ценностей, способных удовлетворить потребности души современного человека, чтобы он не пал жертвой всеуничтожающего всеобщего усреднения. Коллективные представления о желательном и возможном для этой цели — плохие средства, давно уже утратившие свою действенность. Нахождение настоящих средств, необходимых для нее, требует познания настоящих свойств человека в его целостности, что невозможно без учета всех касающихся его областей жизни и знания. Целый ряд других сочинений автора, не опубликованных в настоящем сборнике, создает представление о ее труде, посвященном этой цели. Это поучительные и наглядные примеры стремления комплексной психологии к заполнению той зияющей пустоты, которая возникла в результате вторжения естественных наук в высшее воспитание рода человеческого.