Норман Браун
ИЗБРАННЫЕ ГЛАВЫ
Гермес. Клянусь собакой, я не знаю более противоречивого бога, совмещающего столько различных ролей! Плут и судья, глашатай и бунтарь, грабитель и податель благ, маг и изобретатель, покровитель торговцев, влюбленных, поэтов, воров и ремесленников,¨ проводник мертвых и музыкант на пирушках, завсегдатай агоры¨ и пастух. Везде он любим, везде чтим. Но как вообще сформировался столь удивительный образ бога, уже которое тысячелетие смеющегося над постоянными попытками втиснуть его в упорядоченную систему божеств?
В своем классическом исследовании гимнов о Гермесе Норман¨ Браун стряхивает с древних текстов налет лапидарности, показывая¨ их живой, насмешливый смысл, обращенный к современникам, и так¨ раскрывает еще одну, скрытую доселе сторону истории формирования образа Гермеса: политическую борьбу античности между старым и новым, традицией и реформой, которая нашла отражение в мифах и гимнах о Гермесе.
Глава 1. Племенные мифы
В греческой мифологии каждая божественная фигура играет удивительно много ролей. Гермес — это не только Вор, но также Пастух, Ремесленник, Вестник, Музыкант, Атлет и Торговец. Исследователи обычно выводят образ Гермеса-Вора как производный от Гермеса-Пастуха. Согласно этой точке зрения, гомеровский «Гимн к Гермесу», рассказывающий о том, как Гермес-ребенок угнал коров у своего старшего брата Аполлона, — первичное ядро мифа о Гермесе, отражающее первобытные нравы греческих пастушьих племен. В ранней Греции, согласно историку Фукидиду, грабительские набеги против соседей были широко распространенной и уважаемой практикой, и она еще сохранялась в его времена в пограничных областях.¨ Аркадия, место рождения Гермеса и сцена гомеровского «Гимна», была землей скотоводческой по своему образу¨ жизни и грубой — по своим нравам. Исходя из этого, можно было легко прийти к выводу, что именно обычай угонять скот послужил фундаментом мифа о Гермесе — угонщике скота, а также стал источником для других мифов о похищающих скот божествах, в первую очередь, Геракле. Впоследствии Гермес-угонщик скота стал покровителем воров в целом, превратившись в Гермеса-Вора[1].
Впрочем, такая интерпретация уязвима для целого ряда возражений. Ее главная слабость — само предположение, согласно которому именно гомеровский «Гимн» составляет первоначальное ядро мифа о Гермесе. Более подробное изучение «Гимна», как мы увидим в следующей главе, неизбежно приводит к выводу, что текст — продукт более развитой культуры, чем культура первобытного скотоводства, так что его нельзя трактовать, как свидетельство существования изначальной связи Гермеса-Вора с более ранней культурой. Еще одно основание¨ для такой интерпретации — распространенное мнение, не связанное с гимном, согласно которому Гермес был богом-покровителем пастушества; в действительности только в одном мифе, о котором и рассказывается в «Гимне», Гермес упомянут в связи со скотом, при этом его роль в скотоводстве, как в мифе, так и в ритуале, ограничена защитой овец. Именно из-за такого несоответствия мы не можем рассматривать гимн как простое отражение поведения почитателей бога. И, в-третьих, эта теория не обращает внимания на другие мифы о Гермесе-Воре, гораздо более явно объясняющие происхождение этого эпитета, чем эпизод в «Гимне», связанный с угоном скота. Принято считать, что гимн не старше седьмого века до нашей эры, однако в самых древних пластах греческой мифологии — «Илиаде» и «Одиссее», «Труды и дни» и «Теогония» Гесиода, в которых Гермес предстает как вор, он при этом не угонщик скота.¨
Если похищение скота — основа самой идеи Гермеса-Вора, то кажется странным, что в древнем описании угона скота Гомером, которому был прекрасно знаком образ Гермеса-Вора, связь с ним отсутствует. Возможно, она отсутствует по какой-то случайности, но так как других свидетельств нет, напрашивается вывод, что в эпоху Гомера Гермес-Вор не воспринимался как угонщик скота. И действительно, внимательное изучение традиции угона скота подтверждает этот вывод. Как описано у Гомера, угон скота был общественным предприятием, в котором участвовал весь народ, возглавляемый царями. Его описывали как войну — силу оружия, ее открытое использование[2]. Этот институт, видимо, был общим для всех индоевропейских народов и повсюду обладал схожими характеристиками. Приведем пример для иллюстрации:¨ в санскрите слово, используемое для «войны», буквально означает «желание иметь больше коров». Параллельным с этим институтом воинственного грабежа или разбоя, терминологически отличающимся от него в индоевропейских языках был другой тип апроприации, получивший название воровства[3]. В греческом законе термины сила и обман, разбой и воровство — распространенные антитезы. Угон скота, конечно, относился к категории разбоя[4].
После того, как мы выявили это различие, отпадают сомнения, что практики, связанные с Гермесом, относились к воровству, а не к разбою. Греческие термины, используемые как антитезы для обозначения этих двух понятий: κλοπή, «воровство», противоположно ἁρπαγή «разбой»; точно так же, как βία, «сила», как противоположно δόλος, «обман» или «мошенничество». Наиболее часто используемые слова для описания плутовства Гермеса, содержат тот же корень, что и слово κλοπή; в самых ранних литературных свидетельствах Гомера и Гесиода использовались исключительно слова с этим корнем. В ритуалах Гермеса единственным эпитетом, выражающим эту сторону божественной природы, было δόλιος, «плутовской» и единственный ритуал, в котором отыгрывалось схожее поведение бога, проводился на фестивале Гермеса в Самосе, на котором разрешалось воровать (κλέπτειν)[5].
Аналогично Гермес в Илиаде и Одиссее совершает поступки, характерные для вора и плута, но противоположные поступкам разбойника. Поскольку боги не хотели рисковать, вступая в открытую битву с гигантами, Гермесу пришлось выкрасть Ареса из медного котла, в который От и Эфиальт его заключили. В другом случае боги предложили, чтобы Гермес украл у Ахилла тело Гектора, поскольку это должно было быть сделано без ведома последнего. Автолику, любителю грабежа со взломом, — действие, которым, согласно Гомеровскому «Гимну к Гермесу», занимались ночью, и которое было родственным воровству, Гермес даровал умение «скрытности». В поэтическом фрагменте, приписываемому Гесиоду, успех Автолика приписывается его умению скрывать украденную собственность: «все, что он брал в свои руки,¨ он превращал в невидимое»[6].
Различие между воровством и разбоем выражается не только как различие в терминах и поступках, но также как различие между типами человеческих существ: практика воровства порождает хитрого трикстера, практика разбоя — сражающегося героя. Типичный похититель скота в греческой мифологии — это Геракл, воплощение идеальной фигуры громогласного героя с большой дубиной. Гермес представляет собой как раз противоположный тип; в мифологии Гермеса основной акцент делается на ментальном мастерстве или хитрости, как противоположности физической мощи[7].
Гомеровский «Гимн к Гермесу» и другие версии этого мифа изображают Гермеса как похитителя скота. Поэтому можно заключить, что «Гимн», поскольку он игнорирует отличие, присутствующее и у Гомера, и у Гесиода по отношению к Гермесу, уже должен выражать более позднюю стадию в мифологии Гермеса. Даже если это и так, то в Гимн содержит многочисленные указания на то, что Гермес — герой, присваивающий имущество именно как вор. Бок о бок с эпитетами, подходящими для грабителя, появляются эпитеты, подходящие только для вора. Угон скота, описываемый в «Гимне», это не обычное использование насилия, а хорошо продуманная плутовская затея. Сложно представить большего контраста между изобретательным трикстером и сражающимся воителем, чем в «Гимне», в котором Гермес, беспомощный ребенок,¨ полагающийся только на свою феноменальную изобретательность, противостоит Аполлону, в котором воплощена сила и величие законной власти[8].
Исходя из различия между воровством и грабежом, предстает логичным вывод, что мифология Гермеса-Вора¨ может быть адекватно объяснена только существованием института воровства. Мифы, которые мы рассматривали до сих пор, можно объяснить, исходя из этого положения; однако, существует и другие мифы.
Когда греческие трагики описывали Гермеса как «хитрого» или «трикстера», они имели в виду не покровителя воровства или какого-то другого вида незаконного присвоения, а покровителя плутовских дел в целом. В «Хоэфорах» Эсхила Гермеса призывают, чтобы помочь Оресту тайно умертвить Клитемнестру; в «Филоктете» Софокла призывают Гермеса, чтобы помочь Одиссею обмануть Филоктета, чтобы он присоединился к грекам в войне с троянцами; в «Ресе» Еврипида его призывают, чтобы помочь Додону в его вылазке, когда тот шпионит за греческой армией[9].
Это представление о Гермеса как о покровителе плутовских дел уже присутствовало в древнейшем пласте греческой мифологии. Он выполнял эту же роль в Илиаде, когда по велению Зевса он вывел Приама из лагеря греков для Ахилла «невидимым и незамеченным»[10].
Особый вид власти над тайными или плутовскими действиями приписывается Гермесу в описании Гомером дара, переданного Гермесом Автолику. Этот дар не был просто «воровским»; это было «плутовское, хитрое использование клятв». Такое мастерство означает хитрость или изобретательность в использовании клятвы; такой подход вытекает из первобытной идеи, согласно которой клятва должна быть исполнена только в ее буквальном¨ значении; хитрец может законным образом манипулировать ей для того, чтобы обмануть другого, как это часто и происходит в греческой мифологии. В гомеровском «Гимне», когда Гермес использует такую клятву для того, чтобы отрицать факт кражи скота у Аполлона, говорится, что он показывает «искусное мастерство»[11].
Гермес также является патроном другого, особого вида плутовства, заключающегося в сексуальном соблазнении, в мифе Гесиода о Пандоре, греческой Еве, «источнике всех наших горестей». Зевс, решивший отомстить человечеству из-за кражи Прометеем огня с небес и передачи его людям, приказал Гефесту создать из глины Пандору, а каждому из других богов наделить ее своими дарами.¨ Даром Гермеса была «ложь, слова обмана и склонность к плутовству». Гесиод, который был не меньшим мизогинистом, чем авторы Бытия III и Потерянного рая, наделяет Пандору чертами, которые он видит в женском роде. Что именно он имел в виду, говоря о «склонности к плутовству», мы сейчас рассмотрим; первая часть строки, в любом случае, является явной аллюзией к тому, что мы иногда называем «женскими уловками»[12].
Эти примеры, приписывающие Гермесу различные типы хитроумия, которые нельзя свести к простому воровству, поднимают новый вопрос: является ли Гермес-Вор прототипом, из которого посредством аналогии и расширения произошел Трикстер? Или идея хитроумия¨ здесь будет основной, а воровство — это просто ее особое¨ проявление?
Давайте вначале исследуем взаимоотношение между этими двумя идеями. В современном обществе воровство и хитроумие четко различаются. Первобытные народы,¨ однако, не делали такого различия, которое, вероятно, не возникало до того времени, пока не утвердился юридический кодекс, регламентирующий права личной собственности индивида[13]. В английском языке слово “stealth”[14], которое не обязательно указывает на воровство, выглядит наследием того времени, когда два понятия не были четко разграничены. В греческом языке характерные термины, применяемые к Гермесу-Вору, являются производными от слова κλέπτειν[15], которое в Афинах пятого века до нашей эры означало то же, что слово «воровство» для нас. Однако в греческом эпохи Гомера этот корень имел два самых распространенных значения: «тайно перемещать»¨ и, более часто, «обманывать». Даже первое значение корневого слова не соответствует нашему «воровству», поскольку оно не обязательно подразумевает нарушение прав собственности. Первоначальным значением корня было «тайное действие», которое сохранилось в некоторых фразах Гомера и в некоторых архаических формулировках, использованных греческими трагиками. Поскольку в эпоху Гомера не делалось четкого различия между¨ воровством и хитроумием, первоначальный Гермес вполне может быть назван трикстером, или же «плутом», прозвание, сохраняющее греческую двусмысленность.
В свете данного вывода становится необходимо пересмотреть обычные интерпретации некоторых, приведенных выше мифов. Вмешательство Ареса и отнятие тела Гектора — это не акты воровства, а просто хитроумные действия. Дар Гермеса Автолику, «плутовство и хитрость в использовании клятвы», не означает умения воровать и манипулировать с клятвой, а означает хитроумие в целом, в том числе по отношению к клятвам в особенности. А чем является «склонность к плутовству», которую Гомер приписывает Пандоре? Обычным переводом является «склонность к воровству». Однако Пандора ничего не ворует, и нет удовлетворительного объяснения, почему Гесиод должен был укорять женский род в воровстве. Альтернативное значение, «хитроумная» или «плутовская», будет больше подходить: оно соответствует «обману и лживым словам», которые упоминает Гесиод; в другом отрывке, ясном комментарии относительно дара Гермеса Пандоре, он осуждает женскую хитрость: «Не позволяйте разряженной женщине обманывать ваш разум, льстить вам лживыми словами, пытающихся смягчить вашу мужественность; тот, кто доверяет женщине, доверяет хитрецу»[16].
Прослеживание образа Гермеса-Вора до раннего образа Гермеса как трикстера, конечно, не объясняет всей роли последнего. Хотя бог-трикстер является распространенной фигурой в мифологии первобытных народов, его значение не получило однозначного объяснения. Почему хитрость должна иметь божественного покровителя? Исследование греческого бога-трикстера может помочь пролить свет на эту проблему.
Исследование мифологии Гермеса-Трикстера показывает, что его хитрость почти никогда не изображается как свойство ума, но скорее в виде проявлений магической силы. Даже в мифе о краже скота, в котором Гермес является скорее вором, чем трикстером, его успех в воровстве приписывается магии. Для того, чтобы вернуться в свой дом незамеченным, он превратился в туман и прошел¨ через замочную скважину. Для того, чтобы скрыть следы своих ног, он изобретает обувь, которая «неописуема, невообразима, удивительна» и которая оставляет следы, которые выглядят так, будто «их оставил могучий демон». Он усыпляет собак для того, чтобы они не лаяли, несомненно, при помощи того самого жезла, которым, согласно «Илиаде», он наводил сонные чары на людей[17].
В этой истории Гермес использует магию для того, чтобы добиться успеха в воровстве. Известно, что даже в двадцатом веке воры искали поддержку в своем ремесле¨ у магии. В древней Индии, согласно последнему исследованию, воры использовали магию трех типов: магию для¨ усыпления сторожа, магию для взлома замков и магию с целью стать невидимым; Гермес также использует все эти три вида магии. В древнейших мифах, в которых он является скорее трикстером, чем вором, Гермесу приписываются и другие типы магической силы. Боги выбрали Гермеса для того, чтобы выкрасть Ареса из бронзового котла не только из-за его плутовского дара, но и потому, что для этого требовались магические умения. Этот миф относится к народным историям, которые рассказывают о «демоне, заключенном в бутылку или другой сосуд», известный пример такой истории — сказка из арабской «Тысячи и одной ночи». В историях такого рода как заточение демона, так и его высвобождение становятся магическими действиями. Как магическая способность Гермеса освобождать, так и сопутствующая способность связывать иллюстрируются так называемыми табличками проклятий, которые были найдены при раскопках. Свинцовые таблички, на которых вырезались проклятия неким людям, зарывались в землю; считалось, что эти пластины наделены вредоносной силой. Греческое слово, обозначающее эти пластины, означало «ковы», и некоторые из них обращались к Гермесу, как к тому, «кто удерживает внизу» или «набрасывает колдовские чары». Благодаря своей силе связывать и освобождать, Гермес был богом, который препятствовал душам мертвых покидать могилы и который возглавлял греческий праздник всех душ, — Антестерии, когда призраки мертвых возвращались на одну ночь, чтобы принять участие в трапезе, которую приготовляли им живые[18].
Дар манипулировать с клятвой, которым Гермес, наделил Автолика, также имеет отношение к способности связывать. Клятва — это заклинание, магическая формула, которая обязывает стороны к определенному действию. Как показывает этимология этого греческого слова, это нечто, что ограничивает или связывает; эта сила присутствует в самих словах, магических, подобных вырезанным на пластинах с проклятиями. Гермес — повелитель магической формулы, которая связывает[19].
В мифе о Пандоре дар Гермеса «обмана, лживых слов и склонности к плутовству» — это дар хитроумия в соблазнении. Соблазнение считалось в греческой цивилизации магическим искусством, использующим любовные чары и компульсивную магию, чтобы вызвать страсть у объекта желания; использовались также сопутствующие ритуалы, призывающие божеств любви, из которых одним был Гермес, но главной над всеми — Афродита. Взаимопроникновение идей хитроумности и магии в искусстве соблазнения иллюстрируется фразой Гомера «любовь и желания, шепот любви, изъясненья, Льстивые речи, не раз уловлявшие ум и разумных» — которые магически заключались в пояс Афродиты, который у нее одолжила¨ Гера, чтобы привлечь Зевса с помощью любовных чар. Другой иллюстрацией является эпитет «ткачиха хитростей», данное ей Сафо. Любящий может призывать «ткачиху хитростей» Афродиту или Гермеса-Трикстера. Фактически, в ритуале Гермес и Афродита часто упоминались вместе, и даже объединялись в фигуре Гермафродита. Такая связь, несомненно, обязана тому факту, что оба ритуала совершались в сфере любовной магии[20].
Одинаковый эпитет «нашептывающий», который обращался к Гермесу, Афродите и Эроту, указывает на связь между Гермесом — мастером любовной магии и Гермесом — мастером магических слов. Этот эпитет подразумевает, что слова, произносимые шепотом, обладают особой силой. Достаточно общим принципом первобытной магии является необходимость произношения или напевания определенных заклинаний и заговоров низким голосом или шепотом. Старогерманские руны, являющиеся магическими формулами разного сорта и включающие в себя любовные заклинания, представляют собой хороший пример этой практики; утверждают, что слово rune (руна) происходящее от «того же корня, что и германское слово raunen (шептать), означает шептание, тайную речь, а также тайну в целом, колдовство, песню, символ или букву». У Феокрита во второй Идиллии женщина распевает заклинание для того, чтобы вернуть своего возлюбленного; подчеркивается, что магические¨ слова должны «напеваться мягко». Гермес — «шептатель» это Гермес — мастер рун.
Гермес — это не только мастер магических слов; он также обладатель магического жезла. Его наиболее древним и распространенным атрибутом был жезл, длина которого приблизительно равнялась длине человеческой руки; он был увенчан сходящимися кривыми, образующими фигуру, похожую на цифру восемь; верхняя окружность восьмерки при этом оставалась открытой сверху. По форме жезл Гермеса очень напоминает магический жезл-рогатку в немецком фольклоре; он был сделан из золота, вещества, которое часто наделялось магической силой; например, вспомним золотой посох Энея во время его путешествия по нижнему миру. В греческом мифе и ритуале жезл широко использовался как магический инструмент. При помощи жезла волшебница Кирка превращает людей в свиней. Благодаря своей силе обращать сны в реальность жезл стал символом золотого века мира и изобилия. Жезл, «отгоняющий призраков», был незаменимым инструментом при взаимодействием с мертвыми. Ритуал в честь бога-целителя Асклепия назывался «поднятием жезла», и он также проводился в очистительных процессиях на перекрестках дорог. Греки помещали изображения этого жезла у входа в свои дома, вероятно, из-за его очищающей силы или, возможно, из-за того, что жезл был символом процветания и удачи.
Особенно отмечается, что именно жезл Гермеса обладает магической властью: у Гомера постоянно повторяется, что это «жезл, при помощи которого он погружает людей в сон». Гермес с посохом в руке, как он изображается на греческих вазах, — это Гермес-Маг.
Таким образом, Гермес был магом и трикстером. Но как эти характеристики сочетались? По большей части первобытный разум не делает различий между плутовством и магией. Современная наука могла бы с оговоркой с этим согласиться: для ученого вера в естественную причинность сводит магию до простого трюка; первобытный разум, относящий непостижимое к сверхъестественным причинам, рассматривает всякий трюк как магию. Современный взгляд основан на ясном различении двух предметов, что отсутствовало в первобытный период.
Греки классического периода, которых нельзя назвать первобытными, делали различие между плутовством и магией подобно тому, как это делаем мы, точно так же они отличали хитрость от воровства. Однако этого различия не существовало в более ранний период греческого языка. Слова, означающие магическое действие в классический период, производные от корней, чье¨ первоначальное значение также близко значению «хитрости», как и значению «магии»[21]. Эта первоначальная двусмысленность сохраняется в архаическом греческом языке; например, слово ϕηλήτης, которое происходит от того же корня, что и θέλγειν, означающее «заклинать», используется в «Гимне» в значении «плут» при описании Гермеса, а также используется Гесиодом в значении «трикстер» для того, чтобы описать женский род: «тот, кто доверяет женщине, доверяется хитрецу»[22]. Вопреки этому, слово δόλος, которое в классический период означало хитроумие (trickery), в архаическом греческом ассоциируется с магией. Мы можем обнаружить, что Гомер характеризует волшебниц Кирку и Калипсо как «хитрых»; способность Протея, морского старца, превращаться в различных животных, описывается как «хитрое искусство»; пища, которую Кирка отравила магическим зельем, магические, неразрывные цепи, которые Гефест выковал для того, чтобы поймать Ареса и Афродиту, призрак, созданный богом для того, чтобы запутывать людей — все это называлось «хитростями». В истории¨ о призраке мы видим сочетание слов, «Аполлон заколдовал (ἒθελγε) его при помощи хитрости[23].
Изучение корня κλέπτειν, который вместе с корнем δόλος, используется в характерных эпитетах, обращенных¨ к Гермесу-Трикстеру и, позднее, к Гермесу-Вору, позволяет лучше понять первобытное отношение к магии. Его первоначальным значением было «тайное действие». Для первобытного разума «тайное действие» означало действие магическое. Магическое значение κλέπτειν проявляется в примерах, рассмотренных выше: в магическом действии по освобождению Ареса, в магической соблазняющей силе Пандоры, пояса Афродиты и в искусстве Автолика формулировать магические слова клятвы. В «Гимне» веревка, при помощи которой Аполлон¨ пытается увести вновь найденный им скот, магическим образом пускает корни в землю, что происходит по воле «хитроумного» (κγεψίϕρονος) Гермеса, т.е. мага[24].
Не только Гермес, но и сам великий Зевс назывался «плутом». В свете нашего анализа этого слова это не кажется удивительным; каждый, кто читал монументальную работу Артура Бернарда Кука о Зевсе, согласится с уместностью наименования Зевса, как того, «кто обладает магическими силами». Никто из исследователей, которые интерпретируют Гермеса «плутовского» как Гермеса-Вора, пока, насколько я знаю, не дали объяснение, почему и Зевса в таком случае называют плутовским[25].
Таким образом, анализ древнейшего пласта греческой мифологии позволяет увидеть за Гермесом-Вором Гермеса-Трикстера, а за Гермесом-Трикстером ГермесаМага. Такое приближение снова ставит перед нами вопрос: какова причина того, что «плутовство» должно иметь своего божественного покровителя. В «Золотой Ветви» мы читаем:
Пережиток перехода от магии к религии, видимо, можно обнаружить в веровании, разделяемом многими народами, согласно которому сами боги являются адептами магии, защищающими себя при помощи талисманов и творящими свою волю посредством заклинаний и песнопений. … В Вавилоне великий бог Эа имел репутацию изобретателя магии, а его сын Мардук, главное божество Вавилона, наследовал это искусство от своего отца. Мардук описывается как «мастер экзорцизма, божественный маг». Другой текст говорит, что «песнопение — это песнопение Мардука, экзорцист это — образ Мардука». … В ведической религии рассказывается, что боги часто достигают своих целей при помощи магических средств; особенно бог Брихаспати, «создатель молитв», рассматривается как «небесное воплощение жречества, поскольку жречество наделяется могуществом и имеет задачу влиять при помощи молитв и заклинаний на ход вещей»; он — «обладатель магической власти святого слова». Также в норвежской мифологии рассказывается, что Один превосходил всех и правил природой благодаря своему знанию рун или магических имен всех вещей на земле¨ и на небе. … Короче говоря, многие боги первоначально были просто обожествленными колдунами[26].
Вооружившись этим более полным пониманием Гермеса-Вора, мы, наконец, можем сопоставить эту из нескольких его божественных ролей, с другой, которая, на первый взгляд, кажется совершенно нерелевантной: Гермесом-Ремесленником. Отношения между первобытным ремеслом и магией были трудноопределимыми, но, предположительно, достаточно тесными. Первобытная магия — это, своего рода, технология; ее цель — взаимо-¨ действие с внешним миром. Первобытный ремесленник сочетал свою технику с магической практикой, и успех в его ремесле воспринимался как овладение магическими силами[27].
Гермес-Ремесленник прославляется в мифах различных типов. В некоторых он описывается как изобретатель: в Гомеровском Гимне он изобретатель лиры, курительной трубки и искусства разжигания огня при помощи палочек. В других мифах он описывается как покровитель специфических ремесел, например, пастухов¨ и посланников. В аттической драме, и даже у Гомера, он часто играет роль божественного слуги как социального класса: в Одиссее рассказывается, что подмастерье обязан своим умением Гермесу, который «дарует радость и славу труду всего человечества». Как бог-ремесленник, Гермес наделялся специфическими чертами культурного героя, лучший пример которого — греческий Прометей. Подобно Прометею, Гермес описывается как личность, наделенная высочайшей степенью разумности: первобытный мозг не воспринимал умственный и ручной труд как противоположности. Подобно Прометею, Гермес представляется другом человечества, источником материального благополучия, «дарителем хороших вещей», «дарителем радости»[28].
Связь между Гермесом-Магом и Гермесом-Ремесленником наилучшим образом проявляется при помощи семантического исследования ключевых слов в культе Гермеса, которое показывает связь между воровством и хитроумием и между хитроумием и магией. Слово δόλος, хитрость, которое в греческом Гомера имеет коннотацию с магическим действием, также используется, как взаимозаменяемое, с обычным словом τέχνη, применяемым для обозначения «технического умения», для описания магического мастерства Гефеста в его ремесле, а также для описания результатов этого мастерства. Корень κλέπτειν, «красть», который в греческом Гомера имел коннотацию магического искусства, также используется для обозначения технического мастерства: если κλέπτειν понимать, как эквивалент слова έττίκλοπος, «плутовской» (это же слово используется для описания) предрасположенности Пандоры к плутовству, дарованной Гермесом), то слова Гомера означают здесь «искусный собеседник, мастер в использовании слов», а также «искусный в использовании лука». Последний отрывок показывает, что использование этого корня для технического мастерства проистекает из его основного значения «тайное, секретное действие»: искусство Одиссея с луком сверхъестественно[29].
С современной точки зрения, техническое мастерство исключает манипулятивность, то есть, мы воспринимаем обман как противоположность хорошему ремеслу. Поэтому современные ученые чувствовали себя обязанными объявить культ плута-Гермеса аморальным. Сами греки в пост-классический период также полагали таким образом: Павсаний, греческий историк второго века нашей эры, говорит: «хотя Гермес и называется плутом, он готов исполнять молитвы людей». Другими словами, эпитет Гермеса — плут, однако его функция — содействие человеческому благополучию; данная функция отражена в титулах «дарователь добра» и «даритель радости». Согласно Павсанию, два аспекта природы Гермеса противоречат друг другу, однако они не выглядели таковыми для греков эпохи Гомера.
Концепция может быть проиллюстрирована семантикой другого важного слова в культе Гермеса, κέρδος. В классический период существительное κέρδος было обычным словом, использовавшимся для тех видов выгоды или приобретений, которые находились под покровительства Гермеса, а прилагательное κερδῶος было одним из стандартных эпитетов, применявшихся к Гермесу, со значением «прибыльный», «удачный для сохранения прибыли». У Гомера, однако, значение слов от этого корня колеблется от «добычи» и «хитрости» до «мастерства». Основным значением корня является «мастерство изготовления или делания вещей»; тут прослеживается связь с санскритским словом krtya, означающим «делание», особенно применительно к магической практике, а также ирландское слово cerd, означающее «ремесло» или «ремесленника», в особенности применявшееся к кузнецу или поэту. В этом корне сочетание «плутовства» и «технического мастерства» соединяются с третьим значением, означающим «добыча», которая является результатом «плутовства» или мастерства. Эта «добыча», в сущности, то же «добро», которое дарует Гермес. Поскольку первобытные греки рассматривали плутовство только как таинственное, магическое действие, становится понятным, почему Гермес-плут должен «быть готовым выполнять молитвы людей». Гермес-Трикстер идентичен Гермесу-подателю хороших вещей, культурному герою. Интерпретация этих двух аспектов мифологической личности Гермеса хорошо проиллюстрирована в описании бога в ранней греческой поэзии: «Отец называл его Умницей (ἑριούνιον), поскольку он превосходил благословенных богов и смертных людей в прибыльных ремеслах и в плутовском искусстве (κλεπτοσύναις τεχνηέσσαίς)»[30].
Сочетание трикстера и культурного героя — повторяющийся образ в первобытных мифологиях. В греческой мифологии существует еще один хорошо известный пример — Прометей, который, во-первых, покровитель ремесла и благодетель человечества; во-вторых, он — хитрый трикстер; а в-третьих, он — вор, в истории о том, как он украл огонь с неба для того, чтобы дать его людям. Локи в мифологии Эдды — известный трикстер; самое последнее исследование подчеркивает, что он также является¨ культурным героем. В мифологии североамериканских индейцев также постоянно присутствует фигура, которая выполняет смешанную роль альтруистического культурного героя, шамана и трикстера. В интересном варианте мифа, обнаруженном в Северной Америке и Австралии, два указанных аспекта разделены и спроецированы на пару братьев, один из которых мудрый и доброжелательный, а другой злонамеренный и глупый, подобно Прометею и его брату Эпитемею из греческой мифологии. Другим примером злонамеренного трикстера является змей, что был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог, и который искушал Еву съесть плод с дерева познания. В параллельном мифе о Пандоре Гермес, которого мы можем назвать более «хитрым» по сравнению с другими богами на небесах, играет ту же роль: он не искушает Пандору, однако он ответственен за ее¨ «предрасположенность к плутовству» и, таким образом, за роковую развязку.
Если Гермес — это один из тех богов, которые описаны в Золотой Ветви как просто обожествленные колдуны, то можем ли мы назвать его земного двойника? Из всех профессий, покровителем которых является Гермес, одна, вестник, особенно ассоциируется с ним. В Пантеоне Гомера Гермес является вестником богов; с другой стороны, земной вестник всегда рассматривался как сын Гермеса. Мы воспринимаем вестника как некоторого глашатая — профессии, не требующей особой квалификации, в ней нет ничего таинственного, магического или «трикстерского». На поверхностном уровне работа гомеровских вестников довольно прозаическая. Они входят в свиту царя, которому они помогают выполнять его административные обязанности, созывая людей на собрание, поддерживая на нем порядок и организуя посольства; в этом отношении они сравнимы с приставами, приставленными к определенным английским магистратам. Они также используются на личной королевской службе, особенно на королевских банкетах, где также исполняют обязанности по уборке столов; они приготовляют царскую баню. Однако, есть и другая сторона этой картины. Вестники также называются «общественными работниками» (δημιοεργοί), обозначение, которое применяется также к прорицателям, лекарям, работникам по дереву и бардам, которые воспринимаются как социально полезные и уважаемые профессионалы. Они владели специальными знаниями, что подчеркивалось серией традиционных обращений к ним, означавших «мудрый» или «знающий». Это было хорошо оплачиваемое ремесло: мы слышим о вестнике, «богатым золотом и бронзой». Более того, это священное ремесло: вестники «дороги Зевсу», они являются «посланниками Зевса и людей»; их личность священна, и к ним не применимо насилие. Они — служители в священных церемониях, таких, как жертвоприношения и ритуалы предсказаний судьбы при помощи бросания жребия; даже царские банкеты, в которых они принимали участие, были, в сущности, священными трапезами. Профессиональной эмблемой вестников был жезл, к которому относились с уважением, как к предмету, обладающему магической силой: над ним произносились клятвы; его использовали для объявления перемирия, когда его помещали между сражающимися воинами; когда он находился в руках судей, «сидящих в священном круге», он придавал законную силу их решениям; при помощи жезла регулировалась церемония собраний[31].
Интересный факт, связанный с гомеровским вестником — разнообразие функций, характеризующих его профессию. В его личной службе царю он иногда выглядит не более, чем поваром; в то же время, он священный участник международных переговоров, в которых его полномочия напоминают роль жрецов верховной римской коллегии fetiales. Несомненно, что главной функцией вестника была его церемониальная служба, и она была столь значимой, поскольку она требовала знания установленных церемониальных правил. Гомеровский жрец функционально привязан к храму, но гомеровская религия не была, как более поздняя греческая религия, организована по преимуществу, вокруг храмов. Вестник — церемониальный эксперт в ритуалах, которые концентрировались вокруг царского дворца, места общественных собраний и подобных локаций. Его функция «глашатая» была порождена его церемониальной функцией: политические институты на этой начальной стадии нуждались в религиозной поддержке и были организованы как религиозные церемонии, поэтому вестник выполнял роль церемониального эксперта. Однако, эта политическая роль была вторичной: женихи в Одиссее нуждались в должности вестника во время их сидения во дворце Одиссея, несмотря на то, что в Итаке в течение двадцати лет не проводились общественные собрания; аттический клан «вестников», которые утверждали, что они происходят от Гермеса, занимался ведением Элевсинских мистерий; вестники не были просто глашатаями. Аналогично, персональное ведение дел, которое вестник получал от царя, было побочным результатом его церемониальных обязанностей. В гомеровском обществе общественная религия находилась на попечении царя, в результате церемониймейстер становился помощником царя. Царь председательствовал в собрании, а вестник поддерживал порядок; царь проводил жертвоприношение, а вестник подготавливал жертвенное животное; царь проводил церемониальное пиршество, а вестник заботился о таких церемониальных тонкостях, как подобающее разделение мяса на порции. Эта церемониальная функция естественным образом расширялась для того, чтобы охватить чисто секулярные функции, исполнение которых царь ожидал от всех своих помощников.
Церемониальное искусство вестника имеет очевидную схожесть с магическим искусством Гермеса. Магический жезл вестника имел то же символическое значение, как и магический жезл Гермеса, несмотря на отличие по форме. В пользу функциональной тождественности говорит тот факт, что в более поздний период различие в форме исчезло: в поздний архаический период и на протяжении классического периода у вестника был жезл в точности как у Гермеса, а жезл Гермеса назывался «атрибутом вестника». Каким бы ни было объяснение первоначального различия в форме, Гермес был наделен¨ магическим жезлом, подражающим подобному же атрибуту вестника[32].
Хотя между магическим искусством Гермеса и церемониальным искусством вестника есть сходство, однако между многосторонней магической деятельностью Гермеса в мире мифа и ограниченной ролью гомеровского вестника сохраняется явное различие. Это различие в меньшей степени связанно с природой их деятельности, чем с целью, на достижение которой они направлены. Мифы, связанные с Гермесом, рассказывают о магии как о силе, позволяющей контролировать природу, что роднит ее с ремеслом как источником материальных товаров;¨ деятельность гомеровского вестника строго подчинена нуждам гомеровских царей и, как следствие, направлена на установление и поддержание социального контроля над людьми.
Различие между магией, направленной на контроль природы, и магией, находящейся в союзе с политической силой и направленной на контроль людей, является побочным продуктом эволюции первобытного общества. Политическая власть — относительно позднее нововведение в человеческой истории; магическое искусство значительно старше. До того, как магия стала входить в союз с политической властью, она была особой формой усилий первобытного человека контролировать свое окружение,¨ а также выражала немощность этих усилий. Когда появились правители или правящий класс, они превратили многие традиции магического искусства в религиозные обычаи для поддержания своего собственного авторитета.
Различие между Гермесом-Магом и гомеровским вестником может быть объяснено на основе гипотезы, предполагающей, что мифология отражает роль «вестника» или мага в период, предшествующий гомеровскому царству, а также того, что у Гомера мы видим эту роль трансформированной в результате подчинения вестника царю. Археология относит установление института царской власти на материковой части Греции к периоду, когда были построены микенские дворцы (1500–1200 лет до нашей эры), и относит цивилизацию, описанную Гомером, к микенскому периоду. До-гомеровский период — начальная точкой эволюции греков: в нем произошло зарождение¨ поздних греческих институтов; в нем сформировался уровень первобытных традиций в греческой мифологии[33].
Одним из инструментов, которые есть в нашем распоряжении для изучения происхождения до-гомеровских институтов, это метод филологического анализа, который помогает нам понять первоначальное значение такого «трикстерства». Прослеживая историю понятий до их индоевропейских корней, можно обнаружить виды мышления и поведения, которые во времена Гомера были уже устаревшими. Такой филологический анализ раскрывает, что у вестника был более широкий круг для применения его церемониального искусства, чем это было в гомеровском обществе. Этимологическое значение греческого слова «вестник», κῆρυξ — «мастер в создании звука». В ряде гомеровских эпитетов, обращенных к вестникам,¨ можно видеть акцент на великолепии их голоса. Всегда принималось, как само собой разумеющееся, что такие эпитеты приписывались вестнику из-за его роли созывать собрание. Это предположение имело бы под собой основание, если бы функция глашатая была первоначальной или основной функцией вестника. Однако, слово для вестника должно иметь связь с его церемониальной функцией; следовательно, его церемониальное искусство когда-то имело связь с «созданием звука». Но что означает церемониальное «создание звука»? Этимология дает¨ основание предполагать, что до-гомеровский вестник был схож по своей роли с певцом или бардом. Греческое слово «вестник» родственно латинскому слову carmen («песня») и санскритским словам karuh («петь») и karus («бард»). Некоторыми из своих эпитетов, описывающих «великолепие голоса», Гомер наделяет как вестников, так и бардов[34].
В индоевропейских языках слова, означающие «песню», так же как слова, означающие «речь», обычно происходят от корней, означающих «громкий звук»; корень, из которого κῆρυξ и carmen произошли — лишь один из примеров широко распространенного феномена. Более того, эти корни обычно ассоциируются с магией. В результате, филологи пришли к выводу, что происхождение песни и поэзии связано с интонационной обработкой магических песнопений. Антропологи, которые пришли на основании различных свидетельств к похожим результатам, сообщают, что первобытная магия включала в себя три основные составляющие: проговариваемые или распеваемые определенные слова, определенные церемониальные¨ действия и служителя культа, проводящего церемонию. Служитель культа исполнял как «вещи, проделываемые», так и «вещи, рассказываемые (или распеваемые)», если использовать терминологию, которую сами греки использовали при обсуждении ритуальных источников греческой трагедии; другими словами, он был как «вестник», так и «бард». Во времена Гомера ритуал мог существовать без песни, а песня без ритуала; при этом в каждой из этих областей были свои мастера. Таким образом, по-видимому, оба ремесла, вестник и бард, произошли от одного мастерства — мастерства проводящего магический ритуал[35].
Ремесло до-гомеровского «вестника», совершающего как ритуалы, так и песнопения первобытной магии, и стало источником мифологической идеи божества, которое само является как вестником, так и магом. Гермес — не единственная фигура в греческой мифологии, которая сочетает обе эти функции: Прометей не только разделяет с Гермесом роль вора, трикстера и культурного героя, но также знаток церемоний и, что важно, вестник. Таким образом, мифология бога-трикстера сама по себе — дополнительное свидетельство деятельности до-гомеровского «вестника»; он должен был быть, подобно Гермесу, знатоком рун и других форм словесной магии, а также любовной и ремесленной магии. Более широкую информацию об этих институтах можно получить на основе анализа другого аспекта культа Гермеса — ритуалов, связанных с ним, что и будет рассмотрено в следующей главе.
См. сноски:
[1] Нильссон, “Greek Popular Religion”, 9; Самсон Эйтрем, в «ПаулиВиссова», “Hermes”, VIII.776; Вильямовиц, “Glaube der Hellenen”, I, 166;
[2] «Илиада», 11.684 (Πόλεμος); см. Бухгольц, “Homerische Realen”, II, 304–305.
[3] Шрадер, “Reallexikon der indogermanischen Altertumskunde”, статья “Raub” (II, 212–213), “Viehzucht” (II, 603), и “Diebsthahl” (I, 193).
[4] См. Фридрих Эбелинг, “Lexicon Homericum”, статья ἀμϕαδόν.; Платон, Законы, 941B. Лаконийский диалект был заменен на обычное греческое слово для обозначения «участников набега», λῃσταί, термин «похищающй силой» (ἴσϕωρες).
[5] Павсаний, VII.27.1; Плутарх, «Греческие вопросы», 55.
[6] «Илиада», 5.390; 24.24, «Одиссея», 19.395–397; см. «Илиада», 10.266–267; «Гимн», 283–284; «Гесиод», фрагмент 112 (Rzach).
[7] Вильямовиц, “Glaube der Hellenen”, I, 163–164. Одиссей, действительно, хитрый воин, но его уловки являются стратагемами войны; это не только дар Гермеса, но также и Афины; см. «Одиссея», 13.290–300.
[8] См. строки 13, 66–67, 76–78, 155, 162, 175, 235–292, 319, 405, 413, 436, 446, 463, 514, 577.
[9] Гермес (δόλιος): Эсхил, «Хоэфоры», 726; Софокл, «Филоктет», 133; Еврипид, «Рес», 216–217.
[10] «Илиада», 24.337.
[11] «Одиссея», 19.396; «Гимн», 379–380, 389–390. Конечно, будет ошибочным видеть плутовство с клятвой, как свидетельство софистики и ослабления веры в ее силу, как это делают Хирцель (“Der Eid”, 43)¨ и Курт Латте (“Heiliges Recht”, 37–38). Эффективность «манипуляций с клятвой» как раз и опирается на веру обеих сторон в обязывающую силу магических слов клятвы.
[12] Гесиод, «Труды и дни», 78.
[13] Рихард Турнвальд, в “Ebert, Reallexikon der Vorgeschichte”, статья “Diebstahl”, II, 390–392.
[14] Хитрость, скрытность, уловка, тайна,
[15] Ebeling, Lexicon Homericum, статьи κλέπτω, κλέπτης, κλεπτοσύνη, κλόπιος, ἐπίκλοπος, ὐποκλοπέομαι, ἐκκλέπτω; Boisacq, Dictionnaire etymologique de la langue grecque, статья´ κλέπτω; Софокл, Электра, 37, Аякс, 188. У Гомера, помимо Одиссеи 19.396, о чем ниже, единственное¨ спорное место Илиада, 3.11, где говорится, что туман «лучше, чем сама ночь для κλέπτης». Слово обычно переводят как «вор», но контекст допускает и вариант «обманщик».
[16] «Одиссея», 19.396, κλεπτοσύνῃ θ΄ ὅρκω τε; Гесиод, «Труды и дни», 78, ἐπίκλοπον ᾿ῆθος; Феогнид (строка 965) заимствует эту же фразу из этого отрывка Гесиода и использует ее в смысле «склонности¨ к плутовству». Отрывок в «Теогонии» (строки 590–612), в котором Гесиод сравнивает женщин с трутнями, не подтверждает версию перевода как «склонность к воровству», поскольку «воровство» не может быть эллиптической метафорой для «лени».
[17] «Гимн», 80, 146–147, 343; ср. 413. История об усыплении собак рассказывается в версии Антонина Либерала, «Метаморфозы», 23, ко-
[18] Людвиг Радермахер сравнил историю об Аресе в медном котле с распространенными народными легендами в своей работе «Гомеровский Гимн к Гермесу», “Гомеровский гимн к Гермесу”, 181. В средневековье легенды такого рода концентрировались вокруг имен Парацельса и Вергилия; см.¨ И. Больте и Г. Поливка, “Примечания к сказкам братьев Гримм”, II, 414–422. О табличках с проклятиями (καταδέσις) и (κάτοχος) Гермеса см. Нильссон, «Греческая народная религия», 113–115 и Фрэнк Джевонс, «Греко-итальянская магия», в Marett, Antropology and the Classics, 108–113. Об Антестериях см. Фарнелл, «Культы греческих государств», V, 12, 219–221; Нильссон, стр. 143, табличка 2; и Deubner, Attische Feste, 93–122.
[19] О греческом понимании клятвы см. Хирцель, “Der Eid als Fluch”, в Der Eid, 137–141, и Эмиль Бойсак, статья (греческ.); об индоевропейской концепции см. Шрадер, Reallexikon, статья “Eid”, I, 229; о первобытной концепции, см. Thurnwald в Ebert, Reallexikon, статья “Eid”, III, 38–39. В классический период греческой цивилизации искусство употребления слов понималось более рационально, как искусство риторики. Хотя Гермес и являлся мастером употребления слов в греческой культуре, однако в классический период это означало, главным образом, то, что он был богом риторики. См. Самсон Эйтрем в «Паули-Виссова», VIII.782; самый ранний пример приведен в Гимне, 325–396. Однако на протяжении¨ классического периода, как показывают пластины с проклятиями, раннее представление о Гермесе как о мастере словесной магии постоянно присутствовало как распространенное народное суеверие, а затем оно вновь¨ усиливается в поздней эллинистической цивилизации вместе с образом Гермеса Трисмегиста, когда популярные суеверия становятся доминирующей религиозной силой. См. Kern, “Religion der Griechen”, II, 19.
[20] «Илиада», 14.216–217 (ἔκλεψε); Сафо, фрагмент 1 (δολόπλοκος). О связи Гермеса с Афродитой см. Самсон Эйтрем, в «Паули-Виссова», VIII. 760–761; Preller-Robert, I, 387–388; и Фарнелл, «Культы», II, 742; V, 10–11. Все эти авторы объясняют связь культов с землей, поскольку оба обряда — обряды плодородия. Однако, как мы увидим далее, нет твердого доказательства того, что Гермес был богом плодородия. В любом¨ случае, в особых ритуалах, в которых Гермес и Афродита связаны, отсутствует четкий аспект фертильности как цели (остается неясным, что является объектом у Павсания, II.19.6 и VI.26.5. и Аристофан Мир, 456). С другой стороны, когда Эрос (Любовь) или Пейто (Убеждение) объединялись с Гермесом и Афродитой, или, когда Афродита носит эпитет «выдумщица» (μαχαν˘ιτις.), (Павсаний, VII.31.6), это означает попросту завоевание любимого. Объяснение, данное самими греками: Плутарх («Наставление супругам», 138C) говорит, что причина, по которой Гермес и Афродита постоянно объединялись друг с другом в древнегреческой религии, состояла в том, что «слова» и «убеждение» столь важны в любви. Плутарх считает Гермеса богом красноречия; если применить такой подход к первобытному периоду, то мы должны заменить концепцию бога магических чар на концепцию бога красноречия.
[21] См. Эмиль Бойсак, статья θέλγω (от того же корня, что латинское fallo) и (κηλέω) (от того же корня, что латинские calvor, calumnia).
[22] См. выше, примечания 16 и 17. Принимая во внимание значение магии, присутствующее в корне, и наш предыдущий анализ сексуального соблазнения как магии, слово ϕηλήτης в отрывке Гесиода должно интерпретироваться в контексте магической силы: Гесиод говорит, что женщины — это околдовывающие трикстеры.
[23] «Одиссея», 7.245; 9.32; 23.321; 4.455; 10.380; 8.276, 282, 317; «Илиада», 21.599–604. Ср. Гомеровский Гимн к Деметре, 8.
[24] Гимн, 413; ср. Аристотель, Риторика, 1408b.5; κλέπτηται ὀ άκροατής, «слушатель заколдован». Подход, согласно которому магия является, в сущности, действием, которое рассматривается как тайное и оккультное по своему характеру, см. Эдвард Вестермарк, «Ритуал и вера в Марокко» (Лондон, 1926), I, 21, и Бронислав Малиновский, «Аргонавты западной части Тихого океана» (Лондон, 1922), 420. Другим примером здесь будет греческий глагол «прятать», κρύπτω: у Еврипида, Андромаха, 32, «спрятанное зелье» означает магическое снадобье; в Илиаде, 14.168, магический замок, созданный Гефестом для спальни Зевса, называется «спрятанный замок». По этой же причине Гермес-Шептатель почти идентичен Гермесу-Магу: произносимые шепотом (т. е. произносимые в тайне) слова почти идентичны магическим словам, подобно тому, как тайное действие идентично магическому действию. Ср. Эсхил, Просительницы, 1034–1042.
[25] Хесихий, ст. ἐπικλόπιος. Зевс «плутовской» родственен «одураченному» (“crooked-counselled”) Зевсу Гомера.
[26] Фрезер, Магическое искусство, I, 240–242.
[27] О магии, практиковавшейся индоевропейскими народами, см. O. Шрадер, “Sprachvergleichung und Urgeschichte”, II, 20–28; о магии в греческой религии см. Gernet и Boulanger, “Genie grec dans la religion”, 78–81. Греки приписывали открытие выплавки железа магам («Идейские дактили»); см. Фороний, процитированный схолиастом в комментарии на «Аргонавтику» Аполлония Родоского, I. 1126–1131 (Epicorum Graecorum Fragmenta, ред. G. Kinkel, I, 211).
[28] О Гермесе-изобретателе см. Гимн, 25, 111, 511; ср. Диодор, V.75; схолиаст об Одиссее, 16.471; Фарнелл, Культы, том V, стр. 62, примечание 2; и Гораций, Оды, I.10. Гермес также является патроном медицинского искусства; см. «Одиссея», 10.302–306, и Самсон Эйтрем в «Паули-Виссова», VIII.788. О Гермесе-божественном слуге см. «Одиссея», 15.319–324; Эсхил, Прометей Прикованный, 941–942; Еврипид, Ион, 4; Аристофан, Мир, 201, 429; и Плутос, 1170. О Гермесе, обладающем более высоким уровнем разума, см. «Илиада», 20.35, и Вильгельм Рошер, ст. ἐptovvios, ἀκάκητα. О Гермесе-дарователе хороших вещей (δῶτορ᾿ ἑάων), см. «Одиссея», 8.335. О Гермесе-дарителе радости (χαριδότης), см. Плутарх, «Греческие вопросы», 55. Эти последние два эпитета обычно интерпретируются как относящиеся к дарам аграрной продукции, основываясь на гипотезе, согласно которой Гермес был богом плодородия. Эта гипотеза, как мы увидим, безосновательна. В отрывке из Одиссеи (15.320), где говорится, что Гермес одарил радостью человеческую работу, имеются в виду продукты ремесла. Жена Гефеста также называлась Харита; см. «Илиада», 18.382.
[29] Относительно δόλος см. «Одиссея», 4.455; 8.276, 282, 297, 317, 327, 332. Относительно ἐπίκλοπος см. «Илиада», 22.281 и «Одиссея», 21.397; ср. с историей у Геродота, IV, 9–10.
[30] Относительно культа Гермеса-хитроумного (δόλιος), см. Павсаний, VII.27.1; Фарнелл называл этот культ «аморальным» («Культы», V. 23). О связи между Гермесом и κέρδος, см. отрывок из Форония (переведенный выше) в Etymologicum Magnum, 374.23; Hymn, 162, 260, 463; и Плу-
[31] Бухгольц, “Homerischen Realien”, II, 49–58; Вильямовиц, «Аристотель и Афины», I, 202; Laum, Heiliges Geld, 45–56.
[32] «Паули-Виссова», ст. “Kerkeion”, XI.331; Август Кром, “Kerykeia”, 117–126; Харрисон, “Prolegomena to the study of Greek Religion”, 44–46. Обоим, Августу Крому и Харрисону, не удается оценить магический аспект ремесла вестника и, следовательно, магическое значение его жезла. Кроме того, вестник (и, конечно, царь), жрец, некромант, пророчица и бард также держали в руках жезл, обозначающий их функцию, см. «Илиада», 1.15; «Одиссея», 11.91; Гесиод, «Теогония», 30; и Эсхил, «Агамемнон», 1265. См. также Amira, “Der Stab in der germanischen Rechtsymbolik”, 11–12, 23, 123, 162; Gruppe, “Griechische Mythologie und Religionsgeschichte”, том II, стр. 896, примечание 3.
[33] Нильссон, «Микенское происхождение греческой мифологии», 221–251, и «Гомер и Микены», 266–272.
[34] Эмиль Бойсак, ст. κῆρυξ; Бухгольц, “Homerischen Realien”, II, 56–57.
[35] См. “Dichtkunst” и “Zauber” в Шрадер, “Reallexikon”; Фрэнк Джевонс, «Греко-итальянская магия», 96; Эмиль Бойсак, ст. ἔιρω; γόης; βασκαίνω; Бронислав Малиновский, «Миф в первобытной психологии», 82–83; W. S. Teuffel, “Geschichte der romischen Literatur” (6-е изд., исправлено W. Kroll и F. Skutch, Лейпциг, 1916), I, 123. Ритуальное происхождение профессии барда объясняет, причину того, почему в период классической античности она воспринималась как священное, магическое ремесло. Схожесть между бардом и вестником также подчеркивается тем фактом, что они оба носят жезл как символ их деятельности.