Дж.С.Б. Петропулос
ИЗБРАННЫЕ ГЛАВЫ
Без сомнения, магия — это наиболее древнее и долговременное среди социальных и религиозных явлений, известных науке. Явление, которое за последние три тысячи лет оставило свой след как в письменных источниках на греческом языке, так и во впечатляющем количестве различных предметов. Таких как, например, таблички с проклятиями из Афин 4 века до н. э., медико-магические каменные амулеты из поздней античности, раннехристианские обереги и изгоняющие молитвы из средневековья и более поздних эпох.
ГРЕЧЕСКАЯ МАГИЯ
Магия всегда была распространена в греческом обществе, от Гомеровской Цирцеи (первая «злая ведьма» в Западной истории) до повсеместной веры в «сглаз» в Греции двадцать первого столетия.
Без сомнения, магия — это наиболее древнее и долговременное среди социальных и религиозных явлений, известных науке. Явление, которое за последние три тысячи лет оставило свой след как в письменных источниках на греческом языке, так и во впечатляющем количестве различных предметов. Таких как, например, таблички с проклятиями из Афин 4 века до н. э., медико-магические каменные амулеты из поздней античности, раннехристианские обереги и изгоняющие молитвы из средневековья и более поздних эпох.
Выстроенная хронологически, интригующая панорама этой книги проведёт читателя через античность, средневековье, новое время до наших дней, освещая традиции, идеи и методы магических учений в каждый из периодов греческой истории. В книге представлены последние открытия широкого круга экспертов: классицистов, историков искусства, археологов, историков права, социальных антропологов и многих других.
Дж.С.Б. Петропулос — доцент кафедры древнегреческой литературы Фракийского университета Демокрита и председатель правления Центра греческих исследований в Напфлионе. Специализируется в греческой поэзии, уделяя особое внимание социально-антропологическим вопросам, связанным с древнегреческой литературой и обществом. Петропулос также занимается рецензированием низкожанровых произведений и популярных песен на древнегреческом языке в постантичном мире.[1]
[1] Спорный перевод
ЧАСТЬ I
МАГИЯ В ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ
1. ВСТУПЛЕНИЕ
Магия в древней Греции
Дж.С.Б. Петропулос
Греческое слово μαγεία произошло от древнеперсидского makuc — ̧ так изначально назывался член античного Мидийского племени или клана, исполнявший религиозные функции. Святой Матфей, как известно, признавал, что μάγοι (по-гречески) хорошо разбирались в астрологии и небесных явлениях. Задолго до христианской эры, Геродот рассказывал о представителях некоего рода (γένος), занимавшихся в 480 г. до н.э., практиками, известными из других классических и постклассических источников как γοητεία (ворожба), φαρμακεία (зельеварение), μαγγανεία (колдовство) или μαγεία (магия): если верить Геродоту, их ворожба (φαρμακεία или φαρμακεύσαντες) и заклинания (καταείδοντες) на реке Стримон во Фракии усмиряли ветер у побережья Центральной Греции.
Однако, вряд ли можно утверждать, что все магические знания были заимствованы греками из Персии. Появление магии теряется в древнейших эпохах Греческой истории, и занималось ей, без сомнения, коренное население. Ко временам Гераклита (ок. 500 г. до н. э.) мужчины-практики иногда назывались μάγοι (маги), но чаще, по крайней мере в случае странствующих магов, им давали другие имена, такие как γόης(обманщик), μάντις (прорицатель) или αγύρτης (шарлатан) . В главе 4, Сара Айлс Джонстон исследует, связанную с посмертной жизнью, деятельность этого исключительного мужского профессионального класса. Магия не исчезла и не оказалась на периферии ни архаического, ни классического, ни более позднего греческого общества. Как доказали недавно Дэвид Джордан и другие исследователи (смотрите Главу 2), в то время как Платон излагал свою философскую религию, многие афиняне проклинали своих соседей магическими способами. Постепенно, начиная с Эллинистического периода, магия становится всё более и более сложной, и «синкретичной», заимствуя многое из восточных мистических культов и, особенно, из ближневосточных и египетских учений. Уильям Брэшир показывает это в Главе 6.
Как, вкратце, работала греческая магия? Во-первых, она находилась за пределами публичной, полисной или религиозной жизни, оставаясь всегда чем-то негласным, носившим характер мистерии или тайной культовой практики. Во-вторых, маги призывали и принуждали к различным действиям души умерших (νεκυδαίμονες) или определённых (как правило подземных или хтонических) божеств, управляя ими, как марионетками. Другими словами, в магии отсутствовал элемент χάρις – обоюдности, понятия мольбы или обета были крайне редки, либо не встречались вовсе, как например в заклинаниях на табличках с проклятиями (defixiones или κατάδεσμοι). Богам и демонам или приказывали или иным образом «побуждали» (Платон использует здесь двусмысленный термин πείθειν) их исполнять эгоистичные требования заклинателя. Эти действия могли быть как вредными («чёрная магия», которую использует Цирцея; см. рассуждения Нанно Маринатоса в Главе 3) так и благотворными (сравните лечебные эффекты разных каменных амулетов, рассмотренные Арпадом Наги в Главе 7).
Из-за своего разрушительного потенциала (что признавал даже Платон), а также «переворачивания» общепринятых религиозных обрядов и идей, магия, в Греко-Римском мире определённо считалась деятельностью антисоциальной. Возможно, как показывают Брэшир и Айлс Джонстон, к занятиям магией часто приводило φθόνος (зависть) и разочарование в нескончаемом соперничестве, царившем в обществе. Более того, количество законов и других нормативных текстов, запрещавших магические практики, начиная с пятого века до н.э., показывает, что греки и римляне рассматривали это явление как потенциально опасную часть религиозной деятельности. Тем не менее, несмотря на приписываемую ей антисоциальность и маргинальность, магия стояла «за кулисами» многих образцов литературной классики и визуального искусства. Вполне вероятно, как показывает Антонио Корсо в главе 5, что сам Пракситель и другие знаменитые скульпторы использовали магические средства при создании реалистичных, завораживающих статуй смертных и богов.
Сейчас, когда закончился наш собственный «рациональный» двадцатый век, самое время осознать, что древние греки оставили в наследство Западной культуре не только демократию и научную мысль, но и множество магических верований, практик и архетипов, таких как средневековые и современные ведьмы и колдуны. По утверждению антрополога М. Винкельмана, корни магических традиций уходят в парапсихологию. В независимости от того, правда это или нет, изучение греческого и римского прошлого — это обширная и захватывающая глава в истории религии и общества. Стоит вспомнить слова Виламовитца, который стремился изучать греческую магию «чтобы понимать моих эллинов, быть способным судить о них справедливо».
2. «НИЧТОЖНЫЙ ПРЕДМЕТ» ДРЕВНЕГРЕЧЕСКОЙ МАГИИ
Дэвид Джордан
Более пятидесяти лет тому назад, английский учёный Е.С. Драуэр опубликовал основательное исследование мандейской «Книги зодиака». Вскоре после этого Джордж Сартон, на тот момент – доцент истории науки, раскритиковал книгу в американском журнале «Исида», назвав её «ничтожным собранием предзнаменований, пошлой астрологии и разной чепухи». В следующем номере журнала Отто Нойгбауэр, историк античной астрономии, попытался «объяснить читателю почему серьёзный ученый может потратить годы на изучение такого ничтожного предмета, как древняя астрология».
Нойгбауэр упомянул работу великого бельгийца Франца Кумона, который собрал международную группу выдающихся филологов для работы над монументальным трудом Catalogus codicum astrologorum graecorum («Каталог греческих астрономов») (Брюссель, 1898-1936).
Видя обилие буквальных соответствий между греческими трактатами и мандейскими текстами хочется предложить профессору Сартону включить в число собирателей «разной чепухи» многих учёных первого ранга. Все они трудились над восстановлением бесчисленных «ничтожных» астрологических трактатов из европейских библиотек, чтобы дать нам представление о повседневной жизни, религиозных взглядах и суевериях, астрономических методах и космогонических идеях поколений людей, которым пришлось жить без высших благ нашей научной эры.
Как оказалось, астрологические манускрипты лучше любых других источников, рассказывают о распространении древних астрономических концепций (греческих, египетских, вавилонских) и о том, что сохранилось от них до наших дней.
Вскоре после Нойгбауэра, Альфонс Барб, в то время доцент отдела изучения древней магии, ответил на пренебрежительные отзывы Сартона своей аналитической работой. Он начал карьеру специалистом по римской археологии в своей родной Австрии. Ещё совсем молодым учёным, в 1925 году, Барб представил публике фрагменты небольшого свитка, состоявшего из двух металлических листов, золотого и серебряного, покрытых надписями и завёрнутых друг в друга. Свиток был обнаружен в могиле, датируемой приблизительно третьим веком н.э. На серебряном листе был греческий текст: «От мигрени: Антаура вышла из моря, громко закричала, как олень, закричала, как корова. Эфесская Артемида встретила её: «Антаура, куда ты идешь?» «В головную боль». «Не [ходи] туда [ ]»».
Подобные свитки древние называли phylakterion (от глагола phylassô, защищать), их носили с собой в качестве защиты от головной боли. Текст же заговора, несколько изменившись, просуществовал до шестнадцатого века, о чём свидетельствует рукопись этой эпохи, найденная в южной Италии:
Молитва от головной боли: Мигрень вышла из моря, плача (?) и ревя, и Господь наш Иисус Христос встретил её и сказал: «Куда ты идёшь, мигрень, и головная боль, и боль в глазах, и пневмония, и слёзы, и воспаление роговицы и головокружение?» И головная боль ответила Господу нашему Иисусу Христу: «Мы собираемся войти в голову раба Божьего такого-то». И Господь наш Иисус Христос говорит ей: «Смотри, не входи в раба моего, но беги в дикие горы и войди в голову быка, чтобы есть мясо, пить кровь, поражать глаза, воспалять голову, вредить, убивать. И если ты ослушаешься меня, я уничтожу тебя на пылающей горе, где не лает собака и не кричит петух». Тебя, который поместил гору в море, поместил мигрень и боль в голову, лоб, брови, мозг раба Божьего такого-то.
Эти филактерия и «молитва от мигрени», а также долгие поиски их происхождения в народных верованиях, сформировали Барба, как учёного. При этом он оставался глубоко верующим католиком. В годы правления Гитлера Барб переехал в Лондон, где ему удалось получить должность библиотекаря в институте Варбурга. Институт в то время был центром изучения тех самых «ничтожных предметов», раскритикованных Сартоном. Имея в распоряжении столь значительные библиографические ресурсы, Барб вскоре выпустил статью, со временем ставшую классической в исследованиях христианской иконографии. В статье, вопреки сложившимся представлениям, он прослеживает развитие некоторых образов Девы Марии из образа демоницы головной боли Антауры, выходящей из моря. Годы исследований наделили его ценными аргументами в защиту исследований того, что Сартон назвал «разной чепухой».
Среди интересов Барба в изучении магии был и «Абраксас» — «гностический» полудрагоценный камень — амулет. На протяжении всего Ренессанса эти самоцветы становились предметом жадного поиска. В 1657 году в Антверпене была опубликована книга, во многом повлиявшая на создание научной основы для их изучения, «Abraxas seu Apistopistus» Ж. Чифле и Ж. Макариуса (Л›Эре). То были дни, писал Барб, перед тем как гуманизм был сменён классицизмом.
Исчезновение «антикваров» прошлых эпох, которых превзошли и посрамили пришедшие им на смену новомодные «историки» (их, в свою очередь, спешат сменить социальные антропологи) оставило после себя прискорбную пустоту. С приходом классицизма стало нормой высмеивать любую древность, не умещавшуюся в рамки чьих-либо идеализированных представлений о греческой и римской истории. Например, классический археолог Адольф Фуртванглер настаивал на том, чтобы магические камни Берлинского антикварного музея были переданы в отдел Египтологии.
Барб мог бы рассказать об отношении к самому большому из дошедших до нас греческих папирусов по магии, кодексу из тридцати пяти листов. В каталоге рукописей Национальной библиотеки Парижа, где хранится манускрипт, он описан как «fromage gnostique» (гностический сыр). Карл Прейзеданц, исследовавший все греческие магические папирусы, найденные до Второй мировой войны, красноречиво описывает трудности, с которыми сталкивались немецкие профессора, пытаясь представить эти «немодные» тексты на своих семинарах. Один профессор, пытаясь провести курс по этому предмету, вынужден был безобидно озаглавить тему своих семинаров, как «Избранные греческие папирусы».
Древняя магия больше не является «отверженным» предметом в академической среде, а магические папирусы, переведённые на английский и испанский, открылись широкой публике. Однако, будь Барб жив сейчас, разбирая, как прежде, книжные каталоги Варбурга, он убедился бы, что страхи его были обоснованы. Изменения, произошедшие с тех пор в научных кругах, удручают. Античные магические тексты, которые в руках Барба становились орудием для изучения истории идей и верований, теперь по большей части превратились в игрушку для антропологов-любителей (которые всё чаще встречаются и в стенах научных учреждений). Оттеснив в сторону историков и гуманистов, зачастую, самими текстами они уже не интересуются. Полагаю, что для антропологов-любителей, магические тексты, со всеми их противоречивыми деталями, инструкциями по приготовлению снадобий из крови лягушек или чего-нибудь похуже, диковинными именами демонов и отсылками к таинственным неизвестным космогониям, не более, чем очередной «ничтожный предмет».
Из написанного мной, я надеюсь, следует, что я против такого развития событий. Я приведу пример одного такого «ничтожного предмета» из Греции. Опубликованный более ста лет назад, данный текст по-своему вносит вклад в историю традиционных верований Средиземноморья.
Выше я цитировал «молитву от мигрени» из рукописи с юга Италии. Там Иисус отправляет демона мигрени в голову быка. Естественно, это напоминает нам рассказ о Герасенских одержимых, где Иисус приказывает бесам вселиться в стадо свиней (Мк. 5.1-20, Мт. 8.28-34, Лк. 8.26-39), но в Евангельской истории Христос не грозится отправить бесов туда «где пёс не лает, и петух не кукарекает». Элементы такой угрозы в наши дни можно услышать в традиционных защитных заговорах (xorkia) против сглаза: «На диких холмах, где петухи не кукарекают, и у жениха с невестой не рождается детей». В заговоре с Крита: «Пойди в горы, холмы, где не кукарекает петух, не лает пёс, найди диких зверей». С Кефалонии: «Пусть боль уйдёт туда, где не кричит петух, не звенят колокольчики, ребенок не играет с обручем». И из Афин: «Иисус и Святые Бессребреники прогоняют сглаз в горы, холмы… где [дитя] не играет, и петух не кукарекает».
Насколько древние эти фразы? В 1900 году, Отец Прасинос обнаружил на своем участке возле города Аркесин на Аморгосе любопытный предмет – тоненький лист металла с надписями на греческом. Он переписал текст и отправил копию во Французскую школу (археологический институт) в Афинах. Теодор Хомолл, получивший письмо, попросил отца Прасиноса сделать вторую копию специально для него. Хотя у Хомолла не было доступа к оригиналу или фотографии, он, сопоставив две копии, сумел в 1901 году прочесть и опубликовать текст с металлического листа. Орфография и лексика написанного помогли приблизительно датировать находку первыми веками н.э. Надписи оказались молитвой, обращённой к «госпоже (kyria) Деметре, царице», написанные рабовладельцем или для него и призывавшие проклясть кого-то, кто склонил рабов к побегу. Проклятие включало следующие слова: «Пусть ребенок не плачет, благие жертвы не приносятся, пёс не лает, петух не кукарекает».
Итак, мы видим, что проклятие, в котором «псы не лают, петухи не кукарекают», относится к традиции, которой как минимум две тысячи лет. А может быть и больше? Титул богини – «госпожа (kyria)», имеет восточное происхождение, что давно доказали исследователи средиземноморских религий. Еще одна, на этот раз свинцовая, табличка с проклятиями, откопанная на Делосе, хорошо это иллюстрирует. Надпись призывает (на греческом) «госпожу Деа Сирию» наказать злоумышленников. Тексты из Аморгоса и Делоса принадлежат к типу проклятий, которые изучал голландский учёный Х.С. Верснел. Он характеризовал их как «молитвы о справедливости». Считается, что этот тип имеет восточное происхождение. Позвольте мне закончить предположением: мог ли мотив не лающих собак и не кукарекающих петухов прийти с Востока? Иначе говоря, может ли он быть старше, чем его первый известный экземпляр из греческого Аморгоса?