Клуб Касталия

Алистер Кроули

ИЗБРАННЫЕ ГЛАВЫ

«Орфей: лирическая легенда» — это грандиозное поэтическое произведение Алистера Кроули, загадочного, неординарного и талантливого человека, оставившего свой неизгладимый след как в магии, так и в искусстве. Четыре части поэмы погружают читателей в атмосферу древнегреческих мистерий, тайных инициаций, божественных игр, искренней любви и момента зарождения Свободной Воли творческого человека.

Вместе с Орфеем мы спустимся в самые мрачные глубины Подземного Мира, подчиним своими песнями Силы Природы, научимся чувствовать и воспевать красоту окружающего мира и его духов… Нам откроются древние таинства давно ушедших дней: танцы менад, одновременно экстатические и пугающие, возвышенное пение муз, жизнь обитателей Олимпа, магия Природы, противостояние Аполлона и Диониса, обряды и ритуалы Мира Мёртвых, судьба легендарной Сапфо, великая история любви Орфея и Эвридики…

На страницах поэмы мы встретимся с такими персонажами, как Гермес, Геката, Афродита, Дионис, Аид, Персефона, Харон, Цербер, Минос, Каллиопа (и со многими другими). Поэзия Алистера Кроули весьма магична: каждое его обращение к той или иной силе — это своего рода Гимн, открывающий Врата в мир легендарных богов и героев.

Предупреждение Читателю

Могу ли я, так хорошо знающий утомительность этой поистине ужасающей поэмы, быть допущен к тому, чтобы предостеречь всех вас (кроме самых сильных и отчаянных) от попыток прочитать ее? Я провел более трех лет, находясь в приступах то энтузиазма, то отвращения к ней. Мои лучшие друзья отворачивались от меня, стоило мне только произнести название поэмы. Мои самые подобострастные подхалимы (включая меня самого) возмущались, когда я затрагивал эту тему.

Я приступил к написанию «Книги Первой», находясь в Сан-Франциско, в один проклятый день мая 1901 года. Я тогда был каббалистом, глубоко увлеченным церемониальной магией и египетско-христианским пантеоном, что потом было отражено в моем «Тангейзере». Идея заключалась в том, чтобы сотворить «самый грандиозный из когда-либо написанных текстов». Я дал себе клятву не использовать рифму, если она уже использовалась трижды; усреднить высокий процент двойных рифм — короче говоря, жонглировать и играть несчастным английским языком (насколько это было возможно). «Книга Первая» является самой настоящей огромной одой (что и было задумано). Такой масштабный пример человеческой бессмысленности и самодовольства действительно заслуживает того, чтобы его когда-нибудь разоблачили и осмеяли.

Написание «Книги Первой» было завершено к концу июня на Гавайях. Я приступил к созданию «Книги Второй».

Я только начал изучать теософские сочинения — их влияние на мой труд, хотя и незначительное, было очевидным. Я был настолько одержим идеей создания «большой» книги, что все мои «Аргонавты» были написаны для пьесы, с помощью которой Орфей побуждает Эвридику проявлять интерес к смертным радостям и горестям. Также — поверьте! — я думал написать аналогичную пьесу для «Книги Третьей», назвав ее «Геракл» или «Тесей», при исполнении которой Персефона или Аид должны быть быть повержены.

Но, к счастью, я сам оставил эту идею. «Книга Вторая» писалась во время моих странствий по Гавайям, в Японии, Китаю, Цейлону и Южной Индии, где я также приступил к работе над «Книгой Третьей», завершив ее в бирманских джунглях и у Ламма Саядо Кён в Акьябе.

В этот период своей жизни я изучал законы буддизма. Его влияние на философию всей поэмы столь же очевидно, как влияние индуизма на «Книгу Вторую».

Летом 1902 года я был захвачен своим путешествием по леднику в Мустаг Таг. «Орфей» уснул на неопределенное время.

Книга «Четвертая» была начата во время моего возвращения в Англию из Каира. Именно она несет в себе следы подтвержденного буддизма (вплоть до смерти Орфея).

Но чем больше я познавал буддизм, тем меньше он мне нравился. Первая часть «Книги Четвертой» категорически противоречит ее кульминации.

Да, я знаю, что вышеописанное сильно смахивает на жалкую исповедь запутавшегося мужчины!

Что мне было делать? Я не мог взять и переписать целое произведение, чтобы придать ему философскую целостность. Джеральд Келли силой помешал мне бросить «Орфея» в реку в Марлотте, хотя он откровенно признался, что не смог осилить даже «Книгу Первую» и не понимает, как это все вообще можно читать. «Вот ответь мне, — сказал он, обратившись к нашей многолетней дружбе, — ты сам-то сможешь это прочитать?» Я считаю, что даже поэт должен быть честным — я признался, что не смог бы!

Однако, читая и разбирая «Орфея» по частям (по очереди), мы не нашли в нем ничего ужасного или скучного. Да, сама поэма, безусловно, построена неуклюже и хаотично и похожа на непропорционального монстра со множеством лап и голов, но, согласитесь, вы же не сможете сделать монстра симметричным и более правильным, ударив его ногой и уничтожив.

Тем не менее, мы вырезали все, что посчитали лишним и бредовым. В итоге все части поэмы стали выглядеть как единое целое, одна законченная книга, которую можно читать, не путаясь и не теряя смысл.

Вторая, третья и четвертая части «Орфея» не такие затянутые и нагруженные, как первая, следовательно, они читаются и понимаются намного легче и быстрее. Также они максимально очищены и избавлены от лишнего пафоса, что не может меня не радовать.

Я бы мог, конечно, взять пример с Бертона (и его «Касыды»), медитативно перелистывая и перепроверяя «Орфея» на протяжении двадцати лет, но (а) я определенно не прожил бы еще двадцать лет и (б) «Я» реальный и «Я»-поэт — это два разных человека, как бы я ни презирал «Я»-поэта, я не имел права вмешиваться в его работу.

Но меня (по крайней мере) не будет всю жизни преследовать призрак чужих запретов, стандартов и правил, в том числе и в моем поэтическом творчестве!

Даже если мой «Орфей» потерпит неудачу и будет повержен, я похороню его достойно, в форме красивого и добротного издания, с красивым шрифтом, поставив на его могиле плиту с критическими замечаниями общественности и прессы!

По крайней мере, я изложу на бумаге все то, что так неистово требует от меня мой внутренний «Мистер Поэт» (вместе с самим Орфеем), доканывая меня днями и ночами и заставляя терзаться муками творчества. Я напишу все это, Орфей успокоится и оставит меня в покое, а «Я»-поэт даже перестанет преследовать какое-то время.

Я называю свою поэму «Морским Старцем-Странником». Неугомонный Старик, все эти три года ты барабанил по мне своими черными уродливыми каблуками; мне было нелегко из-за тебя; меня бесит и даже пугает твое зверство; а теперь ты опьянен мыслью, что эта работа закончена! Наконец-то я могу закрыть тебя, выбить твои дотошные мозги самым твердым на свете камнем — чопорной британской общественностью! Я освобожден от тебя. Сам Бог забудет о тебе в тот день, когда наконец-то вспомнит о своих друзьях!

14 августа 1904 года

Вступительное Слово

Мать Муза, я зову, услышь, приди!

Ты видишь, я стою совсем один

Во Тьме игривых мысленных оков,

Объятый танцем острых языков.

Земного быта груз меня увлёк В пучину дел.

Свет звёзд уже далёк…

Пусть лиры песнь пробудит мертвецов:

Она — дар искры подлинных творцов!

Когда родится творческий экстаз,

Его три музы увлекут тотчас:

Эрато, грозная и мягкая, как ночь,

Полимния во злате, Зевса дочь,

Шальная Мельпомена, дух страстей —

Они сошли с небесных областей,

Дав людям Путеводную Звезду…

Я в их объятья снова упаду!

Туман сокрыл Полимнии дворец,

Ждёт Мельпомена крик живых сердец,

Эрато прячется в хмельном вине —

Как благосклонны их глаза ко мне!

Когда моя душа объята сном

И забывает обо всём живом,

Три музы мне кричат: «Проснись, Орфей,

Избавься от дурманящих цепей!

Узри двойную радугу в грозу —

Она хранит хрустальную слезу

Сакрального фонтана вешних чар,

Проснись, Орфей, раздуй внутри пожар!

Сын Каллиопы, чей язык — как нож,

Что пробуждает в нежной лире дрожь,

Внимай же гимну — Аполлон грядёт,

Лелея вдохновенья сладкий плод!»

О, цель высокая, к тебе лечу

И в муках творчества тебе шепчу

О струнах, что хранят пророчества,

О времени, об одиночестве…

И гнев богов меня уж не страшит,

Ведь надо мною музы держат щит.

Сжимают пальцы лиру, не боясь,

Что упадёт она в немую грязь.

Красавица Эвтерпа, вдохнови

Восторгом своей яростной любви,

Она на мне оставит сотню ран —

Да буду я от страстной боли пьян

И в жертву принесу свой дикий дар!

Под чувственную музыку кифар

Я передам всю силу звёздных сфер,

Ночную красоту сырых пещер…

Узрите алхимический союз

Двух крайностей — без них мир был бы пуст:

Ведь Тьма рождает самый яркий Свет,

После Упадка следует Расцвет,

А Жизнь и Смерть — любовники навек,

Их тайны постигает человек…

Всё это я бесстрашно воспою,

Упав без сил, как раненый в бою!

Я стану небом, ветром и землёй,

Болотной птицей, сказочной змеёй,

Загадочными водами морей —

Всё это в песне я создам своей!

Моя златая лира вознесёт

Хвалу о мире прямо в небосвод,

На струнах будет танцевать душа,

От ритма моих строк едва дыша…

Вот Персефона бросилась ко мне —

Она тоскует по лесной заре,

Да, я спою ей робко под Луной

И покажу запретный путь домой,

Где ждёт её Деметра, вся в слезах,

Забывшая о травах и цветах,

О щедром урожае, вся в тоске…

Я напишу гимн на сухом листке!

Прекрасный Аполлон, тебя прошу:

Позволь же причаститься к мятежу,

Который мне поможет стать Творцом,

Взлететь свободно над земным дворцом!

Ты — мой кумир, живи во мне и пой —

Богам не ведом мертвенный покой!

Лихую колесницу мне доверь —

Я лирой укрощу её, поверь!

Мне покорится дикий гром небес,

Потоки разных духов и существ,

А молнии пронзят мои слова,

И вся природа будет ликовать!

Я — воин, облачённый в шёпот чар,

Мне служит стон пленительных кифар!

Мой голос силой лиры вдохновлён,

Я — Бог, что был Орфеем пробуждён!

Взрываются планеты в голове,

Земля стремится к штормовой волне,

Луна боится моего огня,

А звёзды в такт коронами звенят,

Кометы, метеоры и ветра

Послушны моей лире, чья игра

Есть вся Вселенная… Неужто я

Сгорю с ней, пригубив Орфея яд?

«Орфей», Алессандро Варотари