Эдмунд Линган
ИЗБРАННЫЕ ГЛАВЫ 2
1. Оккультное Возрождение и его театральные порывы
От медиумов-спиритуалистов, утверждающих, что они говорят с призраками, и до членов серьезных тайных обществ, практикующих церемониальную магию с пентаграммами, свечами и клинками — для каждого из них на границе XIX и XX веков театральность занимала особенное, если не центральное место. Оккультное Возрождение размыло границы между оккультизмом и театром: в это время ритуал, перформанс и другие формы представления стали рассматриваться как часть сакральной традиции мистериальной драматургии, через которую эзотерическая мудрость передавалась посвященным на протяжении многих столетий. Именно такую — немного идеализированную — традицию эзотерического театра стремились развить духовные лидеры Оккультного Возрождения. Рост интереса именно к театру, среди прочих искусств, не был случайным явлением: то был ответ на концепции театра и оккультизма, которые были включены в учения некоторых из самых известных вдохновителей Оккультного Возрождения. В частности, значительный вклад в продвижение идеи о возрождении сакральной традиции оккультного театра внесли такие знаменитые люди, как Элифас Леви, Елена Петровна Блаватская и Эдуард Шюре.
ЭЛИФАС ЛЕВИ
Элифаса Леви (1810–1875) нередко называют основоположником Оккультного Возрождения в Европе, хотя технически самые известные из его книг появились лишь спустя несколько лет после первых медиумических выступлений сестер Фокс. В отличие от спиритуалистов, которые были озабочены установлением связи с духами умерших, Леви продвигал в первую очередь магию церемониальную, которую видел как ключ к общению с духовным миром. Леви описал магические практики, предложил свою интерпретацию многих оккультных символов и использовал терминологию, которая была перенята более поздними магами, в том числе Алистером Кроули и Джеральдом Гарднером. Идеи Леви, касающиеся церемониальной магии, продолжают оставаться рабочим и актуальным источником вдохновения для оккультистов и по сей день.
В своей книге «Triumph of the Moon: A History of Modern Pagan Witchcraft» Рональд Хаттон утверждает, что Леви создал «концептуальную основу и набор практических руководств для целого поколения магов». Именно Леви популяризировал термин «оккультизм» в своей книге «The Dogma and Ritual of High Magic», вышедшей в 1856 году. Он также установил традицию интерпретации пятиконечной звезды — или пентаграммы — как символа бога, в случае когда сверху расположен один ее угол, и дьявола, когда угла наверху два. Леви также утверждал, что его труды проливают свет на остатки первоначальной религии, существовавшей до возникновения какой-либо из известных мировых религий: иными словами, примордиальной традиции. Для Леви церемониальная магия представляла собой практический аспект этой самой традиции: он предполагал, что маг, овладевший церемониальной магией, способен пробуждать силы особенного духовного порядка и, как следствие, обрести сверхъестественные знания и возможности. С христианами Леви был не в ладах: их запрет на магические практики он рассматривал исключительно как одну из многочисленных попыток по подавлению примордиальной традиции, страх перед нею и ее потенциальной силой.
Леви настаивал на своем утверждении о том, что церемониальная магия является практической стороной «одной-единственной, универсальной и нетленной догмы», что есть «предтечей всех остальных», сплетя воедино содержание средневековых и современных ему текстов по алхимии и магии, философских текстов XVIII века и пьес. В своих работах Леви использует выражение «вселенская догма», которое можно приравнять к понятию примордиальной традиции. Эта догма существовала еще до зари цивилизации и передавалась на протяжении веков цепочкой адептов, среди которых — посвященные тайных культов Древней Греции и Египта, а также рыцари-тамплиеры. Леви утверждал, что вселенская догма чуть не была утеряна из-за нападок ортодоксального христианства в Средние века, но он также уверял, что она может быть частично восстановлена благодаря исследованиям в области оккультизма и экспериментальным практикам церемониальной магии. Как показывают эти утверждения, Леви связал свое учение с идеализированным представлением о прошлом, которое включает в себя мистериальную драму античной эпохи и легенды, касающиеся магической и духовной подкованности тамплиеров.
Отсылая к тамплиерам, Леви следовал примеру «спекулятивных» форм масонства — то есть тех его направлений, адепты которых особенно интересовались эзотерическими практиками и философией. Такие разновидности масонства начали появляться к концу XVIII века. Эти организации устанавливали «высокие» или «побочные» степени, которые можно было получить в дополнение к традиционным степеням «ученика», «подмастерья» и «мастера». Февр предполагает, что повышенный интерес масонов, помимо всего прочего, к тамплиерам, кроется в том, что «куда удобнее было претендовать на роль преемника давно истлевшего или истребленного ордена, поскольку доказательства обратного почти всегда будут отсутствовать». Рациональное замечание Февра совсем не опровергает того, что многие из тех, кто продвигал тамплиерскую традицию, могли искренне верить в нее и свое дело как в исторический факт.
Масонский интерес к тамплиерам в конечном итоге оказался связан с розенкрейцерской традицией, истоки которой могут быть прослежены до нескольких манифестов, опубликованных между 1614 и 1616 годами в Германии. Два самых известных из этих манифестов — «The Fame of the Fraternity of the Praiseworthy Order of the Rose-Cross, Written to all the Learned and Rulers of Europe» (1614) и «The Chemical Wedding of Christian Rosenkreuz in the Year 1459» (1616). Первый из них — «Слава Братства» — является, по всей видимости, плодом совместных трудов сразу нескольких авторов, которые были членами Ученого Христианского Общества, а «Химическая свадьба» написана Иоганном Валентином Андреэ, который это общество и основал. Манифесты эти имели широкую читательскую аудиторию и вызывали споры по всей Европе; многие критики семнадцатого века даже сочли их еретическими. Другие рассматривали их как часть традиций алхимии, пансофии, брахманизма, древнееврейской религии и герметизма — традиции эзотерической философии и метода, основанной на сочинениях, приписываемых легендарному египетскому магу, известному как Гермес Трисмегист.
Многие современные ученые, изучающие историю эзотеризма, видят в розенкрейцерстве выражение «мировоззрения, основанного на восприятии человеком Бога и мира аналогичным образом». Это мировоззрение заключено в массив литературы, в которой смешиваются рыцарский романтический жанр, символы древнегреческой мифологии, каббалистические концепции, алхимические образы и идеализированное представление о воображаемом «Востоке», который рассматривается как колыбель некогда утраченной духовной мудрости. Февр, как и многие другие исследователи, видит метафизическое путешествие, которое Христиан Розенкрейц совершает в «Химической свадьбе», как алхимическую метафору, изображающую «внутреннее путешествие» человека, который движется к просветлению, исполняя Великое Делание. Именно через этот процесс Христиан достигает посвящения в «Рыцаря Золотого Камня». Вся эта история интериоризирует понятие «Великого Делания», через которое сознательный и преданный маг способен достичь подлинного величия.
Неудивительно, что масонство со всей его любовью к различным степеням посвящения черпало вдохновение в богатом символизме розенкрейцерской литературной традиции, которая была полна историй об упорных мистиках, поднявшихся на высшие степени духовного знания, выдержав всевозможные испытания. Леви также рассматривал исполнение магических ритуалов как один из ключей к духовному развитию. Фактически, это ему принадлежит образ мизансцены церемониальной магии, который и по сей день лежит в основе множества ритуальных практик и включает в себя талисманы, инструменты и даже мебель, которые должны быть в храме практикующего мага. Все эти предметы необходимы для воссоздания того, что Леви называл «универсальной и первозданной магией». Среди магических инструментов, которые предписывал иметь Леви, — пентаграмма, жезл, меч, масляная лампа, потир и свеча. Артур Эдвард Уэйт, который перевел книгу Леви «Dogme et ritual de le haute magie» на английский язык («Dogma and Ritual of High Magic»), изобразил все эти инструменты на карте «Маг» колоды Таро Райдера-Уэйта, которая остается одной из самых популярных колод Таро в мире. На этой карте изображен маг, стоящий перед алтарем, на котором находится множество магических инструментов, уже перечисленных выше, а их расположение схоже с расположением предметов и талисманов, которые использовались Алистером Кроули в практике магии Телемы и Гарднером в практике викканской магии. Подобные предметы и сегодня используются практиками церемониальной магии, в чем легко можно убедиться, посетив любую специализированную лавку.
Леви черпал вдохновение при формировании своего оккультного мировоззрения не только у розенкрейцеров и герметистов, но и у драматургов: он считал, что авторы древнегреческих трагедий внесли значительный вклад в раскрытие и сохранение универсальной догмы. По словам Леви, древнегреческие драматурги тонко вплетали в свои пьесы волнующие подробности древних инициатических мистерий примордиальной традиции; например, описывал «кровавые излияния» из «Царя Эдипа» Софокла как демонстрацию пугающего аспекта посвящения в Великие Мистерии Традиции (хоть не привел никаких источников или документов в поддержку этого утверждения). Эсхила же Леви называл самым скрытным из греческих трагиков, потому что тот, по его словам, отразил в своих работах лишь «слабое» представление эзотерических мистерий, в которые, вне сомнений, он был посвящен. Высказав в своей книге «The Dogma and Ritual of High Magic» предположение о том, что греческие трагедии содержат в себе откровения о примордиальной традиции, Леви стал одним из первых оккультистов XIX века, кто определил античный театр как часть почти исчезнувшей традиции эзотерического театра, через которую тайны и силы древних языческих религий некогда передавались посвященным.
ЕЛЕНА ПЕТРОВНА БЛАВАТСКАЯ
Почти во всех трудах Елены Петровны Блаватской (1831– 1891), которая наряду с Генри Стил Олкоттом и Уильямом Кван Джаджем стала одной из основателей Теософского Общества в Нью-Йорке, всегда полным-полно упоминаний о пьесах и драматургах. Блаватская рассматривала греческих трагиков, по большей части, как «передатчиков» эзотерической мудрости, которые избрали полем своей работы театр. Хотя Блаватская соглашалась с Леви в том, что театр играет ключевую роль в передаче примордиальной традиции, их мнения расходились в отношении метода получения этих знаний. Вместо того чтобы представить практику церемониальной магии как ключ к гнозису, Блаватская предложила более вдумчивую и созерцательную форму оккультизма, основанную на гуманитарных науках. Она утверждала, что именно изучение литературы, искусства, науки, религии и философии через призму определенных оккультных концепций приведет человека к божественному знанию. Блаватская создала Теософское Общество как организацию, призванную раскрыть истины примордиальной традиции, которую она называла «Тайной Доктриной». Тайная Доктрина, по мнению Блаватской, обеспечила универсальную теологическую основу для всех последующих религий; а значит, ее можно назвать примордиальной.
Блаватская показала пример того, что она считала идеальным подходом к теософскому исследованию, в своей важнейшей двухтомной работе «The Secret Doctrine: The Synthesis of Science, Religion, and Philosophy»: в ней Блаватская ловко провела связи между философскими трудами Платона, буддийской и ведической теорией реинкарнации, эзотерическими традициями и многими другими источниками. Блаватская утверждала существование некого «Бесконечного Принципа», из которого берет начало вся жизнь, заявляла о реальности процесса реинкарнации, который позволяет человеческим существам развиваться через бесчисленные физические воплощения, и утверждала, что карма (которую она понимала как закон, вознаграждающий добро и наказывающий зло) занимает центральное место в духовной эволюции человечества. Блаватская учила, что человеческая душа пала из царства духа в царство материи через желание, и утверждала, что реинкарнация и карма — это пути, по которым душа возвращается на свое законное божественное место.
Свойственные Блаватской рассуждения о карме и реинкарнации, а также использование ею прочей терминологии из буддийской и индуистской традиций отсутствуют в работе Леви, который сосредоточился в основном на западных представлениях о магии и эзотерике. Блаватская была тесно знакома как с западными, так и с восточными традициями, и отличалась от Леви тем, что предлагала более «восточные» объяснения многих тем, которые Леви затрагивал с «западной» точки зрения.
Блаватская рассматривала некоторые пьесы примерно так же, как буддийские и ведические сочинения: как оккультные тексты, способные пролить свет на загадки Тайной Доктрины. В уже упомянутой выше «Тайной Доктрине», например, она рассматривала с этой позиции пьесы Эсхила, Еврипида, Гете, Шекспира и Софокла: она приписывала Эсхилу открытие представлений о кармических силах в его «Прометее прикованном», а Еврипиду — раскрытие как негативных, так и позитивных аспектов церемониальной магии в его «Медее». Блаватская разглядела схожие мысли во взаимодействии Божественного Принципа и физического мира в трудах Гете и Упанишадах. Шекспир же, по ее мнению, отразил теософскую концепцию семиступенчатого процесса физической и духовной эволюции, через который проходит вся человеческая раса. Блаватская отвергала теорию о том, что Софокл, Эсхил и Шекспир могли черпать вдохновение от физического процесса клеточной эволюции, и утверждала, что их духовные прозрения обусловлены исключительно их связью с Божественным Принципом.
Таким образом, Блаватская повышает значение ряда пьес от простой драматургии до того, что Февр называет «явленным текстом»: то есть таким, который создан посредством контакта с божественным и раскрывает «соответствия» между божественной и человеческой сферами. Понятие соответствий весьма распространено в герметической традиции, в которой «все есть знак», который «содержит тайну» и «скрывает секрет», существующий на каком-то другом плане. Именно в этом отношении Блаватская утверждала, что театр и все искусства «по сути своей божественны». Как мистик может попытаться «расшифровать» природу, чтобы понять «язык Бога», так и оккультист может расшифровать пьесу, чтобы получить эзотерические прозрения и божественное знание. Как и многие другие последователи примордиальной традиции, Блаватская занималась «экзегетическим комментированием» «человеческих текстов» — в данном случае, пьес — «с целью выявления и демонстрации… универсальных истин».
ЭДУАРД ШЮРЕ
Блаватская и Леви вели рассуждение о драме теоретическим языком, дабы лучше донести собственные взгляды на практику и философию оккультизма. Однако труды теософа и драматурга Эдуарда Шюре (1841–1929) были посвящены не только описанию, но и реконструкции тайных и инициатических практик древних мистических верований. В 1889 году он опубликовал книгу «The Great Initiates: A Study of the Secret History of Religions», которая, как и «The Dogma and Ritual of High Magic» и «The Secret Doctrine», стала одной из самых весомых работ времен Оккультного Возрождения. В ней Шюре доказывает существование примордиальной традиции, являющейся предшественницей и «синтезом всех религий». По мнению Шюре, традиция эта передавалась из поколения в поколение поистине впечатляющим списком знаменитых адептов. Среди великих посвященных примордиальной традиции, которых перечисляет Шюре, — Рама, Кришна, Гермес Трисмегист, Моисей, Орфей, Пифагор, Платон и Иисус. Шюре не останавливается на одних лишь этих посвященных, но включает в него и самого себя, свою оккультную работу, «как еще одно звено в цепи из тех, кто сохраняет Истину и Мудрость в веках». Как и многие оккультисты, которые пойдут по его стопам, Шюре считал себя частью «трансисторического «сообщества», все члены которого, как считается, согласились бы между собой по большинству вопросов, если бы имели возможность друг с другом встретиться». Шюре верил, что это сообщество передавало единую систему верований на протяжении многих эпох.
Среди ключевых воззрений примордиальной традиции Шюре перечислил следующие: небесное происхождение души; земные тела людей «оплодотворены космической сущностью»; реинкарнация является результатом нисхождения душ из небесной сферы в земную; существование вечного порядка, выходящего за пределы физической сферы. Детали из описаний метафизической сферы Шюре указывают на то, что он был теософом, перенявшим многое из учений Блаватской о реинкарнации и карме. Шюре также соглашался с Леви в том, что некогда существовала система церемониальной магии, наделявшая посвящаемых «полубожественными» силами, которые «атрофировались за тысячи лет» подавления Традиции христианством.
Одним из нюансов, отличающих «Великих Посвященных» Шюре от работ Леви и Блаватской, является то особенное внимание, которое он уделял драматургии и театру как очень важным факторам воплощения и передачи примордиальной традиции. Шюре утверждал, что развитие театрального искусства, физическое развитие человека и развитие религии в рамках человеческой цивилизации неразрывно связанны друг с другом: театрализованные ритуалы пробуждали сверхъестественные озарения и силы в людях в сердце тайных храмов-театров древних мистериальных религий; театру подобного толка просто необходимо возникнуть заново и в наше время.
В книге «Великие Посвященные» утверждается, что представление вошло в религию благодаря доисторическим женщинам, которые, по мнению Шюре, первыми почувствовали нечто «духовное» и «незримое». Пытаясь проиллюстрировать, как это происходило, Шюре поведал красочную историю о двух доисторических европейских племенах, связанных семейными узами, которые находятся на грани войны друг с другом. Одной из женщин открылось видение, в котором ее посетили по одному умершему предку от каждого из племен и, как она рассказала членам племени, духи эти осудили готовящуюся войну и настояли на том, чтобы оба племени продолжили жить в мире друг с другом. Затем Шюре описал результаты того события:
Вскоре эта женщина и другие, подобные ей, стоящие на камнях посреди лесных полян, взывают к душам предков перед трепещущими толпами, которые, очарованные магическими заклинаниями, видят их или думают, что видят, среди тумана, стелющегося в лунном свете… Таким образом, еще при самом зарождении социальной жизни среди белой расы утвердилось поклонение предкам. Самый великий же предок становится богом племени. Это стало рождением религии.
Шюре описывает момент зарождения религии как представление женщин для мужчин, которые «собираются» вокруг и «подглядывают» за пророчицей, находящейся в «глубоком сне», который то и дело оживляется активными «пророческими всплесками и экстазами». Говорят, что мудрейшие из мужей, постигая «состояния пророчицы», заметили, как «преображается» ее пророческий лик. Мужчины-старейшины обнаружили чтото «ритмичное» в речах пророчицы и заметили, что «ее возвышенный голос напевает серьезную и осмысленную мелодию». Таким образом, Шюре приписывает доисторическим женщинам смешение религии и искусства ради возможности направлять общины, в которых они жили. Это описание также, как мне кажется, предвосхищает акцент на женской божественности и шаманизме, который будет характерен для викки и неоязычества после 1950-х годов.
Приписав женщинам создание религии, Шюре обвинил древних жриц в принижении их же собственного достижения: он утверждал, что они превратили сие божественное и сакральное действо в уловку, призванную внушить послушание через трепет. Шюре подозревал доисторических женщин в «сочинении» ложных посланий из мира потустороннего и требовании человеческих жертвоприношений для продвижения собственной власти и материальной выгоды. Хотя Шюре и признавал, что доисторические женщины внесли значимый вклад в зарождение религии и искусства, он предположил, что какая-то слабость в самой их природе заставила их использовать свое же «изобретение» для создания системы управления, основанной на терроре. Шюре отметил, что мужчины также неправомерно использовали религию в своих целях; однако, поскольку заслуга создания религии принадлежит именно женщинам, мужчины с самого начала «наследовали» подобные недостойные наклонности от своих жриц.
Шюре считал, что женщины древней Европы сохраняли преемственность своей роли жриц: традиция их священнодействий была передана от «доисторической ясновидящей» — «дельфийской пифии» — «фракийским вакханкам». Таким образом, по его мнению, мистериальные верования Древней Греции уходят корнями в примордиальную традицию «представления», чья основа была заложена женщинами.
В седьмой главе «The Great Initiates», которая называется «Plato: The Mysteries of Eleusis», Шюре попытался описать драматические ритуалы элевсинской мистериальной религии, в которую, как он утверждает, был посвящен сам Платон. Эта глава посвящена рассуждениям о том, как эти мистериальные постановки насылали на зрителей поистине сверхъестественные видения. Используя горстку имеющихся фактов и добавив от себя множество субъективных суждений, Шюре создал то, что, по его мнению, было самым точным описанием драматических ритуалов мистериальных культов Элевсина: пусть ясных свидетельств о тонкостях их природы сохранилось трагически мало — ровно как и описаний ритуалов любой другой древней мистериальной религии, — Шюре посвятил множество времени и усилий их реконструкции. Вершиной этих трудов стала его пьеса «The Sacred Drama of Eleusis», которую Рудольф и Мария Штейнер позже представили на сцене в рамках теософской конференции в Мюнхене.
По мнению Шюре, Платон придал «образную и доступную форму» «первозданной и универсальной основе религиозной и философской истины», отразив ее в драматической форме. Шюре утверждал, что Платон пришел к концепциям примордиальной традиции и религиозной ценности театра через свое посвящение в Элевсинскую мистерию. Несмотря на то, что Платон поклялся не раскрывать оккультные тайны, которые открылись ему в Элевсине, Шюре утверждает, что «нет ничего проще, чем обнаружить различные моменты эзотерической доктрины в трудах Платона»: например, его «Пир», «Федон» и «Миф об Эре» описывают «переселение» и «развитие» души, которые, согласно теософскому учению, происходят через реинкарнацию. Шюре определил платоновские понятия «Истинного», «Прекрасного» и «Благого» как метафоры, скрывающие теософское понимание судьбы души до, во время и после физической жизни: в частности, человечес- кая душа проходит через некие три царства бесчисленное количество раз в непрерывном процессе рождения, смерти и реинкарнации. Считается, что «Благое» соответствует царству, в котором развоплощенные души «очищаются» перед своим новым физическим воплощением. «Прекрасное» соотносится с интеллектуальным пробуждением души в ее новом воплощении. «Истинное» — это стремление к единению с божественным Прин пом, который питает духовные поиски и стремления души во время ее физического воплощения на земле. Таким образом, Шюре был убежден, что труды Платона дают представление об учениях примордиальной традиции, а также, что учения эти коррелируют со многими теософскими принципами.
Согласно видению Шюре, теософ, внимательно читающий Платона, способен получить представление о философском аспекте эзотерической религии, которую исповедовали в Элевсине. Он также утверждает, что изучение священных представлений, происходивших в Элевсине, даст оккультисту понимание «старой науки», которая вызывала у посвященных «видения поистине экстатического и дивного характера». Не приводя в пример никаких документов, Шюре утверждает, что Платон, Ямвлих, Прокл и «все александрийские философы» рассказывали о таких видениях из первых уст, а также предположил, что эти сверхъестественные откровения вызывались удивительной смесью из театра, церемониальной магии, колдовства и, в некоторых случаях, наркотиков.
Рассказывая в описательной манере, смело выходящей за рамки имеющихся исторических доказательств, Шюре описывает фантастический вечер, во время которого элевсинские посвященные были заперты в храме, превращенном в подобие подземного мира, для постановки инициатического действа: лишенные дневного света, посвященные вынуждены рыскать в темноте Зала Тайн, в глубинах которого редкие вспышки света озаряют притаившихся чудовищ, растерзанных людей или драконов. В тускло освещенной комнате жрец бросает на огонь «щедрые горсти наркотических благовоний», и посвященные, вдыхая дым, становятся свидетелями появления и исчезновения нимф, превращающихся в летучих мышей, голов прекрасных юношей с рычащими собачьими мордами и превращения других прекрасных существ в отвратительных тварей. Шюре красочно описал, как невидимые руки валят посвящаемых на землю и то, как в конце концов они попадают в комнату, где видят Плутона, держащего Персефону в плену подземного мира. Только после поклонения Персефоне посвященные замечают вспышку света в дальней комнате, из которой доносится голос, который приглашает их войти — там их венчают миртом как новых посвященных в Элевсинские мистерии. Несмотря на то, что некоторые могли бы заподозрить наркотики в том, что они занимали ключевую роль при вызове этих галлюцинаций, Шюре настаивал на том, что видения, которые приходили к посвященным в Элевсине, имели, несомненно, сверхъестественную природу. Он твердо верил, что театральное действо может оказывать такое же галлюцинаторное воздействие на людей в настоящем, если подойти к его созданию надлежащим образом.
Шюре также утверждал, что древнегреческие трагедии Эсхила, Софокла и Еврипида дополняют друг друга по отношению к священным инициатическим драмам, которые исполнялись в Элевсине. Согласно Шюре, «культурный и посвященный афинянин времен Платона» видел в греческой трагедии изображение несчастных человеческих существ, ослепленных своими страстями, преследуемых собственными недостатками и «раздавленных неисповедимой и зачастую совершенно непостижимой Судьбой». Через жанр трагедии Платон и его последователи изобразили мир, в котором царили ужас и сожаление. В мистериальных действах Элевсина ужасы жизни, изображенные в греческих трагедиях, по словам Шюре, были представлены как испытание человеческой души, которое происходит в физической сфере во время нашего земного воплощения.
Страдания Эдипа и Антигоны — это лишь один из аспектов процесса, через который, по мнению Шюре, происходит спасение души. Только лишь пройдя через множество испытаний, посвященный может стать достаточно чистым, чтобы испытать единение с божественным. Вместе Элевсинские мистерии и греческие трагедии составляли «божественную драму души», которая проливала свет на причины человеческих страданий и манила потенциалом божественного совершенства. Шюре утверждал, что театральные представления в Элевсине служили порталом, через который передавались и сохранялись самые сакральные истины Вселенной. Многие другие духовные наставники, разработавшие новые формы оккультного театра на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, последовали примеру Шюре, утверждая существование древней традиции эзотерической драмы, которая обучала посвященных принципам примордиальной традиции и, в некоторых случаях, наделяла их способностью воспринимать и проникать в сверхъестественные сферы.
Не довольствуясь лишь теоретизированием о духовной силе постановок Элевсинских мистерий, Шюре попытался реконструировать их. Одна из самых ранних таких драматических реконструкций Шюре содержится в ранее упомянутой главе книги, посвященной Платону, в которую он вставил короткий сценарий под названием «Изнасилование Персефоны», который, по словам Шюре, был исполнен во дворе храма Персефоны. Хотя Шюре утверждал, что «Изнасилование Персефоны» представляет собой Малую Мистерию тех самых древних обрядов, его адаптация сценария выполнена в современном стиле.
В «Изнасиловании Персефоны» изображено похищение Персефоны Плутоном, который появляется из подземной пещеры и запрягает Персефону в свою колесницу. По словам Шюре, представление этой пьесы в Элевсине сделало необязательным пролитие крови в рамках элевсинских обрядов посвящения. Инсценируя, а не воплощая человеческие жертвоприношения, театральное искусство позволяло членам Элевсинского культа достичь духовного просвещения с помощью более «гуманного и утонченного» подхода. Шюре утверждает, что «Изнасилование Персефоны» служило приквелом к драме Великой Мистерии. Пьеса завершается загадкой: причины похищения Персефоны так и не объясняются — это объяснение, по мнению Шюре, было дано в ужасающей Великой Мистерии, которая происходила уже непосредственно в храме.
Шюре попытался реконструировать одну из драм Великих Мистерий в своей пьесе «Священная Драма Элевсина». Эта пьеса изображает встречу Деметры и Триптолема и героическое спасение Персефоны от Плутона. По словам Шюре, его пересказ этого древнего мифа раскрывает принципы теософского учения, показывая, как душа возвращается из мира материи в небесный мир души в конце каждого своего физического воплощения. Через написание «Изнасилования Персефоны» и «Священной Драмы Элевсина» Шюре попытался провести связь между своим оккультным мировоззрением и верованиями древнего греческого культа.
На протяжении всей своей карьеры Шюре утверждал, что возрождение древних мистерий, подобных тем, которые проводились в Элевсине, было критически важно для восстановления способности человека вновь воспринимать астральную и духовную сферы. Эти способности, объяснял Шюре, атрофировались у людей в результате государственного подавления мистериальных практик, а также примордиальной традиции ортодоксальными религиозными лидерами. В серии лекций под названием «The Initiatory Theatre: Its Past, Present, and Future», прочитанных в 1925 году во Французском Географическом Обществе, Шюре утверждал, что «свет Божественного», пусть он в наше время и скрыт от глаз, может быть явлен нам через театр. Шюре говорит о «спасительном и инициирующем театре», который может вернуть духовную силу «искалеченным и униженным» душам современных людей. Он утверждал, что развитие этого нового театра, или «театра будущего», является частью продолжающейся эволюции театра, которая идет в ногу с «религиозной и философской эволюции всего человечества, в которой проявляются духовные силы, дающие ему направление». Театр, по мнению Шюре, был неотъемлемой частью духовного развития человечества в прошлом, и если бы сверхъестественные силы древних форм мистериальной драмы были восстановлены в настоящем, театр мог бы вновь поднять человека на новые высоты духовного познания и восприятия.
Шюре неоднократно говорил о своем театре будущего, и его публикации на эту тему вдохновляли как оккультистов, так и художников символистского театра. В эссе 1900 года под названием «The Theatre of the Soul» Шюре рассуждает о глубоко религиозном театре, который будет отражать «Великое Делание Души» и «соединит человеческое с божественным». Термин «Великое Делание» был особенно популяризирован в период оккультного возрождения Элифасом Леви, который включил главу под названием «Le Grand Oeuvre» в «The Dogma and Ritual of High Magic». Для Леви Великое Делание подразумевало «создание человека самим собой», а также «полное и всестороннее покорение его способностей и его будущего». Леви учил, что маг выполняет Великое Делание через изучение и практику церемониальной магии. Для Шюре же древний театр мистерий был синонимом церемониальной магии! В своем «The Theatre of the Soul» он предсказал наступление «Божественного Возрождения в новом Элевсине», во время которого современные оккультисты смогут использовать театр как одно из средств для выполнения Великого Делания.
Из Леви, Блаватской и Шюре лишь последний завоевал репутацию профессионального драматурга и теоретика театра. В книге «Theories of the Theatre» историк театра Марвин Карлсон описывает Шюре как исследователя оккультизма, который «последовал по стопам Метерлинка» и увлек символистов своими теориями о театре будущего, который мог бы «связать человеческое с божественным». Тем не менее, Шюре наиболее известен как автор «The Great Initiates», и его слава оккультиста всегда затмевала его славу человека искусства. Однако страсть Шюре к театру была связана с его страстной верой в пьесы и спектакли как в инструменты, которые способны духовно преобразовать и пробудить особые силы в человеке. Шюре преодолел взгляды Блаватской и Леви на драму как на оккультный текст, ожидающий расшифровки. Выходя за рамки эзотерической интерпретации драматических текстов, Шюре писал пьесы, которые, как он надеялся, послужат основой для спектаклей, призванных пробудить сверхъестественное восприятие в человеке. Эта же тема будет занимать Рудольфа и Марию Штейнер на протяжении всей их карьеры.
СУММИРУЯ ВЫШЕСКАЗАННОЕ
Работы Леви, Блаватской и Шюре способствовали развитию активных отношений между театром и оккультизмом, возникших в период Оккультного Возрождения. Театр стал тем, что Февр называет «посредником»:
Идея соответствий предполагает форму воображения, склонного использовать посредников всех видов, таких как ритуалы, символические образы, мандалы, духи-посредники… Эзотерик проявляет особенный интерес к посредникам, открывающимся его внутреннему взору силой творческого воображения.
Именно воображение позволяет использовать этих посредников, символы и образы для развития гнозиса… чтобы применить теорию соответствий на практике и раскрыть, увидеть и познать сущности-посредники между природой и миром божественного… Это своего рода орган души, благодаря которому человечество может установить когнитивные и визионерские отношения с миром.
Эта идея, что использование эзотерических знаков, символов и ритуалов может позволить людям заглянуть в сверхъестественные истины, сущности и сферы, лежит в основе всех пьес, театральных постановок, представлений и ритуальных перформансов, которые будут описаны на последующих страницах. Как мы еще увидим, театр Оккультного Возрождения представлял собой сложный набор посредников, призванных пробудить эзотерическое воображение, чтобы оно обрело гнозис и/или прямую связь с божественным аспектом жизни.