Барбара Ханна
ИЗБРАННЫЕ ГЛАВЫ
Активное воображение — это краеугольный камень юнгианской психологии. Именно с методом активного воображения традиционно связывается возможность установить диалог с бессознательным и решить множество проблем, связанных с неврозами. Но что такое активное воображение? Хорошо известно, что сам Юнг не оставил ни одной книги, представляющей собой пособие по этому методу. Всё, что у нас есть — это несколько инструкций Юнга, разбросанных по разным работам: от «Трансцендентной функции» до алхимического компендиума «Misterium Coniunctionis». До сих пор отсутствие полноценного исследования этого метода было серьёзной проблемой для его практики.
Книга Барбары Ханны восполняет этот пробел. Свои исследования она начинает в глубине веков, на примере самых первых древнеегипетских сочинений, и заканчивает рассмотрением нескольких клиентских случаев современности. Впервые мы получаем возможность составить целостное представление о краеугольном камне юнгианской психологии.
ГЛАВА I
ВСТРЕЧА С БЕССОЗНАТЕЛЬНЫМ
Первый момент, который необходимо затронуть для читателей, не знакомых с психологией К. Г. Юнга, заключается в том, что то, что мы знаем о себе, это не все, что мы есть. Если мы наблюдаем самих себя и то, что с нами происходит, хоть сколько-нибудь внимательно, наша жизнь ежедневно чему-то учит нас. С одной стороны, почему же мы просто упускаем поезд, в посадке на который мы так сильно заинтересованы? Почему мы теряем или ломаем то, к чему особенно привязаны? Почему мы, в конце концов, постоянно сожалеем о своих словах и делах? Почему мы просыпаемся с депрессией без особых на то причин? И с другой стороны, почему мы иногда сами себя поражаем поступками или словами, которые оказываются гораздо лучше, чем мы сами от себя ожидали, или просыпаемся радостные, сами не понимая отчего?
Как только мы на собственном опыте убеждаемся в существовании этой неизвестной стороны, теоретических знаний нам уже недостаточно; становится предельно важным узнать о чем-либо неизвестном в себе. Именно в то время, когда сам Юнг был погружен в эту задачу — труд, достойный Геракла, — он открыл технику, которую назвал «активное воображение», которая и является темой этой книги.
Я говорю весьма осторожно: «открыл», а не «разработал», так как активное воображение — это форма медитации, которую человек использовал уже в доисторические времена, если не раньше, как способ познать своего Бога или богов. Иными словами, это метод исследования неизвестного, мыслим ли мы неизвестное как бога извне — как неизмеримую бесконечность, — знаем ли, что мы можем встретиться с ним, представив непознанных себя к исключительно внутреннему опыту. Как сказал Христос, «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лук. 17:20–21), а не где-то снаружи за облаками.
Люди с Востока осознают эту истину намного лучше нас. Они говорят о вселенском и личном Атмане (мировой душе) как об одном и том же, и о Пуруше говорят как о «мужичке с ноготок», который живет в сердце каждого человека и в то же время покрывает всю вселенную и есть «меньше маленького и больше великого». В том же смысле в Западном мире употреблялись термины «микрокосм» и «макрокосм».
На самом деле сны являются посланниками бессознательного в полном смысле этого слова. Но сны используют язык символов, который зачастую весьма непросто понять. Это можно заметить в наших собственных снах, которые постоянно говорят нам то, чего мы не знаем, и то, чего мы ожидаем меньше всего. После разрыва с Фрейдом, когда Юнг разбирался с бессознательным наедине, ему снилось много снов. В то время большинство из них было недоступно его пониманию; лишь спустя годы их значение открылось ему.
Ранее, когда Юнг все еще экспериментировал с фрейдовской техникой толкования снов, с ее простыми объяснениями, что каждый сон есть исполнение желания, в котором цензор, защищая его, делает сон неосознаваемым, он, подобно всем психологам того времени, считал, что после завершения анализа пациент должен сохранять адекватный контакт с бессознательным, «осознавая свои сны». Только когда Юнгу приснилось множество снов, которые он не смог понять, он осознал, насколько на самом деле неадекватен был этот метод, и поэтому он обязан был продолжать поиск. Про то время он говорит, что единственным, чем он мог помочь пациентам, были «сомнительной ценности теоретические предрассудки. Мысль, что я посвящаю себя этому опасному пути не только для себя одного, но и для блага моих пациентов, помогала мне в нескольких критических периодах жизни»[1].
Неподготовленному читателю, возможно, непросто понять, почему встреча с неизвестным в себе может оказаться «опасным путем». Только на личном опыте можно осознать, насколько
ужасающая это затея — отвернуться от привычных дел сознательного мира и предстать перед полной неизвестностью мира внутреннего, бессознательного. Когда Юнг впервые попытался это сделать, он был в ужасе до такой степени, что видения, которые предстали ему, были очень похожи на фантазии, которые на его глазах одолевали многих его пациентов в психиатрической клинике Бургхолцли. Поначалу он боялся, что они одолеют и его, и несколько последующих месяцев прожил в страхе от тени безумия, нависшей над ним. Это было вызвано повторяющимся видением огромных земель Европы, покрытых морем крови. Лишь в августе 1914 года, когда начиналась война (которая охватила все страны, которые в его видении погружались в кровь), он осознал, что видения 1913 года были предвидением Первой мировой войны и не относились к его собственной психологии.
Освободившись, таким образом, от ужасного кошмара вероятного безумия, он смог спокойно и объективно вернуться к содержимому своих видений. Тогда он открыл эмпирическое существование не только личного бессознательного, о котором в полной мере было известно и Фрейду, и Адлеру, но и коллективного бессознательного, со всеми его архетипами и бесконечными возможностями. Этот внутренний мир был так же реален, как и внешний, с которым мы все знакомы. На самом деле он даже более реален, поскольку он бесконечен и вечен и не подвержен изменениям или распаду, в отличие от внешнего мира. Для тех, кто помнит мир до 1914 года, современный мир изменился настолько, что он кажется миром совершенно другим.
Юнг однажды сказал мне, что бессознательное само по себе не опасно. Единственная реальная опасность, и притом весьма серьезная, по его словам, была такова: паника! Страх, который захватывает человека, когда перед ним оказывается что-либо абсолютно неожиданное или когда он начинает бояться потерять трезвость рассудка в мире сознательном, может вывести его из равновесия, так что неудивительно, насколько мало людей решается встать на этот путь. В самом деле, необходимо обладать весьма надежными корнями и быть достаточно устойчивым во внешнем мире, чтобы пойти на такой шаг. Мы не должны забывать о том, что Юнг, когда пошел на «знакомство с бессознательным», был женатым человеком, у которого было несколько детей, собственный дом и сад у озера, а также необыкновенная успешность в своей профессии. В своем труде «Воспоминания, сновидения, размышления» он указывает, что Ницше решился на тот же путь, когда писал «Так говорил Заратустра», и его сдуло, как лист, поскольку у него не было ни корней, ни обязанностей во внешнем мире.
Страх, который заставляет нас бояться этого пути в неизвестное и который на самом деле превращает его в «опасный», — это боязнь быть затянутым содержимым бессознательного. Само по себе оно не более опасно, чем содержимое внешнего мира, но мы теряем ориентацию в сложной ситуации во внешнем мире, с которой легко смогли бы справиться, если бы страх не охватил нас. Поэтому в столкновении с бессознательным происходит то же самое, только с еще более тревожными последствиями, ведь они неизвестны. Если метод активного воображения использовать верно, то он может оказать огромную помощь в сохранении баланса и исследовании неизвестного; но если его интерпретировать неверно и бросаться в него с головой, а не видеть в нем часть научного тяжелого труда, он может выпустить силы бессознательного, которые могут захватить нас и даже погрузить в психически неуравновешенное состояние.
В самую первую очередь нам следует осознать, что активное воображение есть тяжелый труд — вероятно, один из самых утомительных видов работы, с которым мы когда-либо имели дело. Мы берем его на себя с тем, чтобы войти в контакт со всем неизвестным в нашей же собственной душе. Известно нам это или нет, но весь мир нашего ума зависит от этих отношений; в противном случае мы навсегда останемся «домом, разделившимся сам в себе», будем расстроены без всякой видимой причины и очень неуверенны в себе из-за того, что что-то неизвестное все время выступает против нас. Как пишет Юнг в «Психологии и алхимии»: «Мы знаем, что маска бессознательного не является неизменной — она отражает лицо, которое мы поворачиваем к нему. Враждебность сообщает ей устрашающие аспекты, дружелюбие смягчает ее».
Поэтому предельно важно относиться дружелюбно к идее, в которой есть огромная часть личного, но при этом превосходящая часть безличного, о котором мы не знаем и которое постоянно оказывает на нас определенное влияние. Когда мы осознаем — как правило, на личном опыте, — что это данность, которую мы не в силах изменить, становится ясно, что на самом деле нет поводов относиться к ней недружелюбно. Если судьба обрекает нас жить с товарищем или товарищами, которых мы сами бы себе не выбрали, очевидно, что жизнь пойдет куда более гладко, если мы повернемся к ней с дружелюбным, нежели враждебным, лицом.
Одна весьма мудрая женщина рассказывала мне, что во время долгого путешествия по разным странам, которые ей всегда хотелось посетить, ей пришлось делить комнату с женщиной, которая была совершенно не близка ей по духу. Поначалу ей казалось, что это неизбежно испортит ей всю поездку. Потом она осознала, что потратит впустую самые интересные и приятные минуты своей жизни, если позволит своей неприязни испортить их. Поэтому она решила принять чуждую по духу попутчицу, отстраняясь от ее негативных эмоций и самой женщины, будучи при этом с ней дружелюбной. Эта техника сработала превосходно, и она получила огромное удовольствие от поездки.
То же самое и с элементами бессознательного, которые нам не нравятся и кажутся нам совершенно не по душе. Мы портим нашу собственную поездку, если позволяем им взять верх. Если мы можем принять их такими, какие они есть, и быть дружелюбными по отношению к ним, мы часто осознаем, что они не так уж и плохи, и, по крайней мере, не получаем враждебность в ответ.
Первый образ, который мы встречаем при столкновении с бессознательным, — это наша собственная тень. Так как она или он в большинстве своем состоит из того, что мы сами отвергли в нас же, она/он обычно нам так же не по душе, как попутчица была не по душе той женщине. Если мы враждебны по отношению к бессознательному, оно будет становиться все более и более невыносимым, но если мы дружелюбны — осознавая его право быть таким, какое оно есть, — бессознательное изменится до неузнаваемости.
Однажды, когда мне снилась тень, которая была мне в высшей степени неприятна, но которую, согласно своему раннему опыту, я смогла принять, Юнг сказал мне: «Теперь твое сознание менее ярко, но при этом намного более широко. Ты знаешь, что, как безупречно честная женщина, ты также можешь быть бесчестной. С этим можно не соглашаться, но это на самом деле серьезный шаг». Чем дальше мы заходим, тем больше осознаем, что каждое расширение сознания — на деле самый серьезный шаг, на который мы способны. Почти все сложности в нашей жизни происходят от узости нашего сознания, из-за чего мы не можем их осознать и встретиться лицом к лицу, и ничто не помогает нам больше в понимании этих сложностей, чем обучение контактировать с ними с помощью активного воображения, что, я надеюсь, продемонстрируют наши дальнейшие примеры.
Как я упоминала раньше, активное воображение — хотя и отличается от своих предшественников тем, что по своей сути более эмпирично и научно, — ни в коем случае не является методом новым. Можно даже сказать, что этот метод так же стар, как и наиболее ранние попытки человека наладить взаимоотношения с силами более великими и вечными, нежели он сам. Когда человек пытается наладить контакт с такими силами, чтобы договориться с ними, он инстинктивно открывает для себя некоторую форму активного воображения. Если внимательно читать Ветхий Завет с этой точки зрения, можно обнаружить, что он полон таких попыток. Я напомню вам, и это лишь один пример из множества, о том, как Иаков построил всю свою жизнь на том, что он слышал, как Господь разговаривает с ним. В случае Иакова воля Господня часто открывалась во снах, но не всегда это происходит именно так. Иаков, несомненно, унаследовал от своей матери Ревекки способность слышать, что те силы говорили ему, назовем ли их «Господь» или «бессознательное» в этом конкретном случае — по сути, разницы нет. Ревекка обратилась к Господу, когда близнецы боролись в ее утробе, и она воспользовалась несколько сомнительными методами, чтобы справиться с ее старым мужем и сыновьями, основываясь на Его ответе. Разумеется, методы являлись «несколько сомнительными», если судить их с точки зрения обыденной морали, но если мы примем во внимание, что она была посланником воли Господней, восприятие их ощутимо меняется.
Господь сам говорит нам: «Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю все это» (Ис. 45:7). Если он создает зло, то он определенно будет желать, чтобы его творения время от времени совершали то, что считается злом, однако это было более наглядно во времена Ревекки, чем сейчас. Всегда важно «исполнять волю Господню», если говорить на языке Ветхого Завета.
Добро и зло — это пара противоположностей, которые сами по себе приходят на ум после двух тысяч лет христианства. И эти противоположности сами по себе вызывают большинство проблем сегодня. Наиболее точно это продемонстрировано во внешнем мире «железным занавесом», и это шаг, на который мы обязаны пойти из-за обстоятельств, согласно христианскому учению о постоянном стремлении к добру и подавлению зла. Хотя это подавление было необходимо две тысячи лет назад, ужасающее господство зла сегодня показывает нам, что происходит, когда одна из противоположностей подавляется слишком долго.
Я живо вспоминаю о том, как Юнга во время беседы спросили, что он думает насчет вероятности атомной войны, на что он ответил: «Я думаю, это зависит от того, сколько людей могут выдержать напряжение противоположностей в них самих. Если достаточно людей окажутся в состоянии это вынести, то мы сможем избежать наихудшего исхода. Но если не смогут и начнется атомная война, наша цивилизация погибнет, так же как гибли столь многие раньше, но только в гораздо больших масштабах». Это указывает, насколько серьезно Юнг относился к необходимости выдерживать напряжение между противоположностями и, если это возможно, объединить их в одно. Ведь если мы спроецируем темную противоположность за «железный занавес» или на террористов, например, мы потеряем возможность положить песчинку на светлую сторону мировых весов войны и мира.
Можно сказать, что способ Ревекки справляться с загадкой, которую ей задали близнецы, бьющиеся в утробе, уже содержит наш основной повод обратиться к активному воображению сегодня. Она была не в состоянии осознать, что с ней происходит, ведь, как часто говорил Юнг, «единственное невыносимое страдание — это страдание, которое мы не можем понять». Поэтому Ревекка спросила себя: «если так будет, то для чего мне это? И пошла вопросить Господа» (Бытие 25:22). В принципе, эта процедура ничем не отличалась от того, когда что-то невыносимое происходит с нами или когда мы уже не в состоянии выдержать очевидную бессмысленность жизни. Именно тогда мы обращаемся к чему-либо или кому-либо, кому известно больше, чем нам, чтобы понять или узнать, что делать.
В дни древности, во времена Иакова и Ревекки, человек все еще был наивен и достаточно прост, чтобы заключить, что то,
что он знал, было первоисточником знания — в случае древних евреев «Господь», — и вопросить о том, что хотелось узнать. В то время он все еще был способен услышать, что его невидимый собеседник мог сказать в ответ. И по сей день остались люди с подобной наивной простотой, но я должна сказать, что они редки, и, увы, близятся к вымиранию. Это характерно для первобытных людей племени элгони в восточной Африке, которые по традиции вверяли свои судьбы снам своих лекарей. Но, как они с грустью сказали Юнгу в 1925 году: «Нет, с тех пор, как пришли англичане, нам больше не снятся большие сны; как видите, окружной комиссар лучше знает, что нам делать». В эти дни рациональности все мы, осознавая это или нет, все больше верим «окружному комиссару» и всему тому, что он отстаивает. Поэтому мы потеряли связь — ведь большая часть полностью забыта — со сверхчеловеческим мудрым руководством, которое существует в бессознательном и которое Юнг называл «абсолютным знанием» в своем эссе о синхронистичности[2]. Ранее человечество называло абсолютное знание «Богом», «Господом», «Разумом Будды» и т. п.
Лоренс ван дер Пост даже приписывает жестокое истребление расы бушменов в первую очередь тому факту, что их «невозможно было укротить». Или, говоря на языке, который Юнг использовал, чтобы описать людей племени элгони, было невозможно заставить их оставить свои сны и довериться «окружному комиссару». Однако все отсылки ван дер Поста к Гансу Таайбошу в его захватывающем произведении «Песнь Богомола» живо демонстрируют, насколько верный выбор сделали бушмены, когда отказались оставить своего бога Богомола ради «окружного комиссара».
В самые ранние дни анализа, сразу после расставания с Фрейдом, Юнг прошел через период, о котором сам говорит в «Воспоминаниях»: «После разрыва с Фрейдом для меня наступил период внутренних колебаний, будто я утратил всякие ориентиры и не мог нащупать почву под ногами». Он чувствовал, что было особенно важно найти свой подход к пациентам, так как ему уже не казалось, что методы, которые он использовал во времена тесного общения с Фрейдом, были верны или удовлетворительны. Он сказал: «Я старался не пользоваться какими бы то ни было теоретическими установками, а просто помогал пациентам понять самих себя, объяснить возникающие у них бессознательные образы. Моей целью стало оставлять все на волю случая». Позже он понял, что очень мало, если вообще хоть что-то, происходит «по воле случая»; на самом же деле его подход в 1911 году заключался в том, чтобы вверить себя и пациентов бессознательному. Сделав так, он совершил открытие, что способ интерпретации снов, дающий наибольшие плоды, состоял в том, чтобы брать их собственные факты как основу интерпретации, и что любое теоретизирование искажает и затемняет их значения.
Этот метод действовал на пациентов поразительно хорошо, но Юнг все еще чувствовал, что не нашел твердую почву под ногами, в которой нуждался, и что ему еще только предстояло осознать свой внутренний миф. Ему пришлось признать, что он больше не жил мифом христианства, по которому человек запада жил последние две тысячи лет, и что, хоть он написал длинную книгу о мифах[3], он все еще не знал своего.
В то время ему приснилось несколько весьма ярких снов, но он говорит, что сны не помогли ему справиться с «утраченными ориентирами». Так как он не понимал их в течение многих лет, ему пришлось искать глубину дальше. Читатель может сам обнаружить в главе «Встреча с бессознательным» книги «Воспоминания, сновидения, размышления» те шаги — темные и опасные, какими они часто и бывают, — через которые он обрел свой, в высшей степени эмпирический путь активного воображения. Юнгу понадобилось много лет, и он не был удовлетворен способностью видеть образы бессознательного или даже активно работать с ними в своем воображении. Облегчение пришло, только когда он совершил наиболее важный шаг из всех: найти их «место и предназначение» в его собственной внешней жизни. Это, как он говорит, наиболее важный шаг во всем активном воображении, которым мы обычно пренебрегаем. О взгляде внутрь мифа нашего бессознательного он говорит так: «Если человек не рассматривает это знание как этическую заповедь, он впадает в иллюзию собственной власти над бессознательным, что может привести к опасным последствиям, гибельным не только для других людей, но и для того, кто считает себя „знающим“»[4].
(Это довольно любопытное слово, «знающий» («knower») — буквальный перевод более обыденного немецкого слова der Wissende, которое означает «человек, имевший опыт взгляда внутрь бессознательного». Человек, получивший этот ценный опыт, но при этом не смогший сделать верные выводы насчет его места во внешней жизни, становится жертвой мощного влияния, которое в конце концов ставит под угрозу не столько окружающих, сколько его самого.)
Юнг продолжает: «Образы из бессознательного налагают на человека огромную ответственность. Непонимание этого, равно как и уклонение от морального долга, лишает человека целостности и придает его жизни характер болезненной раздробленности».
Я думаю, уже сказано достаточно, чтобы решительно прояснить, что активное воображение — это не предмет легкомысленного досуга. Это весьма серьезный шаг, на который ни в коем случае нельзя идти с легкой головой. Не каждому предначертано судьбой столь же полно встретиться лицом к лицу с бессознательным, как это удалось Юнгу; такая «дальняя разведка» является призванием, в противном случае не стоит и браться. Но — и именно поэтому я начинаю эту книгу с идеи глубинных изменений в личности человека, которых он может достичь через активное воображение — никогда нет гарантий по поводу того, куда, однажды начавшись, в итоге приведет нас этот путь. Помимо всего прочего, на него не стоит вступать, не имея крепких отношений с кем-либо, кто понимает или хотя бы сочувствует, ведь иногда с его помощью достигаются настолько ледяные нечеловеческие глубины, что человеку абсолютно необходима компания, чтобы избежать участи быть полностью замороженным и потерянным. Хоть и необходимо иметь рядом человека, которому можно доверять, истинное активное воображение — очень индивидуальный и даже одинокий проект. В любом случае, я никогда бы не стала заниматься активным воображением с кем-либо еще в комнате, сколь бы хорошо я этого человека ни знала.
Есть еще одно предупреждение, которое должно прозвучать в самом начале, потому что я встречала людей, которые, к моему удивлению, этого не осознавали. Заключается оно в следующем: никому не стоит брать образы живых людей в свое воображение. Как только появляется к этому какая-либо склонность, мы должны остановиться и очень осторожно спросить себя о наших мотивах, потому что мы можем снова вернуться в старое, сверхъестественное мышление; то есть пытаться использовать бессознательное для личных целей, а не в единственно законном смысле: для исследования неизвестного, исследования как можно более научного, с мотивом выяснить свою собственную целостность. Здесь приходит осознание великого фундаментального различия между правильным и неправильным использованием активного воображения. Вопрос состоит в следующем: если быть с собой откровенным, мы это делаем с тем, чтобы достичь и раскрыть свою собственную целостность, или же скрытно используем его как попытку заставить работать на себя? Последнее может казаться определенно успешным какое-то время, но рано или поздно приводит к катастрофе.
Но если мы действительно хотим познать свою собственную целостность, жить индивидуальной судьбой как можно более полно, если мы на самом деле хотим отбросить иллюзии и выяснить истину о своем собственном существе, пусть и неприглядную, тогда ничто не поможет нам на нашем пути, кроме активного воображения. В конце концов, оно может привести к гораздо большей самостоятельности и освободить от зависимости от анализа или любой иной внешней помощи, чем что-либо еще мне известное, — но я говорю «в конце концов», так как из всех известных мне работ эта — самая сложная.
Юнг мне однажды сказал, что в случаях, когда его пациентам следовало заниматься активным воображением, он даже расценивал это как проверку, хочет ли пациент стать более самостоятельным или остаться зависимым от него на манер паразита. Когда я спросила, могу ли я процитировать эту фразу, он ответил: «Не только можешь, но я прошу тебя это сделать при первой же возможности».
Аналитику следует как можно меньше вмешиваться в активное воображение. Когда Юнг только начинал анализировать меня, ему всегда хотелось узнать, занималась ли я активным воображением, но, внимательно выслушав меня, он никогда не анализировал или не комментировал это, разве что ему приходилось указывать на мои ошибки. Помимо этого, он всегда спрашивал о снах и анализировал их с величайшей осторожностью. Это делалось для того, чтобы избежать влияния на активное воображение, которому всегда нужно предоставлять свободу развиваться по-своему. Для пациента это зачастую оказывается очень сложно, это правда; к сожалению, все не так просто и прямолинейно, как было во времена Ревекки. Большинству из нас приходится в течение долгого времени расчищать слои слепого следования за «окружным комиссаром» и чисто рациональной безопасности, которую он представляет, прежде чем мы можем просто и доверчиво «вопросить Господа», чтобы обрести свой путь к абсолютному знанию в своем собственном бессознательном.
Не так давно ученик спросил ученого раввина, почему это раньше Бог так часто говорил со своим народом напрямую, а теперь не говорит совсем. Раввин, который, несомненно, был весьма мудрым человеком, ответил: «Человек более не способен наклониться достаточно низко, чтобы услышать слова Бога». И это в точности так и есть. Мы сможем услышать, что говорит Бог или бессознательное, лишь наклонившись очень низко.
Видеть и до определенной степени принимать свою собственную тень — это действительно conditio sine qua non (лат. обязательное условие), чтобы испытать бессознательное, ведь если мы все еще кормим самих себя иллюзиями о том, кто и что мы есть, мы совершенно точно не будем достаточно реальны, чтобы увидеть образы бессознательного или услышать его голос. Природа и бессознательное всегда переходят сразу к делу, зачастую вопреки нашим ожиданиям. Нам необходим свободный от предрассудков разум, который научился ценить истину превыше всего, чтобы зафиксировать и оценить то, что мы видим и слышим.
Поэтому я редко побуждаю людей, которые со мной работают, к активному воображению на ранних этапах анализа; я скорее стараюсь сфокусировать их внимание на реальности бессознательного, пока не почувствую, что они действительно знают по личному опыту, что то, с чем они имеют дело, настолько же реально, как и внешний мир. Есть и исключения; некоторые люди, которые от природы одарены способностью к этому, могут найти в активном воображении сильного помощника даже на самых ранних этапах. Такие люди могут использовать его обоснованно с самого начала анализа, но это редкий случай.
Если активное воображение кажется методом, способным принести вам пользу, и вы вполне уверены, что ваши истинные мотивы заключаются в том, чтобы узнать больше о себе и о неизвестной части человека, первое, что нужно осознать, — что оно действует согласно принципу китайского заклинателя дождя из Цзяочжоу. Эту историю рассказывают очень часто, но Юнг, давший нам прямой совет, однажды сказал мне: «Никогда не проводите семинар или даже лекцию, не рассказав людям эту историю». Он снова рассказал нам ее незадолго до смерти, на одном из своих самых последних рождественских ужинов в Цюрихском психологическом клубе. В комнате совершенно точно не нашлось бы человека, который не знал этой истории наизусть, однако когда он рассказал ее, атмосфера вечера переменилась. Я осознала тогда, как никогда ранее, почему он настаивал, чтобы я повторяла ее снова и снова.
«Часть Китая, где жил Ричард Вильгельм[5], переживала ужасную засуху. После того как люди перепробовали все известные им способы вызвать дождь, они решились послать за шаманом. Это очень заинтересовало Вильгельма, и он решил, что должен присутствовать, когда заклинатель дождя появится. Тот приехал в закрытой повозке. Маленький, умудренный старичок, вдыхавший воздух с заметным отвращением, выбравшись из повозки, попросил оставить его одного в маленьком домике около деревни; еду он попросил оставлять у входа снаружи.
Три дня от него не было вестей, но после этого не просто пошел дождь, но еще и начался большой снегопад, необычный для этого времени года. Пораженный до глубины души, Вильгельм отыскал шамана и спросил его, как ему удалось вызвать дождь и даже снег. Заклинатель ответил: „Я не вызывал снег; я за это не в ответе“. Вильгельм настаивал, что до его появления была жуткая засуха, а через три дня после его появления все засыпало снегом. Старик ответил: „О, это я могу объяснить. Видишь ли, я пришел из мест, где люди живут согласно порядку; они живут согласно Дао; поэтому и погода также в порядке. Но, попав сюда, я увидел, что люди тут не в порядке и что меня они тоже заразили. Поэтому я остался наедине с собой, и, как только я снова вернулся к Дао, разумеется, пошел снег“».
Величайшая польза от активного воображения — это привести нас, подобно шаману, в гармонию с Дао, так, чтобы вокруг нас происходило правильное вместо неправильного. Хотя вплетение китайского Дао может придать экзотический привкус тому, что на самом деле является простым каждодневным опытом, мы находим все то же значение в самом что ни на есть разговорном языке: «Не с той ноги сегодня встал» («выбрался из кровати не с той стороны» или, как говорят в Швейцарии, «встал с левой ноги»). Это выражение довольно точно описывает психологическое состояние, в котором мы не пребываем в гармонии с нашим бессознательным. Мы раздражительны, брюзгливы и — подобно тому, как ночь следует за днем, — оказываем разрушительное влияние на нашу окружающую среду, в полную противоположность влиянию, которое, очевидно, исходило от заклинателя дождя из Цзяочжоу.
Это влияние хорошо заметно по двум противоположным занятиям — молитве и черной магии. Мистики положили всю свою жизнь на достижение союза с Богом или, как мы бы выразились, на погружение в себя до тех пор, пока эго не будет по большей части заменено самостью. Великое множество историй о влиянии, оказанном на окружающую среду, о котором даже говорят как о чуде, рассказывают снова и снова. Св. Гертруда, бенедиктинская аббатиса, например, по слухам, была способна влиять на погоду[6].
Существуют бесчисленные истории о том, как она отводила град силой молитвы, ослабляла суровые морозы или спасала посевы от шторма в последний момент. Интересно, что в записях своих молитв она обращает внимание на то, что она не старается навязать свое эго Богу, но что ей хотелось бы привлечь Его внимание к происходящему! Иными словами, она пытается достичь полной гармонии между собой и Богом, которая не будет зависеть от того, услышит ли он ее молитвы или нет.
Нас заботит не то, существовало ли действительно подобное влияние, чудесное или естественное, но тот факт, что бессчетное количество людей в это верили. Это само по себе является психологическим свидетельством, указывающим на укоренившееся глубоко в человеке убеждение, что гармония с Господом или самостью оказывает влияние на окружающую среду.
То же самое касается широко распространенного убеждения, что ведьмы способны вызывать шторм. Это всегда связывалось с их делами с дьяволом или каким-либо демоном; то есть с силами хаоса. Предполагается, что они выходили из себя, сеяли беспорядок, такой, например, как злоба, о котором мы только что говорили, и приносили неугодную погоду, в противоположность заклинателю дождя из Цзяочжоу.
Нас не беспокоит фактическая способность влиять на человека, ведь невозможно ни доказать это, ни опровергнуть. Я привожу эти примеры только потому, что они представляют собой наблюдаемые экстремальные случаи, в которые верили во все времена и во всех местах по consensus gentium (лат. согласию умов), тех эманаций, что проистекают из гармонического или хаотического отношения человека со своим собственным бессознательным. Очевидно, что unio mystica (лат. мистическое единство) святых и договор с дьяволом ведьм слишком односторонни: одни верят в абсолютно праведного Бога и считают зло не более чем privatio boni (лат. отсутствие добра), а другие надеются, что дьявол, властелин этого мира, из двух более могущественен, и поэтому выбирают его сторону, надеясь, так сказать, получить от него побольше. Наша задача — договориться с бессознательным, а это намного сложнее, чем предыдущие примеры. Нам придется иметь дело с обеими сторонами одновременно, что является характерной чертой нашего времени.
И молитва, и созерцание мистика, и договор колдуньи с дьяволом тесно связаны с активным воображением. Иными словами, оба представляют с собой активную попытку наладить контакт с невидимой силой, чтобы исследовать область подсознания. Причина, по которой влияние мистика более предпочтительно, чем влияние ведьмы, может быть объяснена с психологической точки зрения тем фактом, что мистик старается отставить все нужды эго, тогда как ведьма пытается использовать силы бессознательного во благо своего собственного эго. Иными словами, мистик пытается пожертвовать односторонним эго ради блага целого, тогда как ведьма пытается использовать силы, принадлежащие целому, во благо его части — ограниченного сознательного эго.
Как упоминалось ранее, мы все испытали на опыте то, что наши сознательные намерения постоянно пересекаются неизвестными — или относительно неизвестными — оппонентами в бессознательном. Возможно, наиболее простое определение активного воображения — это то, что дает нам возможность наладить контакт и со временем договориться с этими силами или фигурами в бессознательном. В этом аспекте оно отличается от сна тем, что во сне мы не контролируем наше поведение. Конечно, в большинстве случаев в практическом анализе сны необходимы для того, чтобы восстановить баланс между сознательным и бессознательным. Но лишь в некоторых случаях (мы это разберем подробнее дальше) этого недостаточно. Но, прежде чем мы продолжим, я представлю краткое описание самих техник, которые используются в активном воображении.
Первое — останьтесь в одиночестве, чтобы вас как можно меньше беспокоили извне. После этого следует сесть и сконцентрироваться на том, чтобы слушать, что поднимается из бессознательного. Когда это достигнуто, а очень часто это совсем не просто, надо не дать образу погрузиться обратно в бессознательное, нарисовав или описав все, что было услышано. Иногда лучше всего удается передать ощущения движением или танцем. Некоторым людям не удается войти в контакт с бессознательным напрямую. Косвенный подход, который открывает бессознательное особенно хорошо, заключается в том, чтобы писать истории, очевидно, о других людях. Такие истории неизменно открывают части души рассказчика, которые для него совершенно бессознательны. Мы рассмотрим превосходный пример этого подхода в «Случае Сильвии» (глава 3).
В любом случае, наша цель — войти в контакт с бессознательным, а это включает необходимость дать ему возможность проявить себя так или иначе. (Тому, кто убежден, что у бессознательного нет собственной жизни, не стоит даже пробовать этот метод.) Для того чтобы дать ему такую возможность, всегда необходимо пережить в той или иной степени «перекос сознания» и позволить фантазиям, которые всегда более или менее представлены в бессознательном, прийти к сознательному. (Юнг однажды сказал мне, что он полагал, что сон всегда происходит в бессознательном, но что обычно нужно полное отключение от внешнего мира, чтобы он хоть как-то сохранился в сознании.) Как правило, первый шаг в активном воображении — это научиться, так сказать, видеть или слышать сон наяву.
Юнг пишет в комментарии к книге «Тайна Золотого Цветка»:
«Каждый раз, когда создается воображаемое, активность сознания должна отключаться.
В большинстве случаев результаты этих усилий не очень вдохновляют на начальных этапах. Обычно они состоят из призрачных сплетений воображения, которые не дают четкого понимания их происхождения или цели. Для многих их легче записать; другие их визуализируют, а третьи зарисовывают, с визуализацией или без нее. Если присутствует высокая степень скованности сознания, зачастую выразить воображение способны лишь руки; они создают или рисуют образы, которые часто чужды сознательному разуму.
Эти упражнения стоит продолжать до тех пор, пока скованность сознания не пройдет — иными словами, пока человек не научится позволять событиям развиваться; и это является следующей целью упражнения. Благодаря этому формируется новое отношение, и это отношение позволяет принимать иррациональное и необъяснимое лишь только потому, что оно происходит. Это отношение стало бы ядом для человека, уже потрясенного тем, что с ним происходит. Но в этом отношении есть огромная ценность для того, кто из всех происходящих событий выбирает лишь приемлемые с точки зрения сознательного суждения; постепенно его выносит из потока в спокойные воды».
В других местах Юнг упоминает движение и музыку среди способов достижения этого воображения. Он указывает, что с движением — иногда оно может оказать большую помощь в избавлении от скованности сознания — сложность заключается в документировании самих движений. Если нет никакой внешней записи, поразительно, насколько быстро образы, появляющиеся из бессознательного, исчезают из сознательного разума.
Юнг полагает, что нужно повторять движения, пока они не отпечатаются в памяти. И даже тогда, могу сказать из личного опыта, лучше зарисовать форму танца или движения или записать несколькими словами, чтобы предотвратить его исчезновение в течение нескольких дней.
В том же комментарии Юнг говорит о типах людей следующее:
«Один будет принимать главным образом приходящее к нему извне, а другой — идущее изнутри. Более того, закон жизни требует, чтобы они брали изнутри и снаружи то, что раньше исключали бы. Это обращение всего существа человека означает расширение, возвышение и обогащение личности, причем прежние ценности, поскольку они не были просто иллюзорными, сохраняются и после обращения. Если же они не сохраняются, то человек впадает в другую крайность, из пригодности попадает в негодность, из адекватности в неадекватность, из смысла в бессмыслицу и даже из разума в душевную болезнь. Этот путь небезопасен. Все хорошее дорогого стоит, а развитие личности относится к самым великим драгоценностям. Дело в том, чтобы говорить себе „да“, то есть полагать себя самого как наиважнейшую задачу и всегда оставаться при полном сознании того, что делаешь, никогда не спуская глаз с себя со всеми своими сомнительными сторонами — вот уж действительно задача из задач».
Как правило, нужно очень много времени — обычно несколько лет, — чтобы две стороны личности, представляемые сознательным и бессознательным, соединились в Дао. Хотя, как упоминалось раньше, этот термин может звучать непривычно для западного слуха, но на самом деле Дао — наиболее точное из выражений.
Насчет этого Юнг пишет:
«Для западного духа характерно, что у него вовсе нет понятия, передающего Дао. Китайский иероглиф „Дао“ составлен из знаков „голова“ и „идти“. Вильгельм переводит Дао как „смысл“ (а также как „путь“ — см. „Тайна Золотого Цветка“). Другие — как „путь“, „providence“ (фр. «провидение»), а иезуиты — как „бог“. И в этом видно какое-то сомнение. „Голова“ могла бы указывать на сознание (ведь голова — это также „престол света небес“), „идти“ — на „проделывать путь“. Тогда смысл выражения — „идти осознанно“ или „осознанный путь“».
Существует и другая техника работы с бессознательным путем активного воображения, которая мне всегда очень помогала: диалог с содержимым бессознательного, которое видится персонифицированным. Юнг говорил, что это, как правило, происходит на поздних стадиях активного воображения, и я сама этого не осознавала до тех пор, пока не начала работать с самим Юнгом. В самом деле, об этом можно прочитать в работе «Два эссе по аналитической психологии». Те, кто читал главу «Встречи с бессознательным» в «Воспоминаниях», увидят, что он сам начал так делать довольно рано, хоть и не в самом начале своих экспериментов с этим методом. Те, кто читал «Анну Марджулу», уже знают, что она использовала почти исключительно этот метод, хотя в ранние годы обращалась к рисованию — визуальному методу, противоположному методу аудиальному, а временами она вполне успешно совмещала эти методы.
Разумеется, крайне важно знать, с кем идет разговор, и совершенно точно не стоит воспринимать каждый голос так, как будто через него глаголет сам Святой Дух! С визуализацией это относительно просто, как видно из случая Эдварда (глава 2). Кажется, ему совсем не сложно понять, кто с ним говорит, ведь он всегда видит и обычно описывает фигуру перед тем, как говорить с ней, за исключением голоса, которому он дал имя «Дьявол». Но даже когда никакой визуализации нет, можно научиться безошибочно распознавать голоса и в особенности манеру речи. Зачастую и у Анны Марджулы не было визуализации, и при этом она точно знала, кто говорит. Более того, эти образы весьма противоречивы: у них есть позитивные и негативные стороны, и часто одна перебивает другую. В таком случае лучше всего судить по тому, что говорят. И всегда нужно помнить о том, что не стоит стремиться только к позитивному и избегать негативного. Касательно этого в своих «Поздних мыслях» Юнг говорит:
«Критерием морального действия не может более служить тот факт, что мы понимаем добро как некий категорический императив, а зло как то, чего в любом случае можно избежать. Понимание реальности зла вынуждает нас признать, что добро есть всего лишь противоположный полюс зла, и, стало быть, это относительно, что и добро, и зло — всего лишь части некоего парадоксального целого. По сути, это означает, что добро и зло утрачивают свой абсолютный характер, то есть и то и другое — всего лишь суждения.
Все человеческие суждения несовершенны, что заставляет нас всякий раз сомневаться в правильности наших суждений. Ошибаться может каждый, и это в итоге превращается в проблему этическую, в той степени, в какой мы не уверены в своих моральных оценках. Но этический выбор остается всегда, относительность „добра“ и „зла“ не означает, что эти категории обесценились и перестали существовать. Этические суждения наличествуют всегда и приводят к специфическим психологическим последствиям».
В активном воображении в особенности важно помнить эти факты, хоть они и усложняют все. Однако мне бы хотелось заметить, что, в особенности для интровертов, активное воображение — это прекрасная возможность осознать эти истины, которые могут помочь, когда нам приходится иметь с ними дело во внешнем мире, так как мы постоянно находимся в настоящем.
Есть одно очень важное правило, о котором нужно помнить при всех техниках активного воображения. В местах, где мы входим в него сами, мы должны целиком и полностью концентрировать наше сознательное внимание на том, что мы говорим или делаем, настолько же — или даже больше, — чем когда мы имеем дело с серьезной ситуацией во внешнем мире. Это не даст образу остаться пассивным. Но когда мы сделали или сказали все, что хотели, мы должны быть в состоянии открыть в своем разуме чистый лист, чтобы услышать или увидеть то, что наше бессознательное хочет сказать или сделать.
Юнг в «Психологии переноса» цитирует абзац, который очень хорошо описывает этот чистый лист. Это фрагмент письма английского алхимика Джона Пордеджа его soror mystica (лат. мистической сестре) Джейн Лид. Он пишет:
«Следовательно, если человеческая воля брошена и оставлена, и стала терпеливой и спокойной, как бы мертвой, — Тинктура [нам следует говорить „самость“] все осуществит в нас и для нас, если только мы сможем удержать в покое наши мысли, движения, чувства и воображение или сможем остановиться и успокоиться. Однако каким трудным, тягостным и горьким кажется это делание человеческой воле, прежде чем она будет приведена к такой форме, чтобы оставаться спокойной, пусть даже у нее на виду бушует огонь и ее осаждают всевозможные искушения!»
Здесь Пордедж находится в полном согласии с работами Майстера Экхарта, который также винит человека в неспособности осознать волю Господню. Если мы внимательно исследуем себя, то увидим, что желание сделать по-своему действительно является причиной того, что мы не видим и не слышим, что нам хочет открыть бессознательное. Достичь состояния, которое описывает Пордедж, — это действительно работа всей жизни. На моей памяти это удалось лишь одному человеку: самому Юнгу. И даже он достиг этого лишь во время затяжной болезни на семидесятом году жизни, в 1944-м. Об этом он говорит:
«Но после болезни я приобрел и новое качество. Его я назвал бы утвердительным отношением к бытию, безусловным „да“ по отношению ко всему, что есть, без каких бы то ни было субъективных протестов. Условия существования я принимал такими, какими видел и понимал их, себя самого я тоже принимал таким, каким мне суждено быть».
Достичь этого состояния на достаточное время, чтобы услышать или увидеть точку зрения бессознательного, к счастью, намного проще и, более того, необходимо в рамках каждой техники активного воображения.
Техника для обоих методов — визуального и аудиального — состоит в первую очередь в способности дать событиям развиваться таким образом, как Юнг описывает в абзацах, цитируемых из «Комментария к „Тайне Золотого Цветка“». Но нельзя позволять образам сменять друг друга, как в калейдоскопе. Например, если первый образ — это птица, сама по себе она может молниеносно обратиться львом, кораблем в море, батальной сценой и чем угодно еще. Техника заключается в том, чтобы удержать внимание человека на первом образе и не позволить птице пропасть до тех пор, пока она не объяснит, почему она нам явилась, какое несет послание из бессознательного или что хочет узнать от нас. Мы уже видим необходимость самим вступить в диалог. Если пропустить этот этап после того, как мы уже научились позволять событиям развиваться, то образ либо изменится так, как это было описано выше, либо — даже если мы постараемся удержать первый образ — останется своего рода пассивным кино или радиопередачей. Само собой, необходимо уметь давать событиям развиваться, но если погрузиться в это слишком глубоко, очень скоро это может стать опасным. Основная цель активного воображения — договориться с бессознательным, а для этого с ним нужно объясниться (достичь с ним Auseinandersetzung — это непереводимое немецкое слово означает действие, в процессе которого мы объясняемся, обсуждаем, анализируем с дальнейшим постепенным достижением соглашения), для чего крайне важно иметь собственную четкую точку зрения.
Чтение «Одиссеи» с точки зрения активного воображения очень поможет в осознании взаимодействия сознательного и бессознательного в нашем собственном активном воображении. Точка зрения бессознательного в «Одиссее» превосходно представлена поведением богов; его позитивный, поддерживающий аспект в особенности хорошо проиллюстрирован образом Афины Паллады, а негативный и разрушительный — Посейдоном. Самый могущественный из всех — Зевс — иногда на одной стороне, в других случаях — на другой.
Точка зрения сознательного в равной степени представлена протагонистом, Одиссеем, а в тех эпизодах, где он отсутствует, — его сыном, Телемахом, или же Менелаем. Хотя Менелай появляется лишь в четвертой песни «Одиссеи», именно он учит нас особенно важному уроку техники активного воображения: важности держаться за один образ. По сути, места мне хватит лишь на детальный разбор одного этого примера, хотя было бы возможно и, более того, захватывающе использовать всю поэму как прототип активного воображения. Конечно, следовало бы взять его, как Анна Марджула всегда берет мифы и сказки, в качестве прототипа в основании поздней индивидуальной техники активного воображения. Оно совсем не подходит под персональные наложения, которые мы в дальнейшем будем использовать в качестве примеров современного активного воображения, в случаях Эдварда и Сильвии, например, но идея сфокусироваться подобным образом на «Одиссее» весьма удачная.
Будучи еще ребенком, Телемах, сын Одиссея и Пенелопы, беспомощно наблюдал за тем, как злосчастные женихи растрачивали его наследство, и даже пессимистично и упрямо считал своего отца, Одиссея, мертвым. На самом же деле Одиссей был единственным выжившим завоевателем Трои, который смог вернуться домой. Сын, которого он оставил ребенком, успел стать мужчиной еще до того, как что-либо стало известно насчет Одиссея. Девятнадцать лет странствований в конце концов вызвали жалость у всех богов Олимпа, кроме Посейдона, который до самого конца преследовал Одиссея с «неуемной ненавистью».
Но когда Посейдон был занят далекими эфиопами, Зевс решил, что пришло время вмешаться в судьбу Одиссея; он был уверен, что Посейдона можно было унять, ведь он не мог в одиночестве противостоять объединенной воле всех остальных богов. Его с энтузиазмом поддержала его дочь, «светлоокая Афина». Гермеса, посыльного, отправили к нимфе Калипсо, которая удерживала Одиссея на далеком острове, чтобы передать ей, что она должна отпустить многострадального гостя, ведь теперь он должен вернуться домой согласно воле богов. Афина взяла на себя задачу «вселить дух веры» в Телемаха, чтобы он в конце концов смог призвать женихов к порядку и начать поиски сведений об отце, которым всячески мешали женихи.
Воодушевленный таким образом, Телемах одолел женихов. Без знаний его матери, но с помощью старой няни он снарядил корабль, поддерживаемый волей богини и управляемый лояльной и почтительной молодежью Итаки, на поиски отца или хотя бы известий о том, как он встретил свой конец.
Сначала Телемах отправился во владения Нестора, укротителя коней, но Нестор не смог помочь ему напрямую, так как он одним из первых вернулся домой и не знал ничего о тех, кто остался позади. Нестор послал Телемаха в Спарту, владение Менелая, который, как был уверен Телемах, точно должен был знать больше. Один из сыновей Нестора отвез Телемаха туда на колеснице, запряженной двумя самыми быстрыми из великолепных лошадей Нестора.
Менелай и его жена, Елена Троянская, из-за которой и началась Троянская война, сразу признали в Телемахе сына Одиссея и радушно приняли его. Менелай, как и Нестор, не располагал конкретной информацией об Одиссее, но все же смог ему помочь. Так, например, Менелай рассказал ему, как вести себя с бессмертными — на нашем языке, представителями бессознательного в архетипичных образах — что может помочь в современном активном воображении.
Менелай рассказал Телемаху, как Эйдотея, его анима, научила его вести себя в ситуации, задержавшей их на острове Фарос, близ устья Нила, встречными ветрами. Он достиг точки отчаяния (как иногда приходится делать нам, пока мы не предстанем перед лицом активного воображения в суровой реальности), ведь он уже использовал все свои припасы. Всему его экипажу, как и самой Елене, предстояло умирать от голода, если ветер не переменится.
Однажды, когда он бродил по берегу в глубоком унынии, к нему приблизилась прекрасная Эйдотея, «дочь могучего Протея, Старца из Моря». Поначалу она жестоко порицала бездействие, которое привело к заточению на острове, где вся его команда с каждым днем все слабела. Менелай уверил ее, что он всем сердцем хочет покинуть остров, но он предполагал, что, должно быть, как-то оскорбил бессмертных, которые не награждают его попутным ветром. Покровительствующая богиня сказала ему, что лишь ее отец, Протей, может сказать им, как им вернуться домой. Менелай должен устроить для него ловушку и заставить его все объяснить. Менелай умолял ее поведать, как ему «поймать бессмертного старца», и она просветила его, что он должен сделать.
На следующий день он встретил ее с тремя лучшими мужами из своей команды, как договорились, на рассвете. Они собрались у входа в пещеру, где Протей, по своему обыкновению, отправлялся на полуденный сон, однако лишь после того, как он подсчитает своих тюленей, как пастух считает овец. Богиня покрыла всех четырех мужей шкурами освежеванных тюленей и уложила их в норах, которые подготовила в песке, а ноздри им заткнула «амвросием, пахнувшим сладко», чтобы они могли выдержать вонь «глубинных тварей». Далее они должны были следовать ее наставлениям. Утром, как она и предсказывала, «стаями вышли из моря тюлени и друг возле друга все на песке улеглись. В полдень вышел старик из соленого моря; увидел жирных тюленей своих на песке, обошел, сосчитал их; первыми нас между чудищ своих сосчитал он; и мысли не было в духе его о засаде. Улегся и сам он».
Это был подходящий момент. Только он уснул, как мужи накинулись и схватили его. Как Эйдотея и предупреждала Менелая, «уловки старика» не заставили себя ждать. «Он огненнооким сначала представился львом бородатым, после того леопардом, драконом и вепрем огромным, деревом вдруг обернулся высоким, текучей водою». Но они его изо всех сил удерживали. Затем, как предсказывала богиня, он утомился от своего магического репертуара и принял свою изначальную форму. Заговорив, он задавал вопросы сам и позволил Менелаю задавать их.
Он раскрыл Менелаю, что тот совершил ошибку, оставив Трою столь быстро. Ему следовало остаться, и он «обязательно должен был жертву Зевсу и прочим богам принесть, раз хотел поскорее по винно-чермному морю вернуться в родимую землю». Когда Менелай услышал, что «если теперь же назад ты поедешь к теченьям Египта, Зевсом вспоенной реки, и святые свершишь гекатомбы вечно живущим богам, владеющим небом широким, и подадут тебе боги дорогу, какую желаешь», его сердце было разбито, но он знал, что другого выхода не было, пообещал Протею сделать так, как тот ему посоветовал.
Затем он задал вопросы о безопасности своих соотечественников, которых он и Нестор оставили в Трое. Предупредив, что Менелай прольет слезы, Протей сообщил ему необходимые известия, из которых я упомяну два примера. Агамемнона, брата Менелая, преданного женой и ее любовником Эгисфом, убили через час или два после того, как он вернулся домой (Клитемнестра приходилась Елене сестрой, два брата женились на двух сестрах). Вторая судьба, о которой я расскажу, особенно важна Телемаху. Его отец Одиссей, к несчастью, был пленником на далеком острове у нимфы Калипсо.
Телемах, оставаясь какое-то время в роскошном доме Менелая, был предупрежден Афиной, что ему пора возвращаться домой. Она повела его домой окольным путем, чтобы избежать ловушки, подстроенной бесчестными женихами. Вместо того чтобы позволить ему вернуться домой, она отвела его в дом верного свинопаса, где он нашел своего отца (который наконец вернулся на Итаку после девятнадцати лет странствий), переодетого нищим.
Я привожу эти материалы из «Одиссеи» в основном для того, чтобы показать важность сохранения первого образа, который появляется в активном воображении, не позволяя ему ускользнуть от нас с помощью быстрой трансформации, как он непременно поступит, если не будет вам подконтролен. Но я использовала чуть больше «Одиссеи», чем в другой книге (Б. Ханна: «Юнг: Его жизнь и работа. Биографические мемуары»), чтобы привлечь внимание читателя к важности сотрудничества между сознательным и бессознательным. Если бы не помощь того, что мы называем бессознательным, а Гомер изображает в виде бессмертных богов, какой шанс был бы у Телемаха или Менелая добраться домой? Без знания, которым его одарил Протей, смог бы Менелай вернуться в Египет, при том что он сказал, что его сердце разбито? Однако лишь в Египте он мог найти достаточные жертвы, которые умилостивят богов, чтобы те ему даровали попутные ветры. А Телемаха бы, без сомнения, заманили в ловушку женихи, если бы не помощь Афины Паллады.
Все это даже яснее в том, что касается самого Одиссея, но мы знаем достаточно, чтобы замечать, как бессмертные боги ведут нас и сегодня, хотя в современном мире мы называем их иначе. В дальнейшем я постараюсь показать параллели между античной «Одиссеей» и нашими собственными усилиями.
Единственный образ из бессознательного, о котором мы говорили на данной момент, — это тень. В самом деле, этот образ ближе всего к сознанию и единственный, в своем персональном аспекте, может быть достигнут в сознательном состоянии.
Тем не менее сны часто заставляют нас иметь дело с анимусом или анимой вместе с тенью, если даже не ранее. Обычно это происходит оттого, что мнения анимуса делают невозможным увидеть тень такой, какая она есть; в случае с анимой ее стремление повергнуть человека в угрюмое недовольство не даст ему разглядеть и осознать значимость качеств тени. Но полное согласие с тенью должно быть достигнуто до того, как можно будет начать договариваться с анимусом или анимой.
Однажды, когда мне с трудом давалось распознавание образов моего бессознательного, Юнг положил кончики пальцев на стол перед собой. Он предложил мне представить себя двухмерным существом, плоским, скажем так, и сказать ему, как я в таком случае бы воспринимала его руку. Естественно, я бы воспринимала только плоскость кончиков его пальцев, и откуда мне было знать, что в третьем измерении они соединены друг с другом? Очевидно, этого я знать не могла. Я могла лишь наблюдать плоскости кончиков пальцев и медленно изучать то, как они предстают передо мной, их текстуру, и насколько они далеко друг от друга. Если одна ладонь, скажем, находилась на расстоянии вытянутой руки, я бы заметила, что кончики пальцев одной руки находятся ближе друг к другу, чем другой.
Юнг объяснил, что мы находимся точно в таком положении относительно бессознательного. Нам известно лишь о трех измерениях, тогда как образы являются нам из неизвестного четвертого.
С подобными ассоциациями никогда не стоит заходить слишком далеко, но этот пример может объяснить, почему необходимо, в истинном контакте с бессознательным, осознать свою тень. Все, что нам не нравится, забывается очень быстро, или, в нашем примере, выталкивается в следующее измерение и теряется из нашего вида. Если плоского человека, например, не устраивает вид черного цвета в его плоскости, он мог бы вытолкнуть его в третье измерение и потерять его из виду. Однако кончики пальцев из третьего измерения, что касаются его плоскости, окажутся покрытыми этой отвергнутой черной субстанцией. Не говоря уже о том, какое отвращение бы это вызвало при его попытке слияния с бессознательным. Это показывает нам, почему нужно изучать личную тень как можно более тщательно, прежде чем мы сможем иметь дело с более глубинными образами в нашей психике.
Мы уже видели, что тень может представлять все бессознательное целиком, тогда как там присутствуют личные образы, нам неизвестные, которые после искажаются архетипичной тенью. Следующий ближайший к нам образ, анимус или анима, имеет лишь личностный аспект и по большей части является образом коллективного бессознательного. Поэтому мы можем интерпретировать богов и богинь в «Одиссее» как образы анимуса и анимы. Сознательные образы, такие как Одиссей, Телемах и Менелай, обладали более неоднозначным пониманием человечества и своих богов, которые приблизительно в равной степени были положительными и отрицательными. Именно с приходом христианства светлая сторона была принята, тогда как темная была подавлена и постепенно стала ассоциироваться с дьяволом. На тот момент этот этап развития был необходим, но он привел к подавлению личной тени и к необходимости для нас открыть ее для себя заново.
Активное воображение можно использовать для того, чтобы узнать личную тень и отделить ее от тени коллективной, которая затемняет неизвестные части личной. С помощью снов можно изучить личную тень, поскольку этот материал хоть и болезненный, но все же несложный для изучения. Всем нам известны и положительные, и отрицательные качества человека в его личной сфере. Также без лишних сложностей мы в состоянии распознать мнения анимуса и настроение и другие женские черты анимы, хоть с этим можно и не согласиться. Но когда дело доходит до слияния с анимусом или анимой, мы шагаем в неизвестность, и здесь начинаются настоящие сложности. Юнг даже говорил, что каждый, кому эта задача оказалась по зубам, достоин писать слово «мастер» перед своим именем.
Прежде чем я продолжу, стоит сказать, что, хотя работа с тенью осуществляется сознательным эго, его успешное завершение, такое, после которого мы можем предстать перед образами анимуса или анимы, зависит от вмешательства одной из этих фигур, или соглашение между тенью и эго в итоге окажется тупиком, а не их союзом. В особенности хорошо это заметно в случае «Доктора Джекилла и мистера Хайда» Роберта Льюиса Стивенсона, что я убедительно продемонстрировала в своем докладе об этой книге (Б. Ханна, «Стремление к целостности»). Полную противоположность этому мы видим в «Грозовом перевале» Эмилии Бронте, где именно вмешательство анимы Хитклиффа, старшей Кэтрин, не дает противоположностям зайти в тупик.
В большинстве случаев слияния с анимусом или анимой активное воображение может помочь как ничто другое. Больше всего это заметно в случае Эдварда (глава 2), хотя этот случай в некотором смысле является исключением: там слияние с анимой совершается раньше, нежели работа с тенью. В случае Анны Марджулы (глава 7) мы видим, что в работе с анимусом тень вмешивается в те области ее внутреннего мира, которые она еще не исследовала. Процесс довольно хорошо показывает, что соглашение между женщиной и анимусом приведет в тупик, если не искать и не найти помощи у своей самости. Все разговоры Анны с Великой Матерью является примером того, насколько сильно образ ей помогает, хотя основная тема — это соглашение с особенно деструктивным анимусом. В случае Анны ее поздние диалоги с Великим Духом (впервые опубликованные здесь) показывают необыкновенно глубокое слияние с позитивной стороной анимуса (опять же с помощью образа Великой Матери). Она была награждена особенно умиротворенной и счастливой старостью, хотя многие люди в ее положении нашли бы массу поводов пожаловаться на жизнь. Тем не менее Анна не раз писала мне, что она счастливее, чем когда-либо была. Предстоит еще много о чем сказать, но мне кажется, лучше говорить об этом с привязкой к самому материалу, где это более наглядно, а следовательно, более убедительно.
[1] Карл Густав Юнг. «Воспоминания, сновидения, размышления».
[2] К. Г. Юнг. «Синхронистичность: аказуальный связующий принцип» в книге «Структура и динамика психического», т. 8 Собрания работ, Princeton University Press, 1968, пар. 948.
[3] К. Г. Юнг. «Психология бессознательного», пересмотренная как «Символы трансформации», т. 5, второе издание, собрание сочинений (Принстон: Princeton University Press, 1967).
[4] К. Г. Юнг. «Воспоминания, сновидения, размышления».
[5] Ричард Вильгельм, синолог, писатель и друг К. Г. Юнга.
[6] Св. Гертруда. Жизнь и откровения Святой Гертруды (Лондон, Burnsand Yates, 1870).