08.11.2020
0

Поделиться

1. Вступление

Существует жизненная сила, источник, энергия, оживление, которое приходит в действие через вас, и только вы можете должным образом выразить ее во всей ее неповторимости. Если же вы блокируете эту силу, никакой другой посредник не сможет передать ее так, как это можете вы, и она будет утеряна навсегда. Мир будет лишен ее.

Марта Грэм

Спорт придает телу исключительную ценность, и эта тенденция еще больше подчеркивается в современном танце. Увлеченность души приводит к новой самооценке, пересмотру нашей фундаментальной человеческой природы. Мы едва ли удивимся, если это приведет к повторному открытию тела после его долгого подчинения духу. Мы даже испытываем искушение говорить о мести тела духу.

К.Г. Юнг. «Современный человек в поисках души»

В последние годы наблюдается огромный всплеск интереса и участия в физической активности. Физическая культура в той или иной форме используется с почти навязчивой интенсивностью. Общество, кажется, охвачено страстью лепить и укреплять тело. Пробежка, аэробика, теннис, лыжи и плавание – все это очень популярно; так же, как и «волшебные» диеты и фитнес-программы. Продукты питания, витамины, травы и упражнения кажутся новой фармакопеей, потенциально излечивающей все — от рака и болезней сердца до простуды.

Психологическое дерево теперь прорастает физическими ветвями: биоэнергетика, сенсорное осознание, первобытный крик, биологическая обратная связь, тайчи, йога, массаж, как нежных, так и жестоких видов — это лишь некоторые из многих «новых открытий». Тело, кажется, ищет более сознательное место в человеческой жизни. После двух тысяч лет подавления, телесность натягивает свои цепи.

Действительно, энергия тела и заложенные в нем инстинкты должны быть огромны, иначе христианской эпохе не пришлось бы тратить такое огромное количество усилий, чтобы сдержать их. «Аскетизм»,- замечает Юнг, — «возникает всякий раз, когда животные инстинкты настолько сильны, что их необходимо насильственно искоренить.»[1]

Однако, мы не можем просто потрясать кулаками в ответ на подавление христианством животных инстинктов, ибо именно это подавление было ответственно за развитие рационального сознания — отличительной черты западной культуры. Юнг говорит об этом:

«Христианская идея жертвоприношения символизируется смертью человека и требует от него не только укрощения его инстинктов, но и отказа от них. Полное отречение от них и дисциплинирование своих конкретных человеческих, духовных функций ради духовной цели за пределами этого мира. Этот идеал — тяжелая школа, которая не может не отчуждать человека от его собственной природы и, в значительной степени, от природы вообще. Эта попытка, как показала история, была вполне возможной и привела в течение нескольких столетий к такому развитию сознания, о котором не могло быть и речи, если бы не эта подготовка.»[2]

Теперь, когда мы так усердно трудились над развитием наших умственных способностей, над тем, чтобы различать и тренировать тело, кажется, настало время, чтобы укротить его, а не отрекаться от него.

Тогда его энергия и инстинктивная мудрость, которые при вытеснении не отсутствовали, а были просто автономны и часто гневны, могут соединиться с сознанием.

Теперь мы можем быть готовы использовать инструменты разума и сознания, сформированные актом христианского отречения, чтобы исследовать материю, из которой мы исходим; не изучая мертвое тело как неодушевленный предмет на анатомическом столе, а с чувством и заботой, даже с восхищением и любовью, позволяя ему дышать, позволяя жизни сознательно течь через него.

Когда наши головы вновь соединены с нашими телами (и, следовательно, с нашими сердцами), мы можем стремиться не к совершенству духа, а скорее, к Эросу, к большему осознанию непрерывности и целостности спектра тело-дух.

Мне кажется, что весь этот интерес к материи, к физическому, является неотъемлемой частью новой активизации эволюционирующего женского архетипа, корни которого лежат в материи, но ветви которого достигают женского многообразия духа. Здесь меня интересуют корни.

Действительно, кажется, что ветви были отделены от корней женского дерева. В «Ответе Иову» Юнг описывает, как воплощение Христа было «странным» в связи с тем, что Яхве тщательно исключил человеческую плоть из своих планов. Мария была непорочна, не запятнана первородным грехом. Доминирующий мужской идеал совершенства сохранял ее чистоту:

«Ее свобода от первородного греха отличает Марию от человечества в целом, общей чертой которого является первородный грех и, следовательно, необходимость в искуплении.Применяя к ней эти особые критерии, Мария возвышается до статуса богини и, следовательно, теряет часть своей человечности: она не зачинает своего ребенка в грехе, как все другие матери, и поэтому, он тоже никогда не будет человеком, а будет Богом. Насколько мне известно, никто никогда не догадывался, что эта странная подача воплощения Бога, или, скорее, что это воплощение было совершено лишь частично. И мать, и сын — это вовсе не настоящие люди, а боги.»[3]

В 1950 году Папа Пий XII провозгласил в качестве догмы, что столь любимая, но все еще Непорочная Мария была вознесена на небо, в своем теле, чтобы стать невестой своего сына. Это была кульминация многовековой «глубокой тоски масс по заступнице и посреднице, которая наконец заняла свое место рядом со Святой Троицей и была принята как «Царица Небесная и Невеста при небесном дворе».».[4] Божественность женского начала и самой материи была признана.

Сопутствующие материальные отголоски этого, его корни на земле и в человеческой психике, высвободили энергии, которые заставляют безбрачных священников жениться и рожать плотских детей, монахинь покидать монастырь, женщин искать освобождения и всех нас все больше заботиться о защите и сохранности ресурсов Матери-Природы.

Последствия этого для женской психики можно проиллюстрировать следующим сновидением. Женщина, видящая сон, была сорока пяти лет, очень озабоченной изменениями, которые, казалось, происходили в ней самой и в женском архетипе.

Я нахожусь на закрытой средневековой городской площади. В центре находится небольшой парк с зеленой травой. Находясь в одном из магазинов на первом этаже, окружающих площадь, я слышу, как кто-то расхаживает этажом выше меня.

Мне сказали, что женщина по имени Мария много лет, а может быть, и всю жизнь, находится в плену у своего отца, в комнате наверху, но теперь ей разрешат спуститься и прогуляться по площади.

Затем я оказываюсь снаружи, наблюдая за зданием. Два зубчатых колеса соединены перекладиной, прикрепленной к зданию за окном заключенной женщины. Два маленьких, очень ловких акробата кувыркаются с одного колеса на другое, раскручивая их. Это очень опасно, и мы затаили дыхание, но они очень квалифицированы и безопасно справляются с этим. Вращение колес открывает завесу над большим окном, открывая взору женщину, которая сидит в кресле и смотрит на улицу.

Я знаю, что когда женщина спустится, чтобы прогуляться по площади, она спустится по маленькой деревянной лестнице внутри дома.

Женщина у окна ассоциировалась у видящей сон с Мона Лизой Леонардо да Винчи. В отрывке из эссе Марии-Луизы фон Франц «Человек и его символы» я нашла ключ, с помощью которого можно раскрыть смысл этого сна. Там она говорит о четырехкратном строении и развитии женского архетипа, который у мужчины проявляется как Анима:

Первую ступень лучше всего символизирует фигура Евы, представляющая чисто инстинктивные и биологические отношения. Вторую можно увидеть в Елене Фауста: она олицетворяет романтический и эстетический уровень, который, однако, все еще характеризуется сексуальными элементами. Третья представлена, например, фигурой Девы Марии, которая возносит любовь (эрос) до высот духовной преданности. Четвертый тип символизируется Sapientia, мудростью, превосходящей даже самое святое и самое чистое. Другим символом этого является Суламита в песне Соломона. (В психическом развитии современного человека эта стадия редко достигается. Мона Лиза ближе всего подходит к такой мудрости Анимы).[5]

Хотя фон Франц имеет в виду здесь развитие мужской Анимы, то же самое относится и к сознательной личности и самости женщины. Сон, в котором сочетаются третья и четвертая стадии, Мария и Мона Лиза, наводит на мысль о том, что женская мудрость давно отделена от физического мира, живущая в плену господствующих мужских ценностей. Это должно быть прожито в более личной форме, еще раз пройдено по поверхности Земли, реализовано в повседневной жизни. Возможно, женская четверка, которая была разделена, должна воссоединиться с телом и душой в сознательной жизни.

Похоже, что Мария / Мона Лиза / София уже довольно долго удерживались в доме своего отца. В Легенде о Граале, Эмма Юнг и фон Франц довольно подробно обращаются к истокам задержанного развития женского начала:

«В средневековом Minnedienst была тенденция к индивидуальной реализации Анимы, с одной стороны, и к направлению личного отношения к женщине, с другой. Однако из-за усиления культа Девы Марии обе тенденции были прерваны. В результате Анима больше не принималась во внимание, кроме как в качестве архетипического символа.»[6]

Обсуждая эту ситуацию на семинаре в 1980 году в Институте К. Г. Юнга в Цюрихе, фон Франц предположила, что культ Девы Марии был взращен отчасти из-за политических и экономических проблем, вызванных большим количеством бастардов, неловких побочных продуктов, конкретизирющих личные отношения между рыцарями и их возлюбленными леди. Господствующая социальная структура еще не была достаточно сильна, чтобы содержать в себе мощные энергии Эроса, живущие в индивидуальной земной форме.

С тех пор, когда развитие женщин было приостановлено на коллективном уровне, мне кажется, что женщины в целом прожили и испытали это на себе, чаще всего с точки зрения коллективного образа анимы, в котором мужчины видят женщин.

Даже сейчас для отдельной женщины трудно найти свой собственный путь, чтобы найти себя в лесу проекций Анимы, которые хватают ее за лодыжки словно спутанные корни и лианы первобытного леса.

Бессознательное мужчины его внутренней женской стороны вместе со слабым женским осознанием себя, плетет почти непроходимую чащу, похожую на ту, что окружает замок Спящей Красавицы. Пришло время проложить путь через заросли.

Большая часть гнева радикальной крайности, движения за освобождение женщин является попыткой проложить этот путь, размахивая мачете в руках. Но разве нет другого менее разрушительного способа? (Мачете, увы, срубает как шипы, так и розы). Лучшая альтернатива, как мне кажется, состоит в том, чтобы индивидуальная женщина узнала, если она может, без снисхождения или жалости к себе, кто она, что она и что от нее требуется, чтобы она стала более осознанной. Она должна сделать это, чтобы узнать, кем она не является, чтобы отличать себя от анима-проекций, которые вытесняют ее индивидуальное выражение женственности.

Скорее всего, ей не понравится то, что она обнаружит, что анима мужчины, если не более удобная, то по крайней мере менее напряженная. Но если она будет упорно продолжать, то станет более реальной и ответственной за свою собственную жизнь; Deo concedente, она начнет осознавать свою Самость.[7]

В основе реальности женщины лежит ее физическая природа, представленная Еленой и Евой, которые отделились от Марии и Софии. Для ее мужского партнера, раскол происходит в аниме, часто разделенной на противоположности плотской любви и идеализированной красоты. Я предполагаю, что необходимо осознать хтоническую женственность как в мужчинах, так и в женщинах, чтобы соединить ее с пробудившимся женским духом, чтобы вновь собрать женскую четверку, которая лежит под энергетическим взрывом физической активности в наше время.

Есть особое выражение этого возобновленного интереса к тренировкам и использованию тела, танца, в котором противоположности тела и духа не были полностью разделены.

Танец тоже стал чрезвычайно популярным в последние годы. Например, в Бостоне, где двадцать пять лет назад существовала одна небольшая группа людей, занимающихся современным танцем как видом искусства, и, возможно, две или три балетные студии, сейчас существует множество студий, обучающих современному и классическому танцу, а также джазу и бальным танцам. Эти студии предназначены не только для профессионального обучения, но и обслуживают большую любительскую клиентуру. Точно так же значительно увеличилось и число исполнительских коллективов. Двадцать пять лет назад аудитория в несколько человек считалась хорошим домом для новаторской танцевальной труппы. Теперь такие коллективы, как и традиционные балетные труппы, могут рассчитывать на привлечение большой аудитории.

Марта Грэм, великий пионер и гений современного американского танца, разработала новый язык тела, с помощью которого можно с непревзойденным мастерством и поэзией воспевать образы души. В 1960 году она поставила остроумный и пронзительный танец, который назвала «Акробаты Бога». Она взяла это название у ранних отцов церкви, «которые подчинили себя дисциплине пустыни athletae Dei.» Это были ее «почести танцу как искусству, праздник в честь испытаний и невзгод, дисциплины, отрицаний, славы и наслаждений в мире танцора.»[8]

Танцоры действительно являются акробатами Бога или, говоря психологически, Самости, и акцент их обучения делается на дисциплине и отрицании.

В сновидении, описанном выше, Мария спокойна; активная, движущаяся энергия воплощена в двух акробатах. Своими кувырками они переворачивают ситуацию, делают видимой Марию/Мону Лизу, спрятанную до сих пор в доме отца наверху — паттернами патриархата.

Каким-то образом эти маленькие акробаты помогают ей спуститься на землю, в реальность.

Мы можем принять этих акробатов за фигуры анимуса, образы внутренней мужской энергии и сосредоточенности сновидящей. Их двойственность (мотив удвоения в сновидениях) предполагает, что содержание бессознательного находится на грани осознания. Но также, акробаты, будучи связанными с дураками и шутами (которые были обученными акробатами), обладают качеством трикстера. В Легенде о Граале говорится, что функция архетипа трикстера состоит в том, чтобы «компенсировать жесткость коллективного сознания и держать открытыми подходы к иррациональным глубинам и богатствам инстинктивного и архетипического мира.»[9] Ими правит Mercurius duplex, который изгибает трикстер и трансформатор, дух бессознательного, сочетающий в себе все противоположности.[10]

В сказках кувырок часто предшествует важной трансформации, по-видимому, вызывая ее. Кувырок, сам по себе – это движущийся круг, является мандалой, символом «Я», который вызывает изменения посредством человеческого движения. Психологически это указывает на изменение сознательного отношения.

Акробат может стоять на голове, предлагая перевернутую перспективу, противоположный способ видения вещей. Таким образом, он соединяет противоположности своей физической ловкостью. Он не простой человек, а хорошо обученный; дисциплина тела, а не отрицание его — вот его путь. И этим он связан с другими. Он слуга Великой Матери.

Средневековая история рассказывает о бедном странствующем жонглере Варнаве, который был приглашен настоятелем, чтобы стать монахом и присоединиться к его монастырю. Оказавшись там в окружении ученых и образованных братьев, переписывающих и иллюстрирующих рукописи и сочиняющих хвалебные гимны Богородице, Варнава стал сокрушаться о своем невежестве, о своей неспособности воздать достойную хвалу Божией Матери.

Однажды, когда Варнава был один в часовне, настоятель вошел в сопровождении двух старших братьев. Они увидели Варнаву перед статуей Пресвятой Девы, его голова лежала на полу, а ноги были подняты вверх, он жонглировал шестью медными шарами и двенадцатью ножами. Не понимая, что бедняга таким образом отдает свои лучшие таланты на служение Богоматери, один из братьев начал кричать на такое святотатство. Все трое уже собирались вывести Варнаву из часовни, как вдруг увидели, что Пресвятая Дева медленно спускается с алтаря и складкой своей синей мантии вытирает пот, струящийся со лба жонглера.

Настоятель, склонив голову к мраморному полу, повторял такие слова: «Блаженны чистые сердцем, ибо они узрят Бога.»[11]

В сновидении, которое мы рассматриваем, два акробата, с их физической энергией и мастерством, могут связать Марию/Мону Лизу с повседневной реальностью, раскрывая ее существование и, возможно, помогая ей спуститься по деревянной лестнице, чтобы соединиться с теми, кто стоит на земле. Она, в свою очередь, может вытереть пот с их тел. Внутренняя деревянная лестница предполагает, что это должно быть сделано интровертным, частным образом, внутри человека.

Для меня эти акробаты, служители богини, представляют собой полезный образ активного и творческого аспекта опыта танцора. Подобно им, через дисциплину и своего рода аскетизм, с потом и упорством, танцоры формируют свои тела, подчиняя их воле эго, по крайней мере на время.

На личностном плане, посредством формирования своего тела, танцоры трансформируют себя физически и духовно. Укоренившись сознательно в природе своего тела, танцоры становятся сосудами для улавливания, удержания и преобразования энергий бессознательного. В своих движениях они проявляют образы трансперсональной психики, соединяя противоположности природы и духа, земли и неба, повседневной жизни и бесконечного.

Обучение танцора во многом аналогично алхимическому опусу, в психологическое значение которого Юнг так проницательно проник.[12] Подвергая первоначальную бесформенную массу, prima materia, операциям нагревания и растворения, свертывания и сублимации, разделения и соединения, алхимик стремился высвободить дух, скрытый в материи, и таким образом преобразовать саму материю.

Для алхимика стеклянная реторта была сосудом преображения, а материя, которую он пытался преобразить, находилась вне его самого (по крайней мере, он так думал). Для любого, кто проходит физическую подготовку, особенно танцора, и prima materia, и реторта — это собственное тело человека.[13]

Юнг обнаружил, что процесс индивидуации лежит в основе усилий алхимиков и проецируется в химический процесс. Для меня физическая работа, приводящая в сознание хотя бы части собственного тела, является не только проекцией процесса индивидуации в тело, но и представляет собой конкретную версию драмы. (На самом деле, имея это в виду, я думала назвать эту книгу «Алхимия танца».)

Если это так, то это только одна стадия. Это переживание тех архетипических паттернов трансформации на физическом уровне. Если человек призван следовать своему развитию психологически, то этот физический опыт может придать процессу измерение, которое упускает только психологическая работа: конкретное материальное измерение, измерение плоти.

Психологическое сознание и понимание — это отдельная стадия опуса индивидуации. Динамизм инстинкта, заложенный в теле, должен быть высвобожден, чтобы продолжить процесс трансформации менее конкретным образом, «через интеграцию образа, который обозначает и в то же время пробуждает инстинкт.»[14]

Эмерсон пишет, что «сознание в каждом человеке — это скользящая шкала, которая отождествляет его то с первопричиной, то с плотью его тела.»[15] Психологический поиск не может не обогащаться, если осознания и открытия на духовном конце скользящей шкалы усиливаются параллельными переживаниями на физическом конце. Расширение сознания как по направлению материи, так и духа, кажется мне является одним из способов воссоединения Евы и Елены с Марией и Софией — конкретной материи и инстинкта с женской любовью и мудростью.

Будучи жертвой и наследником физического побуждения тренировать свое тело, связывать его с сознанием, чтобы я могла быть танцовщицей, акробатом богов, я на протяжении последних двадцати лет размышляла о значении этого усилия.

Что такое танец? Что такое физическое сознание и как оно достигается? Какова цель превращения тела в отзывчивый инструмент эго и слугу духа? Какова тайна, ценность, заключенная в теле, в физической активности, в материи, и как ее можно извлечь из massa confusa?

Некоторые возможные ответы на эти вопросы и составляют содержание данной книги.

[1] Символы трансформации, КР 5, абз. 119. (КР ссылается повсюду на собрание сочинений К. Г. Юнга)[2] Там же., абз. 674.[3] Психология и религия, КР 11, абз. 626.[4] Там же., абз. 748.[5] «Процесс индивидуации» в книге «Человек и его символы», стр. 185-186.[6] Легенда о Граале, стр.155.[7] См. М. Эстер Хардинг, Путь всех женщин, особенно гл. 1, «Все для всех мужчин».[8] Цитаты взяты из сувенирной программы концертного сезона 1966 года Марты Грэм.[9] Легенда о Граале, стр.362.[10] «Я есмь отец и мать, молодой и старый, очень сильный и очень слабый, смерть и воскресение, видимый и невидимый, твердый и мягкий; я нисхожу на землю и возношусь на небеса, я есть высшее и низшее, самое легкое и самое тяжелое; часто порядок природы во мне меняется на противоположный. Я — тьма и свет; я пришел с неба и земли; я известен и все же не существую вовсе.» («Aurelia occulta» 1659, цит.в К.Г.Юнг, «The Spirit Mercurius» Алхимические Исследования, КР 13, абз. 267)[11] Я в долгу перед Мерл Уэстлейк за эту версию рассказа Анатоля Франса, Le Jongleur de Notre Dame.[12] Смотрите, в частности, Psychology and Alchemy, КР 12, Alchemical Studies, КР 13 и Mysterium Coniunctionis, КР 14.[13] См. Эдвард Ф. Эдингер, Анатомия психики: Алхимический символизм в психотерапии, где можно найти психологические параллели с алхимическими операциями.[14] «О природе психики», Структура и динамика психики, КР 8, абз. 414.[15] Эмерсон, «Опыт», стр.42.
[1] См. Эдвард Ф. Эдингер, Анатомия психики: Алхимический символизм в психотерапии, где можно найти психологические параллели с алхимическими операциями.
[1] «О природе психики», Структура и динамика психики, КР 8, абз. 414.
[1] Эмерсон, «Опыт», стр.42.