Визит Альберто Моравиа

Из книги «Юнг говорит»
под общей редакцией Уильяма МакГуайра и Р.Ф. С. Халла.

Перевод с английского — Григория Зайцева

ВИЗИТ АЛЬБЕРТО МОРАВИА

A VISIT FROM MORAVIA

Итальянский писатель Альберто Моравиа[1], чьи произведения были
запрещены при фашистском режиме, работал в послевоенные период в качестве корреспондента L‘Europeo (Милан). В эссе 5 декабря 1948 г. он опубликовал краткую статью основанную на факте посещения
Цюриха; название с итальянского можно перевести как: «психоаналитик Юнг учит как приручить дьявола». На самом деле только вторая половина данного эссе (которая здесь и приведена) посвящена интервью с Юнгом. Первая часть рассматривала швейцарское банковское дело, а также касалась Итало Свево[2] – коллеги А. Моравиа. Стоит отметить, что в 1952 году Римская Католическая Церковь включила все книги А. Моравия в «Индекс запрещенных книг».

***

Я нахожусь в пути, чтобы посетить К.Г. Юнга в одном из пригородов Цюриха. Здесь расположены роскошные виллы банковской и
торговой буржуазии, в окружении обширных садов. Они
имеют свои офисы в современных, простых и функциональных зданиях в
самом центре города. В поисках виллы Юнга вдоль главной магистрали, в проливной дождь, я неожиданно вспомнил американского
писателя Скотта Фицджеральда[3], писателя тоже послевоенного поколения, хотя и иной войны. В одном из своих превосходных романов[4] он описывает совершенства психоаналитической среды Цюриха: американский миллионер, сильно обеспокоенный состоянием психического здоровья своей дочери, привозит ее в Цюрих в одну из самых известных и
дорогих психиатрических клиник. Там выясняется, что
его дочь, в возрасте пятнадцати лет, была соблазнена родным отцом. Она влюбляется в своего аналитика, который её обследует, выходит за него замуж, и уезжает с ним жить на Ривьеру…

***
(Фицджеральд упоминает имя Юнга несколько раз, наиболее выразительно
в следующем пассаже, когда Дик Дайвер – американский психиатр, практикующий в Цюрихе, размышляет о личности того, с кем он может столкнуться на психиатрическом конгрессе: «Особняком будет стоять среди них великий Юнг, деликатный, но сверхэнергичный, одинаково свободно чувствующий себя и в дебрях антропологии, и в лечении подростковых неврозов[5]». Когда его жена Зельда лечила психическое расстройство в конце 1930-го года[6], она была пациенткой доктора Оскара Фореля в санатории города Пранжен на берегу Женевского озера. Был необходим опытный консультант, и Ойген Блейлер из Бургхольцли (Цюрих), «…был выбран после тщательного рассмотрения. Доктор Юнг был альтернативой у Фицджеральда (в случае отказа Блейлера), так как Юнг занимался делами, связанными прежде всего с неврозами»[7]).

***

Но вот, наконец, является № 228 по Зеештрассе (Seestrasse), улице идущей прямо у озера. Дождь льет и стучит по желтым листьям обсаженной деревьями аллеи, в конце которой можно увидеть вход в виллу. Я звоню в колокольчик и секретарь Юнга открывает дверь. Через несколько минут сам Юнг приглашает меня пройти в свой кабинет.

Юнг уже не молод (ему 74 года), он крепкого телосложения, с
волевым лицом, жизнерадостно красным от чрезмерного пламени камина. У него белые усы, пронзительный взгляд и седые растрепанные волосы. По внешнему виду – это человек из среднего класса: одет в грубую шерстяную спортивную одежду, с трубкой в руке. Его дыхание немного тяжелое. Он просит меня сесть в кресло, перед яркой лампой, которая
почти ослепляет меня. Он же, возможно, потому, что это
привычка психоаналитика, садится лицом ко мне, так ,что его лицо находится в тени, как будто он хочет изучить меня, не будучи сам
тщательно изученным.

Таким образом, с моим лицом в свете, а его во тьме, мы начинаем наш разговор. Мы говорим на французском языке, на котором Юнг говорит бегло, несмотря на несколько грубый немецкий акцент. Первые вопросы и
ответы неудобны. Но спустя некоторое время, без сомнения, потому что его экспертиза моего лица дала ему возможность составить благоприятное мнение, Юнг оттаивает и начинает говорить с большей легкостью.
Естественно, что обсуждение крутится вокруг его теорий и
книг, все из которых я знаю лишь поверхностно, и в частности
теории, изложенной в его последней книге «Символика духа» («Symbolik des Geistes»)[8]. В процессе диалога Юнг объясняет мне некоторые
идеи этой последней работы и её связь с
теорией, которая принесла ему мировую известность.

В новой книге, наиболее важной частью, по-видимому, была концентрация на «попытке психологического истолкования догмата о св. Троице». Эта книга вызвала много разговоров в Швейцарии, именно из-за его интерпретации христианской Троицы. Короче говоря, по-Юнгу, христианский догмат представляет собой символ коллективной психики;
Отец символизирует примордиальную (начальную фазу); сын промежуточную (рефлексивную фазу); и Св. Дух — третью фазу в
которой всё возвращается к исходному состоянию, хотя и обогащается промежуточной рефлексией. Юнг хотел бы добавить
к Троице четвертую фигуру, таким образом, чтобы превратить её в, так сказать, Quaternity (Четверицу).

Эта четвертая фигура в противоположность прямоте и ясности первых трех сознательных функций, представляет собой нечто смутное, т.е. подсознательную функцию, и будет персонифицирована — по Юнгу -Дьяволом. Для того, чтобы сделать эту идею Четверицы (Quaternity) приемлемой, Юнг связывает её с его хорошо известной теорией
психологии бессознательного. Его доводы примерно следующие: в древние времена Дьявол, т. е. бессознательное, существовал в прямой связи с духом, или сознанием. Эта связь была весьма полезной; сознательное, с его светом, питается тенями бессознательного, его позитивность — негативностью бессознательного; его рациональность — интуитивностью бессознательного.

Древние религии были в курсе отношений между сознательным
и бессознательным; и более того, они поощряли их. Яхве, например, был не только Бог но и Дьявол. Однако, начиная с христианства и, в частности,
Реформации, бессознательное, то есть Дьявол, становится все более подавляемым, забытым уничтоженным. С люциферианской спесью северный протестантизм полагает, что может обойтись без Дьявола. И так осуществляется прямо противоположное: избыточное подавление бессознательного пропорционально возможности внезапных катастрофических его прорывов во всевозможных дьявольски деструктивных видах. Юнг объясняет, что таким образом можно понять явно демоническую склонность к суициду европейской цивилизации в преддверии Первой мировой Войны.

В это время дьявол, т. е. бессознательное, слишком долго подавлялся и даже был полностью забыт, но взял свой реванш, вождение мужчин прорвалось как чувственная радость разрушения и смерти. В этот момент Юнг вызывает в воображении картину поездов наполненных необузданными солдатами, локомотивов обвешанных цветами, покидающих Берлин и отправляющихся на фронт 1914 года. Он объясняет эту радость от неминуемой расправы, радостью обретения союза крови и смерти, т. е. прорывом бессознательного. Юнг предлагает ту же идею и для объяснения чудовищных в своей механистической жестокости деяний нацистов во время
Второй Мировой Войны. Он говорит, что в этом случае ещё раз отсутствие здоровых взаимоотношений с Дьяволом привело к порождению взрыва невиданной и разрушительной ярости. Он приходит к выводу, что необходимо восстановить и как можно быстрее эти отношения: то есть, необходимо создать именно Четверицу (Quaternity). На этом немного странном прорицании, созвучном с фаустовской атмосферой, я покидаю Юнга. Снаружи всё так же льёт дождь. Сквозь проливной дождь я вернулся обратно в Цюрих.