Из книги «Юнг говорит»
под общей редакцией Уильяма МакГуайра и Р.Ф. С. Халла.

НЕКОТОРЫЕ ЮНОШЕСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ

Альберт Оэри (1875-1950), уроженец Базеля, был современником Юнга, другом его детства и одноклассником по школе, а позже по Базельскому Университету. Оэри получил докторскую степень по классической филологии и истории, и, в конечном счете, стал редактором в «Basler Nachrichten» и членом швейцарского Национального Совета. В 1935 году Оэри было предложено внести свою лепту в юбилейный сборник в честь шестидесятилетия со дня рождения К.Г. Юнга и он написал эти воспоминания[1]. Они были переведены (на английский язык Лизой Ресс) для публикации весной 1970 года. Хотя Оэри писал более чем через сорок после событий и впечатлений от встреч с Юнгом, эти воспоминания имеют ясность и живость недавних событий.

(Версия воспоминаний Оэри приводится с небольшими сокращениями).

Я полагаю, что в первый раз увидел Юнга в то время, когда его отец
был пастором в Даксене[2] (что у Рейнского водопада), и мы были еще совсем маленькими. Мои родители посещали его (наши отцы были старыми школьными друзьями) и они хотели, чтобы их маленькие сыновья вместе поиграли. Но ничего не вышло. Карл уселся в середине комнаты, которую он занял вместе с небольшим детским боулингом, и не обращал ни малейшего внимания на меня. Как получилось, что и после пятидесяти пяти лет я вообще помню об этой встрече? Наверное, потому, что я никогда раньше не встречал такого асоциального монстра! Я родился в многодетной семье,
где мы все играли вместе, ссорились, но в любом случае всегда имели контакт друг с другом; Юнг же был пока единственный ребенок в семье – его сестра еще не родилась.

В более поздние годы, когда я уже был подростком, мы иногда посещали семью Юнга по воскресеньям, во второй половине дня в приходе Кляйн-Хайнинген (Klein-Hiiningen) – общины, расположившейся недалеко от Базеля. Карл сразу проявил ко мне спонтанное дружелюбие, потому что он решил, что я не «маменькин сынок», и он хотел, чтобы я присоединился к нему дразнить его кузена, которого он считал как раз «маменькиным сынком». Он попросил этого мальчика присесть на скамью у входа. Когда мальчик подчинился, Карл разразился воплями, изображающими дикий индейский смех (искусство, которое он сохранил на всю свою жизнь). Единственной причиной его огромного удовлетворения было то, что незадолго до этого на скамейке сидел старый пьянчуга и Карл надеялся, что его изнеженный кузен, таким образом, немного пропах бы шнапсом. В другой раз он устроил торжественную дуэль между двумя одноклассниками в пасторском саду, наверняка для того, чтобы позже хорошенько посмеяться над ними. Однако когда один из мальчиков поранил руку, Карл был по-настоящему огорчен. Отец Юнга расстроился еще больше, он вспомнил, что в былые годы отец этого мальчика (который поранился) серьезно пострадал во время настоящей дуэли в его родовом доме. Мы же особенно боялись, что будут неприятности в школе. Но когда наш старый директор, Фриц Бургхардт (Burckhardt) узнал о несчастном случае, он лишь спросил «дуэлянтов» с легкой улыбкой: «Вы играете в фехтование?».

Я получил возможность несколько лучше познакомиться с Юнгом опосредованно, тайно читая его школьные сочинения в ожидании
их проверки в кабинете моего отца (который был нашим учителем). Так как мой отец, как правило, разрешал ученикам свободный выбор темы для сочинения, можно было принести все что угодно по своему вкусу и представить вообще любые идеи. И у Юнга уже тогда было много идей, наряду с умением их презентовать. Тем не менее, он бы не получил свой школьный диплом, если бы в то время уже действовала нынешняя категоричная установка на свободное владение всеми школьными дисциплинами. Он был, откровенно говоря, «идиотом» в математике. Но в те дни (счастливые и разумные!) неудовлетворительные отметки игнорировались, когда бездарный в какой-то одной области ученик мог считаться талантливым во всем остальном.

Юнг действительно не был виноват в своей неспособности к математике. Это был потомственным дефект, который существовал в их семье, по крайней мере, три поколения. 26 октября 1859 года, его дед
писал в своем дневнике, выслушав лекцию Цёлльнера[3] (Z?llner)
о фотометрическом приборе: «Я просто вообще ничего не понял. Как только что-нибудь в мире имеет малейшую связь с математикой, мой разум покрывается облаками. Я не обвиняю моих мальчиков за их глупость в этом отношении. Это их удел»[4].

По поводу этой цитаты, воспользуюсь случаем, чтобы
сказать несколько слов об истории семьи Юнга. Его отец был,
как уже говорилось, пастор – Пауль Юнг[5], родившийся 21 декабря
1842 г. и умерший 28 января 1896 г. Он был младшим
сыном доктора Карла Густава Юнга (автора дневника, который цитировался выше) – главного врача и профессора медицины в Базеле. Он родился 7 сентября 1795 года в Мангейме, где его отец был медицинским советником и придворным лекарем, а умер 12 июня 1864 года в Базеле. Карла Густава-старшего ожидала странная судьба. В качестве молодого врача и учителя химии в военном училище, перед ним, казалось бы, открывались в Берлине великие карьерные возможности. Но благодаря его деятельности как члена братства и его участию в Вартбургском Фестивале[6], он оказался в водовороте политических преследований, и провел тринадцать (по другим версиям, девятнадцать) месяцев в тюрьме (Hausvogtei), но, в итоге
был освобожден без объявления какого-либо приговора. Затем он отправился в Париж, где Александр фон Гумбольдт[7] помог ему получить место в Базельском университете. У него было тринадцать детей от трех браков. Его третья жена, мать отца К.Г. Юнга-младшего, происходила из старинного базельского рода Фрей (Frey). Хотя он и не был психиатром (будучи в первую очередь профессором анатомии, а, во вторую, терапевтом) он основал «институт Надежды» для детей с задержкой психического развития, и, год за годом, расточал своим маленьким пациентам самую искреннюю любовь и заботу. Его ученик, лейпцигский анатом Вильгельм Хис[8], писал: «В Юнге, Базель обрел необычайно тонкую и глубокую человеческую натуру. Благодаря богатству своего духа, Юнг радовал и нес надежду своим собратьям на протяжении десятилетий; его творческие силы и умение дарить тепло внесло свой значимый вклад в общее благо университета, города, и, прежде всего, больных и нуждающихся»[9]

Теперь о родственниках с материнской стороны. Мать Карла Густава Юнга, жена пастора, урожденная Эмили Прейсверк, была младшим ребенком преподобного Самуила Прейсверка (19 сентября 1799 г. – 13 января 1871 г.) и его второй жены, дочери пастора по имени Фабер из селения Обер-Энсинген (Ober-Ensingen) в Вюртемберге. У деда К.Г. Юнга по материнской линии, также как и у отца его отца, было тринадцать детей. Сам Юнг дал некоторые сведения о психической конституции семьи его матери в своей первой работе «К психологии и патологии так называемых оккультных феноменов». [10]

Преподобный Прейсверк, глава протестантской общины в Базеле, был провидец, который часто переживал целые драматические сцены, дополняемые разговорами с духами. Он был, однако, также очень умный и образованный джентльмен, в частности, в области филологии иврита. Его книги по грамматике состояли в таком большом почете у иудеев, что в Америке один из них сменил свое имя на Прейсверк. В остальном же, Прейсверки были обычной знатной базельской семьей, насквозь арийской. Пастор Пауль Юнг, кстати, тоже питал интерес к семитской филологии, общий с тестем. В Геттингене он учился у Эвальда[11], и был не только богословом, но и доктором философии. Подведем итог: научные способности и интересы представлены в семействе Юнга как с отцовской, так и с материнской стороны, но их обладатели были преимущественно сухими схоластами, людьми «научного типа».

Насколько мне известно, Юнг никогда не задумывался о том, чтобы пойти учится в какую-то иную область знания, кроме медицины. И он энергично приступил к учению с летнего семестра 1895 года. Этой же зимой умер его отец. Я помню, как незадолго до смерти, он, который был когда-то таким сильным и стройным, жаловался, что Карл должен теперь носить его, как «кучу костей в анатомическом классе». Мать Карла вместе с обоими детьми переехала в дом возле «Ботмингенской-мельницы» (Bottminger-M?hle) в базельской пригородной общине Биннинген. Она была мудрой и мужественной женщиной. Я помню, когда ее сыну однажды случилось засидеться в пабе Цофингер (Zofinger) до рассвета, он подумал о ней по дороге домой, и собрал букет полевых цветов в качестве способа умиротворения.

Карл – или «Баррель» (бочонок), как он до сих пор известен своим старым одноклассникам и собутыльникам – был очень веселым членом студенческого клуба «Зофингия»[12], всегда готовым к восстанию против «Лиги Добродетели», как он называл добропорядочных собратьев-студентов. Он редко бывал пьян, но когда это случалось – было шумно. Он не много думал о школьных танцах, романах с горничными, и аналогичных «галантностях». Он сказал мне однажды, что совершенно бессмысленно прыгать кругами по бальному залу с различными женщинами до тех пор, пока не покроешься потом. Но затем он обнаружил, что очень хорошо танцует, несмотря на то, что никогда не брал уроки. На фестивале в Цофингене, танцуя на обширной Хайтер Плац (Heitern Platz), он оказался безнадежно влюблен в молодую леди из французской Швейцарии. Однажды утром вскоре после этого, он вошел в магазин, попросил два обручальных кольца. Получив их, он положил двадцать сантимов на прилавок и направился к двери. Но хозяин пробормотал что-то о стоимости колец, назвав определенное количество франков. Поэтому Юнг отдал их обратно, получил свои двадцать сантимов и вышел из магазина, проклиная хозяина, который, только потому, что у Карла не было абсолютно ничего, кроме двадцати сантимов, посмел вмешаться в его помолвку! Карл был очень подавлен, но больше не возвращался к этому вопросу и так «Баррель» остался не помолвленным целый ряд лет.

Прежде всего, Юнг очень активно принимал участие во встречах клуба «Зофингия», где читались и обсуждались научные доклады. В протоколах этого клуба, которого, кстати, он был президентом в период зимнего семестра 1897/98 г., я нашел упоминание о следующих текстах, предоставленных ему: «О пределах точных наук»[13], «Некоторые размышления о природе и значении спекулятивных исследований» «Мысли о концепции христианства по учению Альбрехта Ричля[14].»[15] Однажды, когда у нас не было докладчика, Юнг предположил, что мы могли бы провести свободное обсуждение. Протокол гласил: «Юнг (в народе «Баррель») и чистый Дух, явившийся в его голову, настоятельно рекомендовали, чтобы мы обсуждали нерешенные до сих пор философские вопросы. Это было одобрено всеми и более приятно, чем можно было бы ожидать относительно наших сложившихся обстоятельств. Но «Баррель» бесконечно нес чушь, что было глупо. Оэри, в народе «оно»[16], вещал так же, словно миропомазанный, искажая, насколько было возможно, мысли Юнга…» (конец цитаты). На следующем заседании, Юнгу удалось добиться замены в протоколе словосочетания «нес чушь», которое он считал слишком субъективным, на слово «говорил». Это был единственный случай, когда Юнг потерпел неудачу в том виде деятельности, где он был в целом успешен. Причиной этому явилась аудитория из интеллектуально доминирующего «норовистого хора», состоящего из пятидесяти или шестидесяти студентов различных отраслей знания. Попытка заманить их в крайне умозрительные области мышления (которые большинству были как диковинная страна) провалилась.

Когда он представил свою статью «Некоторые мысли по психологии», как секретарь клуба, я записал около тридцати тем для обсуждения! Необходимо помнить, что мы обучались во второй половине XIX века – время, когда позиция материализма прочно закрепилась среди врачей и ученых естественных наук, и когда даже так называемые ученые гуманитарных наук высказывали некую общую и высокомерную критику относительно Души. Но, несмотря на это, Юнг, выбравший путь аутсайдера, был в состоянии держать все под своей «интеллектуальной пятой».

Всё это стало возможным (и я не хотел бы это скрывать)
благодаря его интенсивному изучению оккультной литературы и проведению парапсихологических экспериментов. Свои окончательные убеждения он произвел именно оттуда, за исключением случаев, когда результат корректировался более точными и детальными психологическими экспериментами. Он был потрясен тем, что официальные научные круги того времени обращалась к оккультным феноменам лишь для того, чтобы отрицать их существование, а не для того, чтобы исследовать и объяснить их. По этой причине, спириты, такие как И.К.Ф. Цёлльнер и У. Крукс[17], об учениях которых он мог говорить часами, стали для него героическими мучениками науки. Он находил участников для сеансов среди друзей и родственников. Я не могу ничего подробно рассказать об этом по той причине, что был в то время настолько глубоко увлечен кантовским критицизмом, что не мог бы углубиться в себя. Моя рациональная психическая оппозиция нейтрализовала бы подобную атмосферу. Но в любом случае, я был открыт достаточно, чтобы заслужить пылкую откровенность Юнга. Это было действительно чудесно, рассуждать, сидя с ним в его кабинете. Его любимая маленькая такса смотрела на меня так серьезно, будто понимала каждое слово, и Юнг не преминул заметить мне, что чувствительные животные иногда жалобно стонут, когда в доме активны оккультные силы.

Иногда Юнг засиживался до поздней ночи с близкими друзьями в «Брео» (Breo) или старом пабе Цофингер. Потом он не хотел идти один через зловещий Соловьиный Лес к своему дому у Ботмингенской-мельницы. Поэтому, когда мы выходили из таверны, он просто начинал говорить одному из нас что-то особенно интересное и, таким образом, мы сопровождали его, сами того не замечая, прямо до его входной двери. По пути он мог прервать себя, отметив: «На этом месте был убит доктор Гётц» – или что-то вроде этого. На прощание он предлагал свой револьвер для пути обратно. Я не боялся ни призрака доктора Гётца, ни оживших злых духов, но я очень боялся револьвера Юнга в своём кармане. Я никогда не умел обращаться с механическими вещами, и не знал, насколько безопасно можно взять его и не может ли револьвер, благодаря каким-нибудь неосторожным движениям, внезапно выстрелить.

В последние годы обучения в университете, Юнг ушел в психиатрию (поскольку я уехал из страны на некоторое время, я не помню этого переходного периода). Так он нашел свой крестный путь. В чем я мог не сомневаться, когда навестил его, однажды во время его пребывания в Бургхольцли и поговорил с ним, так это в его живом энтузиазме от работы. Впрочем, мне было немного больно видеть этого старого грешника, по той причине, что он начал следовать за своим учителем, Блейлером, по пути полного алкогольного воздержания. В то время Юнг так мрачно смотрел на бокал на столе, что вино могло бы превратиться в уксус. Юнг очень любезно показал мне учреждение, сопровождая экскурсию информативными комментариями. В палатах беспокойные пациенты стояли вокруг или лежали на своих кроватях. Юнг время от времени беседовал с некоторыми из них и в разговоре их бред выявлялся. Один пациент с удовольствием говорил со мной, а я охотно слушал, когда вдруг тяжелый кулак просвистел по воздуху справа рядом со мной. Это был раздраженный пациент за моей спиной, который до этого лежал в постели, но тут сел и попытался ударить меня. Юнг же нисколько не пытался развеять мой испуг, вместо этого он сказал мне, что мужчина мог бы ударить гораздо сильнее, если бы я ещё ближе подошел к его постели. И в то же время он смеялся так сильно, что я почувствовал себя как его изнеженный кузен, усаженный на лавочку старого пьяницы в приходе Кляйн-Хайнинген.

[1] Die Kulturelle Bedeutung der Xpmplexen Psychologie, edited by 

the Psychological Club, Zurich (Berlin: Julius Springer, 1935), 

pp. 524-528.