Глава 4..

Барбара Ханна

«Навстречу целостности»

Глава 4

Мэри Уэбб

Мэри Уэбб была одним из авторов, в своей последней законченной работе предпринявших явную, хотя, возможно, и неосознанную попытку вернуться к состоянию психической целостности. Она была очень счастливым ребенком, буквально жила в Эдеме, в своей любимом Шропшире, с отцом, которого обожествляла, окруженная другими членами семьи: матерью и пятью братьями и сестрами, которые были намного младше, чем она. Все ее описаниях своей юности, а также описания ее гувернантки и подруги мисс Лори дают своеобразное чувство Эдемского сада в те дни, когда Бог (в случае Мэри, ее обожаемый отец), ходил «в раю во время прохлады дня»¹.

Пусть обычная человеческая судьба и вынудила ее покинуть рай юности, Мэри, безусловно, была из тех, кто никогда не решался далеко отойти от его стен. «Ее богом была природа», — сказал один из ее братьев после ее смерти. Когда умер ее любимый отец, ей было двадцать восемь, природа, и прежде игравшая для нее важную роль, несомненно, заняла его место советника и проводника. Томас Моулт сказал: «Великая уверенность Мэри Уэбб заключалась в том, что если мы примем путь, который возвращает нас к Природе, мы узнаем «прекрасные пути, ведущие из наших дверей в самое сердце очарования» и если мы сможем достичь этого «возвышенного состояния», больше не будет ни печали, ни боли, ни слез, льющихся из глаз»².

Хотя ей была известна ценность страдания, именно ее страсть к безоблачному счастью, как мне представляется, помешала ей породить непреходящий символ целостности, что почти случилось в «Драгоценном Бэйне». Тем не менее, именно страдания сделали Мэри талантливым писателем. В возрасте двадцати лет, она заболела болезнью Грэйвса, самым депрессивным заболеванием, от которого она полностью не вылечилась, что и привело, в совокупности с пернициозной анемией, к ее смерти в сорок шесть лет. Она начала писать, пока была еще дома, приговоренная к бездействию своей болезнью. Кажется, она писала целиком под диктовкой бессознательного. Ее мужу пришлось сделать для нее специальную перьевую ручку, чтобы она поспевала за скоростью своего творческого потока, и, как мы знаем, в наиболее характерных для нее произведениях, она ни слова не исправляла после³.

Через три года после смерти отца Мэри Мередит вышла замуж за мистера Уэбба, племянника Мэтью Уэбба, первого человека, переплывшего Канал. Брак, кажется, был счастливым, но для Мэри он имел один большой недостаток. Как признал ее муж после ее смерти, брак забрал ее слишком далеко от Шропшира, единственной почвы, на которой она могла укорениться. Они действительно сохранили там коттедж для выходных, но ни Уэстон-сьюпер-Мэр, ни Лондон, ни даже Честер не подходил Мэри. Она была очень легкомысленной, даже безответственной по отношению к деньгам. Она часто их тратила самым безрассудным и необоснованным образом, так что не оставалось даже на питательную еду, столь необходимую при болезни Грейвса; в каком-то смысле она уморила себя голодом.

«Драгоценный Бэйн», законченный за три года до ее гибели, — признанный шедевр. Роман является подтверждением, как и «Уир Гермистона» для Стивенсона, того, что удалось Мэри Уэбб достичь в попытке вновь оказаться в Эдеме. Она пыталась написать еще один роман «Броня, которой он доверял», но спустя два года работы, ей едва удалось дописать до середины. Мэри была так огорчена этим, что позвонила мистеру Эдкоку, редактору «The Bookman» и своему другу и сказала, что уничтожила роман⁴. Все же ей неизвестно, что роман был спасен от огня и опубликован после ее смерти. Однако относительно «Драгоценного Бэйна» «Броня» была не прогрессом, а регрессом, к чему мы вернемся позже. В ходе того же телефонного разговора с мистером Эдкоком она плакала и говорила, что «никогда больше не будет писать», и, хотя он, разумеется, делал все возможное, чтобы ее успокоить, это оказалось правдой. Предположительно она уже бессознательно написала свое «завещание» в «Драгоценном Бэйн».

Мэри Уэбб жила в период с 1881 по 1927 гг., но действие «Драгоценного Бэйна» разворачивается веком раннее, в ходе наполеоновских войн. Книга столь хорошо известна, что я изложу сюжет очень кратко.

Главная героиня Сэм Пруденс, по словам ее матери, «лучшая девушка в мире…очень высокая и стройная, с длинной шелковистой косой до колен, с темными томными глазами и приятными, веселыми, насмешливыми и жалкими повадками», но она проклята заячьей губой, которую в те дни считали признаком ведьмы. Гедеон, ее честолюбивый и корыстный брат, использует этот недостаток, заставляя ее поклясться в повиновении, и обещает купить ей лекарство. Он предлагает поработать без устали, чтобы заработать большое состояние в Сарне, ферме, которую они получили по наследству, а затем уехать навсегда. Прю знает, что поступает неправильно, и когда она дает клятву, чувствует, что Сарн Мер течет прямо над ними, вздрагивая, будто в лихорадке. Но Гидеон способен «заставить вас чувствовать, что вы хотите того же, что и он, хотя это не так», поэтому, как и всегда, Прю сдается.

Несколько лет Гидеон и его сестра работают на ферме, как рабы. Затем случается событие, которое может изменить ситуацию: Гидеон влюбляется в Янцис, дочь Бегилды, местного волшебника. Прю рассказывает нам, что у Янцис «очень белая кожа, кремово-белая, и приятное полненькое, мягкое лицо с ямочками. У нее алый улыбающийся рот, и кеда она улыбается ямочки наползают друг на друга. Временами мне хотелось придушить ее за эту улыбку». Прю впервые видит Кестера Вудсивса, ткача, в «круговороте любви» Янцис. Она влюбляется в него с первого взгляда, но боится показаться ему на глаза из-за заячьей губы. Вскоре становится понятно, что Кестер не позволит этому встать между ними. Несмотря на множество взлетов и падений, кажется, что дело близится к двойной свадьбе и становлению прочного символа четверичности. Даже цель Гидеона, большое состояние, достигнута в результате феноменального урожая и законов Корна. Гидеон и Янцис должны пожениться через неделю, а Прю и Кестер — через год.

В этот момент все идет наперекосяк. Отец Янцис, старый волшебник, поджигает закрома, и все состояние Гидеона сгорает в одну ночь. Вместе с ним сгорела и вся человечность, рожденная в нем любовью к Янцис. Он откажется от нее и даже убивает собственную мать, потому что она больше не способна обеспечивать себя. Спустя девять месяцев, когда Янцис приносит ему ребенка, он отвергает их обоих, и Янцис вместе с ребенком утопилась в Мере.

С того дня. Гидеона преследуют его мать, которую он убил, и Янцис и ее ребенок, пока, четыре месяца спустя, он не следует за ними в Мер. Прю осталась в одиночестве на ферме, которой ее предки владели веками. Но после одной проведенной там ночи она решает оставить Сарн на произвол судьбы и «сбежать, как они сбежали из равнинных городов». Но она не могла покинуть животных, а поскольку наступил день ежегодной ярмарки в Сарн Мере, она ведет свои стада на продажу.

Ее заячья губа всегда давала почву для обвинений Прю в колдовстве. Теперь же жители деревни, частично озадаченные и напуганные, а частично жаждущие отомстить, медленно приходят к решению, что ужасные события в Сарне — дело рук Прю. Разогретая врагами Прю, толпа кричит: «Заячья губа, ведьма! Трижды убийца… Не оставляйте ведьму в живых!» Прю обнаруживает себя привязанной к позорному стулу и уже в воде. В последний момент ее спасает Кестер. Затем на выходит за него замуж и пишет историю, как старуха по указанию священника, который знал о сказанной о ней лжи и хотел «правду и ничего, кроме правды». Вот и вся история вкратце. Мотив четверичности ясно выражен двумя парами — Гидеоном и Янцис, Кестером и Прю, так же ясно, как в «инциденте у окна» во сне Стивенсона и в его книге, яснее, чем в «Уире Гермистона», где он появляется на мгновение мотивом Четырех Черных Братьев, которые собирались спасти ситуацию. Четверичность наиболее адекватно представляется символом четверичного брака, состоящего из двух пар, одна из которых обычно представляет собой реальных мужчину и женщину, а другая — аниму и анимуса в форме проекции, хотя иногда обе пары кажутся настоящими. Это вековая социальная модель, которую можно проследить до «брака кузенов» у примитивных народов. Мужчина, к примеру, должен жениться на «дочери брата матери и отдать свою сестру брату жены», или в соответствии с эндогамным устройством племени, чтобы избежать кровосмешения между братом и сестрой и все-таки сохранить племя единым. В алхимии тоже можно встретить этот паттерн, представленный как брак персонифицированных субстанций в реторте, mysterium coniunctionis, алхимика и его мистического сосуда на земле. Один из лучших примеров можно найти в статье Юнга «Психология переноса», где серия картин из Rosarium Philosophorum иллюстрирует весь процесс. Таким образом, противоположности мужского и женского пола объединяются, и обе свадьбы включают в себя проецируемую целостность человека. Такое соединение, ясно появившись и в Драгоценном Бэйне, почти достигнуто, а затем отвергнуто, главным образом, потому что предполагает большую степень принятия зла, чем могла достичь Мэри Уэбб.

В книге Джейн Остин «Парк Мэнсфилд» четверичность столь же ясно появляется и исчезает по тем же причинам. Книги Джейн обычно заканчиваются тремя браками, из которых по крайней мере один или чаще два имеют жизненно важное значение. В «Гордости и Предубеждении» есть даже полностью четверичный брак в виде двух браков четырех главных персонажей. Но в «Парке Мэнсфилд», несмотря на то, что все готово к двойному браку, Эдмунда и Мэри Кроуфорд, Фанни и Генри Кроуфорд, планы распадаются и заканчиваются одним скучным браком между кузенами Эдмундом и Фанни. Дуальные пары действительно противоположны друг другу. Они уже оказали друг на друга противоположное влияние, направленное на реальное преобразование, но в этот момент, что совсем не характерно для Джейн Остин, она завершает книгу, словно вынужденная отказаться от наиболее приятного для себя заключения, в пользу морально-нравственного, что, на мой взгляд, совершенно неудовлетворительно. Я упомянула «Парк Мэнсфилд» исключительно в качестве параллели, а не для того, чтобы сделать какие-то выводы о самой Джейн Остин.

Вот и Мэри Уэбб чуть не вычеркнула четверичность в форме отношений между двумя парами, которые могли привести к трансформации всех четырех фигур. Но, как и в случае с Парком Мэнсфилд, пусть и иначе, Мэри Уэбб поддалась тому же искушению исключить мрак и сомнения и позволить восторжествовать философии privatio boni⁵. Ткач никогда не говорил ни о чем столь же темным, как зима, но всегда упоминал о «летнем сне».

В «Драгоценном Бэйне» можно четко различить два уровня. Словно бы Самость вращала паттерн процесса индивидуализации, пытаясь направить Мэри Уэбб обратно в Эдем, к ее целостности. Наше близорукое сознательное эго всегда вносит коррективы в этот паттерн, тем самым нарушая замысел. Поскольку мы не всегда отдаем отчет в требованиях эго, которые намереваемся удовлетворить, подобное вмешательство становится все более смертоносным. Мы упускаем требования эго из внимания из-за очень распространённого явления, которое Юнг назвал «раздельным мышлением». Именно это имел в виду Христос, когда говорил о правой руке, не знающей, чем занята левая. Как мы увидим далее, Прю прекрасно знает, в одном разделе или «левой рукой» Христа, что она полна решимости выйти замуж за ткача любой ценой, но во время других эпизодов, в других разделах, «правой рукой» Христа она считает это абсолютно невозможным и невыполнимым. Опасность раздельного мышления заключается в том, что в те времена, когда мы не осознаем требований нашего эго, мы оставляем выполнение этих требований на бессознательное, которое обычно гораздо более эффективно, но совершенно безжалостно и бесчеловечно. Я постараюсь объяснить это, пока мы анализируем роман Мэри Уэбб.

Чтобы понять бедствия, обрушившие четверичность в «Драгоценном Бэйне», следует углубиться. Давно говорили, что у Сарнсов «молния в крови», а выражение «угрюм, как Сарн» стало устойчивым. Уже в семь лет Гидеон провозгласил: «Дьявол получит мою душу». Когда умирает его отец, из-за своей скупости от отказывается платить за «пожирателя греха» — старинный обычай — и перекладывает грехи отца на свои плечи, не из сострадания, а при условии, что мать сделает его единственным собственником фермы. Таким образом, Гидеон изначально отождествлен с темной стороной.

В то время как Прю, напротив, отождествлена со светлой стороной с самого начала. Фигура Прю определенно представляет из себя сознательное эго Мэри Уэбб. По меньшей мере, сцены с ее видением на чердаке и с ее прилавком на Луллингфордском рынке, — личный опыт Мэри. Кроме того, Прю — рассказчик этой истории, мы узнаем обо всем с ее слов, как узнаем со слов автора. Тень представлена не одной фигурой, как в книгах Стивенсона, хотя дочь местного секстона, Тивви, которую Прю ненавидит и отвергает, и является во многом ее истинной тенью. Янцис, чья красота вызывает ревность Прю, и Фелена, жена пастуха, которая борется с Прю за любовь ткача, тоже несут на себе аспекты Тени.

Мы уже точно знаем из «Странной истории», что отождествлять себя со светлой стороной может оказаться опасным. Проблема в истории Стивенсона относительно простая; автор разделяет плохое и хорошее, насколько это в его силах, создавая достойного доктора с «желанием держать голову высоко» и, неизбежно, его двойника, печально известного мистера Хайда. Простота этого представления оппозиций, во многом, результат того, что Стивенсон исключил феминный принцип из истории. Мужчина со спокойной анимой всегда будет видеть жизнь куда более простой, чем женщина, которая, как часто говорят мужчины, вызывающая ненужные осложнения. Вне всяких сомнений, такое может случиться; однако отношение женщины к противоположному Стивенсон в своих последних словах описывает, как «противоречивое лицо женщины». Мужчине ее действия часто кажутся «злой гримасой природы…».

Женщина ближе к природе, чем мужчина, все ее существо более тесно вплетено в природу. Более того, только относительно недавно она приобрела знание, как и мужчины, и вообще научилась дифференцировать себя и природу. Так она ограничила свои возможности тем фактом, что полученное образование, по большей части, маскулинное и, следовательно, связано скорее с темной стороной, чем с мужской. Мы это видим уже в образе Эдема. Предоставленный самому себе, Адам, вероятно, продолжал бы всегда и во всем повиноваться слову Божьему; именно Ева начала переговоры со змеем, врагом Божьим в христианской и иудейской традиции, но, скорее всего, был первой персонификацией темной стороны Бога. Таким образом, нам следует ожидать более сложной взаимосвязи между добром и злом в книгах, написанных женщинами, чем в книгах Стивенсона.

В частности, это напрямую относится к «Драгоценному Бэйну». Прекрасный пример того, насколько опасной может быть очаровательная девушка, совершенно уверенная в своих благих намерения. Хотя и неосознанно, но достаточно часто можно найти довольно разрушительные элементы в бессознательном благодушных девушек и женщин. Мы находим этот мотив в вековой истории из книги Товита. Девушка по имени Сара одержима дьяволом, что приводит к смерти семерых мужчин, поскольку они женятся на ней один за другим и погибают в первую брачную ночь. Естественно, ее репутация чрезвычайно подпорчена и Товия, сын Товита, очень не хочется жениться на ней и стать одной из ее жертв. Все-таки архангел Рафаил говорит об этой девушке с дурной репутацией: «Девушка мудрая, стойкая и чрезвычайно благородная». Мы не можем называться добродетельными без соответствующего порока, если мы на самом деле собираемся найти свою собственную целостность, мы должны рано или поздно разобраться с противоположным.

Несмотря на все несомненные достоинства Прю, Сарнам, с молнией в крови, очень опасно отождествлять себя со светлой стороной, и особенно это касается Прю с ее заячьей губой, которую многие считают дьявольской приметой. Гидеон, отождествляемый с темной фигурой, определенно анимус Прю, маскулинная фигура в ней самой (и, в конечном итоге, Мэри Уэбб), готовая принести в жертву деньгам и власти всё. Сочетание, напоминающее о книге Товита, где архидемон Асмодей — полной противоположность чрезвычайно благородной Сары.

Как Сара была одержима Асмодеем, так и Прю в вечер похорон ее отца позволяет своему злому брату завладеть собой. Гидеон, став единственным собственником фирмы через «пожирание» греха своего отца, раскрывает свои страшные планы сестре. Он разбогатеет на ферме, а затем продаст ее и купит титул джентельмена, станет первым среди десяти тысяч. Одни эти планы не подкупили бы Прю, хотя несколько брошенных ею слов показывают, что они завладели ею куда больше, чем она показывает; но затем Гидеон наносит главный удар, очень типичный для амбициозного, нечестного анимуса, который просто хочет завладеть женщиной.

Как и большинство девочек ее возраста, Прю рассчитывает выйти замуж и завести ребенка, «крупного и важного» в «колыбели», по ее описанию. Гидеон разрушает эти надежды одним ударом, внезапно столкнув ее с эффектом, который оказывает ее заячья губа, и с ее шансами на замужество. До того момента Прю это не заботило, она привыкла к вздохам своей матери, приговаривающей «Что же я могла поделать, если заяц перебежал мне дорогу?». Но Прю никогда не осознавала свою ведьминскую метку, пока Гидеон не наносит сокрушительный удар.

Поначалу инстинкты Прю срабатывают отлично. Он говорит: «Не выйду замуж, Гидеон? Ну, конечно! Я точно выйду замуж». Ее слова оказываются правдой, поскольку ткач никогда не воспринимал ее заячью губу как препятствие. Если бы только Прю смогла бы сохранить свою твердость, она бы никогда не отклонилась от пути Самости. Инстинкты всегда на стороне целостности, и, если позволить им развиваться естественно, несомненно, приведут нас к достижению индивидуальности. Но Прю совершает роковую ошибку и верит словам Гидеона, иначе говоря, позволяет типичному рациональному мнению анимуса одержать победу. Он убеждает ее, что она на низшей ступени, как женщина, никакой мужчина не примет ее заячью губу.

<…>

Итак, однажды вечером Прю пришла в голову идея искупаться в Сарн Мере во время «беспокойства водах», с любопытными древними молитвами, которые Парсон до сих пор хранит в старой книге с той поры, когда все верили, что воды Сарна, как и Вифезда⁶, смогут вылечить все болезни. Но Гидеон и даже ее мать настроены категорически против этой публичной демонстрации и запрещают ей это делать. Она убегает на чердак и долго плачет.

На Прю оказывает влияние сама идея ослабить данную Гидеону клятву и найти другой способ справиться с заячьей губой, чувством «второсортности» как женщины. Еще в тот вечер на чердаке у нее было видение или, скорее, опыт Самости⁷, который, по ее словам, «был великим чудом и изменил мою жизнь; ведь когда я была потеряна и не могла ни к чему обратиться, я бежала на чердак, в сердце сладости даже в большом горе».

Опыт очень красиво описан, и Мэри Уэбб призналась, что это был личный опыт. Ее «заячьей губой» были вытаращенные, выпуклые глаза, характерные для тяжелых случаев болезни Грейвса, оставшиеся такими навсегда. Я не буду пытаться описать этот опыт, только процитирую слова Прю: «Самая сильная сладость…будто какое-то существо, сотканное светом, внезапно появилось издалека и укрылось в моей груди. Все вокруг стало выглядеть красивее и милее, будто воздух вокруг них изменился». Позже она пишет, что это было похоже на возвращение орешка к ореховому дереву и осознание, что это все было для него». Помимо прочего, она сама сравнивает это с любовью, которую уже услышала в пении птиц, «сплетение многих нитей с одной, из чистого золота, которую очень приятно слышать». Она описывает свой опыт как «зерно из ядра истинной любви»⁸. Самость проявляется здесь на стороне Эроса.

Собственный феминный принцип Прю прорывается, и на некоторое время кажется, что ему удастся перехватить инициативу, изгнать анимуса и избавиться от амбициозности и корысти, которыми Прю продалась, дав клятву Гидеону.

В некотором роде это удается. Прю никогда не теряет связи с этим опытом, что и придает смысл ее жизни. Кроме того, это помогает ей развиваться, сохраняя свои положительные качества, и предотвращает их разрушение клятвой Гидеону. К сожалению, это не меняет ее твердой приверженности требованию эго выйти замуж любой ценой. Если бы переживание действительно значило для нее все, как ореховое дерево для орешка, она смогла бы отдаться целиком паттерну Самости, не вынимая этой одной нити. Тем не менее, ее опыт не только незабываемый для сознательного эго, но также оказывает влияние на бессознательное, поскольку именно после этого Гидеон влюбляется в Янцис. Осознание (или просветление) сознательной личности всегда оказывает влияние на фигуры бессознательного, знаем мы это или нет. Опыт Прю дошел до Гидеона и любовь его одолела против его воли. Он сразу понимает (ведь Янцис ленива и беспомощна), что его любовь к ней поставит под угрозу все его амбициозные планы. Его любовь слишком сильна для него, и он долго разрывается между двумя этими импульсами.

В «круговороте любви» Янцис появляется еще один фактор. Прю впервые увидела Кестера Вудсивса, ткача, и влюбилась в него с первого взгляда. Так ее любовь к нему становится для нее «единственной нитью из чистого золота». Он во всех отношениях противоположность Гидеона; он — положительная сторона анимуса; поэтому огромный шаг к целостности сделан, когда Прю осознает его существование и свою собственную любовь к нему.

Жена пастуха, Фелена, тоже влюбляется в ткача с первого взгляда. Фелена, которую сравнивают с Марией Магдалиной, описана как женщина, готовая переспать с любым привлекательным мужчиной. Она, как мы уже писали, — часть тени Прю, уверенная в собственной привлекательности, что могло бы принести пользу самой Прю, если бы ей удалось привнести это в свое сознание. В целом, Фелена — добродушная женщина, помогающая Прю, но, к сожалению, сильная вражда возникает между ними за любовь ткача. Они играют друг против друга в игре «Дорогие цвета», и Прю, играя, как демон, выигрывает, вопреки всем ожиданиям. Во время игры, у нее случается видение, которое становится ведущим мотивом ее внутренней драмы. Наступает преддверие конца книги, Ткач проходит мимо Фелены, сажает Прю на свою лошадь и уезжает вместе с ней от толпы людей возле Сарн Мере, пока гул толпы не станет тише писка мошки⁹.

Это видение оставляет Прю слишком узкое представление о ее любви к ткачу. Только он и она имеют значение, все остальное становится не громче «писка мошки». Хотя она действительно любит его, он становится для ее мономанией, и все ее сознательные мысли, как и во многом бессознательные потребности, таким образом, направлены только на эту единственную нить в клубке ее жизни. Именно поэтому более широкий замысел Самости не может прорваться, поэтому только однобокая цель эго достигает успеха. С этого момента — момента ее видения и первой встречи с ткачом, цель ее эго — выйти замуж за него — единственная нить. Вместе с нитью стремления обладать красивым лицом, две нити из более широкого дизайна всегда оказываются не на своем месте.

Даже несмотря на то, что она победила Фелену в «Дорогих цветах» и знает, что ткач — партнер, которого она выбрала, она все же полностью одержима идеей фикс: мнением Гидеона о том, что ее заячья губа станет роковым препятствием для любого мужчины. Поэтому она прячется от ткача и уходит из комнаты, стоит ему войти. Она ступила на опасный, фатальный путь, потому что сознание отступает и оставляет все в руках бессознательного. Вновь, почти также фатально, как и поклявшись Гидеону, она передает свою цель в руки других фигур в своей душе. Они сразу начинают добиваться того, к чему стремится ее эго. Старый Бегильди, местный волшебник, решает пригласить юного Кампердина, Сквайра, к себе домой в тот же вечер под предлогом «чествования богини Венеры». Он намерен впустить свою дочь Янцис через тайную дверь, скрыв ее лицо, и надеется, что, когда молодой сквайр увидит ее без одежды, он будет готов щедро заплатить за ночь с ней. Но Янцис приходит к Прю со слезами, рассказывая ей, что если Гидеон когда-то услышит, что сквайр видел ее голое тело, у них не будет будущего. Прю соглашается занять ее место, ведь у нее тоже красивая фигура. Когда она входит, прикрыв только лицо, она видит, что в комнате не только сквайр, но и ткач. Наполовину стыдясь до смерти, наполовину торжествуя, она замечает желание, которое разжигает в ткаче, и спрашивает себя: «Это все из-за плоти…или все-таки моя душа, близкая ему, притянула и привлекла его, проникла в его сердце и вызвала любовь?»

Этот инцидент является изумительным примером того, почему люди, особенно женщины, склонны видеть только одну часть желания своего сердца, оставляя остальное бессознательному, что, как мы видим здесь имеет большее значение для такой девушки, как Прю, чем сознательное. Удивительно тонкая демонстрация ее прекрасного обнаженного тела со спрятанным лицом с заячьей губой в течение двух или трёх дней после первой влюбленности настолько несовместима с традиционной моралью Прю, что только бессознательное может привести к такому финалу.

Тем не менее, с точки зрения индивидуализации и достижения целостности само бессознательное вызывает роковой поворот в следующие несколько дней. Сквайр предлагает Бегильди большие деньги за ночь с «Венерой», которую они оба приняли за Янцис. Старый волшебник дает своей дочери выбор: принять предложение Сквайра или наняться служанкой на три года на ярмарке найма. Она приходит к Прю и Гидеону, плачет и умоляет последнего о единственном выходе — о свадьбе. Гидеон влюблен, но с подозрением относится к страсти Сквайра, боится жениться на ней в свете этой страсти молодого Сквайра. Глазами Янцис умоляет Прю позволить ей объяснить всю ситуацию с Венерой, и, действительно, пусть Янцис и обязана хранить секрет, в их уговоре есть условие, что в случае «крайней необходимости» можно рассказать Гидеону. Прю не позволяет. Для нее это «слишком», к тому же, может дойти до Кестера Вудсивса. Поэтому Гидеон, наедине со своими подозрениями, принимает решение в пользу не своей любви, а амбициозных планов, а бедная Янцис обречена на трехлетнее рабство в качестве служанки, нанятой на ярмарке. Более того, Гидеон выбирает эту особенно неприятную ситуацию для Янцис, отчасти потому, что зарплаты выше, но, главным образом, потому что это далеко, и она будет за пределами досягаемости молодого Сквайра.

Определенно, Прю нарушает данное Янцис слово. Она знает и много раз говорила, что это «час выбора Гидеона», следовательно, является случаем крайней необходимости. Тем не менее, она отказывается, частично, без сомнений, как она говорит, из страха, что об этом узнает ткач, хотя она инстинктивно признает, что он уже знает, и часто раскрывает, что знает, хотя и только в одном разделе. Однако отчасти это, несомненно, из ревности. Поскольку, по мнению анимуса, ей отказано в браке, она завидует Янцис, часто признается, что завидует ее красоте. Более того, то, что она рассматривает этот момент только как час выбора Гидеона, — проекция. На самом деле, это час выбора Прю. Рассказать Гидеону означает выбрать путь целостности, двойную свадьбу, а сохранить секрет из страха причинить себе неудобства, связанные с ткачом, еще больше вытягивает нить и направляет всю энергию двойного союза в один брак, который для эго означает все. Ревность часто искажает подобные решения, потому как лишает женщину всякого желания помочь объекту и делает любые средства для достижения целей справедливыми.

Есть и другая причина, очень характерная для подобных случаев. Поскольку Янцис окажется далеко, где Гидеон не сможет ее увидеть, он планирует, что Прю будет писать ей от его имени, а ткач, который часто ездит в те края, отвечал за нее. Таким образом, Прю предоставляется возможности регулярно писать ткачу. Поскольку ни Гидеон ни Янцис не умеют ни читать ни писать, переписка между двумя авторами вскоре становится любовной. Разумеется, сознание Прю не может знать об этом благоприятных для нее последствиях отъезда Янцис. Однако бессознательное, для которого время относительно, как мы многократно убеждались, знает о таком наперед, о письмах, как и о ситуации с Венерой, приводит к существенному продвижению в реализации главной цели Прю, связанной с ткачом. Когда мы будем позже исследовать такие ситуации, мы будем часто видеть, что, на самом деле, сами пришли к тому, что кажется подарком богов.

В день ярмарки найма, Прю делает большой шаг вперед, на этот раз со стороны сознания. При помощи поразительного предвидения и величайшего присутствия духа она спасает жизнь Ткачу, когда на него нападает огромная свирепая собака. Ей удается скрываться из виду, пока он не потеряет сознание, тем не менее, он полностью обязан ей своей жизнью, и она позже узнает, что он услышал все, что она ему сказала.

Результат для подсознания непосредственный, потому что, когда мать слышит, что сделала Прю, чтобы спасти ткача, она поняла, что Прю, должно быть, влюблена в него и денно и нощно она убеждает Гидеона послать за ткачом, чтобы сплести пряжу. Прю придерживается своей идеи фикс и уходит на луг на целый день, но ее мать хвалит Прю ткачу, пока он не говорит: «Что же, я один и останусь один, я в это верю. Но если я когда-нибудь и надумаю жениться, то на ней». Мать говорит ей в ту ночь: «Теперь не вздумай прятаться от него, Прю. Будь собранной и риски всем, как хороший игрок в «Дорогие цвета»».

Прю получает полную поддержку матери, доброй земли, потому как миссис Сарн, пусть и допустив слабину с Гидеоном, для Прю хорошая мать, у которой теперь есть прекрасный шанс вернуться к своему феминному инстинкту и довериться ему. Если бы она смогла сделать это, ей бы, в конечном итоге, удалось отказаться от требования эго и позволить Самости, а не эго, встать у руля. Действительно, ближайшие два-три года предоставят основания надеяться, что Прю ступит на паттерн тотальности. Все четверо связаны регулярными письмами, в которых заинтересованы все. Это полное надежд время провожается и тогда, когда Янцис нарушает контракт и убегает, теряя тем самым всю заработную плату. Гидеон прощает ее и обещает жениться на ней во время следующего сбора урожая. Для Гидеона простить потерю трех годовых зарплат — определенное доказательство, что он любит Янцис. Урожай в тот год был необычайно хорош. Гидеон и Прю, благодаря неустанному каторжному труду, распахали практически всю ферму. Закон о кукурузе привел к такому росту цен, что Гидеон и в самом деле заработал большое состояние, которого он желал. И как раз перед «каретой любви в урожай» для свадьбы Гидеона и Янцис, Прю, наконец, встречается с ткачом лицом к лицу. Она пытается убежать, даже прыгнуть в Мере, чтобы ее не увидели, но он достаточно близко и мешает этому. Он благодарит ее за спасение своей жизни, обсуждает письма и дает понять, что любит ее. Вместе они смотрят, как стрекозы выходят из кожухов. Счастливый день, но в нем была фатальная ошибка, та самая, которая, случилась благодаря влиянию ткача, слишком положительного, в то время как Гидеон слишком отрицательный персонаж. Ткач придерживается позиции, что если вы не думаете о грехе, его просто нет, и так оптимистичен, что никогда не говорит о зиме(только о «летнем сне»), о гусеницах (только о «будущих бабочках»). Поэтому они оба представляют себя стрекозами, летят с ними на небеса и забывают о гадюке, что спряталась в траве. Иными словами, они отождествляют себя с позицией, которая соответствует доктрине privatio boni.

Гадюка и не думает спать и принимает форму старого волшебника Бегилды. Прю всегда недооценивала зло, особенно Бегилду. Хотя она и признает его бессердечие, но всегда находит для него оправдания. Размышляя о нем, она очень близко подходит к восточной философии, которая могла бы спасти все, если бы Прю ее разделяла. В частности, она понимает, что добро и зло являются частью замысла Бога. Так, она говорит: «Мы куклы того, кто создал нас. Он достает нас из коробки и говорит: «Теперь танцуй»…Затем он кладет нас обратно в коробку. Им созданная пьеся. Значит, злые куклы исполняют его волю, как и добрые, ведь и те и другие играют свою роль. Как бы сложилась, если бы пьеса подошла к сцене, где злодей совершает зло, а затем падает на колени и молится. Это была бы очень плохая пьеса». Но она не сохранила эту мысль, потому и история ее очень плохо закончилась, как она ясно предрекала. Само название книги заключает в себе проблему. «Бэйн», согласно Оксфордовскому словарю, означает «убийца или душегуб, тот, кто вызывает гибель или разрушает жизнь». Кроме того, это ядовитая трава, широко распространенная в северной умеренной зоне и часто встречающаяся в северной Англии. Прю часто вспоминает об этом растении и обвиняет его в ошибках Гидеона, но мне не удалось выяснить, является ли «Драгоценный Бэйн» местным названием или же Мэри Уэбб сама придумала этпитет. Как бы то ни было, само название книги указывает на ценность, которая заключается в темном, разрушительном элементе. Если бы только Мэри Уэбб смогла придерживаться своего откровения, и путь Самости стал бы ее дорогой, а четвертичность света и тьмы стала бы символом целостности. Но она не смогла придерживаться своей философии касательно злых кукол.

Тем временем вся округа приходит на «карету любви», и около пятидесяти человек благополучно укладывают всю замечательную кукурузу Гидеона. Ткач тоже приходит и говорит Прю, что собирается в Лондон изучать цветное плетение в течение десяти месяцев, а затем вернется, чтобы задать ей вопрос. Гидеон и Янцис должны пожениться в течение недели. Кажется, все готово к двойному браку четырех главных героев.

Затем совершена ошибка, одна из тех ловушек, в которую нас заманивает бессознательное; они кажутся неважными, но оказываются, в конечном итоге, фатальными. Мы слепы к таким происшествия, потому что видим их только в одном разделе. На празднике, которым заканчивается «карета любви», юный Сквайр вновь появляется и просит о «Венере». Гидеон вновь становится подозрительным и настаивает на том, чтобы провести ночь с Янцис до свадьбы, чтобы «удостовериться в своем» и убедиться, что юный Сквайн не спал с ней. Прю подслушала этот разговор и знает, что его вызвал инцидент с Венерой. Вновь, на сей раз с куда большими последствиями, она молчит, оставляя Гидеона в страхе, что Янцис спала со Сквайром.

Ткач, который пообещал вернуться за ней через год, сказал ей, что знает, что она Венера. Хотя миссис Бегильди выманила старого волшебника, Прю знает, что он всегда возвращается, когда меньше всего этого хочется. Все же она позволяет Гидеону переспать с Янцис в постели старика, отмахнувшись мыслью, что вреда от этого не будет, ведь они скоро поженятся. Затем она уходит, испытывая моральное отторжение от того, что она услышала непредназначенный для нее разговор, а она терпеть не может тех, кто подслушивает.

Если бы только Прю могла покинуть свои эгоистичные мечты и осознать положение Гидеона и Янцис, она бы никогда не оставила Гидеона в этот роковой час с мыслью, что Янцис — Венера. К сожалению, отношения Гидеона и Янцис становятся для нее не важнее писка мошкары, как и ревность молодого Сквайра. Именно эта беззаботность приводит ее прямо к катастрофе (которую зачастую провоцирует невидимое требование эго), разразившейся как гром среди ясного неба. Бегильди узнает о происходящем и по возвращении находит пару в своей постели. Он всегда ненавидел идею свадьбы, потому что надеятся заработать больше денег на «ночи с Венерой». Теперь у него есть повод отомстить Гидеону. Он подживает весь урожай, и в одну ночь все имущество Гидеона сгорает. Совершенно очевидно, что Бегильди, как бы он ни ненавидел Гидеона, никогда бы не осмелился нанести удар, не имея оправдания в виде отмщения за свою дочь, поскольку в то время поджог был преступлением, карающимся повешением. Под предлогом провокации в отношении его дочери, он получит очень мягкий приговор.

Однако гадюка, невидимая из-за концепции privation boni ткача, который не верит в абсолютный характер зла, и из-за неоднократных упущений Прю при прояснении ситуации с Венерой и Гидеоном, нарушила весь процесс индивидуализации и, говоря алхимическим языком, сломала реторту и рассеяла ее содержание. Гидеон полностью отождествляет Яницис с ее отцом. Он не только раздумал на ней жениться, но даже не хочет ее видеть. Как говорит Прю, «молоко человеческой доброты в моем бедном брате сгорело в огне», а лицо его стало «лицом человека без надежды, вымотанным и опустошенным, потерянным лицом». Единственное, что радует его, — мысль о мести Бегильди, но Прю предотвращает встречу, сказав, что Бегильди будет заключен в тюрьму, а Гидеон не должен совершать убийство на своей земле. Гидеон отвечает: «Это бы ослабило меня. Все проклято изнутри. Душит, душит меня… Я не смогу исправить это сейчас».

Нельзя винить Прю в том, что она опасалась этой встречи. Однако Гидеон убивает кого-то другого; его замечание о том, что он «не сможет исправить это сейчас», становится правдой. Анимус в намного худшем состоянии, чем был в самом начале. Янцис вместе с матерью покидают дом, из которого их выселяют, как «мертвых служанок» и уезжают в небольшой город, Сильвертаун, без денег и надежды ожидая судьбы, которая постигнет их отца. Ничего не остается, кроме истинной мечты Прю: она знает, что ткач любит ее и что брак с ним будет единственным, что не сгорело.

Выдернутая нить действительно привела Прю на путь желания ее сердца, но ценой процесса индивидуализации. С точки зрения целостности, хуже, если эго преуспело в достижении цели, поскольку тогда оно захватит приз и больше ничего делать не будет, а в случае неудачи могут быть предпринятые усилия. Худшее еще впереди, по словам Прю, она едва может писать о том времени «горя и горечи». Гидеон решает начать работу заново, связанная клятвой Прю решает ему помочь. Старая мать все больше прикована к постели; одна из самых удивительных вещей во всей книге — слепота Прю к намерению своего брата избавиться от бремени заботы о матери. Она вновь видит все только в одном разделе. Мать умоляют ее не позволять Гидеону приходить к ней, потому что он всегда заставляет ее чувствовать, что она — бремя. Старушка даже говорит Прю, что Гидеон не любит ее и будет лучше, если ее убьют и похоронят. Яснее некуда, но Прю позволяет Гидеону ходить к ней каждый вечер и пассивно слушает его попытки заставить мать сказать, что она скорее мертвая, чем живая. Старушка храбро держится несколько несколько месяцев. Однако Гидеон вконец измотал ее и она устало говорит, что ей, вероятно, лучше быть мертвой, чем живой. Достигнув своей цели, Гидеон перестает посещать мать, а Прю замечает, что это облегчение для старушки. Более того, она знает, что ее брат сделает все ради денег, он постоянно жалуется ей на расходы на визиты доктора и на еду для сиделки Тивви, пока они оба в поле.

Теперь Тивви — самая темная тень Прю. Она жалкое существо, — все, чем Прю сознательно не является. Она ленива, лжива, неверна и, прежде всего, глупа. Тем не менее, Прю тихо оставляет мать на нежный уход Тивви, хотя она прекрасно знает, что Тивви плетет заговор, чтобы женить на себе Гидеона. Она ненавидит и презирает Тивви, но, тем не менее, она вполне готова воспользоваться ее услугами.

Прю очень любит мать и неизменно добра с ней. Почему же она так слепа к намерениям Гидеона? Когда он отравляет мать чаем с наперстянкой, Тивви все знает. Прю даже слышала, как Гидеон говорил с «человеком доктора» о влиянии чая наперстянки, но она ни о чем не подозревает, даже когда доктор ясно выражается о том, что мать была отравлена. Она просто думает, что он «необычный человек».

У Прю нет никакого осознанного желания убить мать, но она настолько занята своей мечты выйти замуж, что все, происходящее вокруг, не важнее писка мошки. Она даже говорит, что когда Тивви прибегает с новостями о том, что миссис Сэм умирает, она все размышляет об обещании ткача вернуться. Тивви говорит ей, что это был чай, но Прю снова не состоянии понять, что говорит Тивви, хотя она все слышала, и вспоминает об этом с наивностью. Подобные побочные эффекты слишком распространены: вся энергия и внимание заняты достижением единой цели, которая важна для эго. Прю несет только косвенную ответственность за смерть своей матери. Тем не менее, она признает свою ответственность в одном эпизоде, поскольку, когда Тивви довольно нагло признает, что использует убийство матери в качестве шантажа Гидеона, чтобы женить его на себе, Прю не удивлена, она сразу понимает, что это правда. В этом случае осознание происходящего попадает в бессознательное, где оно подхвачено тенью, Тивви, и будет использовано в своих целях. Как однажды заметил доктор Юнг на семинаре, когда мы оставляем вещи в тени, они совершаются, но против нас, а не для нас. Болезненное знание Прю брошено в тени, которая почти уничтожает ее и разрушает все вокруг.

Если оставить реализацию цели подсознанию, она может быть как достигнута (как мы убедились, когда Прю появилась перед ткачом как Венера и, как он сказал себе, зажгла в нем огонь, который будет сложно потушить), так и не достигнута. Убийство матери убивает создателя, того, кто несет семя; поэтому у Прю, как и у самой Мэри Уэбб, детей нет.

Одно страстное желание, как страсть Прю к ткачу, может быть удовлетворено такими методами, но этот успех не только разрушает процесс индивидуализации, но и убивает семя творчества. Изначальное стремление Прю — родить ребенка, но такая творческая цель не может быть достигнута подобными средствами. К примеру, неспособность Прю предотвратить убийство матери уничтожает ее женское начало.

Спустя несколько месяцев еще одна трагедия разразилась в Сарне. Янцис приносит Гидеону ребенка, которого родила, рискуя всем в попытке разбудить его отцовские чувства и пробудить любовь к ней. Гидеон жестоко ее отталкивает и издевается над своим сыном, слабым полугодовалым существом. Тивви, испуганная возможным успехом Янцисс и беременная от Гидеона, говорит Прю, что собирается осудить его за убийство матери. В ужасе Прю теряет Янцис и ребенка из виду, и Янцис с ребенком тонут в Мере. Таком образом, последнее слабое творческое начало угасло, и другой матери бессознательное Прю позволяет умереть.

Прю не видит свой вклад в эти бедствия, они кажутся ей громом среди ясного неба. Подобная неосведомленность является еще одной характеристикой этих, в основном, бессознательных целей, которые используют силы подсознания для личных целей. Эго слепо и бессознательно, оно никогда не совершит самоубийство, но позволяет убийству происходить у него под носом, а ведь немного осознанности могло бы его предотвратить.

Призраки матери и Янцис начинают преследовать Гидеона, не прошло и многих месяцев, как он следует за Янцис. Неспособность Прю осознать сигналы опасности в этом случае даже яснее, чем прежде. Гидеон все больше говорит о призраке Янцис, даже говорит Прю, что призрак поманил его с лодки на Мере. Однажды вечером его преследуют настойчивей обычного и он выходит, чтобы осмотреть запасы, наказав Прю не ждать его, если он задержится. Что-то подсказывает Прю следовать за ним, но она решает, что это будет «слишком странно». Вместо этого она ищет в книге Бегильди и в Библии рецепт лекарства от этих чар. Пока она читает, прибегают двое детей и сообщают ей, что Гидеон в Мере. Прю прибегает быстро, но слишком поздно. Тело Гидеона не найдено, потому что он погрузился в самую глубокую часть Мере, как нам говорят, тело не было найдено.

Самые важные персонажи, которые представляли собой фигуры психики Мэри Уэбб, исчезли за Ту сторону, осталось только сознательное эго. Подобное состояние представляет собой полный разрыв процесса индивидуализации, но он мог бы быть восстановлен, если бы эго могло остаться с руинами и выстрадать то, что произошло, особенно боль от признания его вины. Трагичные кризисы такого рода происходят, по крайней мере, один раз, в рамках самых глубоких анализов, затрагивающих личность целиком. Однако можно собрать осколки и начать все заново, как это делали алхимики, когда их реторты взрывались или ломались. Мы видим такое развитие событий в Зияющих высотах, хотя все разлетается в клочья после смерти старшей Кэтрин, осколки собраны и привели к удовлетворительному исходу для юной Кэти.

Мэри Уэбб не была сделана из того же материала, что и Эмили Бронте, хотя в их судьбах и есть общие черты. Итак, столкнувшись с полной катастрофой, Прю Мэри не стала бороться. Сарн теперь принадлежит ей, но она сразу решает уйти. Поскольку она знает, что не найдет покупателя после того, что там случилось, она решает оставить старый дом предков, чтобы разрушить его призраки и саму землю, чтобы вернуться к природе, «не из вины этого места в случившемся, — говорит она, — а из-за того, во что превратил его Гидеон». Гидеон обвиняется во всем, поэтому Прю не испытывает ничего похожего на «обогащение» или «нового духовного достоинства», которое могло бы привести к ее собственному чувству вины, как сказал доктор Юнг в книге «После катастрофы». Прю просто бросает все. Так и нам очень просто сделать то же самое, когда очевидными становятся катастрофические последствия наших бессознательных целей, но изначальные страдания от признания своей роли и вины — ничто по сравнению с медленным распадом всего процесса индивидуализации и потери смысла жизни.

Прю остается достаточно человечной и ухаживает за животными, понимая, что их нельзя оставить на ферме, которую она бросает на произвол судьбы. На следующий день — ярмарка в Сарне, день, когда ткач должен вернуться. Хотя она специально это подчёркивает, теперь ей удобно сказать, что он ее забыл; и правда, почему он должен помнить «женщину с заячьей губой, которой грозит обвинение в колдовстве». Нет, говорит она, он уже встретил другую женщину. Она даже оскорбляет его, говоря, что это будет та женщина, о которой он написал самым пренебрежительным образом. Это поведение, характерное для психологии разделения: человек убеждает себя в том, что цель, которую он знает только в одном разделе, совершенно недостижима, даже теряет доверие к человеку, которого любит. Если бы Прю сказала себе: «Сегодня он обещал прийти», возможно, ее бы поразило, сколь удобно, мягко говоря, что ее клятва Гидеону — самое главное препятствие ее свадьбе — была отменена вовремя его смертью. Как только она бы осознала это преимущество, открылся бы путь к реализации своей вины. Но, решив сказать, что ткач ее забыл, она все еще может считать себя невинной жертвой Гидеона.

Сомневаться в словах человека, которого она любила, пожалуй, худший из всех грехов Прю, ибо она сделала это совершенно сознательно. По крайней мере, она не осознает последствия своей неосознанности, они настолько далеки от ее сознания, что для их признания потребовалась бы крайняя самокритика. Но если бы она сказала себе: «Ткач обещал приехать сегодня», ей бы пришлось тихонько ждать его дома и не делать ничего неисправимого, пока он не придет. Однако такое поведение не кажется ей очевидным, потому что она все еще неосознанно находится под влиянием видения, которое у нее было, когда она впервые увидела его: она пойдет только с ткачом, отбросив всю свою прежнюю жизнь, которая покажется ей не громче писка мошки. Поэтому она решает сжечь все мосты. Она решает взять всех животных на ярмарку и продать их.

Ее неспособность увидеть, что ее собственное подсознание в значительной степени ответственно за все, что произошло, рассеивается на ярмарке извне, как это обычно и происходит, если наши глаза открыты, и мы можем увидеть все связи. На ярмарке ее осуждают как ведьму. Все настоящие внешние обвинения ложны или сильно преувеличены; она не сделала ничего из того, в чем ее обвиняют, по крайней мере, сознательно. Но, как мы уже видели, ее подсознание предоставило ее врагам подсказки, за что ее можно было бы обвинить. Худшая из них исходит от самой темной и отвергнутой части, от тени Прю — Тивви. Прю заткнула уши и заявила, что ненавидит ее, когда Янцис вернулась с ребенком. Теперь Тивви мстит, обвиняя Прю в том, что она убила мать и помешала ее браку с Гидеоном из чистой ревности, и заявляет, что Гидеон очень ее любил. Масштаб меняется. Прю оказывается в воде, привязанная к позорному столбу. Ее бессознательное из собственного темного угла пригвоздило ее. Через несколько минут она расплатится своей жизнью, но ткач, верный своему слову, появляется и спасает ее.

Мэри Уэбб не смогла приблизить две противоположности, как это удалось сделать Стивенсону. Уже в «Странной истории» Стивенсон осознал, что «эти враждующие близнецы» в нашей природе должны враждовать вечно, что это «предопределенное бремя жизни возлагается на плечи человека навеки и попытка сбросить его неизменно кончается одним: оно вновь ложится на них, сделавшись еще более неумолимым и тягостным». Прю не осознает этого, поэтому ей приходится терпеть приговор ведьме — позорный столб, — осознавая, что толпа на самом деле собирается ее утопить. Правда, энантиодромия имеет место быть. Когда Прю спасает из ужасной ситуации ткач, темная противоположность заменяется светом; до тех пор, пока не будут приложены некоторые усилия для объединения противоположностей, будет исполняться этот вечный закон природы. Ночь сменяется днем, а день — ночью, до тех пор, пока мы бессознательны, наши жизни будут подчиняться закону энантиодромии, переключаясь от одной противоположности к другой.

Прю начинает с того, что позволяет отрицательному анимусу полностью завладеть собой, заходит так далеко, что дает сознательную клятву. В конце концов, она выходит замуж за положительного анимуса, ткача. Это прогресс, большой шаг вперед, но вся негативная сторона растворена в бессознательном, и, в худшем случае, в результате самоуничтожения. Ткач отрицает само его существование: он утверждает, что если вы правильно думаете о грехе, его просто нет.

В мифологии ткачество — прежде всего, женская работа, она находится в руках женских богинь (прежде всего, трех судеб, парок) или знаменитых женщин (Пенелопа). Плетение символизирует творческий Эрос, создавая осмысленные связи между людьми или вещами, словом, женский принцип Эроса или родства. В истории Мэри Уэбб, однако, ткачество остается в руках Кестера, то есть в руках анимуса. Гидеон олицетворяет эгоизм, амбициозность, чрезмерную любовь к деньгам и поэтому, как мы видели, совершенно деструктивен. Но Кестер — полная противоположность; он противостоит всякой жестокости и разрушениям, даже устраивает «цветное плетение», новшество в те времена, иными словами, он — творческое начало. Возможно, это был результат в сухом остатке, так сказать, собственной жизни Мэри Уэбб. Она сбежала от негативного разрушительного анимуса, который присутствовал в качестве тени ее по-настоящему доброго и позитивного отца, и лидировал на протяжении многих лет, творчески используя всю свою энергию и работе; для некоторых ее ранних работ (прежде всего, «Драгоценный Бэйн») — это по-настоящему творческие достижения, и этот шаг, вероятно, самый важный в индивидуализации женщины. Однако, подобно Моисею, она, кажется, видела землю обетованную, только ей не суждено было ступить на нее.

Возвращаясь к нашему образу рая, единственные врата, через которые вновь возможно войти в рай, — это врата, противоположные тем, через которые мы вышли. Мэри Уэбб вне всяких сомнений, оставила путь, который привел к необычным добродетелям. Мы знаем это по многим фактам из ее собственной биографии, но особенно по характеру Прю в Драгоценном Бэйне. Прю — харизматичная девушка, но она носит на себе «марку дьявола». Более того, по мере развития истории становится все яснее, что она может достичь здесь своей целостности, символизируемой двумя парами (Гидеон и Янцис, ткач и Прю), полностью приняв оба набора противоположностей и воссоединившись с Эдемом через темную область необычных пороков Гидеона.

Как мы уже увидели, Мэри Уэбб прошла долгий путь к пониманию этого. Она видела, что в пьесе Бога нужны не только добрые, но и злые куклы, и что без них все складывается плохо. Но она не смогла удержать это в своем осознании и позволила своим злым куклам участвовать в финале ее романа. В последний момент она словно вернулась к воротам, через которые она вышла, к добродетелям, которые отрицали существование зла, которое она почти приняла: если ты правильно думаешь о грехе, его нет. Мы недостаточно знаем жизнь Мэри Уэбб, чтобы понять, приблизилась ли она к пониманию этого. За пять лет после ее смерти были написаны две короткие биографии. Все, кто был рядом с ней, были еще живы, и времени не хватает, чтобы написать необходимую картину. Можно заметить, что через три года, которые она прожила после публикации «Драгоценного Бэйна», не были счастливым временем, потому что она не могла писать, бессонница ее одолевала, когда ужасная болезнь Грейвса достигла пика. Ее здоровье все ухудшалось, хотя, как и Эмили Бронте, она признала этот факт слишком поздно.

Возможно, это не более чем гипотеза, но мы задаемся вопросом, не была ли она сама сознательно или неосознанно разочарована финалом «Драгоценного Бэйна». Вероятно, не по внешним причинам, хотя многие из рецензий ее разочаровали, но книга была удостоена ежегодной премии комитета «Femina Vie Heureuse», а благодарственное письмо премьер-министра Болдуина от 14 января 1927 г. ей очень понравилось. Депрессия, которая ее настигла, пришла изнутри. В «Драгоценном Бэйне» она почти нашла путь назад к целостности; она видела, что пьеса жизни будет плохой без злых кукол, которые исполняют его волю так же хорошо, как и добрые; у нее было четыре добрые и злые куклы в момент заключения четверичного брака, символа целостности. Но эта задача явно оказалась для нее неподъемной. Она вернулась к традиционной морали, позволила двум злым куклам разрушить себя, закончив всего одним браком двух хороших кукол. Она, на самом деле, попыталась подарить книге сказу про «жили долго и счастливо», но это не очень убедительно. Правда, Прю с восхищением говорит о своем ткаче, но те несколько мест в истории, где она говорит о долгом браке, не выглядят полными и раскрытыми. Очевидно, у них не было детей, и Прю говорит об оптимизме своего мужа, словно о приятном качестве, которое она не разделяет. Кроме того, о написании книги она отзывается так: «Я сижу здесь у огня со своей Библией в руках, старая и уставшая женщина, имеющая задачу, которую нужно выполнить перед тем, как пожелать миру спокойной ночи».

Если я права и Мэри Уэбб не смогла противостоять удивительному пониманию места зла в структуре мира, это объяснило бы любопытный факт: действие ее последней и незавершенной книги «Оружие, которому он доверял» развернулось в период крестовых походов. Она была вынуждена вернуться в ту эпоху, в которой завершение «Драгоценного Бэйна» было бы единственным правильным и органичным решением; в эпоху, когда это это было так важно, что стоило проведения крестовых походов. Мы не можем вернуться к более раннему возрасту; мы должны оставаться сами по себе, каким бы мрачным и безнадежным это ни было. Поэтому неудивительно, что Мэри Уэбб впала в отчаяние, когда писала свою последнюю книгу.

Мы не можем сказать, как далеко она прошла по обозначенной для нее дороге, но, похоже, жизнь, в конце концов, разочаровала ее. В последние три года, завершив «Драгоценного Бэйна», она не могла писать, как раньше, становясь все более подавленной и больной. Она пошла к доктору, когда было уже слишком поздно, словно бы потеряла интерес к жизни, будто смысл целостности и вновь обретенные надежды на рай переместились по Ту сторону. Мы не можем ответить на эти вопросы, только сожалеть о ее ранней смерти и робко задаться вопросом, может быть, если бы она смогла найти еще один более полный финал для «Драгоценного Бэйна», не открыло бы это ей глаза на «задачу, которую нужно выполнить перед тем, как пожелать миру спокойной ночи».