Клуб Касталия

Барбара Ханна

Навстречу целостности

Предисловие автора

Прошло уже почти сорок лет с моей первой лекции «Тексты сестер Бронте (Манифестация ранней викторианской эпохи проблемы современных женщин)» в Психологическом клубе, в Цюрихе. Ныне покойный президент клуба Тони Вульф указала мне на то, что сколь очевидно процесс индивидуализации проявился в непривычно явной форме в текстах Бронте, вероятно, столь же явственно он пронизывал и их жизнь; и тогда это направление станет благодатной почвой для исследований, пусть, возможно, и слишком сложным. Исходя из этого предположения, она предложила провести более продолжительные семинары на эту тему в Институте К.Г. Юнга, и вскоре я включила в свое исследование еще нескольких авторов.

Результаты превзошли мои ожидания, и вскоре меня попросили придать лекциям более прочную форму. Несмотря на то, что мне вовсе не хотелось писать книгу только для читателей, уже знакомых с юнгианской психологией, я все же понимала, что широкому кругу читателей будет сложно осознать важность процесса индивидуализации и целостности, особенно во времена узкой специализации и коллективных предложений. Пока в один прекрасный день образ Эдемского Сада не выступил в роли, так сказать, связующего звена. С радостью отмечу, что у меня была возможность дискуссировать с профессором Юнгом, используя этот образ. Большая часть книги была написана после его смерти, но воспоминания о теплом приеме, который у него встретила общая концепция, зачастую поддерживали меня в работе.

Я бы хотела выразить благодарность Марии-Луизе фон Франц за ее терпение при обсуждении сложностей, с которыми я столкнулась, за то, что она ознакомилась с книгой и за множество ценных предложений; Вернону Бруксу из Фонда К.Г. Юнга за, не сказать иначе, проявленный гений при редакции; а также покойной Джоанне Хогг за готовность напечатать книгу.

Введение

В прежние времена самоочевидным было стремление всех живых существ завершить паттерн своего существования как можно более полно. Однако в наше рациональное время, с постоянно растущим спросом на специализацию, этот факт кажется почти забытым, но в бессознательном настойчивое желание целостности, по-видимому, возросло, будучи подавленным и забытым. Стало очень сложно выразить, что понимается под «целостностью» в терминах, способных объяснить что-то вразумительное современному читателю, хотя большая часть людей испытывает огромное удовлетворение, увидев, к примеру, дерево или растение, которому удалось в полной мере реализовать паттерн своего бытия.

В то время как тело человека подчиняется жизненному циклу, свойственному всем животным, укрепляясь до середины жизни и слабея к неизбежной смерти, наш дух лучше всего может быть представлен образом дерева, которое продолжает развиваться, становясь сильнее и целостнее, до тех пор, пока лесничий не сочтет, что оно созрело для изменений, не повалит его и не предаст ему затем иную форму. Так, наша духовная, психическая жизнь может продолжать развиваться, пока удар лесничего — момент физической смерти — не превратит ее в другую (неизвестную) форму.

Сегодня почти забыта одна из важнейших причин стремиться к целостности, состоящая в том, что христианство на протяжении двух тысяч лет побуждает человека жаждать совершенства. Но это совершенство непременно одностороннее: оно направлено на развитие исключительно светлой стороны человека, отвергая темную сторону как греховную, с которой следует бороться любой ценой, хотя на самом деле все сущее составляют и свет и тьма. Шведский психолог, К.Г. Юнг в мальчишестве осознал, что жизнь более не удовлетворена односторонними традиционными попытками западного человека достичь совершенства в христианских добродетелях, сейчас она требует признать некоторые мысли, которые произрастают из другой, темной стороны человека^[1]. Дальнейший опыт и его аналитическая практика укрепили его в этом убеждении. Невозможность достичь христианского идеала приводила и продолжает приводить к опасному чувству неполноценности и к неврозу. Действительно, святой Павел и сам сетовал на эту слабую сторону христианской программы: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» (К Римлянам 7:19). Сколь же трудным это стало в нашем сложном перенаселенном современном мире, где, кажется, темная сторона человека расцвела, как никогда прежде! Юнг все больше убеждался, что найти удовлетворительное решение противоречия, коренящегося в одностороннем подходе, можно только оставив безнадежное стремление к совершенству и заменив его поиском целостности.

Изучая человеческую психику во всем ее бесконечном многообразии, Юнг обнаружил, что эмпирические данные свидетельствует о наличии четырех компонент структуры центрального ядра психики. Возможно, широкому кругу читателей будет сложно осознать невероятную значимость числа четыре в царстве психики, но с самого зарождения человечество бессознательно воспроизводило это число во всех уголках земного шара. Пифагор (582-507 гг. до н.э.), вероятно, первым сознательно пришел к тому, что четыре — число тотальности и привлек внимание к этому важному факту. Самые ранние восточные мандалы (использовать слово на санскрите для священного образа четверичности) были построены на квадрате или круге, как правило разделенном на четыре части или на кратные ему числа. Этот образ встречается и в культуре Майя и фактически во всех первых попытках человека выразить абстрактный образ божества или сокровенного центра души.

Пусть историки и любят искать внешние связи между образами и идеями, эти базовые структурные образы имеют слишком универсальный характер, чтобы их таким образом ограничить. Можно также попытаться показать, что поведенческие паттерны животных и насекомых передаются через внешние каналы от одного поколения к другому или из одного места в другое. Однако уже доказано, что, к примеру, юкковая моль умирает задолго до того, как вылупляются яйца, но маленькие гусеницы точно знают, что делать, и это только один из бесчисленных примеров.

Едва ли сегодня найдутся натуралисты или даже любители, которые сомневаются, что «чудеса природы» мира животных, по большей части, произрастают из врожденных паттернов поведения, неукоснительно и инстинктивно исполняемых юными продолжателями рода. Тем не менее, в вопросах, касающихся человека, мысль о том, что мы тоже может иметь врожденные паттерны поведения, крайне редко принимается во внимание, напротив, ее чаще горячо отрицают. По этой причине историк, даже вооружившись достойным похвалы усердием, столкнется с большими трудностями, пытаясь доказать существование внутренних связей в каждом отдельном случае, поскольку он уверен, что они должны существовать. (Разумеется, зачастую исторические связи действительно существуют и представляют немалый интерес. Но, помимо них, существуют фундаментальные человеческие паттерны поведения: воспроизводство квадрата и круга, построенных на числе четыре.)

Безусловно, с развитием сознания, множились возможности отклониться от внутренних паттернов. Интеллект и здравый рассудок, наряду с произвольным проявлением воли превратились в самоцели человека, и эти цели противоречат слепому следованию инстинктивным паттернам. Рассмотрим банальный пример: способность держать баланс на велосипеде — инстинктивный паттерн; человек, научившись ездить на велосипеде, держит равновесие неосознанно. Но если он начнет думать, как распределить свой вес, велика вероятность, что инстинктивный баланс мгновенно исчезнет. Разумеется, его можно сохранить, с осторожностью работая над синхронизацией баланса и мысли, но немногие люди готовы к подобным усилиям.

Из приведенного примера понятно, сколько сложно и следовать инстинктивным паттернам поведения, и размышлять о них. Власть инстинктов над нами слишком велика, чтобы отрицать и подавлять их, в одностороннем порядке превознося интеллект, волю и рациональные аргументы, что и привело к многочисленным проблемам современности. Я нисколько не хочу принизить ценность интеллекта, рассудка, силы воли и, главным образом, сознательности. Они — огонь, принесенный Прометеем, отвоеванный у богов, достижение, которым человек по праву гордится и который готов защищать любыми путями. Потеря того, что нам удалось приобрести, таким образом, станет неописуемой катастрофой.

Пока угрозы планетарного масштаба — ядерная война, голод, связанный с перенаселением и т.д. — висят, словно Дамоклов меч, мы оказываемся в еще большей опасности, если потеряем эти ценности, не говоря уже о других. Олдос Хаксли в книге «Обезьяна и сущность» описывает мир после атомной войны, мир, потерявший дары Прометея. Перекос в любую сторону — здравого рассудка или природных инстинктов — приведет к неизбежной трагедии. Срединный путь, основанный на уважении целостности человеческой природы, словно луч света в темном царстве, дает надежду, что мы сможем что-то изменить в себе.

Моей целью не является размышление о будущем нашей планеты. Я лишь пытаюсь объяснить невероятную важность целостности, потому как в ней коренится надежда объединить развивающееся сознание и фундаментальные, природные корни. Подчеркивая угрожающие нам опасности, связанные с потерей рациональной или иррациональной сторон, инстинктивных образов и паттернов, от которых мы сейчас слишком отдалились, я пытаюсь обрисовать тот разрыв, что отделяет нас от нашей целостности и от образа квадрата, ее символизирующего.

Потребность в целостности для каждого живого существа, вероятно, сильнейшая и наиболее фундаментальная из всех. Стоит только постичь это на своем опыте, как эта простая истина начинает казаться столь очевидной, что сложно поверить в ее неочевидность для большинства. Без односторонних (имеющих не более одного смысла) знания и направления развития невозможно представить выживание. Мы совершенно забыли о своей первоочередной обязанности: быть просто человеком, что подразумевает некоторую целостность. Человек обладает целостностью, потому что ничего в нем не развито сверх меры за счет остального. Можно обнаружить эту природную целостность у примитивных народов, необремененных цивилизацией, у крестьян, живущих так, как жили их предки, у детей и у животных. Естественная, инстинктивная целостность нарушается чрезмерным развитием какой-то части, за чем следует неизбежная потеря равновесия, потому что энергия, необходимая для этого развития, заимствуется из какой-то другой части целостности.

Давайте вернемся к отправной точке: сильное стремление целостности есть в каждом живом существе. Понимая, что мы является потомками людей, обладавших природной целостностью и, что немаловажно, тоже обладали ею в детстве, мы осознаем, что где-то в глубине души (сознательно или нет), мы тоскуем по более сбалансированному естественному состоянию. Для физического и психического здоровья требуются чувствовать себя в своей тарелке в своем собственном теле.

Та форма природной целостности, о которой я пишу, «характеризует начало», так сказать. К ней можно сознательно вернуться в тех уголках, где природа девственна, или же там, где она имеет для нас особое значение. Чувство сверхъестественной гармонии охватывает нас, напряжение, беспокойство и все негативные чувства милостиво покидают нас на время. Это изначальное, совершенно бессознательное состояние, незнакомое с отступление от воли Божьей, если вернуться к Эдемскому саду из Книги Бытия, как к образу природной целостности. Четыре реки Эдема — один из многочисленных символов четверичности, органично разделенной изначальной целостности, которую нам придется оставить, как и нашим прародителям, поскольку, как замечательно отметил Вордсворт в «Отголосках бессмертия», взрослая жизнь безвозвратно отрывает нас от детского рая, где мы были едины со своей целостностью. Без этого разделения не было бы никакой сознательности.

Рано или поздно мы оказываемся за стенами нашего бессознательного, раннего рая; на протяжении многих лет, или даже всей жизни, мы не способны вновь попасть туда, что и символизирует ангел с горящим мечом. Адам и Ева не смогли вернуться в Эдемский сад, поэтому мне он представлялся окруженным стенами с четырьмя воротами (по числу рек). Если мы представим его таким, нам придется пройти через ворота и пойти вдоль одной из рек, ведущих в мир, или же, так или иначе, выбрать направление, по которому мы будем следовать. Теперь тотальность осталась позади, за спиной, хотим мы того или нет, такова наша судьба. Может быть, наш путь пройдет вдоль только одной из рек, может быть, мы примемся исследовать окружающий мир, пока не достигнем другой реки, слева или справа от нас, а, может быть, и той и другой. Как бы то ни было, никто не сможет не пренебречь и не забыть впоследствие окончательно ворота и реку позади, ту реку, что течет в противоположном направлении тому, что мы выбрали.

Не стоит слишком развивать этот образ и воспринимать его буквально; но все же он служит подспорьем для объяснения по сути необъяснимого. Рациональный подход состоит в том, чтобы следовать одному направлению, безраздельно отдавая ему свое внимание, что же до смутной ностальгии по прежней целостности, ее следует прогнать прочь и не желать всего и сразу. Необходимо многое сказать о таком подходе, особенно в первой половине жизни, когда, как правило, мы определяем свое место в этом мире. По воле Божьей, ангел с горящим мечом охраняет врата рая, и этот символ нельзя игнорировать.

Однако в самой сути тотальности лежит парадокс, и о нем не забыть, как в Эдеме, так и за его пределами. Пусть мы справедливо исключены из этого рая своей целостности, мы всюду носим с собой его образ как некий «паттерн», которому крайне сложно следовать, покуда внешний мир требует от нас односторонней адаптации. Каждый в разной степени осознает этот внутренний образ. Некоторые люди словно бы совсем его позабыли; в наши дни даже кажется, что у большинства о нем остались очень смутные воспоминания. Другие живут, сознавая нечто, лишающее их внешнюю жизнь смысла, а затем ищут в глубине себя что-то менее одностороннее. Есть и те (хотя их число значительно сократилось), несущие свою внутреннюю целостность в форме религиозных верований, приносящих им внутренний покой и радость.

Все великие религии основаны на идее целостности, включающей человеческую и божественную сущность, время и бесконечность, и, в большей или меньшей степени, и другие пары противоположностей^[2]. В качестве краткого напоминания о символах целостности в христианстве, напомню читателю, помимо четырех рек, вытекающих из рая, о четырех евангелистах, запечатленных на картинах с Христом в центре (он выступает в качестве квинтэссенции), о важности квадрата в элементах всех культовых зданий, в особенности крытых галерей монастырей и соборов. Однако основные христианские догмы построены на числе три, на Троице, иначе говоря; ведь человек неизбежно повернется спиной к четвертой части целого, когда отправится в мир (что я уже продемонстрировала примером ухода из Эдемского сада). Это касается всех, даже Отцов Церкви. Теперь забытая и оставленная позади четвертая часть должна быть подавлена, впоследствие обрастая дурной репутацией. По этому принципу четвертая часть Бога попала в немилость, и ее занял главный противник Христа — Сатана, павший с небес как Люцифер, в то время как Христос спустился на землю более достойным образом.

Покойный Папа Пий XII пережил чрезвычайно редкое психологическое откровение, осознав, сознательно или бессознательно, что и четверичности должно быть оказано признание. Прислушавшись к простому люду, он установил догму, признающую Успение Богородицы^[3]. Мария не стала столь же значимой, как Троица, но оказалась рядом с ними, таким образом, для проницательных католиков на небесах воцарила четвертая фигура. Что же до Люцифера, бывшего принцем на небесах, он остался на земле, и как бы ход истории ни указывал со всей определенностью, что его следует принять, в этом ему по-прежнему отказано; ибо первая пара противоположностей, разделенных Церковью, и не сведенных воедино, это то, что мы называем добром и злом.

Установление «четверичности» включает в себя проблему противоположностей. На это нам прямо указывает история Эдемского сада, где росло дерево познания добра и зла. Съев плоды этого дерева, наши прародители смогли различать плохое и хорошее, т.е. различать между противоположностями. Целостность состоит из пар противоположностей (четверку можно представить как две пары противоположностей, примирившихся между собой и внутри себя), поэтому нам никогда не обрести ее, если мы не даруем противоположностям одинаковые права^[4]. Наверное, это одна из самых злободневных проблем современности, ведь тьма и зло вырвались из своих оков и угрожают существованию мира. Решение о разделении светлого и темного, оказавшееся правильным 2 тысячи лет назад, не работает сегодня. Золотой осел Апулея живо рисует картину бессознательной, заполняющей все тьмы, наполненной черной магией и колдовством, из которой родилось христианство. Для выживания человечеству пришлось научиться различать, развивая христианские добродетели. Однако ничто нельзя подавить раз и навсегда; чем дольше оно находится в клетке, тем более диким оно становится, подтверждения чему вы видим ежедневно. Перед нами встала новая задача: принять темную сторону, не подавлять ее снова, ведь это может быть , в лучшем случае, только временным решением, необходимо отдать ей должное и позволить соединиться со светлой противоположностью, не потеряв все то, что мы приобрели за последние 2 тысячи лет. Вновь и вновь Юнг подчеркивал, что такое соединение возможно только в самом человеке, в следующих главах на примерах писателей мы увидим, что проблема противоположностей коснулась каждого из них.

Продолжив работать с образом Эдемского сада, мы может сказать, что как и первые Отцы Церкви в потоке жизни должны были покинуть вечный символ целостности и восстановить свои воспоминания о бренном мире, как и каждый из нас они должны были выбрать направление, которое вело их в мир. Исходя из того, что они двигались к свету, а солнце для них было одним из самых любимых образов Христа^[5], мы можем предположить, что они вышли через южные врата, залитые полуденным светом солнца. Очевидно, по мере возможности, они исследовали и территорию к востоку, освещенную восходящим солнцем, и к западу, подсвеченную закатом, обосновавшись всюду, где могли, на всем пространстве между тремя реками. Здесь они построили свою Церковь, могущественный корабль, на котором бесчисленное множество душ плыло на протяжении почти двадцати столетий. Многие из принятых ими символов имели квадратную основу, но главный имел три стороны; четвертая, северная, сторона остается за их спинами, давая смутное, а порой и явное ощущение враждебности; в самом деле, север прежде был связан с обителью Дьявола^[6]. Мне нужно лишь напомнить читателям об Инквизиции, преследовавшей любую ересь и ведьмовство, и таким образом об определенной однобокости всей христианской доктрины, склонной выносить приговор всему, что находилось вне этой доктрины, как имеющему несомненный отпечаток Дьявола.

Мысль, которую я хочу донести, заключается в том, что даже такой разветвленный, высокоинтеллектуальный, несомненно, несущий добро институт, как Церковь, оставил четвертую реку, ворота или земли, позади. Эта часть сознательно не встроена в мировоззрение. Однако множество четверичных символов подтверждают, что потерянный рай все еще существует, как архетипический образ или паттерн, вечно стремящийся реализоваться. Как Гете в Фаусте Церковь нашла решение, исключив все возможные достижения целостности из бренной жизни в загробный мир, как и показано, к примеру, в концепции Небесного Иерусалима (откровение Иоанна Богослова), основанной на числе четыре или кратных ему. Таким образом, не было необходимости решать, что делать с тьмой и сомнительной четверкой; можно было продолжать осуждать их или игнорировать, то есть оставить на усмотрение Божие.

Вернемся к человеческой жизни. Если прожить первую половину жизни в полном объеме, это приведет, в узком или широком смысле, прочь от исходной целостности, от Эдема. Но множество людей, сознательно или бессознательно, сталкивается с неудовлетворенном или к неполнотой к середине жизни. Казавшееся желаемым более не имеет прежнего очарования. Пробил час, и образ целостности вновь делается ощутимым, за чем следуют попытки найти нечто, отвечающее этому требованию. Рассуждая в терминах четверичности, тоска по забытой четвертой части впервые начинает ощущаться.

Чтобы справиться с этой тоской, необходимо пройти путь, пролегающий через самые глубокие, прежде отрицаемые части личности. Нам придется покинуть хорошо знакомые места, оставить удобные дороги и все, чего коснулась цивилизация. Уйти в неизведанные дали, куда мы не ступали прежде, ограждая себя от опасностей и возможного зла. Мне представляется, что единственный путь обратно в Эдемский сад, к перво-целостности, лежит через ворота напротив тех, через которые мы ушли. Иначе говоря, нам придется сменить автострады на извилистые тропинки; а может быть, зачастую и этих тропинок не будет, и мы пройдем через девственные места, в которых легко потеряться и отчаяться.

Путь, который я описала выше, не более чем приблизительное указание направления, которое пригодится душе в поисках дороги в потерянный рай. То будет все тот же Эдем, но вместе с тем и совсем другой, ведь более он не является олицетворением бессознательного состояния, а привычное обретает новые краски под взглядом, ставшим сознательным. В Фаусте Гете рисует перед нами похожу картину, сам Гете прошел подобный путь. Его лебединый плач по свету может быть понят именно так.

Не всякий, тем не менее, отправляется в самое важное паломничество в жизни и проживает его так же. Множество людей, особенно сегодня, живут ординарной жизнью, но никогда не испытывают неудовлетворения своим ограниченным видением, или же сознательно подавляют эти эмоции. Мы живем в эпоху материализма, а противоположное ему — духовное — никогда прежде не отрицалось так сильно, как сейчас. До тех пор, пока это отношение не изменится, как бы то ни было образом, возвращение к четверичности невозможно, как и томительное осознание потерянной целостности в земной жизни.

Но есть и другие люди, которым так и не удалось покинуть окрестности Эдема. Их, как и всех остальных, тянет прочь, но они располагаются у стен сада, неспособные разлучиться с ним. Они не способны забыть Эдем, в отличие от большинства людей, и потому обречены испытывать неудовлетворение от односторонних, двусторонних и трехсторонних радостей и забот этого мира; их мучает чувство неполноты и разочарование во всем, чем они занимаются. Будто бы они изначально пребывали в поворотном моменте, наступающем, как правило, в середине жизни.

Разумеется, такие люди встречают множество преград во внешнем мире. Мы знаем об этом от puer aeternus и puella aeterna — вечных детей, — которым не суждено повзрослеть и взять на себя ответственность за свою жизнь. Таких слишком много, и именно на них, по большей части, стоят тоталитарные страны и диктатура; стадо вечных детей, очевидно, непреодолимое искушение для тех, кто любит власть. Однако, что хуже всего, такие люди обычно ленивы. Они не хотят прикладывать усилий ни для того, чтобы повернуться спиной к раю своего детства и усилием воли покинуть его, ни для того чтобы осознать и принять свою ограниченность и творчески ее преобразовать.

Принятие ограниченности не просто допустимо, но может быть чрезвычайно благодатным, что и подтверждают биографии творческих людей. Множество поэтов, художников, скульпторов, музыкантов демонстрирует нам, сколь короткое расстояние им удалось преодолеть к дороге жизни и как близко к стенам Эдема они остановились. Там они пытались восстановить так полно, как могли, утерянную целостность, которая все время притягивала их магнитом, и это притяжение не позволяло им вырваться в мир.

Есть, конечно, и исключения: люди искусства, в самом широком смысле, живущие очень полноценной жизнью во внешнем мире, постоянно работающие с могущественным внутренним образом, который стремится выразить себя. Но стоит отметить, что число исключений невелико. Гете был среди них, как и Шекспир, как бы мало мы ни знали о его жизни. Но в большинстве своем «люди искусства» или наполняют себя искусством, которое всего лишь отражает поверхность их мира, или же внутренний образ каким-то образом препятствует их погружению в жизнь. Слишком хорошо известно, что люди искусства часто неспособны зарабатывать деньги или несчастны в личной жизни, здесь не требуется дальнейших комментариев.

Тем не менее, как заметил Юнг в частной беседе, именно у творческого человека, в самом широком смысле, есть шанс соединить две противоположности, поскольку он далек от одностороннего подхода рационалистов и интеллектуалов. По этой причине я буду приводить примеры из художественной литературы, ведь ее авторы снабдили прекрасным материалом (лучшим из того, что известно мне) для иллюстрации образов потерянного рая и его влияния на жизнь людей. Мне прекрасно известно, что образ утраченного Эдема слишком рациональный (и сам по себе может быть односторонним, двусторонним или трехсторонним), чтобы быть способным породить какую-либо идею о четырех-стороннем образе целостности. Все же, подобно нити Ариадны, он может провести нас через лабиринт неизвестного.

^[1] К.Г. Юнг. Воспоминания, сновидения, размышления. — С.36.

^[2] Во введении к книге Психология и Алхимия Юнг глубоко анализирует этот невероятно важный парадокс и дурную славу, которую он сегодня приобрел. Он пишет:

«Разве не было уже найдено, что все религиозные положения содержат логические противоречия и невозможные (в принципе) убеждения, и это на самом деле составляет самую сущность религиозного утверждения? В доказательство этого мы имеем признание Тертуллиана: «И Сын Божий умер — это достойно веры, ибо абсурдно. И погребеннный, Он воскрес, это не подлежит сомнению, ибо невозможно».Если христианство требует веры в такие противоречия, то мне кажется, оно не может осуждать тех, кто утверждает меньшие парадоксы.

Не каждый обладает духовной силой Тертуллиана. Очевидно не только то, что он имел силу выдерживать парадоксы, но и то, что они придавали ему высшую степень религиозной уверенности. Необыкновенное количество духовно слабых людей делает парадоксы опасными. Пока парадокс остается неисследованным и допускается как привычная часть жизни, это относительно безвредно. Но когда он предстает перед недостаточно развитым умом (всегда, как мы знаем, уверенным в себе), чтобы сделать парадоксальную природу некоторого принципа веры объектом напряженной умственной работы, тем более серьезной, чем она бесплоднее, то это ведет к тому, что человек раздражается иконоборческим и презрительным смехом, свидетельствующем о явной абсурдности таинства. Со времен эпохи Просвещения, если уж мелочно размышляющий ум, который не может примириться ни с какими парадоксами, пробуждается, любые проповеди не могут его удержать. Тогда возникает новая задача: поднять этот еще не развитый ум шаг за шагом к высшему уровню и увеличить число людей, которые по меньшей мере способны к охвату парадоксальной истины. Если это невозможно, тогда следует допустить, что духовные подступы к христианству столь же полезны, сколь и затруднены. Мы просто не понимаем ничего, что подразумевается под парадоксами догмы, и чем более внешним становится понимание их, тем более мы поражаемся их иррациональности, пока, наконец, они не становятся устаревшими и забавными пережитками прошлого.» — ч. 18-19.

^[3] К.Г. Юнг. Ответ Иову, С. 553-758.

^[4] Последний параграф определения «Символ» в книге К.Г. Юнга «Психологические типы», С. 824-829.

^[5] Множество примеров можно найти в книге «Восходящая Автора» фон Франц, например (с. 250): «Новорожденного называют «солнцем правды», образом из кн. Малахии 4:2, который Церковь всегда относила к Христу». И на с. 238: «…Церковная Луна, являющаяся «собранием душ, инициированных мистериями», в последнем восхвалении становится солнцем, образом Христа, чей свет свет взывает к чудесам в человеке». Далее, с. 206: «Литургический комментарий гласит: «Небесный рассвет, наполненный благодатью и искуплением, из чрева которого родится солнце, чей свет сильнее во сто крат, это Дева Мария».

^[6] Будучи ученым медиком и астрологом, Нострадамус был, конечно, знаком с [представлением о Севере, как области дьявола, неверующих и вообще всякого зла. Как заметил Святой Евхерий из Лиона (ум. 450), эта идея восходит к стиху Иеремии 1,14: «От севера откроется бедствие на всех обитателей сей земли»,17 а также к пассажам, подобным следующему (Исайя, 14,12 ел): «Как упал ты с неба денница, сын зари! Разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем «взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой, и сяду на горе в сонме богов, на краю севера…» Бенедиктинский монах Раба Мавр (ум. 856) говорит, что «северный ветер есть суровость преследования» и «образ давнего врага». Далее он добавляет, что северный ветер означает дьявола, как следует из книги Иова 26:7: «Он распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем». Рабан интерпретирует это так: «Бог позволяет дьяволу править умами тех, кто лишен его благодати». Святой Августин говорит: «Кто же он, этот северный ветер, если не тот, кто сказал: «Я возведу мой престол на севере и стану равен Высочайшему?» — С.157