Джеймс Хиллман
Мыслить сердцем
Глава 6
Лев рычит в разъяренной пустыне
Таким образом, вопрос зла, как и вопрос безобразного, относится главным образом к анестезированному сердцу, сердцу, которое не реагирует на то, с чем оно встречается, превращая таким образом чувственное лицо мира в монотонность, одинаковость, единообразие. Пустыня современности.
Удивительно, но эта пустыня не бессердечна, поскольку пустыня – это место, где живет лев. Существует устойчивая ассоциация пустыни и льва в одном образе, так что, если мы желаем вновь обрести реагирующее сердце, мы должны идти туда, где, казалось бы, оно присутствует наименее вероятно, — в пустыню.
Согласно Physiologus (традиционный сборник преданий о животной психологии) детеныши льва рождаются мертвыми. Их нужно пробудить к жизни львиным рыком. Поэтому лев имеет такой рык: чтобы пробуждать юных спящих львов, которые дремлют в наших сердцах. Очевидно, что мысль сердца не просто дается как природная спонтанная реакция, всегда готовая к проявлению. Скорее, сердце должно быть спровоцировано, инициировано, что только соответствует этимологии прекрасного согласно Марселио Фичино (51); kalos, он говорит, происходит от kaleo, провоцировать. «Прекрасное – это своего рода отец блага» (Платон, «Гиппий больший» пар. 297 b). Прекрасное должно быть разгневанным или чрезмерным в жизни, поскольку львята – мертворожденные, как наша ленивая политическая уступчивость, наш ступор после поедания мясной пищи перед телевизором, паралич, для лечения которого применяется львиный металл – золото (52) как эквивалент pharmakon Парацельса. То, что пассивно, неподвижно, пребывает спящим в сердце, создает пустыню, которую можно лечить посредством ее собственного родительского принципа, демонстрирующего свою пробуждающую заботу при помощи рыка. «Лев рычит в разъяренной пустыне»,- пишет Уоллес Стивенс «Сердце, инстинкт, принцип», — снова говорит Паскаль.
Рядом со львом живет в пустыне святой. Святой Павел – первый отшельник, Святая Мария Египетская, Эуфения, Онуфрий – каждый святой со своим львом (53). Какая связь Святого со Львом? Тождественны ли они? Лев как Святой, Святой как Лев: пример Святой Марк. Вытекает ли из этого, что для того, чтобы обнаружить статистическую частицу святости в человеке, нужно вначале найти льва, льва, который живет в сердце и рычит с серной (sulphuric) страстью в разгневанной пустыне?
Пелагий рассказывает историю о набожном анахорете, который отправился в пустыню, чтобы поговорить о «возвышенных таинствах божественного» с другим отшельником, который был старше и мудрее его, однако старый отшельник уклонился от его расспросов. Когда его спросили, почему он отказался вступить в разговор, старец ответил: «Если бы он говорил со мной с душевной страстью, я мог бы ему ответить, но в духовных вопросах я несведущ». (Старец хотел говорить о льве, а не о возвышенных таинствах). Праведный анахорет, услышав об этом, провел самоанализ, снова пришел к старцу и сказал: «Отец мой, что я должен сделать для того, чтобы страсти моей души овладели мной?» И двое долго беседовали и затем анахорет смог сказать: «Воистину это дорога любви» (54). Чем больше наша пустыня, тем больше мы должны гневаться, поскольку гнев — это любовь.
Душевные страсти делают пустыню обитаемой. Жизнь находится не в каменной пещере, а в сердце льва. Пустыня находится не в Египте, она повсюду, поскольку наши сердца опустошены. Святые не мертвы, они живы в львиных страстях души, в искушающих образах, серных фантазиях и миражах: в дороге любви. Наш путь через пустыню жизни, или любой момент жизни есть пробуждение к ней как к пустыне, пробуждение зверя, величия желания, его жадная лапа, горячая и недремлющая как солнце, взрывная как сера, ставящая душу на огонь. Подобное лечится подобным: зверь пустыни – наш защитник в пустыне современной бюрократии, безобразного урбанизма, академической тривиальности, профессиональной официальной бездуховности, пустыне нашего постыдного состояния.
Сердце Харви, уже мертвое («фитнес», заменяющий витальность), создает опустошение, через которое оно движется, шумозащитные заглушки в ушах, слепая гонка за увеличением продолжительности жизни, зомби, создающие пустыню посредством бесконечного бега без какой-либо цели. Если прекрасное останавливает движение, то движение уничтожает прекрасное. И сердце Августина не может расширяться за пределы intima mea, culpa mea (слова из молитвы покаяния лат., прим. переводчика), произносимой в одиночку, или светское использование в групповом сознании вины. Субъективизм без гнева.
Мы боимся гнева. Мы не осмеливаемся рычать. С Аушвицем позади нас и бомбой за горизонтом мы позволяем маленьким львам спать перед телевизором; сердце, забитое своей собственной коагулированной серой, становится зверем в берлоге, готовящимся к своей атаке – инфаркту.
Психологически мы подавляем наш гнев посредством негативных эвфемистических концепций: агрессией, враждебностью, комплексом власти, терроризмом, амбицией, насилием. Возможно, Конрад Лоренц ошибается, и воспитатели также ошибаются, когда пытаются найти за пределами агрессии какой-то смысл. Является ли это агрессией, или это лев, рычащий в разъярённой пустыне? Не упустила ли психология природную серу, не пренебрегла ли Марсом, который управляет львом; Марс – возлюбленный Афродиты, требует свое право. Splendor Solis (сверкание солнца, лат., прим. переводчика). Sol invictus (непобедимое солнце, лат., прим. переводчика): Митра сердца.
Ранее мы говорили о молитве. Мы говорили, что она была необходимым следствием исповеди, поскольку она переводит сердце от концентрации на себе к свидетельству независимой силы образов. Во всех работах Платона присутствует только одна молитва. Она появляется в самом конце Федра, диалога, посвященного прекрасному и к которому мы уже обращались. И это молитва моральной сдержанности. Сократ обращается с молитвой к Пану и просит дать ему возможность стать «внутренне прекрасным», «даровать прекрасное внутри души», а «относительно золота и внешних вещей, пусть они не будут враждебны духу внутри него».
Любопытным и важным фактом является здесь то, что Сократ связывает прекрасное и сдержанность с Паном – козлиным богом. Молитва посвящена богу с волосатыми ногами и животным хвостом, фигуре уникальной среди главных греческих богов из-за его животного облика. Молитва Сократа о прекрасном и сдержанности обращена к животному – Богу. Может ли это означать, что исповедь также относится к животному? Тогда мы переходим к другому порядку каждый раз, когда мы опустошаем животное начало, святого льва или львиного святого, который поддерживает, хранит в нас «внутреннее прекрасное» и сдерживает нас. Сердце-лев является истинным царем животных, животным царем, и наше внутреннее прекрасное – это наше достоинство, благородство, пропорция; наша доля благородства происходит, как учение о характерах всегда утверждало, от животного начала в сердце.
С с ы л к и
(51). Фичино, Комментарий на «Пир» Платона, том 2.
(52) E.C. Whitmont, Природа, символ и воображаемая реальность, Spring,1971: 72, описывает психосоматический синдром, который символизируется («доказывается») металлическим золотом: «изменяющиеся уровни депрессии, раздражительность, погруженность в себя, беспокойство, безнадежность … головные боли, подъем кровяного давления и нарушение сердечной функции». Поскольку пациенты болеют из-за золота, то «они наиболее восприимчивы к терапии посредством золота».
(53) Согласно Jean Servier пилигримы видели североафриканских мусульманских святых в виде львов и слышали их рык. Альфонс Доде в своем «Тартарен из Тараскона» сделал своего героя смешным, когда во время охоты на льва она убил одомашненного льва, которого братья Кадрия (Kadriya), наиболее популярное братство в Северной Африке, водили с собой, собирая подаяние.
(54) Helen Waddell, Отцы— пустынники (London: Constable, 1936), стр. 28-29