Джордж Пендл
Странный Ангел Джек Парсонс
Глава 1
Рай
Невообразимый парадокс: чтобы поверить в иллюзию, ее нужно увидеть. –
Рэй Брэдбери, «Лос Анджелес – самое лучшее место в Америке»
В декабре 1913 Рут и Марвел Парсонс покинули лед и снег Востока, надеясь обрести новое будущее. Вудроу Уилсон был недавно объявлен 28-м президентом, и в то время как Европа созерцала растущее напряжение на Балканах, многие Американцы повернулись спиной к Старому Миру и смотрели в направлении теплых обещаний их такого родного Запада.
Даже с того времени, как золото было найдено в Калифорнии в 1848, тысячи и тысячи людей устремились к Побережью Тихого Океана, наводняя штат, который на данное время уже имел население около 18000. Алхимическая волна золотой лихорадки принесла не только искателей, но и сопутствующих им – шерифов, шулеров, и министров – последних, кто был намерен преобразовать орды свободных от законов и моральных кодов Востока. Это не было легким заданием. Калифорния, декларировал один Методистский священник, была «страной, в которой наиболее сложно перевоспитать преступников»; действительно, «сподвигнуть человека посмотреть через массу золота в вечность» было почти невозможно.
К 1913 году большая часть золота исчезла, но трансформирующий эффект лихорадки сохранился. Обещание золотой жизни сейчас было призом. Сельское хозяйство превзошло горный промысел как самая крупная индустрия штата, и Калифорния была превращена в Сад Америки, создавая для себя репутацию земли апельсиновых рощ, виноградников, цветов и солнечного света. Оздоровительная лихорадка превзошла золотую, поскольку доктора, регулярно рекомендовавшие перемену климата, наряду с длинными списками предписаний и запретов, сейчас предлагали Калифорнию как самое лучшее целительное средство. Штат всегда будет сохранять связь с самым впечатляющим Американским мифом – мифом преследованием счастья.
Молодая пара, путешествующая сейчас по железной дороге через морозную зиму, стали супругами только в предыдущем году, в родном городе невесты – Спрингфилде, Массачусетс. Рут Вирджиния Уайтсайд, единственный ребенок Уолта Хантера Уайтсайда и Кэрри Вирджинии Кенделл Уайтсайд, была в возрасте 22 лет, когда вышла замуж. Обожаемая своими родителями, она жила мирной жизнью под их покровительством, подрастая в богатой семье предпринимателей в Чикаго. Ее отец был колоссально успешен как президент фармацевтической компании Эллис Чалмерс, до того как принял бразды правления в автомобильной корпорации Спрингфилда Стивенс-Дуриэйя. Там Рут встретила Марвела Х. Парсонса, всем мужчинам мужчину, на два года старше ее, который любил великие путешествия, и чья семья основала город Спрингфилд в начале 17 века. Его необычное имя пришло от его матери, Эдди М. Марвел, но он был известен всем под менее неловким именем «Тэд» или «Тэдди». Женитьба казалась хорошим союзом, объединением счастливых судеб среднего класса. Отец Марвела был настоящим штатским разработчиком, кто совместно выстроил район Колони Хиллс, что сразу за пределами Спрингфилда. Он также был президентом Холодильной Компании Восточных Штатов, которая владела большими магазинами, распространенными по всему Гранд Джанкшен Варвз в Бостоне. Несмотря на весь его финансовый смысл, союз Рут и Марвела не был удачным.
Менее чем через год после свадьбы, Рут родила их первого ребенка. Он был без признаков жизни. Молодая пара была морально опустошена, особенно Рут. С ее хрупким здоровьем и их домом в Спрингфилде, омраченным трагедией, их переезд с Востока представлялся лучшим решением. Выбор направления не занял длительного времени. Нигде окружающие территории не были более благоприятны, возможности более изобильны, и фанаты более одержимы, чем в Лос Анджелесе, экстатически бьющемся сердце Земли Солнечного Света.
Это не всегда было так. Основанный как Мексиканская колония в 1781, Лос Анджелес был бездеятельной деревней примерно в течение века. К 1850 году город населяло немногим более, чем 8000 жителей, и он был известен как «Королева Графства Коров», исходя из его роли торгового центра южно-калифорнийской животноводческой индустрии. Под действием Американской оккупации он трансформировался из спального поселения в сильный пограничный город. Разноцветный ассортимент «ковбоев, азартных игроков, бандитов и отчаянных», привлеченных и крупным рогатым скотом, и возможностью получить золото, был гарантией того, что убийство совершалось каждый день в году. Преподобный Джеймс Вудз, странствующий миссионер, был шокирован беззаконием, алкоголизмом и низким мировоззрением людей, которые он увидел. «Имя этого города на испанском значит – Город Ангелов», — писал он в своем дневнике, — «но с большей правдивостью, в настоящем он может быть назван Городом Демонов.»
Но в последующие десятилетия, беспрецедентные наводнения и засухи пошатнули животноводческую индустрию. Со строительством Южной Тихоокеанской Железной Дороги и возвышением населенного пункта от «города коров» до центра сельского хозяйства, стало приезжать больше и больше обеспеченных иммигрантов. К концу 19 века, ад, который видел Преподобный Вудз, был трансформирован в свою прямую противоположность.
«У нас есть традиция, — писал один Калифорнийский журналист, — которая действительно указывает на близость Лос Анджелеса, Города Ангелов, к территории изначального Рая, где найдены усыпальницы Адама и Евы, отца и матери человечества, и (с какой-то долей неточности и сомнений, поскольку вопрос его смерти является дискутабельным) также и змея.»
Бустеризм в библейских масштабах стал общей действующей силой и укрепил то, что золотая и оздоровительная лихорадка уже доказали: здесь было место искупления себя, возвращения в Сад до Падения, прерывания всех связей с прошлым и, надо надеяться, создания чудесного нового начинания.
В 1910, Лос Анджелес населяло 319.198 жителей, шестикратное увеличение, по сравнению с двадцатью годами назад. Но росту предстояло быть замедленным тем, что должно было последовать. Когда Рут и Марвел прибыли тремя годами позже, Уильям Малхолланд, главный инженер города, только что открыл первый акведук в пустынном городе. По мере того как вода струилась по нему, гарантируя урбанистическую судьбу города, Малхолланд говорил, как будто в его схеме имелась ассимилированная божественность. «Вот она, — провозглашал он, — возьми ее». И люди это делали. Все больше и больше людей принимали это каждый год. Калифорнийская Мечта была верой в то, что Фантазия может быть превращена в Реальность, мечта, что люди, как и ресурсы самой Калифорнии могут быть приведены в действие и трансформированы от бесплодных разочарований к плодородному успеху. Лос Анджелес стал теперь разросшимся, оживленным городом, раскинувшимся на 62 квадратных мили, и быстро интегрирующим в себя близлежащие территории, особенно примечательно, Голливуд, который уже начинал привлекать кинокомпании, с его климатом, подходящим для круглогодичного создания фильмов. Вместе с недвижимостью, автомобилями и судоходством, кинематограф вскоре стал одной из крупнейших индустрий города. Архитектура Лос Анджелеса была мозаикой стилей, комбинирующая элементы дизайна давних времен испанской миссии с домами-ранчо Американского Мидуэста. Садовые бунгало стали предпочитаемой формой строительства домов, и автомобиль быстро стал ключевым компонентом городской жизни, таким же вездесущим, как уличные электромобили.
Парсонсы поселились в доме 2375 на Шарфовой Улице, самого юга центра Лос Анджелеса. Щедрость их уважаемых семей помогла оплатить путешествие пары в западном направлении, но теперь они вынуждены были заботиться о себе сами. Марвел нашел себе скромную работу в Английской Автомобильной Компании на Великом Юге, продавая автомобильное оборудование все возрастающему числу авто владельцев. Новый метрополис привел его в восторг. В словах Калифорнийского критика Кэрри Мак Уильямса, Лос Анджелес был не столько урбанистическим ландшафтом, сколько «великим цирком без тента». Жители приезжали не только из США, но из Китая, Японии, Филиппин, Индии и Мексики, снабжая большую часть фермерской рабочей силы, и принося с собой многие их обычаи и религии.
Форма одежды на улицах города ранжировалась от соломенных шляп до меховых пальто. Электрические вывески блистали всюду: «ясновидящие, хироманты, Индийские аферисты, сумасшедшие культы, фальшивые целители, Китайские доктора» — все продвигали свое ремесло. В 1906 более 50% населения Лос Анджелеса могли быть протестантами, отражая число переселенцев из средне-западных штатов, но полностью новая порода радикальных метафизических религий, таких, как Христианская Наука, Новая Мысль, и Теософия, начала пускать корни наряду с верованиями мэйнстрима. Конфуцианство, прибывшее при содействии Китайских иммигрантов, начало просачиваться своим путем в проповеди некоторых самых либеральных протестантских церквей. Спиритуализм нашел сторонников своего мировоззрения мистического развития и сеансов, особенно в сообществе Голливудских фильмов, где сейчас происходило что-то в духе сумасшествия. Утопические коммуны альтернативной духовности также прорастали за пределами города, наиболее замечательно из них было недолговечное Социалистическое общество Йяно дэль Рио, которое на пике своего развития включало более 1000 самодостаточных мужчин, женщин и детей, населявших сельскую территорию размером 10000 акров.
Несмотря на масштабное число религиозных групп, и на факт, что Анти-Салонная Лига Калифорнии виртуально сдерживала каждое алкогольное сообщество, в Лос Анджелесе, к 1910, организованная безнравственность была обычным делом, и многие из полицейских сил брали взятки, предвещая коррупцию, которая станет другой отличительной чертой города. Бордели часто могли находиться на одной улице с церквями, и хотя евангелисты делали лучшее, чтобы создать видимость образца нравственности над аморальными наклонностями города, они, вместо этого, пропитывали его качеством шизофрении.
Парсонсы решили праздновать свое прибытие в город попыткой зачатия нового ребенка, и в этот раз все должно было обойтись без потрясений. Почти через 10 месяцев после того, как его родители ступили на земли Лос Анджелеса, Марвел Уайтсайд Парсонс родился в Госпитале Доброго Самаритянина, 2 октября 1914. Так же как его отец всегда ходил под ник-нэймом Тэд или Тэдди, так и новый член семьи был избавлен от своего необычного имени; его родители называли его Джек.
Новая семья переехала в больший дом на 2401 улицы Ромео, сразу за пределами протяженной линии Уилширского Бульвара, который пролегал к северо-западу от городского центра. Но скорее чем укрепить брак, появление маленького Джека возвестило его конец. Лос Анджелес испытывал дефицит во многих социальных ограничениях степенного Массачусетса, и Марвел Парсонс последовал безнравственности города безрассудно и импульсивно. За несколько месяцев до рождения Джека и в ближайшие недели после него, он делал частые визиты к проститутке. Был ли он пойман на месте преступления, или, признавал ли он свою неправоту в порыве раскаяния, нам остается только предполагать; сохранившиеся письма об этом не говорят. Однако, к январю 1915, через два с половиной года после их свадьбы, Рут заставила Марвела убраться из дома на Улице Ромео, отличавшейся недоброй репутацией.
Это был горький раскол. Марвел Парсонс продолжал жить и работать в Лос Анджелесе, и писать Рут длинные драматические письма, в которых он умолял ее о прощении. Он хотел вернуться в дом, но боялся «быть застреленным или напугать ее до смерти». Его письма внушали Рут безумную ярость, которую она в то время чувствовала. Потеряв ее первого ребенка, покинув ее родной город, и подарив жизнь сыну, она была вознаграждена неверностью Марвела. Если вплоть до этого момента Рут была скромной и хрупкой жительницей Новой Англии, неверность ее супруга продемонстрировала, какой свирепой она может быть.
Марвел отчаянно пытался успокоить гнев Рут, убеждая ее, что его акт не значил ничего. «Рут, может быть, я очень груб, но я думаю, что ты очень глупа, имея мысли, те, что ты имеешь, о другой женщине… Ты думаешь, я люблю такой тип женщин… Любовь… — ты сумасшедшая, если думаешь, что я люблю ее или кого-то еще кроме тебя. Разве ты не выучила, что это все что угодно, только не любовь, пусть, слабость, когда мужчина остается с проституткой.»
Он также пытался убедить Рут, что она была неправа, пытаясь произвести на нее впечатление тем, что они жили в новом, менее строгом веке. «Честно говоря, Рут, я думаю, что я был воспитан так, как бывает воспитан средний мальчик, в то время как ты была воспитана как единственная женщина из тысячи. Твои идеалы и стандарты не соответствуют современному миру. Они прекрасны, однажды они могут стать истинными для мира, но не в нашем поколении». Но Рут невозможно было умилостивить, она, должно быть, игнорировала аргументы Марвела: ни одного письма с ее стороны, в то время как он намекал, что встречает каменное молчание, даже когда он умолял ее иметь возможность видеть «Маленького Джека».
К марту 1915 Рут начала процесс развода. Осуждающее отношение к разводу несколько уменьшилось со времен строгой и догматичной Викторианской эры, и Лос Анджелес, в частности, имел один из самых высоких процентов разводов в стране, с одним из шести браков, заканчивающихся в суде. Марвел, окончательно понимая, что не имеет шансов заполучить Рут назад, кротко просил ее не называть супружескую измену как причину. Рут игнорировала, и по окончании развода, прекратила все контакты. Публично объявленный изменником, и будучи не в состоянии видеть своего ребенка, Марвел предпочел вернуться домой в Массачусетс. Прежде он отправился на юг ради блага своей жены. Сейчас она не хотела иметь ничего общего с ним. Он продолжал писать ей эпизодически. «Ты думаешь, это достаточно справедливо, — пишет он в одном из своих писем, — не написать мне хоть однажды, как там наш мальчик?» Снова не было ответа. «Довольно трудно сидеть здесь, — говорит он, побежденный, — и думать, что мой собственный сын даже не научен говорить “папа”».
Действительно, Джек никогда воистину не узнает своего отца, и Рут Парсонс создала гарантию, что никогда не делалось никакой ссылки на его первое имя, Марвел. Ее сын должен был значиться как «Джон Уайтсайд Парсонс» во всех официальных документах.
Мы можем догадаться о глубине реакции Парсонса на эту потерю, потому что позже он писал об этом – действие, которое он совершал редко. Отсутствие его отца было центральной темой в краткой автобиографии, которую он писал во время крайнего эмоционального отчаяния в его 30-35 лет. Манускрипт, написанный во втором лице («Твой отец отделен от твоей матери, чтобы ты мог вырасти с ненавистью к авторитететам»), — это отчасти психоаналитическая автобиография, отчасти – новое сотворение своей жизни с созданием мифа о себе. Именно в силу этого, он становится болезненно откровенным и смущающее безразличным, и утверждает, что его детские отношения с матерью стали особенно близкими, чтобы компенсировать потерю его отца. Действительно, поиск фигуры отца будет занимать Парсонса всю его жизнь.
Тем не менее, его мать была не единственной фигурой, которая оказывала влияние на его ранние годы. Вскоре после новости об измене их зятя и непреклонности их дочери в том, что примирения не будет, Уолтер и Кэрри Уайтсайд решили, что поскольку они приближаются к пенсионному возрасту, и, к тому же, очень богаты, они отправятся на запад, жить с их единственной дочерью и внуком. Дом на Ромео Стрит был покинут, и Уайтсайды купили дом в пригороде Лос Анджелеса, все больше и больше привлекавшем самых богатых и самых изысканных членов общества к его священной земле – Пасадене.
После жестоко холодной зимы 1872, Доктор Томас Элиот в Индианаполисе решил, что он и его друзья достаточно долго страдали в неприветливом климате Мидуэста. Чтобы избежать холодов, кашля и простуд, что беспокоили их семьи столь длительное время, и чтобы прибыть «туда, где жизнь легка», он создал Калифорнийскую Колонию Индианы. Были посланы исследователи для того, чтобы найти подходящую землю, и в течение нескольких месяцев они нашли ее – 4000 акров «самой прекрасной части Калифорнии» на западном возвышении Долины Сан Габриэля. Участок земли был прекрасно расположен. Прикрываемый Горами Сан Габриэля, высотой в милю, он наслаждался постоянным солнечным светом, был наполнен изобилием многоцветной местной флоры, и был удобно расположен всего лишь в 10 милях от растущего урбанистического центра Лос Анджелеса. Вскоре эта территория был подразделена; были выстроены коттеджи и посажены апельсиновые рощи. К 1875 колония Индианы получила почтовый офис и была названа ими самими Пасадена (Чиппевское имя «долина»), и десятью годами позднее Пасадена была соединена железной дорогой с Лос Анджелесом и Чикаго. «Пулмановские эмигранты» приезжали в город, многие прибывали как настоящие колонисты, чтобы избежать хронических недугов, таких как туберкулез, от которого сухой воздух Пасадены был известен как лекарство. В течение 10 лет она стала первым курортным городом страны.
Гора Лоув и Гора Уилсон вместе возвышались над городом к северу. Те, кто поднимались на их покрытые соснами вершины, и бросали взгляд назад, на земли, лежащие внизу, были очарованы панорамой. Пасадена смотрелась как море зеленых деревьев, среди которых выдавались вверх шпили многочисленных белых церквей. Можно было увидеть огромные отели, располагающиеся среди апельсиновых рощ, очаровывающих богатых туристов с Востока и Среднего Запада, чтобы продлить их визиты и сделать их жителями Пасадены.
«Это земля полудня», — писал житель Чарльз Фредерик Холдер. – «Люди живут на открытом воздухе и обладают, как неотъемлемым свойством, любовью к цветам.» В то время как остальная страна мерзла, Пасадена смотрела с восхищением на свое природное изобилие Новогоднего Фестиваля, лучше известного как Турнир Роз. С 1890 город был прославлен своим изобилием цветов в истинном Аркадианском общественном состязании. Происходили соревнования в беге, организовывались игры, и колесницы были запряжены. Были даже рыцарские бои, в которых всадники с копьями старались пронзить три кольца, подвешенных на 30-шаговой дистанции. Но главным представлением дня был парад украшенных цветами экипажей, которые двигались по улицам города, управляемые самыми блистательными красавицами Пасадены, которые разбрасывали цветы по ходу их движения.
Город быстро становился Меккой для приезжих архитекторов, поскольку в нем был возведен новый и уникальный Калифорнийский дизайн. Генри и Чарльз Грин почти одной рукой создали стиль Каменщиков с большими деревянными бунгало, которые они построили для клиентов Пасадены. Воодушевляемые влиянием Швеции и Японии, и используя материалы, собранные в окружающей дикой природе, они возвели дома, которые стали поэзией дерева, текстуры и света, подчеркивающие открытые солнечные веранды, прозрачные крыши, витражи, низкие карнизы, соответствующие фантазии любого американца, кто стремился установить стиль жизни позолоченных фронтьеров.
Но в то время, как жители города купались в своей приятной истоме ранних мечтаний, город, к тому же, содержал что-то в духе интеллектуальной энергии и прогрессивного настроения своего среднезападного протестантского происхождения. Когда опера или симфония играли в Лос Анджелесе, Тихоокеанская Электрическая Железная Дорога была наполнена движущимся транспортом в Пасадену и из нее. Постоянно возводились новые школы и учебные центры, и группы, такие, как Шатокуа Литерари (летний сбор учителей на озере Шатокуа – прим. переводчика) и Научный Круг, и Клуб Социальной Чистоты быстро наполняли свое существование лекциями и танцами. Астрономы начинали изучать небеса из Обсерватории Маунт Уилсон, построенной астрономом Джорджем Эллери Хэйлом; и местный технический колледж, Фруп, медленно начал претерпевать свою трансформацию в Калифорнийский Институт Технологий. Это было незадолго до того, как Пасадена стала известной как «западный координационный центр для Восточных Гениев».
Ко времени границы нового столетия, Пасадену уже посетили два президента и жителя, такие как Джейсон и Оуэн Браун, сыновья известного аболициониста (сторонника упразднения рабства) Джона Брауна, подтвердившие этическую серьезность города и ее политические склонности. Когда третий президент, Теодор Рузвельт, посещал ее в 1903 году, значимость Пасадены была несомненна. Издатель Ежедневных Новостей Пасадены в 1907 говорил о городе, как о воплощении всего того, что «прекрасно, чисто, культурно, морально и эстетично». Такие эпитеты были заслужены неслучайно. В то время как поток эмигрантов видел бесконтрольный рост Лос Анджелеса, Пасадена была непреклонна в отношении своего отвержения непривлекательного предложения побочных продуктов урбанистического роста. Пасаденский Совет Торговли, руководимый многими из богатейших жителей, настоятельно голосовал против интервенции фабрик и корпораций крупномасштабного бизнеса. «Мы не запрещаем фабрики,» — говорил надменный президент совета правления, Д.У. Кулидж, — «но делаем особый акцент на нашем превосходном расположении, климате, развитии города, церквях и школах как на факторах, которые создают атмосферу самого желанного места для жизни.» В 1906 только по имеющимся оценкам 10% населения были классифицированы как «рабочие и ремесленники». К 1920 Пасадена имела высочайшую на душу населения прибыль из всех городов своего размера в стране; и к 1930 город, чье население теперь было свыше 76000, все еще мог называть домашний персонал своей самой большой рабочей силой.
В сравнении с консервативным противосоюзным правлением, которое удерживалось в балансе в 10 милях от города, в Лос Анджелесе, Пасадена давала приют многочисленным мыслителям левого крыла. В то время как олигархи ЛосАнджелеса осуществляли генеральное сражение против труда, с целью привлечь бизнес на Западное Побережье, Пасадена, которая не имела ни желания, ни надобности в бизнесе, парадоксально провозгласила себя одним из самых дружелюбных муниципалитетов по отношению к профсоюзам. Открытые союзы магазинов часто обретали существование на Турнире или Параде Роз, и Американский Союз Гражданских Свобод получил разрешение говорить в Пасадене, вопреки свирепой оппозиции со стороны строго консервативного Американского Легиона и Федерации Лучшей Америки. Действительно, Пасадена получит все свои верительные грамоты, когда Аптон Синклер, автор таких горестных повестей против большого бизнеса, как Джунгли и Масло!, приедет в город (даже при его необычайном интересе к тому, чтобы рабочие увидели его отверженным вышестоящими эшелонами власти). Пасадена была озаренной светом, этичной, эстетичной и богатой. Если люди ехали в Лос Анджелес, будучи устремленными к своим мечтам, то в Пасадену они двигались, когда их мечты уже были осуществлены. Это было VIP-пространство Рая.
Если Пасадена была драгоценным камнем Южной Калифорнии, то драгоценным камнем Пасадены было Авеню Апельсиновой Рощи. В отличии от сетевой системы, которая сформировала остальную часть города, Апельсиновая Роща располагалась в трех-градусном угле от истинного севера, чтобы сохранить некоторые из местных реликтовых дубов, которые теперь стояли упрямо в середине дороги. Ко времени, когда семья Парсонсов переехала в Пасадену в 1916, примерно 52 миллионера населяли авеню, длиной в полторы мили. В их числе – Лэймон Вандербург Харкнесс из Нью Йорка, один из самых богатых людей мира, благодаря своей Стандарт Ойл Компании, которая недавно была расформирована Постановлением Верховного Суда. Артур Флеминг, рожденный в Канаде магнат лесоводства и филантроп, жил в первом доме стиля искусства и ремесла, что был построен в Пасадене. Чикагский миллионер – производитель жевательных резинок Уильям Дж. Ригли, жил в Итальянском особняке в самой верхней части авеню, в то время как доктор Адальберт Фейнес, знаменитый энтомолог, обитал в доме Алжерианского стиля неподалеку. Сэйнт Луисский пивной миллионер, Адольфус Буш, создал гигантский каменный особняк с видом на его чудесные сады, и пребывающая в трауре вдова убитого президента Джеймса А. Гарфилда также жила на Авеню Апельсиновой Рощи. Позади увитых плющом стен, ухоженных живых изгородей и двадцатифутовых колонных врат располагались широкие имения с плавательными бассейнами и теннисными кортами, дорогами, окруженными розами и цветущими виноградными лозами вечного лета. Лакеи и даже кареты иногда были видны на улице. И где эти великие и прекрасные встречали друг друга? В самом северном краю авеню, где Охотничий Клуб Долины действовал как эксклюзивная VIP-зона для высшего общества Пасадены.
Если какая-либо улица была ответственна за культурное воспитание Калифорнии в сознании Новоанглийских Браманов, тогда это была Апельсиновая Роща, поскольку она показала бы настойчивость даже большую, чем Епископальный Восток, что не был впечатлен чистыми и ласкающими слух качествами Апельсиновой Рощи. Мечтательное настроение и энергия, простота и изысканность, Американская природа и Европейское искусство сладко смешались здесь повсеместно. Авеню делало так, что даже пальмы смотрелись с достоинством. Год, в который Парсонсы прибыли на Апельсиновую Рощу, был годом, когда Лос Анджелес Таймс назвал ее «самой прекрасной улицей резиденций в мире».
Не единственный в своем уклонении от показной роскоши, Уолтер Уайтсайд купил гигантскую виллу в Итальянском стиле в доме 537 Авеню Апельсиновой Рощи, чтобы его маленькая семья из нескольких поколений могла соперничать с самыми традиционными династиями Пасадены. Вдали от дороги, среди полутора акров изнеженной листвы, дом встречал посетителя фасадом из первозданной лепнины, затененных окон и изящных арок. Внутри прохладных стен семья из четырех человек делила примерно 20 комнат со своими двоими английскими слугами. И к тому же, особняк находился сразу по соседству с Охотничьим Клубом Долины.
Джек Парсонс провел почти все свое детство, окруженный этим чудесным богатством. Его самые ранние воспоминания были об экзотическом дворце, который, казалось, принадлежит ему одному, с внимательными слугами, отзывчивыми к любой его надобности. Как единственный ребенок в доме, он был обучен строгим правилам и манерам, и с ним обращались как с несомненным наследником семьи Уайтсайдов, благодаря его любящему деду. Что касается Рут, голубая кровь Пасадены устраивала ее куда больше, нежели центр Лос Анджелеса, и она быстро вошла социальный вихрь, который занимал элиту Пасадены – комнату концертов с Музыкой Пасадены и Ассоциацию Искусств, лекции в Клубе Сумерек, театр в Пасаденском Доме Игры, соревнования по гольфу и теннису в Охотничьем Клубе Долины, и, может быть, странные путешествия на поля игры в поло в некоторых милях от города. Однажды всемирно известная оперная певица, мадам Шуман Хэйк – лучше известная в популярной прессе как «Хэйк», исполняла приватный концерт для семьи, и маленький Джек сидел на ее пышных коленях.
Соседство Парсонса было не менее фантастичным, чем его дом. Французский Замок с бойницами и щелями для искусственных стрел стоял бок о бок с куполами и молодыми растущими лунами Мавританских дворцов, в то время как широкие бунгало в стиле мастерства и искусства вызывали в воображении картины Востока, со своими наклонными балками и четкими линиями. К югу от дома Парсонсов лежали сады Буша, состоящие из 30 акров ухоженных лужаек и исключительного великолепия флоры. Растения со всего света окружали аккуратно подстриженные газоны, и около 14 миль извилистых дорожек держали свой путь через эти сады, предлагая себя вниманию тысячам туристов в год (не считая многочисленных Голливудских кинокомпаний). Миниатюрные архитектурные конструкции и статуи, рассыпанные здесь повсеместно, созданные специально, чтобы восхищать юных посетителей, добавляли прикосновение магии.
Под темнеющей беседкой находился маленький коттедж, пришедший прямо из сказки «Гензель и Греттель», при ближайшем рассмотрении фонтана открывалась орда крошечных терракотовых фей. В таком идиллическом окружении маленький ребенок мог легко потеряться в своих фантазиях о том, что эти истории были истинными, и что такие создания существуют, и если не здесь, то где?
И если изнеженные и орошаемые природные ландшафты садов Буша осязались слишком изысканными, реальная дикая природа находилась прямо позади них. Арройо Сэко (сухое русло) глубоко врезалось в ландшафт вдоль западного края Пасадены. Здесь все еще сохранились границы старого предела. Чапараль покрывал склоны, и отвесные скалистые края создавали настоящую игровую площадку как для юных, так и для старых. Земля долины была густо покрыта сикоморами и спутанными зарослями дикого винограда. Среди елей, дубов и лавров можно было преследовать кроликов и оленей, и городские дети делали лагеря, духовые ружья и запускали ракеты. Прикосновение сюрреализма было дополнено страусовой фермой, расположенной в самом южном краю долины. Отчасти, игровая площадка Гекльберри Финна, отчасти Нэвер-Нэверландия, Пасадена предоставляла воображению мечтательного ребенка совершенный ландшафт, с Апельсиновой Рощей, его самым счастливо уединенным центром. Это было не очень удивительно, что Парсонс вырос не ограниченный связями реальности. На протяжении всей его жизни, он нигде не чувствовал себя более дома, или более легко, чем на этой фантастической улице.