Глава 8. Зенит

Джордж Пендл

Странный Ангел Джек Парсонс

Глава 8

Зенит

Что пришли вы увидеть в пустыне?

Тростник, дрожащий на ветру?

— Матфей 11:7

Пустыня всегда была землей испытания. Это место, где дьяволы соблазняют моралистов, жара испытывает стойкость, и прозрачное беззвучное величие смущает благоразумие одинокого человека. Но она также подходит для трансцендентности и причастия: «Существуют места, где ароматы и флюиды становятся изысканными, — говорит Джин Бодриярд, — где воздух так чист, что влияние звезд спускается прямо из созвездий». Для Алистера Кроули «возлюбленная Сахара» воплощала именно такой дух: элементал, древний, молчаливый, это была арена с видом на вселенную, на которой он мог совершать свои ритуалы и творить магические заклинания.

Но в 1941 калифорнийская пустыня, казалось, очень отличалась от древних пустынь ислама, в которых пребывал Кроули. В то время как изображения и резьба античных цивилизаций щедро покрывали стены пещер и пустот Мохаве, остальная часть пустыни двигались к более беспокойному современному ритму. Летные поля и фабрики эксплозивов, цементные заводы и буровые установки, бомбардировочные полигоны и нефтяные месторождения сейчас населяли ландшафт. Пустыня была превращена в гигантскую лабораторию науки, дьявольские задворки реальности, в которых корчилась от жара земля, и шум взрывов тревожил первобытную тишину минералов и ископаемых.

Двадцатью годами ранее, Роберт Годдард был преследуем и отправлен в изгнание в эту пустыню – как и все настоящие пророки. Для Парсонса, однако, пустыня всегда представляла просторную игровую площадку. Широкие открытые пространства, где он мог запускать ракеты в небо цвета прекрасных голубых глаз, длительное время предлагали ему желанную передышку от логарифмической линейки и миллиметровой бумаги. Действительно, Отряд Самоубийц часто всей компанией совершал путешествия в эту пустыню, чтобы развеяться. Стандартным развлечением были охотные туры. Вооруженные нарезными и полуавтоматическими ружьями, мужчины брали на прицел всех американских кроликов и зайцев, что встречались им на пути, и иногда – друг друга. И на таких прогулках Парсонс и Форман стали известны своими дуэлями. «Джек и Эд Форман решили сыграть в игру, — вспоминал калтехский выпускник, Гомер Дж. Стюарт, — они стояли в 50 ярдах друг от друга, и они стреляли друг в друга. Сейчас правило было таким: кто подойдет ближе, не будучи раненым, выигрывает».

Дуэли свидетельствовали о демонстративном мачизме друзей и нарастающей родственности их отношений. «Оба они были сорвиголовами, — вспоминала Джин Оттингер, приемная дочь Формана, — Что бы ни предлагал Джек, Эд был готов согласиться с этим, как с правильным». Но поединки были также декларацией намерений; и тот, и другой мужчина наслаждались испытанием границ разумного и безопасного, так же, как они это делали в своей ракетной работе. «Они оба хотели испытать все, что угодно, делать все, что угодно, — вспоминала Оттингер. – Они думали, нет ничего невозможного.» Ни тот, ни другой мужчина никогда не были ранены в этих поединках; по сути, игра обычно завершалась, когда грязь взлетала в нескольких дюймах от стоп одного из них. Для других членов Отряда Самоубийц (каким зловещим, должно быть, казалось это название в такие моменты), игра являлась всецелой характеристикой этих двоих – чем-то тревожным, чем-то безрассудным. Но они, все же, устраивали ее, так же, как они совершали столь много эксцентричных действий в своих рядах, встряхивая головой и выдыхая воздух. «Это был Джек, это был Эд – они были сумасшедшими, что с этим поделаешь?»

Теперь пустыня должна была стать фоном для проекта, чье будущее зависло в неопределенности, между возможным и невероятным. Весной 1941 Отряд Самоубийц проинформировал военно-воздушные силы, что ракеты JATO группы будут готовы к испытаниям в начале августа. Парсонс занимался модификацией и улучшением топлива JATO. Тем не менее, все еще казалось, что они сделаны из содержимого парты школьника. Он спрессовывал амидный черный порох, смешанный с кукурузным крахмалом и нитратом аммония в ракете, выстланной промокательной бумагой, и вся смесь скреплялась вместе много-функциональным канцелярским клеем Ле Пэйджа. Фред Миллер, инженер из Калтеха, кто недавно присоединился к расширяющемуся проекту, называл его «паста», но официально он носил более специализированное имя «GALCIT 27», поскольку это было 27-е уникальное топливо, которое Парсонс создал за последние несколько месяцев.

Ракетный мотор, содержавший это топливо, казался в такой же мере примитивным – длиной в фут, три дюйма в диаметре, изготовленный из стали одно-дюймовой толщины, он содержал три фунта топлива, сжатого под 1800 фунтами давления. Три фунта этого топлива должны были гореть в течение восхитительно длинных двенадцати секунд, давая маленький, но энергичный импульс в 28 фунтов. Это топливо совсем не было таким же мощным, как некоторые из жидких видов ракетного топлива, с которыми они экспериментировали, но оно было достаточным для того, чтобы помочь маленькому самолету взлететь с земли, и таким образом, предоставить тот самый важный эффект для ракетчиков – зрелищность и фееричность.

Группа решила применить для испытаний маленький 753-фунтовый одно-моторный Эркуп, гражданский моноплан. Этот самолет был легким в обращении – любой, кто мог водить автомобиль, мог летать на нем – он не входил в штопор, и он был очень дешевым, на случай, если что-то могло пойти не так. Один из выпускников Кармана, 32-х летний Гомер Буши, высокий, нескладный житель Сан Франциско, который, к тому же, был и лейтенантом в военно-воздушных силах, согласился быть пилотом. Буши так же был захвачен романтикой ракетостроения. С его самых ранних дней в летной школе, он был приведен в восхищение работой Годдарда. Проявляя одаренность, свойственную в то время практически всем любителям ракет, он даже вел переписку с Годдардом на тему возможности развития ракетных пропеллеров. Однако, такое неординарное хобби не воспринималось доброжелательно его армейскими начальниками, и они приказали ему забыть ракетостроение и, вместо этого, сконцентрироваться на «доставке почты» в его биплане с открытой кабиной. Их скептицизм, тем не менее, не сумел погасить его интерес, и теперь, когда ему предложили шанс принять лидирующую роль в серьезном ракетном эксперименте, Буши нашел, что этому сложно противостоять.

Он почти немедленно стал задумываться, не станет ли он сожалеть об этом решении. Неделей ранее, летные испытания должны были начаться. Буши навестил ракетчиков, чтобы увидеть, как действуют ракеты JATO. То, что он увидел, не могло быть воодушевляющим. Ракетчики небрежно расхаживали туда и сюда в повседневной одежде разного состояния. Мартин Саммерфилд даже устроил свой дом в одной из жестяных хижин пятнадцать на пятнадцать футов, которую построил Отряд Самоубийц; его трусы и носки бесцеремонно свисали с датчиков и моторов.

Сам Парсонс был растрепанным и изнуренным. С апреля он продолжал организовывать и вести беседы, которые он обещал ОТО. Это принимало форму дискуссионных групп, встречавшихся дважды в неделю в его доме, и беседовавших на тему литературы и мистицизма. На них присутствовали члены ОТО, так же как и немногочисленные студенты из Калтеха, заинтригованные Парсонсом; его интересы представлялись совершенно запредельным миром по отношению к свободному времени городка: клубам песен и гольфу. Вечера затягивались до поздней ночи, когда пластинки были прослушаны, а поэзия была прочитана и прокомментирована. В то же самое время, дом ОТО на Винонском Бульваре предпринял новое рекламное движение, организуя вечеринки, чтобы поднять деньги и распространить осведомленность о течении. Парсонс был в центре этого, шутя и декламируя, а его глаза блуждали среди юных представителей богемы, которые были достаточно любопытны, чтобы присутствовать. Всем был предложен пунш с ликером до того, как Парсонс восторженно и убедительно стал настаивал, что если гости хотят обрести «реальный опыт», они, действительно, должны посмотреть Гностическую Мессу на чердаке дома. По утрам можно было увидеть, как растрепанный Парсонс, после его полуночной деятельности, шаркал по Арройо, вздрагивая в ощутимой агонии, когда его ракеты шумели и вскрикивали.

В день, когда Буши нанес визит, ракетчики проводили техническую репетицию. Парсонс установил 6 JATO на металлической подставке, имитирующей такую систему, которая будет прикреплена под каждым из крыльев испытательных самолетов. Группа ракетчиков, включая Кармана, с нетерпением ждала в 50-и ярдах, за стеной из мешков песка. Персонс, с сигаретой в руке, и чувствуя себя не особенно хорошо, стремительно совершал обратный отсчет в своем обычном стиле. Он нажал кнопку запуска. «Взрывы произошли такие, как на Четвертое Июля, — вспоминал Карман. – Сопла вылетели во все стороны. Ничего не могло быть хуже». Парсонс остался ужасно серьезным.

Если кто-то был более взволнован, чем Парсонс, так это Буши. После всего этого, через семь дней он сидел в шести футах от двенадцати таких ракет, в самолете, таком хрупком, что он мог быть разорван на части, если бы все ракеты сразу не сработали и зажглись неправильно. Хотя выхлопные сопла ракет были прикреплены к мотору срезными болтами – смоделированными так, чтобы наполовину сломаться под предельным напряжением, и таким образом, ослабить давление в моторе, во избежание катастрофического взрыва – это не могло защитить фюзеляж от пронзающих ударов ракетной шрапнели.

В большинстве испытаний в Арройо, порох срабатывал просто прекрасно. Почему теперь он взрывался внезапно? Испытания, запланированные на следующую неделю, не могли быть отложены, и Парсонс свирепо анализировал, очищал и снова испытывал свою топливную смесь, нетерпеливо стремясь обнаружить, в чем же упущение. В письме своим родителям, Малина делал резюме мыслям всех ракетчиков. «Фаза исследования, предполагаемая на решение, сокращается. В конце сегодняшнего дня я чувствовал, что не иначе как чудо продвинет все это ко дню нашей встречи». 6 августа, в день запланированного начала испытаний, чудо уже должно было реализоваться. Тем не менее, группа знала: промедление поставит под угрозу их финансирование, поэтому она направилась на Базу Воздушных Сил Мартовского Поля, старейшую воздушную базу на Западе. Расположенная в Черной Долине, в 66 милях к востоку от Лос Анджелеса, база Мартовское Поле, вместе со своими взлетно-посадочными полосами и ангарами, была выстроена на руинах старого ранчо. Коренные жители Черной Долины прибыли туда в начале 1880-х, но после катастрофической потери прав на воду, последовала суровая засуха, и у них не было иного выбора, кроме как покинуть это место. Самые дорогие дома увозились целиком на трэйлерах тракторов с паровым приводом, а хитроумные воры перемещали дома, остававшиеся позади, в неизвестные места. Мартовское Поле заменило их, и сейчас стояло, как одинокий бастион человеческой жизни, посреди расширяющейся пустыни.

Свежая партия из 18 JATO была подготовлена в то утро и оттранспортирована на Мартовское Поле. Ракетчики разделили взлетную полосу на 50-и футовые интервалы, чтобы измерить расстояние разбега Эркупа. Наблюдатели на земле сжимали секундомеры, которыми замерялось время разбега. Начальные испытания совершались, чтобы измерить продуктивность Эркупа без JATO. Далее, были проведены статические тесты, в которых Эркуп стоял на анкерной опоре, и под каждым крылом была прикреплена ракета. Ракеты приходили в действие безупречно, языки пламени легко обходили фюзеляж самолета, оставляя его неповрежденным.

К 18-му тесту этого дня, жара усилилась, и пришлось встретить неизбежное: настало время испытать JATO в полете и выявить, какую дополнительную скорость могли ракеты дать самолету. Будучи на безопасном расстоянии, ракетчики установили только по одному струйному элементу под каждым крылом. Буши поднял крошечный серебряно-красный самолет вверх со взлетной полосы и пролетел 3000 футов. Щурясь в ярком свете пустынного солнца, ракетчики едва могли разглядеть, как самолет канул в темную синеву полуденного неба. Буши сделал пару пассов над полем, и затем воспламенил ракеты. Внезапно, не стало сомнения в том, где находится самолет. Два алмазно-белых реактивных трека появились в небе позади него, казалось, прикрепленные к Эркупу, как веревки к воздушному змею. Треки увеличивались в длине, и ракетчики смотрели, разинув рты. После всех треволнений, этот вид был событием дня, до того, как реактивные следы стали обычным явлением в мировых небесах. Казалось, все безмятежно, пока один из треков внезапно не прервался. Все взоры с тревогой рассматривали оставшийся трек, который был теперь сам по себе, растворяясь на ветру. Медленно выплывая из синевы, Эркуп спешно двигался по направлению к взлетно-посадочной полосе. Когда самолет приземлился, всем стало ясно, что произошло – одна из ракет взорвалась. К счастью, она это сделала так близко к завершению полета, и сработали защитные устройства; что рассыпавшийся аппарат обошел стороной все части самолета и безопасно упал на землю. Без лишней суматохи, и с некоторым облегчением, на этот день испытания были завершены. Оказалось, что ракетчики чудом избежали серьезной неудачи – и благодаря искусному мастерству полета Буши.

Вернувшись на ночь в Пасадену, Парсонс продолжил испытания топлива, но двумя днями позже он нисколько не приблизился к решению проблемы непредсказуемости их ракет. Тем не менее, ракетчики продолжали строго следовать их расписанию и снова собрались на Мартовском Поле 8 августа, чтобы начать дополнительную серию наземных испытаний. Тест Номер 20 был предназначен для одного из статического испытания, в котором Эркуп был закреплен на земле, хотя в этот раз команда установила 4 ракеты JATO, по две под каждым крылом. Буши включил зажигание, и почти немедленно произошел взрыв. Ракетчики могли только отойти в сторону и наблюдать, как неисправная ракета выстреливает вспышки и языки пламени из все более сгущающейся гари, пока Эркуп, наконец, не был поглощен дымом. Когда мотор зашипел и остановился, и легкий ветерок пустыни унес прочь белую завесу туманной дымки, аэроплан показался более старым и видавшим жизнь, чем тот, что стоял там 10 секунд назад. Ракетная подставка была выдернута и свободно висела, покрытие крыльев было вывернуто и искажено, винты были рассыпаны по взлетной полосе, и раскаленное добела сопло ракетного мотора пробило 10-дюймовую дыру в хвостовой части фюзеляжа. Буши выкарабкался наружу, слегка потрясенный. Команда заглянула внутрь, чтобы проинспектировать повреждения. «Ну, в конце концов, это не большая дыра», — заговорил один из голосов. Он был встречен укоряющей тишиной. Испытания были отложены до выполнения ремонтных работ.

Возвращаясь в Арройо, Парсонс, в итоге, понял, что происходило с его топливом. За пределами всех испытаний на Мартовском Поле, те испытания, что проводились с JATO только что сжатыми в их камерах – теми JATO, что были свежими – проходили безупречно. А те моторы, что были изготовлены более чем за 24 часа до испытаний, взрывались. Теперь Парсонс мог увидеть проблему. Оставленный стоять, порох в его смеси сжимался на холоде и расширялся при дневном тепле. Это влекло за собой появление на нем длинных трещин и разломов. Результат был таков, что вместо равномерного медленного горения, топливо воспламенялось внезапно, и пламя быстро распространялось через пустоты и пространства. Давление внутри мотора быстро возрастало, и ракета превращалась в нечто немногим большее, чем бомба. Если Парсонс хотел, чтобы его ракеты работали, ему следовало сжимать порох в камерах непосредственно перед испытанием.

Его прорыв произошел как раз вовремя, ибо никогда не было успеха важнее, чем на следующий день, 12 августа. Эксперимент, который военные силы более всего хотели увидеть, был запланирован в график действий: взлет при содействии ракетной силы. Парсонс, Форман и механик Фред Миллер, работали всю ночь, готовя 18 свежих JATO для применения. Загрузка мотора «пастой», один дюйм за один раз под давлением, было отчаянно трудоемким, наполнение каждой ракеты занимало 40 минут. Только адреналин сохранял их бодрость. Когда солнце поднялось, они заполнили грузовик канистрами и отправились на Мартовское Поле. Каждая минута была критической. Чем длительней промедление в процессе их прибытия на Мартовское Поле, тем более возможна вероятность неудачи их тестов. Как только они прибыли, Парсонс прополз под самолетом и прикрепил ракеты к крыльям за считанные минуты. Храбрый Гомер Буши уселся в кабину.

Фильм Супер-8, снятый по этим испытаниям, дает особенно яркое впечатление об этом дне. Поцарапанный и мелькающий, цветной фильм запечатлел тонкий слой тумана пепельного утра, стелящийся вдоль выметенной и гладкой земли пустыни. Сьерра Мадрес, со своими остроконечными утесами, возвышалась вдали. Металлический Эркуп, блистающий на утреннем солнце. Фабулой фильма является Парсонс, который стоит рядом с самолетом, вместе с оставшимся Отрядом Самоубийц. Он пристально смотрит на Эркуп, порывисто вдыхая дым своих сигарет. По сути, вся команда курит и разговаривает, выговаривая свои страхи, выдыхая свои беспокойства в прерывистые перья белого дыма. Массовый характер количества эксплозивов на испытательном полигоне, кажется, не обуздал желание закурить ни одного из участников группы. Парсонс выглядит молодым, или, вернее, его тело так выглядит. Ему еще всего лишь 26, и несколько сутулая, в его рубашке с коротким рукавом, его осанка, определенно, юношеская. Хотя, его лицо придает ему возраста. Его глаза имеют знающий взгляд, его рот растягивается в ухмылке; тонко-выбритые усы, которые он отрастил, придают ему озорной Мефистофелевский вид.

Есть несколько хороших фото, иллюстрирующих забавные ситуации, много смеха и неуслышанных шуток. Кларк Милликан, глава аэродинамического туннеля GALCIT, чей начальный скептицизм по отношению к ракетостроению теперь изменился на оппортунистический энтузиазм, склоняется, словно, для диалога с механиками. Он стремится показаться вовлеченным в самую суть событий. В другом снимке, официальный фотограф Калтеха делает снимок Кармана, в черном костюме и мятой белой фетровой шляпе, пишущего уравнения на крыле Эркупа. Малина, Саммерфилд и Буши склоняются через плечо Кармана, как и Кларк Милликан. О чем явно свидетельствует фильм, и что показывают фото – одного из самых известных испытаний – это оставшийся за кадром Парсонс, стремящийся оказаться в изображении. По прибытии к самолету, он склоняется к крылу, справа от Милликана, с ладонью на щеке, в утрированной позе ученической прилежности. Возможно, из-за нехватки уважения к нему, возможно, потому, что он не был официально принят в Калтех, или, возможно, потому, что он просто не успел оказаться на месте, до того как щелкнул затвор фотоаппарата, на этом фото общественных связей, которое было многократно переиздано во многих главных учебниках ракетного дела, Парсонс оказался за кадром.

Камера Супер-8 захватывает в районе 20-и или 30-и человек, наблюдающих за испытаниями – друзья, супервизоры из военных сил, студенты Калтеха. Самый выразительный из стоящих – это белобородый Уильям Ф. Дюранд, председатель Национального Консультативного Комитета по Аэронавтике (NACA), издатель первой энциклопедии по аэронавтике, великий старейшина в полетах Соединенных Штатов, и старый знакомый Кармана. Фильм быстро меняет ход событий, и внезапно становится виден Эркуп, набирающий скорость на взлетной полосе. Все четыре ракеты были активированы, и широкий шлейф дыма следует за крошечным воздушным судном. Самолет взмывает в воздух, словно выпущенный из рогатки, ракеты все еще горят, и дым все еще вздымается. Он резко входит в угол примерно 50-и градусов, прежде чем ракеты гаснут, и Буши, выравнивая самолет, кружит над аэродромом и приземляется. Фильм снова перепрыгивает на новый сюжет с длинноногим Буши, который выбирается из самолета и широко усмехается. «Никто из нас никогда не видел, чтобы самолет поднимался под таким крутым углом», — комментировал Карман. Это был первый американский аэроплан, когда бы то ни было летавший при помощи ракеты.

Ракетчики ликовали. Для следующего испытания они пристегнули шесть JATO к Эркупу и измерили дистанцию и время разбега. Результаты превзошли их высочайшие ожидания. Оба из них были сокращены примерно на 50%, с дистанцией разбега, уменьшившейся от 580 до 300 футов, и временем разбега, снизившимся от 13.1 секунды до 7.5 секунд. Скорость самолета, измеренная на его максимальной высоте в 11400 футов, скачкообразно возросла от 62 до 97 миль в час – увеличение на 56%. Эффект был именно тот, что ожидали военные силы. Эти ракеты могли быть прикреплены к тяжелым бомбардировщикам, позволяя им взлетать после короткого разбега на импровизированных лесных взлетных полосах. Самолеты, которые никогда раньше не могли набрать достаточную скорость, чтобы взлететь с сокращенной взлетной полосы, предназначенной для авианосцев, теперь были способны на это с такой легкостью.

В течение следующих двух недель проводилось еще больше испытаний. Когда Кларк Милликан пилотировал свой собственный самолет, красный Портерфилд, рядом с Эркупом, выступая в роли наблюдателя-контролера эксперимента, он остался в произведенном JATO реактивном следе самолета. В течение последующих двух недель, 152 JATO использовались в 62 тестах, без каких бы то ни было серьезных взрывов, во многом благодаря доставкам на аэродром, ранним утром, в стремительной гонке, изможденным Парсонсом с сонными глазами.

Большинство из запланированных испытаний были завершены, когда Карман, у кого был взгляд шоумена на общественность, сделал предложение, чтобы самолет попытался взлететь без пропеллера, исключительно на реактивной силе ракет. Пропеллер был снят, и плакаты безопасности, предупреждающие: «Будьте внимательны! Избегайте ранений!», были наклеены на большой зазор, который теперь впускал ветер в кабину пилота.

Ракетчики прикрепили к самолету 12 ракет, так что теперь он напоминал гигантский фейерверк. Буши воспламенил ракеты с вертикального старта – сначала 6, потом другие шесть, но самолету не удалось достичь скорости взлета при одной только их силе тяги. Шутя, он предложил, чтобы грузовик буксировал его на скорости около 20 миль в час, до того как он запустит ракеты. Снова беззвучный фильм предоставляет молчаливому свидетелю изумительный вид. Буши левой рукой крепко сжимает веревку, протянутую через открытое окно кабины пилота Эркупа. Солнце поблескивает на часах, которые он все еще носит на своем запястье. Другой конец веревки привязан к задней части грузовика, едущего по взлетной полосе. Самолет, с носом, укутанным в плакаты безопасности, катится вслед за ним, набирая скорость до максимальной точки, и Буши говорит: «Еще чуть-чуть, и кость руки была бы выдернута из плечевого сустава.» Выпуская веревку и стремительно возвращая свою руку назад, в кабину, он легким движением включает зажигание всех 12-и ракет сразу. Самолет с ревом подпрыгивает в воздух, взлетая высоко и оставляя за собой мост дыма. Далее, когда ракеты гаснут, он ныряет обратно и плюхается на взлетную полосу, жестко, но безопасно. Потрепанный Буши выкарабкивается из кабины несколько более нерешительно, чем ранее. На данный момент это все.

Первый полет аэроплана, приводимого в действие только ракетами, был краток, но он был знаком грядущих событий. В тот год NAS не только возобновило финансирование ракетчиков, но и повысило его до 125000 долларов. Больше не было шуток о Баке Роджерсе. Буши, со своей стороны, вернулся, чтобы снова присоединиться к своей эскадрилье, где можно было услышать, как он бормочет, встряхивая головой, о «тех птицах, которые заставляют меня летать на аэроплане без пропеллера».

Среди хора празднования звучали несколько диссонирующих нот. Даже несмотря на то, что военные силы выступили как главный благодетель Отряда Самоубийц, степени защиты стремительно возросли, и строгая атмосфера секретности завладела проектом. Когда Фрэнк Малина писал своим родителям об испытаниях Эркупа, он мог только косвенно намекать на работу ракетчиков: «На этой неделе мы имели успех с нашим ракетным проектом, который превзошел даже наши высочайшие ожидания. Хотел бы иметь возможность сказать вам больше. У нас появилось пристрастие к тому, к чему мы стремимся последние три года.» Секретный характер их проекта вызвал даже более пагубные проблемы. На вечеринке факультета аэродинамики, Фрэнк Малина счастливо рассказывал о недавних успехах, которые преобразили его из студента-выпускника с сумасбродными идеями в серьезного пионера полевых исследований, когда он оказался лицом к лицу с Кларком Милликаном, его старым объектом неприязни. С нескрываемым ликованием Милликан сообщил ему о своей осведомленности, что Малина, Сидни Вейнбаум, и два или три других члена отряда принадлежали к коммунистической партии. ФБР, по-видимому, предоставила эту информацию Калтеху, следуя своей проверке безопасности в отношении ракетчиков. Естественно, имя Парсонса тоже всплыло, и ФБР допрашивали его о деятельности коммунистической группы. Быть членом коммунистической партии в те времена не было нелегальным, но принимая во внимание конфиденциальную военную работу, в которую оказался вовлеченным их проект, для Малины не было утешительными новостями знать, что ФБР известно об этом. Если кто-то из ракетчиков утратит свою гарантию благонадежности, их возможность остаться в центре своей деятельности подвергнется опасности.

Точно такими же зловещими были возможные последствия развлекательных мероприятий Парсонса. В одно ноябрьское утро 1941, Малина получил телефонный звонок, сообщивший ему, что ночной сторож ГАЛСИТа был в тюрьме. Его имя было Поль Секлер, и вместе со своей женой Филлис, он был жителем дома на Винонском Бульваре и членом ОТО (Парсонс организовал для него работу сторожа). В прошлую ночь Секлер отправился в дом Парсонса на одно из его двух еженедельных собраний. Эд Форман также был там. Но что-то произошедшее в ту ночь глубоко потрясло Секлера. Малина подумал, что мог иметь место спиритический сеанс. Более вероятно, были задействованы алкоголь, наркотики, и магический ритуал. Все, что достоверно известно, так это то, что Секлер, как было известно в ОТО, страдавший от приступов алкогольного насилия, выбежал из дома Парсонса, наполовину обезумевший, схватив пистолет, принадлежавший Парсонсу. Он нашел автомобиль, припаркованный на близлежащей улице, в которой юная пара переплелась в романтической страсти, и выстрелом заставил их выйти. Потом он взял автомобиль и разъезжал на нем по Голливуду в течение нескольких часов. В некоторой мере успокоенный своим бегством, он вернулся в Пасадену в ранние утренние часы, и обнаружил полицию, ожидающую его на Колорадо Стрит Бридж.

Малина был в шоке. С напряженными процедурами безопасности в ракетном проекте, секретность была первостепенной. И вот, теперь здесь был один из его штатских сотрудников, арестованный за угон автомобиля. Малина немедленно поехал в тюрьму, чтобы поговорить с шефом полиции, который согласился сохранить историю в тайне от газет. Тем не менее, когда он заговорил с Секлером, тот был «очень расплывчатым» и отказывался говорить об инциденте. Далее, когда Малина позвонил Парсонсу и Форману, они также не сказали ни слова. Инцидент был знаком ослабления тесных связей, которые объединяли Малину и Парсонса. Отряд Самоубийц быстро разрастался, и каждый ракетчик оказывался вовлечен не только в свои собственные научные вопросы, но и в свой собственный социальный мир. Малина вспоминал: «Наши отношения стали намного более поверхностными, и поэтому я, действительно, не знаю всего того, что происходило». Секлер был отправлен в Штатскую Тюрьму Сент Квентина на два года, оставив Малину гадать, может ли внерабочий энтузиазм Парсонса выйти из под контроля.

7 декабря 1941 года, Перл Харбор подвергся бомбардировке, провоцируя официальное объявление Соединенными Штатами войны Японии. Американские индустриальные монтажные линии начали работать круглосуточно, стремительно готовясь к войне. Типографии начали изготавливать автоматы; Крайслер принялся за постройку танков. Ученые, военные офицеры, экономисты, менеджеры и государственные служащие – все были собраны вместе, чтобы объединить свои таланты и найти решения неотложных проблем военного времени. Результатом был экономический бум, которым Соединенные Штаты воспользовались, с некоторым чувством вины. Вернулась городская конфиденциальность, бывшая до падения фондового рынка США.

Освобожденные от призыва в армию, в силу своей милитаристической работы, ракетчики теперь знали, они должны сфокусировать все свое внимание на достижении результатов и достижении их быстро. Нахождение стабильного жидкого топлива теперь было их главным фокусом внимания, ибо жидкие топлива были более мощными, нежели твердые, и к тому же, их подача могла регулироваться по желанию оператора, путем настройки течения топлива в ракетном моторе. После того как зажигают канистру твердого топлива, его сгорание уже невозможно остановить. Однако, после того, как первые взрывные эксперименты Отряда Самоубийц в 1936 оправдались, разработка жидкого топлива была не просто высказыванием. Им было известно, что никто из них в настоящее время не может оставаться в безопасности, особенно в условиях сурового военного времени, которые создал морской флот.

Мартин Саммерфилд работал в отделе жидкого топлива, под практическим руководством Парсонса, испытывая несколько комбинаций, в состав которых входил газолин, как топливо, и красная дымная азотная кислота (RFNA) как окислитель. Его испытания, проведенные на свеже выкопанных карьерах Арройо, встречались с предсказуемо разнообразными результатами. Первые два двигателя оба незаметно потерпели неудачу. Когда тестировался третий мотор, он взорвался с такой свирепостью, что разбросал пламя во все стороны испытательной хижины. Зажимы, удерживающие мотор на месте, изогнулись, датчики сломались, и ракетчики были вынуждены стремительно сооружать укрытие, поскольку стена из металлического листа, защищавшая их, пригнулась.

После того как пламя угасло, Парсонс и Саммерфилд провели посмертный обстрел побитого и сгоревшего аппарата. Они пришли к выводу, что главной причиной взрыва стало пульсирующее действие в двигателе. Когда топливо было зажжено, мотор периодически начинал пульсировать, его стенки расширялись и сжимались, в то время как тяга совершала чудовищные флуктуации. Сначала пульсация была слабой, но увеличила свою интенсивность на четвертом или пятом ритме, и мотор взорвался. Они думали, что причиной флуктуаций было газолиновое топливо, и они пробовали различные количества топлива и окислителя, и различные степени давления в камере, и безрезультатно. Они становились все более взволнованными, когда после событий Перл Харбора армия сообщила им, что просмотр летных испытаний двигателей на жидком топливе ожидался весной 1942. На этот раз испытательным самолетом должен был стать не легковесный Эркуп, но 14000-фунтовый двухмоторный бомбардировщик Дуглас, А-20А. Пришло время Малине придумать решение.

Во время визита на Станцию Военно-Морского Инженерного Отдела в Аннаполисе, Мэрилэнд, в феврале 1942, Малина узнал о жидкости, именуемой анилин. Это был самовоспламеняющийся химикат, что означало его спонтанное самовозгорание во время добавления к азотной кислоте, которую ракетчики использовали как окислитель, и Малина поначалу думал, что это может заменить проблематичный механизм зажигания, над которым они работали. Продвинувшись на один шаг вперед, тем не менее, он позвонил Саммерфилду и сказал ему, избавиться от газолина вообще, и заменить его анилином. Ко времени, когда он вернулся в Пасадену, мотор ракетчиков работал плавно; вся пульсация была устранена, и уникальное свойство нового топлива самопроизвольного возгорания позволило группе обойти вопрос системы зажигания, значительно упрощая конструкцию мотора. Конечно, анилин имел свою долю проблем. Он был высоко токсичен и обладал довольно ужасающим свойством проникать сквозь кожу. Когда время испытаний было назначено, преобладающие ветра – установлены, и жители непосредственной близости эвакуированы. Тем не менее, с этой приближающейся датой, это новое топливо было даром небес. Ракеты воспламенялись с шикарной контролируемой силой. Малина написал домой экстатическое письмо: «Сейчас у нас есть то, что действительно работает, и мы должны быть способны помочь фашистам отправиться в ад!»

Первые испытания жидкотопливных JATO проводились на Запасном Летном Поле Мурока, в сердце пустыни Мохаве, через горы от Мартовскго Поля. Этот неумолимый ландшафт не имел следов цивилизации. Это летное поле расположено на восточном берегу Сухого Мурокского Озера, бесплодной, жестко-утрамбованной площадки – безупречно гладкого понижения, подобного тарелке, которая уже использовалась для испытания скорости автомобилей, и как бомбардировочный полигон. 15 апреля 1942 команда протянула полосу в три фута шириной и 12000 футов длиной на дне озера, в качестве путевого обозначения для пилота, Майора Поля Дана, другого из бывших студентов Кармана. В противоположность с атмосферой испытаний Эркупа, настроения были приподнятыми. Парсонс все еще был обеспокоен своими жидко-топливными ракетами, и он совершил только один визит в Мурок, пропустив многие из действующих испытаний полетов. Тем не менее, его игривость, казалось, заразила все приготовления группы. Даже самые старшие члены отряда не остались свободны от шалостей и ошибок, которые, казалось, так часто сопутствуют экспериментам ракетчиков. Когда наблюдатель флота морской авиации прилетел в Мурок на новейшем супер-современном военном самолете, он спросил Кармана, который также присутствовал на поле, не желает ли он осмотреть его. Ракетчики размышляли вслух, был ли это мудрый поступок. Карман обладал невероятной способностью сеять хаос на экспериментальном оборудовании. Лабораторные аппараты часто лежали в руинах после того, как Карман с энтузиазмом пихал и тыкал в них. Не обращая внимания на эти предостережения, пилот жестом пригласил Кармана забраться в кабину пилота, и начал объяснять устройство циферблатов и переключателей перед ним, в то время как миниатюрный венгр смотрел на это все пристально и возбужденно. Внезапно Карман указал ногой на некую ручку, и, спрашивая, для чего она, с силой пнул ее. Крик ужаса «Нет!» пилота морской авиации был заглушен сильным грохотом за крылом. Ракетчики бросились стремглав от самолета, ожидая немедленной детонации. Вместо этого, два гигантских воздушных шара начали раздуваться под каждым крылом. Карман привел в действие механизм плавания на воде. Он вертелся в своем кресле, восхищенно созерцая раздувание воздушных шаров, в то время как супервизор морской авиации хватался за голову в отчаянии. «О мой Бог!» — потрясенно выдыхал он. «Как я объясню это на моей базе – механизм плавания пришел в действие в пустыне!» Ракетчики позволили себе знающую самодовольную усмешку.

Неуклюжий А-20А бомбардировщик, который группа планировала использовать для испытаний, был уже снаряжен двумя жидко-топливными реактивными ракетами. С топливными и окислительными баками, встроенными в крылья, каждый мотор был способен высвобождать тысячу фунтов тяги за 25 секунд. Они приводились в действие Беверли «Дружище» Форманом, кузеном Эда Формана, расположившемся в хвостовом отделе стрелка.

После нескольких статических тестов, пришло время испытать взлет, усиленный ракетной мощью. Моторы были активизированы, и неповоротливый черный бомбардировщик загромыхал по взлетной полосе. Когда ракеты воспламенились, самолет подпрыгнул вперед, начиная свое движение как бык, которого коснулись раскаленным добела клеймом. Внутри кабины Дэйн и Форман могли чувствовать на своих лицах жар ускорителей сквозь алюминий тела самолета. В облаке клубящегося едкого дыма, самолет взмыл в воздух. Команда записала точку взлета и сделала серию быстрых расчетов. Две жидко-топливных ракеты сократили на треть нормальное время взлета и дистанцию разбега пропеллерного самолета. Ракетчики на земле веселились и аплодировали, когда Дэйн позволил себе удовольствие отпраздновать успех в нескольких акробатических трюках.

Ракеты JATO сработали. После стольких лет испытаний и промахов, экспериментирования и трудоемких продуманных до мелочей теорий, команда достигла своей цели. Всего лишь немногими неделями позже, отряд заключил свой первый производственный контракт, соглашаясь продать 60 Реактивных Вспомогательных Взлетных двигателей армейским воздушным силам. Отряд Самоубийц, теперь, официально, ГАЛСИТский Проект Номер Один, изобрел продукт, который был уникален, успешен, и, что наиболее важно, имел рыночную ценность. Не время было распродавать, но, несомненно, это было время, чтобы извлечь выгоду.

Человек не может жить только на ружейном порохе, дыме и адреналине. После стольких лет аскез и непрерывной работы, основатели Отряда Самоубийц почувствовали, что пришло время для сбора урожая плодов их достижений. Действительно, для Парсонса и Формана, все еще не принадлежащих ни к какому учебному заведению, даже недавние успехи не полностью облегчили их беспокойство. Если бы проектам JATO было отказано, они бы оказались бесцеремонно возвращены на то же самое место, где они были в 1936, смешивая эксплозивы для пороховых компаний в пустыне. Они поставили в известность коллег, и Малина сразу согласился. «Я разделял мнение Парсонса и Формана, что после усилий, которые мы предприняли за время предшествовавших пяти лет, мы должны участвовать в эксплуатации наших идей».

Даже до проведения испытаний жидко-топливных ракет, Малина приблизился к Карману с идеей создания компании по производству твердо-топливных JATO, изобретенных ракетчиками, и продажи их армии. Такой проект был бы нелегким. Невзирая на коммерческие выгоды использования аэродинамического туннеля, Калтех был, преимущественно, институтом для обучения и исследования, и администрация ясно заявила о том, что, хотя она сейчас потворствовала исследовательской работе, осуществляемой группой GALCIT, она не имела ни времени, ни намерения вовлекаться в крупно-масштабное инженерное развитие и производство. Старейшина Роберт Милликан, все еще президент и моральный центр Калтеха, нахмурил свои брови и потряс головой в ответ на идею Кармана и Малины – считающихся людьми чистой науки – обращая их внимание на этого страшного брата научного пути, индустрию. Заключения Милликана были ироничными, подразумевающими тесные связи, которые наступающая война установит между индустрией и наукой; но не только академия не одобрила этой идеи. Дальнейшие возражения были подняты Генералом военно-воздушных сил «Хэпом» Арнольдом, кто вернул комплимент Роберта Милликана, говоря, что он никогда не поверил бы в то, что учебное заведение откроет деятельность в производственных сферах, при каких бы то ни было обстоятельствах.

Во имя избежания гнева кого бы то ни было из главных бенефакторов ракетчиков, Карман предложил, что возможно, наилучшим вариантом было бы сблизиться и договориться о производстве JATO с уже существующей аэронавтической компанией. Тогда ракетчики могли инвестировать свой опыт и компетентность в работу и принять участие в разделении прибыли, не тревожа Калтех, и не беспокоя военные силы. Он провел встречи со всеми аэронавтическими фирмами Лос Анджелеса, чтобы увидеть, кто из них хотел бы разделить их устремления и организовать подразделение ракетных двигателей, изготавливающих JATO. Со времени бомбардировки Перл Харбора, все шесть из больших авиационных фирм, расположенных на территории Лос Анджелеса – Дуглас, Локхид, Вега, Нортроп, Северо Американец, Конвейр – ускорили свою работу в три раза по круглосуточному графику. Президент Рузвельт потребовал создания 60000 самолетов в год – более, чем было произведено в Соединенных Штатах со времени изобретении полетов – и теперь аэронавтические компании нанимали рабочую силу числом сверх 100000 человек, по сравнению с 13000 в 1939. Даже мать Парсонса Рут теперь работала 6 дней в неделю на Локхиде, чтобы поддерживать себя. Но, невзирая на индустриальный бум, высокий статус Кармана в мире аэронавтики, и успехи в испытаниях Эркупа и А-20А, ни одна компания не ответила Карману на его предложение. За пределами Калтеха стигматизация ракетных двигателей все еще была сильна, не смотря на интерес армии, и была также уместна, как мужская ткань в полоску к вечернему платью. Группа снова должна была действовать в одиночку.

Ну, не совершенно в одиночку. Старейшина Милликан и Генерал Арнольд имели некий пункт, который Карман мог видеть слишком хорошо: ученые редко становились хорошими бизнесменами. И совсем не удивительно, что Фрэнк Малина, единственный член Отряда Самоубийц, который сделал значительное количество денег в его последующие годы, по случайности, действовал столь обособленно. Понимая свою собственную неадекватность, Карман связался с Эндрю Г. Хэйли, юристом из Вашингтона, Округ Колумбия, который помогал сестре Кармана в тот год получить свою визу пораньше. Хэйли был фальстафовским, неунывающим героем, высокопарным бизнесменом, известным своей способностью достигать того, что он хочет, и поддерживающим все время озорное ирландское чувство юмора. Он развил великое уважение к Карману за все время их взаимоотношений, вплоть до настоящего момента, и двое мужчин испытывали естественный взаимный непритворный восторг. Хэйли казался идеальным человеком для помощи ракетчикам в их деле. Поскольку он знал, как работает Вашингтон, он специализировался в юридических коммуникациях, и написал многие нормы, направляющие радио-бизнес в конце 1930-х – но он также был и человеком, захваченным романтическим энтузиазмом. Любитель поэзии, песен, панибратства, он был более чем готов поверить в мечту о ракетах. Он согласился помочь группе сформировать компанию, которая будет производить JATO для армейских сил.

Но не слишком скоро. Бросившиеся с головой в войну, морские и воздушные силы (ранее, воздушные войска) теперь взвинтили рабочую нагрузку ракетчиков. И предполагалось, что нужен будет гораздо более «крутой шик», чем тот, что поднял в воздух легкий, «бумажный» Эркуп. Они хотели увидеть готовыми к действию 100 твердо-топливных установок JATO, каждая из которых будет высвобождать 200 фунтов тяги – в противоположность предыдущим 24 фунтам – за 8 секунд. И там не могло быть места взрывам. Если эти установки могли быть усовершенствованы, тогда JATO представили бы собой неоценимый ресурс для тяжелых бомбардировщиков, взлетающих с авианосцев на Тихом Океане.

Ракетчики были слегка смущены этими новыми требованиями. Как Вальтер Пауэлл, новый член растущей ракетной команды, вспоминал, что вплоть до этого момента «они едва не визжали, не обходясь без того, чтобы что-нибудь взорвать». Действительно, топливо Парсонса – GALCIT 27 – все еще было слишком летучим для требований морского флота. Успех испытаний с Эркупом во многом был обязан быстрому созданию и транспортировке установок JATO из лаборатории на летное поле. Если, однако, Парсонс сможет решить проблему топлива, ракетчики будут способны предоставить морской авиации сотню экспериментальных ракет, размещая свою компанию в превосходной позиции для массового производства, и продавая большее количество товара.

Опасности, рискованные предприятия, авантюры стали неотъемлемой частью жизни ракетчиков на протяжении многих лет, и они так привыкли к капризам судьбы, как Греческий хор. Невзирая на очевидный риск, Парсонс, Форман, Малина, Карман и Мартин Саммерфилд, согласились инвестировать по 250 долларов каждый, из своих собственных денег в организацию компании – значительная сумма для студентов, учителя и нескольких ракетчиков-энтузиастов. Все изобретения, технологии и ярлыки, которые использовала группа в своей революционной работе, все патенты, которые они предоставили, теперь стали активами компании, с основателями, делящими акции между собой.

Одной из их первых тем для размышления, был вопрос о том, как назвать компанию. Любая формулировка со словом «ракета» в названии все еще будет пропущена мимо внимания, как шутка. Когда Карман предложил «Суперпауэр», это было отвергнуто, будучи слишком похоже на «Супермэн», и конечно, ассоциаций с комиксами следовало избегать. После длительных дискуссий было установлено название Инженерная Корпорация Аэроджет. Цель бизнеса в свидетельстве о регистрации была обрисована довольно пространными чертами: «Проектировать, разрабатывать, экспериментировать, внедрять, производить, монтировать, конструировать, ремонтировать, обслуживать, эксплуатировать, сдавать в аренду, выпускать, покупать, продавать и/или вообще обращаться и иметь дело с механизмами, устройствами и процессами, известными в настоящее время или теми, что могут быть разработаны в будущем, открыты или изобретены для реактивного движения аэропланов и всех видов транспортных средств, снарядов всех видов и описаний, или любых других машин и аппаратов, устройств или объектов, требующих двигательной силы, будь то для целей коммерции, войны, удовольствия или любых других». Никакая конкретная продукция не была названа, потому что она еще не существовала. Корпорация открыла офисы на Восточной Улице Колорадо, в комнате на цокольном этаже бывшего завода Вита Джуйс. Снаружи здания Элен Парсонс выращивала цветы.

Никто не вострубил о создании Аэроджет. Заголовки газет на следующий день говорили о сообщении военного отдела на тему бомбардировки токийского крейсера, о нацистском шпионе, приговоренном к пяти годам тюрьмы, обещании Генерала МакАртура отвоевать Филлипины, и о плане трансформации ипподрома Санта Анита в лагерь для содержания японцев и японо-американцев, которые будут в принудительном порядке переселены из Лос Анджелеса. Аэроджет не стал сюжетом даже для бизнес-страниц.

Взаимоотношения между новой компанией и проектом GALCIT были довольно инцестуозными. Хотя Парсонс и Форман официально ходили на работу с полной занятостью в Аэроджет, чтобы получать зарплату, они часто наносили визиты в Арройо, также как Малина и Саммерфилд регулярно навещали завод Вита Джуйс. Но в то время как Ракетная Исследовательская Группа GALCIT начала привлекать к себе академическую элиту Калтеха – выпускников и профессоров, Аэроджет нашел достаточно трудным заманить к себе рабочих соответствующей квалификации, чтобы помочь подготовить компанию к бизнесу. Многие из наиболее опытных инженеров, работавших на большие аэронавтические компании, открыто смеялись, когда они слышали о планах Аэроджет, советуя ракетчикам не дурачиться с этой «китайской ерундой». Не в состоянии привлечь к себе опытных инженеров, Аэроджет сделал то, что Ракетная Исследовательская Группа совершила шестью годами ранее: он обратился за содействием к юным, полным надежд и неискушенным. Действительно, Аполло Смит, кто присутствовал на первых запусках в Арройо в 1936, был приманен обратно, чтобы действовать как главный инженер компании, в возрасте 27 лет. То, чего этим инженерам не хватало в опыте, они достигали силой воображения, и они более чем страстно желали отойти от правил.

Невзирая на их страстное желание игнорировать традиции, многие из юных ученых не были совершенно готовы на неортодоксальный рабочий стиль и опасную атмосферу «всевозможности», которую взлелеивали Парсонс и Отряд Самоубийц. За исключением Кармана и Хэйли, все основатели были моложе 30. Когда они появлялись на работе, которая могла начаться в любой час, они являли собой эпатажное зрелище. Был ли это Эд Форман, прибывающий раненым и кровоточащим после своего самого недавнего крушения на мотоцикле, или Парсонс, декламирующий поэзию секретаршам, вызывающий визги восторга при каждом своем появлении, основные ученые компании казались не столько непрофессиональными, сколько безумными. Один юный ученый, Билл Зисч, был так напуган своим будущим в компании, возглавляемой такими эксцентричными натурами, что от беспокойства он развил язву. Даже Карман, в то время президент компании, отметил, что в это время Аэроджет рассчитывал в равной мере на врожденный талант основателей к изобретательству, и изобилие энергии импульса и динамики, которое он называл «Schwung» («Взмах»).

Эти сомнения частично успокоил Эндрю Хэйли. В то время как Парсонс работал над улучшением JATO, Хэйли начал свое путешествие от берега к берегу, чтобы зазвать новичков в зарождающийся бизнес. Когда в Вашингтоне он вел переговоры с военными агентствами, чтобы наполнить всегда пустующие кассы компании, он отправлял двухсот-словные телеграммы обратно в Пасадену, настоятельно призывая персонал Аэроджет в эпических тонах «проводить ночь и день с неукротимой целью и вдохновенным лидерством». Даже провода иногда вибрировали от чувства паники, которое просачивалось в компанию: «Мы стоим на распутье, и все наши добрые имена могут оказаться на костре».

Раздетые по пояс ракетчики, возвращаясь в Пасадену, смеялись над риторикой Хэйли; они шутили, что буква G в его имени Andrew G. Haley означает «God» — «Бог». Но все разделяли напряженное чувство волнения во время первых месяцев формирования компании. Парсонс чувствовал это осязаемо, как никто другой в группе. Его радостное возбуждение от великого успеха Эркупа и испытаний А-20А было умерено продолжающимися взрывами, вызванными его твердым топливом. Твердо-топливные JATO планировались в качестве первого продукта Аэроджет, а они даже не работали должным образом.

Парсонс выяснил, что топливо GALCIT 27, использовавшееся в испытаниях Эркупа, было восприимчиво к переменам температуры, в силу присутствия в соединении нитрата аммония. Когда было слишком холодно, нитрат сжимался, а когда жарко – расширялся, создавая сеть трещинок в твердой массе, заряженной в мотор. Парсонс пробовал замену окислителя из нитрата аммония на нитрат гуанидина, который был не так чувствителен к сменам температур. Смесь, теперь GALCIT 46, подвергалась 28-и дням ускоренных изменений температуры: в течение 12-и часов топливо хранилось при 100 градусах по Фаренгейту, и следующие 12 – при 40. 30% установок все еще терпели неудачу. Это было улучшение по отношению к его более ранним летучим видам топлива, но едва ли, то, которое вооруженные силы сочтут приемлемым. У всех вариаций стандартного черного пороха, казалось, были те же самые недостатки. Он вынужден был заключить, что порох сам по себе является проблемой.

В исследованиях черного пороха Парсонс зашел в эволюционный тупик. Столетия возделывания и смешивания, ступки и пестика, тигля и огненной стрелы, оставили его с двух-футовой металлической трубкой, набитой порохом, которая взорвется, если оставить ее на холоде слишком надолго. Казалось, что Годдард и Американское Ракетное Сообщество были правы – для ракет на черном порохе не существует будущего. Но Парсонс настаивал на движении вперед, возможно, вдохновляемый своим Schwung, или, возможно, мотивируемый явной неспособностью принять идею о невозможности чего бы то ни было. Существовало что-то элементальное и первобытное в видах пороха, что-то в их архаичной природе, что всегда располагало его к себе, но он знал, что должен оставить их в прошлом. Если ракеты должны были зажигаться правильно, требовалось что-то полностью новое.

Ничем не следовало пренебрегать; ни над чем не стоило смеяться. Парсонс даже навестил многочисленных других ракетчиков-любителей энтузиастов по всей стране, в надежде получить вдохновение. Посещая Нью Йорк в мае 1942, он наблюдал особенно неэффективную ракету, что запускалась на берегах Хадсон Ривер. В своем письме Фрэнку Малине он был безжалостен в своей оценке:

«Его аппарат кустарный + он работает с заметными минусами… При старте его клапаны протекали, + было довольно много дыма… Далее, когда он пытался отключить, клапан застопорился, + кислота, бензин, огонь и т.д. устроили настоящий ад. Больших повреждений не было, но это был конец испытаний. Его измерительный аппарат примитивен, и я полагаю, его записи бессмысленны. Он показал себя абсолютно безрассудным + все наблюдатели за аппаратом, в довершение ко всему, были без защиты… Он утверждает, что у него есть 6 секретных патентов.»

От комических взрывов до «безрассудных» защитных процедур, письмо выглядит почти полным отражением того, каким был сам Парсонс, в свои ранние дни работы в Отряде Самоубийц. Тем не менее, Парсонс и его коллеги теперь были благонадежными лидерами на этом поле деятельности.

Что бы он ни думал о рабочих практиках посещенных им неофитов, Парсонс никогда не превзойдет сущности любительства, присущей его собственному характеру. Она проявляла себя не только в его хаотичных рабочих методах, но и в его очевидной радости работы, которую он совершал. Несмотря на военное финансирование, которое получала работа, он все еще увлекался ракетным делом с незамутненным и страстным любопытством. Он компенсировал отсутствие теоретической и математической школы своей чудесной памятью, широкими экспериментальными знаниями, и, что наиболее важно, своей способностью не оказаться разубежденным общепринятым ходом мысли. Черный порох никогда не будет подходящим ракетным топливом. Но военные силы хотели твердо-топливный JATO. Когда это твердое топливо не было твердым топливом? Это был вопрос, на который Парсонс ответил архимедовым возгласом «Эврика!» Как утверждал Малина, казалось, внезапно, как под действием какого-то гениального ингредиента, «весь разнообразный материал, что был на задворках сознания Джека, выкристаллизовался».

Как и все легенды, история его открытия туманна. Мартин Саммерфилд думал, что Парсонс пришел к этой идее в то время, когда продвигал ракетный проект; Фрэнк Малина думал, что, возможно, это произошло после «общения с его духами поэзии». Другие полагали это возможным эффектом совместных усилий Парсонса и Фреда Миллера, механика, или Марка Миллза, калтехского выпускника, связанного с проектом. Наиболее часто повторяемая всеми история была о том, что Парсонс прогуливался неподалеку от испытательной площадки, когда он увидел нескольких рабочих, укладывающих на крыше тяжелый черный асфальт. Запах и вид асфальта, казалось, активизировали его энциклопедические знания о мифах и исторической литературе, и повернули его мысли к «Греческому Огню».

Греческий Огонь был ужасающим пламенным жидким оружием, существование которого было задокументировано в Спарте в начале 429 г. до н.э.. Наиболее известен он был своим использованием Византийской Империей в правлении Константина Погонатуса (648-685 н.э., чьи армии использовали странно горящую субстанцию для величайшего эффекта в их морских сражениях против сарацинов. Византийские моряки устанавливали бронзовые трубы на носы своих галер, которые испускали струи жидкого огня, что воспламенял вражеские корабли. Греческий огонь был впечатляющим психологическим, в такой же мере, как и практическим оружием. Он был знаменит своей неугасимостью и горел даже на воде. В силу своего опустошительного эффекта, точная природа его композиции держалась в секрете, передаваемая от императора к императору. В течение последующих тысячелетий Греческий Огонь оставался одной из величайших нераскрытых тайн химии.

На протяжении многих лет выдвигались многочисленные теории о его ингредиентах: жидкая нефть, негашеная известь, селитра, сера, или – что наиболее актуально для Парсонса – асфальт натурального происхождения. Когда он стоял, наблюдая, как выливается смола, наука встретилась с романтикой античной истории в его неортодоксальном сознании: «Почему бы не избавиться от черного пороха вообще и начать использовать в качестве топлива асфальт?» — внезапно подумал он.

Парсонс кинулся в свою лабораторию и начал работать. Он расплавил немного кровельной смолы общего назначения до жидкого состояния, потом добавил перхлорат калия, окислитель, который позволял смоле дышать и возгораться. После смешивания он залил кипящую вязкую субстанцию прямо в камеру ракеты, слегка покачивая корпус, чтобы заполнить каждый возможный зазор в моторе. Когда субстанция остыла, она выглядела как затвердевший тротуарный асфальт, жесткий, слегка пластичный заряд, без единой трещинки.

Идея использования асфальта вместо черного пороха опрокинула века предыдущей мысли. Инновация Парсонса была достаточно странной, чтобы видеться пришедшей прямо со страниц научной фантастики: ученый наших дней, в своем стремлении изобрести новое топливо, вдохновлен мистическим горючим 1500-летней давности, чтобы запустить при его помощи ракету космического века! GALCIT 53, как смесь, стала известна, превосходно представленная в испытаниях. Она может храниться неограниченное время, и ее заливка в установку занимает всего лишь 5 минут, что есть колоссальное улучшение по сравнению с трудоемкими 45 минутами, которые требовались, чтобы укомплектовать ракетный мотор смесью GALCIT 46. И не только это, к тому же, она была гораздо более безопасна в использовании.

Изобретя GALCIT 53, Парсонс получил топливо, способное плотно заполнять литейную форму, совершенно новую категорию ракетного топлива. Это вызвало подъем новой парадигмы в мире ракетостроения, внезапно делая твердое топливо намного безопаснее и неизмеримо более практичным. Это было, говорил Малина, одним из «самых важных открытий в долгой истории твердо-топливных ракет». Результаты мышления Парсонса, с течением времени, сыграли центральную роль в американской ракетной технологии. В течение следующего полувека, пластифицированные потомки GALCIT 53 будут использоваться, чтобы запустить баллистические ракеты средней дальности Полярис, Посейдон и Минитмэн на другой край земного шара со сверх-звуковой скоростью. Что наиболее значимо из всего, ракеты-носители, которые толкают космический шаттл в пространство вселенной, смоделированы после изобретения Парсонса. Хотя он не проживет достаточно долго, чтобы увидеть, как осуществляется его мечта о космических путешествиях, он играл главную роль в том, чтобы она стала реальностью.