Джозеф Кембелл

Богиня

Глава 1 Миф и женское божество1

богиня в культурах палеолита

В мифологических системах, к которым я обращаюсь в начале книги, богиням отведена приоритетная роль – а почему нет? В начале неолита простейшим проявлением Богини в земледельческих культах была сама Мать-Земля. Земля приносит жизнь, Земля же питает жизнь. Поэтому аналогичными полномочиями наделяется женщина.

И все же, первичная мифология известна в двух основных вариантах. Один из них характерен для народов-земледельцев. Богиня связана в первую очередь именно с их укладом. Другой обращен к мужским божествам, которые, как правило, присущи пастушьим кочевым народам. На начальных этапах развития общества женщины, как правило, были связаны с миром растений. В самую раннюю эпоху охоты и собирательства женщины в основном собирали растительную пищу и мелкую дичь, а мужчины занимались основной охотой. Таким образом, мужчина ассоциируется с убийством, а женщина с порождением жизни. Это типичное простейшеежизненое сообщество первичной мифологии.

До изобретения способов доместикации для добычи пищи, до начала растениеводства, садоводства и одомашнивания животных, все человеческие популяции в мире были исключительно народами собирателей и охотников. Территории великой охоты простирались от европейских равнин до Байкала в Сибири. Позже эти охотничьи народы расселяются до самой Арктики. Потом они мигрировали в Северную Африку, поскольку Сахара в то время была пастбищной равниной, а когда Сахара высохла, они переместились в южную часть Африки.

В экваториальной зоне, тем не менее, основная пища имела растительное происхождение, что привело к появлению двух совершенно разных типов народов, двух совершенно разных отличительных признаков культур.

На охоте мужчины добывают пищу, рискуя собственной жизнью. До 1500 г. до н.э. у них даже не было луков и стрел; они должны были сами нападать на огромных животных — шерстистых носорогов, мамонтов и им подобных. Охотничьим племенам, таким образом, присущ мужской акцент на действие, на мужество, на прославление индивидуума, способного принести пищу.

В экваториальной же зоне каждый может сорвать банан, так что прославление индивидуальных достижений неоправданно. Кроме того, поскольку биологические функции женщины определяли ее место и мифологически связывали ее с самой Землей, приносящей жизнь и пропитание, магия женщины в тропической зоне становится особенно мощной.

Таким образом, в местах приоритетного распространения охоты, мифология ориентируется на мужское начало, а в условиях распространения растительной пищи – на женское.

Конечно же, самым ранним типом общества было сообщество странствующих охотников. Мы можем наблюдать древнейшие из доступных нам следов мифологии, ориентированной на мужское начало, в искусстве старых Ориньякских пещер (датируемом примерно 40000 г. до н.э.). Первая тема, известная нам в искусстве, — это обнаженные фигурки Богини, называемые так же палеолитическими Венерами.

В охотничьих обществах восхваление направлено на мужчину. Ведь жизненно важным является вопрос: может ли он хорошо стрелять. Исключительно важно: может ли мужчина убить врагов, (а это не только безжалостные звери, но и люди из соседних племен, охотящиеся на те же стада, что и его маленькая группа охотников). Так что все будет сделано, чтобы ублажить мужскую душу.

В этих культурах мужчина-охотник поддерживается женщиной. Этот вывод мы делаем из описания довольно интересного обряда, который этнолог Лев Фробениус 2 (Leo Frobenius) наблюдал в Африке. Фробениус был в экспедиции в Конго, и к его группе присоседились трое пигмеев, двое мужчин и одна женщина. Пигмеи были очень хорошими охотниками, и поэтому, когда экспедиции потребовалось больше мяса, Фробениус попросил трех пигмеев принести ему газель. И что же? Они пришли в ужас от одной мысли, что должны принести мясо в тот самый день – им нужно было сперва выполнить ритуал. Фробениус пошел за ними и наблюдал за обрядом.

Сначала они поднялись на холм и вычистили траву на вершине, потом нарисовали на этой очищенной земле изображение газели, которую собирались убить. На следующее утро, на восходе солнца, когда его лучи попали на изображение газели, один из маленьких воинов выхватил стрелу и выпустил ее — по линии солнечного луча — поразив рисунок, а женщина подняла руку и издала некий крик. Тогда они пошли и убили газель, поразив ее в ту же точку, куда попала стрела на рисунке. На следующее утро охотники принесли немного крови и шерсти убитой газели и положили все это на рисунок. Когда же солнце вновь пронзило его своим лучом, они стерли изображение.

Это базовая точка мифологии: действия человека не воспринимаются как результат его личного импульса, он действует в соответствии с приказом Вселенной. Солнце всегда представляет принцип убийства, высыхания, засухи, и поэтому убийца всегда связан с солнечной энергией. Здесь стрела проходит путь солнечного луча, и человек просто приводит в действие церемонию самой природы, а роль женщины заключается в ее вскрике.

Что же это означает?

Начиная с эпохи палеолита, за тридцать или больше тысяч лет до нашего времени, нам удается обнаружить свидетельства мифологического взгляда на женщину как хранительницу очага и как мать зрелого человека, его духовной жизни.

В палеолитическом настенном искусстве Северной Африки есть потрясающее изображение женщины именно в этой позе (рис. 3). Из ее тела исходит пуповина, соединяющая с пупком воина или охотника, вооруженного луком и стрелами, который целится в страуса. Другими словами, именно сила женщины поддерживает охотника, сила матери-природы, вместе с силой солнечного луча.

Рисунок 3. Женщина соединяется с охотником посредством пуповины (резьба по камню, палеолит, Алжир, дата неизвестна)

Маленькие фигурки стоящей Венеры найдены на стоянках в пещерах, где непосредственно жили люди палеолита. В отличие от них, мужские обряды инициации проводились в глубоких пещерах, где обнаруживается очень мало женского3. В этих пещерах никто не жил. Они были холодными, опасными, темными, устрашающими, глубокими. В некоторых из них тянутся мили и мили темного коридора. Мы видим на этих стенах среди множества животных шаманов-мужчин. Эти образы связаны с обрядами, в которых животных просили стать добычей охотника. Это основная тема охотничьих народов: животные являются добровольными жертвами и предлагают себя с пониманием, что будут проведены некоторые ритуалы (например, орошение земли кровью животного) для возвращения их жизни к Материнскому Источнику.4 Культ богини восходит непосредственно к тем далеким пещерам. Здесь Она – сама пещера. Значит, люди, проходящие инициацию, прошедшие через обряды глубоко под землей, возвращались и возрождались из Ее чрева.

Вот основная мифологическая роль женского начала: Она рожает нас физически, но она же — мать нашего второго рождения — нашего рождения как духовного существа. Это основной смысл мотива непорочного зачатия: наши тела рождаются естественно, но в определенный момент времени в нас пробуждается наша духовная природа, высшая человеческая природа, не та, что просто дублирует мир животных импульсов, эротических, властных побуждений и сна. Вместо этого, она пробуждает в нас понимание духовной цели, духовной жизни: в сущности человека заложена мистическая жизнь, которую должно прожить, поднявшись над уровнем пищи, секса, экономики, политики и социологии. В этой мистериальной сфере женщина представляется пробуждающей, дающей именно это понимание жизни. В этих пещерах, куда мальчики приходили для инициации, им предстояло преображение из детей своих физических матерей в детей космической Матери, в утробе Земли, они переживали символическое второе рождение.

Это очень ярко представлено находками в пещере в Пиренеях, известной как Три Брата (Les Trois Freres). Там имеется длинный желоб, через который бежала вода во время вюрмского ледникового периода, образовав некое подобие трубы через скалу, длинной около пятидесяти ярдов (около 45 м) и едва ли два фута высотой (примерно 60 см). Чтобы проникнуть в большую пещеру, нужно проползти через это отверстие. Мальчиков отправляли в путь через этот канал, уподобляя его прохождение символическому возрождению – рождению не от их личных матерей, но от трансперсональной универсальной Матери, приводящей каждого из нас в пору зрелости.

Рисунок 4. Венера Петерфелс (гагатовый амулет, Верхне-мадленская культура, юго-запад Германии, примерно 15000 г. до н.э.)

Среди ранних откровенных изображений Богини, которыми мы располагаем, есть так называемые Венеры, женские фигурки мадленской эпохи, конца каменного века, разбросанные по всему пути от западной части Франции через озеро Байкал до границ Китая. Фигурки акцентируют внимание на детородной тайне области поясницы и груди, подчеркивая репродуктивный и питательный аспект женщины. Природа дала женщине эту власть, и значит, она становится проявлением, точным смыслом тайны самой природы. Женщина – первое существо, кому поклонялись в человеческом мире.

Это была первая пластика, трехмерные фигурки, первые идолы, как их называют в истории искусства. Они представляли стандартную женскую музу, силу женского тела – преобразователя жизни. Эти фигурки появляются не в пещерах, где проводились мужские охотничьи обряды, а на стоянках, в горных убежищах, где жили люди. Одна из особенностей этих фигур: у них обычно нет лица с индивидуальными чертам. Так подчеркивается аспект тайны — не личность, но Женщина как таковая, носитель природы в ее проявлении. У этих фигур никогда нет ног. Это свидетельствует о том, что они были сделаны для установки в маленьких святилищах и в земле.

Рисунок 5. Беременные Богини (резной камень, неолит, Греция, гр. 5800 до н.э.)

«Несмотря на то, что в доисторических религиях большое внимание уделялось Матери-Земле, она — важный, но не единственный из аспектов этого древнего Божественного Женского принципа. Одной из причин для такого усиленного внимания может быть то, что, в сельскохозяйственных общинах по всей Европе она сохранилась до наших дней. Другой причиной является факт, долго принимаемый этнологами, что первоначально промышленные сельскохозяйственные обряды демонстрировали определенную мистическую связь между плодородием почвы и творческой силой женщины. Во всех европейских языках слово Земля женского рода. Древняя Европейская Беременная Богиня является, вероятно, прототипом Богини Зерна, молодой и старой, таких как Деметра, а так же Матери-Земли всего европейского фольклора. Как Мать-Земля она также и Матерь мертвых. Сколько лет ей – этому символу земли-кормилицы, полноты и изобилия плодотворной утробы?» Мария Гимбутас5

Венера Лоссельская (рис. 6), из грота в Пиренеях, является очень важной находкой, вызывающей некоторые интересные мысли. В поднятой правой руке она держит турий рог с тринадцатью вертикальными штрихами6, что является числом ночей между первым полумесяцем и полнолунием. Другая рука возлежит на животе статуэтки. Мы можем высказать предположение (ведь не существует письменных свидетельств об этом периоде) о признании эквивалентности менструального и лунных циклов. Возможно, это первый из доступных нам намеков на признание связи между небесными и земными ритмами жизни.

Рисунок 6. Венера Лоссельская (рельеф на известняке, ориньякский период, юго-запад Франции, с. 25.000 до н.э.)

Здесь выражен акцент на беременность, на чудо! Женщины, порождая жизнь, обретают качество неисчерпаемого сосуда самой жизни. Они являются первыми объектами поклонения за пределами животного мира, представляющими иные силы природы, сосуды силы природы, а не самой природы.

Рисунок 7. Богиня с узором лабиринта (терракота, неолит, Румыния, с. 5500 до н.э.)
Богиня на этой фигурке украшена узором лабиринта по всему телу. Особенно важным является его центр. Ее пупок – пупок мира, и мир представляет собой прямоугольники, выходящие лучами из этой точки: север, юг, восток и запад. По мнению Марии Гимбутас, рисунок ромба представляет сбой идеограмму, связанную квадратом, «вечным символом стихии земной»7.

Важно отметить, что все эти женские фигурки полностью обнажены, в отличие от мужских фигур во всех пещерах представленных в какой-то одежде, в наряде шаманов. Подразумевается, что воплощая божественное, женщина действует в своем собственном качестве, просто по самой своей природе, в то время как волшебные функции мужчины происходят не из природы мужских тел, но из природы их роли в обществе.

Это выявляет очень важный момент для всей истории роли женщины в мифологии: она представляет собой природный принцип. Мы рождены ею физически. Мужчина, с другой стороны, представляет собой социальный принцип и социальные роли – и это проявляется, например, в психоаналитической теории Фрейда, где отец берет на себя инициацию ребенка в роль взрослого.

В первые годы жизни ребенка отец представляет собой просто волосатого помощника матери. Потом наступает момент, на третий или четвертый год жизни ребенка, когда тот замечает разницу между мужчиной и женщиной. И тогда мальчик должен узнать, что он — мужчина и связан с ролью отца, а маленькая девочка понимает, что она женщина, и сейчас ее главный ориентир: не быть матерью, а быть Женщиной. Отец инициирует ребенка в общество, открывая смысл жизни, в то время как мать представляет принцип самой жизни. Она заявляет этот принцип в обеих своих ролях, благословляющей и ужасающей: Земля рождает и дает пищу, но она же возвращает нас в себя. Она является матерью смерти, а также ночного сна, в который мы возвращаемся.

В охотничьей традиции племени черноногих Монтаны есть одна история. Мне кажется, она очень выразительно рисует нам мифологическую роль женщины в охотничьей культуре, ориентированной на мужское начало в мифологии.8

Однажды осенью люди готовили запасы мяса на зиму. Обычно они гнали стадо бизонов к пропасти, чтобы животные, упав туда, сломали себе хребет, и их легко было убить у подножия обрыва.

Но в этот раз бизоны просто не хотели идти к западне, и похоже было на то, что людям предстоит пережить очень голодную зиму.

Рано утром одна молодая женщина встала и отправилась наносить воды для своей семьи на целый день. Она вышла и увидела над пропастью стадо бизонов. Тут ее охватила внезапная радость, и она произнесла: «О, если бы вы только ринулись и упали в пропасть, я бы стала женой одного из вас.» Щедрое предложение. На ее удивление, они действительноринулись в пропасть! Все стадо бизонов ринулось вниз, ломая спины.

Но потом поднялся Великий Бизон и сказал: «Ну что ж, девочка».

А она ответила: «О, нет!»

Он сказал: «О, да. Посмотри, что произошло: ты дала обещание, и мы выполнили нашу часть уговора. А ты отступаешь? Иди же!» И он забрал ее себе.

Семья девушки проснулась и увидала: все бизоны готовы для убоя. Людям это сильно понравилось. А после спешки и беготни, закончив свою работу, они поняли, что девушки с ними нет.

Рассмотрев следы, отец понял, что его дочь ушла с бизоном. Тогда он обул свои дорожные мокасины, взял лук и стрелы, и отправился вверх по склону, идя по следам. Наконец, пройдя некоторое расстояние, он добрался до места лежки, где бизоны любили кататься, убивая блох, и где рядом всегда есть вода. Сел он и задумался.

Тогда прилетела сорока. Дело в том, что сороки очень умные птицы. А особо умные животные (такие как лисы, сороки, вороны, и так далее) – они шаманы у животных. Поэтому, когда сорока прилетела, человек спросил ее: «Красивая птица, не видала ли ты моей дочери где-нибудь поблизости? Она сбежала с бизоном».

И ответила сорока: «Здесь молодая женщина с бизоном. Прямо сейчас».

И сказал отец: «А можешь ли ты сказать ей, что ее отец ее ищет?»

И сорока взлетела и начала кружиться над тем местом, где сидела девушка (я так думаю, что она кружила и вилась, как то так) — а все бизоны спали вокруг, а рядом с ней был этот великий большой старый бизон. Сорока подобралась ближе, постепенно приблизилась к девушке и сказала: «Твой отец здесь, на месте лежки, и он хочет видеть тебя».

«Скажи ему, пусть подождет, я приду».

Но тут проснулся великий бизон и сказал: «Иди, принеси мне воды» И тогда она сорвала один из его рогов и пошла по воду к тому месту, где сидел ее отец.

Отец сказал: «Идем домой вместе».

Она ответила: «Нет, это очень опасно. Погоди, пока он опять заснет, и мы сможем пойти домой. Сейчас они как раз просыпаются «.

«Хорошо, — ответил отец, — я буду ждать здесь».

Потом она пошла по воду, а бизон засопел и сказал: «Фи, фай, фо, фам, кровь индейца чую там».

А она сказала: «О, нет!»

А Великий Бизон сказал: «О, да!»

Он встал, заревел и начал топать кругом, и все бизоны проснулись, и тогда знаете что? Они спустились к месту лежки и затоптали бедного отца насмерть. Они топтали, и топтали, и топтали, пока его стало не видно.

Девушка заплакала: «Ох, отец!»

А Великий Бизон сказал: «Да, ты плачешь, потому что утратила своего отца. А как же мы? Посмотри на нас. Наши отцы, наши матери, наши дети, наши жены – все, все погибли».

А она все повторяла: «Но папа!»

Тогда он ответил: «Хорошо. Если ты вернешь своего отца к жизни, я позволю вам уйти».

И вот, что она сделала. Она сказала сороке: «Поищи кругом, посмотри, не увидишь ли ты где маленького кусочка моего отца».

И сорока полетела выполнять задание, и вернулась с маленьким кусочком хребта ее отца.

Она поставила позвонок, накрыла его своим одеялом, и запела волшебную песню. И тут стало понятно, что под одеялом лежит мужчина. Тогда она подняла его, и это был ее отец, все в порядке. Он все еще не оживал, поэтому она снова накрыла его одеялом и запела еще, и, наконец, он поднялся.

Бизоны были поражены. Великий Бизон сказал: «Ну, если ты можешь сделать это для своего отца, почему бы тебе не сделать это для нас? Мы покажем тебе наш танец, и ты будешь танцевать наш танец и возродишь бизонов, которых вы убили, а затем мы заключим договор с вами, совершим соглашение».

Это основной договор древнего охотничьего племени между животными и охотниками, освященный обрядами поклонения, и он происходит из действий этой молодой женщины. Она является связующим звеном между двумя мирами. Существует сотни мифов такого рода, жены животного, которое было членом племени, становятся связью между двумя мирами и – в конце – поставщиками пищи, за которой приходят люди, в надежде получить ее.

Именно так понял Фробениус смысл крика женщины-пигмея: это ее сила вызывает у животных доверие, чтобы они могли прийти, погибнуть и возродиться. Она — первопричина вечного рождения и возрождения.

богиня как природа

В большинстве мифологий, как изначальных, первобытных, так и высоких цивилизаций, божества являются олицетворением энергий природы. Энергии первичны, божества вторичны.

Энергии природы присутствуют не только во внешнем мире, но и внутри нас, потому что мы – частицы природы. Таким образом, когда вы созерцаете божество, вы созерцаете силы своего собственного духа и психики, а также силы, которые находятся вовне. Практически во всех (с несколькими исключениями) религиозных традициях мира мы видим цель человека в установлении согласия с природой, со своей природой, а это предполагает и физическое, и психическое здоровье. Это то, что в наших традициях называют природными религиями, и божества не являются итоговым членом (final term1) они являются отсылками к духовным энергиям. Поэтому, когда мифология правильно понята, объект почитания и поклонения не является итоговым членом final term; объект почитания является олицетворением энергии, которая живет в человеке, и мифологическое означаемое (reference) имеет две формы: сознательного и духовного потенциала, присущего внутреннему миру личности.

А что если мифология лишена такого акцента? Неправильное понимание мифологии заставляет думать, что образ является итоговым членом (the final term). И, конечно, это одна из проблем, того, что мы называем монотеистическими системами. Бог не прозрачен, он – итоговый член (a final term). Когда же божество является итоговым членом, и не прозрачно для трансцендентности, то поклоняющийся ему оказывается также итоговым членом и так же не прозрачен для трансцендентности. И тогда возникает религия отношений личности к богу. Но как только вы открываете бога и понимаете, что он является олицетворением силы, то вы сами открываетесь как другая персонификация и носитель (vehicle) этой силы. В такой системе можно вспомнить высказывание из Чхандогья-упанишады: Tat tvam asi (то ты еси)9. То есть, ересь – это, когда бог закрыт.

Так как мы будем говорить о язычниках, мы, дети библейских традиций, должны понимать, что они не являются идолопоклонниками; в буквальном смысле именно мы — идолопоклонники, потому что принимаем символ как reference(обозначаемое, означаемое?)2. Я думаю, что глубоко внутри нас все мы осознаем, что это идолопоклонство. Вот почему мы называем всех остальных идолопоклонникамии, настаивая, что они верят так же, как и мы. А все для того, чтобы сами могли утвердиться в своей вере и заверить себя, что у нас все хорошо в контексте нашей собственной мифологии.

Я определяю мифологию как «религию других людей». Это предполагает, что наша религия должна быть чем-то иным. Мое определение религии: «неправильно понятая мифология». А непонимание заключается в ошибочном восприятии символа как означаемого (reference). Таким образом, все исторические события, столь значимые для нашей традиции, должны быть не более чем символами силы внутри нас самих.

Когда вы идете в церковь, вы часто видите вокруг себя станции крестного пути Христа. Они предназначены для того, чтобы лишить зрителя малейшей тени сомнения: изображения представляют то, что фактически случилось с Иисусом из Назарета в день его распятия. Сначала осуждение Иисуса Пилатом, потом Иисус принимает крест, потом Иисуса побивают камнями, и так далее, далее до его положения во гроб. Станция, которая должна следовать за той, что изображает сцену погребения, (та, что не показана в этой серии) — Воскресение. И, наконец, после этого последует еще одна — вознесение на небеса.

Если все это вы восприняли буквально, то вы попали в беду. Почитайте современную книгу по физике, и задумайтесь: куда же он отправился. Ведь даже двигаясь со скоростью света, он не сможет выйти за пределы галактики. Получается, что в реальности нет места для реального тела, ему некуда пойти. И мы говорим: » Это не соответствует действительности». Мы теряем нашу религию; мы теряем наши символы.

Когда символ интерпретируется конкретно, вы теряете послание. Символ, который должен представлять нас нашей собственной глубинной, внутренней жизни, теряется. Мы лишены носителя (vehicle) связи. Таким образом, популярный способ интерпретации слова миф — «ложь», в то время как мифы, в том смысле, в каком я говорю о них, являются итоговыми членами мудрости, то есть мудростью глубоких тайн жизни. Это то, о чем я собираюсь говорить в своей книге: не только изложить историю Богини, но через нее проникнуть в нечто, принадлежащее нашей собственной тайне.

В пастушеских мифологиях есть свои традиции и своя собственная целостность. В них присутствует божество, представляющее племенную энергию, мифологию этого конкретного народа. У различных племен — разные персонажи; мы не должны думать, что это есть только у них. Обычно божество-покровитель племени является вторичным по отношению к великим божествам природы.

У семитов и в той системе веры, которую они оставили нам, божество-покровитель племени является главным богом, единственным богом. Я пытался выяснить, почему так получилось, и пришел к выводу, прочитав первое издание очень хорошей книги об архаичном мышлении, «В преддверии философии» Генри Франкфорта. (Before Philosophy, Henri Frankfort)10. В заключительной главе Франкфорт высказывает предположение, что жизнь в пустыне не вызывает у вас чувства чрезмерной благодарности к Богине-Матери. Вы полностью зависимы от своего племени, и племенной бог становится доминирующей фигурой.

Этот факт обуславливает очень странную проблему. Если силы, которым мы уделяем наше основное внимание, это силы природы, мы можем перейти от Греции до Индии, и сказать в Индии: «Того, кого вы называете Индра, мы называем Зевсом. «Солдаты Александра сразу поняли, кем были эти индийские боги и те, кто остался в Бактрии как губернаторы и правители, восприняли индийских божеств, не предав почитания своих богов. Ведь это были те же самые боги, только с другими именами. В шестой книге «Галльской войны» Цезарь описывает местную религию завоеванных кельтских галлов. Он использует римские имена богов, так что мы не знаем, о каких кельтских богах он говорит.11 Это явление известно каксинкретизм, и присуще большинству религий мира. Индусы невероятно синкретичны, и у буддистов также не возникало с этим никаких проблем. Египетские жрецы были настолько синкретичными, что, когда маленькие селения вдоль берегов Нила, наконец, оказались под властью однй великой империи (два царства Египта, северное и южное), жрецы смогли легко объединить эти локальные мифологии. Таким образом, великая мифология Исиды, Осириса и Нефтис — это объединенные мифологии, но они сцепляются должным образом в мифологическом контексте.

Однако, представьте себе древних евреев, говорящих: «Того, кого вы называете Ашура, мы называем Бог(Ягве).» Это не работает! Поэтому, когда ваш местный бог оказывается верховным богом, вам это приносит чувство исключительности. Почитайте Старый Завет: боги других людей – не боги, они демоны. Почитайте также историю христиан-испанцев, завоевателей Америки: они, в самом деле, называли божеств коренных американцев дьяволами. Использование слова «дьявол» – интересное явление; давайте использовать слово даймон3. Греческое слово даймон означало «энергию вашей жизни», а энергия вашей жизни не обязательно подчиняется правилам, которые диктует ей ваша голова. Таким образом, даймонначинает представлять опасность – становится демоном — для людей, которые попали в зависимость от головы, и, следовательно, эти люди называют такие силы дьяволами.

В этих мифологиях мы видим мир даймонических сил, и эти даймонические силы – силы нашей жизни.

Когда семиты пришли как завоеватели, то они изгнали местных божеств, чтобы освободить для место своих. И евреи наиболее упорно боролись против Богини, представляющей силы Земли. В Ветхом Завете местная богиня Ханаана называется «Мерзость», что продложается в нашей христианской традиции.

Одно из самых страшных обвинений, выдвигаемых протестантами против католиков, это то, что они поклоняются Деве. Католики очень стараются доказать, что они не поклоняются Деве — они почитают Деву. Здесь есть разница. Когда вы читаете литанию, вы просите Деву: «помилуй нас», вы говорите: «Молись за нас.» Таким образом, она является посредником. Мы удерживаем женщин на отведенном для них месте.

Силы, о которых мы говорим, когда мы говорим о Богине, являются силами, которые живут в каждой женщине мира. Я помню, что посетив Индию, я узнал: все женщины – божества. В Индии есть три тяжких преступления: убить корову, убить брамина и убить женщину, — потому что все они представляют собой священные силы. Конечно, когда вы попадаете в Индию, вы понимаете, что вы можете быть самыми, что ни на есть священными, и при этом оказаться на низком социальном положении. Но в этом и заключается несоответствие жизни — тайна.

Как мы видим, первоначальная форма Богини это просто богиня Мать-земля. Но в Египте великая богиня Нут представляет уже всеобъемлющие небеса. В цивилизованных традициях, которые посвящены не просто почве и Земле, но планетам, движущимся через созвездия, подчиняющимся регулярному ритму, чье движение может быть зафиксировано математически, Богиня становится всей сферой, внутри которой мы живем. Мы как будто находимся в утробе Богини, и в пределах этой утробы обитают все существа, обладающие формой и именем, в том числе, и боги. Поэтому, когда Мария называется Матерью Бога, она возвышается. В старой традиции это означает не только мать, но воплощение Матери Вселенной и всех сил, действующих в пределах Вселенной. Им даются имена и формы, вне зависимости от того, являются ли они чем-то реальным или мифологическим. В этих традициях боги существуют внутри поля Богини; все они всего лишь проявления ее аспектов.

Очень интересная вещь случилось в конце XVIII века, когда индусские тексты начали переводить на европейские языки. Как раз накануне появления этих переводов европейская философия сделала огромный шаг вперед: появились работы Иммануила Канта. В мире есть два типа философов: те, кто понял Канта, и те, кто не понял. Кант работал над проблемой, уже обозначенной Локком: откуда мы знаем, что то, что мы испытываем благодаря нашим органам чувств, действительно такое, каким мы его ощущаем? Искажают ли наши чувства? Кант начинает с того, что он называет априорными категориями логики. Мы можем думать только в терминах бинарных оппозиций, логических категорий: субъекта и объекта, правильного и неправильного. Без этих категорий мы не можем ничего обсуждать. Затем Кант выдвигает идею, что работа наших чувств состоит в упорядочивании времени и пространства вокруг нас, и все приходит к нам через априорные формы пространства и времени. Но предположим, что нет ни времени, ни пространства; тогда нет и отдельности. Мы отдельны в пространстве, мы отдельны во времени, иначе мы были бы одним целым с людьми, которые находятся, там, где мы находились год назад, или сто лет назад, или на другой конце света. Взятые вместе, время и пространство Ницше называет principium individuationis – принцип индивидуации. Именно он делает нас отдельными существами.

Шопенгауэру удалось понять, что априорные формы чувственности Канта и его априорные категории логики были просто эквивалентом индуистской идеи майя. Таким образом, эти две философии — Европейский рационализм и Индийский мистицизм – чудесным образом переплетаются в работе немецких романтиков девятнадцатого века. В своей великолепной работе «Основы нравственности» Шопенгауэр задается вопросом, как же человеческое существо может настолько сильно испытывать боль и опасность другого, что, забыв о самозащите, оно бросается ему на помощь?12 Если вы видите маленького ребенка, бегущего мимо, вы, вероятно, побежите за ним. Почему то, что мы считаем первым законом природы, закон защиты этого отдельного существа, вдруг исчезает, и обретает приоритет новый закон: тот, который Шопенгауэр называет Mitleid(«сострадание», буквально переводится как «страдание вместе»)? Шопенгауэр говорит, что причина в пришедшем к вам метафизическом осознании, пробившем завесу разобщенности: вы понимаете, что вы едины с другими. Вы, вместе, одна жизнь, проявляющаяся в различных формах. Это прорыв туда, где обитают боги; Бог – это просто мифлогическое представление тайн трансцендентной обособленности.

Св. Павел писал: «и уже не я живу, но живет во мне Христос».13 Что он имел в виду? Иисус из Назарета, отдельная инкарнация, уже вознесся к галактикам. Думал ли Павел, что Иисус вернулся, чтобы жить в нем? Конечно нет. В этом образе есть два аспекта: первый – временное воплощение Иисуса, и другой — вечный принцип Христа, второе лицо Святой Троицы, трансцендентный во времени, присутствующий и истинный вчера, сегодня, завтра. Характерный фрагмент догмы христианской традиции состоит в том, что Иисус является единственным живым существом, кто был идентичен Христу. Великая буддийская идея, в свою очередь, состоит в том, что все мы – существа Будды, только не знаем этого, или не действуем в соответствии с этим. Значит, когда Павел говорит, «и уже не я живу, но живет во мне Христос «, он действительно говорит то, что говорит каждый буддист.

В одном из сочинений философа дзен Дайсэцу Судзуки, мне встретился замечательный маленький рассказ: изучающий Дзен сказал своему учителю: «Владею ли я природой Будды?»

И мастер ответил: «Нет».

Ученик спросил: «Но я слышал, что все существа обладают природой Будды: камни, цветы, птицы, люди».

«Ты прав, — отвечал мастер Дзен, — все существа обладают природой Будды: камни, цветы, птицы, животные, люди. Но не ты».

«Но не я? Почему не я?»

«Потому что ты задал этот глупый вопрос»14

Таким образом, он идентифицировал, что его разум, и то, что его разум видит вокруг него в мире, выпадает из синхронизации с его собственной внутренней истиной. Функция мифа — поставить нас в синхронизацию с собой — с нашей социальной группой, и с окружением, в котором мы живем.

Один из самых интересных и простых способов достичь этого описан в мифологии навахо. Каждая малейшая деталь в пустыне, в которой они живут, наделена божественной сутью. Земля стала святой землей, потому что она – откровение мифологических существ. Когда вы осознаете мифологический аспект Матери-Природы, вы превращаете саму природу в икону, в святую картину. И куда бы вы ни шли, вы получаете весть: божественная сила работает на вас.

Современная культура десакрализировала мир вокруг нас. Нам кажется: чтобы попасть в святую землю, мы должны отправляться в Иерусалим. Навахо говорят: «Это — оно, и ты — оно.» Я говорю сейчас, в терминах мифологии; это не ересь, потому что я не верю, что все это буквально, реально, истинно. У меня был очень странный опыт, когда меня пригласили читать лекции в семинарии Лонг-Айленда, где обучаются священники. Священник, отправивший мне приглашение, написал, что очень надеется на мой приезд, потому что мои сочинения открыли ему путь к его внутренней жизни. И вот я приехал туда и обнаружил, что эти люди изучают Дзен. Я был ошеломлен, потому что меня воспитали в католицизме, и я ничего подобного представить не мог сорок лет назад. Медитация связана с обретением Христа в вас, обретением энергии в вас. И сидение в дзадзен предполагает все то же: понимание своей собственной природы Будды.

Вы знаете, на что это сейчас вдохновило меня? Я теперь учу везде и повсюду. Часто я прихожу в церковь. И понимаю, что буду говорить обо всех этих языческих богах, на уничтожение которых тратили столько времени ранние христиане. Когда вы попадаете в Средиземноморье, в Египет или в Грецию, вы там видите повсюду разрушенные изображения. Здесь же я возвращаю их назад, в их среду обитания. Я пытаюсь действительно решить эту задачу и гармонизировать себя с окружающим миром.

На простейшем уровне, Богиня – это Земля. На следующем, архаическом, уровне она — окружающее небо. На философском уровне, она Майя, форма чувственности, ограничения чувств, которые окружают нас, чтобы все наше мышление происходило в Ее границах, она — Оно. Богиня является предельной границей сознания в мире времени и пространства.