Джун Сингер
Андрогины
Глава 7.
Монотеизм в патриархальной системе и его распад до политеизма.
В течение позднего бронзового века, во времена гомеровых ахейцев — троянских героев, — эра Овна уже вступила в свои права.
Овен (Ram) ассоциировался со странствующими пастухами, пришедшими в Грецию из Анатолии в Малой Азии, и которые, возможно, в более отдаленном прошлом посещали Индию. Одним из них мог быть Рама, инакомыслящий, около пяти тысяч лет назад повернувший Индию от гинократии с поклонением богине к патриархату и главенствующей позиции мужских богов.1 Рама был первым героем индийского патриархата. До него женщины в Индии считались божественными созданиями, им был вверен закон и порядок, философия и искусства. Не сумев свергнуть женское господство в своей собственной стране, Рама мог покинуть Индию в поисках власти, или же он мог быть изгнан. Это предположительно объясняет присутствие Рамы в мифологии и Европы, и Индии.
Следом за двухтысячелетней эпохой матриархальной культуры под астрологическим знаком Тельца наступила следующая, предшествующая рождению Христа, известная как Эра Овна. Приблизительно две тысячи лет до н. э. Овен постепенно вытесняет Тельца, как доминирующий культурный элемент. Патриархат начал претендовать на главенствующую позицию, на которой он и находится по сей день. Агрессивного, напористого Овна (Ram) уже нельзя напугать, как только он обнаруживает скрытую в себе силу. Потерпев неудачу в Малой Азии, он продолжает свое путешествие в дикие земли северной Греции, где и набирает силу и могущество.
Около 1000 г. до н. э., когда дорийцы пронеслись через Фракию из Европы, принеся с собой темные века в Грецию, мир, описанный Гесиодом, был сведен к смутным воспоминаниям и следам устной традиции. Мир «с доминирующей матерью, расточающей бесконечную любовь и заботу на своих вечно-зависимых сыновей, которые взрослели не столько психически, сколько физически, жили рядом с матерью до глубокой старости, наслаждаясь тишиной и изобилием земледельческого существования».2 Так же постепенно отмирали воспоминания об эпохе, о которой так всесторонне писал Эрих Нойманн; ранняя история сознания, когда мужской пол, вдали от жизни в условиях мира и блаженства под эгидой вечно-любящей матери, также имел страх перед ужасной и смертельной матерью, богиней (одновременно и матерью, и девственницей). Страх перед гетерами, не принадлежащими никому и остававшимися обезличенными, готовых отдаться любому, кто, как и они сами, служили одной цели – плодородию.3
Железный век Греции начался с того момента, когда дорийцы принесли с собой нового бога, Зевса. Поклонение женским божествам было фактически отменено установлением храмов Зевсу и его окружению по всей стране. Миф снова запутывает историю, как и когда Эвгемер говорит нам, что во времена патриархальной революции Зевса люди Золотого века стали малыми богами и богинями, вознеслись в высший мир, в то время как люди Серебрянного и Бронзового веков оказались по велению дорийцев сосланы в мир нижний, к Гадесу, за то, что они отказались проявить уважение к Зевсу и Олимпийцам.4
Это катастрофическое разделение маскулинности и феминности можно понимать психологически, как двойственность, возникновение которой, хоть и пришедшее с задержкой, было неизбежно в следствие разрушения изначальной андрогинности. Боги и богини, представляющие собой принцип бессмертия или духа, были отделены от земли и перенесены на высший уровень существования. Женщины и мужчины, не признававшие богов, были наказаны оттеснением на нижний уровень, представляющий собой землю, телесность и ее смертность, а также животную природу человека. Мир духа с тех пор был противопоставлен миру человека. Все больше и больше боги и богини почитались издалека, и все меньше они спускались на землю, чтобы разделить свои удовольствия со смертными.
В землях Ханаанских Овен также начал проявлять свое присутствие в начале Железного века. Пастухи мигрировали в места, пригодные для земледелия, где поклонялись богиням природы, чтобы увеличить силу плодородия земли. Главенствующая позиция Авраама, первого иудейского патриарха была предопределена появлением агнца из кустарника, занявшего место Исаака на жертвеннике. Именно с Авраамом был заключен договор, связывающий народ Израиля с Богом Отцом через акт обрезания, фаллическую идентификацию народа Яхве.
Это не случайность, что аналогии с пастухом в изобилии присутствуют в Ветхом Завете, как и то, что Золотой Телец стал объектом анафемы для пророков Израиля.
Стремясь услужить своему небесному Отцу, пророки отреклись от поклонения вещам из дерева и камня, от икон соседей-идолопоклонников, они даже поносили тех израильтян, которые оставались «необрезанными в душе».
Овен властвовал в течении двух тысяч лет до рождения Христа, он сформировал тот мир, в котором родился Иисус, как первая рыба эры Рыб, и он был обречен умереть в качестве последнего агнца уходящей эры Овна.5 Строгий монотеистический фундамент иудаизма, на котором базировалась эпоха христианства, оставил отпечаток на коллективной психэ человечества. Его мифы не был уничтожены в действительности, они набирали тем больше сил, чем больше подавлялись и скрывались под более либеральным современным фасадом. История эры Овна обеспечивает основу для мифа о мужском превосходстве в бесчисленных легендах о патриархате народа, находящегося под отцовским влиянием Бога.
Берешит, «в начале», освященная временем фраза, с которой начинается еврейский культурный миф. Это то же самое, что и «долго ли, коротко ли», или «давным-давно были времена», или in illo tempore. Все эти выражения означают, что то, что будет сказано далее относится к мифическим времена, которые имеют свое начало и конец в человеческой психэ, этому жонглеру бесконечными историями о самом себе. В том времени, которого никогда не было, мы обнаруживаем время, которое существовало всегда, ибо Творение – это никогда не начинающийся и никогда не заканчивающийся процесс, насколько это вообще доступно нашему пониманию. Каждый человек, будь то наивный простак или образованный мудрец, обращается к себе с вопросами: «откуда я пришел?», «где я нахожусь?» и «куда я иду?» Все, что мы можем по-настоящему пережить и узнать – это настоящее, «вечное сейчас». Все прошлое уже собрано в этом моменте, и все будущее разворачивается с этой точки. Поэтому необходимо со вниманием отнестись к нашему мифологическому прошлому, несмотря на то, что оно исчезло из прямого поля зрения, так как прошлое все равно присутствует в коллективной психэ, не переставая создавать условия, влияющие на каждую нашу мысль и каждый шаг.
Потому что, как сказал Папа Иоанн относительно западного мира – «духовно мы все семиты», мы обращаемся к иудейской библии как к хранилищу мифа иудейского народа и к первооснове (Urgrund) дочерних религий – христианства и ислама. Первая глава книги Бытия гласит: «В начале, Бог…» Кем был этот «Бог?» Его имя неизвестно, а даже если и известно – то его нельзя называть. Имя Бога – это великая тайна, ибо тот, кто дает чему-либо имя, обретает над этим огромную власть. Наиболее значимой частью иудейской веры является то, что вся власть сосредоточена в Господе Саваофе и является производной от него. Следовательно, никто не способен был допустить вариант получения какой-либо власти над Ним, через произнесение Его имени. Однако существуют имена, которые указывают на Него, под которыми он является, в том ограниченном виде, созерцая который люди могут приблизиться к удивительным тайнам вселенной, Единству всего сущего.
Имя Эль использовалось в качестве приблизительного. Эль изначально бог-покровитель пастухов Палестины, приносящий грозы, подобно Юпитеру или Янусу, Бэлу или Мардуку.6 Его природная сила не забыта псалмопевцем:
Боже! когда Ты выходил пред народом Твоим, когда Ты шествовал пустынею,
земля тряслась, даже небеса таяли от лица Божия, и этот Синай — от лица Бога, Бога Израилева.
Обильный дождь проливал Ты, Боже, на наследие Твое, и когда оно изнемогало от труда, Ты подкреплял его.
Народ Твой обитал там; по благости Твоей, Боже, Ты готовил необходимое для бедного.
(псалом 68:7-10)
Здесь иудейский Бог, по-видимому, ассоциируется с теми молодыми божествами Ближнего Востока, которые узурпировали власть, ранее принадлежавшую Великой Матери и ее божественным дочерям. Тем не менее, память о Божественной Матери сохранилась, согласно Роберту Грейвсу народ Палестины ассоциировал Эля с терпентиновым деревом, посвященным критской богине-голубю на Кипре, а так же его имя Ia-Hu (Иегова) – означающее Благородный (возвышенный) Голубь – вероятно было заимствовано от Iahu или Bahu, богини-голубя. Но, в конце концов, он стал идентифицироваться с некоторыми локальными божествами, среди которых лунный бог, солнечный бог, бог-кузнец, бог войны, бог вина и бог кукурузы.7 Iahu, Благородный Голубь, позже стал выражением Святого Духа в облике голубя в христианской традиции.
В то время, когда книга Бытия была упорядочена и приобрела статус канона во время и после Вавилонского плена в шестом веке до н. э., иудеи стали считать себя избранным народом, чей Бог больше не смешивался с образами богов и богинь, которым поклонялись в местах, где иудеи жили и через которые путешествовали. Забытым и вычеркнутым из свода легенд оказался миф об Эвриноме и ее танце, что воспламенил змея, обвившего ее тело и познавшего ее. Они не помнили, что именно Мать принимала форму голубя, и, опустившись на поверхность океана, снесла великое яйцо, вокруг которого обернулся змей, и из которого были созданы все вещи.8 В книге Бытия, Божий Дух носится над водою. Маскулинный принцип, появившись в мире, поглотил принцип феминный.
Воды рассказывают другую историю, но ее конец также может указывать на андрогинность. Изначальный водный хаос – особенность, присущая египетской, финикийской и ведической литературе. Исходная точка Творения и в вавилонском космогоническом мифе, Энума элиш, и в книге Бытия представляет собой этимологическое соответствие в названиях, описывающих водную толщу. В Энума элиш – это слово Ti’amat, в книге Бытия – tehom, появляющееся в начале и обычно переводимое, как «глубины». Несмотря на то, что эти слова имеют общий корень, они при этом не означают одну и ту же вещь. Тиамат – это мифическая личность, великая хтоническая Богиня-Мать, которая дала рождение всему сущему.9 Первая табличка Энума элиш начинается так:
• Когда наверху небо не было названо,
• Твердая земля внизу по имени не была еще названа,
• Ни изначальный Апсу, их родитель,
• Ни Мумму – Тиамат, породившая их всех,
• Еще не смешали воедино свои воды.
• Тростниковая хижина не была еще циновкой застелена,
• Болотистая почва еще не появилась.
• Когда не существовало еще ни одного бога,
• Не было их имен, судьбы их не были предопределены –
• Вот тогда-то внутри них и зародились боги.10
Энума элиш указывает на смешение Тиамат (соленые воды) и Апсу (пресные воды) в божественной андрогинной матрице. Мумму, так же упоминающаяся в момент творения, возможно, являет собой туман, поднимающийся над двумя водными телами и парящий над ними.11 Сравним книгу Бытия 1:6, где читаем: «И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды».
Таким образом, в Энума элиш изначальный хаос понимается как живая материя и как сочетание двух принципов, Апсу и Тиамат, в которых смешаны все элементы будущей вселенной. Согласно книге Бытия, tehom – это просто неодушевленная материя, огромное количество воды. Воды над твердью были отделены от вод под твердью – и так возникла суша. В то время как tehom представляет собой единое водное целое, Тиамат представляет собой только одну часть, другая же — Апсу, не имеет параллели в библейском мифе о творении.
Выглядит так, словно иудейские переписчики при создании своих священных писаний уничтожали все, что могло как-либо подорвать веру в Бога-Отца, в Единого Бога Израиля. Поэтому все, что в их собственной традиции напоминало Вавилонский миф, они исключали с целью сохранить чистоту еврейской концепции. Они вычеркнули все указания на творение как на продукт андрогинного бога-богини, а также потомков этой смешанной пары, а именно богов и богинь, которые требовали бы создание политеистической религии для своего поклонения.
Невозможно не задаться вопросом, остались ли в книге Бытия следы того, что было выкинуто. Интерпретаторы и комментаторы Библии утверждают, что доказательства существуют, и ответ на этот вопрос будет утвердительным.
Довольно легко понять, почему иудеи, вернувшись в земли Израиля после множественных странствий через египетские и сирийские пустыни, через дебри Синая, настаивали на превосходстве их собственного родового божества, Яхве. Битвы между племенными общинами – это конфликт между их богами, и каждая сторона призывала своего бога показать свою превосходящую силу, несущую его последователям победу в этой схватке. Так как в землях, куда пришли еврейские кочевники, существовало поклонение матери-земле, у патриархального принципа появилась необходимость бросить вызов матриархальному правлению. Пока Яхве оставался частным богом довольно узкой общины людей, не существовало сильного отличия в основной природе борьбы, возникшей в землях Израиля от той, которая имела место, когда дорийцы привели с собой Зевса, чтобы бросить вызов старым богиням на Крите и в Микенах, или от той, когда Мардук уничтожил Тиамат в Вавилоне. Бог иудеев был самопровозглашенным «ревнивым богом», предупреждающим свой народ: «Да не будет у вас иного бога, кроме меня». Это четко свидетельствует о том, что хотя могли существовать другие боги и богини, народ Яхве не должен им поклоняться. Несмотря на то, что иудеи считали себя монотеистическим народом, в них все равно оставалось молчаливое принятие политеизма, как иначе мог их Бог спровоцировать их на соревнование за признание с поклонниками Баала?
Но в те времена, как и сейчас, существовали отдельные личности, стоявшие против коллективной пылкости и коллективной ярости, те, которые могли прикоснуться к сути вещей и свидетельствовать о единстве всего сущего. Среди иудеев такими людьми были пророки, те, кто увидели множество имен Бога и все проявления его власти в природе, как множественные атрибуты Единой Тотальности. В то время как другие продолжали поклоняться своим богам и с недоверием взирали на чужие общины, восхваляющие собственных богов, будь то один единственный или целый пантеон богов и богин, нимф и русалок; пророки понимали, что все это – всего лишь образы, фрагментарные образы разрозненных частей Единого. Даже образ маскулинности и образ феминности находились в пространстве этой Полноты, и пророки видели это. Так же как и Бог был неполноценен без своего народа, Израиля. Но и в пророческом видении, термин Израиль относился только к ограниченной группе людей, обосновавшихся в Ханаане, или к тем, кто был изгнан из земли своих отцов. Израиль должен был стать слугой Бога, инструментом, посредством которого он распространяет свою власть над миром. Под властью, как мы видели раньше и продолжаем замечать, подразумевается та энергия, которая приводит в движение материю. Материя же и материальный мир понимается как средство, с помощью которого эта энергия может преображать себя. То, что знали пророки – и то, что Эйнштейн открыл относительно единства и взаимозависимости энергии и материи – это ключевой факт в отношении божественной Целостности, нуждающейся, однако, в человечестве для реализации себя. Местный бог Израиля, через пророческие откровение, стал богом всех людей:
И Он сказал: мало того, что Ты будешь рабом
Моим для восстановления колен Иаковлевых и
для возвращения остатков Израиля, но Я сделаю
Тебя светом народов, чтобы спасение Мое
простерлось до концов земли.
(Исаия, 49:6)
Подобные вызовы для преданных верующих часто появляются в пророческих текстах. Они перемежаются с частыми обвинениями грешащих израильтян, которые отошли от поклонения Богу Израиля, прельстившись экзотическими богами или же проявив недовольство. Только в период Вавилонского плена иудейский народ прошел проверку своей веры. Пророки более могли не опасаться, что их народ, так же как и многие до него, смешают собственных богов с богами захватчиков, или же добавят чужие ритуалы к своим собственным. Лишь некоторые отступники предали Яхве всецело, когда поддались очарованию идолопоклоннических фантазий. Самую большую проверку еврейскому народу предстояло пройти, когда они должны были сделать выбор межу псевдо-монотеизмом – который являлся лишь замаскированным политеизмом, провозглашающим своего бога величайшим из всех богов, и настоящим монотеизмом, который признавал только одного Абсолютного и Непознаваемого Бога, который возвестил всем народам: «Слушай, Израиль, Господа нашего Бога, Бога Единого!» Народ Израиля часто застревал между двумя альтернативами, и это всегда были конкретные последователи Яхве, изолировавшие себя из чувства превосходства или же из страха осквернения. Но были и те, кто с осторожностью поддерживали чистоту своей веры, не забывая однако о ее ключевой универсальной природе. Две традиции пришли сначала в иудаизм, а через него – в иудео-христианство, из которого уже и происходят западные культурные образы маскулинного и феминного принципов.12 Идея Универсального Бога присутствует в обоих верах. И сегодня она светит, хоть и тускло, сквозь традиционный псевдо-монотеизм с его патриархальными богообразами.
Длинная историческая традиция подчиненного положения женщин становится очевидна из иудео-христианского культурного мифа, как только мы прочтем вторую часть книги Бытия (18-22). Там говорится о том, что Бог сотворил человека, Адама (Adamah, что означает «земной человек», ибо он был сотворен из глины), по собственному образу и подобию. Ева была создана второй, из Адамового ребра, как подруга Адама. В своем эссе «О психологической женственности» Джеймс Хиллман указывает на то, что превосходство мужского в нашей культуре берет свое начало именно в этих строках книги Бытия.13 Он суммирует великое множество «научных» высказываний, которые, на протяжении веков привели к общепринятой точке зрения, что женщина слаба, нечиста, несовершенна и неполноценна. «Мужчина был прототипом, женщина – аналогией. Яичники – это несовершенные яички. Женское семя уступает мужскому. Мужчина осознан, совершенен, актуализирован. Женщина остается скрытой, неполноценной, непроявленной».14 Подобный поток аргументов продолжался от Аристотеля и Галена вплоть до Фрейда.
Миф о женской неполноценности постоянно поддерживался учеными, которые, рассматривая морфологические различия между мужчинами и женщинами, всегда предпочитали выдвигать мужчину на первое место в связи с их собственными психологическими причинами. «Научный ум» был назван аполлоническим, подчеркивая, что все его характеристики соотносятся с маскулинностью. Эти характеристики таковы: осознанность, доминирующая над бессознательностью, ясность над тайной, свет над тьмой, преследование над восприимчивостью, порядок над хаосом, дискриминация над принятием. Аполлонически-научный взгляд ценит объективность, поэтому он должен держать дистанцию с изучаемым материалом. Такой подход требует противопоставления феминному или материальному аспекту природы, но также он требует, чтобы феминность находилась на своем «законном» месте, то есть – в подчиненной позиции. Таким образом в аполлонической концепции отношения между маскулинностью и феминностью несбалансированы. Это так же правдиво в контексте взаимоотношений между мужчиной и женщиной, а также в контексте феминных\\маскулинных качеств в самом человеке. Для женщины этот подход мало что может сказать о ее психологии, так как она рассматривается не как человек, а обнаруживает свою идентичность только через призму своих отношений с мужчиной: в качестве дочери, матери, жены, любовницы, сестры, друга или врага. Даже старый физиологический подход девятнадцатого века, который был подтвержен Фрейдом: «В идеале каждый ребенок должен быть мальчиком»15 вновь заявляет о неполноценности женщины.
Одним решением этой проблемы может стать обращение к бисексуальному богу, Дионису, в котором соединены маскулинность и феминность. В явном контрасте с Аполлоном, Дионис – бог безумия, экстаза и вина – предавался диким вспышкам возбуждения, предпочтительно исполненных перед некой аудиторией. Взгляд на психэ, исходящий из утверждения «Ева после Адама» требует интерпретации аполлонического как «света». Это может быть заменено дионисийским подходом, где свет духа смешан с тьмой материи или материальности, и где безумие понимается не как сумасшествие, но как ритуализированное религиозное исступление. Если развить эту точку зрения дальше, то образ психэ, здесь разделенный на два богообраза, может быть разделен и далее. Каждый аспект психэ, каждый архетип, каждый человеческий косплекс и невроз может быть ассоциирован с неким богом или богиней. Разнузданная страсть с Афродитой, ревность – с Герой, воинственность – с Аресом, и так далее.
Точка зрения нео-политеистов может представлять собой реакцию на десакрализацию общества, за которой последовавали разочарование и избыточная зашоренность. Несколько лет назад патриархальному образу бога был брошен вызов в виде восходящего феминного сознания, с одной стороны, и набирающего силу распространения восточной философии и религии с другой. Неизбежно старый возглас Ницше – Бог умер! – прозвучал снова. В результате теологии смерти Бога, новый политеизм, вместе с разношерстными культами, верованиями и психологическими панацеями вышли на сцену. Проигнорировав величие, заложенное в целостной концепции вселенной и разума, популярные «врачеватели душ» подобрали осколки всевозможных древних верований. Подобно археологам, они берут каждый осколок и экстраполируют, пока он не становится живой вещью, полной драмы и тайны. И тогда они предлагают его жаждущему человечеству. Новое инакомыслие было принято теми, кто утратил универсальность аспектов иудаизма и христианства и разочаровался в узости сектантских аспектов.
Если старый монотеизм больше не котируется, то, по моему мнению, это происходит из-за того, что его патриархальная составляющая потерпела крах в попытке стать авторитарной религией. Было упущено из виду, что идея монотеизма — это чисто человеческий конструкт, как и все остальные идеи, а поэтому он подвержен недостаткам, обусловленным человеческой природой. Но Бог, или какое еще мы можем дать определение, говоря об этой Запредельной Тайне — не продукт человеческого воображения. Бог самосотворенный, включающий в себя все. Старый патриархальный монотеизм имел тенденцию ограничивать человека идеей, что монотеизм означает верность богу, который превыше всех остальных. И это требует от своих приверженцев отказа от других богов. Следствием этого стало пренебрежительное отношение к людям, которые поклоняются этим «иным богам». Поэтому более точно будет назвать такое верование «псевдо-монотеизмом», нежели истинным монотеизмом. Этот псевдо-монотеизм не лучшее решение среди других альтернатив — инакомыслящих, в которых претендующие на звание гуру и инфантильные последователи бесконечно соревнуются друг с другом. Во всех популярных культах большая часть энергии уходит на эти соревнования. И Бог выглядит лишь как Отец, который, во фрейдистском смысле, должен быть свергнут.
Андрогинный монотеизм, по моему мнению, представляет собой лучшую религиозную альтернативу для контекста западного мира. Андрогинный монотеизм — это признание Единого Бога, в котором пребывают Прародители Мира. Если Бог представляется как всеобъемлющая Божественная Сущность, вбирающая в себя Прародителей Мира, Двоих в Одном, это позволяет новому культурному мифу прийти в этот мир. Мотив любовного союза будет характеризировать главенствующий миф, замещая собой более привычный для нас мотив раздора и сепарации, который порождает так много вырождения и распада, который мы наблюдаем вокруг.
Большая заслуга К. Г. Юнга состоит в том, что он прояснил разницу между психологическим фактом человеческой веры в Бога или богов и самой возможностью существования Бога.16 Вера человека в Бога прививается ему религиозным авторитетом некой культурной группы. Теологи (в последнее время к ним присоединяется все больше психологов) изучают системы культурных символов и предлагаемых периодических переоценок религиозных нововведений, которые более точно отвечают нуждам верующих. Таким образом протестантский теолог Ричард Нибур определяет «богов» как «ценностные центры»17, «принципы существования и ценностей»18, и «центр значимости»19. Многие люди, особенно молодежь, выросшие в визуально-ориентированном мире медиа, находят религию, как она обыкновенно проповедовалась с амвона церкви, утратившей свой блеск. Они ищут выражения собственного ощущения духовности больше в опыте, нежели в предписаниях, и они очаровываются осознанием своей причастности к космическим силам. Для некоторых, это чувство приходит через возрождение астрологии, которая сегодня является частью поп-культуры. Другие практикуют йогу или занимаются медитациями в различных формах или техниках для интергации тех или иных частей и функций человеческого организма. Некоторые же занимаются сравнительной мифологией, открывая для себя различные пантеоны богов или даймонов-хранителей.
Некоторые теологи довольно быстро поняли, что все эти являния — свидетельство падения старого Богообраза. Новый политеизм станет тем, что привлечет внимание молодых людей, родившихся в мире после Второй Мировой войны и достигших зрелости в 60-х. Теологи стали называть богами ценности, которые управляют человеческой деятельностью. Психологи открывают заново старую-новую мифологию, этика игры бодро заменяет этику труда. Радость секса может заменить страстную составляющую любви, и все эти разрозненные образы — расщепленный психически Дионис, Шива-разрушитель, Афродита и Гера с их ревностью — могут стать приоритетными по отношению к противоположной тенденции психэ — собирать воедино расколотые ее аспекты во имя монотеистического идеала всеединства. Рождение хаоса из порядка становится популярным.
Тем временем Вселенная остается такой же, как была и до «Смерти Бога», и до его возрождения в многообразии. Звезды смотрят вниз, не заботясь о том, являются ли они отдельными мирами или лишь составными частями необъятного космоса.