Глава 8. Царство Духа

Как странно здесь!Мне странен этот новый дом,Мне странен мир, сокровищ полон днесь,Мне странно всё кругом;Но обладанье лучшим из миров – Страннейший средь Божественных даров.

Томас Траэрн, строки из «Привестствия» (пер. О.Комков),

зачитанные на посмертном чествовании Генри Мура по его собственной просьбе.

Царство Духа для разных людей может означать абсолютно разные вещи. Для некоторых это способ избежать ужасающего апокалипсиса и достичь долгожданного мессианского века. Другим оно напоминает сказочный мир, в который можно войти через какой-то загадочный проем, оставив позади обыденность. Сегодня множество религиозных групп предлагают дать своим членам какой-то духовно ориентированный опыт. Они варьируются от фундаменталистских христианских отшельнических организаций до воссозданных на западе индуистских ашрамов. Чтобы забыть о лицемерии, с которым люди носят одежду, некоторые уезжают отдыхать в укромные места, где приемлем нудизм. Там, во время совместного купания в горячих минеральных источниках, воспринимая дух буквально, они пытаются снова войти в живые воды крещенской купели. Хотя, возможно, у них есть и другие мотивы. Места для участия в медитациях на выходных в некоторых дзенских монастырях Калифорнии забронированы на год вперед. Проводится множество тур-поездок по местам силы: Гластонбери, Стоунхендж, пирамиды, пещерные храмы Элефанты, Купол Скалы. Кроме того, существует неисчислимое количество сообществ, которые можно назвать не иначе, как сектами. Под этим я подразумеваю небольшой или узкий круг людей, объединенных некоторой системой верований и практик, неортодоксальных и ложных с общепринятой точки зрения, а также отличающихся особой преданностью лидеру, чье слово для группы закон. Каково же значение этого умножившегося и обострившегося интереса современников к потустороннему, к Царству Духа?

Однажды я совершила целое путешествие, чтобы изучить этот самый вопрос. Я покинула город, в котором жила, а также страну, в которой родилась, и отправилась в мифическую землю Касталии. Много часов я мчалась по небу в утробе гигантской серебряной птицы, неслась по земле, по волнам океана и снова по земле. Внизу заснеженные горы показывали свои вершины из моря волнующихся облаков. Мы медленно вышли и решили отдохнуть в городе, прославленном жившим в нем мудрецом, чьи ученики в прошлом учили меня. Не смотря на то, что они и так были наполнены его духом, ученики никогда не забывали лишний раз указать на источник своего вдохновения, начиная чуть ли не каждое предложение со слов: «Юнг говорил, что …»

Из аэропорта в Цюрихе я добралась до центра города, и там, на старом железнодорожном вокзале, сновало множество суетливых людей, говорящих на своем странном языке. Я спросила у чопорной дамы, сидевшей на высоком стуле за прилавком, где я могу найти следующий поезд до Веции. Я не говорила на языке людей со станции, и эта женщина не говорила на моем, но мы могли общаться на немецком языке, языке, который большинство швейцарцев нехотя используют, когда им приходится говорить с иностранцами.

Поезд отправился как раз в то время, которое и указала мне женщина. Сначала обвившись вокруг гор, железная дорога пустилась вдоль озерных берегов и через речные долины, пока по внезапному шуму в ушах я не поняла, что мы въехали внутрь горы. В темноте туннеля, освещенного лишь тусклой фарой поезда, казалось, что мы движемся к центру Земли, абсолютно не имея шансов на спасение. Однако через несколько долгих минут луч света засиял в дальнем конце туннеля. Через мгновение мы оказались при ярком дневном свете, в странной и красивой местности под названием Тичино. «Вееееция!» – объявил проводник. Я собрала вещи и вышла. Автомобиль уже ждал меня и затем повёз меня вверх, всё выше и выше по нелегкому пути к самой вершине, к месту моего назначения в «Касталии». Здесь должен был проходить шестинедельный семинар по изучению духовных вопросов во многом похожий на одноименное собрание в одном из великих романов всех времен.

Касталия – это место, которого не существует на Земле, однако оно существует в качестве Царства Духа. Или, по крайней мере, оно было создано Германом Гессе, чей последний и самый глубокий роман, «Игра в бисер», также изданный под названием «Magister Ludi» (1969), и существует в неопределенную эпоху будущего в тайной горной крепости, названной Касталией, по имени священного источника в Дельфах под горой Парнас, которая в древности считалась центром мира. Кроме того, Парнас – это гора муз, дочерей Зевса и Мнемозины (Памяти), которые говорили: «Много умеем мы лжи рассказать за чистейшую правду. Если, однако, хотим, то и правду рассказывать можем». Согласно Гесиоду и Эсхилу, люди на Земле стали настолько порочными, что Зевс решил их уничтожить. Он послал Великий Потоп; но дальновидный Прометей, зная, что должно было случиться, посоветовал своему сыну Девкалиону и племяннице Пирре построить корабль и снабдить его провизией, взойти на него и дождаться шторма и бури, которые пошлёт брат Зевса Посейдон, бог моря, для уничтожения смертных. Когда потоп отступил, первой сушей, которая появилась, была гора Парнас. Пирра и Девкалион, теперь единственные живые существа в мертвом мире, встали на Парнасе и взмолились о помощи. Они услышали голос, говорящий: «Покройте свои головы и бросьте рядом с собой кости вашей матери». Сначала они не понимали этих загадочных слов, потому что оракулы редко бывают понятны. Наконец, Девкалион понял их значение и сказал Пирре: «Земля – мать всех. Ее кости – это камни. Их мы можем разбросать вокруг нас и не ошибемся». Они так и поступили, и из камней возникла новая раса, твердая и выносливая, какой она и должна была быть. С тех пор у Касталии искателям истины давала ответы жрица Аполлона, которая прежде, чем говорить, входила в транс. Мы можем понять транс как ее способ входа в невидимый мир.

Я приехала в Швейцарию, чтобы принять участие в летнем ретрите, который должен был воссоздать что-то вроде легендарной Касталии Германа Гессе. Место было выбрано потому, что оно было близко к Монтаньоле, где жил Герман Гессе, когда писал свой шедевр, принесший ему Нобелевскую премию по литературе. Здесь ученые и студенты были собраны вместе в атмосфере «Игры в бисер», чтобы делиться своим опытом в различных областях искусства и науки и насыщать свой дух. Только приехав, я сразу узнала эту утонченную атмосферу. Она напоминала Касталию Гессе в том смысле, что была выше социально-экономических и политических вопросов обыденного мира. Двери нашей швейцарской горной крепости были закрыты для нищеты души и тела. Нам не нужно было бороться за собственные жизни и жизнь своих семей. Мы были свободны в том, чтобы наслаждаться интеллектуальными изысками, следить за движением духа и изучать мифы и символы, указывающие на высшие тайны жизни. Мы также могли совершенствовать свои тела, гуляя по альпийским лугам или, укреплять мускулы, практикуя хатха-йогу, эту древнюю восточную дисциплину. Мы могли слушать тех, кто пришел поделиться мудростью; могли целыми днями и долгими летними вечерами предаваться разговорам на эзотерические темы или, если устанем, наслаждаться свободой чувств вне любых правил и предрассудков, которые могли бы ограничить нас дома. Мы были здесь, в «Касталии».

В эту Игру Игр, на что намекал Гессе (никогда не описывая её), могли играть только принятые в Орден после длительного периода ученичества. Подготовка требовала достижения высочайшего уровня знаний в определенной области специализации, и задачей было преобразование этих знаний в секретную систему Игры. Ученые из многих областей искусства и науки стремились кодифицировать, перевести или синкретизировать суть того, что они знали, подвести под общий свод правил и процедур. С современной точки зрения можно было бы заметить, что они пытались сформулировать единую теорию поля – трудно представимое, громадное начинание! Мне было интересно, будет ли каждый человек уходить в отдельную область знаний и совершенствовать ее, а затем репрезентировать её в первозданной чистоте, как хрустальную безделушку, чтобы присоединить к сотне других хрустальных безделушек всех размеров и цветов, как стеклянный кристалл, которым можно играть? Будет ли каждый маневрировать с её помощью в запутанном лабиринте интеллекта, соревнуясь с другими за преимущество в продвижении своего шарика по узким проливам Игры?

Что может быть лучшей метафорой изоляции, уединения, индивидуальной идеи, узкой области специализации и точки зрения, чем игра в бисер Гессе! Если каждый отдельный человек отождествляет себя с этим своим единственным шариком, играя в великую Игру с другими отдельными людьми, объединенными лишь общим устремлением ума, они играют с красивыми, но по существу бесполезными шариками. Они остаются изолированными от своих собратьев, а также одинокими внутри, фрагментированными, потому, что они используют только одну часть своего существа – интеллект, а не всю свою личность в целостности.

В стихотворении, написанном Гессе во время работы над романом, говорится об «игре мыслей под названием Игра в Бисер», которую он практиковал, работая в своем саду. Наблюдая, как пепел горящих листьев просачивается сквозь решетку, он пишет: «Музыку слышу, людей ушедших времен и грядущих / Вижу я, вижу, как духа собор многовратный возводят / В единодушном согласье они – мудрецы, стихотворцы, / слуги искусств и наук». (Г. Гессе, «Время в саду», пер. С. Апт) Игра в Бисер Гессе – это притча о микрокосме. Все мысли и умения, вся философия, искусство и наука сведены в одну сложную и запутанную Игру. Эта космическая Игра становится водоворотом, который таинственным образом затягивает интеллектуально одаренных юношей и вовлекает их в строгое обучение, которое сворачивает их жизни в постоянно сужающуюся спираль с нарастающим внутренним напряжением.

Начиная писать «Игру в Бисер», Гессе даже не думал о судьбе главного персонажа, Йозефа Кнехта[11], который в конечном итоге получает титул Magister Ludi[12] (что также является одной и версий для названия книги). Его главной целью было создание своего рода духовного царства, утопии, в которой мир и гармония могли бы царить под эгидой интеллекта и эстетического чувства. Но Гессе понял, что музыка и искусство, математика и история не существуют отдельно от тех, кто их создает, и не выживают отдельно от тех, кто их совершенствует. Этот момент часто упускается из виду современными критиками литературы и авторами научных работ, поэтому их работы так часто скучны и безжизненны. Гессе писал в одном из писем: «Вначале я был заинтересован, прежде всего — почти исключительно — в том, чтобы сделать Касталию видимой» (Ziolkowski 1965, p. 294).

Касталия представлена с позиции вымышленного рассказчика, которым на самом деле является сам Гессе. Фактически он делает то же, что и поручает молодым, развивающимся студентам Касталии. Они должны погрузиться в историю жизни и культурное окружение какого-то конкретного человека, который жил и работал в другое время и в другом месте, в той степени, в которой они действительно могут думать мысли этого человека и чувствовать его эмоции. Задача, таким образом, будет состоять в том, чтобы написать «автобиографию» или «мемуары» об этом вымышленном персонаже, так, как мог бы видеть себя он сам, и его глазами увидеть ту часть мира, в которой он существовал. Именно это и сделал Гессе с помощью вымышленного рассказчика с «личностью» Йозефа Кнехта. В начале Гессе и, следовательно, Кнехт убеждены в ценности духовного царства, представленного Касталией.

Жизнь в Касталии очень отличается от того простого, более примитивного, более опасного, более беспорядочного и менее защищенного существования большинства людей. Этот примитивный мир является частью каждого, но приезжая в Касталию, юные студенты оставляют этот мир позади. Каждый человек может ощущать его, интересоваться им, испытывать некоторую ностальгию по нему, некоторую симпатию к нему. Это, всё-таки, видимый мир. В качестве «истинной задачи» Гессе определяет следующее: быть справедливым по отношению к нему, сохранить место для него в своем сердце, но не отдаться ему. Другой мир, Мир Разума, существует рядом с ним и превосходит его. Он высокоразвит, более упорядочен, и стремление к нему требует постоянных наблюдений и изучения. Студенты обязаны служить восхитительной касталийской иерархии, не впадая при этом в несправедливость по отношению к тому миру, из которого они пришли, а также не глядя на этот мир с желанием или ностальгией. Цель маленького монашеского мира Касталии состоит в том, чтобы служить высшему, но меньшему миру, обеспечивать его учителями и книгами, а также оберегать чистоту его интеллектуальных функций и морали. Касталия существует как тренировочная площадка и убежище для той небольшой группы людей, которые посвятили свою жизнь Разуму и Истине.

Начало пребывания Кнехта в этом возвышенном королевстве обозначено тремя этапами. В первые дни он убежден в утопическом характере Касталии. Обучение и строгая дисциплина монашеской жизни дают ему ощущение судьбы, миссии. Благодаря необычайной преданности и немалому таланту, Кнехт довольно быстро поднимается по ступеням обучения к полноценному членству в Ордене и оттуда на вершину иерархии. В конце концов, благодаря внутренней дисциплине и тонкому умению общаться с коллегами он завоевывает себе уважение и честь, то приводит к его избранию на высшую должность всей Касталии, а именно Magister Ludi, Мастера Игры.

Вскоре после вступления Йозефа Кнехта в должность начинается второй этап. Он берет на себя роль Мастера Игры и со временем настолько основательно превращается в носителя одежды и обладателя офиса, что такие личные вещи, как дружба, переходят в разряд невозможного. Он больше не рассматривает своих бывших друзей в качестве личностей, лишь в качестве представителей элиты, как студентов или кандидатов, как солдат в полку, которых он должен обучать. Когда кто-либо из членов оказывается виновным в неком легкомысленном поступке, Кнехт безмолвно обличает его одним лишь жестом и позже направляет к нему мастера медитации для умиротворения беспокойной души виновного. И так, постепенно, Magister Ludi достигает своей цели, которую Гессе описывает как «немалый труд – одолеть элиту, замучить ее муштрой, обуздать честолюбцев, привлечь к себе колеблющихся и понравиться высокомерным. Но теперь этот подвиг был совершен, кандидаты Селения Игры признали своего Магистра и сдались, внезапно все пошло легко, как будто недоставало всего лишь одной капли масла». И как резко метафора Гессе дает нам понять, что Царство Духа превратилось в машину.

Третий этап наступает, когда Кнехт ощущает смутное недовольство, несмотря на оказанную ему честь, несмотря на спокойствие, с которым он живет, и, несмотря на вежливость и мастерство, с которыми он выполняет свои обязанности. Он узнает об этом, когда один из его друзей, Дезиньори, знакомый ему с первых дней студенчества, и впоследствии покинувший Орден, возвращается, чтобы навестить его. Дезиньори объясняет Йозефу причины своего побега из Касталии: «броня, надетая на меня Касталией, оказалась опасной и ненадежной, ибо я не намеревался покорно, словно отшельник, сохранять мир в своей душе и созерцательное спокойствие, я хотел завоевать весь свет, понять его и заставить его понять себя, я хотел его принять и по возможности обновить и улучшить, я хотел в себе самом объединить и примирить Касталию с остальным миром».

Мастер Игры в Бисер так отвечает своему другу, что кажется, он старается не столько убедить стоящего перед ним бывшего коллегу в мудрости касталийской умиротворенности, сколько укрепить собственную шаткую веру. Он говорит Дезиньори: «У тебя недоброе отношение к ясности, надо полагать потому, что тебе суждено было идти путем скорби, и теперь всякая бодрость и хорошее расположение духа, в особенности же наши, касталийские, кажутся тебе проявлением немощи и ребячливости, а равно и трусости, бегством от ужасов и бездн жизни в ясный, упорядоченный мир пустых форм и формул, пустых абстракций и причуд. Но, печальный мой друг, пусть и вправду наблюдается у нас это бегство от жизни, пусть нет недостатка в трусливых, боязливых, жонглирующих пустыми формулами касталийцах, пусть они у нас даже в большинстве — у истинной ясности, будь то ясность небес или ясность духа, это не отнимет ни ценности, ни блеска». Две точки зрения, представленные правилами Ордена и вызовом, который бросил Дезиньори, вступают в противоречие в сознании Йозефа Кнехта. В конце концов, они разрушают ту самую безмятежность, которая является смыслом существования Касталии. Кнехт, наконец, принимает судьбоносное решение покинуть свой высокий пост и вернуться в мир в качестве скромного школьного учителя. В своем послании об отставке он говорит, что считает, что сама Игра в Бисер пребывает в кризисном состоянии. Он сравнивает свою ситуацию с ситуацией человека, сидящего в мансарде над хитроумной ученой работой, и который внезапно замечает, что в доме под ним полыхает пожар. Он не станет спрашивать себя, входит ли это в его обязанности и не лучше ли привести в порядок свои таблицы, но кинется вниз и постарается спасти дом. Кнехт видит себя сидящим в одном из верхних этажей касталийского строения, занятым Игрой в Бисер, но его обоняние при этом говорит ему, что где-то внизу пожар, что все строение находится под угрозой. Покидая и возвращаясь в мир, Йозеф Кнехт замечает, что до приезда в Касталию он любил этот мир, непрерывно растущий и требующий пищи. Но в Касталии не было ничего, что могло бы питать его любовь. Касталия, которая стремится быть Царством Духа, находится за пределами мира, она сама стала маленьким, совершенным, застывшим в своем развитии и переставшим расти мирком. Кнехт лучше всего служит Касталии, тем, что покидает ее, предупреждая, что она должна отказаться от своей элитарной позиции и своей самовлюбленной обособленности, из-за чего в конечном итоге может произойти ее разрушение.

Лето в «Касталии» было моим первым визитом в Швейцарию после проведенных там нескольких дней при завершении моей аналитической подготовки в Институте Юнга в Цюрихе восемь лет назад. Я не могла не подумать, насколько почти четыре года моей жизни в Цюрихе напоминали времена Йозефа Кнехта на вымышленной земле Касталии. Поездка в Цюрих потребовала, чтобы я сдала дом, продала всю мебель и вложила все материальные активы в заморское путешествие, не зная конечного пункта назначения. Там, в чужой стране, мне было необходимо выучить новый язык, изучить новые обычаи и, прежде всего, научиться искать истину, как в себе, так и вокруг, насколько это возможно. Это значило избавиться от всего, что связано с прошлым социальным положением, и стать такой же, как и все остальные, скромной ученицей, так неуверенно ступающей по земле, которая принадлежит другим, намного более мудрым и опытным людям.

Не смотря на то, что там высоко ценилась личная свобода, существовали и строгие правила, которым нужно было следовать. Первой была абсолютная секретность того, что происходило в аналитическом процессе. Моя аналитикесса была наставницей, она работала с тем, что наблюдала сама, и что сообщала ей я, она никогда не собирала информацию за пределами своего кабинета, чтобы проверить её правдивость. Второй был связан с проекциями. Ничто из того, что вы сказали на аналитическом часе, не могло быть принято за чистую монету. Аналитик мог с уверенностью предположить, что вы не способны воспринимать ее или его непосредственно, без искажающей линзы личной истории, которую вы принесли с собой как невидимый багаж на консультацию. С другой стороны, он мог видеть вас совершенно ясно и понимать ваши глубочайшие мотивы. Если вы не согласны с его выводами, вполне вероятно, что проблема была в вас, а не в нем. Следующее правило состояло в том, что вам запрещалось дружить со своим аналитиком. Иным правилом была точная пунктуальность. Также нельзя было ни с кем кроме аналитика обсуждать свои сны. Кроме того, вы не могли участвовать ни в каком другом виде терапии вне анализа без специального разрешения вашего аналитика. Вы также не могли участвовать в обучающих программах или даже стремиться стать аналитиком. Вы должны были ждать некой вести, звонка от бессознательного. Если это происходило, вы уже могли быть практически уверены, что вас рассмотрят для вступления на учебную программу.

В то время я не понимала причины всех этих ограничений, а вопросы к тому же не поощрялись. Теперь я осознаю эти правила лучше. Но тогда, как и Йозеф Кнехт, я должна была узнать все, что могла о таинственной игре, надеясь приобрести навыки и стать игроком. Я была практически отрезана от остального мира, живя в месте, где важной считалась внутренняя жизнь, а внешняя жизнь – необходимой структурой, с которой нужно мириться, не уделяя ей слишком много внимания. Обучение для меня стало возможным только после того, как я углубилась в жизнь Института и в свой личный анализ.

Я заметила, что некоторые приехавшие в Институт Цюриха люди, оставались там в течение многих лет, так что обучение само по себе становилось их образом жизни. Я обеспокоилась примерно через три года. Темпераментом я больше походила на Дезиньори, а не на Magister Ludi. Мне стало скучно постоянно смотреть на свое собственное отражение, и захотелось вернуться в мир, где я могла бы иметь дело с земными людьми и их практическими проблемами. Более того, я обнаружила, что хочу быть причастной переменам, происходившим в Соединенных Штатах в бурные шестидесятые годы. В последние месяцы в Цюрихе я начала задаваться вопросом, действительно ли было необходимо надолго уходить от мира, чтобы найти обитель духа. Я до сих пор не могу дать однозначный ответ на этот вопрос. Мне кажется, что уход от мира необходим, но я не уверена, что он всегда должен быть в таком отрыве от повседневного мира. Конечно, в некоторых случаях для некоторых людей это может быть необходимо, но думаю, что не нужно делать это правилом.

Сейчас я повсеместно замечаю возобновившийся интерес к духовным аспектам жизни. Поиск Царства – это главная забота, особенно для людей, которым удалось достичь успеха в видимом мире, благодаря чему им не приходится бороться за выживание, содержание семьи или собственное становление. Я задавалась вопросом, являются ли эти поиски реакцией на заполонивший все сферы жизни материализм современной эпохи. Несмотря на феноменально возросшее благосостояние некоторой части привилегированных членов младшего поколения, всё больше людей жестоко страдают от недоступности обыденных вещей. Мне интересно, является ли надежда на воплощение Царства Духа защитой от миллениалистских прогнозов краха нашей цивилизации или разрушения планеты?

Сон, который Лорел принесла на анализ, отображает страх надвигающейся погибели и проблеск надежды. Ей приснилось, что однажды утром она проснулась и узнала, что большая часть человечества исчезла. Одна женщина сообщает ей, что она знает, кто ответственен за это, — некий Ваг, Шутник, трикстер. Он, очевидно, спрятал большую часть человечества и Лорел почувствовала, что однажды он искупит всех тех людей. Тем временем Лорел переместилась в своеобразный подвал. Она замечает вокруг множество людей, очевидно, Ваг лишь обманул всех. Лорел вместе с женщиной отправляются на велосипедах в поисках некого материала, возможно, серебра, который поможет вернуться «украденным» людям.

Говоря о сне, Лорел сказала, что когда она передвигалась по разным уровням осознанности, она «теряла» много людей. Она видела их «спящими», словно во дреме занимающимися повседневными делами, не зная почему им приходится это делать, не зная как их действия влияют на других, не зная, как далеко они зашли в следовании чужим предписаниям. Ваг был трикстером, который одурачил спящих, заставив поверить в то, что они владеют тем, чего хотят, будь то новая машина, дом или крем против морщин, и что это делает их счастливыми. Поэтому они последовали за Шутником и его обещаниями, в то время как сновидица искала способ помочь вернуться «украденным» людям.

Является ли разочарование причиной попыток многих людей, принадлежащих общепринятым традиционным религиям, найти Царство Духа и духовного учителя, который направит их туда? Отворачиваются ли эти люди от институций, настаивающих на собственной незыблемости и непоколебимости своих доктрин?

Другая моя анализантка рассказала мне следующее: «Мой духовник смеется над моим мистицизмом. Он говорит, что Святой Дух проявляется с помощью сообщества, а не отдельного индивида». Я поинтересовалась у неё, как она думает, почему он так сказал. Немного поразмыслив, она отвечала: «Возможно, он боялся, что мы поверим в нечто, противоречащее Церкви. Однажды я спросила его: «Неужели у Вас не было личного опыта переживания божественного?» На что он ответил: «Свои личные опыты я держу при себе. Моей пастве они не интересны.» «Но Вы даже на проповеди не говорите о своем личном опыте божественного», — возразила я. В ответ он завершил дискуссию следующими словами: «Мои проповеди не имеют ничего общего с моими личными убеждениями относительно Бога или отношениями с ним. Это никого не касается. Я осталась сидеть в церкви, глядя на разноцветный свет, льющийся сквозь окно-розу и красиво озаряющий алтарь. Я приняла Святое Причастие. И голос сказал мне: «Тебе не нужно делать это одной»».

Я верю, что порыв к поиску Царства Духа поднимается из глубин личности. И пишу это не потому, что хочу исключить любые другие возможные факторы мотивации, которые уже были упомянуты, поскольку это внутреннее устремление может возникнуть само или в сочетании с любыми из них. Учитывая, что естественный, стихийный человеческий порыв к духовным материям, к Mysterium Tremendum, является присущим всем нам от рождения, но скрывшийся с тех пор, как мы стали «цивилизованными» из-за постоянной необходимости адаптироваться к «реальной жизни», неудивительно, что подавленная жажда божественного иногда прорывается в сознание. Позабытую Самость слой за слоем покрыли условности. Затем приходят ветры перемен или ураганы травматических опытов, и эти слои оказываются поврежденными или вовсе оторванными, поэтому мы можем видеть шире узких ограничений нашего сознательного разума. Идеальное искупление, согласно Валентину, — это само по себе познание бесконечного Величия. Но познание, как и искупление, склонно к ускользанию. И вот снова возвращаются наслоения и завесы, и все, что остается, — это смутное желание чего-то ценного, особой субстанции, которая, вероятно, сделает нас целостными. Вот так мы открываемся надежде на то, что кто-то может показать нам дорогу, верный путь к Царству.

Сейчас есть множество людей, готовых охотно помочь ищущему. Если вы однажды подпишитесь на «нью-эйджевую» рассылку, ваша почта ежедневно будет набита объявлениями о мастер-классах, семинарах, медитациях, лекциях, турах, книгах, аудио- и видеотрансляциях, а также специальной одежде для занятий йогой. Я не имею цели сейчас комментировать относительность ценностей любого пути к духовному осуществлению. Они были всегда, как и учителя, предлагающие сопровождение на этих путях. Духовный путь предназначен не для каждого, это также вовсе не легкий путь, не смотря на все заявления об обратном. Он также не является автострадой, по которой могут путешествовать массы людей. Но, в то же время, он не предназначен и для элиты, людей с особыми дарованиями, как, на пример, Касталия. Он сокрыт и люди, которые действительно могут помочь нам найти его, не вешают плакаты, объявляющие об их способностях. Даосы, жившие во времена Иисуса, установили свои священные традиции в монастырях Китая и Тибета, далеко от влияний Запада, они восприняли различия между истинными и ложными духовными учителями, как сказано в Дао Де Цзин:

«В древности те, кто был способен к учености, знали мельчайшие и тончайшие [вещи]. Но другим их глубина неведома. Поскольку она неведома, [я] произвольно даю [им] описание: они были робкими, как будто переходили зимой поток; они были нерешительными, как будто боялись своих соседей; они были важными, как гости; они были осторожными, как будто переходили по тающему льду; они были простыми подобно неотделанному дереву; они были необъятными, подобно долине; они были непроницаемыми, подобно мутной воде». (Лао Цзы, 1950 пер. Ян Хин Шун)

Если мы потрудимся узнать, что представляли собой духовные учителя эзотерических традиций прошлых веков, мы обнаружим признаки, характерные для многих уголков мира. В основном это были пожилые мудрецы, мужчины и женщины, которые не демонстрировали свою мудрость, но которые, наоборот, занимались обычными профессиями, в которых она как раз и была сокрыта. Вы, возможно, слышали о Гурджиеве, который иногда появлялся в виде мошенника, продающего раскрашенных канареек или кошерного мясника в иудейской общине, бывшего одновременно и Цаддиком и престарелой монахиней, подбирающей умирающих на улицах Калькутты людей и лечащей их души. Вы не распознаете невероятно мудрого духовного учителя за относительно обыденной наружностью, пока не заглянете прямо в глубину глаз и не заметите отблеск духовного огня в них.

Настоящей миссией духовного учителя является передача эзотерического знания. Под эзотерическим я понимаю не обязательно тайное, но, скорее, тонкое, туманное, неоднозначное, загадочное или завуалированное. Эзотерическое знание также не является фактическим знанием. Это внутреннее знание, полученное интуитивно, то, что ранее мы назвали гнозисом. Гнозис не ограничивается группой людей, называвших себя Гностиками в первые 2-3 столетия после жизни исторического Иисуса. В более широком смысле гнозис взывал ко всем, кто зависел от духовной подпитки на особенном и необычном пути познания. И сейчас люди выбирают внутренний путь (мы не можем знать, много их или мало) или, возможно, путь выбирает их.

Учитель может лишь указать на путь или сопроводить ученика на некотором отрезке. Ищущий должен сделать первый шаг и затем идти до конца. Путь всегда одинок, однако, его не так сложно найти. Тем не менее, многие ищут учителей, гуру, медиумов или контактеров, которые скажут то, что «нужно знать». Часто они встречают людей, заявляющих, что говорят абсолютную правду и требуют преданности и строгого следования их доктрине от тех, кто сидит у их ног. Если кто-то обещает умиротворение, благословение, свободу от боли и стресса, любовь, оздоровление, прибыль, нирвану, — будьте осторожны. Никто никому не может дать ничего их перечисленного, независимо от заявлений. Что нам нужно знать, нам уже на некотором уровне известно, но нам необходимо снова открыть это. Нам, самим. Никто не сделает этого вместо нас.

Истинные духовные учителя этого не скрывают, даже при сложности восприятия такой истины. Они сами открыты возможностям, присущим невообразимой, таинственной, волнующейся, кипящей полноте вселенной. Они служат проводниками невидимого для всех, у кого есть уши, чтобы слышать, глаза, чтобы видеть и искренняя устремленность. Свами Муктананда называл способность к такой работе «гуру-принципом». Он говорил, что гуру абсолютно необходим, поскольку принцип гуру – это естественная сила, дающая нам способность познать Самость. Он говорил своим ученикам: «Кто-то может сказать: «Кому нужна гравитация?» Я устою на земле благодаря своим собственным усилиям», но у него не будет собственной силы, чтобы притянуть и удержать землю. Он зависит от естественной силы гравитации. Подобным образом, именно с помощью естественной силы гуру мы вырываемся из ограничений самскары и обретаем нашу истинную природу. Это правильное понимание гуру. Если мы думаем о гуру, как о личности, индивидуальном человеческом существе, значит у нас ложное понимание гуру. Конечно, когда этот космический принцип работает посредством человеческого существа, чтобы возвысить и освободить остальных, тогда у нас есть физический гуру. Гуру – это Шакти (наполняющая силой энергия), а не человек. Тот, кто это понимает, может иметь правильные отношения с физическим гуру».

Передача способности получать знание таким образом – это не просто воспитание ума. Священные тайны доступны, но не каждый их откроет. Нужно быть внимательным, искать в себе то, что и так есть. Не каждый готов приступить к поиску, поскольку он может обнажить много неприятного, даже болезненного. Даже если учитель готов учить, люди не всегда хотят учиться. Одна из книг, обнаруженных в пещере в Наг-Хаммади, дала обширную коллекцию логий, изречений Иисуса. Они относятся к Евангелию от Фомы, документу, в котором содержится ответ Иисуса ученикам, спрашивающим, как можно достичь Царства Духа.

Книга начинается с утверждения: «Это тайные слова, которые сказал Иисус живой и которые записал Дидим Иуда Фома»[13]. Живого Иисуса нельзя воспринимать как исторического Иисуса, который родился, жил и умер на кресте, но как Вечного Иисуса, который и сейчас жив в духе, и который был и находится за пределами рождения и смерти. Когда этот Иисус говорит, его заботит не видимый мир, а необходимость видеть за его пределами, за пределами времени. Автор Евангелия от Фомы рассказывает, что ученики сказали: «Господи, много вокруг источника, но никого же нет в источнике». Сказал Иисус: «Многие стоят перед дверью, но единые – те, кто войдут в брачный чертог». (Евангелие от Фомы, пер. В.Н Нечипуренко, 2007, с. 52). И снова: «Тот, кто вблизи меня, вблизи огня, и кто вдали от меня, вдали от Царства». (с. 55). Нельзя рассчитывать на обучение без готовности знать. Необходимо продолжать заниматься внутренней дисциплиной, иначе ты не будешь готов, когда придет время учиться. Эта идея выражена в словах, приписываемых Иисусу: «Ищите и вы найдете, но те [слова], о которых вы спросили меня в те дни, — я не сказал вам тогда. Теперь я хочу сказать их, и вы не ищете их». ( с. 58).

Что же нам искать? Должны ли мы искать Царство Духа в каком-то девственном месте, незапятнанном коммерцией повседневного мира, к чему бы призвали нас мелочные торговцы, питающие популярность «Нью Эйджа»? Снова Евангелие от Фомы предлагает руководство. «Если те, которые ведут вас, скажут вам: Смотрите, Царство в небе! – тогда птицы небесные будут впереди вас. Если они говорят вам, что оно – в море, тогда рыбы будут впереди вас. Но Царство – оно внутри вас, и оно rлаз ваш! Когда вы познаете самих себя, тогда вы будете познаны и вы поймете, что вы – сыны Отца Живого. Но если вы не познаете самих себя, тогда вы пребудете в бедности и вы – бедность». (с. 20).

Если неспособность познать себя равносильна духовной бедности, то многие из нас бедны, несмотря на любые материальные блага, которыми мы обладаем. Возможно, какое-то смутное осознание этого заставляет многих людей в наше время искать пищу для души или психэ. Есть место, где встречаются духовное и психологическое, и есть некоторые духовные учителя и некоторые психологи, которые пытаются встретиться на этом мосту. Их цель – психологически восстановить психэ; поскольку психология является или должна быть изучением психэ, а психэ происходит от греческого слова, которое означает душу.

[11] «Кнехт» означает «слуга», «адъютант» или «рядовой солдат».

[12] Magister Ludi дословно переводится, как «школьный учитель», «воспитатель», «наставник»; однако слово “Ludi” можно также перевести следующим образом: «игра», «развлечение», «забава» или «имитировать», «высмеивать», «обманывать», «изменять мужу/жене», а также «заниматься любовью».

[13] Дидим означает «двойной» или «близнец». Это говорит о том, что книжник Фома, знает, что у него так же, как у Иисуса есть вечный аспект. Это может означать предположение, что такое подобие, это вечное двойничество является свойством тех, кто обладает гнозисом, то есть тех, кто понимает значение Вечного Иисуса.