Эдвард Эдингер
Душа в раннем христианстве
Глава 10
Мани
В своем письме от 1929 года Юнг писал: «Иисус – Мани – Будда – Лао-Цзы для меня четыре столпа храма духа. Я не могу отдать предпочтение кому-то одному из них.» (180)
Мани родился 14 апреля 216 года в Вавилонии, которая тогда была провинцией Персидской Империи. Его семья жила в мандейской общине в том месте, которое сейчас находится на территории Ирака. Мандеи были последователями гностического христианского баптисткого культа, который и по сей день распространен среди небольшого количества людей в заболоченном регионе на юге Ирака. Согласно исследователю манихейства Виденгрену (Widengren), Мани получил свое первое откровение в возрасте 12 лет. Небесная сущность, называемая «близнец», пришла к нему и провозгласила: «Оставь ту общину! Ты не принадлежишь к её приверженцам. Твое дело — выправить обычаи и обуздать наслаждения. Однако из-за твоих малых лет для тебя ещё не пришло время выступать открыто». Позднее Мани скажет об этом событии:
Снизошел ко мне Живой Параклет и говорил со мной. Он открыл мне скрытую мистерию, которая была скрыта в эонах и поколениях: мистерию глубины и высоты; он открыл мне мистерию света и тьмы, мистерию битвы и войны и Великой войны. (181) (пер. Иванова С.В.)
Мани не проявлял себя в течение следующих двенадцати лет — периода уединения и подготовки. В возрасте двадцати четырех лет к нему приходит следующее откровение. В этот раз с ним говорит «Посланник», который называл Мани апостолом, посланцем. Он говорит, что теперь наступило время провозгласить «послание истины». И Мани решает посвятить себя этой задаче. Следующие тридцать пять лет он ведет неустанную миссионерскую деятельность, проповедуя, основывая церкви и путешествуя. Он путешествовал на восток и достиг Индии и на запад в Александрию. Как Павел, он основывал церкви везде, где был. Он был в хороших отношениях с великим царем Персии Шапуром, и в то время была совершенно реальная возможность, что его система, манихейство, могла стать государственной религией.
Однако, ему противостояли ортодоксальные зороастрийские жрецы, которые представляли в то время сословие духовенства. Они были настроены враждебно по отношению к нему, и впоследствии наследник царя Шапура выступил против Мани. В итоге, в результате махинаций зороастрийских жрецов, Мани заключили в тюрьму, держали в цепях и пытали. Это продолжалось в течение двадцати шести дней, и манихейская церковь детализировала эту историю. Эти двадцать шесть дней были названы Страстями Просветителя и воспринимались его последователями как его «распятие» по аналогии с Христом. Он умер в тюрьме в 276 году.
Это основные вехи жизни Мани, как представляют ее его исследователи, но есть и другая история жизни Мани и, возможно, даже не одна. Юнг приводит такую легенду:
Мани — наиболее известный пример «сына вдовы». Считается, что сначала его звали Кубрикус; потом он сменил свое имя на Манеш, вавилонское слово, означавшее «сосуд». Четырехлетним мальчиком он был продан в рабство богатой вдове. Она полюбила его, впоследствии усыновила и сделала своим наследником. Вместе с ее богатством он унаследовал «змеиный яд» свой доктрины — четыре книги Скифианоса, первого учителя его приемного отца Теребинфоса, называвшегося «Буддой». Сохранилась легендарная биография Скифианоса, в которой его уравнивают с Симоном Магом; как и Симон, он прибыл в Иерусалим во времена апостолов. Он проповедовал дуалистическую доктрину, которая… представляла собой учение о парах противоположностей… Из этих книг [которые он унаследовал от своего покойного приемного отца] Мани состряпал [как это представляют христиане] свою зловредную ересь, отравившую народы. (182)
Эта двойственность его жизни соотносится с двойственностью жизни Христа. Есть намного большая личная история с вторичной мифологической, наложенной на нее. Согласно мифу жизни Христа он был сыном девственницы, и у него не было отца, стоящим между ним и отцовским архетипом. Миф жизни Мани говорит о том, что он был «сыном вдовы», и у него не было отца, который стоял бы между ним и тайной мудростью, унаследованной им от праотцов. Здесь тот же самый паттерн, хотя детали могут и разниться.
Это положение дел – отсутствующий отец с особенной открытостью к связи с архетипическим отцом – узнаваемый паттерн в психологии определенных людей. Если в ранние годы жизни, формирующие психологию ребенка, отсутствует отец, то в персональном уровне психэ появляется дыра. Возникает прямой доступ или открытость между эго и глубинными слоями архетипической психэ, особенно архетипом отца, который не получил воплощение в обычных отношениях с земным отцом. Между эго и архетипом нет буфера. (183) Во многих семьях с одним родителем отсутствие отца становится роковым, появление пророка в таких условиях вовсе не обычное последствие. Отсутствие отца скорее вызывает прорыв примитивных, атавистических аспектов маскулинного архетипа в человеке. Но если эго – достаточное для этой задачи, тогда изливается архетипическая мудрость, и мы получаем пророка. Христос, в его ситуации, воспринимал себя сыном своего небесного отца, Мани ощущал себя наследником Скифианоса, своего праотца. И хотя конкретная фигура отсутствует, архетипическая мудрость проходит напрямую, так сказать.
Давайте познакомимся с системой Мани. Это богатый, сложный и глубокий образный ряд, который очень соответствует психической феноменологии. По правде говоря, она сильно направлена в сторону радикального дуализма, что настраивает против нее психологов, если мы отталкиваемся от идеи единства природы психэ. Но необходимо понимать, что дуалистический уклон делает манихейство лучшим увеличительным стеклом для рассмотрения опыта раскола психэ. В христианском эоне природа психэ должна была быть расколота, и, так как мы все – части этой природы, мы в большей или меньшей степени подвержены этому расколу, несмотря на протесты нашей психической цельности. Это одна из причин, по которой мы так много об этом говорим – у нас этого нет. И поэтому символизм манихейства прекрасно отражает нашу психологическую ситуацию.
Манихейская вселенная решительно поделена на вечное царство света и вечное царство тьмы, которые не имеют ничего общего. Церковь инстинктивно отвергла этот образ, но тем не менее достаточное количество отрицающего мир отношения манихеев просочилось в христианскую картину мира. Некоторые средневековые христианские изображения показывают, что последствием Страшного Суда будет распределение душ между небесами и адом безо всякой связи между ними. Это манихейский образ.
Чтобы познакомиться с системой Мани, обратимся к эссе А.Ш. Пюэша (H.C. Puech) в Энциклопедии Британника:
Как все формы гностицизма, манихейство возникло из мук, присущих человеческому существованию. Ситуация, в которую человек оказался вброшен, кажется ему чуждой, невыносимой и в корне порочной. Он ощущает себя в рабстве у своего тела, своего времени и мира, он чувствует себя запутавшимся во зле, в постоянной угрозе и осквернении от него, и он желает найти избавление от него… Как только он познает себя как странник в этом мире, он узнает, что и Бог тоже может быть только странником. Бог, который ничто иное как благо и истина, не мог хотеть этого страдания и обмана. Таким образом, необходимо передать ответственность за это принципу зла, который находится в оппозиции к Богу [что ведет к понятию разделения вселенной]… Существенным моментом [является то, что]… часть души – это природа Бога, души – ничто иное как часть Бога, которая пала в низшие сферы. Человек, таким образом, может быть уверен, что Бог не потеряет интереса к спасению своих собственных частей… Бог восстановит эти части и вберет их в себя… Элемент, который должен быть спасен, — это человеческая душа, спасаемый элемент… [nous]. (184)
Пюэш описывает разворачивание мифа в трех фазах: прошлый период, когда вселенная была четко разделена без смешения света и тьмы, средний период, относящийся к настоящему, когда два слоя смешиваются, и будущий период, когда изначальное состояние тотального разделения будет восстановлено. Это три фазы манихейской мифологической истории: изначальное разделение, смешение, окончательное разделение.
Манихейская история имеет много прямых параллелей с психологическим опытом. Он начинается с двух первоначальных миров, полностью отделенных друг от друга, царства света и царства тьмы. Царство света – это место вечного отдохновения, блаженства и благости. Царство тьмы – это состояние смятения, вражды и постоянной борьбы между разными частями этой тьмы, и это состояние динамизма в противоположность постоянству света. Царство света имеет свой центр – это Отец Величия, воплощение духа, царство тьмы имеет свой центр – это Царь Тьмы, деятельное зло, и он воплощает собой материю. Это состояние полного разделения было нарушенного тьмой, которая предприняла атаку на царство света. Йонас (Jonas) пишет:
Что побудило Тьму набраться сил и бороться против Света?… Тьма первой достигла своих внешних пределов, и из них она была вытолкнута в ходе внутреннего столкновения, в котором ее члены непрерывно поглощались разрушительной страстью. Так как по своей природе Тьма есть ненависть и борьба, то она должна направлять свою природу против себя, пока столкновение со Светом не предоставит внешний и лучший объект… Грозное нападение Тьмы вывело сферу Света из ее спокойствия и побудило ее к тому, что иначе никогда бы не случилось, а именно к «творению» [сотворить что-то]. (185)
Это чистый образ того, как бессознательное может действовать по отношению к сознанию в определенных обстоятельствах. В сильно разделенной и диссоциированной психэ это происходит, как и в манихейском образе полностью разделенных царств света и тьмы. В этом случае сильно заряженное бессознательное со всей своей энергией отвергнутой тени может предпринять атаку на царство сознания. Сознание, конечно, старается поддерживать спокойную, пассивную стабильность, счастливое состояние, и не может выносить этих прорывов примитивных, темных, хаотичных энергий из бессознательного.
Эта ситуация отражена на одной из гравюр Уильяма Блейка (William Blake) к Книге Иова, в которой Сатана, окруженный тьмой, нападает на семью Иова, стоящую в свете. (186) Так происходит с пациентами, у которых есть проблема крайне диссоциированной тени. Такая последовательность событий не обязательно происходит только на внутреннем уровне. Она может происходить и во внешнем мире, когда внутреннее психологическое состояние констеллирует антагониста в окружении пациента, и этот антагонист нападает извне и превращает жизнь человека в ад. Это тот же самый феномен.
Итак, царству света было необходимо что-то сотворить, так же, как атакованному эго необходимо что-то предпринять, и первое, что было создано, было названо Первочеловеком. Это прототип, изначальная платоническая форма того, что впоследствии станет человечеством. Первочеловек был сотворен для битвы с Царем Тьмы и для защиты царства Света, но Первочеловек был побежден. Йонас пишет:
После этого они долго бились друг с другом, и Архидьявол победил Первочеловека. Вслед за тем Первочеловек отдал себя и пятерых своих Сыновей в пищу пяти Сынам Тьмы, как человек, у которого есть враг, подмешивает смертельный яд в пирог и дает его своему врагу. Архидьявол поглотил часть его света [то есть пятерых его сыновей]… Как только Сыны Тьмы поглотили их, пять светящихся богов лишились понимания, и от яда Сынов Тьмы они стали подобны человеку, укушенному бешеной собакой или змеей. И пять частей Света смешались с пятью частями Тьмы. (187)
Теперь есть смешение света и тьмы. Йонас продолжает описание. Сыны Света теряют свой свет и свое понимание, но в Сынах Тьмы мир Света, который они поглотили, действует, как
успокоительный яд, ее желание либо удовлетворяется, либо притупляется, и ее нападения таким образом приостанавливаются. Обе субстанции — яд друг для друга, так что в некоторых версиях Первочеловек не столько побежден, сколько в ожидании эффекта добровольно отдает себя на пожирание Тьме [для разрушения ее изнутри, так сказать]. (188)
Этот образ отравления тьмы светом имеет психологическое значение. Если сознательное эго нисходит в бессознательное, оно несет риск, по крайней мере, временного переполнения тьмой, в которую оно входит, но затем оно действует внутри бессознательного и нейтрализует этот эффект. Это происходит тогда, когда человек сознательно идет навстречу бессознательному комплексу, зная, что контакт с ним взбудоражит его и приведет к переполняющей аффективной реакции. Возможно, человек будет временно охвачен примитивным аффектом и отыграет его в какой-то степени. Но когда это закончится, станет возможна рефлексия и осознавание того, что произошло. Если это так, этот инцидент уменьшит сам комплекс. После многократного сознательного повторения этого действия, комплекс будет постепенно ассимилирован. Каждый раз, когда человек вносит в комплекс определенное количество светлой субстанции, она отравляет комплекс изнутри. Этого не происходит, когда сознание полностью отсутствует. Без осознавания того, что произошло, человек может быть захвачен комплексом многократно без каких-либо видимых изменений. Это не помогает, это бессмысленное страдание. Но страдание, когда человек сознательно идет туда, чтобы ассимилировать комплекс сознанием – это полное смысла, жертвенное страдание, несущее спасение.
Образ поражения Первочеловека относится к психологии поражения как противоположности победы. Поражение – это необходимая часть процесса индивидуации (хотя это и не самый лучший способ начинать жизнь в детстве). Но в ходе жизни поражение необходимо для того, чтобы достичь осознавания и объединения противоположностей. Этого не произойдет путем успеха только одной стороны. Юнг говорит о том, что опыт Самости – это всегда поражение эго (189), потому что Самость потенциально рождается из этого опыта. Однако, поражение не будет стоить ничего без достаточной рефлексии сознания для ассимиляции его на более высоком уровне. Поражение может стать катастрофой, и не обязательно индивидуацией, но как Юнг подчеркивает, это «расширение сознания поначалу является потрясением и тьмой, а потом развитием человека в человека целостного» (190). Это манихейский образ. Это то, что испытывал Первочеловек – потрясение и тьма – в своем бесспорном поражении Царем Тьмы. Но это поражение привело к дальнейшему развитию.
В этой истории пять сыновей Первочеловека были проглочены пятью сыновьями Царя Тьмы, и эти пять Сынов Света составят душу, которая теперь заключена в материи. У материи теперь есть душа. Этот образ соотносится с фигурой Софии, которая появляется в другой гностической системе. Она падает в материю и оказывается заключена в этой тюрьме в объятиях тьмы. Но такое положение дел не может продолжаться, и Бог был вынужден создать этот мир и отправить своих посланников для освобождения плененного света, души, которая представляет его собственную природу. Он не может терпеть вечное заключение своей собственной сущности.
Замечательный образ, использованный манихеями для отображения процесса избавления души, — это «колесо света». Зодиак представлялся в виде великого водяного колеса, где каждый зодиакальный дом – это ведро. Как только оно делает свой круг, оно погружается в землю и собирает свет и плененную душу в свои ведра, и, вращаясь, доставляет этот свет на Луну. Луна, в свою очередь, доставляет свет на Солнце, а Солнце – в более высокие сферы, в царство вечного света. Обширный процесс circulatio изображен в этом образе. Юнг говорит о нем в Psychology and Alchemy:
В манихейской системе Спаситель создает космическое колесо с двенадцатью бадьями — зодиак — для подъема душ. Это колесо замечательно соотносится с rota или opus circulatorium алхимии, которые служат той же цели сублимации. Как говорит Дорн: «Колесо творения начинает свой подъем из prima materia, откуда оно переходит к простым элементам». Развивая идею [философского колеса] Рипли говорит, что колесо должно вращаться четырьмя временами года и четырьмя четвертями, таким образом связывая этот символ с peregrinatio и четверичностью. Колесо вращается в круге солнца, обегающего небеса, и тем самым идентично солнцу-богу или солнцу-герою, который претерпевает тяжкие труды и муки самосожжения, подобно Гераклу, или заточение и расчленение со стороны злого начала, как Озирис…
Круг, описанный солнцем, — это «линия, возвращающаяся к самой себе, подобно змее, которая кусает свой хвост.»… «сияющей глине, замешанной колесом… и рукой Самого Величайшего и Всемогущего Гончара», с земной субстанцией, в которой
собираются и задерживаются лучи солнца. Эта субстанция есть золото (191)
Алхимическая идея circulatio состоит в том, что материал, который нужно трансформировать, должен пройти через повторяющиеся циклы изменений своей природы, чтобы окончательно трансформироваться. И если он начинает свой путь с твердого коагулированного вещества, он должен быть сублимирован и превратиться в дух. Когда он достигнет этого высшего состояния, он должен быть рекоагулирован. Это также можно описать как прохождение через все четыре элемента. Он должен превратиться из земли в воду, из воду в воздух, из воздуха – в огонь, и так много раз.
В психологическом смысле образ circulatio описывает динамический циклический процесс Самости, которая проходит через то, что другой алхимический текст называет perigrinatio, прохождение через все четыре четверти, через все царства мира. Самость как динамическая сущность совершает кругооборот в человеческой психической цельности, и, как только эго устанавливает связь с Самостью, оно присоединяется к этому путешествию повторяющихся циклов его целостности. Обычно это не самый приятный опыт, потому что эго швыряет в разные стороны между противоположностями во время совершения этого кругооборота. Цикл затрагивает все основы – высшие и низшие, материю и дух, добро и зло, и когда круг достигает сознания, он начинает формировать центр своим вращением.
Конечно, скрытый центр существует и до того, как будет описан круг, и это – часть парадокса. Но до тех пор, пока круг не покажется в зоне видимости сознания, эго не будет знать, что цельность имеет свой центр. Этот центр эквивалентен опыту единства, примиряющего все противоположности, расположенных по всему периметру этой окружности. Но в манихейской системе этот аспект центрирования и объединения противоположностей отсутствует, он описан алхимическим символизмом и в открытиях глубинной психологии.
Следующий манихейский образ называется Jesus patibilis. Одним из действий по спасению плененного света было создание фигуры светозарного Иисуса, который потом достиг Адама, чтобы освободить его. Описывая это событие, Йонас приводит текст манихея Феодора бар Конаи (Theodore bar Konai):
Иисус Светозарный достиг невинного Адама. Он пробудил его от сна смерти, чтобы тот смог избавиться от множества демонов… [Он] пробудил его, расшевелил его, заставил его бодрствовать, увел его от совращающего Демона и удалил от него могущественного Архонта… И Адам познал себя и открыл, кто он. Иисус показал ему Отцов в вышине и его Суть, брошенную вовне, в зубы пантер и слонов, пожранную ими, что пожрали, поглощенную ими, что поглотили, съеденную собаками, смешанную со всем и ограниченную всем, что существует, заключенную в зловоние тьмы. Он поднял его и заставил его вкусить от древа жизни. Тогда Адам закричал и заплакал: он возвысил свой ужасный голос, подобно рыкающему льву… ударял себя в грудь и говорил: «Горе, горе создавшему мое тело, тем, кто сковал мою душу, и мятежникам, что поработили меня!» (192)
Йонас комментирует:
Иисус здесь — Бог, миссией которого является дать человеку откровение, отдельная ипостась или эманация Вестника, чья миссия подчинена Свету вообще… То, что он тот, кто заставил Адама вкусить от Древа Познания, объясняет христианское обвинение манихеев в том, что они приравнивали Христа к змию в Раю. Содержание его откровения, учение о «его Сути, брошенной вовне», требует комментария. Оно выражает другой аспект божественной фигуры: помимо того, что Иисус – исток всей откровенческой деятельности в истории человечества, он является олицетворением Света, смешанного с материей; то есть он — страдающая форма Первочеловека. Эта оригинальная и проникновенная интерпретация фигуры Христа была важной частью манихейского вероучения, и она была известна как учение о Jesus patibilis, «страдающем Иисусе», который «повешен на каждом дереве», «служит границей каждому блюду», «каждый день рождается, страдает и умирает». Он рассеян по всему творению, но его наиболее истинной сферой и воплощением представляется растительный мир, то есть наиболее пассивная и единственно невинная форма жизни. Еще в то же самое время в активной стороне своей природы он есть надмирный Nous, пришедший свыше, который освобождает эту плененную субстанцию и постоянно до конца мира собирает ее, т.е. себя, из физического рассеяния. (193)
Когда этот глубокий образ усвоен, он приносит внутренние плоды очень непростого опыта. Он показывает нам, что надличностный источник сознания, его смысла и его ценности, может быть найден рассеянным во тьме нашего наиболее трудного и банального человеческого опыта. Это свет, плененный во тьме. И не только плененный, а еще и страдающий, и, как это описано в определенных алхимических образах, — страдающий человек – или София, или тонущий король, взывающий к алхимику: «Пожалуйста, спаси меня, и я щедро тебя вознагражу!» Эти образы соотносятся с манихейским Jesus patibilis, находящимся в центре всех жизненных событий. Это жизненная энергия сама по себе со своим потенциалом к сознанию, плененная во тьме бессознательного.
Манихеи, конечно, полагали, что завершением этого процесса будет окончательное separatio, где царство света будет восстановлено до своего первоначального нетронутого состояния и будет полностью отделено от злого царства тьмы. Психологический же взгляд рассматривает это разделение как только один шаг в процессе индивидуации. Начиная со смеси, мы должны разделить субстанции, очистить их, чтобы противоположности были приведены в порядок, были легко просматриваемы и не смешаны. Такое разделение соотносится с первой стадией coniunctio, как это описано Юнгом в Mysterium Coniunctionis. (194)
И за этой стадией, собственно говоря, следует coniunctio, объединение этих разделенных противоположностей. Алхимический рецепт говорит: «Посей свое золото в белую слоистую землю». Золото – это очищенное вещество, белая слоистая земля – это земля, прошедшая через очищение и сублимацию, которая может называться чистой – землей, не смешанной с другими компонентами. Эти очищенные противоположности — материалы подлинного coniunctio. Затем можно посеять золото в белую слоистую землю. Манихейский образный ряд не добрался до этой стадии, но мы не можем ожидать больше от манихеев, чем от христианской теологии, которая тоже не прошла так далеко.
В эссе об идее искупления в манихействе исследователь А.Ш.Пюэш переносит эти вопросы в поле фактического человеческого опыта и моральных вопросов. Он говорит, что эти тексты явно указывают, что
грех берет свое начало погружении души в смешение: само существование – это грех. Душа внутренне не греховна, и по своей сути не несет ответственности за грех: она не поддается ему из-за своего импульса, но только через смешение с плотью… Это зло, которое лежит в основании материи, всегда существовало и всегда будет существовать: время может только усилить и распространить его, но оно не может его истребить. Грех души, однако, не имеет реальности в себе, или не более, чем эфемерную реальность: он возникает из моментального и невольного притяжения души материей и не оставляет никаких следов, кроме памяти. (195)
Эта манихейская концепция о том, что существование само по себе – грех, соотносится с нашим психологическим пониманием, что сознание эго по своей природе несет в себе вину. Быть осознанным – значит быть виновным. Юнг говорит:
Последовательность событий — это прелюдия, которую надо вытерпеть для того, чтобы обрести более глубокое знание их одновременности, ибо это несравненно более сложная проблема. Опять же, мысль, что добро и зло — это находящиеся вне нас духовные силы, и что человек оказался в гуще борьбы между ними, вынести гораздо легче, чем осознание того, что противоположности являются настолько неистребимыми и обязательными условиями всей психической жизни, что жизнь уже сама по себе является виной. (196)
К утверждению Юнга стоит добавить условие, что осознанная жизнь сама по себе – вина. Однако, ремарка Юнга соответствует манихейскому образному ряду с большой оговоркой: Юнг рассматривал смешение как необходимое и достаточное условие для развития процесса трансформации Богообраза, а манихеи полагали, что этот процесс должен завершиться окончательным separatio, в котором нет никакого объединения.
Манихеи полагали, что конец света наступит в финальном большом пожаре. Когда весь оставшийся свет будет собран из тьмы мира, он соберется в то, что называется «последнее изваяние» или «последний столп». Йонас пишет:
Затем, когда это Последнее Изваяние будет полностью завершено, тогда оно вырвется и поднимется из великой битвы через Живой Дух, своего отца, который придет и… выявит все члены… исчезновения и конца всех вещей. (197)
Собранный свет в последнем изваянии хлынет и вернется к своему источнику, царству света, оставляя царство тьмы в лишении. Этот образ изваяния возникает снова в алхимии. Это образ Самости, образ цельности. Юнг обсуждает это в Mysterium Coniunctionis. Он приводит алхимический текст, который говорит об образе Философского Камня как о живой статуе, и затем комментирует:
Под этой живой статуей понимается конечный результат работы… с одной стороны, повторением сотворения мира, а с другой — процессом покаяния, по причине чего lapis понимался как воскресший Христос… Очень примечательно то, что статуя упоминается в связи с эсхатологическими идеями манихейцев.
Юнг затем приводит манихейский текст, данный выше, который описывает, как последнее изваяние соберет себя и затем будет вознесено, и комментирует:
Из этих отрывков ясно, что статуя или столп — это либо совершенный Первичный Человек [teleios Anthropos] либо, по крайней мере, его тело, как в начале творения, так и в конце времени. (198)
В самую сердцевину манихейской идеи separatio вставлен образ Самости в форме статуи. Это указывает на то, что динамика Самости проявляется и живет в этом манихейском процессе, хотя и объединение противоположностей не достигается на этой стадии. Можно сказать, что наличие этого образа Самости и индивидуации предвосхищает будущий уровень психического завершения, который будет coniunctio, а не separatio.
180 – Letters, том 1, стр.66
181 – G.Widengren, Mani and Manichaeism, стр. 26
182 – Mysterium Coniunctionis, CW 14, пар.31
183 – дальнейшее обсуждение этого вопроса в моей работе Anatomy of the Psyche, стр. 97
184 – 15-ое издание, том 11, стр. 445
185 – The Gnostic Religion, стр. 213
186 – см. мою работу Encounter with the Self: A Jungian Commentary on William Blake’s Illustration of the Book of Job, иллюстрация 3, стр. 22
187 – там же, стр. 218
188 – там же, стр. 219
189 – Mysterium Coniunctionis, CW 14, пар.778
190 – там же, пар.209
191 – CW 12, пар.469
192 – The Gnostic Religion, стр. 86
193 – там же, стр. 228
194 – CW 14, пар.738
195 – “The Concept of Redemption in Manichaeism” в The Mystic Vision: Papers from the Eranos Yearbooks, том 6, стр 290
196 – Mysterium Coniunctionis, CW 14, стр.206
197 – The Gnostic Religion, стр.235
198 – CW 14, пар. 567. Обсуждение образа статуи в отношении сновидения можно найти в моей работе Ego and Archetype, стр. 220