Эдвард ЭДингер

Душа в раннем христианстве.

Глава 12 

Заключение

В предыдущих главах мы исследовали психологические последствия прорыва архетипа в коллективную психэ две тысячи лет назад. Это был архетип Сына Божьего, которого также называли Христом, или Помазанником. Этот глубокий символ представляет воплощение образа Бога в видимом земном проявлении, сошествие Богообраза в человеческую форму для спасения человечества из состояния греха и тьмы.

Мы рассматривали, как этот эффект архетипического прорыва проявился в виде двух основных течений. Одним из них была гностическая система, которая выделяла знание и индивидуальный личный опыт как дорогу к спасению, а другим – церковная установка, которая делала акцент на вере, принадлежности и объединении с другими верующими в коллективном контексте. Именно это течение привело к становлению ортодоксальной католической Церкви.

Какое-то время между двумя течениями тлел горький конфликт, и сторона Церкви начала борьбу. Исходом этой борьбы стала победа церковных сил, и, они, как это часто происходит с победителями, истребляли остатки вражеской идеологии, как могли. Они систематически уничтожали гностическую литературу, в результате чего мы не располагали гностическим материалом «из первых рук» в течение семнадцати столетий. Только в девятнадцатом веке из глубин столетий стали появляться некоторые оригинальные гностические тексты, и затем, в двадцатом веке, мы стали свидетелями замечательных открытий утраченных гностических документов. Без сомнения, это – проявление синхронии, что эти тексты появились только сейчас, когда человечество, так сказать, было готово их обрести.

Итак, церковное течение кристаллизовалось в католическую Церковь, которая, в свою очередь, поглотила в себя разрушенную Римскую Империю и переняла от нее свою административную структуру. С этим приобретением Церковь смогла пережить Средние века и стать тем кристаллом, из которого родилась вся западная цивилизация. И тогда развернулся христианский эон.

Юнг широко разработал вопрос психологической природы христианского эона в своей книге Aion. Основной чертой этой психологии, которая установилась в ранние века и увековечила себя в этом эоне, является решительное разделение между духом и материей, а также между другими противоположностями, такими, как добро и зло, Христос и Антихрист, мужчина и женщина. Церковный Богообраз возник как троичный, и эта Святая Троица противопоставлялась дьявольской троице – этому миру, плоти и дьяволу. Мы можем понять это историческое развитие как необходимый процесс, через который разделение противоположностей появилось в коллективной психэ. Последствием такого разделение стало установление прочного духовного принципа, отделенного от принципа природы и инстинкта, которые правили поздней Римской Империей в своей упаднической форме. Однако, в свое время разрыв между духом и материей, необходимый на одной стадии, начал порождать определенные проблемы. Он не оказался желанным окончательным состоянием.

Юнг продемонстрировал в Aion, как антитеза Христос-Антихрист, которая выражается символом двух рыб в созвездии Рыб, изжила себя исторически, когда стал разворачиваться христианский эон. В течение первого тысячелетия рыба, символизирующая Христа, превалировала, и в течение этого времени Церковь переживала свой триумф и была духовным авторитетом для европейской цивилизации, которую она породила. Но в течение второго тысячелетия Церковь переживала целую серию резких нападений. Были скандалы с Папами, произошла Протестантская Реформация, затем научная революция, затем Деизм и Просвещение в восемнадцатом веке, и, наконец, в девятнадцатом веке coup de grace (завершающий смертельный удар (фр.) – прим.пер.) был нанесен появлением идей Маркса, Давина, Ницше и Фрейда – что примечательно, четверкой, не троицей.

Сегодня на территории когда-то триумфального церковного движения тело Христа расчленено. Существует более четырехсот разных конфессий, умаляющих Церковь до скопища этих конфликтующих групп. Их междоусобные распри поутихли в настоящее время по сравнению с их интенсивностью несколькими веками ранее, им не придают большого значения из-за слабости и несвоевременности соперников, которые более не играют большой роли в реальном мире, как когда-то это делала Церковь. Рационалистический секуляризм и научный материализм правят современным миром, и все это отражает образ господства Христа, которого заменил Антихрист.

Как Юнг говорит в Aion, перелом наступил в 1500 году н.э., в тот судьбоносный момент, когда Богообраз упал в небес в человеческую психэ. Это означает, что он перешел от проекции в метафизической системе к воплощению в человеческом мире, где с ним можно напрямую встретиться. Это событие придало большое количество энергии человечеству. Все великие проекты современного мира начинались именно в это время: Реформация, Возрождение, географические открытия, научные исследования, повторное открытие древней культуры, новый интерес к технологии. Как только Богообраз упал в человеческую психэ, он подтолкнул человечество к гордыне, переоценке человеческого эго такого масштаба, что сейчас мир стоит на пороге катастрофы. Все эти феномены, как подчеркивает Юнг, проявления Антихриста. Христианский эон – это эра разделения противоположностей: одна из них превалировала в первом тысячелетии, вторая – во втором. Можно сказать, что произошло возвращение того, что было подавлено, на великом психоисторическом уровне.

Ранние церковные отцы полагали, что гностицизм принадлежит царству Антихриста, поэтому они нападали на него с такой силой. Для них он принадлежал миру тьмы, хотя большинство гностических сект почитали христианские образы разделения добра и зла. Несмотря на эту сходство, гностический образный ряд придавал большую нуминозность материи и царству тьмы благодаря их мифу о свете, заключенном во тьме. Это означало, что гностики уделяли много внимания царству тьмы и зла, так как там томится драгоценный свет. Они также воздавали дань уважения этой сфере, признавая ее частью космического принципа. Они не принимали принципа privatio boni, где зло – это не что иное, как отсутствие чего-то.

По этой причине гностический символизм содержит хотя бы скрытые семена объединения природы и духа, несмотря на тот факт, что многие гностики были настолько же диссоциированы, а, может, даже больше, чем их ортодоксальные церковные коллеги. Этот возможный объединяющий образ был важен, и, несмотря на все усилия Церкви, гностицизм не исчез совсем. Хотя он был повержен и более не играл значительной роли в сознании людей, он психологически ушел в подполье и снова появился в некоторых местах в последующие века.

Манихейство, например, выжило в небольших удаленных группах в Восточной Европе и снова получило свое воплощение в катарском движении двенадцатого века на юге Франции. Некоторые гностические образы прослеживаются в иудейской Каббале, но основным доказательством его тайной жизни является развитие алхимии, начиная с греческой алхимии в Александрии, затем арабской алхимии в Средневековье и процветанием латинской алхимии с двенадцатого по семнадцатый век.

Юнг спас алхимию из мусорной кучи истории, куда ее выбросил современный разум, и сделал ее доступной к пониманию современного человека. Демонстрируя свои находки в своей Psychology and Alchemy, опубликованной в 1944 году, он начал с главы, которая показывает глубину и широту его взгляда.

Он пишет:

Дело в том, что алхимия скорее подобна подводному течению в христианстве, властвующему на поверхности. Для этой поверхности она то же самое, что сон для сознания, и как сон компенсирует конфликты разума, так и алхимия пытается заполнить брешь, образованную христианским напряжением противоположностей. (218)

Две тысячи лет назад был рожден новый Богообраз. Его основной чертой стало то, что он проявился в человеческой форме. Это воплощенный Бог, пришедший для совершения искупления. Когда это откровение разрабатывалось в течение нескольких веков, он проявился в троичной структуре — Отец, Сын и Святой Дух одновременно. Страстные споры о природе Троицы велись веками. Некоторые из этих вопросов были: какова связь между Отцом и Сыном? Полностью ли Сын единосущен Отцу, или он подобосущен Отцу лишь в какой-то степени? Было ли воплощение Сына полным объединением с человеческой плотью или не полным, или это было просто кажущимся принятием плоти? Также был вопрос о связи Святого Духа с Отцом и Сыном. Исходит ли Святой Дух только от Отца, или он в равной степени исходит и от Отца, и от Сына? Такие вопросы были неизбежны, потому что сама идея Святой Троицы была иррациональным парадоксом с тех пор, как возникло утверждение, что это единство — в то же самое время и множество. Доктрина воплощения была также иррациональным парадоксом, потому что она провозглашала, что Иисус Христос был одновременно человеком и Богом. Противоречие неизбежно, когда рациональный разум пытается понять такие иррациональные категории.

Психологи заинтересованы в понимании смысла этих событий и противоречий. Почему они были такими острыми? Почему сначала для коллективной психэ было необходимо постулировать такие нелогичные идеи, и затем так страстно спорить друг с другом о них? Сейчас мы можем ответить на этот вопрос, потому что мы можем понять, что этот образный ряд относится к одному из самых важных вопросов в человеческой психологии – вопросы связи между эго и Самостью. С психологической точки зрения первый вопрос будет таким: есть ли такое явление как трансперсональная сущность, Богообраз? Во-вторых, обладает ли эго возможностью связи с этой трансперсональной сущностью? И, в третьих, если это так, что есть связь? Большая важность этих вопросов для человеческого существования может объяснить страстные споры о природе Святой Троицы, которые происходили в ранние века этого эона.

Утверждения о Троице – парадоксы, потому что связь эго с Самостью – сама по себе парадокс. Опыт Самости приводит к осознанию этих противоречий как свободной воли в противоположность детерминизму, например. Мы увидели, что этот вопрос возник в религиозном контексте в отношении природы связи Бога с человеком. Тот же вопрос справедлив и для психологического контекста, если мы постараемся понять связь эго с Самостью. В рамках религиозной традиции этот парадокс может быть разрешен только в акте веры, но для современного разума этот путь уже не подходит. Юнг пишет:

Я не ожидаю от каждого верующего христианина, что он начнет следовать моему ходу мыслей, так как для него они могут казаться абсурдными. Однако, я также не обращаюсь к счастливым обладателям веры, а к тем, кто утратил свет, для кого тайна исчезла, и их Бог умер. Для большинства из них нет пути назад, и они даже не знают, является ли путь назад наилучшим исходом. Для обретения понимания религиозного содержания, возможно, все, что осталось у нас сегодня – это психологический подход. Вот почему я беру эти мыслеформы, которые закостенели в течении хода истории, пытаюсь их снова растопить и излить их в форму непосредственного опыта. (219)

Продолжая изучать непосредственный опыт в начале нового эона, Юнг продемонстрировал, что эмпирический Богообраз – это не троица, а четверица. Юнг обсуждает этот вопрос на всем протяжении своего эссе о Троице вPsychology and Religion. Здесь два разных аспекта образа троицы, зависящие от того, относятся ли они к структуре или к процессу. В христианской теологии он рассматривался более всего в связи со структурой Бога, и это означает, что Бог – абстрактен, четверичность с удаленным четвертым элементом, который необходим, чтобы привнести Бога в реальность. Троичный Богообраз – продукт размышлений, а не конкретной реальности. Однако, если рассматривать образ Троицы как процесс, появляется другая картина. Процессы – это движение во времени, и все процессы протекают по троичной структуре: начало, середина и завершение. В психологических терминах троица как процесс и символизм числа три относится к эго, тогда как число четыре принадлежит Самости. Эго существует во времени. Пространство и время как формы восприятия – это суть эго, основа самого его существования.

Историческое проявление в пространстве и времени заключено в символизме христианского Бога как Троицы. Это было впервые выражено Монтаном во втором веке и затем Иоахимом Флорским — в двенадцатом. Каждый описывал Троицу как череду исторических этапов, век Отца соотносился с ветхозаветным периодом, век Сына – с новозаветным, а век Святого Духа был описан Монтаном в виде себя как Святого Духа, Параклета. Иоахим Флорский был скромнее. Он полагал, что Святой Дух проявит себя в новом монашеском братстве, которое будет основано в его время. С психологической точки зрения это значит, что Святой Дух начинается с нас.

Эти три этапа: век Отца, Сына и Святого Духа – также можно рассмотреть как психологическое развитие человека. Юнг разбирает это в своем эссе о Троице:

[Мир Отца — это] мир человека в детстве… [Он] знаменует собой время исконного единства со всей природой [то есть время, свободное от критичекого суждения и моральных конфликтов]… (220)

[Мир Сына – это мир], в котором человек начал томиться по спасению и тому совершенному состоянию, когда он и Отец все еще были едины. С тоской оглядывался человек на царство Отца — но оно было утрачено окончательно и бесповоротно, потому что произошло уже необратимое расширение человеческого сознания, обретшего самостоятельность. (221)

Поэтому состояние «Сына» — это конфликтное состояние par excellence [в высшей степени (лат.)–прим.пер.]: выбор возможных путей затемняется угрозой столь же многочисленных возможностей сделать неверный шаг. «Свобода от закона» приводит к обострению противоположностей. (222)

Это изменение произойдет тогда, когда два заменят одно. Два по своей сути представляет собой конфликт или сомнение. Когда появляется третье, происходит сдвиг в мир Святого Духа. Юнг пишет:

Таким образом, достигнутый в третьей фазе [Святой Дух] прогресс означает что-то вроде признания бессознательного, если не вовсе подчинение ему… Подобно тому как переход от первой ко второй фазе требует от человека принести в жертву свою детскую зависимость, так и при переходе к третьей фазе он должен отказаться от своей исключительной самостоятельности. (223)

Это третье состояние… означает включение самосознания в некую начальствующую над ним целостность, о которой человек не может сказать «Я», но которую лучше поэтому представить себе в виде какого-то относительно более объемного существа. (224)

Эти идеи Юнга интегрируют символизм Троицы как временный процесс в психологию индивидуации. Однако, если рассматривать Троицу как структуру, она остается незаконченной, недоразвитой четверицей, абстракцией без конкретной реальности. Как коллективный исторический процесс и метафизическая формулировка Богообраз воплотил сам себя в Церкви и христианской теологии. Но, говоря с позиции психологии человека, это воплощение еще не произошло. Для человека это только метафизическая абстракция, но не реальность опыта. Процесс воплощения еще не завершен и должен продолжаться и дальше. Юнг комментирует:

Христианская цивилизация показала ужасающую пустоту: она имеет внешний лоск, но внутренний человек остается незатронутым и, следовательно, неизменным. Его душа отделена от его внешней веры; в душе своей христианин не идет вровень с внешним и изменениями… Внутри, как и в древности, правят архаические верховные боги; то есть внутренняя связь с внешним Богообразом не развивается… Слишком мало людей имеют дело с божественным образом как внутренне присущим своей душе. Христос встречает их только вовне… До тех пор, пока религия имеет только словесную и внешнюю форму, и религиозная функция не пережита нашими собственными душами, ничего существенного не произойдет. Необходимо понять, что mysterium magnum [великая тайна – прим.пер.] -это не только реальность, но первое и главное, что укоренено в человеческой психе… первая задача всего воспитания (взрослых) -это передача архетипа Богообраза или его влияния сознанию. (225)

[Христианство было основано на] восприятии символов, вынесенных бессознательным процессом индивидуации, который начинается всегда, если коллективные доминанты человеческой жизни приходят в упадок. Появляется множество людей, одержимых архетипами божественной природы, которые поднимаются на поверхность, чтобы сформировать новые доминанты. Это состояние одержимости проявляется в том, что одержимые идентифицируют себя с архетипическим содержанием… они воспроизводят его конкретно в своих собственных жизнях, становясь таким образом пророками и реформаторами. Поскольку архетипическое содержание христианской драмы было способно дать удовлетворительное выражение встревоженному бессознательному многих людей, consensus omnium [согласие всех – прим.пер.]подняло эту драму до общеобязательной истины – конечно, не актом решения, но иррациональным фактом одержимости, что гораздо эффективнее. Таким образом, Иисус стал охраняющим образом или амулетом против архетипических сил, которые угрожали овладеть всеми. Была провозглашена благая весть: «Это случилось, но это не случится с вами более, пока вы верите в Иисуса Христа, Сына Божьего!» Однако, это могло случиться и это может случаться, и случится с каждым, в ком распалась христианская доминанта. (226)

Другими словами, когда живущий Богообраз умирает, как это произошло в западном мире, падает с позиции метафизичекой проекции, он не может больше защищать человека от нуминозности. И опасность состоит в том, что активный архетип может идентифицироваться с эго. Эго инфлирует. Юнг говорит:

Индивидуальное эго настолько мало и его мозг настолько слаб, чтобы вобрать в себя все проекции, изъятые из мира, что они разбиваются от своих усилий. Психиатры называют это шизофренией. Когда Ницше сказал: «Бог умер», он выразил мысль, истинную для большей части Европы. Люди оказались под влиянием этой идеи не потому, что он ее высказал, но потому, что он подтвердил широко распространенный психологический факт. Последствия не заставили себя долго ждать: после тумана –измов наступила катастрофа. Никто не делал даже малейшие выводы из его утверждения. Но в некоторых ушах звенел тот зловещий звук древних времен, который эхом разливался над морем, и ознаменовавший смерть природных богов: «Великий Пан умер» (227)

Юнг далее продолжает и отмечает, что сейчас мы находимся именно в этой ситуации. Наша коллективная мифологическая доминанта исчезла, и мы сейчас противостоим энергиям архетипической фигуры в своей непосредственной форме. Нам необходимо четко осознать эту ситуацию, чтобы не попасть в инфлированную идентификацию с ней, что, в значительной степени, характеризует теперешнее состояние современного разума. Юнг продолжает:

В конечно счете, жизнь каждого человека – это в то же самое время вечная жизнь вида. Человек постоянно «историчен», потому что ограничен во времени… Так как жизнь Христа – в высокой степени архетипична, она представляет до этой степени жизнь архетипа. Но так как архетип – это бессознательная предпосылка каждой человеческой жизни, жизнь архетипа при проявлении также представляет собой скрытую, бессознательную основу жизни каждого человека. Что случилось в жизни Христа, случается везде и всегда. В христианском архетипе все такие жизни имеют один прообраз и выражение, которые случаются снова и снова или однажды и для всех. И в них есть вопрос, который нас волнует – смерть Бога, предвосхищенная в идеальной форме. Христос сам по себе – настоящий умирающий и само-перерождающийся Бог. (228)

Христианский миф сам по себе изображает смерть Бога и если мы будем понимать его правильно, он говорит о современных проблемах. Христос как воплощение Бога умирает на кресте, и утром на Пасху, когда женщины приходят к его гробнице, они слышат: «Зачем вы среди мертвых ищете Живого? Его здесь нет. Он воскрес.» (229) Юнг обращается к себе в этом отрывке:

Это типичный опыт, который повторялся многократно, и его проявление занимает центральное место в христианском таинстве. Смерть или потеря должны повторяться: Христос всегда умирает, и всегда рождается; для психической жизни архетипов время не имеет границ, когда для нас время ограничено… Настоящее – это время смерти и исчезновения Бога. Миф говорит, что мы не найдем его там, куда было положено его тело. «Тело» означает внешнюю, видимую форму, прежнюю, но эфемерную форму высшей ценности. Далее миф повествует, что ценность снова явилась чудесным образом, преображенная. Это выглядит, как чудо, потому что что когда ценность утрачивается, это переживается как безвовратная потеря. Поэтому то, что она возращается, представляется неожиданным. Трехдневное нисхождение в ад во время смерти описывает погружение исчезнувшей ценности в бессознательное, где путем победы над властью тьмы, она устанавливает новый порядок, и затем возносится снова на небеса, что значит приобретение высшей чистоты сознания. Тот факт, что только несколько людей узрили Воскресшего, означает, что это непросто – найти и распознать преображенную ценность. (230)

Вот ответ на нашу религиозную дилемму, в самом христианском мифе. Ницше провогласил, что Бог умер. Но если этот факт понимать психологически, мы увидим, что христианский миф уже предсказал это событие. Как Христос умер и воскрес в мифе, так и тело Христа, люди западной цивилизации, которые жили внутри этого мифа, могут повторить этот процесс: умереть духовно и затем воскреснуть. Что это означает? Это означает то, что тот Богообраз, которым мы жили, и утрата которого прокляла нас на духовную смерть от бессмысленности, снова восстановится на новом уровне сознания.

Основной темой христианского мифа является воплощение Богообраза, и Юнг спас эту тему своим пониманием процесса индивидуации, который соотносится с продолжающимся воплощением Богообраза. В «Ответе Иову» он говорит:

Нас всегда учили, что Воплощение есть уникальное историческое событие. Нельзя ожидать, что оно повторится… Таким образом, единственный источник откровения и полностью исчерпывающий авторитет — это Библия, а Бог —лишь постольку, поскольку он дал полномочия на написание Нового Завета. .. [Но Христос сказал своим последователям, что они]суть дети Божьи и «сонаследники Христу». Когда Христос покинет земное поприще, он будет просить Отца, чтобы тот дал своим «Утешителя» («Параклета»)… Утешитель же этот — Дух Святой, ниспосылаемый Отцом. Он как «Дух истины» будет учить верующих и «наставлять их на всякую истину». Следовательно, Христос мыслил себе некое постоянное осуществление Бога в детях Божьих, а, значит, в своих братьях и сестрах в духе…(231)

Воплощение Бога нуждается в продолжении и восполнении в связи с тем, что Христос из-за девственного своего зачатия и безгрешности не был эмпирическим человеком…

Продолжающееся непосредственное воздействие Святого Духа на призванное к детству человечество на деле означает идущее вширь воплощение. (232)

Эта концепция продолжающегося воплощения становится мостом между мифологией христианского эона и новым эоном, готовым родиться. Как говорит Юнг:

Как правило, основная идея новой религии происходит из символизма религии, ей предшествующей. Например, основная идея новой религии, которая последует за христианской эрой, провозгласит, что каждый – это Христос, что Христос – просто проекция единственно человеческой тайны, и поскольку мы вбираем в себя обратно проекцию Христа, каждый из нас – Христос. (233)

Другими словами, миф о воплощении Христа, процесс которого продолжается, символически описывает процесс индивидуации. В этом процессе человеческое эго должно столкнуться с трансперсональной Самостью (опыт Иова), которая порождает новый уровень осознавания Богообраза. Новое сознание эго непроизвольно реагирует на менее сознательный Богообраз, который сейчас становится очеловеченным и нисходит к сотрудничающим отношениям с эго. Этот процесс приводит к возрастающей психической целостности, которая исцеляет диссоциацию и объединяет парадоксальные противоположности, находящиеся внутри бессознательного Богообраза.

В конце концов эго и Самость становятся функциональным взаимодействующим единством. Архетип приобретает черты эго, а эго – черты архетипа, Бог становится человеком, а человек – Богом, так сказать, благодаря его «просвещенному человеческому сознанию, которое таким образом приобретает метафизическую и космическую важность». (234)

218 – CW 12, пар.26. См. мою работу Psyche in Antiquity, Book One: Early Greek Philosophy, глава 12, для дальнейшего обсуждения идей Юнга об историческом понимании алхимии

219 – “Psychology and Religion”, Psychology and Religion, CW 11, пар.148

220 – “A Psychological Approach to the Dogma to the Trinity”, там же, пар.201

221 – там же, пар.203

222 – там же, пар.272

223 – там же, пар.273

224 – там же, пар.276

225 – Psychology and Alchemy, CW 12, пар.12

226 – там же, пар.41

227 – “Psychology and Religion”, Psychology and Religion, CW 11, пар.145

228 – там же, пар.146

229 – Евангелие от Луки, 24:5

230 – “Psychology and Religion”, Psychology and Religion, CW 11, пар.149

231 – “Answer to Job”, там же, пар.655

232 – там же, пар.657

233 – The Visions Seminars, том 2, стр.301

234 – Юнг, Letters, том 2, стр.311