Эмили Джейн Андерсон
Татуировки как зримые АРХЕТИПЫ:
знаковые достопримечательности на карте души.
Это феноменологическое исследование использует интервью, чтобы изучить концепцию татуировки как зримых архетипов. Используя основные принципы архетипической психологии и основополагающей теории Юнга в работе со сновидениями для исследования, я рассмотрела образы татуировок пяти участников в контексте их типологии, архетипической динамики, и других соответствующих деталей из пространных интервью . Исследования привели к следующим выводам: (а) образы татуировок несут функцию архетипов в психологии участников исследования, (б) согласно типологии темпераментов Керси (Keirsey ) очевидно, что архетипы потенциально являются движущей силой для желания нанести татуировку (архетипы стремятся быть проецированы вовне в виде татуировки), и (в) активные архетипы измеренные Индикатором Архетипов Пирсона-Марра ®, вероятно, относятся к мотивации, лежащей в основе каждой татуировки. Эти данные вполне убедительны по отношению ко многому в области консультативной психологии.
ГЛАВА I ВВЕДЕНИЕ
Когда я вошла в тату студию в день, когда я решила пометить свое тело навсегда дизайном на свой выбор , я не попросила именно архетип , но я неизбежно это получила . Я потратила много времени на разработку изображение в творческой , рефлексивной манере, интуитивным путём , и результатом был символ, который я могла бы носить на моем теле навсегда , тот, что я получила из глубин моего сознания. Татуировка это практика, которая существует во всём мире и в каждой культуре с незапамятных времен, поэтому, когда я пошла к татуировщику в тот роковой день, для меня это была не только знаком моей личной идентичности , я сделала шаг, который отметил меня как часть татуировочной культуры, культуры такой же старой, как сама татуировка . Татуировка была когда-то всего лишь сажей костра, которую кто-то втёр в открытую рану или тушью , которая была внесена под кожу заостренной палкой, но современная татуировка стала цветной, сложной , объёмной , говорящей красноречивее всяких слов о человеке, который ее носит . В современном обществе, татуировки стали произведением искусства .
В моем исследовании, образы и символы, которые живут на телах сегодняшних татуированных людей неразрывно связаны с внутренней жизнью каждого человека, которая обычно выражается через сны и фантазии. С помощью процесса воображения можно отыскать символ собственной индивидуальности, возможно, даже архетипический, разблокировать дополнительный путь к бессознательному, из которого священный образ и происходит. Этот психический процесс обладает способностью исцелять и изменять, и в результате изображение может стать продуктом бессознательного, которое скорее просачивается через кожу осознания, чем наносится на кожу с помощью вибрирующей иглы.
Обычно мы соотносим татурованных людей с бунтарями, осуждёнными, подростками, всеми теми, кто испытывает давление общества. Важно, однако, понять где таятся корни того, что выражается через символическую образность, помещенную на поверхность кожи. Я убеждена, что татуировки, это ожившие символы и архетипы психического их обладателя. Верена Каст (1990/1992) отметил, что слово символ происходит от греческого слова Симболон, что означает маркер идентичности. Для ее носителя, смысл татуировки может быть столь же значительным, как и её образ. Разработка изображения и выбор места нанесения татуировки, является как правило, сложным и трудоемким психическим процессом. Он включает в себя значительное отражение представление человека о себе , запечатлённое на коже, таким образом полученное изображение действительно становится маркером идентичности.
Обзор главы.
Признавая мощное воздействие, учитывая роль моих собственных татуировок в моей психической жизни, цель данного исследования заключается в дальнейшем изучении образов татуировок среди моих сверстников, и того как они могут быть восприняты как в роли видимого архетипа. С этой целью я учитывала концепции Карла Густава Юнга о психике, душе и личности; архетипах; работу со сновидениями и активное воображение, дополненные архетипической психологией Джеймса Хиллмана в, которой душа лежит основе отрасли психологии, включает идеи искусства и культуры, как они проявляются в воображении (Hillman, 1983) в отношении символов на телах участников моих исследований. Имея это ввиду, я поместила, типичное значение татуировок участников в контексте их психологического типа, согласно Убывающему Определению Характера Керсли (Keirsey, 1998), их преобладающие типичные темы, обозначенные Определителем Архетипов Персона-Марра (Pearson & Marr, 2002), и обширные личные истории, чтобы качественно рассмотреть души моих участников и места, которое каждая татуировка занимает на их телах. Другие области исследования были включены, чтобы основать эти интерпретации в соответствующей структуре. Также, я обрисовала в общих чертах краткую историю нанесения татуировки и соответствующую символику, которая была проявлена. Я также рассмотрела важность самовыражения как путь к реализации самости посредством нанесения татуировки. . Кроме того, я продемонстрировала, важность, углубить осведомленность психотерапевтов, насколько значительна может быть символика татуировки.
В обществе, где татуировки больше не соотнесены с маргинальными группами населения, но которые так распространены, что это стало нормой, обсуждение татуировок клиента может открыть канал общения и обеспечить информацией о психической жизни клиента.
Татуировка.
Почему люди татуируются.
Причины для татуировки столь же разнообразны, и различны, как и люди, которые татуируются. Исторически сложилось так, что татуировка служит многим целям, включая ассоциации с племенем или кланом, для демонстрации статуса, камуфляжа в бою, для обрядов, торжества или траура, или членства в группе, военных, мафии, или банды мотоциклистов (Каплан, 2000). Татуировки были также использованы в качестве наказания и для клеймления заключенных и преступников (Anderson, 2000). В любом смысле, татуировка становится маркером идентичности, будь то в рамках коллектива или частного лица с уникальными чертами.
Татуировка и граница личности.
Юнг осмыслял личность, как часть целого. Эго — центр отдельного сознания , к которому приложено самосознание человека, его ядро, образец самости. Он описал, что самость, это цельность, которая охватывает и сознательное и бессознательное, и это — все тотальность психического. Интеграция сознательных и бессознательных сил является ключом к целостности или индивидуации, к которым, как Юнг предпологал, каждый человек постоянно бессознательно стремится (Сторр, 1983; Young-Eisendrath & Dawson, 1997).
Более современные интерпретации предполагают, что самость находится не в ядре эго, но на границе эго, в пространстве, где самость взаимодействует с другими. В этой концепции, самость определяется в отношениях с другими людьми (Зинкин, 1991/2008).
Индивидуация себя чисто внутренне не более говорит о цельности, как если бы это было в руководимом эго вакууме. Скорее всего, это другой человек определяет человека. Это пространство татуировки.
Татуировки на коже,по своей природе занимают ограниченное пространство, площадь, имеющую границу между внешним и внутренним состояниям себя, между собой и другими, и даже между слоями кожи. Татуировки делают внешним внутренний аспект бытия и превращают кожу, и так уже самый большой орган тела, в тот, который работает так же как мозг, во вместилище для воспоминаний, идей и живущих изображений. Кожа находится в постоянном состоянии смерти и возрождения. Клетки кожи умирают и воссоздаются в постоянном цикле, все же татуированное изображение остается прежним (почти пр.пер.). Ессенция самости читается на рукаве, как есть, в неоднозначном пространстве, на границе между внутренним и внешним, центром и периферией одновременно. Татуировка обращаетеся к пути, недоступному для тела и голоса. Она создаёт образ, который инкапсулирует идентичность. Обеспечения такого выражения в природе таких ограгичений..
Татуировка и самовыражение.
Выражение самости в юнгианской терминологии подразумевает сочетание сознательных и бессознательных сил, которые говорят о полноте и целостности души. Марго DeMello (2000) выделил четыре общие темы, которые побуждают татуированных людей к выражению себя. Во-первых, татуированные люди склонны искать изображения, которые являются уникальными и говорят о своей индивидуальности. Поскольку татуировка стала настолько распространенной, просто быть татуированным уже не достаточно, чтобы выделится, но тот факт, что большинство людей уже не удовлетворяется трафаретами и многие любители татуировки тратят время и творческую энергию на получение произведения искусства, делает каждую татуировку и каждого татуированного единственным в своем роде. Как не похожи две души, так нет и двух идентичных выражений душ, выраженных как символ или смысл.
Во-вторых, татуировка также является формой выражения духовности (DeMello, 2000). Это может быть буквальный и конкретный религиозный образ, или это может лишь метафорически представлять духовный путь человека. Татуировка может дать форму, бестелесному в принципе, образу. Добровольное согласие на причинение раны, требует доверия для того, чтобы исцелить, а так же может представлять собой духовное путешествие. Точно так же, татуировки могут быть выражением личностного роста, это третья тема у DeMello. Они могут знаменовать моменты в жизни, когда человек чувствует перемены или даже инициацию. Татуировка может быть памятью о ком-то или о чем-то, что больше не является частью настоящего. Татуировка может принести завершённость чего-то в прошлом или надежду на будущее. Она может представлять исцеление, рост, изменение, радость, стыд, страсть. Татуировка как хамелеон, адаптируется для любых потребностей (DeMello, 2000).
Четвертая форма самовыражения, что человек может выбрать, чтобы передать своё отношение к телу. Для некоторых, тело священно и не может быть осквернено в любом случае, в том числе путем татуировки. Для других, тело это храм, который необходимо украсить, подобно тому как соборы украшаются витражами и скульптурами.
Тело смертно и грешно, оно приземляет своего владельца вниз через болезни, ранения, боль. Татуировка позволяет восстановить контакт с телом, по своей воле и контролируя процесс. Это вызывает боль, но это та боль, которая напоминает нам, что мы ещё живы и на что-то годны. Тело может превратиться в живой холст, рассказывающий нам историю страданий, а не оставаться просто страдающим телом (DeMello, 2000).
Татуировки как символы.
Верена Каст (Verena Kast )(1990/1992) утверждал, что «сознательное и бессознательное содержание [психики] объединяется в символах» (стр. 1). Символы являются отражением невыразимой, загадочной концепции, и не могут быть представлены в словах. Как видимое представление невидимого и комбинация бессознательных и сознательных сил, татуировка по самой своей сути символична. Символы могут принимать множество различных форм и мы можем их обнаружить в самых разных
местах, например во сне, фантазиях, поэзии, сказках, мифах, и искусстве (Каст, 1990/1992). Каст подчеркнула этимологию слова «символ»на примере из традиции Древней Греции. Когда два друга расставались, каждый брал себе по половине сломанной монеты. По возвращении две половинки монеты складывались, и если они совпадали, друг приветствовал друга. Эта история говорит нам не только о монете, как о символе, но и о том, что соединение частей в целое создает восприятие личность. Основной посыл монеты, это единство личности обладателя и символа его правомочности.
Символ в данном случае неразрывно переплетен со смыслом. В психологии Юнга, символы проявляющиеся часто и спонтанно, наиболее требуют внимания и интерпретации. Например, в течение нескольких месяцев, я встречала повторяющийся символ в моих снах, в моих художественных начинаниях, и в моем окружении. Изображения морских черепах запрудили моё сознания, нагружая меня интригующими смыслами, что заставило меня исследовать мои ассоциации с ними. Чем больше я узнавала, тем больше я понимала, что этот символ призывал меня обратить своё внимание на его роль в бессознательном, и, болеет того требовал реализации на моей коже в виде татуировки, которая всегда бы напоминала мне о той силе и значении, и которые так искали моего внимания.
Татуировки, это несомненно символы, смысл которых вдохновлён как сознательными, так и бессознательными мотивами владельца. Смысл, прилагаемый к символу, становится столь же значительным, как и внешний образ, и само изображение не может рассматриваться отдельно от смысла. Символы татуировок могут возникать из бессознательного непрошенными, или придать силы для своего проявления в процессе работы над дизайном татуировки или определением ее местоположения на теле.
Несмотря на то, символ и его значение может быть временными (Каст, 1990/1992), татуировка остаётся знаковым моментом бессознательного, и превращается в постоянную дань символическому элементу личности.
Основополагающая Теория и Аналитической Техники Определения Ключевых Терминов.
Согласно Поли Янг и Теренсу Доусону (Polly Young-Eisendrath and Terence Dawson (1997), » ‘архетип», это гипотетический конструкт … призванный объяснить проявление «архетипических образов», то есть, все образов, которые появляются в снах и фантазиях, которые имеют поразительное сходство с универсальными мотивами, найденными в религии, мифах, легендах и т.д. «(стр. 315).
Эго. «Слово «Эго» описывает два существенно различающихся явления: (1)ЭГО как комплекс прилагаемый к чувству «Я», ядро которого составляет архетип самости, и (2)эго, как центр сознания» (Young-Eisendrath & Доусон, 1997, с. 316).
Психэ. «Совокупность всех психических процессов, сознательное, а также бессознательное» (Young-Eisendrath & Dawson, 1997, p. 318).
Самость. (Young-Eisendrath & Dawson, 1997) опредяляют «самость» как …
(1) архетипический образ «целостности», переживаемый как трансперсональное могущество, которое наполняет жизнь смыслом.
(2) Гипотетиеский центр всей психики, который воспринимается, как то, что управляет человеком, и которому индивид бессознательно стремится. Принцип согласованности, структура, которая организует и управляет балансом и интеграцией психического содержания. (стр.318)
Душа. Функциональный комплекс в психике (Sharp, 1991).
Символ. «Символ можно определить как наилучшее выражение чего либо предполагаемого, но неподвластного непосредственному знанию или которое не может быть адекватно определено в словах» (Young-Eisendrath & Dawson, 1997, с. 319).
Типология. Согласно Young-Eisendrath and Dawson (1997):
Юнг различал два базовых отношения (экстраверсия и интроверсия) и четыре функции: мышление, чувство, ощущение и интуиция. Он описал мышление и чувствование, как «рациональные» (потому что они включают в себя соответствие правилам?)), и ощущений и интуиции как «нерациональные» (потому что они реагируют на раздражители без осмышления). Таким образом, существуют восемь основных типа: например, Экстравертное мышление, Интровертная
Думая и т.д. (стр. 320)
Бессознательное. Если просто, бессознательное состоит из «этих мыслей, переживаний и чувств, о которых мы не знают» Первин, Червоне, и Джон (Pervin, Cervone, & John, 2005). Бессознательное способно спонтанно создавать образы, которые появляются в сознании через сны и фантазии (Хиллман, 1983).
Обзор архетипической психологии
На языке наших собственных интерпретаций бессознательное говорит с нами образами (Johnson, 1986). Без лжи, скептицизма и необходимости анализа, эти образы рождаются полные символизма и странностей в сознание мечтателей и творцов. Майкл Адамс (Michael Vannoy Adams (2004)) предположил, что психика построена из изображений и воспринимает реальность как образы. Другими словами психика формирует образы на основе неизвестного и запутанного (Нагваль), фильтруя это через опыт, что бы интерпретировать мир. В результате мы получаем энциклопедию образов, созданных для преодоления разрыва восприятия между известным и неизвестным. Символический язык образов, через которые бессознательное говорит наиболее естественно проявляется во снах и воображении (Johnson, 1986). Во сне сновидящий может лицезреть неземные яркие образы, недоступные в реальности. В фантазиях человек может видеть реальность за пределами реальности обыденного восприятия, реальность, которая хочет быть понятой(Adams, 2004). Через сны и фантазии бессознательному позволяется вопить о кошмарных видениях упырей и монстров, предаваться воспоминаниям о красках и звуках дня, радуге и голубом небе, и петь от души.
Джеймс Хиллман (James Hillman (1983) как и Юнг, признавал феноменальный потенциал психики говорить языком символов, используя образы фундаментальных культурных, художественных и исторических аспектов человечества. Взгляд Хиллмана, котрый он назвал архетипической психологией опирается на концепцию Юнга гласит:
«основные универсальные структуры психики, формальные в своих относительных режимах, являются архетипическими структурами» (стр. 2). Эти архетипические модели появляются в мифах, искусстве и социальных обычаев во всем мире, а также в мечты и фантазии. В то время как Юнг интерпретировал их универсальность, что бы инвертировать их феноменальность, архетипическая психология утверждает, что проявление архетипических паттернов всегда является экстраординарным Адамс (Adams, 1997).
Джеймс Хиллман(James Hillman (1983), как и Юнг, признавал феноменальный потенциал психики говорить с нами на языке образов относящихся к фундаментальным культурным, художественным и историческим аспектам человечества. Взгляд Хиллмана, который он назвал архетипической психологией опирается концепции Юнга, что «основные универсальные структуры психики, формальные модели в своих относительных режимах, являются архетипическими» (стр.2). Эти архетипические модели проявляются в мифах, искусстве и социальных обычаях во всем мире, а так же во снах и фантазиях. В то время, как Юнг интерпретировал их универсальность, что бы подчеркнуть их нефеноменальный характер, архетипическая психология утверждает, что проявление архетипических паттернов всегда является экстраординарным Адамс (Adams, 1997).
Архетипические образы становятся ценными строительными блоками образного мира и имеют неоценимое значение, при выходе за рамки сознания.
Архетипический подход отвергает существительное архетип, сохраняя при этом прилагательное архетипическое. Для Хиллмана, создание списка архетипов как вещей, отнимает возможность широкого взгляда на образы как на потенциально архитепические.
Архитепическим может быть опыт стоящий за фактом, а не сам факт. Точки зрения Хиллмана основывается на на концепции Юнга об архетипах, но движется в несколько ином направлении, термин психология образов часто используется как синоним архетипической психологии, как способ демонстрации значимости образов и важности восприятия их, как реальности. Образы приходят к человеку и через человека, если он использует своё воображение как корабль, что бы плыть Адамс (Adams, 1997). Хиллман (Hillman (1983) объясняет важность образа в качестве основной единицы психики:
Образ был идентифицирован с психикой Юнгом («образ это душа»-CW 13, § 75),
основная максима, выработанная архетипической психологией гласит, что душа состоит из образов и является в первую очередь деятельностью воображения, наиболее ярко как парадигма выраженной в сновидениях. Ведь во сне, сам сновидящий является всего лишь одним из образов наряду с другими и где вполне можно сказать, что видящий сон находится во сне, а не сон в нём. (стр. 6)
Ключ к работе с образами сновидений, Хиллман подчеркнул, заключается в восприятии образа непосредственно, не в буквальном смысле, но как послание, пришедшее из глубин психики. Хиллман считает, что «образ всегда кажется более глубоким (архетипичным), более мощным (несущим потенциал), красивым (теофаническим (богонасыщенным), чем его трактовка» (Hillman, 1983, pp. 9-10). Ясно, что образ несёт в себе наибольший психический заряд, нежели его интерпритация. Очевидно, что архетипическая или образная психология, это не школа или практика, но скорее способ мировосприятия. Если всматриваться в образ как архетипический, то можно разглядеть заключённый в нём посыл.
Рассматривая смысл или значение в образе архитепическое требует работать с ним и рассматривать мир, как говорит Хиллман (1975) как одухотворяющим по четырём направлениям. Первой операцией будет персонифицировать образы и идеи или одушевить их (наполнить душой, привить им душу). Поскольку каждому человеку проще общаться с другим человеком, нежели с абстрактным понятием, очеловечивание абстрактных понятий упрощает такие отношения. Персонификация также помогает отделить образ или абстракцию от себя и рассматривать его как отдельное живое существо (Hillman, 1975). Один из способов, который предлагает Хиллман, это писать именование рассматриваемого образа заглавными буквами, тем самым одушествляя его. В таком тексте Образ более жив, чем просто изображение (Adams, 1997).
Помимо простого рассмотрения Образа с волнением, свободной волей и способностью к суждению, Хиллман призывает к его обожествлению, добавляя чуство благоговения. Это лишает изображения их символической, архетипической роли, как структурной единицы психики, и в дальнейшем наделяет их «этической позицией, инстинктивной реакцией, характерной способностью к мышлению и речи, и претензией на способность чувствовать» (Hillman, 1975, p. 35).
Как только образ приобретает человеческие качества, следующим действием к одушевлению будет Паталогизация образа (Miller, 2008). Хиллман предположил, что душа патологизирует себя, или создаёт свои собственные фантазии патологии, с тем, что бы оценить своё мировоззрение, которое фильтруется через скорбь и болезни. Фантазия о болезни становится симптомом состояния души. Хотя, скорее всего, это не говорит о непосредственном заболевании, язык психики привлекает внимание к боли, от раны на этом образе, делая более вероятным его рассмотрение (Hillman, 1975). В то время как бессознательное, как правило даёт нам подсказку, а не тщательно шифрует свои сообщения, симптомы всё же подаются в контексте несущего их символа (Adams, 2004).
Персонифицированные образы одушествляются в соответствии с потребностями человеческой души по отношению к данной абстракции. Подобно живым людям, страдающие, кровоточащие и плачущие, существуют они снаружи и отдельно от нас.
Теперь, когда мы персонифицировали образы и заставили их страдать, следующим действием будет психологизировать их, или начать рассматривать актуальное послание образа. Здесь мы начинаем искать закономомерности, чтобы прояснить ситуацию, и углубить состояние рефлексии, которое поддерживает целостность души, но позволяет ее исследовать (Miller, 2008). Хиллман (1975) предположил, что этот процесс включает в себя разработку психологической идеи, которая «порождает отражение души её природы, структуры и цели» (с. 117). В строго внутреннем процессе, психологические идеи позволяют душе определить, что будет способствовать излечению и получению пользы.
Процесс рефлексии и создания идей ввергает душу в действие, акт полный понимания и открытий, а не только ради борьбы с застоем (Hillman, 1975).
Этот этап в в процессе создания души может быть наиболее интенсивным из-за глубины данной работы. Это непрерывный процесс, который не связан никакими структурными ограничениями по времени или форме. Движение достигается только в результате движения (Hillman, 1975). Когда это произойдёт, начинается четвёртая стадия.
Это последнее действие возвращает абстракцию персонализированной, паталогизированной и психологизированной сущности и переносит её из личной реальности в коллективную. Это движение освобождает развитую сложную архетипическую энергию обратно в космос коллективного бессознательного отражённой через творчество и воображение для нужд всех. Идея рассеивается, распространяясь далеко и широко ускоряя исцеление души мира (Miller, 2008).
Позволяя времени и воображению вдохнуть жизнь в образы и концепции, рассматривая имеющиеся симптомы, взирая сквозь смысл образа, освобождая мысли и способности человечества создается пространство священных снов и творческого воображения. Работа с душой, не есть просто работа с образами как таковая, но путь позволяющий разрушить интриги и выйти на свободу. Рассмотрение символических картин на телах участников моих исследований велись с глубочайшим уважением с точки зрения архетипической психологии. Их татуировки являются буквальными представлениями их процесса индивидуации через психическую образность, соответственно мои собственные усилия в понимании этих образов носили ознакомительный характер. Архетипическая психология это способ восприятия мира, и через эту призму и были рассмотрены данные татуировки.
Работа с образами: Сновидения и Активное воображение.
В то время, как архетипическая психология стремится избежать буквального прочтения образов и предполагает, что значение находится в более тонком смысле, а не в визуальном образе, я считаю, что татуировка является кульминацией истинной работы с картинами психики. Символический акт маркировки тела изображением призывает нас к конкретике.
Ещё один способ работы с образами, которые возникают из бессознательного в виде снов и воображения через юнгианский анализ сновидений был демистифицирован в сжатый и практичный способ Робертом Джонсоном (Robert A. Johnson (1986) в его книге «Внутренняя работа». В этом труде Джонсон дополняет учение Юнга о том, что бессознательное представляет себя сознанию в виде символических образов.
Приходящие символические изображения часто сильно чувственно заряжены, что бы вызвать сильную реакцию через эмоции, они жаждут внимания и требуют участия. Внезапные вспышки необъяснимого гнева или радости, страсти или страха позволяет предположить деятельность бессознательного. Затопленность чувствами не имеет никакого смысла для сознательного ума, так как они, по сути не находятся в сознании. В дополнении к спонтанным прорывам эмоций, два самых естественных способа, которыми бессознательное себя реализует, это символический язык снов и фантазий. Благодаря тонкой настройке моста между бессознательным и сознанием, психика находит ощутимые средства интуитивной бессознательной деятельности, и пользуется им в понятной для нас форме (Johnson, 1986). Оценивая значимость полученного материала, Джонсон (Johnson (1986)подчеркивает: «Мы начинаем жить в партнёрстве с бессознательным, а не полагаться на его милость» (стр. 5).
«Когда человеческая жизнь находится в равновесии, сознательный ум и бессознательное находятся в дружеских отношениях. Существует постоянный поток энергии и информации между ними. . . они встречаются в измерении сна, видений, ритуала, и воображения «(Johnson, 1986, с. 9). Чем ближе к целостности человек становится, тем более размытым становится барьер между бессознательным и сознательным. Принятие образов бессознательного, это только первый шаг в этом процессе, важной задачей является работа по включению образов сновидений в реальную жизнь (Johnson, 1986).
Джонсон, как Юнг и Хиллман, признавал важную роль архетипов и архетипических образов для работы бессознательного. Эти универсальные модели могут проявить себя как самостоятельно, так и в качестве основы комплекса или эмоционально-заряженного энергетического кластера (Young-Eisendrath & Dawson, 1997). В независимости от того, одет он в плащ или прячется за маской, каждый символ во сне или в воображении является важным аспектом самости, который может быть обнаружен или понят через самоанализ и поиск смысла.
Джун Сингер (June Singer (1994) говорит, что сновидение является самым ясным доказательством того, что бессознательное существует, и так как это так, то бессознательное становится самым доступным через сны.
Сны означают, то, что они говорят, и поскольку они говорят символами, это не шифрованный язык. В буквальной интерпретации скрытого смысла, первым шагом должен быть поиск ассоциаций и амплификация образов сновидений (Johnson, 1986; Singer, 1994). Стремясь найти параллели в образах мифологии и фантазий, человек может высветить потенциальную коллективную архетипическую информацию присущую образам. Следующий этап заключается в рассмотрении рассказов о сне и его образов и ассоциаций в контексте внутренней динамики человека. Что такого происходит в его или её жизни, что может быть выражено символически? Какая часть личности представлена тем или иным образом (Johnson, 1986)?
На этом этапе анализа сновидений, Юнг предложил три подхода к рассмотрению сновидения, которые не являются взаимоисключающими. Один из них, это рассмотрение на объективном уровне. С этой точки зрения, сон представляет сновидца в реальной жизни. События, отношения и образы рассматриваются как отражение реальной жизни человека, и сон считается реакцией бессознательного на ситуацию, возможно пытаясь решить проблему. Другой подход рассматривает сон субъективно. С этой точки зрения, объекты сна являются персонифицированными аспектами сновидца, и даже знакомые люди, которые появляются во сне, не обозначают этих реальных людей, но воплощают архитепические элементы личного бессознательного. Третий подход тоже является архетипическим, но фокусируется на универсальных паттернах и темах на коллективном уровне (Singer, 1994).
Этап изучения внутренней динамики состоит в основном в сборе информации путём опросов и амплификации. Это естественным образом приводит к третьей стадии, интерпретации: это кульминация предварительных усилий. На этом этапе мы находим смысл целостного опыта сновидения. Джонсон (Johnson (1986) определил несколько путей, позволяющих определить наиболее актуальную трактовку. Во первых оценка наиболее чувственно интенсивного варианта относительно анализа. «Ага» моменты и потрясающие инсайты, также являются мерилом эффективности.
Следует избегать интерпретаций, приводящих к инфляции эго, самовосхвалению, и попыткам переложить ответственность на другого человека. Такие корыстные интерпретации сновидений уводят нас от цели, которая состоит в том, что бы исследовать бессознательное двигаясь к интеграции с самостью. Так же для интерпретации важно, что бы она имела достаточно весомое значение, что бы её смысл был интегрирован в личность сновидца (Johnson, 1986).
Заключительный этап работы со сном заключается в ритуальном почтении к сновидению. Джонсон (Johnson (1986) предложил совершать по отношению к сну какой-либо символический акт, который придавал бы значению сна большую силу. Это придаёт сну важность, пикантность, понимание сна как урока, перемещает образ из абстрактного к чему-то конкретному. «Ритуалы, обьясняет нам Джонсон (Johnson (1986), обеспечивают нам приятие принципов из бессознательного и ярко запечатлить их в сознании. Высшей степени осознанный ритуал посылает мощный сигнал обратно в бессознательное, в результате чего изменения вступают в силу на более глубоком уровне »(стр. 100). Действие, трансформирующего духовный опыт во внешнее событие, регистрирует глубоко в ядре психики преобразование идей и образов из сна.
Активное воображение является подобной техникой для работы с образами сновидений или символов, которые возникают в воображении (Johnson, 1986). Сингер
Singer (1994) объясняет роль активного воображения, как трансцендентную функцию, посредника между эго и бессознательным. В активном воображении визионер призывает образы и предлагает им вступить в диалог (Johnson, 1986). Важной частью этого процесса является поддержание баланса между двумя тенденциями – одной, где эго берёт на себя роль господствующую над бессознательным, обесценивая его вклад, и другой, где бессознательное побеждает реальность и приводит к психозу и потере личности (Singer, 1994). Джонсон (Johnson (1986) предложил очертить этику и ценности обмена в этом процессе: это мера безопасности человека и окружающих перед лицом сверхактивных бессознательных сил и сохранение осознания реальности. Так же ценность представляет ритуальная конкретизация процесса обмена.
По оценке Джонсона (1986) лучшими ритуалами являются телесные, спокойные и проведённые в одиночестве, так как они производят неизгладимое впечатление на бессознательное. По моей оценке ни работа со сновидениями, ни активное воображение не могут сравниться с татуированием. Кроме того, процесс разработки татуировки значимый и символический, извлекает образ из области бессознательного через признание его архитепического значения, подобен колдовству над сущностным значением, объят магической энергией ритуального ранения в процессе татуирования. При рассмотрении татуировок участников моего исследования, я работала с образами с помощью вышеописанных процессов, выясняя тайные пути которыми психическое оставляет свои отпечатки на телах.
Заинтересованность и сотрудничество (вклад).
Мне пришлось потратить некоторое время выясняя, какой элемент моей психики я собираюсь сделать видимым посредством боди-арта. Удивительно, но независимо от того, сколько мыслей было вложено в сам образ и его расположение на теле, при символическом и архетипическом рассмотрении образа живущего в моем бессознательном, я погрузилась осознание новых слоёв смылов. При разработке символа, который выражает индивидуальную душу возможно потребуется глубокая интроспекция, и во многих случаях конфронтация с бессознательным. Подобно большинству людей, планирующих поход в тату-салон, я тщательно обдумала каждую татуировку, по семь раз каждую. Я считаю, что имеет смысл рассматривать татуировку как проводник в процессе инициации, изучение же моих татуировок после их нанесения в контексте архетипов стало опытом роста. Результатом этого исследования личной символики и архетипов мой боди –арт приобрёл свою собственную индивидуальность.
При ретроспективном рассмотрении собственных татуировок как архетипов я обнаружила несколько примечательных провокационных примеров. Моя первая татуировка, показанная на рис.1 была подарком себе на мою 21-ю годовщину. Я составила список идей и характеристик, которые я хотела объединить в символ, актуальный для меня на тот момент. Концепция дизайна начала вырисовываться , когда я обнаружила на стене тату-студии изображение красивой женщины с длинными распущенными волосами, державшей шар над головой. Я пришлось применить свой талант чтобы сделать её моей. Например, сферу над головой, я раскрасила как земной шар, наделив фигуру силой атланта, вместо открытой ладони, над которой она витала в оригинале, я поместила её над раскрытой книгой с цитатой из моего любимого стихотворения Эмили Дикинсон. Стихотворение гласит:
If I can stop one heart from breaking,
I shall not live in vain;
If I can ease one life the aching,
Or cool one pain,
Or help one fainting robin
Unto his nest again,
I shall not live in vain. (Todd & Higginson, 1978, p. 24)
Если я сохраню одно сердце от краха,
Я буду жить ненапрасно.
Если я облегчу жизнь больному
Иль от боли его огражу,
Иль малиновки птенчика
Я в гнездо возверну.
Я буду жить ненапрасно.
Вторая и последняя строчки «Я буду жить ненапрасно.» вдохновляли и мотивировали меня жить полнотой жизни. В целом изображённая у меня сбоку на ноге татукировка является великолепным символом моей женственности, силы, целостности и настойчивости.
Возможно, поскольку, это была моя первая, я вложила много себя в эту татуировку, поэтому она ясно представляет меня саму. Самость является вершиной всех архетипов в самой сердцевине души Фон Франц (von Franz, 1964). Согласно Марии-Луизе фон Франц
Marie-Louise von Franz (1964), самость у женщинчасто персонифицируется в символах мудрых и могущественных богинь. Фигура богини на моей ноге обладает силой,что бы удерживать мир в своих руках, в то время как сама она поддерживается словами бесконечной мудрости. Она излучает ауру вездесущности в своей роли «гигантского, символического человека, который охватывает и поддерживает весь космос» (стр.200).
Символично, что Богиня держит мир над головой. Она представляет собой символ моей борьбы совокупно со всеми женщинами. Земной шар становится мандалой, символом самости, что говорит о целостности, и этот шар теперь является центральной энергетической точкой моей личности.
Каст (Kast (1990/1992) отмечал, что люди в периоды внутреннего смятениячасто обращаются к мандале. Мандала даёт чувство целостности и завершённости, космического масштаба, которого они не могут найти внутри (Kast, 1990/1992). Когда эта татуировка появилась на мне, я была в ужасном положении, смущена и неуверенна, в том, что я сделала. Богиня стала для меня спасательным кругом, за который я могла зацепиться.
Рис.1.Татуировка богини, левая голень. (фото автора.)
Другая моя татуировка (рис.2) находится в нижней части моей спины, происходит из книги частушек 1960 года, которую я нашла в благотворительном магазине. Частушки были достаточно озорными для своего времени, что бы купить книгу, рисунок же на задней стороне обложки, где женщина валяется на спине от смеха, сделал своё дело, и я купила книгу. Чем больше я смотрела на этот рисунок, тем больше смеялась, и я поняла, что эта женщина олицетворяет моё злорадное чувство юмора. Я окрестила её Смеющейся Леди, и я всегда уверена, что у неё улыбка на лице, как будто её щекочут, в независимости от того что чувствую я сама.
Рис. 2 Татуировка Смеющейся Леди (слева), нижняя часть спины и иллюстрация из книги частушек (справа) (фото автора).
На моей пояснице изображен Трикстер, широко распространённый во всём мире универсальный культурный архетип. Трикстер выражает озорство и игривость, как примитивное выражение безмерного поведения (Russo, 1997). Смеющаяся Леди излучает веселье, она нарушает табу, существует вне социальных ожиданий. Я благодарна ей, за тот дар смеха, что она мне даёт. К счастью, теневая сторона моего смеющегося Трикстера неочевидна на изображении. Её юмор ни приходится ни на чей счёт, он невинен и безвреден, я если я в чём-то и грешна, так это в детском упрямстве, любви полакомится и в стремлении к гедонизму.
Рисунок 3. Мозг в форме сердца, левая грудь (фото автора).
Когда я уже завершала получение высшего образования, и определилась с дальнейшей карьерой, я отметила своё решение следующей татуировкой (рис.3). Я определилась как психолог консультант. Из опустошённого, загнанного в тупик человека, я превратилось в другого, обладающего ясным видением цели, и снабженного всем необходимым, для поездки туда. Идея татуировки посетила меня во время занятий по психологии, когда группа обсуждала анатомию мозга. Теория предполагает, что глубина канавок находится в прямой зависимости с интеллектом. Игра слов привела меня к мысли, что весьма интеллигентный человек будет обладать мозгом, испещрённым трещинами (Groovy) — крутой. Мне подумалось, что мои музыкальные предпочтения тех лет, рукоделье, мою страсть к знаниям, желание помогать людям, и достойный художественный вкус, всё это можно объединить в одном выразительном и уникальном дизайне. В результате я обрела изображение мозга в форме сердца с красочной обводкой и словом Groovy через слой мяса и костей напротив моего реального сердца. Это слияние ума и сердца отражают мой интеллектуальный подход к состраданию и сострадательный к интеллекту. Юнг предполагал, две пары противоположностей составляют психику: разум и чувство, и ощущение и интуиция. Каждая пара состоит из двух противоборствующих сил, одна из которых преобладает. Персонаж, у который больше зависит от мыслительной функции использует интеллект для анализа и рационализации в качестве механизма, для приема информации, в то время, как человек с больше развитой чувственностью будет основываться на опыте сердечного отношения Юнг (Jung, 1964). Мышление и чувство могут рассматриваться как различные способы отображения опыта и информации из окружающей среды.
Юнг расположил эти четыре полюса психики в противоположных точках по периметру круга, предполагая, что один из них полностью осознан и функционален, другой же подавлен и бессознателен. Для меня, как для будущего терапевта более показательным было взаимодействие между сердцем и головой и расстояние между ними.
Мне необходимо использовать все точки юнгианского компаса, что бы обогатить свою работу с клиентом. Для меня эта татуировка означает объединение диаметрально противоположных символов в один образ во имя союза, сотрудничества и любви.
Рис. 4 Морская черепаха, правое плечо (фото автора)
Моя самая последняя татуировка была первой, которую я сделала с полным пониманием её архетипического смысла. Я осознала энергию морских черепах, пузырящуюся внутри меня, и этот образ раскрывает моё внутреннее послание. Я всё больше приближалась к пониманию того, что должна сделать этот архетипический символ долголетия, настойчивости и плодородия частью моего тела, используя последнее как холст для самовыражения. Это изображение, как символ деятельности моего бессознательного очаровал меня как часть моей коллекции татуировок, так и на телах других людей. Я благодарна за возможность изучения татуировок и понимание того, что они значат для своих обладателей.
Практика и образ: мой вклад.
Татуировки могут быть рассмотрены во многих отношениях. С исторической точки зрения татуировки предшествовали цивилизациям и географически существовали по всему земному шару Каплан (Caplan, 2000). С точки зрения антропологии, татуировки говорят о социальном статусе и используются в обрядовой практике Демелло (DeMello, 2000). Нынешняя тату культура революционно расширяется пронизывая современное общество и теперь может рассматриваться и с других точек зрения. Чаще всего татуировка рассматривается как форма искусства, требующая художественного вкуса и качественного выполнения. Художественная татуировка рассматривается как объект критики и часть индустрии моды Флеминг (Fleming, 2000).
Исследователи рассматривают татуированных с точки зрения широкой общественности (Resenhoeft, Villa, & Wiseman, 2008), и общество устанавливает правила, дресс-код, диктуя допустимые пределы, работодатели же опираются на такие исследования при приёме на работу (Dorell, 2008). Татуировку соотносят с суицидальными тенденциями (Hicinbothem, Gonsalves, & Lester, 2006), опасным поведением (Carroll, Riffenburgh, Roberts, & Myhre, 2002) и преступными наклонностями (Peterson, 1997). Также, можно рассмотреть татуаж как причинение себе увечий (Anderson & Sansone, 2003), или как аспект бесконтрольного поведения (Shepperd & Kwavnick, 2000).
Данное исследование является уникальном в том, что рассматривает татуировки сами по себе, а не как практику нанесения. Взгляд на татуировку не на как патологию, только начинает появляться в литературе, в центре внимания как правило находится татуированный, а не татуировка на нём. Связь между изображением и психотипом человека, архитепическая энергия и личной историей, кажется ещё не рассматривались до этого исследования.
Выводы, следующие из этой работы наделяют тату образы той значимостью, которую они заслуживают. Процесс татуировки содержит бессознательную энергию, которая вдохновляет интуицию на поиски образа и его выражение, болезненный акт татуирования следует рассматривать как процесс индивидуации, этап путешествия героя. С позиции консультативной психологии, мы можем рассматривать татуировку как акт душевной реализации, если клиент татуирован, этим стоит воспользоваться. Татуированный клиент приходит к терапевту со зримой картой некоторых аспектов своей психики, запечатлённой на коже. Терапевту остаётся только воспользоваться, прочитать её и оценить её значение.
Качественная методология.
Структура исследования.
В данном случае мы имеем дело с феноменологическим исследованием. В этом типе исследований мы используем практику интервью, что бы исследовать человеческий жизненный опыт. Амедео П. Георгий и Барбро Георгий ( Amedeo P. Giorgi and Barbro Giorgi (2008) рассматривали феноменологический путь исследований как целенаправленный и заслуживающий доверие, основанный на инсайтах метод, позволяющий раскрыть и уточнить частные феномены. С этой целью, исследователь собирает информацию об опыте в формате интервью, сохраняя позицию открытости и чувствительности к явлению, оценивая его целостно, а также в виде комбинации структурных компонентов (Giorgi & Giorgi, 2008). Феноменологическое исследование разработано, что бы быть в большей степени описательным, нежели толковательным, более интуитивным, чем рациональным, используя амплификацию, а не редукцию (Giorgi & Giorgi, 2008). Изучение татуировок, как зримых архетипов, является основной структуры данного исследования, основанного на собеседованиях.
Участники
Группа участников исследования состояла из пяти аспирантов по консультативной психологии магистрской программы искусств в Тихоокеанском институте Санта-Барбары, штат Калифорния. Из пяти участников три женщины, два мужчины. Трое из участников были идентифицированы как кавказцы или европейцы, а один как испанец. Возрастной диапазон простирается между 25 и 45. Каждый участник был выбран на основе готовности дать публичное интервью, времени и усилий, затраченных на нанесение татуировки.
Процедура.
Каждый участник подписал согласие на аудио запись фотографирование татуировки. В каждом интервью был использован Сортировщик Архетипов Кейси 2 (Keirsey Temperament Sorter II) и Индикатор Архетипов Пирсона-Марра (Pearson-Marr Archetype Indicator®). Каждое интервью впоследствии было разделено на две части: (а) рассказ конкретно о татуировке и (б) истории жизни человека. В раздел о татуировке включены вопросы о таких предметах как процесс создания татуировки, её смысловое значение, и место расположения на теле, а так же события жизни сопутствующие процессу нанесения. В раздел личной истории включены вопросы о таких темах, как, каким образом участник пришёл попал в Тихоокеанский институт, какую роль играет духовность в жисни участника исследования, и как он относится к своему телу.
Инструментарий.
Для облегчения раскрытия материала, я использовала Keirsey Temperament Sorter II (Keirsey, 1998) для соотнесения с архетипическими образами и соотнесением с психотипами. Это прикладной инструмент по Юнгианской типологии. В дополнении к признанию сил архетипической энергии в психике человека, Юнг отмечал, в каждом человеке природную склонность к интроверсии или экстроверсии. Определение тенденции к комбинации четырёх основных психологических функций – «мышления», «чувства», «ощущения» и «интуиции» позволяет дать оценку и предположить черты темперамента, характера и личности (Keirsey,1998).
Дополнительная информация была собрана с помощью Pearson-Marr Archetype Indicator®, инструмента, который разработан для выявления тематических архетипов, которые формируют жизнь человека (Pearson & Marr, 2002). Создатели этого инструмента признают, что архетипы влияют как на бессознательное, так и характер жизни персонажа.
Этот инструмент позволяет последовательность из 12 основных архетипов по значимости в психике и помогает очертить их преобладание в характере, как они проявляются в образах, и соответственно силе в жизненном опыте (Pearson & Marr, 2007).
Архетипы, к которым этот инструмент обращается таковы: Невинный,Сирота, Воин, Воспитатель, Искатель, Любовник, Разрушитель, Творец, Правитель, Маг, Мудрец, и Шут (Pearson & Marr, 2002).
Анализ результатов.
Для анализа результатов данных, я начала с работы со сновидениями и активным воображением для амплификации образов с целью выявления сравнительных ресурсов в искусстве и мифологии, которые через символизм помогают понять архитепическую основу образов (Singer, 1994). После завершения процесса амплификации и ассоциации, я просчитывала внутреннюю динамику личности по отношению к татуировке по результатам инструментального анализа интервью. После того, как я исследовала множество ссылок и ассоциаций к образам и их место во внутреннем мире моих участников, я искала соотношение между темами и моделями поведения, которые прорисовывались в результате инструментальной обработки информации интервью. В процессе этой работы я испытывала глубокое уважение и признательность к образам в соответствии с догматами архетипической психологии. Работая с образами и превращая их в архетипические конструкции, в дальнейшем я была в состоянии представить себе татуировки в контексте психологической типологии каждого участника соответственно измерениям Keirsey Temperament Sorter II and the Pearson-Marr Archetype Indicator®. Я рассмотрела подробные результаты и связи между ними и результатами инструментального анализа. В итоге, учитывая повествования участников и их образ жизни, я исследовала потенциальные символические и архетипические отношения между душой моих участников исследования и изображениями, украшающими их тела.