Клуб Касталия

Энн и Барри Уланов

Трансформация сексуальности: архетипический мир Анимы и Анимуса

Часть I. Мост Анима/Анимус

Глава 1

Анима и Анимус

Я против использования термина «система». Если бы моей целью было создание системы, то я, наверняка, разработал бы более основательные и философские понятия, чем те, которые я применяю. Например, анима и анимус. Ни один здраво мыслящий философ не стал бы использовать такие иррациональные и нескладные идеи. Когда вещи складываются воедино, они не всегда выстраиваются в философскую систему: иногда, это просто факты, которые соответствуют друг другу. Мифологические мотивы являются фактами: они никогда не меняются; меняются лишь теории.¹

Мы приводим данное высказывание Юнга в самом начале книги, чтобы подчеркнуть возможные разночтения в обсуждаемой теме. Если даже сам Юнг считал свои идеи сумбурными, то что же ожидает на этом пути других исследователей, авторов и читателей? Если, как отмечает Юнг, сама теория подвержена постоянным изменениям, то зачем изучать ее настолько подробно и глубоко?

Ответ очевиден. Любая психологическая теория, даже самая лучшая, строится на неопределенности: содержание теории меняется так же, как и сам исследователь, который делает из нее выводы. Мы предлагаем своего рода карты для построения нашего жизненного опыта – не более и не менее. Страна, проводниками в которую служат Анима мужчины/Анимус женщины, является одновременно беспокойной и безмятежной, наполненной то взрывными, то невысказанными эмоциями. Она может строиться вокруг личности или направлять нас за пределы Эго, чтобы помочь нам найти самих себя, что, вероятно, является наибольшей жертвой для Эго. Совершая путешествие по такой стране, необходимо иметь путеводные карты.

Используя теорию Анимы/Анимуса на своих лекциях, практических занятиях, а также при создании безопасной среды для клинической практики, где данные идеи больше служат инструментом, нежели темой для обсуждения, мы обнаружили, насколько противоречивой она может быть. Содержание данного материала носит настолько личный и глубинный характер, что позволяет быстро выявить наши давние незажившие раны, скрытые глубоко в бессознательном. Сильнее всего нас задевает именно то, что заставляет чувствовать себя наиболее уязвимым, обманутым и преданным. На этом этапе появляются наши самые активные защиты, направленные на минимизацию чувства вины или еще более разрушительных эмоций, вызывающих ощущение хаоса в собственной жизни. Тихое недовольство перерастает в ярость. Мы высказываем свою точку зрения, приходим к определенным умозаключениям. Одновременно, благодаря полученному опыту, мы испытываем сильное волнение, предвкушая возможность вновь почувствовать себя живым и полностью пробужденным. Мы оказываемся в самом сердце своих идеалов, стремлений к единению и воссоединению, к жизни, наполненной любовью и страстью к тому, что наиболее значимо для нас.

В преддверии грядущих глобальных изменений вокруг нас, такие реакции присущи не столько отдельному человеку, сколько являются коллективными. Все наше беспокойство преобразуется в страхи, обусловленные половой ролью: мы чувствуем себя потерянными, увлеченными, раскрепощенными, разгневанными; снимаются запреты, уходит напряжение, так как мы освобождаемся от прежних сексуальных стереотипов, но при этом мы глубоко обеспокоены появлением новых. Сложность человеческой души, не желающей ограничиваться только анатомией тела, проявляется вновь и вновь. Именно в период серьезных изменений, влияющих на переживаемый опыт тела, души, отношений с другими людьми, правительством и Богом, Юнг высказывает свои «нескладные идеи» об Аниме и Анимусе.

По сути, идеи, обобщенные Юнгом в концепции архетипов Анимы и Анимуса, являются не столько «нескладными», сколько не совсем удобно выраженными, но необходимыми, так как материал, изложенный в данной книге, представляет собой систему нестандартных задач в отношении общепринятых представлений о половой идентичности и сексуальности, отказ от расхожих утверждений и признания все более сложного характера переживаний и осознания. Устоявшиеся общепринятые представления
о сексуальной роли человека не выдерживают проверку концепцией Анимы/Анимуса, поскольку, несмотря на стремление самого Юнга сократить типологизацию, теория Анимы/Анимуса не позволяет провести ни четкое
и понятное разделение «маскулинных» и «фемининных» качеств, ни категориальное разделение на юнгианские принципы «Логоса» у мужчин и «Эроса» у женщин.²

Если использовать язык Анимы и Анимуса, то мы действительно говорим о маскулинном и фемининном способах существования, но не имеем в виду исключительное обладание мужскими или женскими качествами. Мы настаиваем на проявлении очевидных маскулинных черт и способов существования в женщинах, и, напротив, явных ярко выраженных фемининных характеристик в мужчинах, как бы эти характеристики не отрицались и не подавлялись. Тем не менее, это вовсе не означает превратиться в андрогинное существо в итоге. Чем лучше мы понимаем свои Аниму/Анимус, тем осознаннее и легче мы существуем в границах своего тела, тем увереннее мы выражаем свою сексуальную идентичность. Мужчины становятся более маскулинными, а женщины – более фемининными, когда они не просто принимают качества противоположного пола в себе, но и получают удовольствие от непрерывного внутреннего диалога, характеризующего жизнь Анимы/Анимуса.

Так как внутренний диалог определяет многое в нашей жизни, нам порой бывает чрезвычайно сложно найти этому внешнее описание и выражение. Сейчас мы живем в мире «языковых игр» Л. Витгенштейна, где в каждой отдельной игре, в которую мы играем, нет каких-либо установленных правил или языка с четкой грамматикой и синтаксисом. Более того, значительная часть этой игры проходит за пределами языка слов, жестов, тела и других поведенческих привычек, поддающихся описанию. Тем не менее, внутреннее царство можно обнаружить. Юнг там был. Многие практики и теоретики последовали за ним в самые темные и самые светлые уголки мира Анимы/Анимуса, приходя к собственным открытиям на этой огромной территории, привнося свои идеи, оспаривающие то или иное описание, совершенствуя наши знания об устройстве внутреннего мира – там, где это возможно – и вселяя в нас беспокойство своими судьбоносными выводами о том, что часть этого мира сексуальной идентичности находится за пределами описания.

Сталкиваясь с трудностями, многие просто сдаются, приходя
к умозаключению, что это слишком сложно. Теорию со всеми
ее составляющими признают несостоятельной. Или, в лучшем случае, предлагают пересмотреть схему, в которой Анима/Анимус по-прежнему остаются значимыми категориями половой идентичности и сексуального поведения, но без их явного преобладания в мужчине или женщине. Так, любой человек представляет собой совокупность качеств Анимы/Анимуса. Согласно ревизионистскому учению, движение мужчины навстречу своей женской части, Аниме, аналогично его чувствам по отношению к Анимусу, подобно тому, как и женщину притягивает Анима, равно как и Анимус.
В итоге, несмотря на некоторые полезные инсайты, данная теория не вносит значимого вклада в исследование Анимы/Анимуса, а лишь подчеркивает, что, как и в случае со всеми теориями подобного масштаба, проблемы только увеличиваются с пониманием. В случае с данной конкретной теорией они должны постоянно проявляться, так как она, как никакая другая, строится вокруг миров сознательного и бессознательного, в которых мы получаем опыт величайших радостей, печалей и почти всех промежуточных состояний бытия.

При всех своих несовершенствах теория Юнга занимает место наравне
с концепциями Эдипова комплекса З. Фрейда, депрессивной позиции
М. Кляйн, ложного и истинного «Я» Д. Винникотта, Самости (Сэлф)
Х. Кохута, первичной по отношению к инстинктивным влечениям (драйвам). Посредством образов, символов, теоретических постулатов Юнг открывает нам доступ к нашей собственной сексуальности, не такой, какой она должна быть, или же какой мы хотим ее видеть, но именно той, которая действительно затрагивает основы нашей личностной сущности. Юнг показывает, что мы не можем спрашивать, какой женщиной или каким мужчиной мы являемся, а тем более отвечать на данный вопрос, если мы при этом не спрашиваем, каким образом, с позиции сексуальности, в нас существует другой, противоположный нашей осознаваемой сексуальной идентичности. Анима мужчины/Анимус женщины являются образом, порождаемым бессознательным, который связывает нас с нашим собственным внутренним миром. Это наш образ, в большинстве случаев, противоположного пола, и он всегда противоположен нашей сексуальной идентичности. Личность, достигающая целостности, является контрсексуальной личностью, стремящейся соединить внутри себя энергии мужского и женского проявлений человеческой индивидуальности. Мы не являемся или тем, или другим. Мы – смесь самих себя и другого, двух противоположных полов. Таким образом выглядит Анима/Анимус с теоретической точки зрения. Как это ощущается внутри? Какие «мотивы» и факторы», выражаясь научным языком, здесь складываются воедино?

Говоря об Аниме/Анимусе, мы имеем в виду все наши сексуальные
и духовные переживания, наш жизненный опыт. Мы говорим
о компульсивных привязанностях к другим, об ощущении сильнейшей потерянности, о связи с нашими внутренними фемининными глубинами. Мы чувствуем, что должны разворошить груду жизненных установок, чтобы отыскать путь к спокойному месту в древнем лесу или на берегу моря,
к глубинному мифическому образу шумерской богини урожая или прекрасным линиям и изгибам Венеры Виллендорфской. Мы говорим
о поиске нашей маскулинности, погребенной в труднопроходимых лесах современного мира, в его агрессивной активности, или в более спокойных попытках найти связь с другими людьми.

В данной работе затрагивается тема близких сексуальных отношений
с существующим партнером, в которых мы делаем все возможное, чтобы научиться отстаивать самое лучшее в Другом, вместо того, чтобы защищать свою собственную Самость. Нас волнует вопрос: «Как дольше сохранить огонь страсти и не увязнуть в скучных, холодных, созависимых отношениях?» Мы начинаем анализировать наши отношения со священником, наставником или психоаналитиком, и без того уже достаточно близкие и доверительные, которые вдруг наполняются сексуальным волнением. Как нам тогда оставаться благочестивыми? Как избежать опасности сгореть дотла? Всем нам знакомы такие моменты, когда мы испытываем потребность взаимодействовать с другим человеком абсолютно открыто, быть готовым ко всему. Мы также знаем, как плохо мы справлялись с такими ситуациями, лишь делая вид, но никогда не проживая их в полной мере, раз за разом становясь всё менее и менее уязвимыми и, в конце концов, циничными, навсегда лишая себя надежды установить подобную связь с другим. Здесь не нужны обобщения: у нас имеется бесчисленное количество примеров из повседневной жизни и клинической практики, показывающих, как Анима/Анимус влияют на взаимодействие между людьми и отношения с самим собой.³

Примеры

За завтраком с друзьями домохозяйка, недавно возобновившая учебу, чтобы получить диплом, жалуется на проблемы с астрономией. Ее муж, дипломированный специалист, пытается ей помочь. Женщина протестует
и отмахивается, всем своим видом показывая, что она просто не может понять его объяснения. В ее взгляде читается нежелание воспринимать его слова и сосредоточить на них свое внимание. Супруг пытается достучаться до нее всеми возможными способами, но тщетно. Женщина замыкается в себе. Муж с раздражением берет глубокую тарелку и говорит громко, пытаясь достучаться до жены: «Вот это планета!» Она отвечает: «У тебя всегда были сложности с выражением чувств!» Уязвленный, он становится угрюмым. Она же ощущает себя глупой.

81-летняя женщина впервые пришла на психоанализ. Хотя внешне она прожила достаточно «легкую жизнь», внутренне, по ее словам, ей пришлось довольно сложно: «Внутри меня есть кто-то больший, требовательный, задающий высокую планку, которой я не могу соответствовать, а то, что связано с любовью или значимой работой, словно заморожено во мне. Я не могу этого достичь». Женщина рассказывает свой сон, в котором она потеряла кошелек со всем содержимым. Какой-то мужчина говорит, что ее кошелек находится в чулане, и дает ей связку ключей. Во сне она протестует: «Но я же не знаю, какой именно ключ подойдет!» Таким образом женщина проявляет свою пассивность, которая настолько владеет ею, что она не может взять то, что ей предлагают и использовать это себе на пользу.

Актриса заявляет, что играет «из мужской части себя» и делает это наилучшим образом только тогда, когда у нее есть стабильные хорошие отношения с мужчиной. В таком случае «есть место и для проявления моей женской части». При отсутствии же отношений начинаются проблемы в работе, так как актриса не позволяет себе быть успешной, испытывая страх, что это убьет ее женскую часть: «Я стану мужчиной». Поэтому ее преследуют неудачи в карьере, ведь она всегда упускает звездные роли, испытывая страх перед тем, какую цену ей придется за это заплатить.

Мужчина, сомневающийся в своей сексуальной ориентации, рассуждает, что в отношениях с мужчинами он исходит из своей «женской части», но при этом беспокоится, «найдется ли место его мужской части». В отношениях с женщинами он чувствует, что должен выполнять мужскую роль, но считает это истощающим для себя. Другой мужчина, отвергая его гомосексуальные чувства, поясняет, что ищет в партнере «мужественность», которой, по его мнению, ему не хватает, и он находит эту мужественность в более молодых, мускулистых, привлекательных мужчинах.

Мужчина за тридцать испытывает маниакальное влечение к девочкам-подросткам. Он много и усердно работал, чтобы добиться успеха в жизни,
в профессии, в браке и достичь высокого положения в обществе. Он говорит, что «упустил период своей юности», поясняя, что был вынужден забыть мечтательную, поэтическую, идеалистическую часть себя для того, чтобы выжить и побороть свою тягу к наркотикам и алкоголю, присущую всем членам его семьи. Он успешно справился с этим и сформировал вполне сильное Эго. Однако сейчас потерянные кусочки его жизни требуют пристального внимания к себе. Ведь юные девочки, к которым он испытывает влечение, находятся именно в том возрасте, в котором ему пришлось отгородиться от собственной души.

Женщина, не желающая принимать свою власть и продолжающая вести себя, как девочка, хотя ей уже далеко за 30, влюбляется в мужчину вдвое моложе себя. Тем самым она вынуждена выйти из детской зависимой модели поведения и признать свою власть как взрослой женщины, которой она,
по сути, и является.

Женщина-ученый много работала над сложным экспериментом, чувствуя, что вкалывает «как мужчина». Она ожидала от своего близкого друга «похвалы», а тот не понял. У нее портится настроение, и она хочет, чтобы друг улучшил его – убил дракона ее депрессии и освободил ее из одинокого заточения. Друг снова не замечает ее сигнал. Женщина понимает, что ей под силу и самой освободить себя. Она знает: что бы ни делал мужчина, этого ей всегда будет недостаточно. Но она бездействует, ожидая инициативы от него. Он же ощущает, что подруга ведет себя, как его мать – исполненная невысказанных ожиданий и негативных упреков.

Женщина, квалифицированный специалист по созданию эффективной мотивации, успешно вдохновляющая других работать сообща, неожиданно заболевает и обнаруживает, что, когда ей самой нужна воодушевляющая энергия от других, ее просто игнорируют. «Это как мужчина, выступающий с речью: он обращается к аудитории, к другим, ко всем, кроме меня. Он никогда не обращается ко мне, не протягивает мне руку помощи. Мне не помогают свои идеалы, мне нужны идеалы других».

Женщина приходит в негодование, когда мужчина, который очень стремился с ней встретиться, затем ведет себя так, будто она сама навязалась к нему со свиданием. В его глазах она выглядит придирчивой и капризной женщиной, перед которой он испытывает ужас страх. Когда она приходит на свидание, он только и делает, что говорит о своей работе, усталости и жалуется на проблемы с зубами. Когда она не проявляет участия, он обвиняет ее в бессердечности. В конце концов, она принимает свой гнев как имеющий отношение к его поведению, а не к ней самой.

Мужчина обнаруживает, что сердечное и открытое принятие его собственной женой где-то глубоко внутри уравновешивает и усмиряет его импульсивность и нагловатую напористость. Она в свою очередь признается, что его решимость побуждает ее к высказыванию собственных взглядов и мыслей. Остроумие и хорошее чувство юмора другой женщины смягчает нудную жертвенность и всепоглощающий комплекс вины ее мужа. Популярная радиопрограмма, высмеивая стереотипные половые роли, упоминает секрет, известный лишь самым близким парам, этакий дружественный обмен идентичностями: «В Лейк-Уобегон все женщины сильные, а все мужчины – красивые».

Монахиня-девственница в своих молитвах слышит голос Бога. Он требует, чтобы она больше испытывала к Нему сильное желание, нежели хранила свою непорочность, так как Он хочет, чтобы она «стала цельной и страстной женщиной». Так женщина сталкивается с пугающей, невероятной мыслью, что мнение Бога о целостности – более откровенное, чем наше собственное.

Мужчина изводит своих коллег по работе, придумывая для них бессмысленные задания. Он поглощает энергию и время других людей. «Как будто у него нет пениса!» – жалуется одна из женщин. – «Ему нечего больше демонстрировать. Он образует вакуум, поглощающий нас всех». У коллег копится ярость на него.

Женщина-писатель, испытывающая творческий кризис, приходит к своему наставнику за советом. Она рассказывает свой сон о трех электроприборах, которые воткнули в одну розетку, тем самым перегрузив ее. Она полагает, ей нужно отсоединить одно из устройств, что означает устранить что-то из своей жизни, чтобы освободить пространство для работы. Однако наставник улавливает некоторое её раздражение, упрямый отказ получать: «Почему бы не взять дополнительный шнур, найти дополнительные способы подсоединения к току, вместо того, чтобы отказываться от чего-то важного в жизни?». Женщина, не задумываясь, отвечает: «Но как это сделать?», и любое свое внутреннее стремление найти связь между инсайтом и действием перенаправляет на наставника, как бы говоря ему: «Будьте этим шнуром». Наставник чувствует, что это – разговор между тремя участниками: ими двумя и третьим, критикующим голосом внутри женщины, который блокирует весь доступ к идеям и подпитывающей их энергии.

Потрясенный мужчина c болью говорит, что не представляет, что он является частью обмана, о котором читает в газетах – о тайных связях Джона Ф. Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Заводить интрижку на стороне и обманывать свою жену – это противоречит всему, во что он верит. При этом он вынужден искать недостающую часть себя, которая заняла место в аспекте «другой женщины» в его собственной жизни. Он потерял доступ к той части себя всюду, включая свой брак. Эта его часть – юная, уязвимая и беззащитная, также отвечает за его связь с жизнью. Размышление о том, что он может ее потерять, наводит его на мысли о самоубийстве.

Два человека находят друг друга, подобно животным, которые вышли на открытое пространство и внезапно обнаружили самку или самца той же видовой группы. Они не думали, что возможна такая любовь и страсть. Ради нее они проходят сквозь боль и жизненные потрясения и страдают от чувства вины, причиняя боль другим, даже детям, для того, чтобы прийти к единению.⁴

Люди оказываются соучастниками сговора с правительством, которое забирает все больше и больше власти. Невмешательство существует наряду с их верой в демократию.⁵ Откуда берется такое нежелание оказать сопротивление? Внешний враг, которого мы знаем, обладающий безграничной властью и силой, борется с еще более худшим, неясным или даже бессознательным, присутствующим с детства глубинным внутренним страхом, всегда отрицаемым страхом перед обожаемой Великой матерью, от которой мы полностью зависим. Тоталитарное государство одновременно и определяет, и ограничивает то, чего мы боимся в такой фантазии.

Существует бесчисленное множество примеров в каждой психоаналитической практике, юнгианской или какой-либо иной. Их можно найти и в литературе, изобразительном искусстве, кино, театре. Даже музыка подтверждает теорию Анимы/Анимуса, и не только биографиями композиторов или исполнителей. Мы идем к сексуальному пониманию методом проб и ошибок, пытаемся осмыслить сексуальность, какие бы сферы она ни затронула: тело, разум или душу, являющиеся нашим Эго и Самостью. По мере того, как мы это делаем, как рассматриваем примеры, мы видим, насколько точны и уместны понятия Анимы и Анимуса, насколько удивительное сочетание их величественности и неопределенности объясняет смысл, по крайней мере в целом, наших сексуальных жизней и помогает обозначить территорию, в рамках которой мы проживаем эти жизни.

Происхождение слова анима связано с разумом, как с местом обитания мыслей и чувств, с воздухом, который мы вдыхаем, с движениями от легкого дуновения ветерка до ураганов, сметающих все на своем пути. Аниму можно рассматривать как дыхание жизни или сущность, наделенную им. Она вдыхает в нас жизнь. Она выступает в поддержку всего сущего и самой жизни, наполненной любовью – «meae carissimae animae», «мои дорогие души», как называл это Цицерон, используя слово «анима» практически во всех ее смыслах.

Слово анимусв в чем-то схоже по значению. Оно также выражает основополагающий, жизненно важный принцип, обозначает дух, рациональное жизненное начало в людях, поставленное в сравнение или в противоположность телу. Как и древнееврейское слово ruach, оно охватывает все масштабные смыслы жизни, души, разума, тела, духа, интеллекта, чувствительности, воли, умственных способностей, воображения, мечты, рассудительности, чувства, сознания, осознанности, все отражения значения и ассоциации, которые окружают движение воздуха, ветра, дыхания.

Важным при применении данных слов относительно наших сексуальных жизней является то, что они связывают материальный и нематериальный миры. Они, как и мы, сложены из плоти и духа. Они являются архетипами, а потому идут далеко в прошлое, присутствуют в наших жизнях ежеминутно, день за днем, по мере того, как мы их проживаем; они затрагивают будущее, по крайней мере, в виде смутного намека о том, что ожидает нас впереди. Один из способов их описать, применимый для всех архетипов, но в особенности для данной пары – это кольца вокруг человеческого дерева. Из них мы можем многое узнать о своем прошлом, насколько глубоко оно уходит, что в нас осталось в виде отметин от их пламени. В них мы можем увидеть предоставляемые нам шансы, наши возможности, ограничения, наши устремления, препятствия.

В теории Анимы/Анимуса всегда присутствует имеющая цель предубежденность, стремление объяснить истоки, корни, попытаться обозначить или, по крайней мере, описать их. Не предложить, а скорее обозначить то, что ассоциируется, ощущается как дом. Как загадочно говорил Юнг: «Жизнь – это лучшая в своем роде телеология (учение о целесообразности бытия); это врожденное стремление к цели, тогда как живой организм – система направляемых целей, стремящихся к самореализации».⁶ Самореализация в жизни Анимы/Анимуса является ничем иным, как признанием нашего Эго, зато сколько это дает! Ведь мы видим, что наше имя, по отношению к внутреннему «другому», является, по большому счету, указанием на источник, является объяснением наших корней, если наше Эго достаточно устойчивое, если имя, которое мы идентифицируем как свое собственное, действительно принадлежит нам. Это является непременным условием для начала самопринятия. Это то, как мы начинаем находить, организовывать и сохранять себя. Это тот момент, когда мы вступаем на важный и длинный путь, чтобы пересечь мост, соединяющий Эго и Самость.

Мост

Мы все поддаемся влиянию архетипов Анимы/Анимуса, их действий, а также влечений, трудностей и откровений, которые они вызывают в нас. Они присутствуют внутри нас и в общении между нами. Они оказывают влияние на нашу сексуальную жизнь, на наш духовный поиск: они вдохновляют нас на творчество и подпитывают наши патологии. Они могут мешать или содействовать улучшению наших отношений с детьми, коллегами по работе, институтами государственной власти. «Факты» и «мотивы», которые, по словам Юнга, никогда не меняются – это фигуры Анимы/Анимуса, обращающиеся к нам из глубины нас самих и издалека за пределами нас.

Наша контрсексуальность, Анима или Анимус, образует мост между нашим Эго – центром нашей сознательной личности – и Самостью – центром нашей души, сознательной и бессознательной. Карта Анимы и Анимуса прокладывает маршруты к получению определенного опыта Самостью, которые способствуют осознанию себя в жизни и дают нам возможность посмотреть в глаза реальности. Действия фигур Анимы и Анимуса направлены на постройку моста, по которому содержание Самости может прийти по адресу к Эго. Они ставят перед нами вопросы относительно самого нашего существования. Когда возникают эти вопросы, кажется, что они исходят от Другого, существующего как бы вне нас, который говорит фактически следующее: «Ты должен разобраться со мной, дать мне ответы, ты можешь принимать или даже отвергать меня, но я здесь и ты не сможешь сбежать от меня».⁷

Как и в случаях с мужчиной, испытывающим влечение к девочкам-подросткам, и писательницей с внутренним творческим блоком, эти «фигуры» не поддаются уговорам или переубеждениям. Как говорит Юнг: «Понятия являются номинальными и подлежащими обмену ценностями, а образы являются жизнью».⁸ Мы не можем просто отмахнуться от образов Анимы/Анимуса, которые восстают, чтобы встретиться с нами лицом к лицу в глубине наших снов, или в близости наших сексуальных встреч, или в глубинных течениях нашей личной и культурной жизни. Они делятся с нами знаниями о Самости, благодаря чему мы ощущаем, что жизнь стоит того, чтобы жить, когда в такие моменты они накладывают отпечаток на наше восприятие самого факта бытия. Эти смыслы Самости являются вопросами жизни и смерти; они ставят перед нами важнейшие вопросы.⁹

Не имеют значения наша раса, вера, принадлежность к социальному классу; не важно, состоим ли мы в браке, или одиноки, холосты или разведены, гетеросексуальны или гомосексуальны, молоды или стары. Мы все должны встать лицом к другому, конфронтирующему с нашей осознаваемой половой идентичностью, с отправной точки противоположной сексуальности. Перед нами всеми стоит задача соединить эти части нас вместе, чтобы создать для себя опознаваемую личность, со всеми позитивными возможностями и неизбежными страданиями.

Сталкиваясь с данным заданием, мы все, каждый из нас, знаем те различия, что разделяют нас – случайные, судьбоносные, непохожие на других, наши собственные личные обстоятельства. Мы выросли без отца? Мы выбрали холостяцкую жизнь или родили детей? Мы находимся в ловушке культурных понятий нашего общества о половой идентичности, демократичных или иерархичных понятий «мужских-женских» отношений? Мы не живем в вакууме. Семейная история, история расы, времени, места, в котором мы живем, каждая мельчайшая деталь нашей жизни становится частью этой задачи, делая нас способными или неспособными для этого, позволяя нам понимать ее особые условия, требования, экстраординарные способности.

Делая акцент на роли Анимы/Анимуса как проводников, мы расширяем понятие Юнга об этих архетипических фигурах, как «непрошенных гостях», которые приковывают наше внимание через непреодолимое влечение к героям наших снов и фантазий, через навязчивые проекции на других людей. Юнг говорит, что мы персонифицируем архетипы Анимы/Анимуса в нашем сознании, «превращая их в проводников к нашему бессознательному».¹⁰ Альтернативный вариант – «мы не используем их целенаправленно как функции, а потому они остаются персонифицированными комплексами».¹¹

В той мере, в какой мы активно, сознательно пытаемся понять архетип Анимы/Анимуса, «персонифицированная фигура Анимы/Анимуса исчезает. Затем она начинает выполнять функцию отношений сознательного и бессознательного».

Тогда куда же ведет нас этот мост? Прямо к Самости, направляя нас, по мере того, как бессознательное и сознательное сближаются между собой, к встрече с реальностью, которая становится доступной нам, когда наша душа открыта навстречу этому опыту. Мы становимся пластичными, открытыми, честными сами с собой, привнося нечто ценное в нашу жизнь с другими. Например, есть удивительный случай женщины, которой приснился мужчина, выходящий из морских глубин с лекарством от неизлечимой болезни. После рассказа о своем открытии окружающим людям, он подошел к сновидице и поцеловал ее в губы, сказав, что будет любить ее вечно.¹² Это была фигура Анимуса, открывающая её к исцелению самой себя. Именно через такую связь с тем, что исцеляет и любит одного, исцеляется и весь мир.

Юнг был не один среди психологов, признающих такие «факты» и «мотивы», которые он описал как «мост Анимы/Анимуса». Фрейд указывает на нечто подобное, говоря о бисексуальной природе всех людей, которую мы проживаем индивидуально через свои собственные комбинации мужской и женской идентификации, разрешенные или неразрешенные конфликты Эдипова комплекса. Кляйн раскрывает мужскую и женскую позиции, которые каждый из наc проходит не только в процессе развития, но и сохраняет как набор стереотипов о себе и других. Винникотт формулирует свои идеи о женской и мужской частях, которые присущи всем нам, а Гантрип утверждает, приводя примеры, что женская часть всегда является тем, что запускает в нас начало работы как личностей, этаким первоэлементом нашего личностного роста.¹³Все теоретики говорят о нашей потребности соединить эти части вместе. Разрешение Эдипова комплекса, например, может привести к обретению целостности. Целостность, по мнению Винникотта, является результатом интеграции наших различных представлений о материнстве и проявляется в осознании женщиной своей способности быть одновременно вдохновляющей, легкой и надежной и иметь потребность в постоянном напряжении.

Мы нуждаемся в таких теориях, ведь они требуют от нас соблюдения того, что является для наших жизней центральным, по сути, женщины и мужчины, и фантазия, во плоти и духе. Акцентирование внимание на теории обеспечивает некоторую безопасность в наших реальных отношениях с другими людьми, как с детьми, так и со взрослыми. Теория позволяет увидеть себя в определенном культурном контексте, в действиях сознательного и бессознательного в наше собственное время.

Теория Анимы/Анимуса может применяться неправильно. Она может увести нас в оторванную от жизни, причудливую область всеобщих распространенных мифов, где мужчины и женщины превращаются в богов и богинь, и упустить из виду персональные и исторические жизненные аспекты в их земной реальности. Идеи Юнга о Аниме/Анимусе не имеют ничего общего с тенденцией мифологизировать наши ранние «объектные отношения», путать, как сказал Винникотт, глубинное с древним.¹⁴

Фигуры Анимы и Анимуса определенно берут свое начало из души (нашей психики), Юнг советует нам уделять пристальное внимание образам из наших глубинных фантазий. Они являются сложными и пугающими, так как олицетворяют собой вечные символы, которые могут вступить в конфликт с любым событием, ситуацией или человеком из нашей жизни и привести к травме.

Пристальное внимание и серьезное отношение к нашим фантазиям может освободить нас от оков так называемого «плохого объекта».¹⁵Например, женщина жаловалась на то, что мужчины относятся к ней, как к вещи, которую удобно иметь под рукой, эксплуатируя ее в сексуальном плане или проявляя к ней жалость. Она решила читать православную молитву Иисусу Христу «Господи, Боже, прости меня, грешную» по сто раз. Изумленная, сбитая с толку, но при этом освобожденная, она рассказала следующее: «Святой Дух снизошел на меня, как пламя, сжигающее меня изнутри». Она поняла, что сама до этого рассматривала мужчин как товар: «Они были для меня предметами, которые должны были меня любить, поддерживать, давать ощущение безопасности. Все было перевернуто с ног на голову. Это было подобно откровению».¹⁶ Ее фантазия об идеальных мужчинах неизбежно приводила к ее разочарованию в реальных мужчинах. Если мы увидим нашу фантазию тем, чем она, по сути, является, то мы не превратимся в ангелов, но, тем не менее, значительно уменьшим наши трудности.

Архетип и стереотип

Признание роли фантазии в наших отношениях расширяет наше понимание того, как функционируют Анима и Анимус, чтобы соединить опыт нашего Эго и Самости. Это также делает более понятным для нас различия между концепциями Юнга и других теоретиков в этой области. Используя терминологию Юнга, у нас есть способ говорить о духовном компоненте сексуальности и частей, соединяющих сознательное и бессознательное, в нашей борьбе за идентичность.

Отыскать свою идентичность среди множества существующих противоречий, с которыми она сталкивается, означает идти вглубь себя, в свое бессознательное. Мы должны выйти за пределы нашего собственного прошлого, наших воспоминаний и воспоминаний наших близких и отправиться в коллективное бессознательное – объективную психику – находящееся в основе жизни всего человечества. Мы должны пережить перемещение Эго за пределы его собственного мира в область Самости – территорию, определяемую своими собственными потребностями и целями. Юнг обозначил это как «бессознательное царство психики… место, где в полной мере проявляет себя живой дух, являющийся нечто большим, чем сам человек».¹⁷Анима и Анимус добровольно или насильно приводят нас к встрече с Духом.

Фигуры Анимы и Анимуса воспринимаются Эго как «другой», одновременно знакомый и незнакомый нам. Этот «некто» является человеком противоположного с нами пола. Сексуальность выступает в роли метафоры непохожести; духовное сокрыто в сексуальном. Анима/Анимус могут существовать в нас лишь в виде образа, а не как часть тела. Но они открывают в нас пространство, где оба пола могут встретиться в воображении.¹⁸

Назначение моста Анимы/Анимуса – установить связь между Эго и Самостью, а не привести к их слиянию. Контрсексуальные архетипы являются пограничными фигурами, ведущими нас от одной точки сексуальности к противоположной, от личного к коллективному, от сознательного к архетипическому, от Эго к Cамости. То, что кажется духовным, вне зависимости, живем ли мы с чувством осознания или с ощущением пустоты, например, проявляется вперемешку с сексуальным, точно также, как мы, наша физическая оболочка, сосуществуем в мире с другими. Что кажется личным, оказывается общественным, так как наши трудности в установлении связи с Другим в своем собственном центре позволяют также обнаружить связи с центром, находящимся далеко за пределами нас. В этой борьбе мы ощущаем себя совершающими путешествие не в одиночестве, а, скорее, в тесной связи с другими людьми – женщина, например, с другими женщинами и женственностью, и в то же самое время, как мужчина, отождествляющаяся с мужской взглядами, почти в шкуре мужчины. Точно также мы знаем, что противоположный пол, каким бы мы его не ощущали, чувствует такую же связь с нами.

Духовное может развить наше сексуальное виденье в полноценный и гибкий, вдумчивый взгляд на все виды отношений. Сексуальное может вовлечь духовное в самое что ни на есть конкретное реальное взаимодействие с другим реальным человеком. Два понятия, которые Юнг связывает с Анимусом и Анимой – логос, способность распознавать правду, и эрос, связь с жизнью – могут стать здесь полезными. Мы увидим, что, устанавливая связь с образом Анимы или Анимуса, мы сможем воплотить «принцип» в себе, логос, живший в жизни, в тело (извне в себя). Мы точно знаем истину, согласно которой мы живем, что будоражит кровь и заставляет сердце биться чаще. Нам известно, что эрос в духе так же, как и в теле, является проявлением сексуальности, в основе которой наша связь с самим бытием. Таким образом, сексуальность одновременно ведет нас к вочеловечиванию и подталкивает нас за пределы границ идентичности нашего Эго, ведет к осознанию своей инаковости и к нашему центру.

Духовная функция сексуальных реакций заключается в том, чтобы провести нас к чему-то большему и всеобъемлющему, чем Эго, к тому, что Юнг называет Самостью. Однако здесь нужно быть осторожными, так как область Анимы/Анимуса, где секс и дух переплетаются, разрешают противоречия и гармонично соединяются, также может быть и местом, где разбиваются сердце и душа, где впадают в зависимость и ощущают себя вынужденными делать то, что идет в разрез с их собственными интересами. Мы привыкли бояться этого места, где мы можем сильно страдать, чувствовать себя преданными и обманутыми. В качестве защиты, мы даем глупые клятвы не только против тех, кто предал нас, но и в отношении самих себя, наказывая себя за то, что позволили себе настолько раскрыться.

Однако содержание наших клятв практически не имеет значения: мы прикоснулись к источнику эротического знания, мы побывали в месте, где встречаются сексуальное и духовное. Мы можем отрицать это себе и другим. Мы можем подавлять это с помощью вытеснения из сознания или, благодаря особому умению нашего времени сводить все переживания к максимально возможному минимуму, так что там, где духовное соединяется с сексуальным, мы словно стираем это из своего сознания и сводим все исключительно к физиологии. Экстаз – это выработка гормонов, не более того. Сомнение, незавершенность, боль, которые появляются там, где ищут встречи личностей, а находят лишь обмен физиологическими жидкостями – все можно объяснить неумелостью или недостатком вашего опыта или опыта вашего партнера.

Однако энергия Анимы/Анимуса остается. Чего-то не хватает, какого-то первобытного понимания, более глубокого эротического знания, неизвестного тем, кто живет в зоне сексуального соперничества, для кого любовь – не более, чем эвфемизм полового акта. Но даже они где-то глубоко внутри инстинктивно чувствуют, что у каждого из нас есть не только физическое тело, но и нечто большее, что они хотят обнаружить, испытать, научится распознавать и использовать.

Это эротическое знание, о котором мы узнаем в ходе диалога между нашей сексуальной идентичностью и внутренней частью, Анимусом или Анимой, что позволяет нам познать сложность человеческой личности. Мы также признаем то, что полученные знания являются принципиально важными для нас. Данный процесс может стать следствием сексуальной встречи с другим человеком на любом уровне физического взаимодействия, вне зависимости от степени нашей удовлетворенности или удовлетворенности партнера, или может быть следствием встреч в фантазиях, снах, намеренных или случайных конфронтаций. Мы можем признавать или отрицать, что вовлечены в важный внутренний обмен. Однако, не подлежит сомнению, что были глубоко затронуты наши чувства, наше Эго и Самость были задеты, как будто в наше воображение кто-то вторгся. Мы встретились с тем, что находится за пределами достижения или недостижения физического удовольствия, вынужденного пребывания в тусклой серой реальности, напоминающей промежуточный пункт на пути к познанию самости; с тем, что вышло нам навстречу, предъявило требования и удивило нас поразительной степенью интенсивности возникших чувств.

Навязчивость данного возбуждения такова, что мучает нас денно и нощно. Это, как иногда нам кажется, и есть любовь. Так оно и, правда, может быть. Несомненно, в такие моменты мы понимаем, что встретили того, кто будет иметь власть над нами, подобно тому, как бог Любви в «Новой Жизни» явился в видении Данте. «Владыка с ужасным лицом», окутанный ореолом огненной страсти, отдает пылающее сердце поэта на съедение Даме, покорившей его, – ужасающий символический акт, который она, тем не менее, совершает. В этой сцене «Новой Жизни», девушка, по сути, отвергает его, что полностью преображает Данте. Она всего лишь одна из тех молодых женщин, которыми он ненадолго увлекался на своем пути к судьбоносной встрече с Беатриче Портинари, его благословенной возлюбленной, которая вдохновит Данте на написание данного шедевра и чей образ в реальности и воображении приведет к созданию «Божественной Комедии».¹⁹

Неважно, что испытываемая нами страсть не приведет к созданию произведения масштабов Данте. И не стоит осуждать себя за то, что сила наших переживаний во многом вызвана чисто физиологическими причинами. Ведь внутренний мир со всеми мыслями, чувствами и образами настолько велик, что вмещает в себя практически все: от великолепного аллегоричного слога Данте до самых низменных инстинктов. В каждом случае мы задаем вопросы и пытаемся на них ответить, что требует определенной внутренней работы. Когда наше существо настолько глубоко затронуто, нам уже недостаточно отодвинуть этот опыт в сторону. Мы можем не обратить на это намеренного внимания: в нашей сознательной жизни эти чувства могут нас потревожить не более, чем воспоминания об ароматном куске запеченного мяса со специями. Но внутри нас послание получено. Анима/Анимус реагируют: начинается некий внутренний диалог. Мы вошли в мир духа, который заодно имеет общие границы с сексуальным царством, характеризующимся непрерывным потоком людей, т.е. переживаний, привязанностей, эмоций, мыслей, образов, выраженных подсознательных чувств, текущим туда-сюда.

Наглядным примером является Шахерезада. Без ее участия, султан из известной сказки «Тысяча и одна ночь» исполнил бы свое обещание казнить каждую женщину, с которой он переспал. Она остановила его, обратившись к его воображению, рассказывая сказки в течение тысячи ночей. Она постепенно раскрыла в нем пространство глубоких внутренних размышлений.²⁰ Пока мы сопротивляемся появлению внутри каждого из нас Шахерезады – помощника – мы будем продолжать видеть по всему миру газетные заголовки о женщинах, нанимающих киллера для убийства мужа, о мужчинах, забивающих своих возлюбленных до смерти, о педофилах, о гомосексуалистах, убивающих своих сексуальных партнеров, об изнасилованиях, презрении мужчин и женщин друг к другу. Прикоснувшись к нашему духу и сексуальности, Анима и Анимус оставляют на всем обществе свои отпечатки, иногда кровавые.

Критики Юнга, обвиняющие его теорию контрсексуальности в создании новых сексуальных стереотипов или всего лишь в отражении существующих предрассудков его собственного культурного контекста, совершенно упускают из виду пугающую силу влияния архетипов, о чем настойчиво предупреждал Юнг.²¹Это так легко пропустить. «Чтобы понять уникальный феномен архетипа, нужно большое количество практического опыта,» – поясняет Юнг, напоминая, что «нуминозное качество, необходимое для распознания архетипа, является столь же непредсказуемым и неопределенным, как и выражение человеческих глаз, очевидное, но при этом не поддающееся описанию».²²

При поверхностном знакомстве с теорией Юнга, возражения против концепции Анимы/Анимуса, рассматриваемых лишь как перечисление стереотипов, могут показаться обоснованными. Вырывая куски из контекста, можно сделать вывод, что Юнг приравнивает Эрос к чувствам, Аниме, женщинам, а Логос – к размышлениям, Анимусу, мужчинам. Оба пола, таким образом, становятся разделенными, подобно материи и духу, чувствам и мыслям, домашней и общественной жизни, действию и пассивности, вторжению и принятию. В отдельных отрывках можно прийти к умозаключению, что женщинам присуще лишь диффузное сознание, подобное Инь, а потому им необходим маскулинный дух Анимуса, чтобы взаимодействовать с пассивным образом мышления. Мужчины же обладают энергичным сознанием Янь, нуждающимся для баланса в эмоциональности и пассивности Анимы. Данные категории, как представляется, не зависят от типологии личности и игнорируют силу влияния навязанных культурных установок в отношении полов.

Метафоры Юнга в таких абзацах кажутся абсолютными понятиями, а его собственные эмоциональные реакции, такие, как негативные реакции на женский Анимус, – нашли отражение в самих определениях. Функция Анимуса, как видится, заключается лишь в том, чтобы разрушать, сводить с ума, упрекать. Из-за смешения понятий формы бытия, состоящего из связей, отношений и взаимоотношений, получается, будто все женщины являются экспертами в вопросе взаимоотношений, тогда как все мужчины абсолютно в них не разбираются.

Многие юнгианцы отмечают, насколько легко можно превратить понятия о Аниме и Анимусе в стереотипы. Некоторые предположили, что в нашем понимании Анима и Анимус – два вида сознания, присущего всем нам.²³К сожалению, их попытка освободить нас от ограничивающих стереотипов, лишь приводит нас к другому набору устоявшихся понятий, в котором Анима и Анимус всегда имеют одно и тоже содержание, вне зависимости от того, где или в ком они проявляются. Однако сущность Анимы/Анимуса как проводников между Самостью и Эго всегда индивидуальна. Они не позволяют свести все лишь к культурно-обусловленным предрассудкам или любым понятиям ограничивающего сексизма. Упрощенный образ мыслей совершенно не позволяет увидеть всемирно-историческую значимость аналитических выводов Юнга, какой бы сложной, или по собственному выражению Юнга «нескладной», ни казалась их формулировка.

Кроме того, при более внимательном прочтении и глубоком понимании выводов данной теории можно обнаружить, что сущность архетипов противоречит системной завершенности и ослаблению стереотипных представлений. Если использовать типологию архетипов, как это достаточно легко сделать в отношении Анимы и Анимуса, то она сведет на нет все другие типологии. Сексуальные стереотипы не cмогут выдержать тщательный архетипический анализ, который, объединяя в себе симметрии и ассиметрии и запросто допуская возможность соединения противоположностей внутри каждого из нас, неизменно противоречит обобщенному подходу к мужчинам и женщинам. Неоднозначность такого взгляда всегда предпочтительнее однозначности; там, где речь идет о сексуальном поведении, наделять все окончательными смыслами было бы неверно.

Это вовсе не означает, что оценочные суждения не применимы в отношении мира Анимы/Анимуса. Архетипы зачастую сами по себе являются носителями ценностей, но тех, которые берут свое начало у истоков или ищут истину Бытия, а не тех, которые соответствуют какой-либо идеологии или модному прочтению верности и безошибочности. В отношении понятий Анимы и Анимуса, как и всех других архетипических категорий, мы против использования устоявшихся определений и считаем ранее сформированные мнения неприемлемыми, какими бы логичными для понимания архетипов они не казались.

Если в архетипическом мире Анимы/Анимуса и существует типология, то она основана на здравом смысле, это практичное деление на следующие компоненты: отец, мать, дочь, сын, брат, сестра, муж, жена. Существуют очевидные фантазийные образы: герой, героиня, любовник, возлюбленный, злодей, воплощение добра, неистовая сексуальность. Смысл идеальных образов в сочетании с более глубоким осознанием реальности в подобном очеловечивании Анимы/Анимуса, польза от которых примерно такая же, как от театральной программы, в которой кратко прописаны действующие лица, – вовсе не препятствовать нашему пониманию своих партнеров, детей, братьев и сестер, а лишь связать их с миллионами других, кто играл эти роли в прошлом и оставил нам четкие указания на то, какие существуют варианты их проигрывания. Чтобы понять, чему нас здесь должно научить прошлое, мы должны избегать упрощенных сексуальных противопоставлений в отношении мужчин и женщин с использованием отвлеченных категорий, как, например, возмутительное наделение женщин интуицией в сравнении с интеллектуальными способностями мужчин, или противопоставление мужских агрессивных характеристик и женских миротворческих качеств. Такие трактовки здесь совершенно неприемлемы, как и устаревшее глупое наделение женщин непостоянством, а мужчин надежностью, излишней озабоченностью своим внешним видом у женщин и отсутствием какого-либо интереса к своей внешности и грубостью у мужчин; или же женская слабость, приравненная к беспомощности, скомпенсированная мужской физической силой и смекалкой. Лучшее, что можно сказать о такого рода обобщенных утверждениях, – это то, что они предлагают статистическое обобщение ролей, в которых архетипические истины были заменены экономическими, социальными и сексистскими поверхностными суждениями.

Ни мужчины, ни женщины никогда не являются чем-то одним, и даже если они обладают сочетанием каких-либо черт, то никак не связанных с набором ролевых характеристик на основе стереотипов. Женщины бывали охотницами и воительницами, а мужчины заботились о детях. Мужчины были ухоженными, нежными, интуитивными, непостоянными, пассивными. Женщины были грубыми, бестактными, небрежными, агрессивными, интеллектуальными, уверенными и надежными, выполняя, казалось бы, традиционные роли. Как мужчины, так и женщины, на протяжении всего этого времени были и являются нечто большим и меньшим, чем прежде считалось, и гораздо более интересными с позиции сложных архетипических идентичностей, нежели с позиции упрощенных стереотипов.²⁴

Содержание Анимы и Анимуса не является неизменным; они представляют динамическую функцию или процесс. Когда мы наклеиваем ярлык Анимуса на людей, как если бы он всегда означал одно и то же, мы на самом деле описываем серьезные дисфункции моста, расстройство. Анимус, в случае женщины, никогда не может подходить под упрощенную генерализацию; он всегда проявляется сугубо индивидуально. История женщины-профессора, подготовка которой выходит за рамки докторантуры, служит наглядным примером. Она обнаружила, что ее Анимус постоянно проявляется, будь то во сне или в реальности, в образах крупных, молчаливых, спокойных, абсолютно невербальных мужчин, тихо стоящих рядом с ней или нежно ложащихся на нее, «заземляя» ее, чтобы связать ее с ее глубинным женским «Я». Другая женщина, абсолютно не умевшая четко и ясно выражать свои мысли, вышла замуж за мужчину по причине его блестящего умения много говорить. Спустя годы, она пришла на психоанализ, так как боялась убить его, если он не заткнется и не будет слушать ее.

Функция Анимы/Анимуса всегда одна и та же: выстроить мост между Эго и Самостью. Содержание же того, как мы движемся по мосту, различно в каждом отдельном случае и сугубо индивидуально для каждого из нас, хотя мы часто описываем их в общих чертах, как берущих начало в точке отправления, являющейся точной противоположностью нашей осознаваемой сексуальной идентичности.

Джун Сингер и Клэр Дуглас в своих работах предлагают одинаково интересный способ понять теорию Анимы/Анимуса и отстоять ее конструктивность, оригинальность и отсутствие дискриминационных идей. Используя описания Юнгом самого себя в терминах Личности № 1 и Личности № 2, они объясняют определенные ограничивающие аспекты юнгианских идеей теории Анимы и Анимуса опытом его первоначального «Я», ребенка из многопоколенной семьи пасторов в швейцарском обществе, заклеймленного присущим этому обществу женоненавистничеством, являющегося сыном отца, страдающего от потери веры, и неуравновешенной матери, мучавшейся от тяжелой депрессии в период раннего детства Юнга, но которая также предлагала невероятные выводы и хотя бы временами проявляла веселый, богатый материнский нрав. Там, где находит свое отражение Личность № 1, в теории Анимы/Анимуса преобладает традиционный образ мыслей. С Личностью № 2 проявляется радикальная оригинальность, по мере того, как Юнг работает, чтобы освободить понимание контрсексуальности от гендерных стереотипов того времени, указывая на важность интеграции различий в идентичность, непохожести в целостность, вне зависимости от того, соответствует ли это социально-предписанным нормам или нет. Логос и Эрос находят свое место. Нашему характерному, наиболее развитому способу эго-функционирования должен сопутствовать наш наименее проявленный, слаборазвитый способ функционирования, представленный нам фигурами Анимы/Анимуса – образов из наших снов, или прорывающихся в наши действия в самые неподходящие моменты. Мы должны каким-то образом интегрировать в нашу осознаваемую сексуальную идентичность ту противоположную идентичность, которая находится в нашем бессознательном.

У Юнга представлен разнообразный спектр способов, как люди представляют себя миру, а также задачи, стоящие перед всеми нами, заключающиеся в соединении всех наших частей вместе с целью психологически истинной самопрезентации. Юнг акцентировал внимание на важности данной задачи, на уровне архетипического аспекта Анимы и Анимуса, что откроет перед нами изначальные хтонические ресурсы человеческой психики. Новые и старые силы, новые и старые образы возрождаются, чтобы бросить нам вызов и обновить формы сексуального и духовного слияния, и тем самым вывести нас за рамки самопожертвенных банальностей групповой идентичности к приносящим большее удовольствие, более продуктивным, гибким, щедрым, содержательным формам общества.

Юнг помогает нам деконструировать нашу чрезмерно человеческую склонность превращать новые идеи в конкретную систему правил. Мы стремимся воплотить то, что является оригинальным и новым в нашей жизни, но слишком быстро отказываемся от того, с чем не можем легко справиться или понять. То, что поначалу воспринимается спокойно, мы затем закрепляем, и в конечном итоге ужесточаем свои поведенческие модели, превращая их в жесткий свод правил и предписаний, регулирующих наше поведение в социальной, сексуальной или религиозной жизни. Первоначальный набор знаний становится единственным предписанным способом, так же, как и связанные с ним символы мужского и женского становятся нашей определяющей типологией.

Юнг помогает нам признать то, что, принимая таким образом один набор знаков, символов и переживаний, мы скрываемся от возможности переживать и понимать другие, опасаясь яркого огня, сверкающего камня, проблесков света, глубокой благодатной тьмы. Мы воспринимаем лишь быстро уловимые части того, что предлагает себя в виде сексуального и духовного опыта, и закрепляем эти части во всех сферах реальности. Здесь Юнг идет методом проб и ошибок тому, чтобы сообщить, как в его понимании проявляется невероятный, потрясающий шок от влияния этой целостности. «Мы можем осознать, – говорит он, – что каждый из нас состоит из разных частей – их совокупности, которые мы идентифицируем и называем разными именами – а все ряды совокупностей составляют совокупность совокупностей, которые мы определяем и обозначаем целостностью».

Мы все, каждый из нас, внутри своих совокупностей, сталкиваемся с объективным другим, существующим прямо в центре нашей субъективности. При дальнейшем исследовании структур нашего сложного существа мы различаем объективный Субъект, который существует в сердце нашей субъективности, видит нас всегда, отражает нас, слышит нас, уважает нас как субъектов. Разделение между «мной» и «тобой», «нами» и «ими» разрушается. Вместо этого мы обнаруживаем сочетания «себя-себя», «нас-нас», связывающие множество уважаемых и любимых людей, которые могут угодить в ловушки воображения и философствования мистического богословия. Святые пишут об этом по-своему странно и удивительно. Святая Тереза Авильская говорит о его Величестве, который занимает место в центре наших душ. Мартин Бубер использует понятие «Ты», проявляющееся в каждом лице, превалируя над «Я». Майстер Экхарт проникает в великое, не имеющее названия, молчание внутри и за пределами Божества и его имен. Юнг говорит о Самости и архетипах Анимы/Анимуса, строящих мост к нам.

Рассматривая архетипы Анимы и Анимуса в таких больших масштабах, как мост Самости к каждому из нас, как индивидуумов и членов групп, Юнг возвращался к исходному и более широкому понятию архетипа.

Само слово он нашел в работах Святого Августина, а вместе с ним и большое количество ассоциаций, восходящих к греческим корням слова, и его использование Платоном, Аристотелем и досократическими философами. Когда речь идет об архетипах, мы имеем дело с отправной точкой, с основополагающими принципами, в каком-то смысле с высшей ступенью, основанными на некой первичной материи (Urstoff), лежащей в основе вещей.

Все, что передает греческое слово arche, варьируется по смыслу и ассоциациям от абсолютных начал, происхождения всего сущего до суверенности и полномочий, «вершков и корешков», судей и высших должностных лиц. Мы находимся в нематериальной среде платонических идей, где в конечной точке materia prima Аристотеля (первоматерия, первоначало) жаждет обрести форму, по его выражению, как женщина желает обрести мужчину. Мало что имеет принципиальное значение, но не подпадает под категорию архетипа в древнем мире – четыре элемента, которые составляют материальный мир (земля, воздух, вода, огонь), этапы человеческого развития от далекого archai до современных сложностей, рождения и возрождения, от каждого действия сознания до переселения душ.

Пожалуй, самым полным и полезным словесным воплощением понятия arche, а потому и архетипов, является интерпретация Анаксимандра Милетского. Этот «родственник, ученик и преемник» Фалеса Милетского, считающегося первым греческим философом, был полон решимости, насколько мы можем судить даже из тех дошедших до нас фрагментов его рассуждений, систематизировать человеческий опыт, что делает его понимание первоначальной сущности как apeiron (апейрон, «бесконечное, беспредельное») еще более убедительным. Это есть «принцип и элемент существующих вещей», так как согласно некоторым трудам Анаксимандра, апейрон, «является первопричиной становления и разрушения мира». Он не сводится ни к воде, ни к каким-либо другим элементам. Он вечен и един; он окружает все миры и является источником всего.

Итак, начало и источник всего сущего – Неопределенность, ибо именно это и есть апейрон. Мы исходим в данном толковании из понятий безграничности, бесконечности, неопределенности, беспредельности, необъятности. Это структуры архетипов метафизики Юнга. Это то, что пробуждается в нас, когда мы переходим через мост Анимы/Анимуса от Эго к Самости, мир без границ, не только по своему происхождению (истокам), но и продолжающемуся бытию.

ССЫЛКИ

Глава 1. Анима и Анимус

C. G. Jung, Letters, ed. Gerhart Adler and Aniela Jaffe, trans. R. F. C. Hull (Princeton: Princeton University Press, 1975), 2:192.
«Логос», в понимании Юнга, представляет упорядоченность у источника; в качестве подтверждения его архетипической важности приводятся первые слова из Евангелия от Иоанна, In principium erat verbum, «В начале было слово». «Эрос» – это принцип психической взаимосвязи (формы бытия, состоящей из связей и отношений).
Все примеры из психоаналитической практики Энн Уланов используются с согласия пациентов, за что авторы выражают свою благодарность.
См. A. B. Ulanov, “For Better and for Worse”, Psychoanalytic Review 76 (Winter 1986).
См. D. W. Winnicott, “The Meaning of the Word ‘Democracy’,” in Home Is Where We Start From (New York: Norton, 1986), 252-253.
C. G. Jung, The Structure and Dynamics of the Psyche, vol. 8 of The Collected Works of C. G. Jung, trans. R. F. C. Hull (New York: Pantheon, 1960), 406, para. 798 (hereafter cited as CW).
Карл Барт высказывает аналогичное мнение в отношении классификации по половому признаку и приводит веские аргументы против использования типологий с жестко фиксированной структурой. Церковная догматика: Избранное. [Church Dogmatics: A Selection (Edinburgh: T. & T. Clark, 1961), 194-204)]
C. G. Jung, Mysterium Coniunctionis, CW 14, trans. R. F. C. Hull (New York: Pantheon, 1963), 180, para. 226.
В ходе лекций по данной теме в Чапел-Хилл, штат Северная Каролина, несколько лет назад один из слушателей задал нам вопрос, чем содержание Самости отличается, например, от наполнения Тени. Мы пояснили, что Самость касается вопросов жизни и смерти. Однако аналогия моста применима и по отношению к Тени и прочим сложным пcихическим комплексам, таким как Персона, однако в этих случаях существует совершенно другое ощущение того, как cодержимое обращается к нам. Содержимое Самости, проводником которого выступает Анима/Анимус, не сталкивает нас с Плохим в себе (или с Хорошим, для тех из нас, кто изначально считает себя плохим); наполнение Самости ставит под вопрос само наше существование. Подробнее, см. A. B. Ulanov, “Disguises of the Anima,” Gender and Soul in Psychotherapy, ed. Nathan Schwartz-Salant and Murray Stein (Wilmette, 111.: Chiron, 1992), 49, n. 2.
C. G. Jung, Two Essays in Analytical Psychology, CW 7, trans. R. F. C. Hull (Princeton: Princeton Univ. Press, 1953), 181, para. 399. См. также Jung’s “Concerning Rebirth” in The Archetype and the Collective Unconscious, CW 9:1, 124, trans. R. F. C. Hull (New York: Pantheon, 1959) para. 223: “They serve as bridges to the unconscious”; and Dream Analysis: A Seminar of C. G. Jung 1928-1930, ed. William McGuire (Princeton: Princeton Univ. Press, 1984), 337, 486.
Jung, Two Essays, CW 1, 224, para. 370. См. Также “The Secret of the Golden Flower,” in Alchemical Studies, CW 13, trans. R. F. C. Hull (Princeton: Princeton University Press, 1967), 42, para. 62.
См. A. B. Ulanov, The Feminine in Jungian Psychology and in Christian Theology (Evanston, 111.: Northwestern University Press, 1971), 256-257.
См. Sigmund Freud, The Ego and the Id, trans. Joan Riviere and James Strachey (New York: Norton, 1960), 21, 23. См. также Freud’s Three Essays on the Theory of Sexuality, Standard Edition, vol. 7, trans. James Strachey (London: Hogarth Press, 1974), 220n; Melanie Klein, Envy and Gratitude and Other Works, 1946-1963 (New York: Delacorte, 1975), 82, 135, 169, 306, 307; D. W. Winnicott, Playing and Reality (London: Tavistock, 1971), 72-75, 80-84; Harry Guntrip, Schizoid Phenomena, Object Relations and the Self (New York: International Universities Press, 1969), 250ff., 257ff.; and Janine Chasseguet-Smirgel, Sexuality and Mind: The Role of the Father and the Mother in the Psyche (New York: New York Univ. Press, 1986), 42-43.
D. W. Winnicott, “On the Kleinian Contribution,” в The Maturational Processes and the Facilitating Environment (New York: International Universities Press, 1965), 177.
См. для примера, Jeffrey Seinfeld, The Bad Object: Healing the Negative Therapeutic Reaction in Psychotherapy (Northvale, N.J.: Jason Aronson, 1990).
A. B. Ulanov, The Wisdom of the Psyche (Cambridge: Cowley, 1987), 21.
1 Jung, Letters 1:490.
См. A. B. Ulanov, The Feminine, 36; см. также В. K. Fowles, “Thoughts About the Tomgirl,” Journal of Analytical Psychology 23, no. 2 (1978): 161-175; Andrew Samuels, “Beyond the Pleasure Principle: A Post- Jungian Viewpoint,” Harvest 34 (1988-89).
Рекомендуется прочесть «Новую Жизнь» перед и после прочтения «Божественной комедии», чтобы осознать смысл соединения естественного и божественного, которым Данте наделил свою Аниму, а также увидеть величественную психологическую реальность Беатриче Портинари подтвержденной в литературно-духовной структуре.
См. Ann Ulanov and Barry Ulanov, The Witch and the Clown: Two Archetypes of Human Sexuality (Wilmette, 111.: Chiron, 1987), 250-254.
См. Для примера, Naomi Goldenberg, “A Feminist Critique of Jung,” Signs: A Journal of Women in Culture and Society 2, no. 2 (1976); Jean Baker Miller, Toward a New Psychology of Women (Boston: Beacon, 1976); R. R. Reuther, Sexism and God-Talk: Toward a Feminist Theology (Boston: Beacon, 1983).
Jung, Letters 2:490. См. также Jung’s discussion of archetypes in CW 8:136-138, 201, 213, paras. 277-282, 398, 417.
См. Gaston Bachelard, The Poetics of Reverie, trans. Daniel Russell (New York: Orion, 1969), chap. 2. См. также James Hillman, “On Psychological Femininity,” в The Myth of Analysis (San Francisco: Harper, 1972); and Verena Kast, The Nature of Loving: Patterns of Human Relationship, trans. Boris Matthews (Wilmette, 111.: Chiron, 1986), chap. 8.
“Каждое заболевание – это уникальныйпроцесс, присущий конкретному человеку, а индивидуальные случаи всегда отличаются друг от друга,” – писала о Юнге М.-Л. Фон Франц в своей книге «Избавление от колдовства в волшебных сказках». [ The Psychological Meaning of Redemption Motifs in Fairy Tales (Toronto: Inner City Books, 1980), 8.]
См. C. G. Jung, Memories, Dreams, Reflections, ed. Aniela Jaffe, trans. Richard Winston and Clara Winston (New York: Pantheon, 1963), 19-20, 33, 45. См. также Claire Douglas, The Woman in the Mirror: Analytical Psychology and the Feminine (Boston: Sigo, 1990), 148-149, 176, 199; and June Singer, Androgyny: Toward a New Theory of Sexuality (Boston: Sigo, 1989), 257-258. Винникотт объясняет Личности № 1 и Личности № 2 Юнга как свидетельство того, что Юнг страдал от ранней детской шизофрении, но впоследствии смог излечиться; см. данный очерк в Memories, Dreams, Reflections in International Journal of Psychoanalysis 45 (1964) :2—3.