Энн и Барри Уланов
Трансформация сексуальности: архетипический мир Анимы и Анимуса
Глава 5
Обучение через друг друга
Опасность иметь детей
Опасность непрожитой жизни родителей для их детей находит любопытное отражение в том, как рождение их собственных детей может нести угрозу сексуальным и духовным связям между родителями. Как такое может быть? Известно, что рождение детей может быть одним из самых особенных моментов в жизни, опытом, приносящим множество интересных и радостных переживаний, изумляющим нас чудом возникновения чего-то из ничего, человека, непохожего ни на кого другого, данного Богом, как указал Святой Августин в имени, которым он нарек своего сына Адеодата.1
Именно из-за всего столь трогательного и обескураживающего, выбивающего из привычной колеи в новом качестве, родители ребенка могут легко начать идентифицировать себя уже только как мать и отец, а не как женщина и мужчина. Чудо рождения ребенка, его беспомощность и огромный, нескончаемый объем работы, необходимый при уходе за ним – все это может настолько поглотить родителей, что они больше не будут посвящать время тому удивительному в своей жизни, что было ранее, тому огню между ними, стремлению к духовной близости, которую они испытывали, рассказывая друг другу о том, что пережил каждый из них.
Это распространенное явление, возникающее в первые месяцы жизни ребенка, время, которое часто оказывается утомительным для родителей. Мать может чувствовать себя разбитой — как никогда изможденной и ослабленной опытом роженицы, будь это естественные роды или кесарево сечение. Если она кормит грудью, ее тело продолжает претерпевать глубокие изменения.2 Она страдает от нехватки сна, периодически впадает в панику, как уберечь и защитить беспомощного ребенка, пребывая в особом состоянии идентичности со своим младенцем.3 Отец также сталкивается с опытом бессонных ночей и наплывами архаических эмоций, вызванных появлением малыша.
Не будет преувеличением сказать, что наши дети предоставляют нам возможность установить новые отношения с Самостью через эмоции благоговейного трепета и благодарности, которые порождает новая жизнь, через вызванное ею в нас ответное желание защитить, укрыть, позаботиться, помочь ребенку при каждом его огорчении или болезни. Младенец может также помочь нам открыть и осознать собственную ярость от бессилия справиться с ним. Достаточно часто можно прочитать о том, как детей бьют, причиняют им боль, выкидывают из окна родители, которые не смогли заставить их прекратить плакать. Ребенок может вызывать у нас панику и страх перед нашим будущим: как мы можем заработать достаточное количество денег, чтобы обеспечить жизнь в будущем? Что, если это орущее, плюющееся, хныкающее и ноющее существо является, как в том фильме ужасов, порождением зла? С рождением ребенка начинается подлинная реальность, полная энергии и возможностей.
Вместо того, чтобы расширить спектр наших отношений, добавив эти новые к тем, что мы уже познали браке, мы можем попросту подменить старые отношения между любящими супругами новыми детско — родительскими отношениями. Вместо богатства, завершенности и наполненности бытия и щедрого дара, что они обещают, мы разрушаем одну связь, чтобы освободить место для другой. Потеря любой связи с центром, и в особенности этой, является очень серьезной. Ребенок должен вырасти и построить собственную жизнь, установить свои связи, перестав быть для родителей средством доступа к Самости. Куда они тогда направятся? Как после стольких лет пребывания в родительской роли — такой необходимой, как казалось, и вознаграждающей — они смогут вновь обрести радость и счастье, которые они когда-то познали через силу любви, которая объединяла их сексуально и духовно?
Духовная задача на этом этапе жизни, сразу после рождения ребенка и, в некотором смысле, создания новой семьи, ложится в основном на отца.4 Мать действительно должна какое-то время находиться в состоянии интенсивной идентификации со своим ребенком. Она не может быть в двух местах одновременно. Она должна получать помощь и поддержку от своего мужа, чтобы сохранить оба полюса отношений, связи между двумя любящими людьми, чей союз, определенно сексуальный, и, возможно, духовный, породил ребенка.
Многие браки порой дают в этот напряженный, трудный период необратимые трещины. Любые причины, такие, как отец, не ясно излагающий свои мысли, или мать, чувствующая непомерные, необоснованные требования, могут вызвать разлад, даже горькую поляризацию. Некоторые браки никогда не оправляются от горечи, которую испытывает муж, обвиненный женой в его ревности к ребенку. Возможно, он действительно ведет себя как еще один ребенок, и тогда она вынуждена считаться с двумя детьми. Но она не должна заблуждаться относительно его намерений, разжигая первые искры Эдипова соперничества между ребенком и отцом, отвергая, как ребячество, его желание быть прежде всего с ней, а не
с ребенком. Некоторые браки никогда не оправляются от неспособности мужа отстаивать свои собственные, вполне разумные и обоснованные чувства к жене, крайне требующей внимания в ее новом опыте материнства. Он не должен отступать, как это делают слишком многие мужчины, даже если жена пренебрегает им, принимая его настойчивость за детскую ревность. Если, с другой стороны, он начнет воспринимать жену как мать и называть ее так и больше никак, то окажет своему ребенку медвежью услугу. Он будет сомневаться в своих собственных, глубоко укоренившихся мужских реакциях, отказываясь от прежних живых проявлений, которые существовали между ним и матерью ребенка, через которые ребенок мог бы проникнуть в древнюю тайну отношений между мужчиной и женщиной. Невозможно ребенком заменить эту тайну, этот вкус к жизни, что исходит от родителей, испытывающих сексуальную радость от нахождения рядом друг с другом.
Это радость, которая провозглашает самое четкое разделение между мужчиной и женщиной, и в то же время прославляет их объединение. Мужчина и женщина тянутся друг к другу, наполнены друг другом, каждый испытывает, через присутствие пылкой контрсексуальности, магнетическое притяжение противоположного пола. Из этой двойственности, которая провозглашает полноту, многообразие и равенство противоположностей, рождается четкое единство целей, но не идентичностей. Чем больше человек узнает о силе сексуальной инаковости, как в себе, так и в другом, тем более он уверен в том, что значит быть самим собой, мужчиной или женщиной. Любовь вводит нас в состояние экстаза именно от осознания схожести, а не от потери и растворения собственных личностей.
Это сила архетипов Анимуса и Анимы, чьими энергиями напитывается счастливая семейная жизнь, в которой каждый мужчина и женщина в любом поколении обретает свою свободу и автономию. Эндрю Марвелл в своем стихотворении “Определение любви” воспевал встречи и расставания, являющиеся неотъемлемой частью любви между мужчиной и женщиной. Это стихотворение c оттенками иронии, типичной для поэта семнадцатого века, и восторженностью, балансирующей на грани ядовитого остроумия и тем самым более убедительной.
Разлука влюбленных устроена Судьбой, чей “ревнивый взор” следит за “двумя идеальными возлюбленными“ и не позволит им стать единым целым, ибо “их союз разрушит и низложит ее тираническую власть“. Поэтому, даже когда влюбленные заключают в своей любви весь мир любви, они должны жить отдельно, далеко друг от друга, как Северный и Южный полюсы. Геометрия любви становится ясной во всем своем тираничном, своевластном отчуждении:
«Ясны наклонных линий цели,
Им каждый угол — место встреч,
Но истинные параллели
На перекресток не завлечь». (Перевод Г. Кружкова)
Чтобы двое стали одним, их всегда должно быть двое. Как иначе они смогут объединиться? Только в своей разобщенности они могут увериться в том, что соединятся вместе. Альтернативой является физический половой акт, мужчина, заключенный в женщине, который не способен ни выйти, ни войти, являющийся наказанием для прелюбодеев Паоло и Франчески в аду Данте.
«Разлука ничего не завораживает, — говорит поэт,- ведь то, что предназначено Судьбой – более возвышенное состояние то пребывания то ухода от любви, чем любое другое, которое мы можем делить друг с другом – именно то состояние слияния и разделения, через которое отражается величие Вселенной:
«Любовь, что нас и в разлученье
Назло фортуне единит, —
Души с душою совпаденье
И расхождение планид».5
Архетипическое понимание любви в изложении Марвелла прямо противоположно точке зрения Аристофана в произведении Платона «Пир». В своей остроумной и складной речи на грандиозном пиру комедиограф Аристофан отмечает, что Любовь и Первородный Грех объясняются тем, что убогость последнего всегда испохабливает надежды и радости первой.
Аристофан считает, что единственный способ понять множественность сексуальной идентичности и сексуальной привлекательности – это представить группу первозданных древних существ округлой формы,
с четырьмя руками и четырьмя ногами, с одной головой и двумя лицами, смотрящими в противоположные стороны, с двумя парами ушей, сообразно другим частям тела, и двумя наборами половых органов, расположенных таким образом, чтобы производить существ трех полов. Ребенок – порождение Солнца получает исключительно мужские части, Женщина, являющаяся порождением Земли, наделяется только женскими, а ребенок, совмещающий мужское и женское, является порождением Луны, совмещающей в себе оба начала -Солнца и Земли, поэтому ему даны и мужские и женские части. Эти необычные первобытные создания могли ходить прямо, кувыркаться, и делали всевозможные акробатические трюки как само собой разумеющееся. Когда они начали чрезмерно гордиться своими сверхчеловеческими силами и способностями, боги наказали их, разделив пополам. Так они остались лишь с половиной головы, одной парой глаз, ушей и других конечностей, и были обречены провести бесконечное количество времени в поисках своей пропавшей половинки; половина мужского пола искала свою мужскую часть, половина женского – отсутствующую женскую часть, а разрубленные половинки пары «мужчина-женщина» – свою потерянную часть.6
В этом пророческом мифе мужчины и женщины могут только тосковать друг о друге, обреченные скитаться по земле в непреодолимой разлуке со своими потерянными частями. Понимание такого разделения как способа, объясняющего трудности, сомнения и тайны любви, можно найти и у Филона Иудея в сочинении «О жизни созерцательной»:
«Я перехожу к мифическим рассказам о двухтелых людях, которые первоначально сплотились объединяющими силами, а затем распались врозь подобно тому, как распадается композиция из отдельных частей, когда ослабевает связь, лежащая в основе их союза. Все они достаточно привлекательны, рассчитанны на то, что новизна этого понятия обманет слух, но ученики Моисея, обученные с самых ранних лет любить истину, относятся к ним с величайшим презрением и продолжают пребывать в заблуждении».7
Миф о сдвоенности тела обретает смысл, если любовь понимается как некий механизм, техническая сторона сексуальности, работая с которым, мы тщательно подбираем инструменты и связующие материалы, чтобы собрать и соединить воедино части нашей сексуальности. Прямо противоположно такой трактовке архетипическое понимание любви, предлагающее как более счастливую альтернативу, где пары отнюдь нельзя считать столь иллюзорными и труднодостижимыми или механическими, так и более реалистичный взгляд на сексуальную идентичность, рассматривающий полный спектр нашего опыта переживания сексуальности с первого до последнего дня.
Данный опыт включает и самый трудный для брака период после рождения ребенка. Мать находится в совершенно понятном состоянии отождествления себя со своим младенцем. Ведь она родила дитя, кормит его своим молоком. В это время отец должен взять на себя важную, как с точки зрения сексуальности, так и духовности, задачу вернуть их к той связи, что существовала между ними до рождения ребенка. Чтобы сделать это, мужчине потребуется вся его храбрость и сила. В этот решающий момент для сохранения его веры в непреходящую ценность их духовной связи требуется готовность и способность мужчины добиваться моментов уединения, времени для сексуального и интимного общения с женой. Из этой веры он сможет подарить своей жене и ребенку нечто бесценное. Он может донести до нее возрождающее к жизни знание о том, что ее женственность важнее материнства; она не должна идентифицировать себя как Мать. Ребенку он может заложить представления о жизни, превосходящие просто механическое соответствие родительским ролям. Наличие фемининного не должно приравниваться лишь к материнскому, ведь мать ребенка проявит свою преданность другим, более важным отношениям. Таким образом, через родителей, проживающих свою жизнь друг с другом, ребенок на определенном этапе осознания придет к пониманию того, что однажды у него будет своя жизнь, выходящая за рамки жизни его родителей как мужчины или женщины, связанная с Бытием через Другого. Этот унаследованный опыт бесценен. Он может помочь ребенку преодолеть трудные периоды, когда он начинает бояться испытывать страх или негодование по поводу своей зависимости от родителей, прожить периоды экстремального поведения, справиться с любыми вспышками гнева и раздражения, чтобы освободиться, обрести себя.
Таковы условия прочного счастливого брака. Сложности возникают в менее благополучных супружеских союзах, где, например, мать использует ребенка как предлог для отказа мужу в сексуальной близости, или муж под предлогом чрезмерной занятости жены после рождения младенца все больше и больше отстраняется от интимной близости с ней, или оба родителя могут использовать свою любовь к ребенку, чтобы заполнить пустоту, которую они испытывают, утратив чувства друг к другу.
Мужчина какое-то время должен поддерживать связь Анимуса женщины с Самостью, чтобы напомнить женщине о существовании этой связи, в дополнение к возникшей связи «мать-младенец», тем самым возвращая женщину к воспоминаниям об их прошлой жизни в качестве пары. Теперь им необходимо разделить ритуалы двух пар: возлюбленных и родителей. Счастлив тот ребенок, родители которого не позволяют исчезнуть связи с Самостью, заменив ее на идентификацию с родительской ролью!
Лучшая защита для ребенка заключается во внутреннем стремлении его родителей, связанных с собственными контрсексуальными образами, в их совместном обсуждении друг с другом контрсексуальных требований, то от жены, то от мужа, в конкретных и ясных формулировках, предельно прямо обсуждая мужественность, которую испытывает каждый, и женственность, пробужденную в обоих.8 Сам ребенок, по мере развития собственной сексуальности, будет служить для родителей подтверждением становления сексуальности в жизни человека, напоминая им о собственном опыте взаимодействия с собственным и противоположным полом, предоставляя новые возможности для размышления и исцеления старых или новых сексуальных ран. Диалоги их Анимы и Анимуса станут значительно разнообразнее. В этом заключается удивительный дар доступа к Центру. Он всегда предлагает все больше и больше возможностей. Ребенок предоставляет возможности для исцеления, роста, понимания тем родителям, кто проявляет заботу о ребенке таким образом, чтобы не навредить ему, кто признает в его рождении тот новый опыт, что появляется в них самих.
Одиночество
Не все из нас находят партнера или хотят вступить в брак. Что делать в этом случае? Что говорит контрсексуальность человеку, одинокому по своей воле или по стечению обстоятельств, кто сталкивается с проблемой бездетности, когда у других рождаются дети? Как насчет пожилых людей, переживших потерю партнера или детей? Часто нам говорят, что это не является проблемой; сексуальность и связанная с ней семья не имеют значения после достижения человеком определенного возраста. Чистый вздор!9 Если сексуальность — это наша неотъемлемая часть с первого до последнего дня жизни и способ нашего сосуществования с другими, тогда что с ней происходит, когда мы одиноки?
Независимо от нашего статуса, мы все должны попытаться совладать с нашей контрсексуальностью, потому что она находится внутри нас, является частью нас, и все мы хотим обрести целостность, потому что все мы живем в инаковости, в обществе разных полов. Мы непременно вступим в диалог с Анимусом или Анимой, столкнемся со стремлением к Самости, даже если это произойдет неосознанно. Рождение детей — это одна из величайших тайн и судьбоносных переживаний в жизни, но это не обязательно выбор или судьба каждого. То, что переживает каждый, — это ощущение, что мы созданы для внутреннего разговора, где мы можем обнаружить свое место в мире, куда нас ведет наша идентичность, где, нравится нам это или нет, Самость устремляется к нам; она является нашим отражением, а мы отражаем ее.
Некоторые из нас, даже еще будучи подростками, чувствуют, что никогда не захотят создавать семью, потому что несчастливая совместная жизнь родителей сильно травмировала нас. Некоторые из нас были вынуждены взять на себя роль отца или матери лет в двенадцать или раньше, из-за болезни, смерти или ухода одного из родителей. Мы заботились о младших братьях и сестрах, сами еще будучи детьми. Теперь во взрослой жизни мы должны вернуть потерянное детство. Для некоторых из нас партнерство или брак угрожают слиянием настолько полным, что мы боимся потерять в нем себя. Только насильственным путем, как нам кажется, возможно освободить наше ощущение Самости, принадлежащее нам самим. Некоторые из нас жаждут партнера, которого никогда не найдут. Даже страстная тоска по любви свидетельствует о ее реальности, тоска, которая зачастую раскрывает нашу особую смелость и достоинство. Многие женятся, но так и не обретают партнера, страдая от глубокого одиночества, тем более горестного, потому что оно скрывается под маской союза. Некоторые состоят в отношениях, предпочитая не вступать в брак, потому что считают, что брак не переживет напряжения каждодневной близости и повседневной рутины.
Анима и Анимус имеют отношение к Самости; они выступают ее глашатаями, как начало на пути к ней. Мы избежим этого провозглашения, живя в одиночестве, так же, как и брак не гарантирует, что мы переступим этот порог. Жизнь в одиночестве дает свободу представлять в воображении и создавать различные комбинации и сроки диалога Анимуса и Эго или встречи Анимы с Эго; одиночество не убережет нас от властной силы этого обмена обоюдность определяет свои условия. Мы должны принимать во внимание внутреннего партнера, который несомненно проявится в нас, подобно тому единственному, что обращается к нам. Тому существует множество примеров – Гуго Cен-Викторский, беседующий со своей Внутренней Душой; Джейн Остин с ее глубоким восприятием ухищрений и обещаний встреч со своим Другим; женщины, пытающиеся обрести свой Центр, через многолетнее расставание, описанное так пугающе, так подкупающе в пьесах Шекспира «Зимняя сказка» и «Перикл»; мужчины в этих же поздних пьесах Шекспира, в воссоединении со своими женами и дочерями переживают опыт глубины и благости воскрешения Бытия.10 Это то, что обещает диалог с Анимусом/Анимой даже в жизни, которой, кажется, предначертано быть одинокой. Даже на уровне воображения они проявляют свою огромную целительную силу.
(окончание следует)