Энн Уланов
Безумие и творческие способности.
Глава 1
Личное сумасшествие.
Сумасшествие принадлежит всем нам. Оно приходит во многих формах и степенях, от помешательства на дне нашего невротичного симптома до психического расстройства, которое поглотит всю нашу жизнь. Сумасшествие проще чем кажется: это наше усилие выразить непереносимую боль. Боль стыда, унижение за «неимение необходимых качеств»; боль уничтожения как личности силой, большей ее собственной жизни, напуганным «отсутствием учета, так как учет не требуется»; боль катастрофической тревоги, что человек умирает для ощения будучи убитым; боль от обращения как с иным предметом в их распоряжении, как для сексуального высвобождения или вспышек гнева, выполняя их потребность быть выше, украсть чужую землю, занять чужую страну.(1)
Разлом
Сумасшествие бьет из разлома в нашей я. Мы сообщаем этот недостаток жизнью в пустоте, не-человеческой земле. Мы используем сверх бдительность чтобы не разлететься на бесконечное множество фрагментов. Но этот контроль растягивается до колеблющегося предела, а потом схлопывается. Мы превращаемся в конфетти. Наше сумасшествие показывается в поглощающем тумане бездонного замешательства, затуманивает любые направляющие севера и юга или чувства тогда и теперь. Мы не можем выразить словом или образом то, что с нами происходит. Мы вращаемся в открытом космосе, вне тела, мне разума. В страхе распадающейся паники, мы не выходим на улицу, чтобы эта ужасная сила не сбила на с ног в супермаркете, как сказал один мужчина: оставив его лежать в проходе, когда женщины проталкивали свои продуктовые тележки над ним. Сумасшествие- путь восстановления выкопанных частей себя, оставленных в не адоптированной, все еще архаичной тени, так что мы чувствуем себя странно относительно самих себя, какими мы предстаем другим. Мы все еще нуждаемся во всего лишь этой примитивной энергии чтобы найти наш путь в сумасшествии.
Я осознаю, что этот предмет вводит напряжение. Разговор о сумасшествии приближает его, делает осязаемым, снова вдыхаемым, со всем растворением смыслов, которые навязывает помешательство. Через щедрость моих анализантов, разрешивших цитировать их слова, мы можем почувствовать тему помешательства и связать нашу собственную особую вариацию. Чтобы привнести, как Юнгов опыт описан в «Красной Книге», подстрекаемыми нашей смелостью взглянуть в глаза своему помешательству, увидеть, что там есть, а чего там нету для нас. С Юнгом случилось что-то что снесло его, зажало необходимостью найти потерянное. Для нас читать это объем- свалиться в поражающий мир, ибо мы тоже зажаты. Мы можем ободриться высказыванием Юнга о том, что он тоже чувствовал «яростное сопротивлние… и отчетливый страх» занимаясь этими прорывающимися фантазиями. (2)
Чтобы подойти к сумасшествию ближе, сквозь клинические термины психических расстройств, отдаляющих и отодвигающих нас от места действия, как если бы безумие случилось только с кем-то другим. Я не хочу делать это по двум причинам. Такие ярлыки, как пограничность, нарциссические расстройство и подобные заставляют нас осуждать; мы узнаем частички себя в этих проблемах и испытываем страх когда применяем категории сумасшествия. Так же помешательство не только наше личное, но часть человеческого состояния, мы не можем отделить его от нашей собственной жизни. Юнг спрашивает: « что там, где нет смысла? Только вздор или сумасшествие». Но его душа говорит: «ничто не избави тебя от беспорядка и бессмысленности, теперь это вторая половина мира» (3). Любой смысл, который мы находим или конструируем, должен включать и вторую половину тоже. Осознание, которое приносит большие последствия нашей, разделенной обществом жизнью и для нашего религиозного отношения, что бы это ни быто, включая наш отказ от религии и духовных вещей.
попытка говорить а писать о сумасшествии включает чувствуемое влияние: скольжение слов, спуск и пролом, падение в никуда. Беспорядок крушит любую ясную линию толковаяния. Как чары, туман, или пыльца в воздухе; говорить о сумасшествии значить быть отфильтрованным опытом психического расстройства , которое мы все знаем и отрицаем. Я говорю и пишу о помешательстве так точно, потому что это та страна, которую мы разделяем.
Особая юнгианская точка зрения на то, что содействует исцелению включает то, что наше конкретное страдание причастно страданиям человечества. Личная и безличная встреча, связь противодействует ужасной изоляции, навязанной нам помешательством. Мы чувствуем смятение и никто не может нас понять, и мы не можем объяснить; такая уверенность сама по себе- симптом помешательства, которая огорчает нас. Зная на самом деле чем мы делимся в большой человеческой проблеме облегчает наше унижение быть пойманным как кролик в капкан и смягчает изоляцию, которую мы чувствуем от порабощения силой за пределами наших действий, закаляя наше суждение в своей невменяемости. Осмысляя наше сумасшествие как человеческое состояние восстанавливает ценность смысла нашего страдания. Мы работаем с человеческой программой, в нашей маленькой ее версии. То такой степени как мы найдем решение и освободимся, мы поспособствуем исцелению других; мы делаем свой маленький вклад который поспособствует исцелению от страдания человеческую семью (4).
Зная и принимая свою роль в мире, успокаивающем наше волнение и даже замещающем его любопытсвом на счет состояния его жизни, состояния жизни, переживаемого как небытие, отсутствие. анализанд описывает это как жизнь в аэропорту, возвращаясь из неоткуда и направляясь в никуда, только блуждая к и от в небытие, банальности, пустоте. Это описание откликается Юнговой «Красной Книге» ада: « нет ничего, но движение…все просто волнуется туда и сюда в затемненном пути. Нет чего бы то ни было личного»(5).
Сумасшествие травматично, оно разрывает нас от нашего знакомого я, оставляя такую большую дыру, которая пугает нас тем, что упав туда однажды, мы уже не вернемся. Травма приносит свой собственный лексикон, который мы потом учим чуть- по чуть после шокирующего происшествия, который его проецирует, такого, как убийство или суицид, ограбление на улице, изнасилование, атака террористов, или та куммулятивность, что происходит годами со страхом рецидива, как например инцест. Травма может быть отсутствием депривации, что не дано, но должно быть дано, как, например, радущие, внимательность и проявление любви, не перекрытое депрессией другого или трагедией. Наша оборона от нашей же слабой самости может повредить обоим; наши ошибки процветания могут затмить живительную теплоту эмоций к нашим детям, наше страшное удержание может отравить рост любящей жизни с нашими партнерами.
Сумасшествие бьет из глубокой раны, которая разрывает наше чувство себя, оставляя нас беспомощными приютить человека, которым мы становимся. Мы теряем чувство владения своей жизнью и падаем жертвой того, как нас определяют другие. Наша нить продолжения рвется и мы живем с этой дырой в нашей идентичности (6). Наше чувство чувство живости кажется внедренным сверху и нарушенным, нам больше негде найти покой.
Особый лексикон, как травматический опыт, остается бодрствующим как комплекс образов, эмоций и поступков, разных среди нас, но объединенных чувством загнанности в западню силой, которая принуждает нас навязчиво ходить кругами через то, что случается, ли должно случиться, что мы не сказали или не сделали в ответ. Мы чувствуем абсолютное поражение, неспособность выразить словами или найти образ для того, что происходит внутри нас; вместо этого мы ходим по кругу ошеломленными, молчаливыми, пойманными бездной спутанности. Мы чувствуем себя уничтоженными, отброшенными, выброшенными как мусор, не отвергнутыми в полной мере, но уничтоженными. Мы чувствуем загашивание; не приемлем ни единый смысл, в нас нет ценности, мы упразднены, не-что.
Потеря ценного предмета- потеря сетя,(7) Мы не можем ничего сделать с тем, что с нами случилось. Мы потеряли мир, связь с другими, чувства любого пространства между нами; для значений мы живем вместе. В анализе это сумасшедшее состояние может проявиться в безучастности или бесконтрольном рыдании, или бесполезным молчанием. Что Юнг зовет комплексом, это то, в чем мы живем сейчас, но комплекс образов, эмоций, поведения, которое больше не нормальная часть нашей души, но ненормальная в своей власти над функциями эго. (8) Мы внутри него, кувыркающиеся в бесконечной стиральной машине, без возможности отстираться от сумасшествия, только сумасшедшее повторение боли, оскорблений, повреждений, обращения как с бессловесным предметом с чужой точки зрения, или удаление нас обществом в безработность, в психушку, статья психоаналитической теории. Анализант –врач, выросший гетто, он слышал от ментов, школьных учителей , взрослых на улице что он ничто и всегда будет нечем.
Знающий и не знающий: комплекс
Сумасшествие производит странное знание и не знание, вкллючая в нашу сепарацию от всех частей опыта, что что-то в нас знает, но мы это не отмечаем сознательно. Мы не представляем себе этот опыт беспорядка в мире или образе. Это диссоциация, не подавленное, так как оно никогда не было сознательным. (10) Смысл существует в нас, нашем теле, и показывает наше поведение, так мы повторяем деструктивные действия, зная и не зная что мы делаем это.
Например женщина продолжает смотреть на мужчину, который спрашивает у официантки номер телефона, хотя в ресторан пришел с этой женщиной. Такая невнимательность к моей пациентке натолкнула ее на мысль о самоубийстве. Дальнейшее наблюдение за этим мужчиной заставило женщину почувствовать пойманной бредом. Только готовность принять боль кропотливой работы исследование этого сумасшедшего повторения она осознала что эмоциональная брошеность, навязанная этим мужчиной, вытянули на свет ее раннюю брошеность. Она знала об этом недостатке как об абстрактной информации, но никогда не осознавала глубокое страдание. После ее рождения мать оставила девочку с бабушкой на три года. Когда бабушка умерла, без объяснения трехлетней личности, девочку быстренько вернули маме. Ее современное воссоздание того, что заставило ее чувствовать помешательство, подвергая себя деструктивному поведению того мужчины, заставило ее усилием почувствовать связь между тем, что происходило сейчас и случилось в прошлом. Бессознательно ее непреодалимое поведение подтолкнуло ее к осознанию связанного комплекса, что действительно сказано, я чувствую эмоциональную брошенность и хочу убить себя. Достижение такой ясности образа, аффекта, поведения позволяет переправвить комплекс в сознание, где мы можем связаться с его символическим смыслом.(12) мы можем найти слова, которыми можно говорить с собой и сказать другим, что мы страдаем, найти образы горя, узнать импульсы, которые мы можем видеть и изучить. Появляется пространство между нами и нашим компульсивным поведением. Мы находим его смысл.
Или, спустя много лет мужчина разводится с женщиной, которой он посвящал время и энергию для заботы о ней из-за ее ментального бедствия. Он женится на другой, нуждающейся в постоянной его заботе из-за ее психических проблем. Его известная-неизвестная вещь, которой он занимается в отношениях перемещается, сначала в голове, затем в теле, но его повторение в выбор партнера объезжает сознание, так как проблема находится не в нем, а в другом. Наши соматические проблемы могут нести непрожитые психические горести, пытающиеся прорваться в сознание. Законные психические недуги, часто хронические и смертельные, и бьющие из психических начал, предназначены для сигнализации бесчувственного психического содержания или действия, например, горе, которое стоит оплакать сознательно, не выплаканное стремительно, плачет язвами на теле.(12)
Комплекс правит нами и поглощает нас своими повторениями; все же он общается известным и не известным путем, необходимо знать, распутать и найти символическое представление, чтобы освободиться от его проигрывания и открыть ту драгоценную часть себя, спрятанную там. Такое диссоциативное поведение больно выносить: симптомы потери, болезненность перед социальными обязательствами или профессионельными презентациями, отказ подготовки в самую последнюю минуту или даже потеря возможностей из-за прокрастинации. Мы чувствуем себя в ловушке их повторений и побеждены снова и снова. Все же комплекс , как и хорошая собака, держится у нас, направляя нас к осознанному получению его посланий. Там есть скрытые искры света. Сумасшествие и творческие способности сосуществуют.
Социальные эффекты
Наше сумасшествие не только личное, но заражает других, часто тяжело. Мы бесим друг друга. Врачи знают это и долго тренируются узнавать свои контрпереносы чтобы иметь в уме свои собственные рытвины, где вменяемость дает путь невменяемости. Все же клиническая работа в глубине требует от аналитика на самом деле пережить где анализант пойман в знание-незнание, как женщина, которая идеально продолжала не замечать мужчину, флиртующего с другой женщиной под ее носом, но она все равно это делала.
В другом случае мужчина, чьи жены и любовницы завершали отказом говорить с ним, продолжая представляться самому себе и другим как разумным и достойным похвалы, отвергая своих партнеров как «этих трудных женщин». Он остался не знающим о том яде, который он излучал. Он кажется рациональным, дружелюбным, невинным, в то время как эмоционально бросает женщину, удаляясь от нее, таким образом беся ее, уничтожая ее понимание ситуации. Врачи должны погружаться в бред пациента, чтобы осмотреться, почувствовать его силу, увидеть, что вещи не то, чем кажутся и обнаружить вместе с пациентом дорогу к осознанности, что является опасной ролью. Сью Гранд описывает, что каждый врач чувствует, когда не может это выполнить: « я не могу провалиться в дыры моего знакомого мира», то есть, в мир бреда пациента. Затем, вместе с пациентом, мы соединяемся с пространством сумасшествия « новые формы субъективности создают ее внешность». Шварц-Салант видит сумасшествие как подавляющее, беспорядочное внутреннее состояние, которое появляется когда мы ищем новые формы порядка. Как человек, пострадавший от хаоса может не лишиться разума? Как человек найдет то образное пространство, чтобы сдлать видимым скрытое? Это работа терапии, это послание, которое повторяющий комплекс пытается доставить.(13)
Не только мы заражаем друг друга тем, что заставляет нас чувствовать себя сумасшедшими, децентрализованными, плохими, то есть наше исследование; мы так же взамен размещаемся в других людях. Вы и есть проблема, даже ты, кого я люблю, не только тот, кто мой враг; другая группа невменяемых.
Влияние нашего сумасшествия в большем обществе происходит из его заразности. Мы можем пустить под откос тех, кто любит нас от простого разговора. Они становятся настороженными стратегами чтобы обойти гигантскую впадину нашего комплекса. Если они помешанные, то мы защищаемся от их сумасшествия, побуждая их «пройти», « превзойти» боль и гнев вместо правды между нами чтобы пробиться. Без разделенного сосуда смыслов, те, с большим рационом психотических элементов в них публично ведут себя как душевно больные. Они пристегивают бомбы чтобы избавиться от всего страха, который они перевели в нарратив их сумасшествия. Они превращают свою собственную жизнь в оружие для убийства других, для убийства во имя служения живому Богу, причине, или коллективному мщению. Сумасшествие не только личное, но распределяется везде, во что мы верим как в ведущий смысл, держа его сейчас как религиозное служение к принуждению. Наше сумасшествие соединено с нашим религиозным отношением, что мы считаем хорошим, правдой, ради чего стоит умереть. Даже если наша причина в уничтожении религии, страсть к богу. (14)
Правящий принцип
Юнг звал этот ведущий смысл «правящим принципом», наша версия добра, которое мы героически жаждем воплотить и навязать. Это не работает так как мы хотим превзойти «стать частью его великолепия» и оставить плохое, так как « доброе и прекрасное вморожено в абсолютную идею, а плохое и ненавистное становится грязью сумасшедшей жизни». В создании нашей версии хорошего, принципа, за которым следует руководствоваться, мы создаем бога, и пытаемся, с «бессознательной силой и хитростью» принудить нашего ближнего служить этому: «влюбленные в свой собственный дизайн…мы…требовательно…принуждаем других следовать за Богом». Мы не в состоянии видеть его односторонность, это скрытое исключение тех, кто имеет иной правящий принцип. Другие должны верить в наше добро, нашу причину, или они жестоки, мы служим правде. Юнг говорит, что мы должны принять жестокость как часть себя, чтобы мы не убили в нашем ближнем буквально или через дискриминацию и пагубные законы, то, что не можем принять в себе,(15)
Юнг учит пожертвовать этим. Несмотря на его протест, добавляет он. Жертва в служении нашей идентификации со своим «формированием», который мы держим как превосходящий, правящий принцип-для Юнга, его размышлений, его науки. Правящий принцип для каждого из нас – герой внутри нас, который должен быть убит: «героическое в вас- фактически о, то вы управляемы им или тем, что есть добро…цель…следовательно вы грешны перед недееспособностью. Но недееспособность существует. Никому не следует это отрицать, найти неисправность в ней, исправить» (16) Потеря нашего ведущего смысла, нашего правящего принцип, может заставить нас чувствовать себя обезумевшими. То, на что мы опирались до этого, что давало нам энергию преследовать цели и было точкой опоры во время бури конфликта и сомнений, сейчас оказывается неуместным, бесполезным, или побежденным противоположностью.
Вот примеры. Должностное лицо, пришедшее к аналитику из-за чувства «приостановленнсти» ее жизни, брала смысл из принципа «работай усерднее», «будь ответственна», «тебе стоит знать». Но более усердная работа замкнула ее в ловушку, большая ответственность увеличила пропасть между ней и вкусом жизни. Что раньше способствовало ее успеху теперь оставило ее в подвешенном состоянии; просмотр телевизора, сидение на диване как сопротивление большей и большей работе и ответственности.
Юноша, посвятивший себя геройству, под которым он подразумевает борьбу, победу, быть сильным, найти силу и применить ее, растет все более и более опустошенным и оказывается он больше не может зажечь смысл и страсть таким образом. Но что заставляет меня карабкаться вверх? Он спрашивает. Он открыл огромный страх противоположности, того, что Юнг звал «неспособность», и он называет « Ваккуум»- погружение в никуда, где его поглотила лень, не найти и создать его я как раньше, но чувствуя пустоту, свободу, неиспользованность, неспособность. Недостаток героизма живо пугает его.
Женщина, чей жизненный принцип сводился только к простым действиям доброты, так как она верила в это добро и потому что чувствует интеллектуальное подчинение, что она не может ничего предложить, теряет поддержку этого верования когда очень важно найти и воззвать к ее разуму, властно говорить с детьми, представит публично кусок работы коллегам, все внутри нее поднимается. Она должна это выполнить, и выполнить по-своему, презрев скрытые правила ее организации. Оставаться на втором плане больше не возможно.
Отношение к темам «Красной Книги»
Для всех этих людей потеря ведущего принципа, дающего ясность жизни, дающего цель, как опыт Юнга, который включает беспорядок и смысл, бессмысленность. Аннулирует ли эта большая картина те образы добра, что вели нашу жизнь при помощи смысла? Нет. Это их релятивирует. Мы видим, что наши конструкции смысла не совершенны, они развиваются и определяются, мы в них нуждаемся. Это драгоценные смыслы, к которым мы возвращаемся. Но ни ограничены.
В «Красной Книге» Юнг борется с теми актами как если бы бог в центре нашей жизни и вне нашего круга. Он говорит: « Вы кричите о мире, который не имеет смысла, так что вы сбегаете…от бесчисленных возможностей интеграции», но «вам стоит быть сосудом жизни, так что убейте ваших идолов». Юнг видит, что он имеет привилегии как его правящий принцип думает над чувствами. Логос над Эросом, связанная с Логосом маскулинность над феминностью, связанной с Эросом, наука дня над другим путем захвата реальности, который он зовем магией, интеллектуальная образованность над парадоксальным пониманием. Проблема не в том, чтобы избавиться от того, что он находит превосходящим, но в том, чтобы присоединить игнорируемые противоположности, свергнуть их с этого вакантного превосходящего места. Отречься от правящего принципа как единственной правды значит увидеть что он исключил целую половину жизни, что должна быть объята. С другой стороны, даже превосходящая часть нас становится искаженной, « уродливый карлик, живущий в своей темной пещере… фальшивый и ночной»(17)
Душа Юнга противопоставляет ему: «Будь тих и слушай…узнай свое сумасшествие»( в разговоре любого правящего принципа ради правды). «у жизни нет правил. Это его тайна и его неизвестный закон». И дальше, « Ничто не защищает тебя от хаоса кроме принятия!(18) Следовательно не проблема это превзойти, но принять. Это требует дальнейших смертельных шагов.
Через встречи со множественными фигурами, каждая из которых имеет свою точку зрения, некоторые идеи обладания единым я нарушены. Взамен Юнг показан как множественность внутри него. Он отрывает что хозяин разных перспектив обитает в нем. Он чувствует «безграничность, бездну, бессодержательность вечного хаоса…устремляющегося к вам…,нескончаемое множество…заполненный фигурами, которые сбивают с толку и подавляют». Есть другой путь рассуждения, который идет с неразумием, ерунда с чувством, смехотворное с жестоким, высокое с низким, постыдное с приятным, даже плохое с хорошим.(19)
Юнг чувствует страх безумия и боится свалиться в психоз, так сильна его дезориентация. И это внешне соответствует, по некоторым его разрывам с друзьями и сотрудничеством с Фрейдом, его отречению от психоаналитического сообщества и его отставки из университета. Он выдерживает свой разрыв при помощи убеждения, что он не может однозначно согласиться с Фрейдовыми теориями, ни учить психологии как это потом поняли, когда его работа дала ясность гораздо другому пониманию психической реальности. Внутренний разрыв и внешняя потеря связаны ужасом того, что Европа вляпалась во Первую Мировую войну. Коллективное верование в неизбежный человеческий прогресс и превосходство причины были снесены в кровавую баню траншеи войны. (20)
Юнг противопоставлен даже более охватывающему безумию, которое видит, что Божество далеко от привычного образа «духа времени» и видит « проблему сумасшествия глубокой. Божественное безумие –выше иррациональности жизни, текущей сквозь нас: любая степень безумия, способная быть интегрированной сегодняшним обществом»(21) Эта текущая жизнь, которую он потом назовет богом Абраксасом, показана ему духом глубин как живой поток жизни, не объясненный нашими усилиями создать порядок, обмануть принципы смысла, которые правят нами, изобрести нашу версию бога.
Чита это, мы можем почувствовать испуг потери наших аксиом упорядочивающего знания и этики, как анализанты, которых я цитировала, чувствующие потерю правящего принципа. Значит ли это, что этика плоха или неправильна? Нет. Они хороши, наши версии добра, наши «героические» конструкции, которые даруют нам смысл. Но они не совершенны. Когда мы теряем их, когда они доказывают неэффективность, мы теряем наше чувство смысла, на который полагались.
Но Юнг достиг своего рода мира; он говорит: «я принял хаос». Затем его душа говорит ему: « безумие-особый вид духа и цепляется ко всем учениям и философиям…и ежедневной жизни». Более широкий взгляд двигается к чувству, в котором то, что мы теряем как отчетливое, появляется как часть целого, только не как целостность сама по себе. Это меняет наше чувство жизни. Мы обязаны теперь развить то, что было отделено с тем, что мы развили. Это дает большую цельность и меняет наш образ Бога. Юнг видит это как « сумасшествие божественно…оно ни что оное, как превосходство духа этого времени через духа глубин». Принятие того, что его душа показывает как большую реальность, чем он имел через зависимость от религиозной реальности, которая включает иррациональную, потоковую жизненность. (22)
Это ставит нам новую задачу, все нам. В терминах поиска моих анализантов: « как соединить вкус жизни с « Работай усердней»»? как сблизить страшную пустоту свободы с героическими амбициями и различить? Как человек двигается вперед как авторитет выражения абстрактного принципа, услышать рядом простые акты вежливости?
Недееспособность
В «Красной Книге» Юнг находит свой путь решения этой задачи и видит ее принадлежащей каждому из нас: мы должны обличить низшее в нас, нашу «недееспособность», которую мы все отделяем, когда идентифицируемся с правящим принципом. Когда мы отказываемся т такой идентификации, « нашего импульса к жизни…идем в глубь и возбуждаемся ужасным конфликтом между силами глубин». Эти силы «думают наперед», которые «искренность» и любовь, которые «единение». Юнг говорит: «нуждаются друг в друге , и все же они убивают друг друга. С тех пор, как человек не знает, что конфликт появляется внутри него, он сходит с ума»(23). Но наша недееспособность и конфликт существуют, и мы должны присматривать за ними в самом низшим в нас.
Чтобы попасть туда, что он завет «вне вас», вы должны прожить Ад «фактически через ваш собственный, конкретный Ад полностью, чье дно состоит из щебня до колена…Любой другой Ад на худой конец стоило посмотреть или повеселиться…Ваш собственный Ад собран из вещей, которые вы всегда выкидывали… с проклятием или пинком… Вы пришли как тупой и заинтересованный глупец и пялитесь в ожидании на обрывок, упавший с вашего стола». Ваш личный Ад –все, что вы предпочли отбросить. Если мы не обличим наш ад, мы продолжим вкладывать нежелательное, мерзкое, пугающее в нашего соседа и пытаться убить это там.(24)
Давайте не ошибаться в том, как страшно это начинание принятия недееспособности, спуститься на самое дно себя и объять все то низшее в нас. Это на самом деле низшее, другое, далеко от того, что мы знаем и ценим. Мы стоим лицом к лицу с чем-то пугающим: носорог пялится на нас, математик живет в нашем подвале. Для Юнга это было его чувство, оставленное моральному упадку, олицетворенное Соломеей, появившейся в первом кровожадном ужасе, убийце Святого, помешанной. Даже когда Соломея искуплена и появляется как любящая женщина, Юнг отклоняет ее любовь, сказав: «Я боюсь ее»(25)
Подумайте обо всем, что вы ненавидите в себе, избегаете, не хотите касаться. Это вы должны обличить. Юнг видит необходимость принять «подавленную часть души, он должен любить свою низость, даже свои пороки, так что вырожденное может продолжить развитие». Это идет против ворса, ибо что мы развили «представляет наше лучшее и высшее развитие. Принятие неразвитого следовательно подобно греху, как ошибка, это большое свершение по сравнению с пребыванием в привычном состоянии за счет другой стороны жизни, которая таким образом на милости распада.(26)
Этот ад, пространство недееспособности, принятие демона «вашей собственной другой точки зрения»,требует даже больше, Юнг открыл: « вы должны увидеть себя во всех различиях», с «проклятия знания добра и зла», так как «самое низкое в вас- глаз зла, который смотрит на вас холодно и высасывает ваш свет в темную бездну». На дне наше сумасшествие ставит нас лицом к лицу со злом.(27)
Все же скрываться там, в том низменном пространстве – тоже точка творчества: «самое низшее в вас-краеугольный камень». Принять что «зло должно иметь свою долю в жизни…мы можем лишить его силы, которой оно превосходило нас». Ибо «решение приходит из выброшенного» «если я принимаю низшее во мне, то глубже укореняю зерно в земле Ада. Это зерно невидимо мало, но дерево моей жизни растет из него и соединяет Верхнее и Нижнее. Верхнее-пламенное и нижнее пламенное. Между невыносимым огнем растет ваша жизнь.»(28)
Следовательно наши личные проблемы показывают каждому из нас с чем мы должны иметь дело с целым понятием, когда религиозно6 или нет, лично или коллективно, со злом. Мы принимаем зло и место разрушению в главе 2.
1. мои пациенты, разрешившие цитировать свои слова и опыт сделали большой вклад в эту рукопись и мое восприятие и опыт и размышления. Я выражаю благодарность из за учение меня.
2. C . G. Jung, Memories, Dreams, Reflections, rec. a n d ed. A niela Jaffe, tra n s, R ich ard W in s to n a n d C lara W in s to n , p. 178.
3. C . G. Jung, The Red Book, Liber Novus, ed. S o n u S h a m d asan i, tra n s . M a rk K yburz, Jo h n Peck, a n d S o n u S h a m d asan i, p. 235 [em p h asis in th e o rig in al]
4. Для дальнейшего обсуждения лечения см. . G. Jung, Letters, vol. 1, ed. G e rh ard A dler an d A niela Jaffe, tran s. R. F. C. H ull, 10 July 1946, pp. 4 2 8 -2 9 . See also C. G. Jung, “T h e T avistock L ectures,” in The Symbolic Life, vol. 18 o f Collected Works, paras. 2 3 1 -3 3 , a n d A n n B elford U lanov, The Unshuttered Heart: Opening to Aliveness and Deadness in the Self, pp. 196-99
5. Jung, The Red Book, p. 322.
6. D. W. W in n ic o tt, Playing and Reality, p. 97.
7. E ric B re n n an , “T h e R ecovery o f th e L ost G o o d O b ject: T h e C o n flic t w ith th e Superego,” ch ap . 8 in The Recovery of the Lost Good Object, ed. G igliola F o rn a ri S poto
8. C. G. Jung, “A R eview o f C o m p le x T heory,” in The Structure and Dynamics of the Psyche, vol. 8 o f Collected Works, p aras. 198-204
9. C. G. Jung, Modern Man in Search of a Soul, tra n s. C a ry F. B aynes a n d D. S. D ell, esp. chaps. 10 a n d 11. F o r ex am p les o f o th e r d e sc rip tio n s o f th e “gap,” see su ch a u th o rs as M ich ael B alint, The Basic Fault: Therapeutic Aspects of Regression, chap. 4; T h o m a s H . O g d en , Reverie and Interpretation: Sensing Something Human, pp. 3 -4 ,1 2 4 -2 1 8 ; D. W . W in n ic o tt, “ Ego D isto rtio n in T erm s o f T rue a n d False Self (I9 6 0 ),” chap. 12 in The Maturational Processes and the Facilitating Environment; N a th a n S chw artz-S alant, The Black Nightgown: The Fusional Complex and the Unlived Life, p p . 1 — 3 ,1 3 — 1 4 ,6 3 — 6 4 ; Sue A u stin , “Ju n g ’s D issociable Psyche a n d th e E c-static Self,” Journal of Analytical Psychology 54, no. 5 (2009): 5 8 1 -6 0 1
10. M elan ie S ta rr C ostello, Imagination, Illness, and Injury: Jungian Psychology and the Somatic Dimensions of Perception, p p . 4 ,9 8 .
11. Ib id ., p p . 5 ,1 1 2 .
12. A n n B elford U lanov, Attacked by Poison Ivy: A Psychological Understanding, chaps. 3 a n d 4
13. Sue G ra n d , The Hero in the Mirror: From Fear to Fortitude, p p . 13 2 ,1 3 6 ; S chw artz-S alant, The Black Nightgown, pp. 143-44.
14. A n n B e lfo rd U la n o v , “W h e n R e lig io n P ro m p ts T e rro rism ,” c h ap . 12 in Spiritual Aspects o f Clinical Work. See also L uigi Z o la , Violence in History, Culture, and the Psyche, tra n s . J o h n P eck a n d V ic to r-P ie rre S tirn im a n n , p. 4.
15. Jung, The Red Book, p p . 2 4 3 ,2 5 3 a n d n 2 2 0 ,2 8 7 ,2 8 8 .
16. Ib id ., p. 334.
17. Ib id ., pp. 2 3 8 n 9 1 ,2 5 3 ,2 7 0 ,3 1 4 a n d n 2 7 1 ,365.
18. Ib id ., p. 2 9 8 n l8 9 , p a in tin g 107.
19. Ib id ., p p . 2 4 4 ,2 9 5 ,2 9 6 .
20. Ib id ., p p . 201, ЗЗЗпб; see also Jung, Memories, Dreams, Reflections, p p . 170, 17 3 ,1 7 6 , 178,189.
21. Jung, The Red Book, p. 295
22. Ib id ., p p . 2 3 8 ,2 9 8 .
23. Ib id ., p .2 5 3 .
24. Ib id ., p. 264.
25. Ib id ., pp. 2 4 6 ,3 0 0 n 2 0 4 ,325.
26. Ib id ., p. 366.
27. Ib id ., p .3 0 0 .
28. Ib id ., p p . 288, 300 a n d n204.