Дж. В.Хауэр
Символы и познание Самости в индо-арийской мистике
Глава 3
Бытиево-динамическое происхождение опыта и символического мира самости.
Что является бытиево-динамическим источником учения о самости? Под этим вопросом я имею в виду следующее: что присутствовалов опыте как полная жизни реальность, из которой произошли понятие и образ самости? Уже изначально каждому ясно, что подобное учение как то самое о пуруше и атмане, управляющее индийской жизнью на протяжении тысячелетий,является основой жизни. Религиозно-философским вопросом же для нас является следующее: каким образом этот фундамент жизни открылся индо-арийскому сознанию?
Окинем же еще раз историю индийской религии на смене первого тысячелетия до н.э. коротким взглядом. Религиозный опыт и, из него проистекающие, уверенность и сила искусства жизни были до сих пор сосредоточены в богах. Термин deva — «бог»был для внутреннего восприятия и мышления людейтого времени фундаментом, на котором строилась вся жизнь.Теперь же они должны были пережить то, что этот термин все больше и больше терял свой внутренний смысл и все больше вырождался в понятие довольно спорного характера. Чтоб проследить внутренние причины этого преображения, мы должны обмолвиться коротким объяснением: любой религиозный термин, особенно наполненный смыслом, а также отображающий многолетние переживания и взгляды, неполнота которых распознается с течением времени, в конце концов теряет свою несущую и связующую силу. Это является древнейшим законом развития человечества, который человечеству пока не удавалось избежать.И лишь когда человек через новый опыт в борьбе с наступающим миром сформирует окончательную значимость абсолютно другого понятия, как например самости, только тогда он может постичь всю полноту своих более ранних понятий.Именно поэтому индо-арийский человек в свое время перешел от Бога к самости, чтобы затем открыть то, что именно в этой самости живет Бог, и то, что когда-то подразумевалось под богами или Богом, имело ту же сущность, что и она.
И так, давайте попытаемся на основе имеющегося материала найти зацепки, по которым можно было бы распознать бытийно-динамическую реальность самости.
Для начало вот что: человек является точкой, на которую направлена вся судьба вселенной, жизни и собственной истории. Его атакуют всевозможные переживания с невиданной мощью. И нет ничего, что человеку не было бы суждено пережить, будь это глубины ада или райские наслаждения. На нем громоздится тяжесть всего мира словно на единственной живой точке, на которой она должна быть вынесена и искусно прожита. Это мы познаем на судьбе человека, на судьбе народов, на судьбе вселенной. Чем дальше распространяется наш взор,тем сильнее становятсяудары судьбы, чем глубже мы исследуем,тем мощнее атакуют они эту точку — человеческое сердце. И тут человек узнает, что в этомсумасшедшем водовороте он имеет непоколебимую основу; ему не надо искать эту основу, находитьили даже создавать фундамент своего существования, а он просто существует потому, что существует человек. Эта обоснованность на непоколебимом является изначальным фактом всего человеческого бытия, который именно тогда, когда злой рок яростнее всего бьет по нему, открывается внутреннему взору человекаи вводит его в русло вечной невозмутимости. Конечно же, под вопрос не ставится то, что во время этого периода потрясений и изменений, которые мы упоминали в первом выступлении, людибыли внешне и до самых глубинв сильнейшем смятении. Просто это является опытом нашей жизни, который в судьбе народов и культур, в проходящих и вновь возникающих верованиях снова и снова проявляет себя таким образом, что с нашего внутреннего взора срывается пелена, скрывающая от нас фундамент нашего существования и мы можем увидеть ее кристальную чистоту и целостность. Этои является причиной, почему слово pratistha, извечная основа, глубинный фундамент бытия, в свое время играл настолько важную роль и почему был использован образ лотоса сердца, растущего из брахмана — изначальной первопричины.Здесь речь идет не о парапсихологических переживаниях, мистических трансах, нашедших свое выражение в поэтических картинах, хотя познаниеэтого фундаментального основания и может часто сопровождается психическими переживаниями, а речь идет о мощных событияхв бытиево-динамической действительности.
С этим фундаментом тесно связан другой опыт, который открывается человеку как несокрушимый субъект. Каков бы ни был круговорот осознаваемых фактов, как бы ни бушевал океан внутренних переживаний, как бы ни изменялась ясность сознания, сквозь все перемены, смуты и предполагаемые крушения вновь и вновь восстает несокрушимый человек как внутренний субъект. Были попытки,отрицать этот факт, когда внутренний субъект превращался внекий узел внутренних противоречий. Как поздний буддизм, так и западная индо-германская философия бесплодной эпохи уходящего 19-го столетия пошли именно этим путем. Но даже из этого отрицания человека как внутреннего субъекта,благодаря жизненному опыту, снова возникло убеждение, которое нельзя искоренить из нашей внутренней жизни: человек является и остается субъектом, то есть в нем есть ядро,скоторым связаны все его жизненные события, словно световые лучи с кристальным шаром, чтоб там найти свою основу, иоттуда достичь формирования. Эта проблема представлена в индо-арийском учении в вопросе о Том, кто видит, слышит, осязает, обоняет, думает, говорит, в отличии от функций или органов этих действий, которые являются инструментом созерцания. Здесь речь идет о наблюдении, которое переводит от этих познавательно-теоретических рассуждений в сферу метафизического. Если же человек познает себя как субъект ихочет увидеть этот субъект, то это постоянно ускользает от еговзгляда;как только это кажется на мгновение увиденным, так сразу объект созерцания становится «не-субъектом», в то время как сам субъект исчезает в бездне таинственности.И все же, это парадокс подобного внутреннего исследования – он не смог бы это все пережить, не будь он субъектом и не будь он осознанно существующим субъектом. В этой бездне таинственности, окутывающей человека как ускользающего от взора субъекта, человек все же осознает нечто как изначальный источник своего внутреннего бытия.
На еще один подход к бытиево-динамической реальности самости указывается в одном очень древнем образе индо-арийского мышления, которое мы найдем в Айтарейе-Араньяке.Там человек именуется небесной лирой. Этот образ там далее не разъясняется, но думаю, что мы уловим правильный смысл, если объясним это так: человек воспринимает себя как проводник, как орган мироформирующей силы, мироформирующего духа. Древнейшие силы бытия играют на этой небесной лире свои вечные мелодии. В своем творческом существовании человек узнает, что в нем берут свое начало формы божественного искусства. То, что познает и творит музыкант, поэт, да и любой творческий человек, любой «мастер жизни», приводит его, если он задается вопросом об источнике своего опыта и творчества,далеко за его пределы, то есть за пределы его эмпирического существования. Творение, созданное или желаемое быть созданным им, каким бы спорным или незначительным оно ни было, является, согласно его же убеждению, не его творением, а чего-то более высокого[1]. Не он, в своей узко ограниченной индивидуальности является автором, а та самая таинственная сила, которая использует его, так же как и лира в своих волнующих аккордах звучит не сама по себе, а потому, что на ней играет великий музыкант. То, что в эмпирическом взгляде является творчеством его рук и его духа, навязывается ему кем-то другим. Наиболее впечатляюще описал это переживание тот, для кого Бог и все боги были мертвы, и кто на их место поставил саму жизнь – Нитцше в своем EcceHomo:
«Имеет ли кто-нибудь из живущих в конце девятнадцатого столетия ясное представление о том, чт? поэты сильных эпох называли инспирацией? Если нет, я расскажу. При малейшем оставшемся суеверии действительно трудно избавиться от впечатления, что становишься только инкарнацией, лишь глашатаем или медиумом могущественных сил. Понятие откровения, то есть когда нечто внезапно, с невыразимой убедительностью и во всех тонкостях становится видимым, слышимым, когда оно поражает и потрясает до самых последних глубин, — это просто описание фактов. Слышишь, но ничего не ищешь, берешь, но не спрашиваешь, кто дает; как молния вспыхивает мысль, с необходимостью, в форме, не допускающей даже тени сомнений, — у меня никогда не было выбора. Экстатическое состояние, чудовищное напряжение которого подчас разрешается в потоки слез, при этом шаги невольно становятся то стремительными, то замедленными; вне себя совершенно, но невероятно отчетливо сознаешь бесчисленные волны тончайшей дрожи, нисходящие до пальцев ног; глубина счастья, где самое мучительное и самое мрачное — не противоречие, но некое обязательное условие, своего рода вызов — некий необходимый цвет внутри избытка света; инстинкт ритмических связей, которому открыты далекие пространства форм, — продление глубочайшего напряженного ритма, потребность в нем, есть как бы мера могущества инспирации, своего рода уравновешивание ее напора и напряжения… Всё происходит ни в коем случае не по собственной воле, но как бы в урагане свободы, безусловности, власти, божественности… Полнота и точность явившегося образа, символа — самое удивительное; перестаешь понимать, чт? есть образ, чт? символ: всё предстает как самое верное, самое близкое, как наипростейшее выражение. Поистине кажется, если вспомнить слова Заратустры, что вещи сами приходят и предлагают себя в символы. («Сюда, в твое уединение, приходят все вещи, ласкаются к речи твоей и льстят тебе: так хочется им тебя оседлать и покататься на спине твоей! Оседлав любой символ, отправляешься ты к любой истине. Здесь, в уединении, открываются перед тобой слова и ларцы слов всякого сущего; всякое сущее хочет здесь сделаться словом, всякое становящееся — научиться у тебя говорить».) Это мой опыт инспирации».[2]
Еще глубже в бытиево-динамическую реальность самости ведет выражение, применяющееся для атмана в рещающем месте[3]: satyasyasatyam (действительность действительности, истина истины, подлинность подлинности). В приведенном отрывке о пранах, творческих источниках жизни, говорится, что они являются satyam. Но эта satyamпривноситсянекимболее глубоким — атманом.Он является реальностью всех реальностей.Это тот самый опыт, который может осчастливить настоящего человека, так что он, если он является истинным и действует истинно,покоится[4] , рожденный в этой истине. Он может быть простым рабочим, истинным в каждом ударе молотка. Истинна действует в нем, освобождающе пронизывает всю его жизнь, неудержимо проявляет себя в нем как то самое необходимое, чтов определенные моменты его жизни воспринимается им с благоговением иверой, которые связывают его с этим.«Реальность реальности» проявляется в нем и пронизывает его осознанную жизнь светом вечного бытия. Satyasasatyam,этот опыт самости,происходит не из философских размышлений или необычных переживаний.Это божественный дар жизненной истины каждого человека. В этом пункте бытиевая динамика самости ведет непосредственно из жизни в бездонную внутреннюю глубину.
Здесь стоит обратить внимание на один факт, который нам снова и снова встречается при изучении индо-арийской мудрости, что люди того времени обладали чрезвычайно сильными восприятием и знанием того, что я бы назвал глубинной сутью[5] всего сущего.Под «всем сущим» я подразумеваю все, чем мы являемся и что переживаем, все, что находится в нас и вокруг нас. Это все несет в себе путь в самую последнюю глубину. Где бы мы или нашебытие ни осознавали себя, где бы мы ни окунались в человеческую жизнь, везде мы находим этот путь в глубину, когда, чувствуя сердцем, ощущаем внутренние течения происходящего и всего бытия. Эта метафизическая чувствительность, т.е. умение прислушиваться кглубинной сути[5] данности, является решающим фактором для обоснования человека в чем-то непоколебимом.Хочу прояснить это «вовлечение в глубины» от данности.Когда, например, обрядовый певчий делал дыхательные упражнения или жрец раздувал огонь, то они ощущали глубинную суть дыхания. От своего собственного дыхания, при помощи этой глубинной сути, они были причастны к ветру и дыханию мира, от дыхания мира к внутреннему движению космоса, для которого это дыхание было всего лишь ощущаемым проявлением, и от этого движения к его исходной точке – извечной пране,жизненной основе этого струящегося движения. Или когда группа учеников собиралась в лесу под деревом, чтоб молча послушать наставления учителя, дыхание которого словно два «упряжных животных» приводило в движение повозкуи колеса его духа, то это дыхание воссоединялось с ветром, играющим в листве этого дерева. Дерево напоминало о дыхании, которое движет всем миром. Таким образом, прана становилась ближе к ученикам и эта прана исходила из брахмана. Таким образом, сам брахман проявлял себя в шуме листвы, был свидетелем и участником наставления, окутывал группу вечной реальностью. Это является тем самым метафизическим ощущением, которое встречается намв тех трех стихотворениях Ницше, которые вышли из-под его пера.
«Солнце садится»:
1
Недолго тебе еще жаждать,
сгоревшее сердце;
Обещаньями полнится воздух,
из неизвестных мне уст начинает меня обдувать –
грядет прохлада…
Жарко стояло солнце мое надо мною весь день.
Будьте же благословенны в своем приближенье,
внезапные ветерки,
прохладные духи начала сумерек!
Воздух становится чужд и чист.
Разве это еще не ты,
ночь-соблазнительница,
бросаешь на меня беглые взгляды?
Не утрачивай мощи, отважное сердце!
Не вопрошай: зачем?
2
День моей жизни!
Солнце садится.
Ровная гладь реки
зазолотилась уже.
Веет теплом от скалы:
не проспало ли
счастье весь день своим сладким сном?
В зеленом вечернем свете
счастье еще разыгрывает бурая бездна.
День моей жизни!
Дело к вечеру!
Уже глаза твои светят
полураздавленно,
уже текут твои росы
ручьями слез,
уже окровавил белизну моря
пурпур твоей любви,
твое последнее медлящее блаженство…
3
Веселье, золотое, настань!
ты – смерти
наитайное, наисладкое предвосхищение!
Или же я чересчур спешу?
И лишь теперь, когда ноги мои устали,
взгляды твои на меня упали,
счастье твое на меня нашло.
А вокруг лишь игра и волна.
Все, что томило своею тяжестью,
Кануло в голубое забвенье,
упрямится только моя ладья.
Буря и путь – как от этого отучиться!
Желанье с надеждою тонут,
на море гладь и в душе.
Седьмое одиночество!
Никогда еще не была мне настолько близка
сладкая уверенность –
и настолько любезно солнце
Или не тает по-прежнему лед на моей
вершине?
Серебряный, легкий, как рыба,
выплывает теперь мой челн.[6]
Здесь словно содержится ссылка на очень важный отрывок из Чхандогья-Упанишад VII, в котором эта глубинная суть данности исчерпывающе представлена в виде лестницы:
Мудрый Санаткумара обучает пришедшего к нему на обучение Нарада тому, чтонаходится за пределами ему известного и существующего для него.Нарада изучил очень многое: все 4 веды, эпические и мифологические стихи, грамматику, призывающие ритуалы, арифметику, мантику, времяисчисление, диалектику, политику, религиозные учения,молитвы, военную науку, астрономию, заклинание змей и искусство муз. Вот только атмана не знает он. И вот Санаткумара объясняет ему, что все то, что он выучил, является naman, что означает знание, познание и обучение рационально-понятийного характера. Но Санаткумара и не думает о том, чтоб назвать это плохим. Наоборот! Он требует от Нарада, все, что ему дано почтить как брахмана, «ибо кто naman почтит как брахмана, тот будет во владениях namanкак дома», и это чувство «быть-как-дома» принадлежит человеку.Теперь же спрашивает Нарада, существует ли нечто большее, чем naman. «Существует действительно нечто большее, чем naman», отвечает Санаткумар.И Нарада просит рассказать ему об этом большем. Тогда Санаткуматра подводит его к vac, что на индийском означает творческую речь,из которой происходят все имена и понятия. Но выше творящей речи находится manas – дух.Он является источником речи. Но выше манаса – samkalpa, по-индийски воля к познанию, творчески-волевая самоотверженность в каком-либо деле. Выше самакальпы находится citta. Но сitta представляет собой органично влияющий внутренний мир, при помощи которого только и становится возможным познать и оформитьвоздействие samakalpa. Но выше этого «внутреннего мира» находится dhyana, что значит «духовные самоисточники» и созерцающий покой в реальности самих вещей. Далее находится vijnana. Это интуитивное проникновение во внутреннюю сущность. Еще выше находится bala, энергия, то есть несущая сила всего бытия. И таким образом эта лестница тянется дальше, проходя через воздействующие силы и потенции, пока не открывается высшая, называемая bhuman, по-индийски неограниченная полнота силы[7] всего бытия вообще. Она же является бессмертной. Тот, кто прорвался к bhuman, тот везде, вверху и внизу, и на Западе, и на Востоке, и на Севере, и на Юге. Тот становится всем этим миром. Но так как самость идентична с bhuman, то для самости так же верно,что самость вверху и внизу, и на Западе, и на Востоке, и на Севере, и на Юге; самость является всем этим миром. Тот же, кто это понял, становится автономным (svaraj). Он становится «безусловно свободным» (kamacara). Другие же, кто не прорвался до последней ступени, тегетерономны (anyarajan) и остаются в неволе (akamacara). Тому же, кто достиг, суждено распутать все узлы сердца. Его называют skanda, то есть тем, кто из всего данного открыл последнее. Мы бы могли назвать этот тип жизни, воздействия и мышления жизнью и сознанием с метафизической серьезностью, то есть готовностью к тому последнему, ожидание встречи оттуда изнутри вещей. Из этой позиции и ожидания происходит поляризированно-напряженная динамика между непосредственно происходящим и последней реальностью, что уже само по себе может привести к созидательнымзнакомствам с глубинным бытием вещей. В этой динамике данность не оценивается, так как эта оценка могла бы ее уничтожить; и глубинное бытие данности не выносится в какой-нибудь потусторонний мир, что может и могло бы быть возможным, а относится кжизненному моменту.
Все до сих пор представленное, надеюсь, достоверно показало,что при познании самости речь идет в первую очередь не о переживаниях, достигнутых парапсихологическим путем, а о реальностях человека как такового.Но все же, как было уже коротко сказано, древне-индийская литература приводит примеры, что реализация самости часто была связана с яркими психическими переживаниями. Выражения, применяющиеся для озарения знакомством с самостью, четко показывают нам это.Таким образом, очень часто это знакомство сравнивается со вспышкой, так же используются необычные образы, когда речь заходит о формах пуруши.Один из самых интересных отрывков подобного рода можно найти в Брхадараньяка-УпанишадахII, 3,6: «Облик этого пуруши как одеяние цвета шафрана, как белоснежная овечья шерсть, как огнецветка[8], как пламя, как цветок лотоса, как быстрая вспышка. Так как она молниеносно вспыхивает, так и счастье того, кто так сумеет распознать. Но определение гласит «не так, не эдак». Ибо нет более высокого учения о самости, как это: «не так». Но все же, можно дать ему имя «Реальность реальности». Так как именно жизненные силы (прана) являются действительностью. Самость же является их действительностью».
В этом тексте, по моему мнению, дается понятие того переживания, которое иногда проявляется как побочное явление внутренней реализации самости.Когда мышление и чувства от всего отстранены и человек обращается полностью вглубь себя, может случиться так, что ему на короткоемгновение становится видимой суть его самости. Это внутренне видение сравнивается с внезапной вспышкой, просветляющей и снова исчезающей, или с промельком светового явления, которое появляется иуходитеще перед тем, как будет воспринято. Это рефлективное познание глубинного Я, как я понимаю, оцениваются в древних Упанишадах как то, чем они являются – сознательными отражениями жизненных процессов, происходящих в глубине человеческой сущности.И очень опасно воспринимать эти сознательные отражениякак сам опыт самости.Брхадараньяка-Упанишада сразу же предупреждает о грозящей опасности, говоря, что определение (adesa) пуруши является «не тем, не этим», то есть, чтопурушу или атмананевозможно облачить в какие-либо видимые или понятийные формы.Он является жизненным движением, которое можно хоть как-то донести до созерцающего сознания только при помощи аналогий образов. В лучшем случае, при помощи вышеупомянутого понятия «реальность реальности». Таким образом, в этом словосочетании, может и просто, но абсолютно полномочно, решается как психическая, так и метафизическая религиозно-философская проблема.
Но индо-арийцы не остановились на этом решении. Здесь, как и во всем мире, в процессе развития люди путалите самые необычные отражения, которые мы обозначили как возможные сопутствующие сознательные проявления глубинного опыта самости, с самим опытом, и все чаще пытались добраться до самости через обучение этим переживаниям. Эти попытки были позже систематизированы в йоге. Этот поверхностный подход, который в процессе развития человечества установилсяво всех религиозных сферах, имеет в своей основе ослабление религиозной и философской творческой силы, а так же в появлении у человечества тенденции, всегда выбирать путь простоты и душевного наслаждения. Гораздо проще и приятнее предаться уединению определенных духовных упражнений и при их помощи постигать множество интересных обликов, чем поставить себя перед реальной жизнью во всей ее разнообразии иперед мощным напором рока.
По моему мнению, йога была ничем другим, как тесно связанным с жизнью внутренним обучением, имеющим своей целью привести человека к определенному душевному спокойствию,ясности и последовательности, чтобы он прислушался к глубинному замыслу жизни. Но она вылилась в психотехнику с сильно выраженнойтенденцией изолировать человека от самой жизни и тем самым сделать его способным к необычным переживаниям. Но тут вступает в силу непреклонный закон: кто ищет психические рефлексы, сопровождающие глубинные жизненные процессы, не участвуя в этих жизненных процессах, того ожидают неприятности[9], имеющие свое происхождение в этих рефлексах. Жизнь не желает, чтоб ее сопутствующие явления просто такиспользовались. Она желает, чтоб человек заботился о жизненной глубине или, другими словами, чтоб он с полным самопожертвованием погрузился в саму жизнь. Поэтому все психотехнические попытки ведут в конце концов только к тому,чтоб опустошить человека и лучшее, что с ним может случиться это то, что его внешняя и внутренняя жизнь сойдут в «ничто».К самости не ведут никакие психотехнические пути, только сама жизнь. Но жизнь, обращенная в ритмичном движениик миру и вовнутрь. Настоящая йога является ничем иным, как обращением вовнутрь, чтоб познатьглубину жизни.
Поэтому такженельзя рассматривать постижение внутреннего содержимого и оживления символов самости в нас только путем медитативного обоснования. Единственным решающим является и должна быть реализация вечной самости в нас через жизнь в ее бытиевой динамике. Пусть же будут символы самости,внутренне действительно осознанные, своего рода инструкцией для этого. И все-таки, развитие нашей внутренней жизнитаково, что нечтоприсутствует в нас не оформлено и частично не проявляющее действия, пока некоторый образ или понятие не вторгнутся как некие точки кристаллизации, и затем проявит себя в нашей жизни как нечто родственное нашей сущности. И это преимущество великих мастеров жизни, что они смогли взглянуть в глубины и соответственносформировать увиденное. Мы не все одинаково сильно сформированы от рождения и наставник на пути познания внутренней жизни часто бывает не излишен. Но он может не более чем затронуть то, что в нас самих живет и стремится к формированию таким образом, что устраивает и приводит в действие наш внутренний космос. Любое другое оживление понятий и символовсамости может вылиться в насыщенныйпоследствиями самообман, в котором отражения сути вещей могут быть приняты за саму суть этих вещей.В то время как человек развлекается ими, он превращается, из-за покидающих егожизненных сил, в призрак на нивах жизни. Кто лишает себя внешнего проявления жизни и конкретной данности, на того обрушивается реальность по самым жесточайшим из всех известных обществу законам.
[1] или сверхестественного- прим. перев.
[2] Перевод с немецкого Сергея Жигалкина. Источник: www.nietzsche.ru
[3] Брихадараньяка-Упанишада II,3,6
[4] имеет прочный фундамент, основание — прим. перев
[5] глубинным намерением, стремлением, целью — прим. перев.
[6] источник: www.nietzsche.ru
[7] так же, власти- прим. перев.
[8]вид жуков ярко-крассного цвета — прим. перев.
[9] дословно: недуг — прим. перев.