Мирча Элиаде

Мать-земля и космическая Иерогамия

Земля-Прародительница

Индийский пророк Смохалла из племени уматилла отказался возделывать землю. «Это грех, — сказал он, — ранить или резать, рвать или царапать нашу общую мать сельскохозяйственными работами». И он добавил: «Вы требуете пахать землю? Должен ли я взять нож, чтобы вонзить его в утробу матери? Но потом, когда я умру, она не примет меня в свою утробу. Вы требуете копать и убирать камни? Должен ли я калечить ее плоть, чтобы достичь её костей? Но тогда я не смогу войти её тело, чтобы родиться вновь. Вы требуете косить траву и продавать сено, чтобы разбогатеть, как белые люди? Но как я смею резать волосы моей матери?[1] «

Эти слова были сказаны едва ли полвека тому назад. Но они пришли к нам из глубины веков. Эмоция, которую мы испытываем, слыша их, относится в основном к тому, что нам с ни с чем не сравнимыми свежестью и непосредственностью открывается изначальный образ Матери-Земли. Этот образ можно найти по всему миру в бесчисленных формах и вариациях. Захватывающей задачей было бы классифицировать эти формы и вариации, чтобы показать, как они развивались, как переходили от одной цивилизации к другой. Но такая работа потребует многих часов: чтобы довести её до конца, мы должны вдаваться в технические детали, которые интересуют, прежде всего, или только специалистов, в данном случае этнологов и историков религий. Это означает, что здесь мы не сможем её провести. Для нашей цели более благоприятным представляется другой путь: сделать обзор нескольких образов Матери-Земли, попытаться понять, чему они нас учат, и попытаться расшифровать их смысл. Каждый исконный образ несет послание, непосредственно касающееся состояния человека, потому что образ показывает недоступные аспекты высшей реальности.

Чему нас учат слова индийского пророка, процитированные выше? Он осуждает и отвергает сельскохозяйственные работы, потому что не хочет ранить тело его Матери, Земли. Камни похожи на кости Матери-Земли, земля — на ее плоть, растения – на распущенные волосы. Как мы увидим позже, отождествление органов с веществами или целыми космическими регионами, и образ божественного антропокосмического Существа, встречаются и в других формах: иногда это тема первозданного андрогинного Гиганта или даже, хотя и реже, космического Гиганта-мужчины. Мы увидим, как можно интерпретировать эти гендерные различия. А сейчас давайте остановимся перед образом Земли как Женщины и Матери. Это Terra Matter или Tellus Mater (Земля-Мать, лат. – здесь и далее прим. перев.), широко известные из средиземноморских религий, которая даёт жизнь всем существам. Пророк Смохалла не говорит нам, каким именно образом люди рождаются от этой Матери-Земли. Но американские мифы показывают, как как протекали процессы в самом начале, in Illo Tempore (вне времени): первые люди жили некоторое время в утробе матери, то есть, глубоко под Землёй, в её недрах. Там, в теллурических глубинах, они вели наполовину человеческую жизнь: они были еще не до конца сформированными эмбрионами. Так, по крайней мере, утверждают индейцы Ленни, Ленапе или Делавэр, которые когда-то населяли Пенсильванию. Согласно их мифам, Творец, хотя уже подготовил для людей поверхность Земли и всё то, чем они в настоящее время пользуются, тем не менее, решил, что людям следует оставаться некоторое время сокрытыми в утробе Матери-Земли, чтобы лучше развиться и созреть. Согласно некоторым источникам, предки, жившие под землей, уже имели человеческий облик; согласно другим, они в большей степени обладали животными признаками.[2]

Этот миф не единственный в своём роде. Ирокезы помнят те дни, когда они жили под землёй — там было всегда темно, потому что солнце никогда туда не проникало. Но, в один прекрасный день, один из них нашел лаз и поднялся, карабкаясь наверх к поверхности Земли. Когда он прогуливался по этой странной и прекрасной местности, он встретил лань, убил её и вернулся с ней под землю. Мясо лани оказалось вкусным, и все, что он рассказал о другом мире, мире света, вызвало живой интерес его товарищей. Они единодушно решили подняться на поверхность[3]. Другие индейские мифы повествуют о древних временах, когда Мать-Земля производила на свет людей таким же образом, как она производит сейчас кусты и камыш[4], и этот мотив рождения людей растительным образом позже встретится нам ещё раз.

Мифы о восхождении

А сейчас вспомним ещё несколько мифов о беременности и родах. У навахо Земля называется Naëstsân, что дословно переводится как «Горизонтальная женщина» или «Женщина, которая лежит». Согласно версии индейцев навахо, есть четыре подземных мира, лежащих друг на друге; зуньи называют эти миры четырьмя матками Земли. Именно там, в глубочайшем массиве Земли, люди жили в самом начале. Они всплыли на поверхность через озеро или источник или, по другим традициям, поднимаясь вдоль виноградной лозы (племя мандау) или тростника (навахо). Миф племени зуньи рассказывает о том, что в начале Времён, in Illo Tempore, «Близнецы Войны» сошли через озеро в преисподнюю. Они встретили там «парообразный и летучий» народ, который не принимал твердую пищу, но питался только «парами и запахами» продуктов. Эти люди пришли в ужас при виде Близнецов, принимавших твердую пищу, ведь в подземном мире от таких продуктов было принято отказываться. После долгих приключений близнецы привели с собой на поверхность некоторое количество этих подземных людей; именно от них происходит нынешнее человечество. И именно по этой причине живо поверье, что новорожденные кормятся исключительно «ветром» до момента обрезания «невидимой пуповины»; только тогда они могут начать поглощать молоко и очень легкую пищу, да и то с большим трудом[5].

Мы видим, в каком смысле этот миф привязывает онтогенез к филогенезу: состояние эмбриона/новорождённого сравнивается с мифическим существованием человеческого вида под Землёй; каждый ребенок повторяет в своих пренатальных условиях положение первозданного человечества. Аналогия человеческой матери и Великой Матери-Земли абсолютна. Мы лучше поймём эту симметрию между родами и антропогонией — или, если использовать научную лексику, между онтогенезом и филогенезом — когда мы вспомнили миф племени зуньи о создании мира и человечества. Можно сделать следующий вывод.

В начале существовал только Awonawflono, Творец (Создатель и сосуд боли). Он был один в пустом мире. Он превращается в Солнце и из собственной плоти производит двух зародышей, которые он помещает в Великие Воды: под мощным жаром его лучей воды моря стали зелеными, и появилась пена, которая непрерывно росла и приняла, наконец, форму Матери-Земли и Отца-Неба (Awitelin Tsita, «Четырежды Беременная Мать-Земля» и Apoyan Tâchu, «Всепокрывающий Отец-Небо»). От союза между этими двумя космическими близнецами, Небом и Землёй, рождается жизнь в виде бесчисленных существ. Но Мать-Земля удерживает все эти существа в своей утробе, в том, что миф именует «четырьмя матками мира». В самой глубокой из этих «подземных маток» семена людей и других существ постепенно прорастали и, в конце концов, вылупились. В действительности, они вышли, как птицы вылупляются из яйца. Но они по-прежнему оставались несовершенными существами: тесно набившиеся во мраке, они ползали друг по другу, как пресмыкающихся, роптали, стонали, плевались и адресовали друг другу непристойные оскорбления. Некоторые из них, однако, предприняли попытки к бегству, и это усилие отражает возросшую мудрость и человечность. Из всех остальных один особенно выделялся: самый умный, мастер, Pôshaiyank’ya, который в какой-то мере причастился божественному состоянию, потому что, как рассказывает миф, он появился в изначальных водах таким же образом, как и Солнце, и взошёл над этими водами. Этот великий мудрец — который, вероятно, символизирует ночное солнце – в полном одиночестве поднимается на свет, пройдя одну за другой четыре «теллурические матки». Он достигает поверхности Земли, которая представлена огромным островом, влажным и неустойчивым. И он обращается к Отцу-Солнцу с просьбой освободить подземное человечество.

Затем Солнце повторяет процесс творения, но на сей раз это творение нового порядка; Солнце намерено произвести разумных существ, свободных и могущественных; он снова оплодотворяет пену Матери-Земли, и это пена порождает близнецов. Солнце дарит им магическую силу всех видов и торжественно называет их предками и господами людей. Тогда близнецы попадают на Небо, и своими ножами, — «окаменевшими молниями» — крушат горы, и сходят по образовавшемуся коридору в подземный мрак. Там, в недрах Земли, есть все виды трав и ползучих растений. Близнецы дуют на одно из них и заставляют его расти и расти вверх к свету. Затем ухаживают за ним, чтобы растение доросло до размеров, при которых люди и другие существа смогли бы подняться по нему во вторую пещеру. Многие из путников падают по дороге, они навсегда останутся в подземельях, станут монстрами и будут вызывать землетрясения и иные стихийные бедствия. Во второй подземной матке было всё еще темно, но было немного просторнее; потому что, как объясняет миф, пещера «была ближе к пупу Земли» (кстати, намек на символику центра: у племени зуньи, как и у многих других народов, человек сотворён в Центре Вселенной). Этот второй пещерный массив называется «Пупочный массив или Место Зачатия».

И снова Близнецы стимулируют растение, и осторожно ведут подземных людей, группу за группой, и именно они позже стали родоначальниками шести человеческих рас. Они прибыли в третью пещерную матку, ещё светлее и просторнее: это «вагинальный массив или Место Беременности». Он просторен и светел, как долина под звездами. Люди остаются там некоторое время, их число множится. Тогда Близнецы приводят их в четвертую и последнюю пещеру, которая называется «Конечная, видимая пещера или Место Родов». Здесь светло, как на рассвете, и люди начинают воспринимать мир и развиваться интеллектуально, каждый в соответствии со своей природой. Заботясь о них, как о маленьких детях, близнецы дают им воспитание; они учат их искать, прежде всего, Отца-Солнца, потому что он откроет им свою мудрость.

Но эта пещера, в свою очередь, становится слишком мала, так как люди продолжают размножаться; Близнецы ведут их на поверхность Земли, которая называется «Мир рассеянного света, или Знания, или Видения». Когда они все вышли на поверхность, эти существа имели еще недостаточно человеческую наружность: они были черными, холодными, мокрыми, у них были перепончатые уши, как у летучих мышей, и соединённые перепонками пальцы, как у водоплавающих птиц; у них также были хвосты. Они даже не были в состоянии ходить прямо: они прыгали, как лягушки, и ползали, как ящерицы. И время тоже шло в другом ритме: восемь лет длились четыре дня и четыре ночи, потому что мир был новым и свежим.

Бесполезно комментировать гинекологический[6] и акушерский символизм этого прекрасного мифа о происхождении человека. Образ Земли полностью пересекается с образом Матери; антропогония описывается в терминах онтогенеза. Формирование эмбриона и роды повторяют грандиозное событие — рождение человечества, задуманное как выход из глубочайшего хтонического пещерного массива. Но, как мы только что увидели, это восхождение совершается под знаком Духа; именно Солнце посредством Близнецов направляет людей и помогает им достичь поверхности Земли. Предоставленная самой себе, Жизнь – то есть, результат первого священного брака между небом и землей — осталась бы навсегда на стадии зародыша. Миф племени зуньи ясно даёт нам понять: в глубинах подземелий люди вели себя, как личинки; это была роящаяся толпа, которая стенала и бушевала в темноте. Исход к свету подобен восхождению духа. Солнечные Близнецы направляют эмбриональное человечество к порогу сознания.

Как и все мифы, этот миф также является образцовым: то есть, он служит примером и образцом для многих видов деятельности человека. В самом деле, не может же такого быть, что космологические и антропогонические мифы рассказываются только для удовлетворения таких вопросов, как «кто мы?» и «откуда мы пришли?» Такие мифы также представляют собой примеры, которым можно следовать, когда речь заходит о создании чего-либо, или восстановлении, исцелении человеческого существа; так как для «примитивного» мира любая регенерация требует возвращения к истокам, повторения космогонии. Мы осознаём ценность таких мифов, когда наблюдаем, что происходит, например, в среде навахо: как правило, именно во время определенных церемоний, мероприятий по исцелению больного или инициации нового шамана рассказывают миф о появлении людей в земных глубинах, различные этапы этого трудного пути наверх к поверхности и свету[7]. Это означает, что мифы о происхождении человека по-прежнему сохраняют актуальность в религиозной жизни племени: их не рассказывают когда угодно и как угодно, а только для сопровождения и оправдания ритуала, предназначенного переделать что-то (здоровье, жизненные силы больного) или сделать что-то, создать новое духовное состояние (шамана). Чтобы восстановить здоровье, в присутствии больного заново творят мир, повторяют появление первого человека из лона Земли. Именно потому, что антропогония остаётся действующей и актуальной (правда, этому предшествует рассказ о космогонии), к пациенту возвращается здоровье: внутри своей души он проживает изначальный процесс возникновения. Иными словами, он заново становится современником космогонии и антропогонии. Это возвращение к истокам (в данном случае, возвращение к Матери-Земле), это повторение космогонии и антропогонии, мероприятие с целью обеспечить выздоровление, является важным типом архаичной терапии[8].

Воспоминания и ностальгия

Можно сравнить эти мифы о подъёме из лона Земли с воспоминаниями пренатального периода, о котором некоторые североамериканские шаманы говорят как о довольно хорошо сохраняемом. Речь идёт, в таком случае, о введении души шамана в материнскую утробу и его пребывании в амниотической темноте и, наконец, о выходе к свету. На первый взгляд, такие пренатальные воспоминания не имеют ничего общего с мифами о появлении предков из недр Земли. Но образность та же: личные воспоминания шаманов иллюстрируют миф о подземной жизни с последующим подъёмом на земную поверхность; разумеется, с поправкой на то, что такие воспоминания связаны с индивидуальным рождением, акушерством. Вот некоторые примеры: шаман рассказывает, что его душа решила воплотиться в племени Айова. Душа вошла в хижину, у двери которой лежала медвежья шкура, и она оставалась там в течение некоторого времени. Затем она вышла из хижины — и шаман родился[9]. Шаман племени Виннебаго рассказал о перипетиях одного из своих воплощений: он был введен не в женщину, а в комнату. «Я был там, оставаясь все время в сознании. Однажды я услышал крики маленьких детей снаружи и другие шумы тоже, и я решил пойти туда. Тогда мне казалось, что я прошел через дверь, но на самом деле я снова родился от женщины. Как только я вышел, свежий воздух ударил в меня, и я начал плакать.[10]«

Ностальгия по возвращению к Матери-Земли иногда становится коллективным явлением, и это знак того, что общество отказалось от борьбы, что оно приближается к полному исчезновению. Так было в случае с племенем яруро из Южной Америки, такого же первобытного, как люди Огненной Земли, поскольку оно еще не вело сельского хозяйства и не знало других домашних животных, кроме собаки. У Яруро Великая Мать жила на востоке в далекой стране, называемой Земля Кума. Именно туда, на Землю Матери, уходили мертвые; они рождались там, как дети, и наслаждались райской жизнью, такой жизнью, какую, как утверждают яруро, они знади до прихода белых. В состоянии транса шаманы путешествуют на землю Кума и рассказывают, что они видели. Всё племя страдает от ностальгии по этому потерянному раю: яруро готовы умереть и вернуться в страну Матери[11]. Возможно, они уже сделали это. Двадцать лет назад, когда Петрулло посетил место их обитания, их уже осталось лишь несколько сотен…

«Mutter Erde» (Мать-Земля, нем.)

То, что люди зачаты в Земле, — повсеместно распространенное убеждение; достаточно лишь полистать несколько книг, написанных на эту тему, — например, Mutter Erde Дитриха, или Kind und Erde Ниберга[12]. Возьмём несколько примеров, выбранных наугад. Армяне называют Землю «чревом, из которого вышли люди». Во многих языках человека называют «рождённым Землёй» (русские песни, мифы эстонцев и лопарей и т.д.; Дитрих, стр. 14). Или, например, у перуанцев Земля называется «Матерью-Землёй». Они верят в то, что дети «приходят» из глубин Земли, пещер, гротов, расселин, но также из прудов, родников, рек. В виде легенды, суеверия или просто метафоры схожие верования до сих пор сохранились в Европе. В каждом регионе и почти в каждом городе и деревне есть камень или источник, «приносящий» детей: они являются Kinderbrunnen, Kinderteiche, Bubenquellen (источниками детей, нем.) (Дитрих, цит, р 19 кв, 126 кв).

Давайте воздержимся от суждения, что эти суеверия и метафоры — лишь объяснения для детей. Реальность гораздо сложнее. Даже среди современных европейцев живы смутная привязанность к родному пейзажу и почтение к предкам, похороненным на протяжение нескольких поколений вокруг деревенской церкви. Есть еще нечто: мистический опыт автохтонности, глубинное чувство, что мы вышли из почвы, родились от Земли тем же путём, как Земля с неисчерпаемым плодородием родила скалы, реки, деревья, цветы. Именно в этом смысле следует понимать автохтонность: это чувство принадлежности месту, чувство космической структуры, выходящей далеко за рамки солидарности с семьёй и предками. Мы знаем, что во многих культурах отец играл незначительную роль: от него требовалось только узаконить ребенка, признавая его. Mater semper certa, pater incertus (мать легко определить, отец не определён. – лат.). И эта ситуация долгое время не менялась: как говорили в монархической Франции, «Король — сын королевы». Сама по себе эта ситуация не была оригинальной, потому что мать всего лишь производила на свет ребёнка. Бесчисленные поверья гласят, что женщины могут забеременеть при приближении к определенным местам — скалам, пещерам, деревьям, рекам. Души детей таким образом входят в их животы, и женщины зачинают. Каким бы ни было состояние этих душ детей, являющихся или не являющихся душами предков, — ясно одно: чтобы воплотиться, они ждут, прячутся где-то в расщелинах, гротах, прудах, лесах: уже тогда они живут в эмбриональной форме в лоне их настоящей Матери, Земли. Именно оттуда приходят дети. Именно оттуда, согласно некоторым верованиям, еще бытовавшим среди европейцев в девятнадцатом веке, их приносят определенные водные животные: рыбы, лягушки, аисты и особенно лебеди.

Таким образом, это смутное воспоминание о пред-жизни в чреве Земли имело серьезные последствия: оно поселило в человеке чувство космического родства с окружающей средой; можно даже сказать, что в те времена человек осознавал свою принадлежность к человеческому роду даже в меньшей степени, чем космо-биологическое участие в жизни своей земли. Конечно, он признавал «нынешнюю мать», ту, которую он всегда видел рядом, но он также знал, что пришёл издалека, что его принесли лебеди и лягушки, что он жил в пещерах и реках. Все это оставило следы в языке: римляне называли незаконнорождённых terraefilius (сыновьями земли – лат.); у румын их и поныне называют «детьми цветов».

Такой космо-биологический опыт основан на мистической причастности к месту, сила которой не угасает по сей день в фольклоре и народных традициях. Но эта мистическая причастность к хтоническому в природе не могла не оставить последствий: она блокирует в людях желание быть творцом. Строго говоря, отец, узаконивая своих детей, «прибывших» из некоторой части вселенной, относился к ним не как к детям, а только как к новым членам семьи, как к новым работникам в хозяйстве. Нить, которая объединила его со своими потомками, была perproximi (косвенной – лат.). Матери, в свою очередь, полагалось просто совершенствовать творение Матери-Земли. И в смерти величайшим желанием было воссоединиться с Матерью-Землёй, быть похороненным в родной земле – той «родной земле», в которой мы уже угадываем глубокий смысл. Отсюда происходит страх того, что останки будут похоронены на чужбине; отсюда же, следовательно, радость возвращения праха на «родину», радость, которую часто выдают римские погребальные надписи: hic natus hic situs est (КСС V, 5595: «Здесь он родился, здесь он был положен» ); hic situs estpatriae (VIII, 2 885); hic quo natus fuerat optans erat illo reverti (V, 1703 » где он родился, туда он хотел вернуться»)[13]. Идеальная автохтония включает в себя полный цикл, от рождения до смерти. Мы должны вернуться к Матери. «Склонись на землю, свою мать!», призывает Риг Веда Х, 18,10. «Ты, кто есть прах, я предаю тебя Земле! «, написано в Тхарва Веда, XVIII, 4,48. «Пусть плоть и кости снова вернутся в Землю!», произносится во время китайской похоронной церемонии[14].

Humi positio; ребёнка кладут на землю

Этот фундаментальный опыт — что мать всего лишь представитель Великой Матери-Земли – дал простор для бесчисленных традиций. Вспомним, к примеру, помещение на землю (humi positio), ритуал, который встречается во всем мире, от Австралии до Китая, от Африки до Южной Америки. У греков и римлян обычай исчез ещё в античности, но нет никаких сомнений в том, что он существовал в более отдалённом прошлом: некоторые статуи богинь рождения (Eileithyia, Damia, Auxeia) изображены коленопреклонёнными, это положение, в котором женщины рожают на землю. В египетских простонародных текстах фраза «сесть на землю» означает «родить» или «роды»[15].

Мы без труда улавливаем религиозный смысл этого обычая: зачатие и роды — микрокосмическая версия образцового акта Земли; каждая человеческая мать лишь имитирует и повторяет этот изначальный акт появления жизни в утробе земли, потому каждая мать должна находиться в прямом контакте с Великой Праматерью, чтобы следовать её руководству в ходе исполнение этой мистерии, рождения новой жизни, чтобы получить благотворные силы и снискать материнскую защиту.

Еще более распространенным является опускание новорожденного на землю. Этот обычай практикуется до сих пор в Абруццо, — класть ребенка, только что омытого и спеленатого, на землю. Этот обряд встречается среди скандинавов, немцев, среди парсов, в Японии и не только. Затем ребёнка поднимает отец (de terra tollere), чтобы официально признать его[16]. Морис Гране изучал подобный обычай в древнем Китае и удачно расшифровал его смысл[17]: «Покойного, как и новорожденного ребенка, — пишет Гране, — опускают на землю. Когда последний вздох колышет пёрышко, когда напрасно призывать его уже ушедшую душу-дыхание, все оплакивают лежащего на земле покойника (аналогично, ребенок рыдает в течение трех дней, лёжа на земле)… Чтобы родиться или умереть, чтобы войти в ныне живущую семью или к предкам (и чтобы выйти откуда-либо), есть общий порог, родная земля. Это не только то место, где начинаются жизнь и выживание, это также великий свидетель инициации в новую жизнь: это суверенная власть, которая скрыто решает исход тяжёлого испытания… Когда покойного или новорожденного кладут на Землю, именно ей решать, действительны ли это рождение или эта смерть, следует ли их принимать как должное, как свершившийся факт… Обряд помещения на Землю подразумевает идею существенного тождества между Народом и Почвой. В самом деле, эта идея выражается в автохтонном чувстве, наиболее сильном из тех, которые мы можем понять относительно истоков китайской истории; идея тесного союза между страной и её обитателями настолько глубоко проросла в убеждения, что она осталась в центре религиозных институтов и публичного права[18]».

Благодаря анализу Гране мы отчётливо прослеживаем формирование образа Матери-Земли. Вначале она является как «нейтральный аспект Святилища, как принцип любой солидарности». Чуть позже, и «в совокупности концепций и образов, которые были определены организацией семьи, основанной на передаче родства по матери, родная Земля постигалась под влиянием особенностей материнской и заботливой власти» (Гране, стр . 201). Вполне вероятно, что в древности умерших хоронили на придомовой территории (см. там же, стр 199), где хранились и семена. Таким образом, хранителем семян в течение долгого времени оставалась женщина: «При династии Чоу семена, предназначенные для посева на королевском поле, никогда не держали в комнате Сына Неба, а только лишь в покоях королевы» (там же, стр. 200). «Если в доме знатного семейства отец ставит свою кровать там, где хранятся семена и мечутся души, это значит, что он узурпировал место жены. Были времена, когда родство велось по матери и когда муж в семье был всего лишь зятем»(там же., П. 201). Только позже, с появлением агностической семьи и феодальной власти, земля стала Богом.

Примечателен факт: до того, как её представляли Матерью, Земля воспринималась как чисто космическая творческая сила, асексуальная, или, если угодно, над-сексуальная. Это та же концепция, которую мы упоминали ранее, мистическая автохтонность: дети зачинаются, как бы «приходя» из самой Почвы. Очевидно, что Почва, производящая детей подобно тому, как она производит камни, источники и травы, всегда остаётся Матерью, хотя женские атрибуты этого материнства не всегда очевидна. Можно было бы говорить в этом случае об Ur—Mutter, первозданной Матери. Это, пожалуй, смутное воспоминание об андрогинности Tellus Mater или её способности к автогенезу и партеногенезу. Но к этому важному вопросу мы ещё вернемся.

Подземная пещера. «Эмбрионы».

А сейчас обратим внимание на то, что концепция Земли как всеобщей Праматери подтверждается даже тем, что можно было бы назвать геологическим уровнем жизни. Если Земля – живая и плодотворная Мать, то всё, что она производит, — органическое и живое; не только люди и растения, но также камни и минералы. Многие мифы говорят о камнях как о костях Матери-Земли. Девкалион бросил «кости своей матери» через плечо, чтобы заново населить мир. Эти «кости» были камнями; но в древнейших традициях охотничьих народов — традициях, которые восходят к палеолиту — кость была источником жизни: она была сосредоточена в костях, конечной сущности жизни, и именно из костей возрождалась, как у животных, так и у человека[19]. Посеяв камни, Девкалион посеял, на самом деле, семена нового человечества.

Если Земля ассоциируется с Матерью, то всё, что сокрыто в её недрах, отождествляется с эмбрионами, живыми существами в процессе «созревания», то есть, роста и развития. Эта конструкция очень хорошо высвечивается минералогической терминологией различных традиций. Так, например, индийские трактаты по минералогии описывают изумруд в скале, как эмбрион в «матке». На санскрите изумруд называется asmagarbhaja, «рождённый из скалы.» Другой источник различает кристаллы алмаза в зависимости от возраста, что выражается в терминах эмбриологического развития: алмаз Pakka, — «зрелый», в то время, как кристалл Kaccha — «незрелый», «зеленый», «недоношенный»[20]. И вот, подобной концепцией пользовались в Европе вплоть до семнадцатого века. Де Роснель писал в Индийском Меркурии (1672, стр 13): «Рубин, в частности, развивается в месторождении постепенно; вначале он бел, но по мере созревания его краснота сгущается; именно поэтому попадаются и наполовину белые, и совсем белые экземпляры… Как ребенок питается кровью в утробе матери, так и рубин формируется и наливается цветом». Бернард Палисси, в свою очередь, утверждает: » Земля никогда не бывает праздной… Все, находящееся на поверхности земли, работает, чтобы произвести нечто; подобным образом трудится и утроба земли[21]».

Такого рода идеи очень стары. Рудники, как и устья рек, отождествлялись с маткой Матери-Земли. Слово termepû с вавилонского переводится как «устье реки» и «влагалище»; египетское слово bî означает «влагалище» и «галерея шахты»; кроме того, шумерское buru тоже означает «влагалище» и «река»[22]. Вполне вероятно, что добываемые минералы воспринимались как эмбрионы: вавилонское слово an-kubu некоторыми авторами переводилось как «эмбрион», другими – «коротышка»[23]. В любом случае, имеет место скрытая симметрия между металлургией и акушерством: жертвы, иногда приносимые печам, где обрабатывались минералы, подобны акушерским жертвам; печь рассматривалась как матка; именно там «минералы-эмбрионы» должны вырастать и совершенствоваться, и, по существу, более в короткое время, чем если бы они остались под землей. Металлургические операции, как и сельскохозяйственные работы — в которых также участвовало плодородие Матери-Земли — в конечном итоге, создавали в человеке чувство уверенности и даже гордости: человек чувствует себя способным сотрудничать с Природой в процессе творения, способным внести лепту в процесс роста, осуществляемый в недрах Земли. Человек форсирует и подгоняет неспешные темпы подземного созревания; так или иначе, он заменяет собой Время. На это и намекает один писатель восемнадцатого века, когда пишет: «То, что природа сделала в начале, нам также под силу повторить, если мы придерживаемся процессов, которым она следует. То, на что ей требуются столетия в её подземном уединении, мы можем завершить за мгновение, помогая ей и создавая более благоприятные условия. Как мы печём хлеб, так мы можем производить и металлы. Без нашего участия урожай не созрел бы в полях; пшеница не перемололась бы в муку без колес, а мука не стала бы хлебом без брожения и выпекания. Посоветуемся же с природой о работе с минералами, как о сельскохозяйственных работах, и сокровища откроются перед нами.[24]«

Не будем забывать, что алхимия вписывается в тот же духовный горизонт: алхимик воспроизводит и совершенствует работу природы, в то же время «делая» самого себя. Золото считается драгоценным металлом, потому что оно совершенно «созрело». Всем остальным рудам, оставшимся в их хтонической матке, предстоит стать золотом, — но лишь по прошествии сотни и тысячи веков. Как металлург, переплавляющий своих «эмбрионов» в металл, ускоряя рост, начавшийся внутри Матери-Земли — алхимик мечтает продлить это ускорение и увенчать его окончательным превращением всех «обычных» металлов — обычных, то есть, недостаточно созревших — в «благородный» и «отлично созревший» металл, которым является золото. Вот что Бен Джонсон говорит нам в его пьесе Алхимик (акт II, сцена первая):

SUBTLE: The same we say of lead and other metals, which would be gold, if they had time.

MAMMON : And that our art doth further.

Сатл: Так и свинец, и прочие металлы / Могли б стать золотом, но им на это / Потребно время.

Маммон: А его ускорить / И призвано искусство ваше, сэр.

Лабиринты

Но вернемся к образу Земли как телу гигантской Матери. Очевидно, что если рудники, галереи и устья рек ассоциировались с влагалищем Матери-Земли, то же самое тем более относилось и символике пещер и гротов. Известно, что пещеры играли религиозную роль начиная с палеолита[25]. В доисторические времена пещеры много раз сравнивались с лабиринтами или в лабиринт ритуально преобразовывались, были одновременно площадкой для инициатических обрядов и местом захоронений. В свою очередь, лабиринт отождествлялся с телом Матери-Земли[26]. Вхождение в лабиринт или пещеру приравнивалось к мистическому возврату к Матери – цель, которую преследовали как обряды инициации, так и похороны. Исследование Джексона Найта показало, насколько медленно исчезает символизм лабиринта, расцениваемого как тело богини Земли[27]. Трою считали Землёй, то есть, богиней; неприкосновенность древних городов сравнивалась с оберегающей девственностью Богини. Все эти символы переплетаются и дополняют друг друга, доказывают устойчивость изначального образа Земли-Женщины.

Но не только инициации и похороны проводятся в пещерах; именно там всегда празднуются некоторые известные мифологические свадьбы. К ним относятся брак Пелея и Фетиды, Ясона и Медеи, и в Энеиде Вергилия, брак Энея и Дидоны (IV, 165-166). Когда заключается их союз, говорит Вергилий, бушует гроза: пока нимфы кричат на вершинах гор, грохочет гром и блещут молнии — это признак того, что Небесный Бог приближается к своей жене, Матери-Земли. Брак Энея и Дидоны — только подражание образцовому союзу, космическому священному браку. Но Дидона не дала потомства; ни один плод не освятил союз. Именно поэтому Эней её оставит: она не воплотила достойно роль Матери-Земли. Их союз оставался бесплодным, и после ухода Энея Дидона взошла на костер. Ибо в конце концов, её брак не был счастливой иерогамией. Когда Небо встречается с Землёй, жизнь фонтанирует бесчисленными формами на всех уровнях бытия. Священный брак является актом творения — это и космогония, и биогония, одновременно Творение Вселенной и возникновение Жизни.

Космическая иерогамия

Космический священный брак, брак между Небом и Землей, является чрезвычайно распространенным мифом о космогонии. Он особенно часто встречается в Океании — от Индонезии до Микронезии, также в Азии, Африке, Америке. Этот миф более или менее напоминает то, о чём говорит нам Гесиод в своей Теогонии (126 и далее): Уран, Небо, соединяется с Землёй, Геей, и божественная пара порождает богов, Циклопа и других чудовищных существ. «Святое Небо опьянено от проникновения в тело Земли», сказал Эсхил в одной из своих утерянных трагедий, Данаяды (Nauck, фрагм. 44). Все, что существует, — космос, боги и жизнь — родилось от этого брака.

Хотя миф о космической иерогамии и широко распространён, однако не универсален: в частности, о нём ничего не известно у австралийцев, арктических народов, племён Огненной Земли, кочевых охотников и пастухов Северной и Центральной Азии и т.д. Некоторые из этих народов — например, австралийцы и огнеземельцы — одни из древнейших; действительно, их культура всё ещё находится на уровне палеолита. Согласно мифологической традиций этих племён, Вселенная была создана небесным Высшим Существом; иногда они даже рассказывают, что Бог всё создал из пустоты[28]. Если у него есть жена и дети, их создал опять-таки он. Можно предположить, на стадии палеолита в культуре и религии не был известен миф о космическом священном браке. Это не обязательно означает, что Великая Богиня Земли и всеобщего плодородия была им неизвестна. Напротив, палеолитические находки Азии и Европы имеют в запасе множество статуэток обнаженной богини, сделанных из кости[29]: скорее всего, прототип бесчисленных богинь плодородия утвердился именно в эпоху неолита. С другой стороны, мы знаем, что Богини-Матери не являются прерогативой аграрных культур; они лишь получили привилегированное положение после открытия сельского хозяйства. Великие Богини равно известны племенам охотников: почитатели Великой Матери Животных, Дикой Матери, встречаются, например, на Дальнем Северо-Востоке Азии и в Арктике.

Тем не менее, отсутствие мифа об иерогамии в древнейшем слое «примитивных» религий для наших целей достаточно показательно. Для объяснения возможно выдвинуть две гипотезы. Первая: на архаичном этапе культуры — которая, напомню, находится на стадии палеолита — священный брак был немыслим, потому что верховное Существо, небесный бог этой структуры, в одиночку создал мир, жизнь и людей. Таким образом, костяные статуэтки, найденные в местах палеолитических стоянок – в тех случаях, когда они представляют богинь — легко объяснимы в контексте религий и мифологий Австралии, Огненной Земли или Арктика: эти богини-Матери тоже были созданы Высшим Существом, как это было, например, у австралийцев или в мифах зуньи, упомянутых выше. Во всяком случае, по присутствию палеолитических статуэток женщин мы не могли сделать вывод об отсутствии культа мужского божества. В палеолитических стоянках, даже старше — а именно в пещерах Вильдкирхли, Вильдеманлислох и Драхенлох, в швейцарских Альпах, и Петерсхоле во Франконии — найдены жертвенники, где можно увидеть останки подношений Небесным Богам[30]. Действительно, существует поразительное сходство между этими останками — черепами пещерного медведя, размещенными на высоких камнях в форме алтаря — и принесёнными в жертву головами животных, которые охотники народов Арктики подносят небесным богам даже сегодня[31].

Эта гипотеза, кажется, имеет все шансы быть верной. Беда в том, что она относится только к палеолиту: она не может ничего нам подсказать о положении вещей в до-каменную эпоху. Но в течение каких-то 500000 лет люди жили, не оставив следа — ни их культуры, ни религии. О человечестве до каменного века мы не знаем ничего определенного.

Андрогиния и тотальность

Можно выдвинуть вторую гипотезу, чтобы объяснить отсутствие священного брака в архаических религиях: высшие существа были андрогинными — одновременно мужчины и женщины, Небо и Земля. В священном браке для них, следовательно, не было бы необходимости, чтобы творить, поскольку само бытие изначального божества было священным браком. Эту гипотезу не стоит отвергать априори. Мы знаем, на самом деле, что ряд высших Cуществ у архаических культур был андрогинным[32]. Но явление божественной андрогинности является очень сложным; оно означает больше, что сосуществование — или, скорее, коалесценция — полов внутри божества. Андрогиния является архаичной и универсальной формулой, чтобы выразить всю совокупность, совпадение противоположностей, coincidentia oppositorum. Помимо состояния полноты и сексуальной самодостаточности андрогинность символизирует совершенство в безусловном, первозданном виде. Именно по этой причине гермафродитизм не ограничивается высшими существами. Космические гиганты или мифические предки людей тоже андрогинны. Считалось, например, что Адам был гермафродитом. Bereshit rabbâ (I, 4, сл. 6, кол. 2) утверждает, что он был «справа мужчиной и женщиной слева, но Бог разделил его на две половины[33].» Мифический Предок символизирует начало нового режима бытия, и каждое начало является в своей полноте.

Андрогинами являются также верховные божества растительности и, в общем, плодородия. Мы находим следы гермафродитизма как среди богов — у Аттиса, Адониса, Диониса – так и среди богинь, таких, как Кибела[34]. И это понятно: жизнь проистекает из переполнения, из целостности. Следует тут же добавить: для мужчин традиционных культур жизнь была иерофанией, проявлением сакрального. Сотворение мира – на всех космических уровнях — предполагает вмешательство священной силы. Таким образом, боги жизни и плодородия представляют источники святости и могущества; гермафродитизм их утверждает как таковые. Но андрогины существуют до появления чисто мужских и женских божеств. Обратите внимание на то, что гермафродитизм становится формулой для выражения автономии, силы, тотальности; назвать божество андрогинным значит утверждать о его абсолютности, высшем бытии. В таком случае мы понимаем, почему гермафродитизм Высшего Существа не может считаться конкретной характеристикой: потому что, во-первых, это повсеместно распространённый архетип; и, во-вторых, гермафродитизм как таковой становится, в конечном счёте, атрибутом божественности и ничего не может рассказать нам о внутренней структуре этого божества. Абсолютно мужественный Бог может быть андрогином так же, как Богиня-Мать. Поэтому, если кто-то говорит, что Высшие Существа примитивных народов являются или были андрогинными, это не исключает их «мужественности» или «женственности». Но, в конечном счете, эта вторая гипотеза тоже не обеспечивает решение поставленной задачи.

Историко-культурная гипотеза

Мы попытались проинтерпретировать эти факты — отсутствие или наличие иерогамии, баланс небесных Божеств или земных Богинь — с исторической точки зрения. Согласно историко-культурного школе[35], древнейшая стадия человеческой цивилизации будет тем, что называют Urkultur: экономику таких популяций составляло собирательство (Sammelwirtschaft) и охота на мелких животных; социальная структура представлена моногамией и равными правами между мужем и женой; доминирующей религией является своего рода прамонотеизм (Urmonotheismus). Именно данному этапу сегодня более или менее соответствуют культуры и религии аборигенных австралийцы, пигмеев, огнеземельцев и некоторых других примитивных народов. Когда средства выживания изменились, то есть, когда люди научились охотиться на крупную дичь, и когда женщины открыли возможность выращивания растительных культур, Urkultur породила две более сложные и чётко очерченные формы общества, Primarkulturen: с одной стороны, тотемное общество с доминирующим положением мужчины, с другой — матрилокальное и матриархальное общество с доминирующим положением женщин. Именно в последнем поклонение Матери-Земле нашло истоки и высочайшее развитие.

Вполне вероятно, что эта модель в общем и целом соответствует реальности. Но невозможно доказать, что эволюция следовала этому порядку от самых истоков человечества; в крайнем случае, эта схема проливает свет на эволюцию человечества во времена палеолита. Даже ограниченная этим периодом, модель, предложенная историко-культурной школой, должна быть скорректирована и усложнена. Следует, скорее, говорить о тенденциях, чем об исторических реалиях. Мы не можем сомневаться в существовании Высшего Существа и в том, что было названо прамонотеизмом; но важно добавить сразу: интегрированный прамонотеизм в духовном горизонте архаического человека не имеет ничего общего с теизмом восемнадцатого века. То есть, для символического мышления — единственного живого и творческого на этой архаичной стадии человечества — Верховное Существо может хорошо проявить себя в форме Животного, не теряя свой характер небесного божества. И одновременно с верой в таких высших существ были и другие религиозные убеждения. То есть, насколько мы можем судить из имеющихся документов, не было «чистой религии», но только тенденция некоторой религиозной формы к преобладанию.

Эти наблюдения рассматривают изначальную стадию цивилизации, Urkultur. Что касается культур, которые в развитии обогнали Primârkulturen, все снова становится сложнее. Неясно, существовал ли матриархат как самостоятельный культурный цикл[36], иными словами, был ли определенный этап в истории человечества, характеризуемый абсолютным господством женщин и исключительно женской религией. Было бы правильнее говорить о матриархальных тенденциях или предрасположенностях, которые проявляются в определенных религиозных и социальных формах. Безусловно, некоторые социальные структуры – такие, как ведение родства по матери, матриолокальность, авункулат, гинекократия — отражают социальную, правовую и религиозную важность женщины. Но важность не означает абсолютное господство. Иными словами, ещё не доказано существование матриархата как культурно-исторического цикла — как это было в случае патриархата. Это, вероятно, связано с тем, что мужчина может достичь самореализации в истории на автономной и комплексной основе, в то время как женщина проявляет свои возможности в основном с помощью косвенных воздействий.

Тем не менее, вне зависимости от того, существовал матриархат или нет, этнологи сходятся в одном: матриархат не может быть первичным явлением. Он зародился после открытия растительных культур и освоения пахотных земель. Но такое открытие могло состояться только после первого этапа цивилизации, Urkultur, отмеченное, как мы видели, собирательством и охотой на мелкую дичь.

До сих пор мы обобщали только выводы по этнологии и палеонтологии. Эти данные имеют значение. Но мы должны также помнить, что наша проблематика Матери-Земли принадлежит истории религий. И история религии занимается не только историческим развитием религиозных форм, но также, и в особенности, их структурой. Но религиозные структуры находятся вне времени: они не обязательно связаны с временем. Нет никаких доказательств того, что религиозные структуры являются продуктом определенных типов цивилизаций или отдельных исторических моментов. Все, что мы можем сказать, — что преобладанию той или иной религиозной структуры благоприятствует определенный тип цивилизации и определенный исторический момент. Если посмотреть с исторической точки зрения, статистическая определённость этой частоты важна. Но религиозная реальность намного сложнее: она выходит за рамки истории. Еврейский монотеизм был не продуктом определённого типа цивилизации, его, наоборот, поддерживал религиозный опыт элиты, и иудейскому монотеизму, как и любому другому, пришлось бороться против сосуществующих религиозных форм. Цивилизации, общества, исторические моменты лишь дают возможность проявления или преимущества для вневременных структур. Но, будучи вне времени, религиозные структуры никогда не торжествует окончательно. Мы не можем сказать, например, что в современном мире господствует монотеизм еврейского или христианского образца — с иудео-христианским монотеизмом соседствуют и другие религиозные формы: например, колдовство, многобожие и фетишизм. Кроме того, монотеистический опыт утвердился в культурах, которые формально еще находятся на политеистической или тотемной стадии.

«Первозданное состояние»

Следовательно, и возвращаясь к нашей теме — отсутствию иерогамии в древнейших мифах примитивных религий — вот вывод, который можно было бы предложить: Мать-Земля очень старое божество; этому есть свидетельства начиная с палеолита. Но мы не можем сказать, что это был единственное исконное божество, и именно по той простой причине, что «женственность» не воспринималась как состояние первозданного Существа. «Женственность», как, впрочем, и «мужественность» — уже конкретный режим бытия. Таким образом, для мифического мышления, данному режиму обязательно предшествует режим целостного бытия. Когда мы имеем дело с Творцами, или Urkeber, кажется, что акцент ставится на их способности творить, и эта способность ощущается как недифференцированная полнота, без дальнейшего уточнения. Можно назвать это изначальное состояние нейтральной и творческой целостностью. Этот аспект можно очень удачно вывести из фактов китайской мифологии, которые мы упоминали ранее: мы видели, как Небесный Бог и патриархальная идеология заменили Богиню-Землю и матриархальную идеологию; но этой матриархальной идеологии, в свою очередь, предшествует религиозная ситуация, которая была ни матриархальной, ни патриархальной; Гране называет её «нейтральным аспектом Святилища». Это «святое место» рассматривается как недифференцированная религиозная власть в качестве изначальной Grund (земля, основа. – нем.), которая предшествовала и поддерживала любое последующее событие.

Изанаги и Изагами

Для лучшего понимания этих аспектов рассмотрим повнимательнее некоторые космогонические мифы, в которых говорится как о иерогамии Неба-Земля, так и о создании мира только из Матери-Земли. Вот, например, что нам открывает космогонический японский миф: в начале Небо и Земля, Изанаги и Изагами, не были разделены; вместе они составляли Хаос, который выглядел, как яйцо, и в середине которого был зародыш. Когда Небо и Земля были объединены таким образом, эти два принципа, мужской и женский, не существовали. Можно, следовательно, сказать, что хаос представлял совершенную тотальность и, следовательно, также андрогинность. Разделение между Небом и Землей в совершенстве иллюстрирует космогонический акт и нарушение первичного единства[37].

Первый этап Творения выглядит следующим образом: маленький нестабильной и аморфный остров, окружённый морем, и в середине острова камыш. Из этого камыша родятся боги, и их рождение символизирует множество этапов организации мира. Этот «тростник» — семя, которое выделилось на фоне космического яйца. Это как растительная основа; это первая форма Матери-Земли. Когда они разделяются, Небо и Земля проявляются также в человеческой форме мужского и женского пола.

И теперь мы наблюдаем странный факт: Нихонги говорит нам о «трёх небесных божествах», которые приказывают Небу и Земле закончить и усовершенствовать творение, то есть, создать страну Японию. Согласно другому японскиму космологическому тексту, Кодзики, невозможно сделать вывод, существовали ли три небесных божества до разделения Неба и Земли, или они появились в небе после разделения. Таким образом, мы имеем дело с двумя различными конфликтующими традициями: в соответствии с первой, Космос спонтанно происходит от изначального яйца, в котором сосуществуют два полярных принципа; согласно второму, небесные боги были всегда на Небесах, и именно они запустили Творение. Вполне вероятно, что вторая традиция — та, который предполагает предварительное существование изначального небесного Всемогущего Бога, — хронологически самая старая, потому что в японской космологии она уже находится под угрозой исчезновения. Постепенное исчезновение небесных богов также хорошо известно. Небесные боги теряют свою религиозную актуальность, удаляясь от земли и людей и становясь равнодушными dei otiosi.

Вот что происходит в японской космологии. Кем бы ни были эти три небесных бога, их роль ограничивается выдачей указаний для Изанами и Изанаги (продолжить и завершить творение). Они не участвуют в этой грандиозной работе. Их функция — духовного порядка: они занимают своё место и наблюдают за выполнением определенного стандарта. Например, когда Небо и Земля женятся, и Земля первой произносит брачную формулу, три небесных божества признают недействительным этот ритуал, потому что порядок действий должен был быть обратным: именно Небесам — то есть, мужу – полагалось говорить в первую очередь; жене следовало только повторить это. Здесь мы угадываем конфликт между двумя идеологиями, матриархальной и патриархальной, и торжество последней. Действительно, первый ребёнок, плод матриархального союза, назван Хируко, то есть, «пиявка», и был брошен, потому что был слишком слабым[38]. После повторения брака в патриархальной форме Небо и Земля снова объединятся и дадут жизнь всем островам Японии и всем богам. Последним появился бог огня. Но роды были фатальны для Изанами, огонь сжёг матку, и она умерла. Во время агонии Изанами из своего тела — то есть, без иерогамии – создаёт других богов, особенно водных и сельскохозяйственных, и это очень важный мифический мотив, к которому мы вернемся.

Умерев, Изанами спустились под землю. Муж, Изанаги, отправляется на поиски, как Орфей спускается в преисподнюю, чтобы вернуть Эвридику. Под землёй очень темно. Изанаги наконец встретил свою жену и предложил увести её обратно. Изанами просит подождать у дверей подземного дворца и не зажигать свет. Но муж теряет терпение, он зажигает зубчик своего гребня и входит во дворец. В пламени его факела он увидел Изанами – она уже разлагалась — и в панике бежал. Его покойная жена преследовала его, но Изанаги успел выбежать наружу и закрыть большим камнем вход. Супруги беседуют в последний раз сквозь обломок скалы, Изанаги произносит сакраментальную формулу о разделения супругов, а затем поднимается к небу. Изанами навсегда спускается в подземное царство. Она стала Богиней мёртвых, что в целом соответствует положению всех хтонических и сельскохозяйственных богинь, которые были одновременно божествами плодородия и смерти, рождения и возвращения в утробу матери.

Сексуальность, смерть, творение

Этот японский миф важен в нескольких отношениях: 1)он показывает нам первозданное состояние, целостность, которая представляется и как coincidentia oppositorum, и как андрогинность; 2)эта тотальность предшествует иерогамии, браку между Небом и Землёй, и всё же она уже несла в себе «зародыш», Urgrund, который можно считать продуктом божественной андрогинности; 3) космогония начинается с разделения Неба и Земли; изначальный зародыш превращается в тростник, из которого возникает ряд богов; 4) только после отделения можно говорить о священном браке, и объединение обоих космических принципов завершает творение мира и порождает других богов; 5)наконец, важно отметить, что Мать-Земля умирает при рождении Огня (который является аналогом Солнца), и что из её тела рождаются божества Земли и растительного плодородия. Нас особенно интересует последний мотив. Он показывает нам создание пищевых растений из тела Богини, а не как результат священного брака: но такое творение совпадает со смертью Изанами, то есть, с её жертвой.

Так как речь идёт о жертве, жертвоприношении. Это то, что ясно вытекает из истории другого божества, Укемочи, дочери Изанами. Согласно Нихонги, Укемочи была убита богом Луны, Тсукиёми, и из её трупа родились все виды пригодных в пищу животных и растений: корова и лошадь вышли из верхней части её головы, просо – изо лба, шелкопряды – из бровей, еще один вид зерна — из её глаз, рис – из её туловища, различные сорта фасоли — из её влагалища[39]. Следует отметить, что творение завершается и совершенствуется либо священным браком, либо насильственной смертью, то есть, творение зависит как от сексуальности, так и от принесения жертвы, особенно добровольной жертвы. В самом деле, миф о рождении пищевых растений — распространенный миф — все еще показывает спонтанность жертвы божественного существа. Это может быть мать, девушка, ребенок или мужчина. Например, в Индонезии это почти всегда мать или молодая девушка, которая приносит себя в жертву, чтобы произвести из собственного тела различные виды пищевых растений[40]; в Новой Гвинее, Меланезии и Полинезии это, как правило, божество мужского рода[41].

Творение и Жертва

Остановимся ненадолго на этом мифическом мотиве, поскольку положение вещей начинает усложняться. Кажется, что мы имеем дело с очень распространенным мифом, который проявляется в множестве форм и вариаций. Суть в том, что творение может быть исполнено только на фундаменте принесённого в жертву живого существа — изначального андрогинного гиганта, или космического человека, или Богини-Матери, или мифической девушки. Обратите внимание, что это «Творение» распространяется на все уровни бытия: это может быть создание космоса, или человечества, или только некоторых человеческих рас, некоторых видов растений или некоторых животных. Мифическая картина одна и та же: ничто не может быть создано без принесения жертвы. Таким образом, некоторые мифы говорят о сотворении мира из тела первозданного гиганта: Имира, Пань-ку, Пуруша. Другие мифы показывают, как человеческие расы или социальные классы возникли из первобытного гиганта или предка, принесённого в жертву и расчленённого[42]. Наконец, как мы только что видели, пищевые растения имеют сходное происхождение: они вырастают из тела жертвенного божественного существа[43].

Этот миф о творении через насильственную смерть выходит за рамки мифологии Матери-Земли. Ключевая идея заключается в том, что жизнь может появиться только из другой жизни, принесённой в жертву; насильственная смерть является творческим актом в том смысле, что пожертвованная жизнь потом проявляется в более яркой форме на другом уровне бытия. Жертва совершает колоссальный переход: жизнь, сконцентрированная в существе, выходит за его рамки и проявляется на космическом или коллективном уровне. Единственное существо превращается в Космос или возрождается, приумноженное, в видах растений или в различных человеческих расах. Живая «целостность» взрывается на фрагменты и рассеивается на множество одушевлённых форм. Иными словами, здесь мы находим космогоническую схему, известную как первозданная «целостность», сломанная и раздробленная актом творения.

Теперь мы можем понять, почему миф о создании полезных животных и растений от тела жертвенного божества был включён в мифологию Матери-Земли. Земля — всеобщая Праматерь и безупречная Кормилица. Её творческие возможности безграничны: она творит в священном браке с небесами, но также и через партеногенез и самопожертвование. Следы партеногенеза Матери-Земли сохранились даже в самых развитых мифологиях, таких, как греческая: Гера, например, зачинает сама и рождает Тифона, Гефеста и Ареса[44]. Мать-Земля воплощает архетип Плодородия, неисчерпаемой творческой силы. Именно поэтому она стремится ассимилировать атрибуты и мифы других божеств плодородия, лунных, водных или сельскохозяйственных. Но происходит и обратное: божества присваивают атрибуты Матери-Земли, а иногда и вовсе приходят ей на смену. И мы понимаем, почему: в точности как Мать-Земля, Воды богаты зарождающимися организмами, и Луна также символизирует универсальные циклы творения и разрушения. Что касается богинь растительности и сельского хозяйства, иногда трудно отличить их от земных богинь: их мифы раскрывают ту же тайну рождения, творения и драматической смерти с последующим воскресением. Взаимное заимствование и великая путаница характеризуют мифологию всех этих божеств. Можно сказать, что Мать-Земля — «открытая форма», которая может обогащаться до бесконечности, и поэтому она поглощает все мифы, связанные с жизнью и смертью, Творением и порождением, сексуальностью и добровольными жертвами.

Обряды Матери-Земли

Этот пункт ясно вытекает из ритуалов теллурических богинь. Поскольку эти обряды повторяют то, что произошло in illo tempore, в мифическом времени, они вновь актуализируют изначальное событие, описанное в мифах. Таким образом, мы находим в ритуалах Terra Mater ту же мистерию, которая показывает, как Жизнь зародилась из семени, спрятанного в неразличимой «целостности», или как она возникла в результате священного брака между Небом и Землёй, или как она следует из насильственной смерти, чаще всего добровольной.

Напомним лишь несколько примеров, так как они достаточно известны. Мы знаем, что в ритуалах, связанных с Матерью-Землёй и богинями теллурического плодородия (которые, как мы видели, также богини растительности и сельского хозяйства) женщины играют важную роль. Мы не настаиваем на символическом отождествлении женщины с почвой и полового акта – с сельскохозяйственными работами. Эта символика встречается повсюду в аграрных культурах, и это поддерживалось даже в самых развитых цивилизациях. «Ваши женщины служат Вам в качестве полей», гласит Коран. «Женщина – поле, и мужчина — даритель семени», говорил один индийский писатель[45]. Именно благодаря этому мистическому соучастию между женщиной и почвой присутствие женщин в сельскохозяйственных работах было таким ценным. Но религиозная роль женщины доказывается именно церемониальным союзом в поле или оргиями, которые сопровождали некоторые важные моменты в сельскохозяйственном календаре. Например, у ораонов в центральной Индии вышеописанная иерогамия обеспечивает урожай и ритуально повторяется каждый год; священный брак между Землёй и Солнцем имитируется священником и его женой, и до тех пор, пока ритуал не исполнен, полевые работы не начинаются, потому что считается, что Земля всё ещё девственна. Подражание божественному браку иногда доходит до настоящей оргии[46]. В смысле оргии нетрудно разобраться: оргия является символической реинтеграцией в хаос в изначальной неопределённости; она воссоздаёт «смешение», «целостность», предшествовавшую Творению, Космическую Ночь, космогоническое Яйцо. И понятно, почему вся община заново актуализирует регресс в неопределённость[47]: для восстановления первоначальной тотальности, из которой возникли дифференцированная жизнь и космос. Именно такая символическая, ослепительная реинтеграция в до-космологическое состояние обещала обеспечить богатство урожая. Поскольку сбор урожая символизирует Сотворение, триумфальное воплощение молодой, богатой и совершенной формы. «Совершенство» находится во всех началах; есть надежда, следовательно, найти жизненные резервы и богатства зародыша, которые проявились впервые, in illo tempore, через грандиозный акт творения.

Но, повторюсь, всё это имеет религиозное значение. Мы не должны считать, будто культы Матери-Земли поощряли безнравственность в профанном смысле. Эротический союз и оргия – обряды, направленные на реактуализацию первозданных событий. В остальное время, то есть, за пределами решающих моментов земледельческого календаря, Мать-Земля является хранителем норм: среди Яхенго во французском Судане она эталон морали и справедливости; у Куланго в Кот-д’Ивуаре Богиня ненавидит преступников, воров, мошенников, злоумышленников. В общем, в Африке грехи, наносящие вред Матери-Земле, являются преступлением — прелюбодеяние, кровосмешение, и все виды сексуальных преступлений[48]. Подобная ситуация правдива и в других странах: в Древней Греции кровопролитие или инцест делали Землю стерильной[49].

Человеческие жертвоприношения

Мы только что рассмотрели, в каком смысле мифы творения из изначального космического целого или путём иерогамии обновляются в ритуалах Матери-Земли, ритуалы, которые содержат либо церемониальный союз (подражание священному браку), либо оргию (регрессию в первозданный хаос). Теперь остаётся вспомнить некоторые обряды в связи с другим мифом творения, тем, который раскрывает тайну создания пищевых растений через самопожертвование хтонической богини. Так, человеческим жертвам есть свидетельства во всех аграрных религиях, хотя значительное время назад эта жертва стала символической[50]. Однако, мы имеем в распоряжении документы, касающиеся реальных жертв: наиболее известны meriah у хондов в Индии и принесение женщин в жертву у ацтеков.

Вот, вкратце, что из себя представляют эти жертвы. Meriah была добровольной жертвой, которую содержала община; его или её оставляли в живых в течение многих лет, он/она мог(ла) вступить в брак и иметь детей. За несколько дней до жертвоприношения мерию освящали, то есть, отождествляли с божеством, которое надлежало принести в жертву: толпа танцевала вокруг него отдавала ему почести. Затем община обращалась к Земле: «О Богиня, мы приносим тебе эту жертву; дай нам обильный урожай, благополучные времена и доброе здоровье» и добавляли, обращаясь к жертве: «Мы содержали тебя и не удерживали тебя силой; теперь мы жертвуем тобой согласно обычаю, и никакой грех не падёт на нас!» Церемония также включала оргию, которая длилась несколько дней. Наконец мерию опьяняли опиумом и после удушения разрезали на куски. Все деревни в округе получали по кусочку его тела и закапывали этот дар в поле. Остальная часть тела сжигалась, а пепел разбрасывали по земле[51].

Мы видим, что эта кровавая обряд соответствует мифу о расчленении первозданного божества. Оргия, которая это сопровождала, позволяет нам определить еще один смысл: куски тела жертвы ассоциировались с семенем, оплодотворявшим Землю-Мать[52].

У ацтеков девушка Ксилонен, символизировавшая молодость, обезглавливалась; три месяца спустя еще одна женщина воплощала богиню Тоци, «Нашу Мать» (которая представляла кукурузы в уже собранном и готовом к использованию виде), её также обезглавливали и свежевали[53]. Это было ритуальным повторением рождения растений самопожертвования Богини. У других племён, например, у пони, тело девушки расчленяли и его части хоронили в поле[54].

Нам пора на этом заканчивать. Тем не менее, мы не успели осветить все атрибуты Матери-Земли, все мифы и важные обряды. Нам пришлось выбирать, и некоторые аспекты Матери-Земли были неизбежно опущены. Мы не заостряли внимание на ночном и похоронном аспектах Матери-Земли, как Богини Смерти; мы не рассказали о её агрессивных, пугающих, ужасных чертах. Но даже относительно этих печальных и негативных аспектов мы не должны упускать из виду одну вещь: если Земля становится Богиней Смерти, то только потому, что её воспринимают, как всеобщую матку, как неиссякаемый источник любого творения. Смерть сама по себе не является концом, полным уничтожением, как порой считают в современном мире. Покойник уподобляется семени, похороненный в родной земле, он даст жизнь новому ростку. Таким образом, мы можем говорить об оптимистическом видении смерти, ибо смерть считается возвращением к Матери, временной реинтеграцией в её лоно. Вот почему мы встречаем столько неолитических захоронений, где покойники лежат в позе эмбриона[55]: мертвых предавали Земле в таком положении, как если бы ожидали, что они непременно вернутся к жизни. Мать-Земля, как мы увидели на примере японского мифа, была первой мёртвой; но смерть Изанаги была одновременно жертвой, чтобы преумножить и расширить Творение. Поэтому люди, умирая и будучи похороненными, приносятся в жертву Земле. Короче говоря, благодаря жертве жизнь может продолжаться, и есть надежда, что мертвые смогут вернуться к жизни. Ужасающий аспект Матери-Земли как Богини Смерти был связан с космической необходимостью жертвы, которая в одиночку делает возможным переход от одного способа бытия к другому, обеспечивая бесперебойное течение Жизни.

Тем не менее, мы не должны забывать по тот факт, который для нас важен: иногда религиозную жизнь запрещали из-за единственного «принципа», иногда она оказывалась истощённой поклонением одному Богу или Богине. Как мы уже говорили, нигде не возможно найти «чистую», «простую» религию, сводящуюся к одной форме или единой структуре. Преобладание земных или небесных культов не исключает сосуществование других конфессий и другого символизма. При изучении конкретной религиозной формы всегда есть риск придать ему преувеличенное значение и затмить другие религиозные формы, хотя на самом деле они дополняют друг друга, пусть и кажутся иногда несовместимыми. Изучая символику и культы Матери-Земли, нужно всегда учитывать всю совокупность верований, которые сосуществуют с ними, и которые часто рискуют оказаться незамеченными. «Я сын Земли и звездного неба», — написано на орфической табличке — и это утверждение верно для очень многих религий.

---