1961 Мирча Элиаде Творец и его “Тень”

Мирча Элиаде

Творец и его “Тень”

“Семя Земли”

Согласно румынскому космогоническому мифу “до сотворения мира существовала лишь беспредельная масса воды, по которой прогуливались Бог и Сатана. Когда Бог решил сделать Землю, он послал Сатану на дно моря взять, от его имени, семя Земли и принести его ему на поверхность воды. Дважды Сатана погружался на дно моря, но вместо того, чтобы взять семя Земли именем Божьим, как ему было приказано, он брал семя от собственного имени. Пока он поднимался на поверхность, семя Земли ускользало у него между пальцами. В третий спуск в глубины Вод он взял семя от своего имени и именем Божьим. По возвращении на поверхность немного ила – а именно такое количество он взял во имя Божье – осталось у него под ногтями; всё остальное утекло у него меж пальцев. Из глины, сохранившейся под ногтями Дьявола, Бог сделал пригорок, на котором он прилёг отдохнуть. Полагая Бога уснувшим, Сатана решил сбросить его в воду и утопить его, чтобы остаться единственным хозяином Земли. Но по мере того, как Дьявол катил Бога, Земля под ним расширялась и вытягивалась. И так Земля распространилась до того, что не осталось места, где бы воде удержаться.” [1]

Этот румынский космогонический миф был записан в нескольких вариантах. Н. Картожан отмечает, что болгарский учёный Йордан Иванов, который не сомневается в богомильском происхождении мифа, также издал другие народные славянские легенды и показал таким образом распространение этого мотива вплоть до восточной и северной России. Но, добавляет Картожан, болгарский учёный проигнорировал работу О. Данхардта Natursagen. А ведь на момент, когда вышли книги Йордана Иванова и Картожана, материалы, собранные Данхардтом в первом томе его работы, и, самое главное, его попытка проанализировать этот космогонический миф и проследить его историю, являлись самым важным вкладом в решение задачи.[2]

Н. Картожан вкратце излагает и принимает заключения, к которым пришёл Данхардт в 1907. Как следует из румынского варианта, миф включает два мотива: 1) океанический мотив изначальных Вод, из глубин которых принесено “семя Земли”, и 2) дуалистический миф Сотворения Мира сотрудничеством двух антагонистических Существ. Дуализм, заключает Данхардт (op. cit., I, pp. 36sq.), имеет несомненно иранское происхождение[3]. Океанический мотив, в Иране неизвестный, напротив обильно встречается в Индии. Космогонический миф, каким он циркулировал на Балканах и у других народов центральной и восточной Европы, должен бы таким образом быть продуктом слияния двух разных тем, одна из которых индийская, другая – иранская. Резюмируя заключения Данхардта, Н. Картожан заканчивает такими словами: “Этот океанический мотив переселился из Индии в Иран, где он смешался с дуалистическим мотивом. В этой форме он был впоследствии заимствован еретическими христианскими сектами, которыми кишела Малая Азия в первых веках нашей эры (гностики, мандеи, манихеи). Эти секты изменили индо-иранскую легенду, придав ей христианскую форму, и передали её богомилам.” [4]

Роль богомилов в передаче этого космогонического мифа мы обсудим дальше. В данный момент важно изложить основную суть материалов, предоставленных Данхардтом. Используя и дополняя материалы, собранные Веселовским, Данхардт опубликовал версии, зафиксированные в Европе у болгар, цыган Трансильвании, русских, украинцев, латышей и в Буковине. Мы увидим, что тот же миф был в равной мере отмечен в других регионах центральной и северной Европы. С некоторыми разночтениями – важность которых оценим позднее – канва мифа та же самая.[5]

Болгарская легенда рассказывает, что в начале не было ни Земли, ни людей, но одна только Вода, и существовали лишь Бог и Сатана. Однажды Бог, обращаясь к Сатане, сказал ему: “Создадим Землю и людей. – Но где станем искать мы землю?, спросил Сатана. – Под водой, ответил Бог, есть земля. Нырни и принеси немного глины. Но прежде чем погрузиться надо сказать: Властью Бога и моей! и ты достигнешь дна, и ты найдёшь землю.” Но Сатана сказал: “Моей властью и властью Бога”, и из-за этого не смог коснуться дна моря. Только после того, как он произнёс правильную формулу, ныряя в третий раз, он достиг дна и смог принести немного ила под своими ногтями. Из этого праха Бог создал Землю. Когда Бог уснул, Дьявол потащил его к воде и попытался его утопить. Но Земля постоянно раздавалась вширь, так что Дьяволу так и не удалось достичь воды. Мы увидим, что это бесконечное растяжение Земли подготавливает другой мифологический эпизод, в котором рост Бога кажется вдруг до странности уменьшившимся.

У цыган Трансильвании записана такая легенда: В начале существовали только Воды. Бог мечтал сделать Мир, но он не знал ни как его сделать, ни зачем. И раздражало его, что не было у него ни брата, ни друга. В ярости бросил он свой посох на Воды. Тот превратился в большое дерево, а под этим деревом Бог увидел Дьявола, который сказал ему, смеясь: “Доброго дня, мой добрый брат! У тебя нет ни брата, ни друга, я буду братом и другом тебе!” Бог возрадовался и сказал ему: “Ты не будешь моим братом, но моим другом. Я не должен иметь брата.” Они путешествовали девять дней по поверхности Вод, и Бог понял, что Дьявол не любил его. Однажды Дьявол сказал ему: “Мой добрый брат, одни, мы живём достаточно плохо, нам надо создать других существ!” — “Так создай, ответил Бог. — Но я не умею, сказал Дьявол. Я бы хотел создать большой Мир, но я не умею, дорогой брат! — Хорошо, ответил тогда Бог, я создам Мир. Погрузись в Великие Воды и принеси мне песка; из этого песка я сформирую Мир.” Удивлённый, Дьявол спросил его: “Ты хочешь сделать Мир из песка? Я не понимаю!” Бог объяснил ему: “Я произнесу над песком моё имя, и Земля родится. Ступай, и принеси песок!” Дьявол нырнул, но он тоже хотел сделать Мир, и поскольку он располагал теперь песком, он произнёс своё собственное имя. Но песок его ожёг, и он должен был его выбросить; он сказал тогда Богу, что он ничего не нашёл. Бог послал его снова. Девять дней Дьявол удерживал песок, произнося всё время своё собственное имя, и песок обжигал его всё больше и больше, до такой степени, что он весь от этого почернел и в конце концов был вынужден выбросить его. Когда Бог увидел это, он воскликнул: “Ты весь почернел, ты плохой друг; ступай, и принеси песок, но не произноси более своего имени, так как иначе ты сгоришь совершенно.” Дьявол снова нырнул и наконец принёс песок. Бог сформировал Мир, и Дьявол сильно обрадовался. “Здесь, под этим большим деревом, я буду жить, — сказал он, — а ты, мой дорогой брат, ищи себе другой дом.” Бог рассердился. “Ты очень плохой друг, воскликнул он. Я не хочу более иметь с тобой дела. Уходи!” Появился тогда внезапно большой бык, который унёс Дьявола с собой. А с большого дерева плод упал на землю, и из листьев дерева появились люди.

В Буковине записана следующая легенда: В то время, когда существовали лишь Небо и Воды, Бог прогуливался по ним на лодке. Он натолкнулся на шар пены, внутри которого находился Дьявол. “Кто ты?” — спросил Бог. Дьявол согласился ответить только при условии, что Бог возьмёт его к себе в лодку. Бог согласился и получил ответ: “Я Дьявол!” После того, как они долго путешествовали в тишине, Дьявол сказал: “Как было бы хорошо, если бы существовала твёрдая земля!” Бог тогда приказал ему нырнуть и взять песка от его имени. Следуют знакомые детали: три погружения, Сотворение Мира из нескольких песчинок, ночной отдых Бога, попытка Дьявола его утопить, с известными последствиями, развёртывание Земли.

Нет нужды цитировать все прочие варианты: латышские, польские, русские и т.д. Вспомним только несколько показательных деталей. Так, например, согласно финской легенде, перед Сотворением Мира Бог находился на золотой колонне посреди моря. Заметив свой образ в воде, он воззвал: “Поднимись!” Образом был Дьявол. Бог спросил его, как можно сделать Мир. Другой ответил ему: “Надо спуститься трижды на дно моря.” Бог приказал Дьяволу нырять.

Эстонцы рассказывают, что в начале дух Бога носился над Водами. Он услышал шум и увидел пузыри, поднимающиеся к поверхности, и голос прокричал: “Подожди меня!” Бог дождался его. “Кто ты?” — спросил он его. “Я Другой.” И Бог послал его на дно моря искать ил.

Вспомним ещё такой мордвинский вариант, хотя он и входит в группу угорских мифов, которые мы представим дальше вместе с традициями центральной Азии: Бог (Тсам-Па) находился в одиночестве на скале. Он мечтал сделать Мир. “Нет у меня ни брата, ни товарища, чтобы обсудить это дело!” — сказал он и плюнул на Воды. От его плевка родилась гора. Тсам-Па ударил её своим посохом, гора раскололась, и Дьявол (Сайтан) вышел из неё. Только появившись, Дьявол предложил Богу быть братьями и создать Мир вместе. “Мы будем не братьями, — ответил ему Тсам-Па, — но товарищами.” И он послал его искать песок на дне моря. Но вместо того, чтобы произнести имя Бога, Сайтан произнёс своё, и пламя вспыхнуло на дне моря, и он вылез весь обожжённый. На третье погружение он произнёс имя Бога и ему удалось взять песок, но небольшую его часть он спрятал у себя во рту. Когда этот прах принялась увеличиваться в объёме, и его голова стала большой как гора и оказалась на грани того, чтобы лопнуть, Бог пожалел его и ударил его по голове. Сайтан харкнул с такой силой, что Земля затряслась, и от этого сотрясения ведут своё происхождение горы и холмы.

У румын этот миф имеет продолжение, которое небезынтересно для наших целей. Бог, пробудившись, заметил, что Земля простёрлась настолько, что не было больше места для Вод. Не зная, как исправить это положение вещей, он послал пчелу к ёжику — самому сообразительному из животных — чтобы спросить у него совета. Но ёж отказался помогать ему под тем предлогом, что, как он сказал, Бог всеведущ. Пчела, однако, знала, что ёж имеет привычку разговаривать в одиночестве. В самом деле, вскоре она услышала, как он бормочет: “Очевидно, Бог не знает, что надо сделать горы и долины, чтобы оставить место для Вод.” Пчела улетела к Богу, и ёж проклял её и обрёк её на то, чтобы она питалась одними экскрементами. Но Бог благословил пчелу: помёт, который она съест, станет мёдом.

У болгар миф ещё более радикален. Земля расширилась до такой степени, что Солнце не могло более её покрыть. Бог послал ангела войны к Сатане, чтобы спросить его, что делать. Но ангел войны не преуспел в том, чтобы приблизиться к Дьяволу. Бог создал тогда пчелу и послал её сесть на плечо Дьяволу, чтобы послушать, что он говорит. “О как же Бог глуп! — бормотал Дьявол. — Он не знает, что надо взять посох, сотворить крестный знак на четыре стороны и сказать: Столько Земли довольно!” Пчела поспешила сообщить Богу решение проблемы.

“Усталость” Бога

Этот космогонических миф решительно отличается как от библейской традиции, так и от средиземноморской. Бог, чьи космогонические перипетии мы только что видели, не имеет ничего ни от Создателя Ветхого Завета, ни от богов-творцов или властителей греческой мифологии. Впрочем, сам мифический пейзаж совершенно иной. Ему не хватает размаха, величия греческой и библейской космогоний. Великие изначальные Воды, конечно, здесь, но сценарий и персонажи мифа довольно-таки скромны: Бог, который творит с неохотой, или по предложению Дьявола и с его помощью, и который не знает, как завершить свою работу; Дьявол, который порой показывается более умным, чем Бог, но который использует детские уловки (спрятать немного ила у себя во рту; попытаться утопить Бога, столкнув его в воду: и т. д.); пчела и ёж. Эта простая и скромная мифическая вселенная не лишена значения. Каким бы ни было происхождение этого космогонического мифа, кажется несомненным, что он циркулировал в народной среде и должен был приспособляться к более примитивной аудитории.

Миф позволяет разложить его на следующие составные части: 1) изначальные Воды; 2) Бог, прогуливающийся по поверхности Вод; 3) Дьявол, который появляется с самого начала рассказа, или которого Бог встречает позже, или которого он невольно создаёт из своей тени, или из своего плевка, или из своего посоха; 4) “семя Земли”, которое покоится в глубине Вод, о существовании которого знает один Бог и из которого он один может сделать Мир, но которое, по неизвестным причинам, он не хочет или не может принести сам и за которым он посылает Дьявола; 5) трехкратное погружение Дьявола и его неспособность взять ил от своего имени; 6) созидательная сила Бога, который чудесным образом увеличивает несколько песчинок или тот ил, что задержался у Дьявола под ногтями. Но в этом сотворении есть нечто “магическое” и “автоматическое”: то, как Земля вырастает из своего “семени” немного напоминает трюк с манго, в котором манговое дерево с головокружительной скоростью вырастает из своей косточки и через несколько мгновений плодоносит; или то, как Земля “автоматически” расширяется, без ведома Бога, лишь потому, что Дьявол попытался утопить его во сне; 7) Что откровенно застаёт врасплох в этих мифологических рассказах, это усталость Бога после того, как он создал Мир. Бог хочет отдохнуть или чувствует потребность поспать; он погружается в глубокий сон, как крестьяне после дня работы, так что даже не чувствует, как его толкает Дьявол. Правда, что в подобных народных рассказах Бог неоднократно сильно антропоморфизируется. В нашем мифе, однако, усталость и сон Бога кажутся неоправданными, так как, в конечном итоге, Бог почти что не работал: это Дьявол нырял трижды (и тем не менее не засыпает), Земля же значительно расширяется благодаря “магии”. 8) Эта негативная нота, внезапно обнаруживающаяся в персонаже Бога, усиливается во второй части мифа, когда Бог признаёт себя неспособным найти решение небольшой посткосмогонической проблемы и должен просить совета у Дьявола или у ежа. Физическая усталость, которая заставила его лечь и глубоко уснуть, сопровождается теперь усталостью психической; внезапно Бог, который казался всеведущим (он знал самое главное: место, где найти “семя Земли”, и способ сотворить Мир), демонстрирует странным образом снизившиеся умственные способности; даже в тех случаях, когда его созидательные способности ещё целы (как в болгарском варианте, в котором он создаёт ангелов, затем пчелу), его ментальная инертность кажется всеобъемлющей; и не только же Дьявол знает решение стоящей перед ним проблемы, но также и ёж, то есть – хотя рассказ об этом не упоминает – одно из творений Бога.

Именно эти негативные элементы – усталость Бога, его глубокий сон, снижение его интеллекта – в ещё большей степени, чем “дуализм”, придают совершенно отличный характер космогоническим мифам Румынии и юго-восточной Европы. Ибо, как мы скоро увидим, “усталость” и “деградация” Бога не являются составной частью мифа каким он известен в центральной и северной Азии.

Каким бы ни было происхождение этой мифологической темы, одно кажется очевидным: драматический характер последних рассказов, которые мы только что анализировали, в меньше степени касается антагонизма Дьявола, чем пассивности Бога и его необъяснимой деградации. Нет нужды повторять, что этот Бог не имеет ничего общего с Богом-творцом и космократом иудео-христианства. И хотя религиозная жизнь всех этих народов юго-восточной Европы определяется и организовывается Церковью и находит свой исток в вере в триединого Бога, в космогонических легендах, которые нас занимают, равно как и в нескольких других фольклорных темах, мы имеем дело с другим типом Бога: страдающим от своего одиночества, чувствующий потребность в том, чтобы иметь компаньона для того, чтобы сделать Мир, рассеянным, усталым и, в конечном счёте, неспособным завершить Творение самостоятельно.

Можно сравнить этого Бога с deus otiosus[6] многих “примитивных” религий, в которых после того, как сотворил Мир и людей, Бог теряет интерес к судьбе своего Творения и удаляется на Небо, оставляя завершение своей работы сверхъестественному Существу или демиургу. Мы не имеем ввиду, что deus otiosus архаичных обществ – таких, какими их находят, например, у селькнамов, бамбути и других многочисленных представителей африканского населения – сохранились в верованиях народов юго-восточной Европы. Речь не идёт обязательно о пережитках давно минувших дней, но о процессе, который мог произойти гораздо позднее. Другими словами, негативные характерные черты, обнаруживающиеся в наших космогонических мифах, могут быть интерпретированы как народное и, в целом, недавнее проявление deus otiosus, Бога, который отдаляется после того, как создал Мир, который, следовательно, больше даже не находится в центре культа. Добавим, что тема “далёкого Бога” играет основную роль в румынском религиозном фольклоре и что она так же обильно зафиксирована у других народов юго-восточной Европы. Согласно этим верованиям, вначале Бог спускался время от времени пройтись по Земле в сопровождении святого Петра, но из-за грехов человеческих он отказался от этих визитов и окончательно уединился на Небе. Отчуждённость Бога находит своё непосредственное оправдание в испорченности человечества. Бог удаляется на Небо потому, что люди выбрали зло и грех. Это мифическое выражение разъединения Бога со злом и с греховным человечеством; мы ещё отметим другие варианты этого. Но очевидно, что этот Бог, который уходит и отдаляется, не является богом иудео-христианства.

Богомильство?

Откуда происходит эта концепция Бога, который создаёт Мир с помощью Дьявола, который засыпает после Творения, который оказывается невредим после покушения Дьявола, но который, по меньшей мере в некоторых вариантах, демонстрирует неспособность в одиночку завершить свой космогонический труд? Как мы сказали, эту балканскую легенду пытались интерпретировать как выражение богомильских верований. За Веселовским, Хашдеу и Данхардтом слависты вроде Йордана Иванова, Ф. Хааза и ещё иных подкрепили эту гипотезу разными аргументами. Проблема богомилизма значительна, и мы не думаем обсудить её здесь во всей её полноте. Заметим однако, что гипотеза о богомильском происхождении космогонического мифа наталкивается на препятствия. Для начала, этот миф не находится ни в одном из богомильских текстов. Более того, этот миф не фиксируется ни в Сербии, ни в Боснии и Герцеговине, тогда как Босния до XV века оставалась важным центром секты. Хотя остатки богомильских верований уцелели в Венгрии до XV века и были развеяны лишь после Реформации; хотя дуалистический миф о сотворении человека отмечался в Венгрии, космогонический мотив, который занимает нас, обнаружен тут не был. С другой стороны мы увидели, что его варианты были записаны на Украине, на Руси и в балтийских регионах, куда богомильские верования никогда не проникали. Кроме того, миф не обнаруживается ни в Германии, ни на Западе, в то время как катары и патарены распространились до полуденной Франции, в Германии и на Пиренеях встречаются фольклорные мотивы богомильского и манихейского происхождения. Наконец, как мы сейчас увидим, по-настоящему плотный ареал этого мифа обнаруживается у тюрко-монгольских народов центральной Азии.

Некоторые русские учёные, и недавно Уно Харва, объясняли распространение мифа за Уралом русскими. Но если принять, что русские не заимствовали его от богомилов, откуда они его взяли? Некоторые учёные попытались объяснить богомилизм предшествующим существованием сильного религиозного дуализма у древних славян. Идея “славянского дуализма” восходит к информации Хельмольда (Chronica Slavorurn I, 52, написана в 1164-1168). Обладавшее большим авторитетом, свидетельство Хельмольда было отброшено Александром Брукнером: этот учёный полагал, что Хельмольд ретроспективно наложил на славянское язычество христианские концепцию и иконографию Дьявола. Но гиперкритицизм Александра Брукнера кажется теперь устаревшим; такие учёные как В. Пизани, Г. Вернадский, Роман Якобсон, Эвель Гаспарини доверяют свидетельствам Хельмольда, и равным образом признают “дуализм” первобытных славян. Эта новая методологическая ориентация подкреплена сходством – которое было выявлено недавно – между славянами и иранцами с одной стороны, и между фрако-фригийцами, иранцами и славянами с другой. Априори не исключено, что некоторые “дуалистические” верования, распространённые на Балканах и в карпато-придунайском регионе, представляют остатки верований фрако-скифского корня. Надо также добавить, что “дуалистические” тенденции проявились у восточных славян достаточно поздно. Гершом Шолем задавался вопросом, не было ли влияния русских сект на саббатианство Польши, в частности развившихся на Украине после великой схизмы раскольников.

Не нам принимать участие в этой дискуссии: нашим предметом является не религиозный дуализм, но только лишь его влияние на космогоническое ныряние.

Русские варианты приносят новый элемент: Дьявол появляется в виде водоплавающей птицы. “Легенда о Море Тибериад”, апокриф, включённый в “Список божественных Книг”, с которым у нас есть манускрипты XV и XVI веков, рассказывает, что, когда не существовали ещё ни Небо, ни Земля, но одно только море Тибериад, Бог летал в воздухе (вероятно, в птичьем обличьи). Он заметил на поверхности волн водоплавающую птицу (гоголя). Это был Сатанаэль. “Кто ты? — спросил его Бог. — Я Бог. — Ну а я тогда, как назовёшь меня ты? — Ты Бог Богов и Господин Господ, ответил ему Сатанаэль.” Бог заставил его нырять на дно моря и провозгласил главой ангелов. Но когда Сатанаэль захотел поднять свой трон над облаками, Бог приказал архангелу Михаилу сразить его.

Христианская обработка легенды не вызывает тени сомнения, но характерная черта – орнитоморфность Дьявола – имеет несомненно центрально-азиатское происхождение. Заметим, что Бог не знал о существовании Дьявола, в то время как последний знал, что его собеседник – “Бог Богов”. Этот эпизод можно интерпретировать как попытку показать, что Бог не ведает происхождения Зла. Но это разъединение Бога со Злом и Злым духом ведёт порой к откровенно дуалистическому положению вещей. Вариант, записанный в районе Твери, сообщает нам, что ни Бог, ни Сатана не были сотворены и что никто не знает, откуда они происходят. Сатана был подобен Богу с той только разницей, что он не мог ничего сотворить без Бога. В другом варианте Дьявол предлагает Богу стать его братом по крови: “Ты будешь младшим, а я – старшим!” — а когда Бог разражается смехом, он заявляет, что ему будет довольно быть младшим. Но Бог сотворяет крестный знак, и Дьявол исчезает. В этой легенде обнаруживается древний сюжет, сильно христианизированный, о кровном родстве Бога (Христа) и Дьявола. Идея о том, что Злой дух является старшим братом Бога, весьма вероятно имеет зурванитское происхождение.

Миф в центральной и северной Азии

Как мы только что видели, русские версии приносят новый элемент: орнитоморфию Дьявола и, в которых случаях, Бога. Эта черта становится явственной в мифах евразийских народов, особенно пастухов-животноводов. У нас нет возможности представить здесь все материалы. Основные документальные данные можно найти в “Происхождении идеи бога”[7] П. Вильгельма Шмидта, в томах с IX по XII. Выдающийся этнолог использовал, дополнил и объединил материалы, которые уже были собраны Веселовским, Данхардтом и Харва. В последних томах своего огромного труда П. В. Шмидт предпринял попытку исторического анализа этого космогонического мифа, с которым мы не во всём согласны.

Начнём с того, что вспомним некоторые урало-алтайские мифы. Марийцы рассказывают, что прежде Сотворения Мира Керемет, брат Бога (Юмы), плавал в обличьи утки. По просьбе Юмы Керемет нырнул и принёс немного ила, но сколько-то при этом он удержал при себе, во рту. Бог сформировал Землю плоской и ровной, но, выплюнув удержанное, Керемет создал горы. Согласно самоедскому мифу, опубликованному Лехтисало, Нум, верховный Бог, приказывает лебедям и гусями нырнуть чтобы увидеть, существует ли в глубине Вод земля. Птицы возвращаются, ничего не найдя. Бог тогда спешно посылает полярного нырка. Через шесть дней тот возвращается на поверхность: он заметил землю, но у него более не было сил, чтобы её принести. Птица Ijuru[8] ныряет в свой черёд, и на седьмой день возвращается с небольшим количеством ила в клюве. Когда Нум уже создал землю, “откуда-то” прибыл “старик”, который попросил у него разрешения отдохнуть. Нум сначала отказал, предлагая ему самому нырнуть и добыть себе землю, но в конце концов уступил. Утром он застал старика на краю острова занятым его разрушением. Он разрушил уже приличную его часть. Нум потребовал, чтобы он ушёл, но старик попросил себе столько земли, сколько он сможет накрыть торцом своего посоха. Он исчез в этой скважине после того, как объявил, что будет отныне обитать там и похищать людей. Удручённый, Нум осознал свою ошибку: он думал, что старик хотел устроиться на Земле, а не под ней.

Обратим внимание на несколько фактов: Нум посылает нырять водоплавающих птиц, а не Дьявола; Противник появляется после Сотворения Мира, но тут же старается его разрушить; наконец, он спускается под Землю и объявляет о своей враждебности людям, то есть проявляет себя как Владыка царства Мёртвых. Неявный урок этого мифа состоит в том, что Нум не имеет ничего общего с силами зла, которые опустошают его Творение, и не ответственен напрямую за смертность людей. (Хотя Смерть была выпущена в мир из-за недостаточной его проницательности; сравн. с мифами, объясняющими возникновение Смерти случайностью, или невнимательностью Бога, или глупостью Первых Людей.)

У разных тюркских народов космогонические мифы представляют собой ещё более очевидное слияние двух мотивов, которые в оригинале были независимыми: 1) Водоплавающие птицы, которые по приказу Бога ныряют за илом. 2) Противник Бога, который – орнитоморфный или антропоморфный – совершает то же действие, но усилия при этом, ко всему прочему, прилагает к тому, чтобы сделать Мир для себя самого, или пытается разрушить Творение. Так, в мифе лебедских татар[9] белый лебедь ныряет по приказу Бога и приносит ему в своём клюве немного ила. Бог создаёт Землю плоской и ровной; но он посылает ещё одну птицу и из принесённой той материи делает горы. Лишь позднее прибыл Дьявол, который сотворил болота.

Дуалистический характер достаточно ярко выражен в мифах татар Алтая. В начале, когда не существовало ни Неба, ни Земли, но одни только Воды, Бог и “человек” плавали вместе в виде чёрных гусей. “Человек” попытался подняться выше Бога и упал в воду. Он воззвал к Богу о помощи и Бог сделал так, что камень поднялся из Вод, и “человек” уселся на камень. Впоследствии Бог послал его за илом. Но “человек” оставил небольшую его часть у себя во рту, и когда Земля принялась расти, ил стал раздуваться в объёме. Ему пришлось выплюнуть его, дав таким образом рождение болотам. Бог сказал ему: “Ты согрешил, и твои подданные будут дурны. Мои подданные будут благочестивы; они увидят Солнце, свет, и я буду зваться Курбистан (=Охрмазд). Ты же, ты будешь Эрлик.”

Слияние с иранскими идеями очевидно. Но канва космогонического ныряния сохранена почти полностью. Тождественность “человека” и Владыки Преисподней, Эрлика Хана, объясняется тем фактом, что Первый Человек, мифический Предок, был так же Первым Умершим. “Дуалистический” элемент, и в особенности антагонизм Первый Человек / Бог, это позднейшее развитие, пошедшее по линии парадигматического антагонизма Бог / Дьявол.

В татарских мифах космогоническое ныряние составляет центральный мотив, но персонажи, которые его исполняют, отличаются от одного к другому: белый лебедь (лебедские татары), второй “селезень” (Абакан), “человек” в обличьи чёрного гуся (Алтай), “человек” (алтай-кижи). Различаются так же взаимные “позиции” Бога и его Противника; последний прибывает после завершения Творения (лебедские татары); он сотворён Богом (— селезень), которому он помогает создавать Мир (Абакан); он присутствует рядом с Богом в виде чёрного гуся (Алтай); он знает, где находится субстанция, необходимая для изготовления Мира (алтай-кижи). Противник тщетно силится произвести параллельно ещё одно Творение, но преуспевает только в том чтобы разорить или разрушить Творение Бога (болота, горы; подземная Преисподняя). Он Злой дух, но так же и Царь Мёртвых (Абакан, Алтай, алтай-кижи). Во всех вариантах всегда именно Бог отдаёт приказ о космогонических ныряниях, будь то птицам, будь то своему “компаньону” (второму селезню; “человеку”), будь то незнакомцу, которого он встречает (“человеку”; алтай-кижи). И Бог единственный, кто имеет космогоническую силу: он создаёт Мир из одного обломка.

Нет смысла пересказывать все монгольские, бурятские и якутские варианты: они найдутся в нашем уже цитировавшемся исследовании. Скажем только, что у бурятов и енисейцев по приказу Бога ныряют водоплавающие птицы, в то время как у монголов и у якутов эта роль досталась Противнику Бога.

Иран

Мы уже видели, что первые учёные, которые занимались нашим мифом, искали его происхождение на классической территории дуализма, в Иране. Однако мотив космогонических ныряний в Иране не зафиксирован. Если вести речь об иранском создании, оно, следовательно, должно было иметь место за пределами Ирана, в синкретической среде. Иранские религиозные идеи и космологические концепции распространялись в направлении северо-западной Индии и Тибета так же, как в сторону центральной Азии и Сибири. Все эти идеи и верования не были, впрочем, “дуалистическими” (ср. мифы, символы и ритуалы, связанные с культом Митры, или Спасителя-Космократа, или “светового человека”, и т. д.). Иранские влияния свидетельствуются в мифологиях монголов и бурят. Попробуем понять, не находятся ли, несмотря на отсутствие темы космогонического ныряния, по крайней мере некоторые её составные элементы в Иране.

По-видимому как минимум два составных элемента нашего мифа зафиксированы в иранских традициях, проходящих как зурванитские. Первый мотив напоминает внезапную ментальную инертность Бога в балканских легендах. По информации Езника[10], подтверждённой другими источниками, Охрмазд после того, как сотворил Мир, не знал, как сделать Солнце и Луну. Ахриман, тот знал это, и говорил он об этом демонам: Охрмазд должен был возлечь со своей матерью, чтобы создать Солнце, и со своей сестрой, чтобы сделать Луну. Один демон поспешил сообщить решение Охрмазду. Ни единый зороастрийский текст не упоминает этого эпизода, хотя инцест поощрялся зороастрийским священством, которое его оправдывало, приписывая его Охрмазду. Но что интересно для наших целей, это не инцест как способ творения, но тема неспособности Творца завершить свой труд, и необходимости, перед которой он оказывается, обратиться к своему противнику, демонической Сущности. Тот факт, что Езник использует этот мотив для полемических целей, необязательно компрометирует его аутентичность. Мы, вероятно, имеем дело с традицией не зороастрийской, сильно “фольклоризированной”.

Второй составной мотив нашего мифа, который можно связать с иранским истоком, это братство Бога (Христа) / Сатаны. Пусть вспомнятся мифы марийские (в которых Керемет – брат Бога) и якутские (Сатана, старший брат); так же и русское повествование, в котором Сатана предлагает Богу быть старшим братом; русский вариант из Твери, согласно которому ни Бог, ни Сатана не были сотворены; равным образом мордовский и цыганский варианты, которые подчёркивают одиночество Бога и его желание иметь брата или друга. А согласно информации, переданной Евфимием Зигабеном[11], богомилы верили, что Сатанаэль был первенцем Бога, а Христос вторым. Вера в равенство, и даже “кровное родство”, Христа-Сатаны в равной степени разделялась эбионитами[12], что позволяет предположить, что такая концепция могла циркулировать в иудео-христианской среде. Идея о том, что Бог исходно создал доброе и злое начала, уступив нынешний век Ангелу Тьмы и сберегая век будущий для Ангела Правды, знакома уже ессеям[13]; но дело тут, вне всякого сомнения, в иранском влиянии.

Что касается наших мифов, их так же, как и традиции богомилов, на которые мы только что намекали, позволительно сравнить с зурванистским мифом, переданным, среди прочих, Езником и Теодором бар Конэ[14], объясняющим рождение Ахримана и Охрмазда. Когда ещё ничего не существовало, в течение тысячи лет принёс Зурван жертву, чтобы обзавестись сыном. А поскольку он сомневался в эффективности своей жертвы, двух сыновей зачал он: Охрмазда, “в силу принесённой жертвы”, и Ахримана, “в силу известного сомнения”. Зурван решил царём сделать первенца. Охрмазд узнал замысел своего отца и открыл его Ахриману. Тот разорвал утробу своей матери и вышел. Но когда он заявил Зурвану, что является его сыном, последний ответил ему: “Мой сын душист и светел, а ты, ты тёмен и зловонен.” Тогда родился Охрмазд, “светел и душист”, и Зурван захотел его посвятить на царство. Но Ахриман напомнил ему о его обете сделать царём первенца. Чтобы не нарушать свою клятву, Зурван дал ему царскую власть на 9000 лет, по истечении которых править станет Охрмазд. Тогда, продолжает Езник, Охрмазд и Ахриман “принялись творить существ. И все те, кого создавал Охрмазд, были хороши и прямы, а те, кого делал Ахриман, были плохи и искривлённы.” Заметим, что два бога являются творцами, пусть творение Ахримана и исключительно дурное. А ведь этот негативный вклад в космогонический труд (горы, болота, змеи и вредные животные) составляет существенный элемент тех версий мифа о космогоническом нырянии, в которых Противник Бога играет какую-то роль.

“Совершением жертвоприношения было сотворено всё Творение,” – записано в Большом Бундахишне[15] (Grand Bundahišn; III, 20). Жертвоприношение Зурвана сравнимо с жертвоприношением Праджапати в Брахманах, а его сомнение – с его катастрофическими последствиями – составляет ритуальную ошибку. Зло есть результат технической аварии, оплошности божественного жертвователя. Злой дух не располагает собственным онтологическим режимом: он зависит от своего невольного творца, который заранее ограничивает условия его существования. Поздние авторы (Шахристани[16], Муртаза Рази[17], Масуди[18]) упоминают также воззрения зарванистов[19] и других сектантов, которые пытались объяснить Ахримана или как производное дурной мысли Бога (Зурвана), или утверждая, что Богу всегда было присуще нечто плохое. Зурван в этом случае — “божественная целостность” в полном смысле слова, coincidentia oppositorum[20], для которого андрогинизм является лишь одним из аспектов.

Не может быть и речи о том, чтобы взяться здесь за проблему, значительную проблему, отношения между так называемыми “зурванистскими” идеями и маздеизмом. Было бы важно знать, согласны ли иранисты с утверждением М. Моле[21], что “Гаты не отбрасывают априори идеи о том, что Дух Добра и Дух Зла могут иметь одно происхождение.” Но для целей этой статьи важно напомнить, что 1) кровное родство представителей Добра и Зла является темой, зафиксированной в других краях и в частности в христианском религиозном фольклоре; и что 2) эта концепция имеет “предысторию”, о которой свидетельствуют индийские спекуляции о кровном родстве дэвов-асуров, равно как и более архаичные верования в божественное двуединство. Значение этих архаичных верований для понимания нашего мифа оценим позднее.

Итог по иранским параллелям, различимым в нашем космогоническом мифе, представляется следующим: 1) Зурванитская концепция братства Охрмазда-Ахримана встречается в тех версиях, которые подчёркивают кровное родство или дружбу между Богом (Христом) и Дьяволом; некоторое число этих версий засвидетельствовано в центральной и северной Азии, что, похоже, исключает богомильское происхождение. 2) Неспособность Охрмазда сделать Солнце и Луну напоминает посткосмогоническую ментальную инертность Бога в некоторых балканских легендах. Но в части русских, центрально-азиатских и сибирских вариантов знания Дьявола ещё более значительны: он знает, где находится субстанция, необходимая для творения. Не похоже, чтобы этот мифический мотив относился к иранской модели.

Можно разглядеть ещё третью параллель: мотив договора между Богом и Сатаной. Согласно болгарской легенде Сатана родится из тени Бога (притом по его велению) и предлагает ему разделить с ним Вселенную. Шахристани известна традиция, в которой Дьявол получает от Охрмазда право творить зло и подтверждает этот договор в присутствии двух свидетелей. Речь не обязательно идёт о зурванистских взглядах. Представление о контракте между Охрмаздом и Ахриманом неявно присутствует уже в соглашении относительно 9000 лет, которые были уступлены во владычество Ахримана.

Какое заключение можно сделать на этом этапе исследования? Два, или три, мотива, которые мы только что рассмотрели, позволяют связать их с синкретическими иранскими традициями, возможно, “зурванитского” происхождения. В некоторых вариантах нашего мифа фигура Дьявола напоминает фигуру Князя этого мира из гностико-манихейских построений. Похоже на правду, что иранские влияния внесли вклад в то, чтобы придать нашему мифу его актуальный облик. Но в равной степени вероятно, что эти влияния, происходившие неоднократно, лишь усилили и расширили, в дуалистическом направлении, существующую религиозную концепцию, в которой антагонизм и напряжение между полярными Фигурами играло существенную роль.

Миф в Северной Америке, в Индии

и в Юго-Восточной Азии

Данхардт уже приводил некоторое количество американских мифов. Но главным образом систематически изучал миф о нырянии у северо-американцев Вильгельм Шмидт. Животными-ныряльщиками выступают водные птицы, а также четвероногие пловцы, ракообразные, рыбы. Общая черта всех этих мифов заключается в том, что нет никакого ни конфликта, ни противопоставления между животными-ныряльщики и персонажем, который создаёт Землю. Это тем более удивительно от того, что Северная Америка представляет собой область, в которой развились различные “дуалистические” концепции. Больше того: дуалистический элемент встречается даже в некоторых космогонических мифах. Вспомним только центральную тему калифорнийской космогонии, сосредоточенной на конфликте между Создателем и Койотом. Создатель хотел сделать райский мир и бессмертного человека; Койот ввёл смерть и разорил Землю, давая рождение горам, уничтожая пищу и т. д. Но Койот не играет никакой роли в космогоническом нырянии. Как мы скоро увидим, отсутствие дуалистического характера составляет решающую основу для хронологии нашего мифа.

В Индии же миф о космогоническом нырянии развился в другом направлении. Животным-ныряльщиком является кабан: он спускается в глубины Вод и поднимает Землю. Но идентичность этого космогонического кабана интерпретировалась на протяжении веков по-разному. Taittirïya Samhitâ (VII, I, 5, 1, sq.) представляет образцовое изображение изначальных Вод и Праджапати, движущегося подобно ветру над волнами. Он увидел Землю и, превратившись в кабана, спустился в глубины и поднял её. Taittirïya Brakmâna (I, 1, 3, 5, sq.) даёт больше подробностей: Вначале, когда существовали лишь Воды, Праджапати увидел лист лотоса и подумал: есть нечто, на чём он покоится. Он принял форму кабана, нырнул и нашёл землю. Оторвав часть, он вернулся на поверхность и растянулся на листе лотоса. Satapatha Brahmâna (XIV, 1,2,11) добавляет такую важную деталь, что вепрь по имени Эмуша[22] поднял Землю.

Однако кабан Эмуша зафиксирован уже в Риг-Веде (I, 61,7; VIII, 77,10), в которой он полагается охраняющим, на другой стороне горы, сотню буйволов и блюдо риса. Индра спускает со своего лука стрелу, которая проходит сквозь гору и убивает вепря. Имя Эмуша не является несомненно арийским, но, согласно Кёйперу[23], оно австроазиатское[24]. Кёйпер показал, что миф встречается исключительно в гимнах семьи Kàçva. Это имя не арийское, и Хиллебрандт полагал, что семья Kârtva не принадлежала к элите семей ведического священства. Вероятно, что эта семья хуже знала арийские традиции, но зато имела доступ к доарийским мифологическим сокровищам, народов группы мунда или прото-мунда.

Кёйпер считает, что кабан космогонического мифа изначально не имел никакого отношения к ригведическому Yemûsa. Мы не разделяем этого мнения. Гонда привёл убедительные аргументы в пользу идентичности кабана Эмуша в двух комплексах мифов. Можно, стало быть, предположить, что мы имеем дело с мифом, включающим в себя космогоническое ныряние, уже известным австроазиатскому населению и который был усвоен и развит брахманизмом. Ибо, как мы только что видели, в Брахманах в кабана превращается Праджапати чтобы поднять Землю из глубин изначальных Вод. В Рамаяне (II, 110, 3) эта роль досталась Брахме. Но в Visnu Purâria (I, 4, 1 sq.) слияние Брахмы и Вишну уже совершенно: Брахма-Вишну в форме вепря спускается на дно океана и поднимает Землю. В Bhâgavata Purâna (I, 3, 7) вепрь является аватарой Вишну.

Тот факт, что в звероморфной форме ныряет Великий Бог, подчёркивает архаичность мифа (в самом деле, этот мотив не встречается у пастушеских народов центральной Азии). Вараха-аватара[25] пользовался в индуизме большой популярностью. Его иногда рассматривали как наиболее совершенную инкарнацию Вишну, и он не прекращает привлекать внимание индийских художников. Принимая во внимание, что некоторые концепции и религиозные практики, которые развернулись в индуизме, имеют, похоже, корни в доарийском субстрате, популярность Вараха-аватары могла бы объясняться его доарийским происхождением.

На самом деле миф о космогоническом нырянии зафиксирован у нескольких туземных народов, прежде всего у племён мунда. Вот как об этом рассказывают бирхоры с Чхота-Нагпур: Верховный дух Сингбонга, находившийся в нижнем мире, поднялся по полому стеблю лотоса на поверхность Вод. Он сел на цветок лотоса и приказал черепахе принести ему со дна немного ила. Черепаха исполнила это, но во время её подъёма на поверхность ил у неё вымылся. Тогда Сингбонга приказал нырять крабу. Тот принёс ил в своих лапках, но, как и черепаха, потерял его, поднимаясь. Наконец Сингбонга послал пиявку: она проглотила немного ила и извергла его из себя в руку Верховного Духа, который сделал из него Землю. Более или менее похожие мифы зафиксированы у сантали, в Ассаме (у гаро, сингпхо, суми и т. д.) и у семангов, негритосов с малайского полуострова[26]. Спорадически миф о космогоническом нырянии встречается в Индонезии и Меланезии. В Микронезии миф подвергся процессу размывания и заражения другими мифическими мотивами и в конце концов исчез.

Происхождение и распространение мифа

Проблема происхождения и распространения этого мифа исследователей интересовала живо. Данхардт верил в иранское происхождение (op. cit., I, pp. 14 sq.). Но мы увидели, что в Иране этот миф не зафиксирован. Уно Харва думал об Индии, в которой находят наиболее древние письменные документы, отчётливо относящиеся к космогоническому нырянию. Двое учёных объясняли северо-американские версии распространением азиатского мифа в его “дуалистической” форме; распространение, соответственно, должно было совершиться достаточно недавно (может быть в течение Средних Веков?). Но это объяснение наталкивается на непреодолимые препятствия. Поскольку, с одной стороны, американский миф о космогоническом нырянии никогда не включает в себя дуалистического элемента, столь характерного для вариантов юго-восточной Европы и центрально-азиатских. Как объяснить тот факт, что при переходе из северной Азии в Северную Америку именно элемент, который, априори, должен был в наивысшей степени интересовать народы, страстно увлечённые проблемой “дуализма”, в частности антагонизмом между Создателем и Койотом? С другой стороны, миф встречается у архаических этносов (юки, майду, и т. д.), в которых недавние азиатские влияния полностью отсутствуют.

Также принимая азиатское происхождение североамериканских версий, Вильгельм Шмидт при этом предложил сильно отличающуюся хронологию. Для сведущего автора Происхождения идеи бога проникновение должно было совершиться в очень отдалённую эпоху, и вот по какой причине: Некоторые североамериканские этносы, которые имеют миф о космогоническом нырянии, представляют Urkultur [27] (то есть культуру кочевых охотников), в то время как в центральной и северной Азии миф составляет неотъемлемую часть религиозных традиций пастушеских народов, которые принадлежат к более молодой культуре (Primàrkultur [28]). Учитывая, что одомашнивание было неизвестно в Северной Америке, миф должен был прибыть с первыми волнами северо-азиатского населения, которые не знали одомашнивания. Эти народы, находящиеся ещё на стадии охоты и собирательства, должны были прийти из Азии в Америку до исчезновения Берингова перешейка (то есть примерно между 25000 и 15000 до н. э.).

С другой стороны, В. Шмидт в равной мере поддерживал северо-азиатское происхождение южно-азиатских народов, и в частности коренных племён Индии и Индокитая, у которых засвидетельствовано космогоническое ныряние. Согласно В. Шмидту миф входил в состав общего культурного достояния палеолитических народов Северной Азии; отсюда он распространился на Юг, с австроазиатами, и в Америку, перед размыканием Берингова перешейка, вместе с предками майду, патвинов, винту и т. д.

Палеоэтнологам и этнологам судить о том, насколько хорошо обоснована эта гипотеза. Заметим тем не менее, что В. Шмидт соглашался с преувеличенностью важности разрушения Берингова перешейка для хронологии северо-американских культурных традиций. Сообщение между двумя континентами продолжалось почти без перерывов, и азиатское влияние происходило на протяжении всего неолита и даже позднее, в эпоху металлов. Гипотеза Вильгельма Шмидта была недавно модифицирована одним из его наиболее блестящих учеников, проф. Йозеф Хэкель. Согласно этому учёному миф о космогоническом нырянии, вероятно, пришёл из Северной Азии в Америку с наиболее древними волнами неолитической культуры, во время III тысячелетия.

Если наш миф проник в Америку во время неолита, его “происхождение” несомненно древнее. Что касается региона, где он мог родиться, были выдвинуты две гипотезы. Постулируя, что мотив изначальных Вод не мог появиться внезапно в воображении континентальных народов, Харва предложил Индию как очаг возникновения.

Между тем Гудмунд Хатт обратил внимание на то, что космогоническое ныряние имеет преобладающее влияние прежде всего у континентальных народов и является менее частым у народов морских. Действительно, миф не встречается на тихоокеанском побережьи Азии; он, напротив, фиксируется у народов, обитающих во внутренней части малайского полуострова (семанги и т. д.) и у аборигенов Индии, и совершенно исчезает в преимущественно морских культурах, например в Микронезии. Таким образом кажется вероятным, что не океанический пейзаж вдохновил мотив космогонического ныряния, но скорее образ великих озёр северной Азии.

Следует воздержаться, однако, от того, чтобы придавать слишком много значимости соответствиям между географической средой и пейзажем мифа. Последний принадлежит воображаемому миру и находится с космическим положением в отношении, сравнимом с отношением между Мадам Бовари и адюльтером. Изначальные Воды составляют мотив, распространённый почти повсеместно, и нет необходимости искать его происхождение в некоей определённой географической зоне. Речь идёт о типовом образе мифической географии. На деле тема космогонического ныряния предполагает уже образ первобытного Океана, и именно от этого образа надо идти, когда анализируют структуру и развитие нашего мифа.

Завися от образа изначальных Вод, тема космогонического ныряния должна быть очень древней. Распространилась она, вероятно, из единого центра. Проникновение мифа в Америку до III тысячелетия указывает на то, что он был уже известен доисторическому населению центральной и северной Азии. Весьма вероятно, что изначальная форма мифа являла Творца, лично ныряющего в глубины Вод в виде животного, чтобы принести оттуда субстанцию, необходимую для создания Земли. Как мы только что видели, эта форма встречается в Индии и в некоторых северо-азиатских и северо-американских версиях.

Эпизод со звероморфным Творцом, ныряющим на дно Океана, был позднее переработан в то, что можно было бы назвать второй фазой мифа, сформулировав её так: Создатель посылает нырять животных, своих слуг или своих помощников. Начиная именно с этой второй фазы разворачиваются драматические и, в конечном счёте, “дуалистические” возможности космогонического ныряния. Перипетии ныряния и космогонический труд, который следует за ним, приводятся отныне для того, чтобы объяснить несовершенства Творения. Поскольку ныряет добывать материю для Земли теперь не сам Творец, но работа совершается одним из его помощников или одним из его слуг, становится возможным ввести в миф, благодаря именно этому эпизоду, элемент неповиновения, антагонизма или противодействия. “Дуалистическая” интерпретация Творения стала возможной благодаря постепенной трансформации звероморфного помощника Бога в его “слугу”, его “компаньона” и наконец его противника.

Было бы пустым тщеславием считать, что можно восстановить разные этапы, которые отделяют, к примеру, миф, каким мы его находим в аборигенной Индии и в Северной Америке, от “дуалистических” форм центральной Азии и юго-восточной Европы. Но можно представить, по крайней мере в основных чертах, этот длинный процесс трансформации. Прежде всего надо принять во внимание архаические космогонии и мифологии (вероятно, лунарные по структуре), которые объясняют Мир и существование человека системой противоположностей и напряжений, не приходя однако к этическому и метафизическому “дуализму”. Различимые полярности в Космосе и в человеческой жизни (день и ночь, высоко и низко, хаос и творение, зима/лето, виртуальное/проявленное, мужское/женское, рождение/смерть и т. д.) служили иллюстрацией и моделью периодического обновления Вселенной и Жизни; в равной степени они представляли собой “теорию”, способную воспринять и рассказать о совокупности реальностей, и прежде всего о предназначении человека. Следует предполагать, что подобные концепции c большей или меньшей отчётливостью были представлены в пре- и протоисторических цивилизациях центральной и Юго-Восточной Азии и, разумеется, также в других местах. У нас нет никакой причины считать, что подобные архаические концепции полностью исчезли в регионах, в которых, позднее, обретаются “дуалистические” системы; что последние, следовательно, представляют собой исключительно поздние влияния иранского происхождения. Принимая во внимание консервативный характер религиозных идей, выглядит правдоподобным, что архаические концепции выжили, сильно при этом видоизменившись под действием позднейших влияний. Объяснить различные формы нашего мифа не удастся — от его гипотетического “начального состояния” (звероморфный Творец ныряет на дно Океана) до вариантов юго-восточной Европы (Дьявол совершает погружение по приказу Бога) — иначе как предположив серию последовательных изменений, имевших место в разные эпохи и под импульсами новых религиозных идей. Драматические перипетии ныряния годятся для объяснения появления Смерти так же хорошо, как и появления гор и болот, “рождения” Дьявола — как существования Зла.

Предполагать, будто этот миф несколько раз придумывали заново, смысла нет. Но причины, по которым он постоянно переинтерпретировался и переоценивался, угадываемы. Он мог, например, иллюстрировать otiositas [29] Бога после сотворения Мира, как у финно-угров и в восточной Европе. Он в равной мере поддавался заражению манихейскими и богомильскими дуалистическими элементами, как, вероятно, случилось в России и на Балканах. Но поскольку космогоническое ныряние не зафиксировано ни в Средиземноморьи, ни на античном Ближнем Востоке, ни в Иране, в то время как оно распространено по всей Евразии, невозможно объяснить его присутствие в Европе позднейшими влияниями, гностическими либо манихейскими. Эти влияния объясняют только его “дуалистический” аспект. Архаизм мифа в его додуалистической форме побуждает нас рассматривать его как уже составляющий часть религиозного наследия протоисторического населения юго-восточной Европы. Тот факт, что на Балканах и в восточной Европе так много других элементов архаичной культуры дожило до начала XX века, делает такую гипотезу менее рискованной, чем кажется на первый взгляд.

Но, поторопимся добавить, в мифе о космогоническом нырянии главный интерес представляет не его “история”, которую к тому же столь трудно восстановить. Его важность, кажется нам, заключается в том факте, что он представляет единственную “народную” космогонию Юго-Востока Европы. Тот факт, что, непрерывно реинтерпретируемый и переоцениваемый, это архаичный миф был сохранён народами юго-восточной Европы, доказывает, что он отвечал глубокой потребности народной души. С одной стороны, в нём осознавалось несовершенство Творения и существование в мире Зла. С другой стороны, он открывал аспекты Бога, которые христианство явно отрицало, но которые неотступно преследовали религиозное воображение уже архаического человека и которые, в общем, никогда не прекращали порождать вопросы и умозрительные построения. Один из этих аспектов, показанных прежде всего в балканских легендах, заключается в его характере deus otiosus, что объясняло противоречия и страдания человеческой жизни. Другой аспект — товарищество, дружба или даже кровное родство между Богом и Дьяволом, тайна, которая мучила человеческий дух задолго до зурванизма и для которой разные предложенные решения составляют почти феноменологию божественной двуединости или coincidentia oppositorum. Конечно, не шло и речи — в народной среде, в которой циркулировал миф — о систематических размышлениях, но скорее об образах, о сценариях и символах, которые помогали аудитории ухватить глубинную, по-другому сокрытую, структуру божественности.

Хотя и постоянно реинтерпретируемый, миф о космогоническом нырянии сохранил, до самых последних версий, изначальный пейзаж: Великие Воды, существующие прежде Творения, и Бог, который посылает кого-то нырять в глубины. Чрезвычайно архаический образ, безусловно. За пределами его непосредственного контекста — который зависит, в каждом отдельном случае, от развития ткани повествования — образ изначальных Вод и космогоническая тайна, которая из него вытекает, выполняют функцию на более глубоком уровне психической жизни. Изначальные Воды и космогоническая тайна составляют часть этого воображаемого мира, который всё больше и больше признаётся как измерение, определяющее человеческое существование. Небезынтересно отметить, ещё раз, насколько этот воображаемый мир населён символами, фигурами и сценариями, которые доходят до нас из наиболее древнего доисторического периода. Преемственность на уровне образа и мифологического сценария удерживается несмотря на многочисленные неожиданные повороты на уровне повествования и крутые изменения на уровне религиозной идеологии и морали. Эта констатация является важной. Поскольку именно обращаясь к выявлению преемственности с ушедшими в прошлое мирами доисторического периода, современная наука — палеоэтнология и история религий так же, как психология глубин — смогла выйти на новый уровень познания человека.